Диккенс Чарльз - Домби и сын

лѣ завтрака, м-съ Скьютонъ, поддерживаемая съ одной стороны горничною Флоуэрсъ и подпираемая сзади долговязымъ пажемъ, кокетливо оперлась на руку майора и побрела къ экипажу, который долженъ былъ отвезти въ Брайтонъ ее, Флоренсу и Эдиѳь.

   - A развѣ Джозефъ подвергается совершенному изгнан³ю? - сказалъ майоръ, вспрыгнувъ на ступени кареты и выставляя впередъ свое багровое лицо. - Чортъ побери! неужели жестокосердая Клеопатра запретитъ вѣрному Антон³ю показываться на ея глаза.

   - Отойди прочь, - воскликнула Клеопатра, - терпѣть тебя не могу. Можешь навѣщать меня, когда я ворочусь, только веди себя хорошенько.

   - Позвольте вѣрному Джозефу питать надежды, миледи, или онъ умретъ съ отчаян³я, - воскликнулъ майоръ.

   Клеопатра вздрогнула и отпрянула назадъ.

   - Милая Эдиѳь, - запищала она, - скажи этому человѣку ...

   - Что?

   - Какъ онъ смѣетъ! ... о Боже мой, какъ онъ смѣетъ въ моемъ присутств³и произносить так³я страшныя слова.

   Эдиѳь движен³емъ руки приказала ѣхать, и карета двинулась впередъ. Осгавшись наединѣ съ м-ромъ Домби, майоръ, закладывая руки назадъ, воскликнулъ съ таинственнымъ видомъ:

   - Сэръ, вы должны услышать отъ меня непр³ятную истину: нашъ прекрасный другъ переѣхалъ въ странную улицу.

   - Что вы хотите этимъ сказать, майоръ?

   - Да то, что вы скоро осиротѣете, почтеннѣйш³й Домби, бѣдный сынъ!

   Это шуточное обращен³е, казалось, вовсе не понравилось Домби, и майоръ, кашлянувъ два, три раза, счелъ необходимымъ принять серьезное выражен³е.

   - Чортъ побери, - сказалъ онъ, - безполезно было бы скрывать истину. Старина Джо, сударь мой, видитъ насквозь человѣческую натуру, и это, прошу извинить, его всегдашн³й талантъ. Если вы понимаете старика, вы должны понимать его такимъ, каковъ онъ есть. Старина, сударь мой, тертый калачъ и перебывалъ тысячу разъ во всякихъ тискахъ. Домби, мать вашей жены - на порогѣ вѣчности!

   - Конечно, м-съ Скьютонъ очень разстроена, - возразилъ м-ръ Домби съ глубокомысл³емъ философа.

   - Разстроена, Домби! - сказалъ майоръ, - она сокрушена и разбита вдребезги.

   - Перемѣна воздуха и медицинск³я пособ³я, надѣюсь, еще могутъ возстановить ея силы.

   - Нѣтъ, сэръ, не надѣйтесь. Чортъ побери, сэръ, она никогда не закутывалась какъ слѣдуетъ; a если человѣкъ не закутывается какъ слѣдуетъ, - продолжалъ майоръ, застегивая верхн³я пуговицы своего сюртука, - то ему не на что опереться впереди. Умретъ она, сударь мой, должна умереть, и нѣтъ для нея никакого спасен³я. Я говорю безъ прикрасъ, Домби, безъ фигуръ, безъ утонченности. Продувной старикашка видѣлъ свѣтъ, и желалъ бы я знать, въ чемъ и когда ошибался великобританск³й майоръ, Джозефъ Багстокъ.

   Сообщивъ это драгоцѣннѣйшее свѣдѣн³е, майоръ немедленно потащился со своими раковыми глазами и апоплексическими свойствами въ извѣстный клубъ, и тамъ ухмылялся во весь остатокъ дня, набивая свое чрево жирнымъ ростбифомъ и заливая горло шотландскимъ пивомъ.

   Въ тотъ же вечеръ прелестная Клеопатра благополучно прибыла въ Брайтонъ и, разобранная на части, отправилась въ постель, гдѣ она предетавляла образчикъ самаго чуднаго скелета, достойнаго кисти художника.

   На консил³умѣ докторовъ было рѣшено, что м-съ Скьютонъ будетъ выѣзжать на морской берегъ, и было бы не худо, еслибъ ея в-пр-во дѣлала маленьк³я прогулки пѣшкомъ. Эдиѳь всегда съ неизмѣнною точностью ухаживала за своею матерью, и онѣ выѣзжали всегда вдвоемъ. Теперь, когда Клеопатра заживо начала разлагаться на составные элементы, Эдиѳь чувствовала особенную неловкость отъ присутств³я Флоренсы и, поцѣловавъ ее, она сказала, что желала бы оставаться съ матерью наединѣ.

   Однажды м-ръ Скьютонъ была особенно въ ревнивомъ и брюзгливомъ расположен³и духа, которое быстро развилось въ ней послѣ перваго паралича. Мать и дочь по обыкновен³ю молча ѣхали въ каретѣ. М-съ Скьютонъ, полюбовавшись на Эдиѳь, вдрутъ схватила ея руку и начала покрывать нѣжными поцѣлуями. Рука оставалась неподвижною во все время этихъ нѣжностей, какъ будто не было въ ней ни малѣйшей способности къ обнаружен³ю чувствительности. М-съ Скьютонъ начала вздыхать, хныкать, стонать, говоря въ милл³онный разъ, что она мать, и что неблагодарное дѣтище ее забываетъ. Эта сцена возобновилась и теперь при выходѣ изъ кареты, когда старуха, поддерживаемая Витерсомъ и опираясь на свой костыль, прихрамывая, собралась идти пѣшкомъ по морскому берегу; карета ѣхала сзади, a Эдиѳь пошла немного поодаль отъ своей матери.

   Былъ пасмурный, вѣтряный день. Мать и дочь гуляли однѣ. М-съ Скьютонъ по обыкновен³ю напѣвала вполголоса свои монотонныя жалобы; Эдиѳь по обыкновен³ю шла поодаль, не говоря ни слова. Вдругъ передъ ними появились двѣ женск³я фигуры, до того похож³я на нихъ самихъ, что Эдиѳь остановилась.

   Почти въ то же время остановились и фигуры. Одна, въ которой Эдиѳь признавала уродливую тѣнь своей матери, заговорила о чемъ-то съ большой важностью, дѣлая прямо на нихъ указательные жесты, послѣ чего другая фигура выступила впередъ, и Эдиѳь съ невольнымъ ужасомъ замѣтила въ ней подоб³е самой себя. Продолжая вглядываться въ этихъ странныхъ женщинъ, Эдиѳь увидѣла, что онѣ одѣты были весьма бѣдно, какъ бродяги, таскающ³яся по захолустьямъ городовъ. Молодая женщина неслз какое-то рукодѣлье, вѣроятно, на продажу; старуха переваливалась съ пустыми руками.

   И между тѣмъ, несмотря на безконечную разницу въ костюмѣ, въ осанкѣ, въ красотѣ, Эдиѳь невольно продолжала дѣлать сравнен³е между собой и этой молодой женщиной. Быть можеть, она замѣтила на ея лицѣ тѣ же слѣды, которые еще оставались въ ея собственной душѣ. Когда, въ свою очередь, женщина, выступая впередъ, устремила на нее свой проницательный взглядъ, выражавш³й, казалось, так³я же мысли, Эдиѳь почувствовала невольную дрожь, какъ будто погода перемѣнилась, и ее обдало пронзительыымъ дуновен³емъ вѣтра.

   Обѣ пары теперь сошлись. Старуха, протягивая руку, начала просить милостыню y м-съ Скьютонъ. Молодая женщина и Эдиѳь, останавливаясь одна противъ другой, обмѣнялись значительными взглядами.

   - Что вы продаете? - спросила Эдиѳь.

   - Только вотъ эти лохмотья, - небрежно отвѣчала молодая женщина, выставляя свой товаръ. - Прежде я продавала самое себя.

   - Не вѣрьте ей, добрая леди, - прокаркала старушенка, обращаясь къ м-съ Скьютонъ, - не вѣрьте, что она говоритъ. Она любитъ болтать разный вздоръ. Это моя красотка, моя непокорная дочь. Я только и слышу отъ нея упреки да перебранки за все, что для нея сдѣлала. Она и теперь своими глазами бранитъ бѣдную старуху-мать.

   Когда м-съ Скьютонъ дрожащею рукою вытащила кошелекъ, чтобы достать денегъ, голова ея почти стукнулась съ головою нищей, которая жадно впилась глазами въ золотыя и серебряныя деньги.

   - Кажется, я видала васъ гдѣ-то, - сказала Эдиѳь, - обращаясь къ старухѣ,

   - Видѣли, моя красавица, - промямлила нищая, дѣлая отвратительный книксеиъ. - Въ Уоррикѣ. Въ рощѣ. Поутру между деревьями. Вы не хотѣли мнѣ дать ни полушки, a добрый джентльменъ далъ, и много далъ, спасибо ему!

   Говоря это, старуха подняла костлявую руку и выдѣлывала страшныя гримасы, обращенныя къ м-съ Домби.

   - Но къ чему останавливать меня, Эдиѳь, - сказала м-съ Скьютонь, съ гнѣвомъ предупреждая возражен³я дочери. - Это превосходная женщина и добрая мать, я увѣрена въ этомъ. Ты ничего не знаешь.

   - Спасибо, добрая леди, спасибо! - бормотала старуха, протягивая свою жадную руку. - Награди васъ Богъ; вы, какъ и я, превосходная мать.

   - И увѣряю мисъ, другъ мой, - всхлипывала м-съ Скьютонъ - и y меня тоже непокорная дочь, неблагодарная за всѣ мои заботы. Дайте руку. Вотъ такъ. Вы женщина съ чувствомъ, съ душою, съ сердцемъ, и - что бишь еще? - ну, и прочая.

   - О, да! моя леди, да!

   - Да, я увѣрена въ этомъ. Мою дочку зовутъ Грэйнжби. Давайте опять руку, вотъ такъ. Теперь сь Богомъ, можете идти, и я надѣюсь, Эдиѳь, - продолжала м-съ Скьютонъ, обращаясь къ дочери, - что теперь y тебя побольше будетъ вниман³я попечительности и ... чего бишь еще? я всегда забываю имена. Ты научишься теперь уважать свою мать. На свѣтѣ не много такихъ матерей. Пойдемъ, Эдиеь.

   Когда развалины Клеопатры потащились впередъ съ жалобами и вздыхан³ями, нищая сттруха также заковыляла своей дорогой, нересчитывая поданныя деньги и самодовольно чавкая губами. Ни словомъ больше и ни однимь жестомъ не обмѣнялись между собою Эдиѳь и молодая женщина, но ни на одно мгновен³е онѣ не спускали другъ съ друга своихъ проницательныхъ глазъ. Въ этомъ наблюдательномъ положен³и онѣ оставались до той поры, пока, наконецъ, Эдиѳь, какъ бы пробужденная отъ сна, тихо двинулась впередъ.

   - Ты прекрасная женщина, - бормотала жалкая коп³я Эдиѳи, смотря ей вслѣдъ, - но красота не спасаетъ нашу сестру. Ты гордая женщина, но гордость не спасаетъ нашу сестру. Намъ нечего теперь разглядывать друтъ друга, когда-нибудь мы встрѣтимся опять!

  

  

   Ничего, однако. Въ Брайтонѣ по пр³ѣздѣ ея в-пр-ва м-съ Скьютонъ не произошло особыхъ перемѣнъ. Все постарому. Волны безъ умолку повторяютъ свои неизвѣданныя тайны, пыль столбами клубится по песчаному берегу; вѣтры и облака спѣшатъ впередъ въ заповѣданную даль; паруса, въ лунную ночь, какъ бѣлыя руки, безъ устали манятъ къ незримымъ областямъ.

   Нѣжная, меланхолическая Флоренса опять задумчиво бродитъ по знакомымъ мѣстамъ, гдѣ она столько грустила, гдѣ была такъ счастлива, гдѣ они такъ часто бесѣдовали подъ говоръ волны, бросавшей брызги на его коляску. Флоренса думаетъ о немъ, и слышится ей въ бурномь рокотѣ моря вся его истор³я, всѣ мысли и чувства, всѣ слова, и находитъ она, что съ той поры ея собственная жизнь съ неопредѣленными надеждами и печалями въ пустынномъ домѣ и великолѣпномъ дворцѣ была олицетворен³емъ чудныхъ звуковъ таинственной пѣсни.

   Слышитъ на водахъ requiem маленькаго Павла и м-ръ Тутсъ, добрый м-ръ Тутсъ, который тоже пр³ѣхалъ въ Брайтонъ - вы понимаете - случайно. Безмолвно и въ почтительномъ отдален³и бродитъ онъ по морскому берегу за обожаемой фигурой, не смѣя потревожить ея спокойств³я, и морск³я волны звучатъ въ его ушахъ вѣчнымъ мадригаломъ Флоренсѣ. Да! и смутно представляетъ себѣ бѣдный Тутсъ, что волны ему самому напоминаютъ время, когда еще никто не называлъ его блаженнымъ, между тѣмъ какъ теперь онъ глупъ, даже очень глупъ и годенъ только на потѣху другимъ людямъ. Все это съ отчетливою ясностью понимаетъ м-ръ Тутсъ и горько оплакиваетъ свое юродство. A было чему радоваться: м-ръ Тутсъ въ Брайтонѣ одинъ, безъ Лапчатаго Гуся, который на счетъ своего кл³ента удалился для гимнастическихъ эволюц³й на веселую дачу, чтобы вступить тамъ въ состязан³е съ однимъ знаменитымъ боксеромъ, который за свою удаль былъ прозвань "Сорви-Голова".

   Но вотъ м-ръ Тутсъ ободряется, переводитъ духъ и, тихимъ шагомъ, нерѣшительно, приближается къ Флоренсѣ. Онъ заикается, молчитъ и, подступая къ своему божеству, съ превеликимъ изумлен³емъ восклицаетъ:

   - Вообразите м-съ Домби ... ахъ, как³я чудеса, вотъ ужъ совсѣмъ не думалъ васъ здѣсь встрѣтить!

   Въ дѣйствительности же, м-ръ Тутсъ слѣдовалъ за каретой по пятамъ и, нѣтъ сомнѣн³я, поѣхалъ бы за ней на тотъ край свѣта.

   - Съ вами и Д³огенъ, м-съ Домби! - возгласилъ м-ръ Тутсъ, наэлектризованный прикосновен³емъ маленькой ручки, поданной ему съ благосклонностью.

   Конечно, Д³огенъ здѣсь, и, конечно, м~ръ Тутсъ имѣлъ основательную причину говорить о Д³огенѣ, потому что тотъ, послѣ громкаго лая, изъявилъ отчаянное намѣрен³е поздороваться съ великолѣпными ногами Тутса. Флоренса ласково остановила вѣрнаго пса.

   - Прочь, Д³огенъ, прочь! Развѣ забылъ ты, кто первый насъ познакомилъ? Какъ тебѣ не стыдно, Д³огенъ!

   Конечно, стыдно, и, во избѣжан³е стыда, Д³огенъ запрыгалъ, заскакалъ, залаялъ, отбѣжалъ прочь, воротился назадъ, завилялъ хвостомъ и опрометью бросился впередъ на какого-то господина, проходившаго мимо. М-ръ Тутсъ, такъ же какъ Д³огенъ, готовъ былъ изъявить усердное желан³е растерзать на куски всякаго нахала, осмѣливающагося своимъ появлен³емъ нарушить покой владычицы его сердца.

   - Д³огенъ теперь на своей родинѣ, миссъ Домби, не такъ ли?

   Флоренса улыбнулась.

   - A я, миссъ Домби... прошу извинить ... но, если вамъ угодно завернуть къ Блимберамъ, я... я только что къ нимъ собирался.

   Флоренса, не говоря ни слова, протянула маленькую ручку, и молодые люди, предшествуемые Д³огеномъ, отправились впередъ. Ноги подкашиваются y м-ра Тутса; одѣтый блистательнѣйшимъ образомъ онъ чувствуетъ, однако, что платье ему не впору, и съ ужасомъ осматриваетъ морщины на образцовыхъ произведен³яхъ Борджеса и компаи³и.

   Вотъ они уже передъ фасадомъ докторскаго дома, скучнаго и педантичнаго, какъ всегда. Сиротливо смотритъ на Флоренсу верхнее окошко, откуда въ былыя времена выглядывало на нее блѣдное личико, вдругъ озарявшееся яркимъ румянцимъ, и маленькая худощавая ручка съ нетерпѣн³емъ посылала ей воздушные поцѣлуи.

   Докторъ Блимберъ съ своими учеными книгами возсѣдалъ въ кабинетѣ, м-съ Блимберъ, въ шляпкѣ небеснаго цвѣта, и миссъ Корнел³я Блимберъ съ своими русыми кудрями и свѣтлыми очками, работающая, какъ могильщикъ, въ повапленныхъ гробахъ мертвыхъ языковъ ... a вотъ и столъ, на которомъ онъ, "новый питомецъ" школы, сидѣлъ унылый и задумчивый, какъ философъ, погруженный въ думы о суетѣ "м³ра. Все по-прежнему. Прежн³е мальчики гудятъ, какъ шмѣли за старыми книгами, въ старой комнатѣ, со старыми учителями, и унылый однообразный говоръ уныло раздается по всей храминѣ ученаго мужа, доктора всѣхъ наукъ.

   - Тутсъ, - говоритъ д-ръ Блимберъ, - очень радъ васъ видѣть, любезный Тутсъ.

   М-ръ Тутсъ ухмыляется.

   - И видѣть васъ въ такомъ пр³ятномъ обществѣ! - продолжаетъ д-ръ Блимберъ.

   М-ръ Тутсъ краснѣетъ, какъ п³онъ, и обьясняетъ, что имѣлъ удовольств³е встрѣтиться случайно съ миссъ Домби, и какъ она, миссъ Домби, пожелала видѣть старыя мѣста, то вотъ они здѣсь.

   - Вамъ конечно, миссъ Домби, - продолжалъ м-ръ Блимберь, - будетъ пр³ятпо взглянуть на нашихъ молодыхъ друзей. Всѣ ваши прежн³е товарищи, Тутсъ. Кажется, вновь никто не прибылъ въ нашу маленькую академ³ю послѣ м-ра Тутса? - прибавилъ д-ръ, обращаясь къ миссъ Корнел³и.

   - Кромѣ Байтерстона, - отвѣчаетъ Корнел³я.

   - А, да! Байтерстонъ поступилъ послѣ м-ра Тутса. Онъ для васъ новое лицо, любезный Тутсъ.

   Новое лицо и для Флоренсы, потому что въ учебной залѣ Байтерстонъ засѣдаетъ въ высочайшихъ воротничкахъ, въ накрахмаленномъ галстухѣ и съ огромными часами въ карманномъ жилетѣ. Но прежн³й мученикъ воспитательно-образовательнаго заведен³я м-съ Пипчинъ страдаетъ и теперь въ классической теплицѣ д-ра Блимбера. Вѣрно ужъ ему такъ на роду написано. Его руки и лицо запачканы чернилами; его лексиконъ страдаетъ водянкой отъ безпрестанныхъ справокъ и, потерявъ способнось закрываться, зѣваетъ немилосердно отъ чрезмѣрной усталости. Зѣваетъ и самъ хозяинъ бѣдной книги, притиснутый сильнымъ давлен³емъ оранжерейной атмосферы; но въ зѣвотѣ Байтерстона проглядываетъ непримиримая злоба, обращенная на "старика Блимбера", съ которымъ авось когда-нибудь онъ встрѣтится въ Инд³и и, ужъ если встрѣтится, не найти ему спасен³я отъ поклонниковъ Багадевы, поставляющихъ для себя священнымъ долгомъ отправлять на тотъ свѣтъ возможно большее количество человѣческихъ душъ, стѣсненныхъ въ здѣшней жизни узами грѣшной плоти; старикъ Блимберъ, связанный по рукамъ и ногами кули, сирѣчь инд³йскими рабами м-ра Байтерстона, будетъ вожделѣнной жервой для этихъ ревнителей человѣческаго спасен³я. Такъ грозитъ бенгалецъ Байтерстонъ и страшна его угроза, созрѣвающая въ мстительной душѣ.

   Бриггсъ въ потѣ лица работаетъ на мельницѣ человѣческой премудрости; Джонсонъ и Тозеръ вмѣстѣ съ нимъ ворочаютъ жернова классическаго вѣдѣн³я. Все - какъ и прежде. Старш³е воспитанники съ необыкновенными усил³ями стараются забыть познан³я, пр³обрѣтенныя въ младшихъ классахъ. Всѣ учтивы и блѣдны, какъ всегда. Магистръ Фидеръ только что завелъ на своемъ органѣ Геродота и гудитъ изо всѣхъ силъ, готовый при первомъ востребован³и прогудѣть другую ар³ю въ классическомъ родѣ.

   Визитъ освобожденнаго Тутса произвелъ весьма замѣтное волнен³е даже между этими серьезными и чопорными молодыми джентльменами: это, въ ихъ глазахъ, ни больше, ни меньше, какъ герой, перешедш³й Рубиконъ и одержавш³й блистательныя побѣды на поприщѣ новой жизни. Его великолѣпные панталоны, син³й фракъ съ блестящими пуговицами, его галстукъ съ огромной брилл³антовой булавкой, - все это становится предметомъ трепетнаго благоговѣн³я длн прежнихъ товарищей м-ра Тутса. Не удивляется одинъ Байтерстонъ, желчный Байтерстонъ, который смотритъ даже съ нѣкоторымъ презрѣн³емъ на свѣтскаго модника и не скрываетъ этого презрѣн³я. "Посмотрѣлъ бы я, - шепчетъ Байтерстонъ, - какъ бы онъ разыгралъ эту роль въ Бенгал³и, тамъ, гдѣ я родился, гдѣ живутъ мои родственники. Матушка однажды подарила мнѣ изумрудъ, принадлежавш³й самому раджѣ и вынутый изъ-подъ его скамейки, огромный, богатѣйш³й изумрудъ, который, господа, не мерещился вамъ и во снѣ! Вотъ оно такъ!"

   Видъ Флоренсы теперь, какъ и прежде, возбуждаетъ нѣжнѣйш³я страсти въ сердцахъ молодыхъ джентльменовъ, кромѣ, однако, Байтерстона, который, по духу противорѣч³я, остается холоднымъ и твердымъ какъ гранитъ. Мрачная ревность возникаетъ въ сердцѣ м-ра Тутса, особенно, когда Бриггсъ открыто выразилъ мнѣн³е, что онъ, Тутсъ, собственно говоря, отнюдь не старше своихъ прежнихъ товарищей. Дерзкая мысль немедленно опровергнута торжественнымъ и громогласнымъ обращен³емъ къ Фидеру, магистру всѣхъ искусствъ:

   - Какъ ваше здоровье, Фидеръ? - воскликнулъ м-ръ Тутсъ, - я, вы знаете, остановился въ гостииицѣ "Водфордъ". Не угодно ли вамъ сегодня пожаловать ко мнѣ откушать. Попируемь на славу и помянемъ старину за шипучей бутылкой.

   Магистръ Фидеръ вѣжливо раскланивается и благодаритъ. Послѣ такой демонстрац³и ни одинь дерзновенный не смѣетъ сомнѣваться въ неоспоримомъ старшинствѣ м-ра Тутса.

   Слѣдуютъ затѣмъ церемонные поклоны, пожат³я рукъ и пламенныя желан³я со стороны каждаго джентльмена унизить Тутса въ глазахъ миссъ Домби. Обозрѣвъ съ приличными улыбками и остроумными замѣчан³ями свою прежнюю конторку, м-ръ Тутсъ выходитъ изъ классной залы съ м-съ Блимберъ и миссъ Корнел³ей Блимберъ. Докторъ всѣхъ наукъ выходитъ послѣднимъ и, затворяя дверь, громогласно произноситъ:

   - Господа, мы начнемъ теперь наши занят³я!

   Эти слова мерещатся доктору и въ говорѣ морской волны, и въ мечтахъ его фантаз³и, и ничего больше, кромѣ этихъ словъ, не слышитъ д-ръ Блимберъ всю свою жизнь.

   Затѣмъ м-съ Блимберъ и Корнел³я Блимберъ ведутъ Флоренсу наверхъ, туда, гдѣ покоился ея маленьк³й братецъ. Деликатный Тутсъ, признавая себя лишнимъ въ такомъ обществѣ, разговариваетъ съ докторомъ въ его кабинетѣ, или, правильнѣе, вслушивается въ разговоръ д-ра Блимбера и дивится, какъ онъ нѣкогда былъ столь глупъ, что считалъ докторск³й кабинетъ великимъ святилищемъ, a самого доктора съ его круглыми ногами, похожими на валы церковнаго органа, - страшнымъ человѣкомъ, способнымъ возбуждать благоговѣйныя размышлен³я и чувства. Вскорѣ Флоренса спускается внизъ и прощается съ докторской семьей. М-ръ Тутсъ дѣлаетъ то же. Д³огенъ, теребивш³й все это время подслѣповатаго швейцара, выбѣгаетъ изъ дверей и весело лаетъ на сосѣднюю мѣловую гору.

   М-ръ Тутсъ, замѣтивш³й слезы на глазахь Флоренсы, чувствуетъ отчаянную неловкость и теперь только догадывается, что ему не слѣдовало предлагать ей этого визита. Но Флоренса говоритъ, что ей очень пр³ятно было взглянуть на всѣ эти мѣста, и Тутсъ успокаивается совершенно. Вотъ уже они подходятъ къ жилищу м-съ Домби. Голоса морскихъ волнъ и нѣжиый голосокъ прощающейся Флоренсы отуманиваютъ опять Тутса, и онъ никакъ не можетъ разстаться съ маленькой ручкой своей спутницы.

   - Миссъ Домби, прошу извинить, - говоритъ м-ръ Тутсь въ жалкомъ смущен³и, - но если вы позволите мнѣ ... мнѣ ... позволите...

   Невинная простодушная улыбка Флоренсы совсѣмъ сбиваетъ его съ толку.

   - Если вы позволите мнѣ или не сочтете слишкомъ большою дерзостью, миссъ Домби, если бы я могъ, разумѣется безъ всякаго повода съ вашей стороны, могъ надѣяться, вы знаете сами, миссъ Домби ...

   Флоренса бросаетъ на него вопросительный взглядъ. М-ръ Тутсъ чувствуетъ настоятельную необходимость продолжать начатую рѣчь:

   - Миссъ Домби, право, то есть, клянусь, миссъ Домби, я такъ васъ обожаю, что не понимаю, что со мною дѣлается. Я жалкая скотина, миссъ Домби. Будь мы теперь не на площади, миссъ Домби, я бы сталъ передъ вами на колѣни и со слезами началъ бы васъ умолять, - разумѣется, безъ всякаго повода съ вашей стороны, - чтобы вы оставили мнѣ надежду, что я, то есть, что я могу... когда-нибудь... со временемъ... счастье всей моей жизни...

   - О, перестаньте, м-ръ Тутсъ, ради Бога, перестаньте! - вскричала взволнованная Флоренса. - Остановитесь, и ни слова больше ... изъ дружбы и благосклонности ко мнѣ, добрый м-ръ Тутсъ.

   Озадаченный Тутсъ стоитъ съ разинутымъ ртомъ и не говоритъ ни слова. Невинное лицо дѣвушки опять обращается къ нему съ простодушной и откровенной улыбкой.

   - Благодарю васъ, м-ръ Тутсъ. Вы были такъ добры ко мнѣ и столь любезны, что я надѣюсь, я увѣрена, вы теперь хотѣли со мной только проститься, и ничего больше; не правда ли?

   - Ей Богу, правда, миссъ Домби; я... я вотъ только и хотѣлъ съ вами проститься, ничего больше. Вы угадали.

   - Ну, такъ прощайте, м-ръ Тутсъ!

   - Прощайте, миссъДомби! Надѣюсь, вы больше не станете объ этомъ думать. Покорно васъ благодарю. Это ничего... то есть, совершенно и рѣшительно ничего. Прощайте!

   Бѣдный Тутсъ съ отчаян³емъ въ душѣ отправляется въ свою гостиницу, бросается на постель, мечется во всѣ стороны, и долго лежитъ, и горько тоскуетъ, какъ человѣкъ, сраженный непредвидѣнными ударами рока. Но приходитъ м-ръ Фидеръ, Тутсъ вскакиваетъ съ постели и готовится устроить великолѣпный обѣдъ.

   Благодѣтельное вл³ян³е гостепр³имства, этой патр³архальной добродѣтели, неразлучио соединенной съ вл³ян³ями Бахуса, открываетъ сердце м-ра Тутса и развязывалъ его языкъ для дружескаго разговора. Онъ не разсказываетъ м-ру Фидеру о происшеств³и на углу Брайтонской площади; но когда магистръ искусствъ спрашиваетъ: "ну, что?" - м-ръ Тутсъ отвѣчаетъ, что "оно ничего, совершенно и рѣшительно ничего", и этотъ отвѣтъ ставитъ втупикъ м-ра Фидера. Потомъ м-ръ Тутсъ прибавляетъ, что ему неизвѣстно, съ чего взялъ этотъ Блимберъ дѣлать обидные намеки насчетъ его прогулки съ миссъ Домби; если это наглая дерзость, онъ раздѣлается съ нимъ по-свойски, будь онъ докторомъ милл³онъ разъ. "Впрочемъ, - заключаетъ м-ръ Тутсъ, - это, разумѣется, сдѣлано по глупости, ни больше, ни меньше, и въ такомъ случаѣ не изъ-за чего бѣсноваться". М-ръ Фидеръ совершенно согласенъ съ этимъ мнѣн³емъ.

   Впрочемъ, Фидеръ, какъ искренн³й другъ, удостаивается болѣе откровенныхъ объяснен³й съ тѣмъ только, чтобы все оставалось между ними въ глубокой тайнѣ. Послѣ двухъ-трехъ бокаловъ предлагается тостъ за здоровье миссъ Домби:

   - Фидеръ! - воскликнулъ м-ръ Тутсь, - тебѣ никогда не понять благоговѣйныхъ чувствъ, съ какими я предлагаю этотъ тостъ!

   - О, да, любезный Тутсъ, - отвѣчалъ м-ръ Фидеръ, - я очень хорошо понимаю тебя. Эти чувства всегда обращаются къ твоей чести!

   И м-ръ Фидеръ крѣпко жметъ руку своего друга.

   - Вотъ что, любезный Тутсъ, если тебѣ понадобится братъ, радушный, кровный братъ, готовый за тебя въ огонь и въ воду, ты знаешь, гдѣ найти такого брата. Два, три слова черезъ какого-нибудь пр³ятеля, и я весь къ твоимъ услугамъ. На этотъ разъ, любезный другъ, вотъ тебѣ мой искренн³й совѣтъ: выучись играть на гитарѣ, непремѣнно выучись. Женщины любятъ музыку и благосклонно смотрятъ на всякаго виртуоза. Это ужъ я знаю по собственному опыту.

   Затѣмъ м-ръ Фидеръ, магистръ всѣхъ искусствъ, открываетъ тайну, что онъ имѣетъ виды на Корнел³ю Блимберъ. И почему же не имѣть? Бѣды нѣтъ никакой, что Корнел³я носитъ очки: это даже къ ней очень идетъ. Ужъ докторъ довольно пожилъ на своемъ вѣку, хлопоталь, возился, и ему пора бы теперь сдать свое заведен³е въ надежныя руки; a кого, спрашивается, найдетъ онъ надежнѣе Фидера и своей возлюбленной дочери?

   - Мое мнѣн³е то, - продолжалъ м-ръ Фидеръ, - какъ скоро умный человѣкъ набилъ карманъ, на немь лежитъ непремѣнная обязанность передать свои дѣла. Ужъ лучше меня, признаться сказать, Блимберу не отыскать достойнаго преемника въ цѣломъ свѣтѣ. Ну, a если Корнел³ю взять въ руки, она будетъ чудесной женой. Это ясно, какъ день.

   Въ отвѣтъ на это, м-ръ Тутсъ импровизируетъ великолѣпный панегирикъ Флоренсѣ Домби и таинственно намекаетъ, что онъ готовъ съ отчаян³я разбить себѣ черепъ. М-ръ Фидеръ говоритъ, что это было бы черезчуръ безразсудно, и, утѣшая закадычнаго друга, рисуетъ портретъ Корнел³и съ ея очками и другими учеными ирииадлежностями.

   Такъ проводятъ вечеръ закадычные друзья. Когда наступила ночь, м-ръ Тутсъ провожаетъ домой м-ра Фидера и разстается съ нимъ y воротъ докторскаго дома. Но лишь только Тутсъ исчезъ, Фидеръ опять спускается внизъ и бродить одинъ по морскому берегу, обдумывая планы будущей жизни. И слышится ему въ говорѣ морскихъ волнъ, что д-ръ Блимберъ съ отверстыми объят³ями, вручаетъ ему ученую Корнел³ю, и уже видитъ Фидеръ, какъ докторъ передѣльшаетъ свой домъ и окрашиваетъ его въ яркую краску. Всѣ эти мечты до безконечности разнѣживають классическое сердце Фидера, магистра всѣхъ искусствъ.

   М-ръ Тутсъ равномѣрно бродитъ взадъ и впередъ, любуется на футляръ, въ которомъ хранится его драгоцѣнный брилл³антъ, и въ плачевномъ состоян³и духа взираетъ на окно, гдѣ мерцаетъ огонекъ, и гдѣ, думаетъ м-ръ Тутсъ, сидитъ Флоренса за ночной работой. Но ошибается Тутсъ. Флоренса давнымъ-давно покоится сладкимъ сномъ въ своей спальнѣ, и въ душѣ ея стройно возникаютъ одна за другой минувш³я сцены, отрадныя и вмѣстѣ грустныя для любящаго сердца. Комната, гдѣ мерцаетъ огонекъ, принадлежитъ м-съ Скьютонъ, выступившей теперь на ту же сцену, гдѣ нѣкогда страждущ³й мальчикъ закончилъ послѣдн³й актъ возникающей жизни. Ta же сцена разыгрывается и теперь, но какъ она противоположна прежней! Старуха не спитъ, старуха стонетъ и ворчитъ. Грязная и омертвѣлая, она дико мечется на своемъ болѣзненномъ одрѣ, и подлѣ нея, въ ужасѣ отъ совершеннѣйшаго равнодуш³я при взглядѣ на предсмертныя муки, сидитъ Эдиѳь. Что же говорятъ имъ морск³я волны во мракѣ ночной тишины?

   - Каменная рука... огромная, страшная рука... Эдиѳь, за что же она хочетъ поразить меня? Развѣ ты не видишь, Эдиѳь.

   - Ничего нѣтъ, матушка. Это лишь мечты вашего воображен³я.

   - Мечты, все мечты! Да посмотри сюда, будто ужъ ты ничего не видишь?

   - Право, ничего нѣтъ, матушка. Развѣ я сидѣла бы такъ спокойно, если бы тутъ было что-нибудь.

   М-съ Скьютонъ вздрагиваетъ и дико смотритъ на дочь.

   - A зачѣмъ ты такъ спокойна? Тебѣ ничего, все ничего. Вотъ она... воть опять эта страшная лапа, нѣтъ, это не мечта! Мнѣ тошно на тебя смотрѣть, Эдиѳь!

   - Очень жаль, матушка.

   - Жаль! Тебѣ всегда чего-нибудь жаль... да только не меня!

   И съ этими словами она испускаетъ пронзительный вопль. Перебрасывая голову съ боку на бокъ, брюзгливая старуха еще разъ напоминаетъ о своихъ материнскихъ правахъ и распространяется о дочерней неблагодарности. Ей приходитъ на мысль другая несчастная мать, которую онѣ встрѣтили, и при этомъ она дѣлаетъ общее заключен³е, что всѣ превосходныя матери терпятъ невзгоды отъ дѣтей. Продолжая безсвязную болтовню, она вдругъ останавливается, смотритъ на свою дочь, жалуется, что сходитъ съ ума, и скрываетъ подъ подушку свое лицо.

   Эдиѳь изъ сострадан³я нагибается къ ней и говоритъ. Больная старуха перевертывается и съ дикимь ужасомъ схватываетъ за и³ею свою дочь.

   - Эдиѳь! мы скоро поѣдемъ домой, не правда ли? Увѣрена ли ты, что я ворочусь домой?

   - Да, матушка, да.

   - A зачѣмъ онъ сказалъ, какъ бишь его? я всегда забываю имена.... зачѣмъ выговаривалъ майоръ это гадкое слово? вѣдь онъ выговорилъ его, Эдиѳь? да или нѣтъ?.. со мной не будетъ этого, не будетъ, не будетъ!

   Опять и опять больная старуха заглядываетъ въ уголъ и видитъ каменную руку, протянутую, говоритъ она, изъ какого-то гроба, и готовую ее поразить. Наконецъ, опускается рука, и старуха, скорченная и сгорбленная, недвижно лежитъ на постели, и половина ея грѣшной плоти - смердящ³й трупъ,

   Но этотъ трупъ расписанъ, разрумяненъ, расфранченъ и выставленъ на поруган³е солнцу, выѣзжаетъ по временамъ изъ воротъ отеля и, катаясь, таращитъ впалые глаза на проходящую толпу въ надеждѣ еще разъ завидѣть добрѣйшее созданье, превосходнѣйшую мать, которая терпитъ горе отъ непокорной дочери. Да, м-съ Скьютонъ все еще продолжаетъ кататься по берегу моря, но вѣтеръ не дуетъ освѣжающей прохладой на омертвѣлое лицо, и въ говорѣ океана не слышится ей отрадное слово. Она лежитъ и прислушивается по цѣлымъ часамъ къ плеску волны; но дикъ и мраченъ этотъ голосъ, и падаетъ онъ тяжелой тоской на ея слухъ, и тусклые взоры, устремленные вдаль не видятъ ничего, кромѣ страшной картины опустошен³я между небомъ и землею.

   Флоренсу видитъ она рѣдко и никогда не можетъ на нее взглянуть безъ кислой гримасы, обнаруживающей ея крайнее недоброжелательство. Эдиѳь безотлучно сидитъ подлѣ и удаляетъ Флоренсу отъ болѣзненнаго одра. Одинокая въ своей спальнѣ, Флоренса вся дрожитъ при мысли о смерти въ такомъ образѣ и часто, просыпаясь среди тревожныхъ видѣн³й, съ трепетомъ озирается вокругъ, какъ будто смерть уже пришла. Никого нѣтъ при больной, кромѣ Эдиѳи, и хорошо, что посторонн³е глаза не видятъ отвратительной жертвы. Дочь, и только одна дочь - свидѣтельница послѣдней борьбы между жизнью и смертью.

   Исчезаетъ даже послѣдняя тѣнь на мертвенномъ лицѣ, и густое покрывало скрываетъ отъ глазъ туманный свѣтъ. Ея блуждающ³я подъ одѣяломъ руки, соединяются одна съ другой, протягиваются къ дочери, и изъ напряженной груди еще разъ вырывается голосъ:

   - Не я ли вскормила тебя!

   Но это былъ уже не человѣческ³й голосъ... Эдиѳь становится на колѣни и, наклоняясь къ уху умирающей, отвѣчаетъ:

   - Мать можешь ли ты меня слышать?

   Впалые глаза открываются, и голова усиливается сдѣлать утвердительное движен³е.

   - Помнишь ли ты ночь передъ свадьбой?

   Голова остается безъ движен³я, но выражаетъ, однако, какимъ-то способомъ утвердительный отвѣтъ.

   - Тогда я сказала, что прощаю твое участ³е въ въ ней, и молилась, чтобы Богъ простилъ меня. Я сказала, что все кончено между нами. Теперь повторяю то же. Поцѣлуй меня, мать.

   Эдиѳь прикасается къ бѣлымъ губамъ, и на минуту все затихло. Потомъ скелетъ Клеопатры, съ дѣвической улыбкой на устахъ, еще разъ дѣлаеть усил³е приподняться съ ностели.

   Задернемъ розовыя занавѣси. Другое что-то пробѣгаетъ по нимъ кромѣ вѣтра и облаковъ. Плотнѣе задернемь розовыя занавѣси.

   Г²ечальная вѣсть немедленно достигла въ городѣ до ушей м-ра Домби, который, въ свою очередь, немедленно извѣстилъ кузена Феникса, еще не отправившагося въ Бадень-Баденъ. Такой человѣкъ, какъ лордъ Фениксъ, превосходнѣйш³й человѣкъ, и, разумѣется, съ нимъ можно, даже должно совѣтоваться, особенно въ такихъ важныхъ случаяхъ, какъ свадьба или похороны, что совершенно все равно для добрѣйшаго кузена.

   - Клянусь честью, Домби, я растроганъ до глубины души. Какой печальный случай! Бѣдная тетушка! Кто мотъ бы подумать?

   - Неожиданный случай! - замѣчаетъ м-ръ Домби.

   - Неожиданный, - да. Она была живуча, какъ дьяволъ и мастерски поддѣлывалась подъ молодую даму. Въ день вашей свадьбы, Домби, я былъ увѣренъ, что ее хватитъ, по крайней мѣрѣ, лѣтъ на двадцать, если взять въ разсчетъ... ну, вы знаете. Словомъ сказать, въ Бруксовомъ трактирѣ я напрямикъ сказалъ Джоперу - вы, конечно, знаете - одинъ глазъ стеклянный ...

   М-ръ Домби дѣлаетъ отрицательный жестъ.

   - A относительно похоронъ, - говоритъ онъ, занятый преобладающей мыслью, - y васъ нѣтъ никакихъ особыхъ плановъ?

   - Какъ бы сказать вамъ, Домби... то есть, я, право, не знаю, - отвѣчалъ кузенъ Фениксъ, поглаживая подбородокъ оконечностями своихъ пальцевъ, - есть y меня въ паркѣ мавзолей, но запущенъ такъ, что... словомъ сказать, мавзолей этотъ ни къ чорту не годится. Не сиди я, что называется, на экваторѣ, я бы отдѣлалъ его заново; но, кажется, съ нѣкотораго времени завели анаѳемскую привычку дѣлать тамъ пикники, то есть, между желѣзными перилами.

   М-ръ Домби согласенъ, что мавзолей не годится.

   - A церковь чудо какъ хороша, - задумчиво продолжаетъ кузенъ Фениксъ, - рѣдк³й образецъ старинной англо-норманской архитектуры. Леди Джени Финчубри - вы ее разумѣется знаете... перетянута корсетомъ въ ниточку - леди Финчубри отлично срисовала эту церковь. Только та бѣда, что ее, вы понимаете, испортили штукатуркой. Да и то сказать, ѣхать было бы слишкомъ далеко.

   - Не лучше ли похоронить въ самомъ Брайтонѣ? - спрашиваетъ м-ръ Домби.

   - Что правда, то правда, Домби. Я самъ того же мнѣн³я. Никакихъ хлопотъ, знаете, да и мѣсто веселое, безподобное во всѣхъ отношен³яхъ.

   - Когда же?

   - Когда угодно, для меня совершенно все равно. Я готовъ съ величайшимъ удовольств³емъ - печальное, разумѣется, удовольств³е - проводить хоть сейчасъ свою почтенную тетку къ прадѣдамъ... словомъ сказать, проводить въ могилу, - заключаетъ кузенъ Фениксъ, не умѣвш³й придумать болѣе краснорѣчивой фразы.

   - Можете ли вы оставить городъ въ понедѣльникъ?

   - Вполнѣ могу.

   Такимъ образомъ, было рѣшено, что м-ръ Домби заѣдетъ за лордомъ въ понедѣльникъ, и они оба отправятся изъ города въ одномъ экипажѣ. На прощанье кузенъ Фениксъ сказалъ:

   - Мнѣ, право, очень жаль, Домби, что вы такъ много безпокоитесь.

   - Ничего, - отвѣтилъ м-ръ Домби, - должно быть готовымъ ко всему.

   Въ назначенный день, кузенъ Фениксъ и м-ръ Домби, единственные представители друзей и родственниковъ покойной леди, ѣдутъ въ Брайтонъ провожать ея бренные останки на мѣсто вѣчнаго покоя. На дорогѣ кузенъ Фениксъ, выглядывая изъ траурной кареты, узнаетъ множество знакомыхъ, но изъ прилич³я не обращаетъ на нихъ никакого вниман³я, и только когда они проходять, громко называетъ ихъ по именамъ для сообщен³я свѣдѣн³й м-ру Домби, напримѣръ: "Томъ Джонсонъ. Джентльменъ съ пробочной ногой, день и ночь играетъ въ карты въ трактирѣ Уайта. Какъ ты очутился здѣсь, Томми? Вотъ этого господина, что ѣдетъ на кургузой кобылѣ чистѣйшей породы, зовутъ Фоли. Это - дѣвицы Смальдеры" и такъ далѣе. Во время панихиды кузенъ Фениксъ былъ очень печаленъ. "Так³е случаи, - думаетъ онъ - заставляютъ умнаго человѣка призадуматься не на шутку, да и, правду сказать, самъ я довольно ветхъ". Его глаза, при этой мысли, покрываются влагой. Но вскорѣ онъ оправляется совершенно, a за нимъ и друг³е родственники и друзья м-съ Скьютонъ, изъ которыхъ майоръ Багстокъ безпрестанно толкуетъ въ своемъ клубѣ, что она никогда не закутывалась какъ слѣдуетъ, отъ этого и вся бѣда. Между тѣмъ молодая шестидесятилѣтняя дама, пр³ятельница покойницы, взвизгнувъ нѣсколько разъ, высказываетъ положительное мнѣн³е, что покойницѣ было не меньше ста тридцати лѣтъ, и ужъ костямъ ея давно пора на мѣсто. A всего лучше не говорить о ней ни слова.

   И лежитъ мать Эдиѳи въ сырой землѣ, и забыли ее милые друзья, глух³е къ говору волнъ, охрипшихъ отъ безпрестаннаго повторен³я неизвѣданныхъ тайнъ. И не видятъ они пыли, которая клубится столбами по песчаному берегу, не видятъ бѣлыхъ рукъ, которыя въ лунную ночь манятъ къ незримымъ областямъ. Но ничего не измѣнилось на прибрежьи невѣдомаго моря, и Эдиѳь стоитъ здѣсь одна и прислушивается къ его волнамъ, и мокрая, полусгнившая трава, падая къ ея ногамъ, устилаетъ путь ея жизни.

  

  

   Робинъ Точильщикъ преобразился радикально и совершенно съ головы до ногъ. Нѣтъ на немъ свѣтлосѣраго балахона, добытаго съ великими трудностями на толкучемъ рынкѣ, и не торчитъ на его головѣ лощеная клеенчатая шляпа, подаренная капитаномъ Куттлемъ при началѣ великаго траура; Робинъ, приглаженный и причесанный, щеголяетъ теперь въ лакированныхъ башмакахъ, и тучная его особа облачена въ темную ливрею, построенную искуснымъ художникомъ лакейскаго туалета и удовлетворительную во всѣхъ отношен³яхъ, хотя довольно степенную и скромную. Достойный воспитанникъ благотворительнаго заведен³я съ нѣкотораго времени имѣетъ честь состоять на непосредственной службѣ y своего патрона, м-ра Каркера, главнаго управителя знаменитой фирмы и правой руки м-ра Домби. Онъ знать теперь не хочетъ своего прежняго хозяина, покинутаго въ магазинѣ инструментальнаго мастера, и посмотрѣли бы вы, съ какимъ самодовольствомъ осклабляется Точильщикъ, припоминая въ часы досуга достопамятный вечеръ, когда онъ съ такою ухарскою ловкостью н_а_д_у_л_ъ, п_о_д_к_у_з_м_и_л_ъ и п_о_д_д_е_д_ю_л_и_л_ъ капитана Куттля съ его неизмѣннымъ другомъ, молодымъ мичманомъ: разительное доказательство, что всякое доброе дѣло сопровождается спокойною совѣстью и ошущен³емъ блаженства, проникающаго до костей и мозговъ добродѣтельнаго смертнаго. Водворившись въ домѣ м-ра Каркера, Точильщикъ со страхомъ и трепетомъ обращалъ свои круглые глаза на бѣлые зубы великаго патрона и вполнѣ сознавалъ, что теперь, болѣе чѣмъ когда-либо, онъ долженъ держать ухо востро.

   Будь м-ръ Каркеръ великимъ чародѣемъ, a его блистательные зубы - оруд³емъ страшныхъ волхвован³й, гибк³е и хрупк³е суставы его покорнаго слуги не могли бы передъ нимь сгибаться и трещать съ большимъ подобостраст³емъ, ибо Благотворительный Точильщикъ глубоко сознавалъ верховную власть своего патрона, и это сознан³е, поглощая все его вниман³е, упрочивало на законномъ основан³и его всесовершеннѣйшую преданность и безусловное повиновен³е. Онъ едва осмѣливался думать о своемъ властелинѣ даже въ его отсутств³е, и ему мерещилось поминутно, что того и гляди зубастый накинется на него опять, какъ въ то достопамятное утро, когда онъ первый разъ осмѣлился смиренно предстать передъ его грозныя очи. Сталкиваясь съ нимъ лицомъ къ лицу, Робинъ не сомнѣвался, что м-ръ Каркеръ и въ отсутств³и, по одному простому обнаружен³ю воли, можетъ читать самыя тайныя его мысли точно такъ, какъ будто онь стоялъ передъ его глазами. Очарованный всѣмъ своимъ существомъ и вполнѣ подчиненный этому магическому вл³ян³ю, робк³й сынъ кочегара ни о чемъ больше не думалъ, какъ о непреоборимой власти своего повелителя, который, нѣтъ сомнѣн³я, можетъ изъ него дѣлать все, что угодно и когда угодно. Проникнутый такими помышлен³ями, онъ стоялъ передъ нимъ неподвижно, едва переводя духъ, и равнодушный ко всему на свѣтѣ, ловилъ и угадывалъ смыслъ каждаго мановен³я своего чародѣя, чтобы мигомъ приняться за исполнен³е его повелѣн³й.

   Чѣмъ же объясняется такое страшное вл³ян³е м-ра Каркера? Ужъ не догадывался ли молодой Тудль, что его властелинъ въ совершенствѣ владѣетъ великимъ искусствомъ измѣны, на