Давыдов Денис Васильевич - Н. А. Задонский. Денис Давыдов

отому, что в самом деле имел пристрастие к пространным поучениям. Засев в кабинете, он занялся сочинением подробнейшей, на десяти листах, инструкции для партизан.

   Получив это послание, Денис прочитал только начальные строки:

   "Все свершилось, Москва не наша, она горит! Я от 6-го числа из Подольска, от светлейшего, имею уверение, что он, прикрывая Калужскую дорогу, будет действовать на Смоленскую. Ты не шути, любезный Денис Васильевич, твоя обязанность велика, прикрывай Юхнов и тем спасешь средину нашей губернии, но не залетай далеко, а держись Медыни и Мосальска. Мне бы хотелось, чтобы ты действовал таким образом..."

   Дальше излагались столь глубокомысленные, но, увы, совершенно непригодные для партизанских действий мысли, что чтение пришлось отложить до более свободного времени. Совет генерала "прикрывать Юхнов и не залетать далеко", вызванный желанием сохранить воинскую силу для защиты своей губернии, был понятен, но невыполним. Во-первых, сосредоточив свои действия в определенном районе, партизанский отряд стал бы подвергаться большой опасности; во-вторых, вся суть партизанской войны состояла в том, чтобы залетать далеко, наносить удары неприятелю в самых неожиданных местах, нападать, расстраивать его коммуникации, а не ограничиваться защитой одной местности.

   Конечно, вступать в бессмысленный спор с генералом о партизанской тактике не было никакой нужды. Получив предписание принять под свое начальство майора Храповицкого и требуемые казачьи полки, Денис ни одной лишней минуты в Юхнове не задержался. Местное ополчение пока оставил в селе Знаменском. Капитану Бельскому впредь до получения полного комплекта оружия приказал производить усиленные учебные занятия. А сам со своей кавалерией двинулся на Вязьму, где квартировал тогда смоленский губернатор Бараге д'Илье.

   Хотя казачьи полки оказались малочисленными (Бугский, находившийся под командой майора Чеченского, состоял из ста казаков; Тептярский, под командой майора Темирова, насчитывал всего шестьдесят человек), отряд значительно усилился. Пять дней назад под начальством Дениса находилось лишь пятьдесят гусар и восемьдесят казаков. Теперь он командовал тремя сотнями и имел все основания рассчитывать на пехотные резервы, подготовляемые из ополченцев. В голове Дениса созревали широкие и дерзкие замыслы. Все улыбалось пылкому его воображению. И знай добрейший генерал Шепелев, в каких далеких залетах обретались сейчас мысли командира партизанского отряда, он, наверное, пришел бы в ужас!

   13 сентября, ранним, утром, партизаны лихо и стремительно атаковали в виду города Вязьмы большой неприятельский отряд, прикрывавший транспорт с провиантом и снарядами. Отпор был незначителен. Истребив свыше ста французов, партизаны взяли в плен шесть офицеров и двести семьдесят рядовых, отобрали триста сорок ружей, захватили двенадцать палубов со снарядами и патронами, двадцать провиантских фур.

   Отправив пленных в Юхнов, а оружие и патроны в Знаменское, отряд пересек столбовую дорогу и двинулся по направлению к Гжатску. Разгромив на следующий день близ села Торбеево другой крупный неприятельский обоз, взяв при этом двести шестьдесят пленных и много оружия, отряд круто повернул назад и, скрытно пройдя свыше ста верст, снова вышел на большую дорогу у села Юренево, западнее Вязьмы. Проведав, что здесь ночует транспорт под прикрытием трехсот кавалеристов, Денис Давыдов произвел под утро обычную атаку, но... потерпел первую неудачу. Оказалось, ночью транспорт из Юренева ушел, а село заняли три батальона неприятельской пехоты. Основываясь на вечерних показаниях "языков", партизаны смело ворвались в село и попали под сильнейший огонь. Правда, майору Чеченскому с бугскими казаками, ударившими с тыла, удалось растрепать один из батальонов и захватить сто двадцать пленных, однако силы неприятеля настолько превосходили силы партизан, что волей-неволей пришлось отступить, потеряв при этом тридцать пять человек убитыми.

   Этот урок не прошел даром. Он научил Дениса более тщательно производить разведку и с крайней осторожностью штурмовать селения, занятые пехотой.

   Вечером того же дня Давыдов получил донесение, что в одной из деревень расположилась на ночлег партия русских пленных, конвоируемая французской кавалерией и пехотой. На этот раз Денис применил новую тактику нападения. Устроив отряд в засаде, в полуверсте от деревни, он приказал уряднику Крючкову с шестью казаками приблизиться как можно ближе к неприятелю, произвести несколько выстрелов и возвращаться обратно.

   Денис рассчитывал, что стрельба вызовет переполох, принудит неприятеля искать другое место для привала. И не ошибся.

   Едва казаки произвели выстрелы и удалились, как весь транспорт выступил из деревни, растянулся по дороге. Внезапный налет из засады, произведенный партизанами, позволил легко управиться с конвоем. Четыреста отбитых пленных со слезами на глазах благодарили своих избавителей. Все они выразили желание вступить в партизаны. Денис отобрал двести пятьдесят человек и создал целую пехотную роту, поручив начальство над ней отставному мичману Николаю Яковлевичу Храповицкому.

   После этого партизанский отряд, обремененный огромной добычей, остановился для краткого отдыха в селе Городище и соседней деревне Луги на реке Угре, недалеко от Знаменского. За неделю партизаны взяли в плен пятнадцать офицеров и девятьсот восемь рядовых, захватили тридцать шесть палубов со снарядами и патронами, сорок провиантских фур, сто сорок четыре вола и больше двухсот лошадей.

   Послав об этом рапорт в главную квартиру армии и не позабыв уведомить также генерала Шепелева, Денис помчался в Знаменское для личного осмотра ополчения.

   Капитан Бельский встретил его радостным сообщением:

   - Пятьсот человек полностью готовы к походу, Денис Васильевич. Помимо этого, вооружено еще полторы тысячи новых ополченцев, стоящих в соседних деревнях. Рвение крестьянства к защите отечества столь велико, что в случае нужды мы сможем поставить под ружье не менее шести тысяч.

   - А как обстоит дело с командирами? - осведомился Денис.

   Настроение капитана Бельского мгновенно изменилось. Лицо приняло почти сердитое выражение.

   - Плохо, Денис Васильевич, скрывать нечего. Служившим в солдатах старикам приходится поручать взводы.

   - Где же помещики, изъявившие согласие служить?

   - Предпочли остаться дома, довольствуясь ношением охотничьих кафтанов и пистолетов за поясом, - иронически заметил Бельский.

   - Как? Все до одного?

   - Кроме известных вам господ Татаринова и Макаревича, кои с усердием начальствуют над ротами.

   Поведение местного дворянства до такой степени возмутило Дениса, что он воскликнул:

   - Ах, канальи! Под суд бы отдать за потерю дворянской чести!

   И тут же вспомнилось Денису, как несколько дней назад в селе Теплухе, где заночевали партизаны, к нему явился пожилой, невысокого роста крестьянин в худом зипуне и лаптях. Звали его Федором Клочковым. Он был дворовым человеком господ Кирсановых, проживавших близ Царева Займища и при первом слухе о приближении неприятеля бежавших в столицу. Федор поступил иначе, чем его господа. Когда французы вошли в деревню, он впустил к себе нескольких солдат, напоил водкой и брагой, а ночью, закрыв окна ставнями, а двери добрыми засовами, поджег избу, затем бежал в лес, где заранее были укрыты жена и дети. Так сделали и другие крестьяне села.

   И теперь Федор, оставив семью, пришел просить, как великой милости, позволения служить в армейском партизанском отряде.

   - Зачем же тебе, любезный, непременно в наш отряд хочется? - сказал Денис. - Поступал бы в ополченцы, а мы люди военные... Слышал небось про ополчение?

   - Слыхал... Да ведь там когда еще бог приведет переведаться с неприятелем, а тут всегда на тычку! - ответил Федор.

   - Ну, если уж так любишь воевать, тогда в солдатах служить надо...

   Федор поднял светлые кроткие глаза и неожиданно признался:

   - Да что, ваше высокоблагородие, какой из меня солдат! По мне, сроду бы не воевать - куда лучше! Мы спокон веков на своей земле сидим, пашем, да сеем, да хлеб собираем, никого не обижаем, оттого мирянами и прозываемся...

   - Но ты же сам только что высказал желание поскорей с неприятелем переведаться! - перебил Денис, несколько озадаченный признанием.

   - Тут уж такой случай, - ответил Федор. - Как вора не бить, коли он в твою избу лезет? До сердца довели лиходеи... Вон бабы и те за вилы берутся... - И, чуть помедлив, добавил: - Я у покойного старого барина в охотниках ходил. И стрелять научен, и на конях езживал, и все места окрест мне известны, куда хошь приведу и выведу... Пригожусь вашей милости!

   Последний довод оказался самым существенным. Денис оставил крестьянина при отряде. И скоро убедился, что приобрел не только хорошего проводника, но и прекрасного разведчика. В последних поисках Федор, не уступая в ловкости Крючкову, достал трех "языков", завоевав среди партизан славу храбреца.

   "Насколько же простой народ возвышается в любви к отечеству над некоторыми потомками древних бояр", - подумал Денис, вспомнив этот случай.

   А капитану Бельскому сказал:

   - Делать нечего. Не желают господа дворяне помогать, без них обойдемся. Я дам вам нескольких ефрейторов и унтеров из отбитой нами партии пленных.

   Петр Петрович Коновницын, назначенный дежурным генералом главной квартиры, знал Дениса Давыдова как храброго, опытного, исполнительного офицера. Получив поздним вечером в Красной Пахре первый рапорт об успешных действиях партизанского отряда в районе Царева Займища, Коновницын поспешил доложить об этом Кутузову.

   - Я полагаю, ваша светлость, - добавил от себя Коновницын, - похвальное начало подполковника Давыдова заслуживает всяческого внимания. Выделение нескольких подобных армейских партизанских отрядов для действий в тылу и на флангах противника представляется мне мерой вполне разумной...

   - Согласен, согласен, голубчик, - одобрительно кивнул головой Кутузов. - Сам постоянно об этом думаю... Дело нужнейшее! Давай-ка попробуем отрядить еще генерал-майора Дорохова, он давно уже счастья попытать охотится... А уж там, как дальше поступить, - посмотрим! Да в приказах-то, голубчик, - тяжело вздохнул Кутузов, - легкие эти отряды партизанскими именовать воздержись. В Петербурге всему свое толкование дают. Как еще кому взглянется!

   Оставшись один, Михаил Илларионович еще раз прочитал рапорт Давыдова, оставленный на столе Коновницыным, и, усевшись поудобнее в глубокое кресло, по привычке скрестив руки на животе, погрузился в размышления.

   В огромной пользе, какую могут принести партизанские отряды, главнокомандующий не сомневался. Партизанская система при том положении, в каком находилась неприятельская армия, являлась одним из лучших способов быстрее истребить живую силу и материальные средства противника. Но существовали причины, требовавшие осторожности при разрешении этого вопроса. Получивший после Бородинского сражения чин фельдмаршала и как будто облеченный всей полнотой власти, Кутузов продолжал постоянно чувствовать скрытое недоброжелательство к себе императора Александра, особенно усилившееся после оставления Москвы.

   Кутузов не искал ни чинов, ни почестей и не стремился к тому, чтоб заслужить царское благоволение. Кутузов, более всего дороживший доверием народа и войска, ставил перед собой задачу: с наименьшими потерями и жертвами для русских поскорее освободить от неприятеля отечество, истребить чужеземцев, посягнувших на честь и независимость отчизны. И все свои, силы, обширные знания и богатый военный опыт отдавал на выполнение этой задачи. Он был уверен, что при Бородине неприятельской армии нанесена смертельная рана, что в Москве эта армия станет разлагаться, что Наполеон вынужден будет рано или поздно начать отступление.

   Кутузов с необычайной дальновидностью предвидел и то, что Наполеон, оставив Москву, попытается прежде всего прорваться на Калугу, в плодородные, не истощенные войной районы, и поэтому заранее принял меры, чтобы сорвать этот план, заставить неприятеля возвращаться обратно по разоренной Смоленской дороге.

   Сохраняя в тайне свои планы, Кутузов на военном совете в Филях заявил, что намерен продолжать движение на Рязань, но, как только русские войска дошли до Боровского перевоза, неожиданно приказал повернуть к Подольску, затем вывел всю армию на Калужскую дорогу в районе Красной Пахры.

   Этот блестящий фланговый маневр был совершен так внезапно, что французы потеряли даже след русской армии и Наполеон лишь через двенадцать суток узнал, где она находится.

   Заняв важнейший стратегический путь, пользуясь временной передышкой, Кутузов деятельно развернул подготовку к предстоящему контрнаступлению. В то время как силы французов истощались, русская армия беспрерывно пополнялась свежими резервами, артиллерией, снарядами, продовольствием.

   И каждый русский солдат понимал, что Кутузов действует правильно, что соотношение сил начинает складываться в пользу русских и час окончательной расплаты с врагом приближается, В лагере солдаты уже распевали новую, только что сочиненную песню:

   Хоть Москва в руках французов,

   Это, братцы, не беда:

   Наш фельдмаршал князь Кутузов

   Их на смерть впустил туда.

   Свету целому известно,

   Как платили мы долги,

   И теперь получат честно

   За Москву платеж враги.

   Однако вероломный и двуличный император Александр, по-прежнему окруженный бездарными иностранными "теоретиками", не понимал, не ценил усилий Кутузова и всячески мешал осуществлению его замыслов.

   Вместо благодарности из Петербурга сыпались строгие наставления и выговоры. Александр и его советники укоряли Кутузова в бездействии, требовали, не считаясь ни с чем, немедленных наступательных действий, присылали различные планы, один бессмысленнее другого. В штабе сидели царские шпионы, доносившие о каждом шаге фельдмаршала. Начальник главного штаба Беннигсен, мечтавший занять место главнокомандующего, возглавлял партию враждебно настроенных к Кутузову людей. Беннигсена неизменно поддерживал старый его приятель сэр Роберт Вильсон, как и в прошлую кампанию состоявший военным агентом английского правительства при русской армии.

   Политика Англии как союзного государства особенно раздражала Кутузова. "Экие ведь подлецы, - непочтительно думал о союзниках фельдмаршал, - ни обещанной военной поддержки, ни оружия - ничего от них не видим, а этот ихний сэр Вильсон хозяином себя чувствует... Подгонять нас изволит с наступлением! Оно понятно, крови русской им не жалко; пожалуй, чем более силы наши истребятся, тем и выгодней для них, барышников".

   И когда Беннигсен попробовал оправдать бездеятельность союзников, Кутузов, не сдержавшись, сказал:

   - Мы никогда с тобой не сойдемся, Леонтий Леонтьевич. Тебе английские интересы дороже всего на свете, а по мне, если ихний остров проклятый завтра на дно моря пойдет, я и не охну...

   Беннигсен не замедлил передать эти слова своему приятелю, и взбешенный сэр Вильсон в тот же день написал царю жалобу. Значит, следует ожидать новой неприятности!

   Одним словом, обстановка сложилась такая, что просить императора о дозволении учредить армейские партизанские отряды представлялось делом рискованным. Ведь известно, что царь не выносит даже самого слова "партизан", ощущая в нем признаки проявления свободы и независимости действий. Что же касается народных партизанских выступлений против неприятеля, то они так встревожили Александра, что он особым рескриптом повелел губернаторам "отбирать ружья у поселян". Надо же до этого додуматься!

   Взяв на свою ответственность создание первого армейского партизанского отряда Дениса Давыдова и разрешив выделить под командой генерала Дорохова второй отряд, Кутузов не счел нужным уведомить об этом императора. Но он ясно понимал, что так или иначе царя необходимо поставить в известность о создании этих отрядов, узаконить их существование, тогда можно будет более смело и широко поддерживать все партизанское движение.

   11 сентября, будучи еще в Красной Пахре, Михаил Илларионович, получивший первое донесение от Дорохова об успешном нападении на французов, в самой осторожной форме, избегая ненавистного для царского уха слова, сообщил:

   "Для действия на тыл неприятельский я, под командою генерал-майора Дорохова, послал 9 сентября сильный отряд, от которого имею сегодня рапорт, что он успел уже взять шесть офицеров и двести рядовых. Между тем Ахтырского гусарского полка подполковник Давыдов со 150 человек легкой кавалерии уже давно живет посреди неприятеля между Гжатска и Можайска и удачно действует для преграждения неприятельских коммуникаций".

   Не получив на это письмо никаких возражений со стороны императора, фельдмаршал приказал создать еще несколько армейских отрядов. И вскоре эти отряды под командой Фигнера, Сеславина, Ефремова, Вадбольского, Чернозубова и других отважных офицеров вместе с крестьянскими дружинами, плотным кольцом окружив Москву, ежедневно стали выводить из строя сотни солдат противника.

   Кутузов внимательно следил за действиями армейских отрядов, часто сам составлял для них инструкции, давал маршруты.

   А в двадцатых числах сентября, вызвав генерала Коновницына, сказал ему:

   - Войну сию партизанскую решил я именовать впредь войной малой... Отряды наши легкие и дружины крестьянские дают мне ныне более способов истреблять неприятеля, нежели действия большой армии, движения коей в осеннее время затруднительны... Курочка по зернышку клюет, да сыта бывает!²⁸

   - Справедливое мнение, ваша светлость, - отозвался Коновницын. - Армейские отряды ежедневно неприятеля ослабляют... Сегодня второй рапорт от подполковника Давыдова получен...

   - Ну что у него? - оживился фельдмаршал. - Доложи, доложи, любопытно...

   - За прошедшую неделю в районе Вязьмы несколько транспортов неприятельских уничтожено, свыше девятисот пленных захвачено...

   - Ах, молодец какой! Славно, похвально! - одобрил Кутузов. - Напиши-ка ему, голубчик, про мою совершенную признательность... Да пора, пожалуй, и в полковники его представить... Как твое мнение?

   - Вполне заслужил, ваша светлость.

   - Да... Вот говорят, будто он стихами своими сам себе много повредил, - тихо произнес Кутузов. - Может быть, и не всем понравится повышение Давыдова в чине, зато совесть моя чиста будет... Офицер боевой, храбрый... За отечество жизни не щадит... А быль молодцу не укор!²⁹

   ... Армейские и народные партизанские отряды во многом различались. Армейские отряды, создаваемые Кутузовым, находились под общим его командованием, действовали главным образом на основных дорогах и по планам, разработанным в главном штабе. В одном из первых официальных известий об армейских отрядах, напечатанном в "Журнале военных действий", сообщалось:

   "Все разосланные партии хотя и находятся в различных от армии направлениях, но не менее того составляют между собою непрерывную связь, что удобно видеть можно, сообразя взаимное их положение. От Смоленска до Гжатска действует подполковник Давыдов, от Гжатска до Можайска генерал-майор Дорохов, а от Можайска до Москвы капитан Фигнер. Удачные нападения на неприятеля и множество пленных, доставшихся сим начальникам в то время, когда они имели малые токмо отряды, ручаются за верный и надежный успех, который им ныне предстоит, тем более что теперь партии их противу прежних гораздо сильнее и что они, как выше упомянуто, находятся между собою в связи и действуют согласно, по одному плану и к одной цели..."

   Командирам армейских отрядов представлялась, правда, возможность проявлять собственную инициативу при нападениях, однако совершались эти нападения в районах, указанных командованием, зачастую дававшим тому или иному командиру и особые боевые задания.

   Народные партизанские дружины и отряды возникали стихийно, без приказа начальства, в действиях своих были вполне независимы. В подавляющем большинстве отряды эти состояли из крестьян, вооруженных чем попало. Действовали они в своей местности, производя нападения на небольшие транспорты, фуражиров и мародеров. Иногда, если выслеженная неприятельская команда была велика, партизанские крестьянские отряды соединялись или доносили об этом ближайшим армейским отрядам, связь с которыми была установлена самая прочная. Армейские отряды по распоряжению Кутузова снабжали крестьян отбитым у неприятеля оружием и военным имуществом, инструктировали их командиров. Крестьяне-партизаны доставляли своим друзьям-армейцам, если имелась нужда, продовольствие, служили проводниками и лазутчиками, всегда охотно принимали участие в совместных нападениях.

   Впрочем, некоторые крестьянские отряды, руководимые талантливыми, предприимчивыми людьми, численно вырастая и укрепляясь, выходили за пределы своей местности, вступали в бой с крупными неприятельскими силами. К числу таких принадлежал отряд Герасима Курина, действовавший в Богородском уезде, Московской губернии.

   Когда войска маршала Нея заняли Богородск и шайки мародеров рассыпались по уезду, отбирая у населения хлеб, скот и фураж, крестьянин села Павлова, Вохтинской волости, Герасим Курин собрал мирской сход и призвал всех крестьян защищаться против "нехристей". Мир единодушно поддержал Герасима, и тут же из двухсот человек составилась боевая партизанская дружина. Командиром избрали Курина; он славился как человек смелый, грамотный, умный. Старики, женщины и дети ушли в леса, а партизаны открыли действия против неприятеля. Так как во всех стычках с французами Герасим Курин почти всегда оказывался победителем, весть о нем разнеслась по всем окрестным деревням и селам, откуда сотнями повалили к нему добровольцы. Скоро Герасим Курин располагал уже целым войском: у него было пять тысяч восемьсот партизан, из них пятьсот конных. Вооружение отряда состояло из отбитых у неприятеля ружей, пистолетов и сабель, а также из самодельных пик.

   Встревоженный действиями партизан, маршал Ней послал большую карательную экспедицию в составе двух эскадронов гусар и нескольких подразделений пехоты. Курин решил встретить неприятеля, дать ему "генеральное сражение".

   Ранним пасмурным утром, отслужив молебен, партизаны вышли навстречу французам. Тысячу человек пехотинцев под начальством своего помощника крестьянина Стулова Курин оставил в засаде у села Меленки, а конных партизан спрятал в Юдинском овражке, недалеко от села Павлова.

   В полдень показалась французская кавалерия, а следом за ней - пехота. Партизаны, расположившиеся в небольших окопах, встретили противника дружным ружейным огнем. В это время откуда-то сбоку выскочили конные партизаны. Гусары погнались за ними и, разгоряченные преследованием, не заметили, как очутились у засады. Партизанская пехота, ударила с флангов, а конный отряд с тыла. Основные силы во главе с Куриным дрались с неприятельской пехотой. Бой был жестокий. Партизаны держались стойко, не отступали ни на шаг. Герасим Курин, управлявший боем, убил трех солдат противника. Стулов заколол пятерых. Наконец неприятель не выдержал, побежал. Однако спастись удалось лишь нескольким гусарам.

   Узнав о результатах этого боя, Кутузов вызвал к себе Герасима, при всех обнял, наградил георгиевским крестом.

   В Смоленской губернии, где народная война разгорелась особенно жарко, тоже существовало несколько таких отрядов, снискавших широкую известность.

   Гусар Елизаветградского полка Федор Потапов, тяжело раненный в арьергардном бою под Вязьмой, был подобран и укрыт в лесу местными крестьянами. Едва встав на ноги, Федор Потапов, по кличке Самусь, собрал небольшой партизанский отряд, который вскоре благодаря успешным действиям насчитывал уже три тысячи человек. Потапов разделил людей на роты и взводы, установил крепкую дисциплину и стал обучать партизан военному делу. Во всех ближних селах завел удивительный порядок: маяки, условные приметы и звон в различные по величине колокола извещали о приближении неприятеля, о его силах, сообщали, что нужно делать партизанам - прятаться или выступать, пешком или на лошадях. Разбив эскадрон французских кирасир, Потапов одел в их латы двести партизан. А разгромив несколько неприятельских транспортов, он превосходно вооружил свою пехоту. Достал даже пушку.

   За короткий срок отряд уничтожил больше трех тысяч чужеземцев.

   С не меньшим успехом в Гжатском уезде действовал отряд, созданный драгуном Ермолаем Четвертаковым. Офицеры французских частей, имевшие боевые столкновения с Четвертаковым, поражались его искусству и никак не хотели верить, что командир партизанского отряда простой солдат. Французы считали его офицером в чине не ниже полковника.

   В деревнях Сычевского уезда собирала свою дружину Василиса Кожина. Муж ее был сельским старостой. Его взяли на войну. Хату Кожиных сожгли французы.

   Василиса принимала под свою команду не только мужчин, но и женщин, их насчитывалось в отряде не менее пятидесяти.

   Дружина нападала главным образом на небольшие транспорты. За все время она уничтожила и захватила в плен свыше четырехсот неприятельских солдат.

   Однажды Василиса с тремя своими дружинницами конвоировала большую партию пленных. И когда по дороге один из них вздумал сопротивляться, стал подбивать своих товарищей на бунт, Василиса живо расправилась с ним и грозно прикрикнула на остальных:

   - Всем вам будет то же, если вздумаете бунтовать! Уж я двадцати семи таким голубчикам сорвала головы! Марш в город!

   Смоленскому губернатору Бараге д'Илье действия партизан не давали покоя ни днем ни ночью. Еще 8 сентября он написал начальнику главного французского штаба маршалу Бертье: "Число и отвага вооруженных поселян, по-видимому, увеличиваются; в глубине области 3 сентября крестьяне деревни Клушино, что возле Гжатска, перехватили транспорт с понтонами, следовавший под командою капитана Мишеля. Поселяне повсюду отбиваются от войск наших, режут отряды, которые мы вынуждены посылать для отыскания пищи. Эти неистовства, чаще всего происходящие между Дорогобужем и Можайском, достойны, по моему мнению, внимания вашей светлости. Необходимо тотчас взять меры к прекращению новых беспокойств, возбуждаемых крестьянами, или примерно наказать их наглость за прошедшие преступления".

   Не дожидаясь ответа на это письмо, губернатор послал в Клушино для наказания дерзких крестьян эскадрон кавалерии и роту пехоты, но через три дня от отряда осталось несколько человек, остальных истребили партизаны.

   А вслед за этим неприятным известием губернатор получил другое, более тревожное. Партизаны до того осмелели, что появились близ Вязьмы и открыто напали на большой транспорт, разбив наголову два батальона прикрытия.

   Взбешенный губернатор вызвал к себе жандармского полковника Жерара, приказал:

   - Установите немедленно личность предводителя банды, совершившей сегодняшнюю диверсию. Надо во что бы то ни стало поймать и примерно наказать этого негодяя.

   - Осмелюсь доложить, ваше превосходительство, - ответил Жерар, - произведенное мною предварительное расследование неопровержимо доказывает, что неприятельский отряд, разбивший сегодня наш транспорт, не принадлежит к числу обычных крестьянских банд. Он состоит из регулярных кавалерийских и казачьих частей, посланных в наш тыл, по всей видимости, русским командованием.

   Губернатор посмотрел на полковника удивленными глазами, наморщил лоб.

   - Гм... Новость, признаюсь, не из приятных, полковник. Что же вам удалось узнать, кроме этого?

   - Отряд насчитывает около трех сотен кавалеристов. Операции производит в Гжатском и Вяземском районах. Командует им некий Денис Давыдов.

   - Звание?

   - Подполковник одного из гусарских полков.

   - Вот как! А приметы не обнаружены?

   - Судя по показаниям одного из наших солдат, случайно бежавшего из плена, подполковник Давыдов мал ростом, черноволос, подвижен, голос имеет весьма тонкий, носит мужицкий кафтан...

   - Превосходно! Благодарю за усердную службу! - сказал губернатор. - Сегодня же поставлю в известность всех начальников наших воинских команд. Можно объявить награду за поимку этого Давыдова... А вас попрошу, полковник, взять на себя формирование особой экспедиции для очищения от партизан Гжатского и Вяземского районов Пора положить предел безобразиям! Вы получите в свое распоряжение две тысячи человек. Я даю лучшие войска, коими сам располагаю. Что вы скажете?

   - О! С такими силами можно иметь успех, ваше превосходительство, - отозвался довольный полковник.

   - Да, я тоже так полагаю. И надеюсь, вам скорее других посчастливится встретить и захватить разбойника Давыдова.

   - Лишь бы напасть на его след, ваше превосходительство. Доставлю живым или мертвым!

   Как-то ранним утром Денис, ночевавший вместе с Бедрягой и Бекетовым в Городище, получил с курьером, возвратившимся из Калуги, письмо от брата Левушки.

   Давно Денис не имел известий от своих родных. И сейчас, сидя на кровати, он нетерпеливо разорвал пакет, прочитал несколько строк и вдруг, прикрыв лицо руками, глухо зарыдал.

   Офицеры вскочили, забеспокоились:

   - Что случилось, Денис? Несчастье?

   Денис медленно поднял голову, не сдерживая катившихся по лицу слез, ответил кратко:

   - Багратион... незабвенный благодетель мой... скончался...

   Смерть Багратиона до глубины души потрясла Дениса. Он постоянно справлялся о здоровье князя, знал, что после ранения Багратион был отправлен в село Симы, Владимирской губернии, в имение своей тетки, княгини Голицыной. И лишь несколько дней назад порадовала весть, что Багратион начал поправляться и уже передвигается на костылях по комнате.

   Теперь же Левушка, снова ставший адъютантом Раевского, сообщал, что князь, услышав о занятии Москвы французами, в гневе сорвал с себя повязки, растравил раны, вызвав гангрену. Смерть последовала 12 сентября.

   Денис, всегда с гордостью вспоминавший о своей службе у Багратиона, восхищавшийся им как замечательным полководцем суворовской школы, горячо любивший его как человека прекрасной, большой души, искренне и глубоко переживал тяжелую утрату.

   Но предаваться горестным мыслям пришлось недолго. Казачий пикет, стороживший проселочную дорогу, ведущую в село Городище из Дорогобужа, известил о приближении двух неприятельских колонн.

   - Вот случай, господа, поражением врагов отдать воинскую почесть праху великого героя, - сказал Денис офицерам, облачаясь в свой походный кафтан и пристегивая саблю.

   В Городище стояли ахтырские гусары под командой Бедряги и Бекетова, а также пехотная рота старика мичмана Храповицкого. Остальная кавалерия, под начальством Степана Храповицкого и Чеченского, ночевала в соседней деревне Луги. Послав туда приказ ударить на неприятеля с тыла, Денис вывел гусар и пехоту на окраину села, укрыв часть войск за избами.

   Вскоре на дороге в клубах пыли показалось около четырехсот французов. Встреченные у околицы ружейным огнем, они попятились, отстреливаясь, начали отступать к роще, примыкавшей к мелководной реке Угре, за которой тянулся сплошной лес до Мосальска.

   - С богом, ребята! В штыки! - скомандовал старик Храповицкий своей пехоте и с саблей в руке первым бросился за отступающим неприятелем. Рота с криком "ура" последовала за командиром. Обгоняя друг друга, солдаты ворвались в рощу на плечах французов, имевших намерение перебраться через реку и скрыться в лесу.

   В это время показалась кавалерия во главе со Степаном Храповицким. Разгадав замысел противника, он обскакал со своим отрядом рощу и, став между рекой и рощей, отрезал неприятелю путь отступления. Видя себя окруженными, французы начали сдаваться. Партизаны взяли в плен пять офицеров и триста тридцать рядовых.

   Возвратившись в Городище и отправив по распоряжению генерала Шепелева Тептярский полк в Рославль, Денис в тот же день со всей остальной кавалерией и пехотой выступил в направлении села Федоровского, близ Вязьмы, где однажды разгромил неприятельский транспорт.

   Погода последние дни стояла теплая, сухая. Ранними утрами, правда, ощущалась осенняя свежесть, а в полдень солнце припекало совсем по-летнему. Отряд продвигался по лесу. Было тихо, приятно пахло грибами и прелой листвой. На деревьях между оголенными ветвями, серебрилась паутинка; посвистывая, порхали синицы. На полдороге до Федоровского отряд устроил привал близ деревни Слукино, разбросавшей свои ветхие, крытые соломой избенки по берегам извилистого и узкого ручья.

   Позавтракав с офицерами, Денис улегся отдохнуть и только что задремал, как из деревни возвратился неутомимый Иван Данилович Крючков. Вместе с ним на рослых кавалерийских французских лошадях приехало шесть неизвестных вооруженных всадников в самом разнообразном одеянии. Впереди одного из них, со связанными назад руками, полусогнувшись, сидел молоденький, с черными усиками французский офицер.

   Подскакав к Денису, Крючков доложил:

   - В деревне местные конные партизаны стоят, ваше высокоблагородие. Человек сто. Командир ихний со мною до вас напросился.

   Офицеры с любопытством оглянулись. Рослый, плотный партизан с круглым, помеченным оспинами лицом и живыми глазами, ехавший впереди других, молодцевато, с хорошей военной выправкой, соскочив с лошади, сделал шаг вперед и, приложив руку к козырьку солдатской фуражки, представился:

   - Киевского драгунского полка рядовой Ермолай Четвертаков!

   Денис, слышавший мельком об отряде Четвертакова, посмотрел на драгуна с большим интересом. Скомандовал "вольно", спросил:

   - А ты как же, любезный, в партизанах-то очутился?

   - Поранили меня в грудь под Царевым Займищем и в полон забрали, ваше высокоблагородие, - неторопливо и толково отвечал Четвертаков. - А караулы у хранцев не дюже крепкие, я ден пять у них побыл да и в лес ушел... А куда дальше деваться - не знаю, а без дела солдату сидеть вроде стыдно... Вот и обдумал в деревне Басманы мужиков под свою команду принять...

   - А в какой армии с полком своим находился? - спросил Денис, желая удостовериться в правдивости драгуна.

   - Во второй его сиятельства князя Багратиона, - четко отрапортовал Четвертаков и, очевидно разгадав смысл вопроса, улыбнулся: - Не извольте сомневаться, ваше высокоблагородие. Вам, конечно, меня заприметить трудно было, а я вас давно знаю... Вместе с ахтырскими гусарами до города Смоленска идти пришлось.

   - А в бою под Миром был?

   - Как же! Наш эскадрон в ту пору, как гусары вашего высокоблагородия бой с уланами у лесочка завязали, первым прибыл к вам на подмогу. Тут и видеть привелось, как вы хранцев-то рубили!

   - Да, дрались там славно, - вздохнул Денис и добавил тихо, с грустью: - Скончался наш князь Багратион...

   Лицо Четвертакова приняло растерянное выражение. Он сделал шаг назад, заморгал глазами:

   - Да неужто так, ваше высокоблагородие?

   Денис подтвердил. На глазах Четвертакова выступили слезы. Он медленным движением руки снял фуражку, перекрестился.

   - Царство небесное... Батюшка наш, отец солдатский...

   Между тем партизаны сняли пленника с лошади, развязали, подвели к Денису. Француз, разминая затекшие руки, беспокойным взглядом смотрел почему-то на верхушки деревьев, предполагая, очевидно, что его хотят повесить.

   Четвертаков, обтерев лицо рукавом рубахи, пояснил, что его отряд, насчитывающий свыше двух тысяч человек, обычно пленных не берет, но этого офицера выхватили третьего дня из большой неприятельской партии, чтобы проведать, куда она направляется. А так как разговаривать с французами в этой местности может лишь один старик Назарыч, бывший прежде с барином за границей и проживающий сейчас в Слукине, то пленника и привезли к нему. Француз рассказал, что часть, к которой он принадлежит, сформирована недавно в Вязьме для уничтожения партизан, и в первую очередь отряда Дениса Давыдова, приметы которого указаны всем командирам.

   - Мы к вашему высокоблагородию сами хотели сегодня пленного отправить, - заключил Четвертаков, - да как раз казаков ваших повстречали.

   - А ты разве знал, где я нахожусь? - спросил удивленный Денис.

   - Слух давно о вас имеем... А по деревням здешним всюду наши партизаны. Разыскали бы!

   Допросив француза и узнав подробности об экспедиции полковника Жерара, Денис изменил первоначальный план нападения. Необходимо было принять меры предосторожности от возможных случайностей, установить наблюдение за неприятельским отрядом, который, по словам пленного, сделал бесполезный маршрут в сторону Гжатска и теперь направился к Семлеву, верстах в двадцати пяти западнее Вязьмы. И потом... в голове Дениса зародилась дерзкая мысль выследить неприятеля и самому напасть на него врасплох, разбить по частям.

   Поблагодарив Четвертакова и поручив ему сообщать о всяком движении неприятельских частей в районе Гжатска, Денис отвел свой отряд в село Андреяны, южнее Вязьмы.

   И здесь, весьма кстати, получил неожиданную помощь. Фельдмаршал Кутузов, довольный успехами Давыдовского отряда, приказал усилить его казачьим полком Попова, только что прибывшим с Дона и состоявшим из пятисот доброконных казаков. Радость Дениса была велика. Теперь можно смело осуществить задуманное нападение на экспедицию Жерара! Приняв под свое начальство прибывших казаков, в большинстве молодых, Денис прежде всего занялся боевой подготовкой полка. Имея большой военный опыт, он усиленно обучал донцов партизанской тактике нападения, впервые испытал с этим полком так называемое рассыпное отступление.

   Закончив военную подготовку, Денис в первых числах октября произвел несколько мелких поисков близ Вязьмы. Он захватил пятьсот пленных, много фур с оружием и провиантом. Отряду Степана Храповицкого удалось даже отбить целый транспорт с одеждой и новой обувью, предназначавшийся для Вестфальского полка.

   А казаки и крестьяне-лазутчики, посланные в разные направления, зорко следили в это время за каждым шагом полковника Жерара. Не встречая на своем пути серьезного сопротивления, Жерар, как и ожидал Денис, допустил распыление своих сил, послав отдельные части отряда, в деревни и села, где каратели, обозленные неудачными поисками партизан, расстреливали первых попавшихся им в руки жителей.

   5 октября отряд Дениса Давыдова с большим трофейным обозом возвратился в Андреяны. Под вечер, проверяя сторожевые пикеты, Денис увидел, как по дороге из села Лосьмино, до которого считалось верст десять, сгибаясь под тяжестью ноши, медленно двигается какой-то человек. Посланные навстречу казаки признали крестьянина Федора Клочкова; он тащил на себе здоровенного, находившегося в обморочном состоянии французского гренадера.

   Будучи в разведке, Федор приметил большую неприятельскую колонну, направлявшуюся по Вяземской дороге в Лосьмино. Дорога эта пролегала мимо леса, в котором скрывался Федор. Подкараулив двух солдат, отбившихся от своей части, Федор одного из них убил топором, другого оглушил ударом, связал и, взвалив, словно куль муки, на плечи, отправился в Андреяны.

   День выдался холодный, ветреный. Нести француза по раскисшей от дождей дороге было неимоверно трудно. Хотя Федора снабдили солдатскими сапогами, он, отправляясь в разведку, обувался обыкновенно в лапти: в таком виде меньше рисковал привлечь внимание неприятеля, да и вообще, по его мнению, ходить в лаптях было "способней". Теперь же лапти, на которые пластами налипала глина, затрудняли каждый шаг. Рубаха на Федоре взмокла, пот с лица падал крупными каплями. Пройдя несколько верст, Федор снял лапти и дальше пошел босиком. Но земля была ледяная, ноги вскоре начали мучительно ныть и подгибаться.

   Клочков мог, конечно, сделать привал, отдохнуть или, оставив француза где-нибудь в канаве, дойти налегке до Андреян и, взяв подводу, возвратиться за пленником. Но такая мысль и в голову не приходила. Федор догадывался, что французские войска, встреченные близ Лосьмина, направлены против партизан, и сознавал, как важно поскорее, не теряя ни одной лишней минуты, доставить "языка" в отряд.

   Тяжело дыша, с помутневшими от страшной усталости глазами, Федор безостановочно все шел и шел вперед, напрягая последние силы. Казаки вовремя подоспели к нему на помощь.

   Выслушав крестьянина, Денис ясно представил, каких усилий стоила ему доставка "языка", и, поблагодарив за усердие, сказал:

   - Буду просить начальство, чтоб тебя военным орденом наградили... Отечеству служишь не хуже любого воина!

   - Надо же лиходеев окорачивать, - произнес Федор, - мы их, окаянных, не звали...

   Догадка Федора подтвердилась. Пленный француз, придя в себя, показал, что колонна войск, направлявшаяся на ночевку в Лосьмино, составляет большую половину отряда полковника Жерара. Сам полковник возглавляет эту колонну. А другая часть отряда ушла вперед, по дороге к деревне Слукино.

   Казачьи пикеты вслед за тем подтвердили эти сведения. А через некоторое время от Ермолая Четвертакова примчались двое партизан с донесением, что около тысячи французов заняли село Крутое, возле Слукина. Сомнений в том, что эти войска принадлежат карательной экспедиции полковника Жерара, ни у кого не было.

   Денис быстро принял решение. Казачьей сотне под начальством хорунжего Бирюкова он приказал занять дорогу между Лосьмином и Крутым, чтобы не допустить никакого сообщения между неприятельскими отрядами. Вся же остальная кавалерия и пехота двинулась на Крутое.

   Стояла темная ночь. Шел холодный дождь. Дорога сделалась скользкой; пехота, пройдя несколько верст, начала уставать. Пришлось замедлить движение. К селу Крутому подошли в глухую полночь.

   Уничтожив без шума неприятельский сторожевой пикет, казаки и пехотинцы ворвались в село, открыли стрельбу по окнам изб, где ночевали французы. Закипел бой. Трескотн