Давыдов Денис Васильевич - Н. А. Задонский. Денис Давыдов

869 г.).

   Сильное и благотворное влияние генерала Раевского на Дениса Давыдова совершенно бесспорно, хотя нигде в биографиях его этот факт не отмечен. Д. Давыдов в течение семи лет (1805 - 1812), то есть когда складывались его общественные взгляды и совершенствовались военные знания, находился в самом тесном общении с Николаем Николаевичем, принадлежавшим, несомненно, к числу наиболее образованных, гуманных и патриотически настроенных генералов. Стоит вспомнить, как высоко ценил его А. С. Пушкин, который писал в 1820 году брату Льву из В\рыма: "Мой друг, счастливейшие минуты жизни моей провел я посреди семейства почтенного Раевского. Я не видел в нем героя, славу русского войска, я в нем любил человека с ясным умом, с простой, прекрасной душой, снисходительного, попечительного друга, всегда милого, ласкового хозяина. Свидетель Екатерининского века, памятник 12-го года, человек без предрассудков, с сильным характером и чувствительный, он невольно привлечет к себе всякого, кто только достоин понимать и ценить его высокие качества"

   Разговор Наполеона с Евдокимом Давыдовым впервые был опубликован в "Русском архиве" (1866 г., стр. 916).

   Беннигсен ставил задачу: "...овладев течением нижней Вислы, открыть сообщение с Данцигом и освободить от обложения Грауденц", в которых находились немецкие гарнизоны. В распоряжении Беннигсена с резервами было 107 тысяч человек. У Наполеона - до 150 тысяч, не включая сюда войск, блокировавших крепости на Висле (М. Богданович, История царствования императора Александра I, т. II, СПБ, 1869 г.)

   Этот эпизод, приведенный в сокращенном виде, описан Д. Давыдовым в статье "Урок сорванцу".

   Д.В.Давыдов в своих воспоминаниях о войне 1807 года и сражении при Прейсиш-Эйлау допускает многие неточности. Так, он считает, что русская армия при Прейсиш-Эйлау имела 80 тысяч человек, тогда как М.Богданович, производивший подсчет по официальным документам, более верно определяет численность русских войск при Прейсиш-Эйлау в 58 тысяч. Со стороны французов в сражении участвовало, по свидетельству французского генерала Дюма, 68 500 человек, а по мнению М.Богдановича - до 80 тысяч. Во всяком случае, численное преимущество было у французов. Значительно преувеличены Д.В.Давыдовым и потери наших войск. На самом деле русские потеряли не 37 тысяч, как сообщает Давыдов, а 8 тысяч убитыми и 18 тысяч ранеными. Французы исчисляли свои потери в 18 тысяч человек, но на самом деле у них выбыло из рядов до 25 тысяч. Не потеряв в этом сражении ни пушек, ни знамен, русские взяли у французов пять орлов, несколько орудий и около двух тысяч пленных.

   Необходимо отметить и другое. Из воспоминаний Д.В.Давыдова видно, с каким явным негодованием он относился к деятельности Беннигсена и его штаба. Однако, обрабатывая эти воспоминания в то время, когда Беннигсен был жив, и даже пользуясь его личной консультацией, Давыдов кое-где попытался "выгородить" Беннигсена, противореча сам себе. Так, например, утверждая в одной статье, что после сражения французы не могли сделать "малейшего шага вперед", что отступление Беннигсена было вызвано лишь его трусостью (факты, подтверждаемые другими историками), Давыдов в другой статье пишет, что "Беннигсену трудно было после понесенных потерь вновь сразиться с неприятелем". Таким образом, он оправдывал отступление.

   Подобных "натяжек", иной раз вызванных и цензурными условиями, в воспоминаниях Д.В.Давыдова немало. Поэтому при работе над исторической хроникой это всегда учитывалось, использовались другие источники, материалы архивов.

   Наименования населенных пунктов в воспоминаниях Д.В.Давыдова тоже не всегда точны. В хронике они выверены по официальным реляциям и военным картам того времени.

   В императорском рескрипте, сохранившемся в бумагах Д.В.Давыдова, говорится, что он "во все время отступления арьергарда к Гейльсбергу отдаваемые генерал-лейтенантом князем Багратионом приказания доставлял в самые опаснейшие места с точностью и особенною деятельностью и оказал как в сем, так и в сражении при Гейльсберге 29 мая храбрость и примерную неустрашимость, причем получил сильную контузию". За это Д.В.Давыдов был награжден орденом Анны второго класса и получил золотую саблю с надписью: "За храбрость" (В. Жерве, Партизан-поэт Д.В.Давыдов. СПБ, 1913 г.).

   В своих воспоминаниях о Тильзите подобных "крамольных" мыслей Д.В.Давыдов, разумеется, не высказывает. Но настроен он тогда был, несомненно, так. Академик Е.Тарле по этому поводу делает следующее справедливое замечание: "Денис Давыдов уже по цензурным условиям не мог в своих воспоминаниях передать, как не только он, но и большинство русского офицерства смотрело в тот день на Александра. Но мы и без Давыдова хорошо знаем это из многочисленных позднейших свидетельств. В русских военных кругах на Тильзитский мир сохранился взгляд, как на гораздо более постыдное событие, чем аустерлицкое или фридландское поражение. И в данном случае позднейшая либеральная дворянская молодежь сошлась в воззрениях с непосредственными участниками этих войн" (Е.Тарле, Наполеон. М.. Госполитиздат, 1941 г.).

   Пользуясь полным доверием Беннигсена, сэр Роберт Вильсон занимался шпионажем почти открыто. "Во время свидания двух императоров в Тильзите он собрал некоторые нужные для английского правительства сведения, для чего даже переодевался казаком; и потом он первый привез из Петербурга в Стокгольм и в Лондон известие о намерении России вторгнуться в Финляндию и разорвать мир с Англией" ("Русский вестник", 1862 г., кн. I, "Записки сэра Роберта Вильсона").

   Интересно отметить, что Багратион, проявивший заботу о своих войсках, сумел все же получить на содержание госпиталей два с половиной миллиона и на добавочное жалованье солдатам и офицерам два миллиона рублей. Эта огромная по тому времени сумма значится в росписи государственных расходов за 1811 год (М. Богданович, История царствования Александра I, т. III, 1869 г.).

   Д.Давыдов, как и в прошлую кампанию, принимал непосредственное участие во всех боевых операциях авангарда. Особенно отличился он в боях под Шумлою, командуя 2-м Уральским казачьим полком. "Атаковав гору с правого фланга, он занял ее спешенными стрелками от всего полка и выгнал неприятеля из деревни. Когда же находившиеся впереди казаки полка Барабанщикова были сбиты, он ударил турок во фланг и сильным ружейным огнем опрокинул их, удержав за собою деревню, весьма важную по своему значению в общем ходе боя. Во время кавалерийской атаки он снова нанес туркам удар с левого фланга и преследовал их до вала крепости, проявив при этом большую храбрость и в особенности - присутствие духа" (В. Жерве. Партизан-поэт Д.В.Давыдов. СПБ, 1913 г.).

   Д.Давыдов все время поддерживал с "опальным" Раевским самые тесные, дружеские отношения. В середине августа выхлопотав отпуск, Давыдов две недели гостил у Николая Николаевича в Яссах, а потом оттуда опять поехал в Каменку. 23 августа 1810 года Раевский пишет А.Н.Самойлову: "Денис Давыдов очевидец всему, и очевидец не молчаливый, перескажет вам, милостивый государь дядюшка, о наших военных действиях, прошлых и настоящих". А в другом письме, от 31 августа, Раевский сообщает дяде: "Денис Давыдов занемог жабой, но ему теперь легче. Но посему письмо он продержал до сего числа" ("Русский вестник", 1898 г., кн. 6, "Письма Раевского").

   Настоящее письмо публикуется по копии с отношения господину военному министру генерал-от-инфантерии князя Багратиона от 26 марта 1812 года, сохранившейся в бумагах Д.В.Давыдова (Филиал ЦГВИА в Ленинграде, фонд 717, опись 1, дело 1, лист 19).

   Любопытно отметить, что впоследствии, поместив письмо в первоначальном варианте "Дневника партизанских действий", сам Д. В. Давыдов зачеркнул в этом письме фразу "и за неимением способов содержать себя в корпусе гвардии по весьма небогатому состоянию". Д. В. Давыдов, очевидно, считал, что эта фраза его компрометирует, хотя она довольно тччно характеризовала его материальное положение.

   Эта фраза Николая Раевского-младшего, будущего друга А.С.Пушкина, взята нами, как и подлинная выписка из донесения Багратиону, из "Архива Раевских", сборника писем и документов, изданных в 1908 году.

   Арная де Коленкур, Мемуары. Поход Наполеона в Россию. Госполитиздат, 1943 г.

   Н.Н.Раевский, с которым Денис Давыдов находился в тесном общении, на биваках близ Несвижа писал 29 июня своему дяде: "Я боюсь прокламаций, чтобы не дал Наполеон вольностей народу, боюсь в нашем краю внутренних беспокойств. Матушка и жена, будучи одни, не будут знать, что делать" ("Русский вестник", 1898 г., кн. 8, "Письма Раевского").

   Ф. Н. Глинка, Письма русского офицера о военных происшествиях 1812 года. Издание 1821 г.

   Речь Давыдова, как и следующий разговор с Багратионом, приводятся по записям самого Д.В.Давыдова из "Дневника партизанских действий".

   В первоначальном варианте "Дневника партизанских действий", описывая эти первые дни партизанской деятельности, Д.В.Давыдов записал: "Так, полагаю я, начинал Пугачев, но с намерением противоположным". Затем эта фраза была им исправлена на следующую: "Так, полагаю я, начинал Ермак, одаренный высшим против меня дарованием но сражавшийся для тирана, а не за отечество" (Филиал ЦГВИА, фонд 717, дело 9, лист 9, оборот).

   Печатая "Дневник партизанских действий", Д.В.Давыдов по требованию цензуры снял и эту фразу, тем не менее она представляет немалый интерес, как свидетельство об определенной патриотической настроенности поэта-партизана.

   В письме к генералу Витгенштейну от 20 сентября 1812 года Кутузов следующим образом определяет свое понимание "малой войны": "Поелику ныне осеннее время наступает, через то движения большею армией делаются совершенно затруднительными, наиболее с многочисленною артиллериею, при ней находящеюся, то и решился я, избегая генерального боя, вести малую войну, ибо разделенные силы неприятеля и оплошность его подают мне более способов истреблять его, и для того, находясь ныне в 50-ти верстах от Москвы с главными силами, отделяю от себя немаловажные части в направлении к Можайску, Вязьме и Смоленску. Кроме сего, вооружены ополчения Калужское, Рязанское, Владимирское и Ярославское, имеющие все свои направления к поражению неприятеля" ("Фельдмаршал Кутузов", сборник документов и материалов. Госполитиздат, 1947 г.).

   Руководя непосредственно армейскими партизанскими отрядами, координируя их действия с действиями народных партизанских отрядов, М.И.Кутузов с особым вниманием следил за отрядом Д.В.Давыдова, сообщал ему о движении армии и войсковых частей, выделяемых для поисков в тылу противника, а также своевременно уведомлял о неприятельских транспортах, шедших к Москве по Смоленской дороге.

   В бумагах Д.В.Давыдова сохранилось много писем и записок, которые по указанию М.И.Кутузова присылал поэту-партизану генерал П.П.Коновницын.

   Публикуем полностью одно из таких писем:

   "Ахтырского гусарского полка господину подполковнику и кавалеру Давыдову.

   Его светлость, отдавая должную справедливость и похвалу успехам вашего высокоблагородия, приказал мне сообщить вам следующее:

   1-е. Посланный с отрядом довольно значащим к стороне Можайской же дороги Мариупольского гусарского полка полковник князь Вадбольский, после истребления довольного числа мародеров и взятия курьера по Можайской дороге, находился 23-го числа в городе Верее.

   2-е. С таковой же партиею направлен по Боровской дороге к стороне Москвы гвардии поручик Фон-Визин.

   3-е. Курьер, перехваченный нами, имел повеление остановить все транспорты, идущие со стороны Смоленска, Вязьмы и Гжатска к Москве, и, сложив провиант, отправить на тех фурах раненых и больных, в местах, на большой дороге находящихся, к Вязьме и далее к Смоленску.

   Армия расположена по старой Калужской дороге у села Тарутино; ежели же воспоследует какое-нибудь движение, то вы об этом будете извещены.

   Генерал-лейтенант Коновницын

   N 83. Сентября 24-го 1812.

   Гл. квартира деревня Леташевка".

   Под текстом собственноручная приписка Коновницына: "О подвигах ваших г. фельдмаршал велел отдать в приказе. Всех рекомендованных вами без должной награды не оставит, о чем поручил мне вас уведомить. П.П.Коновницын" (Филиал ЦГВИА, фонд 717, опись 1, дело 10, лист 17).

   А на следующий день, 25 сентября, генерал Коновницын сообщил Д.В.Давыдову: "Поиски ваши и поверхность в разных случаях над неприятелем по Смоленской дороге обратили к вам совершенную признательность его светлости. При сем случае уведомляю вас, что вы представлены в полковники".

   Письмо М И Кутузова публикуется впервые по подлиннику, находящемуся в бумагах Д.В.Давыдова (Филиал ЦГВИА, фонд 717, опись 1, дело 1, листы 20 и 21).

   Случай этот описан мною в соответствии с рассказом самого Д.В.Давыдова, однако документально не подтвержден. В записке Орлова-Денисова, посланной Давыдову, заключается лишь просьба "уведомить о своем нахождении". Но, думается, что все же подобный остроумный способ отделаться от "владычества генералов" вполне мог быть осуществлен Давыдовым, столь ценившим самостоятельность своих действий А о том, что Орлов-Денисов каким-то образом все-таки "покушался" на "независимость" Д.В.Давыдова, свидетельствует ниже публикуемое письмо генерала Коновницына, посланное Д.В.Давыдову в ответ на его донесение: "Секретно. Господину подполковнику Давыдову. В предписании моем от вчерашнего числа усмотрите, ваше высокоблагородие, что вам действовать должно как можно ближе к Смоленску. Посему, соглашаясь с желанием вашим, сего числа дано от меня знать генерал-адъютанту графу Орлову-Денисову, что вы с отрядом вашим будете действовать отдельно. Генерал-лейтенант Коновницын. N 323, октября 23. 1812" (Филиал ЦГВИА, фонд 717, опись 1, дело 10, лист 40).

   Эти, как и предыдущие, слова Кутузова взяты из "Дневника партизанских действий" Однако, сличая напечатанный текст с рукописью "Дневника поисков и набегов партизана Дениса Давыдова, приведенного в порядок 1814 года", я обнаружил, что встреча и разговор с Кутузовым описывались там несколько иначе. После кутузовских слов "удачные опыты твои" и т. д. в рукописи идет следующий текст: "Я отвечал ему, что "награда моя в признательности спасителя отечества". - "Как я тебя по сю пору не знал?" - "Вы изволили запамятовать, я тот самый, которого ваша светлость, быв С.-Петербургским военным губернатором, призывали журить за сатиры и за разные юношеские залеты воображения". - "Как! Неужто это ты? Да кто тебя узнает в этой одежде" (Филиал ЦГВИА, фонд 717, опись 1, дело 9, лист 53, оборот и лист 54).

   Вероятно, не желая напоминать о своих юношеских "залетах воображения", Д.В.Давыдов вычеркнул при издании "Дневника" этот текст, который тем не менее свидетельствует о том, что Д.В.Давыдов встречался с М.И.Кутузовым еще в ранней молодости, когда служил в кавалергардском полку и писал известные свои басни.

   В записках и письмах Д. В. Давыдова имя партизана Терентия нигде не упоминается. И тем не менее имя это не вымышлено.

   В 1944 году, будучи в селе Верхняя Маза, под Сызранью, где провел последние годы своей жизни и умер Д.В.Давыдов, я отыскал среди других стариков почти столетнего Николая Борисовича Волкова, отец которого служил личным камердинером у Дениса Васильевича.

   Со слов своего отца, старик Волков передал мне много любопытных подробностей о последних годах жизни Д.В.Давыдова и, между прочим, сообщил историю партизана Терентия. По словам старика, Терентий "прежде с Денисом Васильевичем на войне был", а затем, возвратившись домой, подвергся каким-то гонениям со стороны своего барина, "не стерпел мучительства" и стал "беглым". Услышав, что Денис Васильевич находится в Верхней Мазе, а может быть и по случайности, Терентий очутился в этом селе. Они свиделись. Терентий рассказал про свою беду. Денис Васильевич, отличавшийся большой гуманностью, отнесся участливо к бывшему партизану. Терентий, выкупленный у своего барина, поселился в Верхней Мазе, где и прожил до глубокой старости. Николай Борисович Волков знал его стариком, всегда со слезами на глазах вспоминавшим покойного генерала Дениса Васильевича, который будто бы дал ему вольную, определил в конюхи и всегда при нужде оказывал помощь. Волков показал даже место, где стояла изба партизана Терентия. Другие верхнемазинские старики это подтвердили.

   Терентий, по воспоминаниям Волкова, представляется мне таким, каким я его описываю.

   В "Дневнике партизанских действий" Д.В.Давыдов не решился сказать об этой экзекуции помещика, но в рукописи собственной его рукой написано следующее: "Крестьяне стали жаловаться на Масленникова, который уверял, что они изменники и бунтовщики, но бледнел и трепетал. "Глас божий, глас народа!" - отвечал я ему и немедленно велел казакам разложить его и дать двести ударов нагайками" (Филиал ЦГВИА, фонд 717, опись 1, дело 9, лист 42).

   Цитируемые письма, свидетельствующие о необычайной прозорливости великого русского полководца, опубликованы в сборнике "Фельдмаршал Кутузов" (Госполитиздат, 1947 г.).

   Кутузов с насмешкою говорил, что береэинскую неудачу "простить даже можно Чичагову по той причине, что моряку нельзя уметь ходить по суше и что он не виноват, если государю угодно было подчинить такие важные действия в тылу неприятеля человеку хотя и умному, но не ведающему военного искусства" (К. Военский, Отечественная война 1812 года в записках современников. "Записки о войне 1812 года князя А Б. Голицына". СПБ, 1911 г.).

   Блестящая оценка деятельности М.И.Кутузова, данная Давыдовым, заимствована из его письма к Вальтеру Скотту.

   Впоследствии архиепископ Варлаам Шишацкий за присягу Наполеону был расстрижен в монахи. Понесли наказание и остальные могилевские чиновники-изменники.

   Речь эту, приводимую самим Робертом Вильсоном в его "Записках", цитирую по переводу, опубликованному в книге Е.Тарле "Нашествие Наполеона на Россию".

   В "Журнале военных действий" значится следующая, сделанная в Вильно 16 декабря запись: "Партизан полковник Давыдов рапортом от 14-го числа доносит, что при занятии города Гродно освобождено российских раненых, находившихся в плену, 14 офицеров и 467 рядовых, а солдат неприятельских взято пленных 660 человек. Сверх того, взяты весьма обширные магазины, все полные с хлебом разного рода и вином, которые и сданы им пришедшему туда с отрядом генерал-адъютанту Корфу".

   В формулярном списке Д.Давыдова имеется следующая отметка: "В действительных сражениях находился... Под Ляховом 28 октября, под Смоленском 29, под Красным 2 и 4 ноября, под Копысом 9 ноября, где разбил наголову депо французской армии, под Белыничами 14-го и за отличие награжден орденом св. Георгия 4-го класса; занял отрядом своим г.Гродно 8 декабря и за отличие награжден орденом св. Владимира 3-й степени".

   Так был скудно награжден царским правительством отважный партизан.

   Однако народ оценил действия Д.В.Давыдова иначе, окружил его имя почти легендарной славой. "Самые разные люди сходились на любви и уважении к Давыдову, как национальному герою и человеку, владевшему секретом какого-то особого обаяния. Поэты всех рангов и направлений, начиная с Пушкина, Жуковского, Вяземского, Баратынского и кончая провинциальными дилетантами, наперерыв воспевали Давыдова в хвалебных стихах. Лучшие живописцы эпохи запечатлели его образ. Слава о воинских подвигах Давыдова вышла далеко за пределы России: о нем писали в европейских газетах и журналах, портрет его висел в кабинете Вальтера Скотта. Впоследствии Лев Толстой увековечил Давыдова в романе "Война и мир" в образе партизана Василия Денисова" (Вступительная статья В.Н.Орлова к "Стихотворениям Д. Давыдова". Изд-во "Советский писатель", 1950 г.).

   Стихи Вяземского, посвященные Денису Давыдову, понравились Пушкину. 27 марта 1816 года в письме к Вяземскому из Царского Села Пушкин цитирует две строки:

   Не все быть могут в равной доле,

   И жребий с жребием не схож.

   Несомненно, что Пушкин был осведомлен и об издевательстве над Д.Давыдовым.

   Переписка Д. Давыдова с А.А.Закревским, продолжавшаяся много лет, представляет весьма ценный материал для биографии поэта-партизана. Письма Д.Давыдова к А.А.Закревскому, как мне удалось выяснить, печатались лишь частично в "Сборнике императорского Русского исторического общества" (РИО), т. 73, СПБ, 1890 г. Большинство же писем никогда не публиковалось. Они хранятся в Центральном государственном историческом архиве в Ленинграде (ЦГИАЛ), фонд N 660, опись 1, дело 107.

   Публикую их в отрывках и выдержках, сохраняя полностью все своеобразие давыдовского слога.

   Письма Д. Давыдова к П.А.Вяземскому, которые цитирую в хронике, опубликованы в сборнике "Старина и новизна", кн.22. Петроград, 1917 г.

   В 1816 году М.Ф.Орлов и М.А.Дмитриев-Мамонов задумали создать тайное политическое общество под названием "Орден русских рыцарей". В том же году была издана на французском языке в количестве 25 экземпляров брошюра "Краткие наставления русскому рыцарю", написанная Дмитриевым-Мамоновым, однако, будучи лишена четкой политической направленности, эта брошюра в развитии революционных идей большой роли не играла.

   Д.Давыдову эта брошюра была известна.

   Письмо П. М. Волконского датировано 20 сентября 1816 года. Публикуется впервые с подлинника (Филиал ЦГВИА, фонд 717, опись 1, дело 1, лист 71).

   В Петербурге Д. Давыдов пробыл почти весь декабрь. Как видно из материалов, находящихся в его бумагах, рескрипт об аренде был подписан императором 12 сентября (м.б. все-таки - декабря, судя по тексту? - прим OCR) 1816 года. После этого потребовалось еще несколько дней для оформления бумаг и для того, чтоб попасть на прием к царю, благодарить его за аренду. Возможно, что прием состоялся 26-27 декабря, ибо в последние дни рождественского поста приемов во дворце обычно не было.

   7 января 1817 года из Киева Д. Давыдов писал Вяземскому. "Я весь прошедший год провел в поездке и теперь только что приехал из Петербурга".

   Последние две строки стали крылатыми. Известно, что В.И.Ленин цитировал их в статье "Кабинет Бриана" (В. И. Ленин Соч., т. 18, стр. 460).

   Об активном участии Д.Давыдова в организации ланкастерских школ ни один из его биографов никогда не упоминал. Приводимые письма обнаружены мною среди других неопубликованных писем поэта-партизана в ЦГИАЛ. См мою статью "Новое о Денисе Давыдове" в журнале "Огонек" N 16, 1954 г.

   Переписка П. А. Вяземского с А. И. Тургеневым. "Остафьевский архив", СПБ, 1890 г., т. 1.

   Послание к Жуковскому, о котором идет речь, начиналось так:

   Когда младым воображеньем

   Твой гордый гений окрылен,

   Тревожит лени праздный сон,

   Томясь мятежным упоеньем;

   Когда возвышенной душой

   Летя к мечтательному миру,

   Ты держишь на коленях лиру

   Нетерпеливою рукой;

   Когда сменяются виденья

   Перед тобой в волшебной мгле,

   И быстрый холод вдохновенья

   Власы подъемлет на челе...

   В.А.Жуковский, как известно, пришел от этих стихов в совершенный восторг. 17 апреля 1818 года, посылая эти стихи Вяземскому в Варшаву, он писал: "Чудесный талант! Какие стихи! Он мучит меня своим даром, как привидение".

   П.А.Вяземский с оценкой Жуковского согласился и, в свою очередь, в письме к Д.Давыдову отозвался о них как о поэтическом шедевре. Однако Д.Давыдов отнесся к стихам более критически, чем Жуковский и Вяземский. 2 июня 1818 года из города Каменца, где находился тогда штаб 7-го пехотного корпуса, Д. Давыдов пишет Вяземскому в Варшаву:

   "Стихи Пушкина хороши, но не так, как тебе кажутся, и не лучшие из его стихов. Первые четыре для меня непонятны. Но и быстрый холод вдохновенья власы подъемлет на челе прекрасно! И меня подрал мороз по коже. От стиха сего до рифмы ясным не узнаю молодого Пушкина. В дыму столетий чудесно! Но великаны сумрака Карамзина... что скажешь? А мысль одинакая.

   Замечание твое на счет злодейства и с сынами справедливо. Теперь от рифмы окружен до рифмы земной я слышу Василия Львовича, напев его. Но стих - И в нем трепещет вдохновенье - прелестен! Вот мое мнение на счет этих стихов".

   А.Пушкин мог узнать об этих критических замечаниях и от Вяземского и от Д.Давыдова. Но, так или иначе, подготовляя к печати собрание своих стихотворений, Пушкин выбросил из первоначального текста "Послания к Жуковскому" первые четыре строки и сократил весь конец, в частности стихи от рифмы окружен до рифмы земной, в которых Д.Давыдову послышался напев Василия Львовича Пушкина.

   Заметим кстати, что фраза "не узнаю молодого Пушкина", написанная Д.Давыдовым, свидетельствует, что он уже тогда хорошо знал и очень высоко ценил поэтический талант юноши Пушкина.

   Д.Давыдов в самом деле говорил приятелям, будто он, будучи в Париже, вступил в якобинский клуб. В 1816 году, посылая старому своему другу О.Д.Ольшевскому фригийский красный колпак, Давыдов писал, что этот подарок "прислан из Франции из якобинского клуба, в котором я член". Проверить достоверность подобных утверждений трудно. Вероятно, Давыдов нарочно придумал "якобинство", чтобы побахвалиться перед товарищами, чего он не чуждался.

   О помощи в сватовстве А.Г.Щербатова и о характеристике, которую он дал Д.Давыдову, сообщает в своих воспоминаниях об отце Василий Денисович Давыдов ("Русская старина", т. IV, 1872 г.).

   В.Жерве в своей книге утверждает, будто Д.Давыдов женился в 1818 году. Этот же год указывается в биографическом очерке, опубликованном в первом томе собраний сочинений Д.Давыдова, изданном в 1863 году.

   Ошибка биографов очевидна. 3 февраля 1819 года Д.Давыдов из Москвы сообщает Закревскому, что он "вчера сговорен", а 17 апреля 1819 года пишет: "Уведомляю, что 13-го вечером я принял звание мужа". Правильность этой датировки подтверждается последующими письмами Д.Давыдова к Вяземскому и Закревскому.

   Академик Н. Дружинин так оценивает деятельность П. Д. Киселева того периода:

   "Нет никакого сомнения, что, несмотря на серьезные политические разногласия, Киселев и передовые представители дворянского поколения объединились в искреннем осуждении действующего порядка... Свою деятельность в качестве руководителя южной армии он рассматривал не только в свете личной карьеры, но и с точки зрения государственной и народной пользы. Опубликованная переписка с Закревским хорошо показывает нам прогрессивную сторону мировоззрения Киселева: он выступает здесь решительно и безоговорочно врагом Аракчеева, его не увлекает фрунтомания Александра I, и он скрепя сердце, осмеливаясь возражать и спорить, заставляет себя заниматься пресловутым "учебным шагом", ему чужды реакционно-мистические настроения, которые охватывали значительные слои дворянского общества. Киселева сближало с декабристами этого раннего периода не только отвращение к крепостническому произволу и в деревне и в армии. Исходя из принципиальных предпосылок просветительной философии, они сходились в общем желании видеть Россию преобразованною на новых, западноевропейских началах.... И тем не менее между Киселевым и членами тайного революционного общества пролегала определенная резкая грань, которая политически противопоставляла их друг другу. Декабристы поставили своей целью насильственно низвергнуть существующую самодержавно-крепостническую систему; Киселев оставался решительным противником всяких насильственных переворотов. Декабристы мечтали установить народовластие в форме открытой или замаскированной республики; Киселев оставался сторонником абсолютизма, но абсолютизма просвещенного и введенного в законные рамки. Декабристы стремились ввести в России гражданское равенство, уничтожить сословные перегородки и дворянские привилегии; Киселев выступал защитником сословного строя и старался увековечить и укрепить преобладание дворянства".

   Столь подробную цитату приводим потому, что все вышесказанное может быть отнесено отчасти и к Денису Давыдову, близкому другу Киселева.

   Однако академик Н. Дружинин, приведя в своей статье выдержки из писем Д.Давыдова к Киселеву и отметив сходство их общественно-политических взглядов, весьма точно определил и существенное расхождение.

   "Киселев шел значительно дальше Давыдова в своем примирении и приспособлении к существующему порядку, - пишет Н.Дружинин. - Давыдов не был поклонником абсолютизма... Давыдов мечтает о перевороте, он сам бы желал поднять, революционизировать Россию, но он видит кругом бесправие и покорность, не верит в силы революционного авангарда и отодвигает выполнение задачи в далекое и неопределенное будущее" (Н.Дружинин, Социальные и политические взгляды II.Д.Киселева. Журнал "Вопросы истории" N 2-3, 1946 г.).

   24 августа 1819 года Аракчеев, сообщая царю об экзекуции над бунтовщиками, писал:

   "Но сие наказание не подействовало на остальных арестантов, при оном бывших, хотя оно было строго и примерно. По окончания сего наказания спрошены были все ненаказанные арестанты, каются ли они в своем преступлении и прекратят ли свое буйство?.. Они единогласно сие отвергли".

   8 сентября император Александр ответил Аракчееву:

   "С одной стороны, мог я в надлежащей силе ценить все, что твоя чувствительная душа должна была терпеть в тех обстоятельствах, в которых ты находился. С другой стороны, я умею также и ценить благоразумие, с коим ты действовал в сих важных происшествиях. Благодарю тебя искренно от чистого сердца за все твои труды".

   А в памяти народа Чугуевская расправа сохранилась как одна из самых мрачных страниц самодержавия. А.Пушкин навек заклеймил "чувствительную душу" Аракчеева известной эпиграммой:

   В столице он - капрал,

   В Чугуеве - Нерон,

   Кинжала Зандова

   Везде достоин он.

   20 сентября Д. Давыдов из Кременчуга писал Закревскому: "Я так застращал тобою Херсонское отделение, что комендант по сие время относится ко мне, опасаясь, чтобы я через тебя не истребил его, - я тем пользуюсь, даю ему советы и по мере возможности помогаю отделению. Недавно на мой счет ездил в Киев инженерный офицер Воронецкий, чтобы совершенно дать тот же ход учению и в Херсонском отделении".

   В своих широко известных "Записках" декабрист Н.В.Басаргин о знакомстве с Д.Давыдовым даже не упоминает. Однако, как удалось выяснить, они не только были знакомы, но и находились в дружеских отношениях. Весной 1820 года Н.Басаргин, будучи в Москве, посетил Д.Давыдова и просил его оказать содействие в переводе из второй армии в первую. 10 июня 1820 года Д.Давыдов из Москвы пишет по этому поводу Закревскому:

   "Нельзя ли перевести квартирмейстерской части прапорщика Басаргина, находящегося при Главной квартире 2-й армии, во 2-й корпус 1-й армии? Большую бы ты милость сделал" (Публикуется впервые ЦГИАЛ, фонд 660, дело 107, лист 96).

   Мысли Д. Давыдова, изложенные в разговоре с Киселевым, с наибольшей полнотой раскрывают весьма противоречивое и сложное, однако в основном прогрессивное отношение поэта-партизана к острым политическим вопросам того времени. Я использовал почти дословно письмо Д.Давыдова к Киселеву от 15 ноября 1819 года, восстановив, разумеется, те цензурные купюры, которые были сделаны при опубликовании его в полном собрании сочинений Д.Давыдова в 1893 году.

   Как видно из настоящего впервые публикуемого письма, датированного 10 июня 1820 года, конфликт Дениса Давыдова с царем был более глубоким, чем полагали до последнего времени некоторые биографы поэта-партизана.

   Сохранилось несколько вариантов рукописей и два, отличных один от другого, прижизненных издания "Опыта теории партизанского действия". Цитирую первое издание книги, напечатанной в Московской типографии С.Селивановского в 1821 году.

   В одной из таких прокламаций, найденных в казармах Преображенского полка, неизвестный автор от имени взбунтовавшихся семеновцев жаловался преображенцам:

   "Ни великого князя, ни всех вельмож не могли упросить, чтоб выдали в руки тирана, своего начальника, для отомщения за его жестокие обиды; из такового поступка наших дворян мы все, российские войска, можем познать явно, сколь много дворяне сожалеют о воинах и сберегают тех, которые им служат; за одного цодлого тирана заступились начальники и весь полк променяли на него. Вот полная награда за наше к ним послушание! Истина: тиран тирана защищает! У многих солдат от побоев переломаны кости, а многие и померли от сего! Но за таковое мучение ни один дворянин не вступился. Скажите, что должно ожидать от царя, разве того, чтобы он нас заставил друг с друга кожу сдирать! Помните всеобщую нашу глупость и сами себя спросите, кому вверяете себя и целое отечество и достоин ли сей человек, чтоб вручить ему силы свои, да и какая его послуга могла доказать, что он достоин звания царя?

   ... Бедные воины, посмотрите глазами на отечество, увидите, что люди всякого сословия подавлены дворянами. В судебных местах ни малого нет правосудия для бедняка. Законы выданы для грабежа судейского, а не для соблюдения правосудия. Чудная слепота народов!

   Хлебопашцы угнетены податьми: многие дворяне своих крестьян гоняют на барщину шесть дней в неделю. Скажите, можно ли таких крестьян выключить из числа каторжных? Дети сих несчастных отцов остаются без науки, но оная всякому безотменно нужна; семейство терпит великие недостатки; а вы, будучи в такой великой силе, смотрите хладнокровно на подлого правителя; и не спросите его, для какой выгоды дает волю дворянам торговать подобными нам людьми, разорять их и вас содержать в таком худом положении?"

   Эти и другие подробности, касающиеся Каменки и ее обитателей, взяты мною из рукописи Юрия Львовича Давыдова, родного внука декабриста Василия Львовича, или Базиля, как звали его в семье. Известно, что Василий Львович скончался на поселении в Красноярске, но жена его Александра Ивановна, знавшая лично и Пушкина и Дениса Давыдова, возвратилась в 1855 году в родные места, прожила в Каменке еще долгие годы, скончавшись 93 лет от роду, почти на рубеже XX века. Юрий Львович хорошо помнит свою бабушку, неоднократно беседовал с нею, записав много любопытного о стародавних временах, и, любезно предоставив мне эти записи, разрешил пользоваться ими как фактологическим материалом.

   Ввиду того что упомянутый в моей хронике "карточный домик" имел значение не только для Пушкина, но и для декабристов, привожу нижеследующую выписку из рукописи:

   "Среди небольших домиков в усадьбе находился так называемый в те времена "карточный домик" переименованный много позднее в "зеленый домик". Он служил местом уединения для мужской половины семьи и ее гостей, где мужчины проводили время, не стесняясь, расстегнув мундиры, за карточным столом, добрым стаканом вина и вольными разговорами. В этом домике велись беседы и на политические темы, чего при дамах себе не позволяли делать, боясь их длинных язычков. В домике собирались люди передовой мысли той эпохи. Стены его видели Пушкина, Дениса Давыдова, Ермолова, Раевского и плеяду будущих декабристов - Пестеля, Поджио и других, имена коих отмечены историей.

   В это же время у больничного пруда стояла водяная мельница часто бывавшая на простое в силу неудачной ее конструкции. Василий Львович тогда же обратился к командиру полка, расквартированного в Новомир-городе, находившегося в 45 верстах от Каменки, А.А.Гревсу с просьбой, нет ли в полку специалиста по мельничному делу. А.А.Гревс командировал рядового Шервуда, взявшегося за реконструкцию мельницы.

   В жаркие дни обитатели Каменки ездили к опусту и пользовались им как душем или купались в пруду. Чтобы не быть понятыми посторонними, конспиративные разговоры велись преимущественно на французском языке. Шервуд, знавший французский язык, подслушивал их из окон мельницы и из отдельных долетавших до него фраз понял, что имеет дело с кружком заговорщиков.

   Авантюрист учел всю выгоду от раскрытия заговора и стал шпионить. Он скоро понял, что заговор кружка - серьезный, политический и что местом собраний является "карточный домик". Устроив себе наблюдательный пункт в ветвях росшего под окнами дуба, он все вечера просиживал в листве, жадно записывая все долетавшие до него разговоры. Тут не трудно было ему установить имена участников, и, собрав достаточное количество материалов, он написал донос Аракчееву, да, кроме того, он втерся в дружбу с Вадковским и списал у него список участников обеих групп, приложив списки к доносу".

   Этот рассказ жены декабриста, хозяина Каменки, записанный ее внуком, кажется нам заслуживающим внимания историков и литераторов, работающих над декабристскими темами.

   Судя по переписке с Закревским, в Орле Денис Давыдов был 27 января и, по всей видимости, отсюда в начале февраля возвратился в Москву, 14 февраля 1821 года из Москвы он пишет Закревскому, что "провел в Орле и Москве несколько прелестных часов с Ермоловым" (письмо не публиковалось. Хранится в ЦГИАЛ).

   А. Ермолов был в Москве не позднее 7 или 8 февраля, ибо 11 февраля 1821 года Закревский из Петербурга уведомляет П.М.Волконского, находившегося в Лайбахе: "Алексей Петрович Ермолов сегодня поутру приехал сюда и ужасно как поседел" (РИО, том 73). А из Орла в Москву Ермолов выехал не позднее 5 февраля, следовательно, в Орле виделся с ним Д.Давыдов в последних числах января и, возможно, в самых первых числах февраля.

   Таким образом, довольно распространенное мнение, якобы А.С.Пушкин, будучи в Киеве с 30 января по 12 февраля 1821 года, именно в это время общался там с Д.Давыдовым, представляется весьма сомнительным.

   М.В.Нечкина в своем исследовании "А. С. Грибоедов и декабристы" (изд-во Академии наук СССР, 1951 г.) так оценивает противоречивый и сложный образ Ермолова: "Проницательность, умение лавировать, разгадывать планы врага, побеждать хитростью и при нужде надевать маску - несомненно присущие Ермолову черты. Это лавирование породило немало противоречий в его поведении. Однако черты политической оппозиционности и вольнодумства все же складываются в облике Ермолова в такое прочное и ясное целое, что становится вполне понятно, почему этот человек мог быть зачислен декабристами в ряды "своих"... Политическая оппозиционность Ермолова далеко не была в узком смысле слова "фрондой": нет, она проистекала из определенных, противоположных режиму принципов мировоззрения - сложного и противоречивого, но в основах - противостоящего режиму. От изложенных выше устоев был уже один шаг до политической критики правительства и до деятельности против него".

   Слова Вяземского полностью взяты из его письма А.И.Тургеневу от 6 февраля 1820 года из Варшавы ("Остафьевский архив", том II). Возвратившись в Москву, Вяземский 15 марта 1821 года пишет В.А.Жуковскому: "В наши дни союз с царями разорван: они сами потоптали его. Я не вызываю бунтовать против них, но не знаться с ними. Провидение зажгло в тебе огонь дарования в честь народу, а не на потеху двора" ("Русский архив", 1900, кн. 2).

   Взгляды Вяземского действительно во многом совпадали со взглядами Дениса Давыдова, который писал: "Я убедился по опыту, что между ними (царями) и частными людьми близких отношений существовать не может и не должно; мудрость частного человека, как бы высоко ни стоял он на служебной лестнице, должна заключаться в том, чтобы постоянно держать себя в почтительном от них отдалении, имея у себя всегда готовый им ответ".

   Впрочем, Денис Давыдов, сравнивавший самодержавие с домовым, который душит Россию, критиковал этот строй в некоторых случаях более остро и резко, чем Вяземский. Приведем характерное свидетельство самого Вяземского. 29 января 1832 года он писал В.А.Жуковскому: "Посылаю "тебе стихи Дениса. Вот он иногда выступал из границ, дул по всем по трем и коренную трогал" ("Русский архив", 1900, кн. 3).

   Смысл последней фразы расшифровать нетрудно. Именно в то время известный реакционер С.Уваров выдвинул так называемую "Теорию официальной народности" и сформулировал ее основу ("Православие, самодержавие, народность"), получившую ироническое наименование "уваровской тройки". Коренная в ней самодержавие. Ценное свидетельство Вяземского лишний раз опровергает доводы тех биографов поэта-партизана, которые полагали, будто он был вообще далек от критики самодержавия.

   Тогда же эти слова были сказаны Ермоловым и бывшему его адъютанту М.Фонвизину, состоявшему в тайном обществе. М.В.Нечкина в своей вышеназванной книге делает по этому поводу следующее замечание: "Подобное предупреждение звучало почти поощряюще. Это слова друга декабристов, а не принципиального противника их движения".

   Об этом вечере в честь Ермолова рассказал в письме к брату московский почтмейстер А.Я.Булгаков. Письмо написано было в Ивановском 23 сентября 1821 года ("Русский архив", 1901, кн. 2).

   Письмо написано декабристом И.Г.Бурцовым 5 октября 1821 года в Тульчине. И.Г.Бурцов был одним из самых осторожных и умеренных членов первых тайных обществ. Связь с ним у Дениса Давыдова началась в конце 1818 года и продолжалась много лет. Они находились в постоянной переписке, которая велась через знакомых, в частности через генерала Рудзевича, служившего во второй армии. Самих писем, к большому сожалению, разыскать мне