Давыдов Денис Васильевич - Н. А. Задонский. Денис Давыдов

же дня Денис отправился в главную квартиру, чтобы лично просить Кутузова о дозволении создать армейский партизанский отряд. Но по дороге изменил свой план. Ведь Кутузов ничего не знал о его боевом опыте. А слава бесшабашного поэта-гусара, которой до сих пор пользовался Денис в некоторых военных кругах, могла лишь повредить. Да и князь Багратион, в войсках коего состояли ахтырцы, пожалуй, обидится, узнав, что просьба передана через его голову. Нет, так поступать не годится!

   Возвратившись в полк, Денис написал следующее письмо Багратиону:

   "Ваше сиятельство! Вам известно, что я, оставя место адъютанта вашего, столь лестного для моего самолюбия, и вступая в гусарский полк, имел предметом самостоятельную службу и по силам лет моих, и по опытности моей, и, если смею сказать, по отваге моей. Обстоятельства ведут меня по сие время в рядах моих товарищей, где я своей воли не имею, и, следовательно, не могу ни предпринять, ни исполнять ничего отличного. Князь, вы мой единственный благодетель! Позвольте мне предстать к вам для объяснения моих намерений; если они будут вам угодны, употребите меня по желанию моему и будьте надежны, что тот, который носил звание адъютанта Багратиона пять лет сряду, будет уметь поддержать честь свою со всею ревностью, какую бедственное положение любезного нашего отечества требует. Денис Давыдов".

   Получив это письмо, Багратион отнесся к просьбе своего бывшего адъютанта благосклонно. Спустя три дня, утром, в крестьянском овине при Колоцком монастыре, где ночевал князь, Денис обстоятельно и горячо развивал перед ним план своих будущих действий.

   - Неприятель идет одним путем, - говорил Денис, - путь сей протяжением своим очень велик; транспорты с продовольствием неприятеля покрывают пространство от Гжати до Смоленска и далее. Обширность пространства способствует изворотам не только партий, но и целой нашей армии. Что делают толпы казаков при авангарде? Оставя достаточное число их для содержания аванпостов, надо разделить остальных на партии и пустить в середину каравана, следующего за Наполеоном. Пойдут ли на них сильные отряды? Им есть довольно простора, чтобы избежать поражения! Оставят ли их в покое? Они истребят источник жизни и силы неприятельской армии. К тому же обратное появление наших посреди рассеянных от войны поселян ободрит их и усилит войну народную.

   Багратион слушал молча, с видимым одобрением. Горячность Дениса всегда ему нравилась, в знании им дела не сомневался, доводы казались основательными. Но последняя фраза насторожила. Князь знал, что разгоравшаяся всюду народная война, при всей очевидной ее пользе, давно уже тревожит царя. Подобный аргумент выдвигать никак не следует. "Хорошо, что Денис говорит об этом со мною, а не с каким-нибудь другим генералом, мог бы себе же повредить, - подумал князь. - Молод еще, дипломатничать не научился, а мысль хорошая, поддержать так или иначе следует".

   Между тем, чувствуя молчаливое одобрение князя, Денис, все более и более вдохновляясь, высказывал сокровенные свои мысли:

   - Князь, откровенно вам скажу: душа болит от вседневных параллельных позиций! Пора видеть, что они не закрывают недра России; кому не известно, что лучший способ защищать предмет неприятельского стремления состоит не в параллельном, а в перпендикулярном или по крайней мере в косвенном положении армии относительно этого предмета. И кто знает, к чему может привести нас эта война. Ведь говорят, если Москва будет взята неприятелем и мир в ней подписан, то мы пойдем в Индию сражаться за французов... Нет, уж если должно погибнуть, то лучше я лягу здесь! - воскликнул Денис. - В Индии я пропаду за пользу, чуждую моему отечеству, а здесь умру под знаменами независимости, около которых столпятся поселяне, ропщущие на насилие и безбожие врагов наших...²⁶

   - Ну, душа моя, - перебил Багратион, - ты, кажется, фантазируешь. В Индию никто не собирается, пустая болтовня. А соображения твои о партизанских действиях одобряю, постараюсь, как могу, помочь...

   - На вас все упования мои, ваше сиятельство!

   - Хорошо. Оставайся пока при моей квартире. Я нынче же пойду к светлейшему, изложу твои мысли...

   ... Войска весь день продолжали отступление. Но ропота среди солдат теперь не слышалось. Каждый понимал, что Кутузов в ближайшие дни даст генеральное сражение неприятелю. Настроение у всех заметно улучшилось.

   Внимание Дениса, ехавшего с Базилем Давыдовым, привлек Фанагорийский полк, некогда особо любимый Суворовым. Рослые, загорелые, покрытые пылью, фанагорийцы шли весело, с необычной песнью:

   Братцы, грудью послужите,

   Гряньте бодро на врага

   И вселенной докажите,

   Сколько Русь нам дорога...

   Базиль Давыдов пояснил:

   - Представь, песню эту рядовой Остафьев сочинил. Как по-твоему, неплохо?

   - И неплохо и примечательно, что простой солдат столь ясно чувства свои выражает, - отозвался Денис.

   Базиль почему-то вдруг задумался, затем, повернувшись к Денису, тихо сказал:

   - Ты знаешь, в мою голову приходят иногда странные мысли. Мы слишком привыкли считать своих крестьян и солдат рабами... А я, чем более приглядываюсь к ним, тем более убеждаюсь, как часто мы бываем несправедливы. Я не могу тебе связно всего объяснить, но мне бывает стыдно, гадко, когда унижают их человеческое достоинство. Подумай сам... Разве этот рядовой Остафьев, тысячи других защитников отечества не заслуживают лучшего к себе отношения?

   Денис с удивлением посмотрел на Базиля, подумал: "Откуда у него эти якобинские мысли?" Но поддерживать разговор на эту тему не счел нужным.

   - Эх, брат Василий, напрасно ты себя на минорный тон настраиваешь, да и не ко времени, - произнес он. - Мы люди военные, наше дело воевать, а не философствовать!

   - Да, ты прав, сейчас об этом не время думать, - произнес, вздохнув, Базиль. - А все-таки...

   Не дослушав, Денис пришпорил лошадь, поскакал вперед. Вдали из-за синего леса выглянула белая колокольня. Ярко блеснул позолоченный крест в лучах предзакатного солнца. Змейкой мелькнула извилистая речонка. Завиднелись на взгорье соломенные крыши хат. Это было его Бородино!

   Родные, до боли знакомые места! Здесь провел он беспечные годы своей юности, здесь "ощутил первые порывы к любви и славе". С бьющимся сердцем подъехал Денис к своему дому, где спешно готовили квартиру для Кутузова. Как все здесь изменилось! "Над домом отеческим, - вспоминал он впоследствии, - носился дым биваков, ряды штыков сверкали среди жатвы, покрывавшей поля, и войска толпились на родимых холмах и долинах. Там на пригорке, где некогда я резвился и мечтал, где я с алчностью читывал известия о завоевании Италии Суворовым, о перекатах грома русского оружия на границах Франции, - там закладывали редут Раевского. Красивый лесок перед пригорком обращался в засеку и кишел егерями..." Пробыв несколько минут в своей усадьбе и не найдя здесь никого из дворовых, Денис медленно поехал по широкой и пыльной бородинской улице, занятой различными войсковыми частями. При выезде из села, где отдыхали только что подошедшие ратники московского ополчения, кто-то тихо и неуверенно окликнул его. Он остановил лошадь. Высокий ратник в белой рубахе, с ополченским крестом на шапке, отделившись от товарищей, подошел к нему.

   - Никифор! - воскликнул Денис, признав в ратнике старого приятеля. - Ты как это в ополчение попал?

   - Совесть не позволяет дома сидеть, Денис Васильевич, - ответил Никифор. - Из наших, бородинских, человек сорок тут, - кивнул он головой в сторону ополченцев.

   - А остальной народ где же?

   - Третьего дня Евдоким Васильевич сюда заезжали, распорядились всех в Денисовку отправить... Уж под Можайском я встретил наш обоз... Дюже народу горько родные места покидать!

   - Ничего не поделаешь... Война! - вздохнул Денис и, чуть помедлив, спросил: - Ну, а вы здесь как последние годы жили?

   - Да уж жизнь крестьянская известна, - как-то нехотя ответил Никифор, и лицо его помрачнело.

   - Я, как тогда был у вас, приказал бурмистру корову тебе дать и лесу на кузницу отпустить... Разве ты не получил?

   - Получил, премного вами доволен, Денис Васильевич...

   - Так что же? От нужды-то оправился?

   - На первых порах оно точно... легше стало...

   - А потом что случилось?

   Никифор несколько секунд стоял молча, теребя бороду и о чем-то раздумывая. Потом произнес:

   - Не знаю, как вам и сказать... Кузнецы на мужицкие пятаки живут, а народ кругом обеднял, на легкий оброк деньги собрать трудно... А тут, как на грех, лошадь пала, потом градом посевы выбило... Так и живешь, словно худой кафтан латаешь: одну дыру починил, другая расползается... Эх, да чего уж теперича толковать об этом! - махнул он рукой. - Время такое, кто завтра жив будет!

   - Вот это верно! Кто жив будет! - отозвался Денис. - Что ж, прощай пока, Никифор... Не поминай лихом, если мне самому погибнуть суждено... - И, дав шпоры коню, поскакал к соседнему селу Семеновскому, где остановился Багратион.

   ... Вечер был ясный, прохладный. Денис долго-долго лежал на опушке тронутого легкой позолотой Семеновского леса, с грустью наблюдая, как солдаты быстро разбирают бородинские избы и заборы для постройки редутов, для костров. Война докатилась до его собственного дома! И чужеземцы могут не сегодня-завтра стать здесь хозяевами! Эта мысль была невыносима, сердце сжигала бешеная ненависть... Успокаивало лишь одно: он и его братья с оружием в руках, не щадя своих сил и крови, дерутся с неприятелем. Они отомстят за поруганное отечество, за осквернение родных очагов.

   - Вот ты где! А я целый час тебя повсюду ищу! - прервал размышления Дениса подошедший Базиль. - Князь Багратион возвратился от светлейшего и ожидает к себе ваше высокоблагородие...

   Денис вскочил.

   - Ну, как думаешь? Отказано?

   - Не могу знать, но не думаю, чтобы отказали, - ответил Базиль. - Настроение у князя как будто хорошее...

   - Дай боже! Ох, и покажу я вам!.. - с нескрываемой злобой воскликнул Денис, погрозив кулаком в сторону неприятеля.

   И, придерживая саблю, позванивая шпорами, по-кавалерийски, вразвалку, выбежал из лесу.

   Багратион находился в избе, сидел у стола, что-то быстро писал на большом листе бумаги. Увидев Дениса, отложил перо в сторону, поднялся, объявил сразу:

   - Светлейший согласился послать для пробы одну партию в тыл французской армии, определив на оное предприятие пятьдесят гусар и восемьдесят казаков. Он желает также, чтобы ты сам взялся за это...

   - Я бы стыдился, князь, предложить опасное предприятие и уступить исполнение его другому, - ответил Денис. - Вы сами знаете, что я готов на все. Но людей выделили мало... Дайте мне тысячу казаков, и вы увидите, что будет!

   - Я бы с первого разу дал тебе три тысячи, ибо не люблю ощупью дела делать, - произнес Багратион, - но об этом нечего и говорить... Кутузов сам назначил силу партии. Надо повиноваться.

   - Хорошо. Если так, я иду и с этим числом, - согласился Денис. - Авось открою путь большим отрядам!

   Багратион одобрительно кивнул головой.

   - Я от тебя этого и ожидал, душа моя... Поимей в виду, отряд для тебя выделяется почти накануне большого сражения, когда каждый человек армии дорог, а кроме сего, - он значительно поднял палец, - оцени и то, что светлейший без ведома государя, на свою личную ответственность, разрешает тебе начать партизанские действия...

   - Передайте, князь, мою сердечную благодарность его светлости за доверие, - сказал Денис. - И верьте, ручаюсь честью, партия будет цела. Для этого нужны только отважность в залетах, решительность в крутых случаях и неусыпность на привалах и ночлегах. За это я берусь.

   - Отлично! Не сомневаюсь!

   Багратион подошел к столу, взял бумаги, протянул Денису:

   - Это предписание генералам Васильчикову и Карпову о выделении лучших гусар и казаков. А это моя инструкция для тебя. Неприятеля беспокоить со стороны нашего левого фланга, расстраивать обозы и парки, забирать фураж и продовольствие, ломать переправы... Рапортовать будешь только мне. Передвижения свои сохраняй в самой непроницаемой тайности и о продовольствии отряда заботься сам. Ну, что у тебя еще?

   - Я хотел просить вас... у меня нет карты Смоленской губернии, где, я думаю, прежде всего развернутся наши действия.

   - Изволь, я тебе дам свою, - сказал Багратион, доставая из походной сумки карту. - Вот возьми!

   - Спасибо, князь. В ближайшие дни вы получите о нас первые известия...

   Багратион окинул Дениса теплым взглядом, затем порывисто притянул к себе, перекрестил, поцеловал в лоб.

   - Ну, с богом, голубчик! Прощай! Я на тебя надеюсь!

   Прошло несколько дней. Генеральное сражение на Бородинском поле было победоносным для русских войск, героизм которых изумил весь мир. Михаил Илларионович Кутузов блестяще выполнил свой план, обескровив силы неприятельской армии. Полководческое искусство Кутузова, не выпускавшего инициативы из своих рук, оказалось выше прославленного искусства Наполеона. Французы, имевшие численный перевес, не достигли никаких существенных результатов и, понеся огромные потери, вынуждены были к исходу сражения отойти на первоначальные позиции.

   "Из пятидесяти сражений, мною данных, - писал впоследствии Наполеон, - в битве под Москвой выказано наиболее доблести и одержан наименьший успех. Русские стяжали право быть непобедимыми..."

   Лишь недостаток подготовленных резервов и усталость войск заставили Кутузова принять решение об отходе к Москве. Русская армия сохранила полный боевой порядок, тогда как боевые качества и моральный дух неприятельских войск были чувствительно надломлены. Французы оказались неспособными к активному преследованию.

   К тому же, продвигаясь в глубь страны, французы все сильнее испытывали недостаток в продовольствии и фураже. Продовольственные команды и шайки мародеров, следуя за армией по обеим сторонам дороги, опустошали в широкой придорожной полосе деревни и села, творили насилия над мирными жителями. Пожар разливался по всей окрестности. Народ бежал в леса. Повсюду создавалось добровольное ополчение поселян.

   В такое время партизанский армейский отряд под начальством Дениса Давыдова, миновав Медынь, Шанский завод и Азарово, все более и более углублялся в неприятельский тыл.

   Отряд хотя и мал был по численности, зато состоял из отважных и предприимчивых людей, отобранных самим Денисом. Ахтырскими гусарами командовали Николай Бедряга, Митенька Бекетов и поручик Макаров. Из казачьих офицеров Денис взял с собой известных ему своей храбростью хорунжих Григория Астахова и Василия Талаева. Старый приятель, урядник Иван Данилович Крючков, с трудом выпрошенный у начальства, тоже находился в отряде, радуясь опасному, но заманчивому предприятию не менее восторженного Митеньки Бекетова.

   Путь отряда был нелегок. Почти во всех селениях ворота оказывались закрытыми. Принимая ахтырцев за французов, крестьяне угрожали топорами, вилами, а иногда пускали в ход и огнестрельное оружие. Приходилось у каждого селения останавливаться, вести долгие переговоры. Правда, как только крестьяне убеждались, что пришли русские, ворота гостеприимно распахивались и солдат встречали радушно.

   - Отчего же вы полагали нас французами? - спрашивал Денис крестьян.

   - Да видишь, родимый, - отвечали те, указывая на его нарядный гусарский ментик, - это, бают, на их одежду схоже...

   - А разве я не русским языком говорю?

   - Да ведь у них всякого сброду люди!

   Эти объяснения заставили Давыдова призадуматься. Он понимал, что успех его партизанских поисков во многом зависит от помощи народа, что с крестьянами нужно жить в мире и дружбе. Денис преобразился даже внешне: надел крестьянский чекмень, отпустил бороду, украсил грудь вместо орденов образом "мужицкого угодника" Николая чудотворца.

   В конце августа отряд остановился в селе Скугарево, чуть южнее Царева Займища. Это село, укрытое со всех сторон густыми лесами, представлялось надежным убежищем.

   Но все же опасности подстерегали на каждом шагу. Неприятельские транспорты прикрывались сильными, превосходно вооруженными войсковыми частями. А генерал Бараге д'Илье, назначенный Наполеоном смоленским губернатором, наводнил окрестность своими разведчиками и карательными отрядами.

   Денис принимал строгие меры предосторожности. Днем, находясь близ Скугарева, партизаны зорко следили за каждым движением неприятеля, а вечером, разложив огни у села, отправлялись в противоположную сторону, где снова жгли костры и снова меняли место, уходя на ночь в лес. Для охраны отряда выставлялись два парных казачьих пикета, всегда в боевой готовности находился резерв из двадцати человек. Для облегчения лошадей Денис установил порядок, применявшийся на аванпостах Юрковского и Кульнева: на определенное время часть лошадей расседлывалась и отдыхала, набиралась сил. Затем ставили на отдых других лошадей.

   Поиски партизаны начинали часа за два до рассвета. Скрытно приблизившись к отбившемуся небольшому неприятельскому транспорту, нападали врасплох, брали, сколько было по силам, пленных, лошадей, фур с продовольствием и быстро исчезали в лесу. Иногда успевали напасть и на второй транспорт неприятеля или шайку мародеров, выслеженных еще днем. А уж после этого кружными путями возвращались с добычей к Скугареву²⁷.

   Ночь на 2 сентября, как обычно, партизаны проводили в лесу. Погода была скверная. Дул холодный ветер, накрапывал дождь. Верхушки деревьев тоскливо шумели. Мокрые листья обильно сыпались на голову гусар и казаков, не имевших даже возможности обсушиться и обогреться в такое промозглое время. Костры на привалах зажигать было опасно: они могли привлечь внимание неприятеля.

   Денис, покрытый буркой, лежал в шалаше, наскоро сооруженном для него заботливым Иваном Даниловичем Крючковым. Рядом, сладко посапывая, спал не разлучавшийся с любимым командиром Митенька Бекетов. Денис же, последние дни почти не слезавший с коня, хотя и чувствовал страшную усталость во всем теле, заснуть никак не мог. Его одолевали беспокойные мысли...

   Вчера партизаны отбили двух русских военнопленных, которые сообщили печальную новость о тяжелом ранении Багратиона. А сегодня Денис узнал, что русская армия продолжает отступление и находится уже близ Москвы...

   Будучи еще в Семеновском, Денис разыскал своих братьев Евдокима и Льва и, прощаясь с ними, договорился, что, в случае если Москве будет угрожать опасность, они возьмут на себя заботу о матери и Сашеньке, отправят их заранее в орловскую деревню. С этой стороны все как будто обстояло благополучно. О разгроме своего бородинского имения и возможной потере последнего имущества в Москве, что окончательно оставило бы семью без средств, Денис не думал. Слишком велика была опасность, угрожавшая всей России, чтобы помышлять сейчас о личных делах.

   Видя, с каким беспримерным самопожертвованием, презирая смерть, сражаются русские солдаты и партизаны, наблюдая, как селяне собственной рукой уничтожают свои дома и имущество, чтобы ничто не досталось чужеземцам, Денис наполнился гордостью за свои народ, столь величественно проявлявший нравственную силу в годину бедствий отечества И чувствовал, что он сам, не колеблясь ни минуты, готов поджечь родной дом, лишь бы не видеть в его стенах людей в ненавистных чужих мундирах. Вот это-то высокое патриотическое чувство, понимание личной ответственности за большое доверенное ему дело и заставляли его испытывать острую неудовлетворенность первыми партизанскими опытами.

   Инструкция, составленная Багратионом, требовала не случайных нападений на слабые, отбившиеся в сторону, неприятельские транспорты, а систематических, решительных действий по расстройству обозов и парков, двигавшихся непрерывно по столбовой Смоленской дороге.

   "Будь у меня хотя бы пять казачьих сотен, я бы давно на этой дороге хозяйничал, - размышлял Денис. - А как туда пойдешь, имея под командой всего сто тридцать человек? Ведь даже некоторые шайки мародеров превосходят нас числом... Неприятельские же обозы с оружием и военным имуществом охраняются такими прикрытиями, что, ввяжись в драку - ног не унесешь..."

   И Денису невольно вспомнилось, как он, простившись в Семеновском с Багратионом, пришел на другой день с его предписанием к командиру ахтырцев генералу Васильчикову. В просторной избе помимо самого Васильчикова собралось за завтраком еще несколько знакомых генералов и офицеров. Узнав о назначении Дениса, они осыпали его градом язвительных насмешек.

   - Тебе что, жить надоело? - говорили одни. - Так ступай, любезный, в переднюю цепь и подставляй голову. Зачем же еще гусар губить хочешь?

   - Не забудь заранее сочинить свою некрологию! - советовали другие.

   - Кланяйся Павлу Тучкову, - намекая на взятого недавно французами в плен генерала, говорили третьи, - да скажи ему, чтобы он уговорил тебя не ходить в другой раз партизанить!

   Впрочем, ни тогда, ни теперь этим генеральским шуткам особого значения Денис не придавал. Сам знал, на что идет. Разделять же участь генерала Тучкова не собирался, потому и проявлял на первых порах такую осторожность. Однако заниматься мелкими партизанскими поисками и дальше, пропуская беспрепятственно крупные неприятельские обозы, было бессмысленно. Необходимо во что бы то ни стало нанести неприятелю чувствительный удар именно на главной его коммуникации, на столбовой Смоленской дороге. В памяти Дениса неожиданно возникла встреча с крестьянами-партизанами в лесах Смоленщины. Этот русобородый Терентий говорил верно: "Главное, чтоб сразу над неприятелем видимый верх одержать и удачей веру в себя сыскать". Да, если бы удался поиск на Смоленской дороге, он наверняка снискал бы отряду большее доверие не только со стороны главнокомандующего, но и со стороны местного населения. Тогда легче было бы пополнить свои силы добровольцами-крестьянами, а это дало бы возможность более решительно действовать в дальнейшем.

   Каким же способом и где произвести нападение? Ворочаясь с боку на бок и вздыхая, Денис мучительно ломал голову над этим вопросом, когда послышался конский топот и вслед за тем к шалашу подъехал Николай Бедряга, вернувшийся из ночной разведки. Денис поднялся навстречу.

   - Где так долго пропадал, Николай Григорьевич? - спросил он у Бедряги.

   - Почти до самого села Токарева добрался... Там шайка мародеров бесчинствует, Денис Васильевич...

   - Много ли всех-то?

   - Да за сто человек будет...

   - Ладно... Хоть и надоело с этой сволочью возиться, да на безрыбье и рак рыба, - отозвался, слегка поморщившись, Денис. - Поднимай людей! Едем!

   До большого села Токареве, расположенного на возвышенности у речки Вори, считалось около десяти верст. Токареве лежало почти на прямом пути к Цареву Займищу, где проходила столбовая дорога. Мародеры, чувствуя себя в безопасности, обобрали крестьян, нагрузили пожитками и продовольствием большой обоз и улеглись спать, выставив лишь небольшую охрану.

   На рассвете, приблизившись к токаревской околице, партизанский отряд снял часовых, ворвался в село. Уничтожив всех мародеров, оказавших сопротивление, партизаны захватили обоз и взяли девяносто человек в плен. Из села не ушел ни один. Но вскоре сторожевые пикеты донесли о приближении к селу другой большой неприятельской команды. Денис отдал приказ: партизанам сесть на коней, и укрыться за избами.

   Французы шли по широкой улице осторожно, стройной колонной. Дойдя до середины села, остановились, огляделись, поставили ружья. Этого было достаточно. Со всех сторон с гиканьем и стрельбой налетели партизаны. Непрошеные гости побежали, но их всюду настигали гусарские сабли и казачьи пики. А тех, кто вздумал прятаться в избах, топорами и вилами встречали ободренные партизанами крестьяне. Через несколько минут все было кончено. Десятки неприятельских трупов лежали у плетней и заборов. Толпа пленных, увеличившаяся до ста шестидесяти человек, стояла на выгоне у церкви. Французы робко жались друг к другу, стараясь не глядеть на окружавших их все более плотным кольцом озлобленных мужиков и баб.

   - Побить бы их всех, ваше высокоблагородие, - сказал подъехавшему Денису пожилой угрюмый крестьянин. - Неча с ними возиться!

   - Нельзя, любезный, - отвечал Денис. - За них начальство большой выкуп получит... Вот ежели с оружием в руках нападать и грабить будут - тогда бей!

   - Чем бить-то? - резонно возразил крестьянин. - Неспособно с рогатиной против ружья. Вот ежели бы приказали выдать нам ихнее оружие, мы бы вдругорядь за себя постояли...

   Денис, знавший, что выдача оружия крестьянам без особого разрешения начальства запрещена, все-таки решил взять на себя ответственность и помочь токаревцам.

   - А вас сколько таких, что стрелять умеют? - спросил он у крестьянина.

   - Да, почитай, десятка три наберется...

   - Ну, хорошо... Ружья и патроны я прикажу вам выдать, защищайтесь впредь сами... Только будьте осторожны! Да оповестите всех соседей, что сюда скоро в больших силах наши войска прибудут, пусть никто неприятеля не страшится. А ты, брат староста, - обратился Денис к седобородому плечистому крестьянину с медной бляхой на груди, - имей надзор над всем да прикажи, чтобы на дворе у тебя всегда были наготове три или четыре парня. Ежели завидите большую партию басурманов, пусть эти парни садятся на лошадей и скачут в разные стороны искать меня, - я приду к вам на помощь. Бог велит нам жить мирно между собой и не выдавать врагам друг друга!

   Крестьянам речь молодого партизанского начальника пришлась по душе.

   - Не сумлевайся, батюшка, мы Христовы заповеди помним, - отвечали старики, - сами послужить тебе рады. Все исполним, как прикажешь!

   - Спасибо на ласковом слове, родимый, - низко кланяясь говорили женщины. - Приободрил ты нас, утешил!

   А день между тем уже клонился к вечеру. Отправив пленных под конвоем в ближайший город Юхнов для сдачи под расписку местному начальству, Денис, ободренный относительным успехом сегодняшнего поиска, решил не откладывать дела в долгий ящик и сразу же попытать счастья на большой столбовой дороге. Выехав из села, партизанский отряд взял направление на Царево Займище.

   Дорога шла лесной опушкой. Гусары и казаки, растянувшись длинной цепью, ехали быстро. В сумерках, не доезжая шести верст до Царева Займища, заметили впереди неприятельский разъезд. Остановив отряд, Денис подозвал урядника Крючкова:

   - Как, Данилыч, сумеем весь этот разъезд захватить?

   - Почему же нет, ваше высокоблагородие? Попробовать можно! - отозвался Крючков. - Я с десятком доброконных казаков наперерез вдоль лощины пойду, а десяток других прямиком направим...

   - Имей, однако, в виду, ежели хоть одного француза упустим, он может поднять тревогу в Царевом Займище и все дело погубить: я бы сам рисковать не стал, да "язык" до крайности нужен. Черт их знает, сколько там войск собрано!

   - Постараемся без охулки, выше высокоблагородие... Не извольте беспокоиться!

   Казаки помчались. И управились с противником быстро. Разъезд, состоявший из десяти конных егерей при одном унтер-офицере, видя себя окруженным, сдался без боя. От пленных Денис узнал, что в Царевом Займище стоит транспорт со снарядами, прикрываемый сильным кавалерийским отрядом из двухсот пятидесяти человек. Численное превосходство противника не изменило смелого замысла Дениса. Свернув в лес, партизаны стали продвигаться вперед. Но около села они встретились с сорока неприятельскими фуражирами, которые, увидев партизан, быстро поскакали назад, к своему отряду.

   Положение создалось рискованное. Фуражиры могли опередить партизан и предупредить своих... Но отступать после сегодняшних успешных дел не хотелось. "Повелевай счастьем, ибо одна минута решает победу", - припомнился вдруг Денису один из суворовских советов. И, оставив при пленных тридцать гусар, Денис помчался с остальной своей командой вслед за фуражирами.

   В Царевом Займище, куда ворвались партизаны, нападения никто не ожидал. Фуражиры не успели даже сесть на коней. Тех, кто вздумал защищаться, положили на месте. Лишь немногие, пользуясь темнотой, спаслись бегством.

   Партизаны захватили еще сто двадцать пленных, несколько фур с патронами и провиантом, а главное - смелое нападение вселило в них уверенность в своем превосходстве над более сильным противником. Спустя три дня отряд Дениса Давыдова, выйдя опять на столбовую дорогу, с не меньшим успехом разгромил в селе Федоровском, близ Вязьмы, другой неприятельский транспорт.

   Смелые действия армейских партизан, как и рассчитывал Денис, произвели огромное впечатление на местных жителей. Крестьяне соседних сел и деревень все чаще и чаще присылали к нему своих ходоков, оказывали всяческую помощь. Связь с народом устанавливалась крепкая. И Денис, отправив в главную квартиру армии рапорты о боевых действиях отряда, серьезно задумался над тем, чтобы из крестьян-добровольцев создать пехотный полк. Однако вскоре представился другой случай пополнить свои силы. Денис получил известие, что в Юхновском уезде простаивают без дела два казачьих полка, находившихся в ведении начальника калужского ополчения. А начальником был не кто иной, как старый знакомый, добрейший и милейший отставной генерал Василий Федорович Шепелев, некогда командир гродненских гусар.

   Мысль о том, чтобы взять у него казачьи полки под свою команду, показалась Денису весьма привлекательной. Но как ее осуществить? Денис не сомневался, что просьба о включении казачьих полков в его партию, несмотря на добродушие генерала, будет отклонена, ибо генеральское самолюбие в данном случае возьмет верх над соображением о целесообразности и пользе предложенного мероприятия. Поэтому Денис счел для себя извинительным применение небольшой хитрости. Вечером, на привале, Митеньке Бекетову, которого решил послать к генералу, Денис объявил:

   - Мы добровольно поступаем под начальство его превосходительства! Понятно?

   Зная, что командир больше всего на свете дорожит самостоятельностью своих действий, Бекетов пришел в удивление.

   - Извини, Денис Васильевич, не могу поверить... Ведь тогда придется отказаться от независимости...

   Денис рассмеялся, перебил:

   - Ничего подобного, Митенька! Дело обстоит не так страшно... Я напишу генералу, что, избрав для своих поисков местность, смежную с губернией его превосходительства, считаю за особое счастье служить под его начальством и доносить обо всем происходящем, а посему прошу подкрепить меня означенными казачьими полками.

   - Все же, следовательно, придется подчиняться его распоряжениям?

   - Каким? Характер Василия Федоровича мне отлично известен. Он придет в восхищение от моего предложения, даст казаков, затем будет сочинять для меня длиннейшие и глупейшие инструкции, вовсе не обязательные для исполнения, ибо генерал при всех своих превосходных качествах обладает завидной привычкой быстро забывать все им написанное... Ну, а ежели, получая мои рапорты, он возмечтает, будто удары наносятся по его планам и инструкциям, в претензии я не буду... Человек превосходнейший, бог с ним! В общем, друг Митенька, - весело сказал Денис, похлопывая по плечу Бекетова, - скачи с моим донесением в Калугу. Кланяйся почтительно его превосходительству и возвращайся с предписанием генерала в Юхнов. Я тем временем устрою там для отряда трехдневный отдых и займусь созданием ополчения..

   - Не перемудрить бы нам только, Денис Васильевич, - отозвался Бекетов.

   - Да, мудрость-то, положим, не бог знает какая! - ответил Денис. - Мы со слабыми своими силами за десять дней триста семьдесят пять французов в плен взяли да на месте сколько положили... А ежели удастся отряд хотя бы раза в три усилить - не на сотни, а на тысячи счет поведем! Отечество, Митя, в обиде на нас не будет.

   Маленький тихий городок Юхнов с веселыми деревянными домиками в садах и широкими немощеными улицами был необычайно возбужден известием о прибытии партизанского отряда Дениса Давыдова.

   Большая партия пленных, проследовавшая на днях через город, а также присланные сюда неприятельские фуры с оружием, патронами и военным имуществом достаточно убедили юхновцев в том, что партизанский отряд Давыдова является надежной их защитой. Имя предприимчивого командира повторялось всеми, и, как всегда в таких случаях, сплетая быль с небылицами, обыватели создавали различные истории, якобы связанные с деятельностью Давыдова. Это усиливало общий интерес к нему.

   В доме юхновского предводителя дворянства, где с раннего утра от приготовлений стоял дым коромыслом, ожидали Дениса с особенным нетерпением, вызванным, впрочем, причинами более обстоятельными, нежели простое любопытство.

   Семидесятилетний хозяин, Семен Яковлевич Храповицкий, полковник в отставке, когда-то служивший в потемкинских и суворовских войсках, обладал большой твердостью духа. Как только район военных действий приблизился к Юхновскому уезду и многие помещики поспешно стали уезжать из своих имений, Семен Яковлевич с негодованием заявил:

   - Мне прискорбно глядеть, когда дворянин, забыв честь и совесть, поступает подобным образом... Наш долг, не вдаваясь в панику, помышлять лишь о защите против иноземцев!

   Оставшись со всем семейством в городе, Семен Яковлевич, несмотря на почтенные годы, ревностно занялся подготовкой местного ополчения. Помощь ему оказывали шестидесятилетний брат, мичман в отставке, Николай Яковлевич Храповицкий, а также титулярный советник Татаринов и землемер Макаревич.

   Вскоре первый отряд юхновских ополченцев был создан. Он состоял из пятисот жителей города и крестьян, команду над отрядом принял отставной капитан Бельский.

   Но оружия отряд не имел. Старинные самопалы, охотничьи ружья и пистолеты, собранные на месте, никого не устраивали. Поэтому неожиданная присылка в город трофейного оружия особенно всех порадовала. И хотя Денис Давыдов строго запретил кому бы то ни было прикасаться к этому оружию без его разрешения, Храповицкий находился в полной уверенности, что при личном свидании с командиром партизанского отряда вопрос будет разрешен благоприятно.

   - Помилуйте, государи мои, - говорил предводитель своим помощникам, - мой сын Степан, состоя в павлоградских гусарах и проделав с Денисом Васильевичем всю прусскую кампанию, постоянно с великой похвалой о нем отзывался. Денис Васильевич, государи мои, не оставит в нужде людей, поднявшихся на защиту отечества.

   Партизанский отряд, вступивший в город поздним дождливым вечером, нашел у местных жителей самый радушный прием. Для дорогих гостей топились бани, варились пиво и брага, готовилось обильное угощение.

   Дом предводителя сиял яркими огнями. Здесь собрались командиры ополчения, именитые горожане и оставшиеся в уезде дворяне. Дениса и офицеров встречали торжественно, с шампанским. Семен Яковлевич, отечески обнимая Дениса, от преизбытка чувств даже прослезился:

   - Молодец, молодец! Меня-то, старика, ты не знаешь, а я уже давно знаком с тобою по рассказам сына. Таким и представлял!

   Денис, лишь в городе узнавший фамилию предводителя и почему-то не подумавший о возможном родстве его с павлоградским гусаром, изумился:

   - Как! Разве я имею честь видеть почтенного родителя доброго друга моего Степана Храповицкого?

   - Сынок наш, сынок единственный, - отозвалась, вытирая глаза, жена предводителя Татьяна Харитоновна. - Бывало, как приедет, только о вас и разговору...

   - Позвольте! Ведь насколько мне известно, Степан, коего видел я последний раз в Молдавии, служит теперь в армии Тормасова? - спросил Денис.

   - Совершенно верно, - подтвердил предводитель. - Майором Волынского уланского полка.

   - Месяц назад последнее письмо от него получили, - вздохнув, добавила Татьяна Харитоновна. - Писал Степушка, что, возможно, пошлют его в нашу сторону вербовать улан, обещал проведать, да, видно, не привел господь...

   - А вы знаете, господа, - обратившись к гостям, сказал Денис, - как впервые познакомился я со Степаном Семеновичем?

   И тут же, многое по привычке для красного словца прибавляя, Денис рассказал, при каких обстоятельствах пять лет назад морозным январским днем повстречался он со Степаном на Морунгенской дороге.

   Между хозяевами и гостями скоро установились непринужденные отношения. Зазвенели бокалы, зазвучали тосты. Денис и офицеры, окруженные общим вниманием, чувствовали себя как дома.

   Юхновское ополчение как нельзя более устраивало Дениса. Договориться о дальнейшем людям, стремившимся к одной цели, не представляло особого труда. Вопрос об оружии для местных ополченцев разрешился быстро. Семену Яковлевичу не пришлось даже просить.

   Юхновский отряд добровольно поступал под начальство Дениса, передавшего ополченцам отбитое у неприятеля военное имущество и обещавшего в ближайшие дни полностью всех вооружить. Семен Яковлевич и его помощники приняли на себя заботу о снабжении продовольствием всей партии и на собственные средства решили создать в Юхнове лазарет для раненых. Двадцать два помещика согласились служить в ополчении командирами. Через земство решили разослать по всем селам составленную Денисом прокламацию, призывавшую всех жителей встать на защиту отечества.

   Денис, довольный столь быстрым осуществлением одного из своих замыслов, впервые за время партизанского кочевья заснул в ту ночь на мягких хозяйских пуховиках безмятежным сном.

   ... На другой деньк обеду неожиданно приехал Степан Храповицкий. Он мало изменился за последние годы. Разве только раздался в плечах да гуще и пышней стали рыжие усы.

   Степан обнял родных и Дениса, встреча с которым его удивила и обрадовала, и тут же объявил:

   - Не хочется портить вам настроение, господа, но и скрывать печальную весть не в силах... Москва занята французами!

   Известие всех ошеломило. Несколько секунд никто не мог произнести ни слова. Лицо Семена Яковлевича покрылось багровыми пятнами, губы тряслись. На глаза у многих навернулись слезы. Денис, хотя и ожидал этого события и даже доказывал другим, что оно неминуемо, если отступление по Смоленской дороге будет продолжаться, все же почувствовал, как больно сжалось его сердце и спазмы сдавили горло.

   - Как? Москва?.. Отдана без боя? - наконец спросил он, делая усилие, чтобы справиться с охватившим его волнением.

   - Да, драться не пришлось, - со вздохом ответил Степан. - На военном совете в Филях позиции для сражения под Москвой были признаны непригодными...

   - А что же сталось с жителями?

   - Москвичи в большинстве своем выехали, а те, кто остался... разумеется, им придется не сладко... Говорят, солдаты Наполеона устроили неслыханный грабеж и жгут дома... Чуть не за сто верст я видел огромное зарево над городом...

   - Матушка наша... первопрестольная... - тихо произнес Семен Яковлевич и, будучи не в силах говорить дальше, поднес платок к глазам, отвернулся в сторону.

   - А где же теперь Кутузов и наша армия? - задал новый вопрос Денис.

   - Я оставил войска в Красной Пахре, откуда, как мне передавали, светлейший решил продолжать движение для заслона Калужской дороги, - ответил Степан. - Замечательно, что в армии настроение очень бодрое, никто о мире не помышляет...

   - Еще бы! Кому же в голову теперь придет мириться со злодеем! - воскликнул Денис, обрадованный хорошей вестью о настроении в армии. - Нет, как хотите, господа, я склонен думать, что наши войска, подкрепленные свежими резервами, и отряды партизанские в скором времени совершенно истребят неприятеля.

   - Дай бог, чтоб сбылось по-твоему, - отозвался Семен Яковлевич. - А тяжка, ох, как тяжка для россиянина, государи мои, потеря священного города нашего!

   - Позвольте ответить вам, батюшка, - вставил Степан, - словами Кутузова: с потерей Москвы не потеряна Россия!

   - Вот голос истинной мудрости, господа! - добавил Денис. - Не будем унывать и охлаждать рвения своего к защите того, что нам защищать надлежит...

   Понемногу все успокоились. Общий разговор оживился. Степан, ни на шаг не отходивший от Дениса, узнав о всех подробностях партизанских поисков, сразу загорелся желанием во что бы то ни стало принять в них участие.

   - Как хочешь, Денис Васильевич, а меня под свою команду бери, - заявил он. - Я ведь, сам знаешь, в партизанстве кое-что смыслю!

   - Я-то возьму с большой радостью, - ответил Денис, - да как начальство твое уломать?

   - Очень просто. Я прибыл в распоряжение генерала Шепелева; если ты напишешь от себя ходатайство Василию Федоровичу, он, не сомневаюсь, все устроит. Тем более обстоятельства таковы, что некоторые формальности легко обойти.

   - Хорошо, - согласился Денис. - Только, думается, в Калугу следует поехать тебе самому.

   - Разумеется. Сегодня же туда отправлюсь.

   - Кстати, если Бекетов не успел еще ничего добиться, может быть, сумеешь помочь ему. На всякий случай захватишь для его превосходительства Василия Федоровича второе мое красноречивое объяснение пользы единства в действиях. Бекетов что-то задержался. Я, признаться, опасаюсь, не заупрямился ли наш добрейший генерал?..

   Опасения, однако, не оправдались. Начальник калужского ополчения к предложению Дениса отнесся благосклонно, партизанский отряд под свое начальство милостиво принял и казачьи полки к нему присоединил. А Бекетова задержал на сутки п