Толстой Лев Николаевич - Война и мир. Первый вариант романа

лорнет. Рассказчик удивленно остановился. Анна Павловна испуганно перебила описание наслаждений, которые с таким вкусом описывал виконт.

   - Не томите нас, виконт, - сказала она.

   Виконт улыбнулся.

   - Наслаждение превращало часы в минуты, как вдруг послышался звонок, и испуганная горничная, дрожа, прибежала объ?явить, что звонит страшный бонапартовский мамелюк и что ужасный господин его уже стоит у подъезда...

   - Прелестно, - прошептала маленькая княгиня, втыкая иголку в работу, как будто в знак того, что интерес и прелесть истории мешают ей продолжать работу.

   Виконт оценил эту молчаливую похвалу и, благодарно улыбнувшись, хотел продолжать, когда в гостиную вошло новое лицо и произвело необходимую остановку.

  

  

  

   Новое лицо это был молодой князь Андрей Болконский, муж маленькой княгини. Не столько по тому, что молодой князь приехал так поздно, но все-таки был принят хозяйкой самым любезным образом, сколько по тому, как он вошел в комнату, было видно, что он один из тех светских молодых людей, которые так избалованы светом, что даже презирают его. Молодой князь был небольшого роста, весьма красивый, сухощавый брюнет, с несколько истощенным видом, коричневым цветом лица, в чрезвычайно изящной одежде и с крошечными руками и ногами. Все в его фигуре, начиная от усталого, скучающего взгляда до ленивой и слабой походки, представляло самую резкую противоположность с его маленькою, оживленною женой. Ему, видимо, все бывшие в гостиной не только были знакомы, но уж надоели ему так, что и смотреть на них и слушать их ему было очень скучно, потому что он вперед знал все, что будет. Из всех же прискучивших ему лиц лицо его хорошенькой жены, казалось, больше всех ему надоело. С кислою, слабою гримасой, портившей его красивое лицо, он отвернулся от нее, как будто подумал: "Тебя только недоставало, чтобы вся эта компания совсем мне опротивела". Он поцеловал руку Анны Павловны с таким видом, как будто готов был бог знает что дать, чтоб избавиться от этой тяжелой обязанности, и щурясь, почти закрывая глаза и морщась, оглядывал все общество.

   - У вас съезд, - сказал он тоненьким голоском и кивнул головой кое-кому, кое-кому подставил свою руку, предоставляя ее пожатию.

   - Вы собираетесь на войну, князь? - сказала Анна Павловна.

   - Генерал Кутузов, - сказал он, ударяя на последнем слоге зов как француз, снимая перчатку с белейшей, крошечной руки и потирая ею глаза, - генерал-аншеф Кутузов зовет меня к себе в адъютанты.

   - А Лиза, ваша жена?

   - Она поедет в деревню.

   - Как вам не грех лишать нас вашей прелестной жены?

   Молодой адъютант сделал выпяченными губами презрительный звук, какой делают только французы, и ничего не отвечал.

   - Андрей, - сказала его жена, обращаясь к мужу тем же кокетливым тоном, каким она обращалась и к посторонним, - подите сюда, садитесь, послушайте, какую историю рассказывает виконт о мадемуазель Жорж и Буонапарте.

   Андрей зажмурился и сел совсем в другую сторону, как будто не слышал жены.

   - Продолжайте, виконт, - сказала Анна Павловна. - Виконт рассказывал, как герцог Энгиенский бывал у мадемуазель Жорж, - прибавила она, обращаясь к вошедшему, чтобы он мог следить за продолжением рассказа.

   - Мнимое соперничество Буонапарте и герцога из-за Жорж, - сказал князь Андрей таким тоном, как будто смешно было кому-нибудь не знать про это, и повалился на ручку кресла. В это время молодой человек в очках, называемый мсье Пьер, со времени входа князя Андрея в гостиную не спускавший с него радостных, дружелюбных глаз, подошел к нему и взял его за руку. Князь Андрей так мало был любопытен, что, не оглядываясь, сморщил наперед лицо в гримасу, выражавшую досаду на того, кто трогает его, но, увидав улыбающееся лицо Пьера, улыбнулся тоже, и вдруг все лицо его преобразилось. Доброе и умное выражение вдруг явилось на нем.

   - Как? Ты здесь, кавалергард мой милый? - спросил князь радостно, но с покровительственным и надменным оттенком.

   - Я знал, что вы будете, - отвечал Пьер. - Я приеду к вам ужинать, - прибавил он тихо, чтобы не мешать виконту, который продолжал свой рассказ. - Можно?

   - Нет, нельзя, - сказал князь Андрей, смеясь и отворачиваясь, но пожатием руки давая знать Пьеру, что этого не нужно было спрашивать.

   Виконт рассказал, как мадемуазель Жорж умоляла герцога спрятаться, как герцог сказал, что он никогда ни перед кем не прятался, как мадемуазель Жорж сказала ему: "Ваше высочество, ваша шпага принадлежит королю и Франции", - и как герцог все-таки спрятался под белье в другой комнате, и как Наполеону сделалось дурно, и герцог вышел из-под белья и увидел перед собой Буонапарте.

   - Прелестно, восхитительно! - послышалось между слушателями.

   Даже Анна Павловна, заметив, что самое затруднительное место истории пройдено благополучно, и успокоившись, вполне могла наслаждаться рассказом. Виконт разгорелся и, грассируя, говорил с одушевлением актера...

   - Враг его дома, похититель трона, тот, кто возглавлял его нацию, был здесь, перед ним, неподвижно распростертый на земле и, может быть, при последнем издыхании. Как говорил великий Корнель: "Злобная радость поднималась в его сердце, и только оскорбленное величие помогло ему не поддаться ей".

   Виконт остановился и, сбираясь повести еще сильнее свой рассказ, улыбнулся, как будто успокаивая дам, которые уже слишком были взволнованы. Совершенно неожиданно во время этой паузы красавица княжна Элен посмотрела на часы, переглянулась с отцом и вместе с ним встала, и этим движением расстроила кружок и прервала рассказ.

   - Мы опоздаем, пап<, - сказала она просто, продолжая сиять на всех своею улыбкой.

   - Вы меня извините, мой милый виконт, - обратился князь Василий к французу, ласково притягивая его за рукав вниз к стулу, чтобы он не вставал. - Этот несчастный праздник у посланника лишает меня удовольствия и прерывает вас.

   - Очень мне грустно покидать ваш восхитительный вечер, - сказал он Анне Павловне.

   Дочь его, княжна Элен, слегка придерживая складки платья, пошла между стульев, и улыбка просияла еще светлее на ее прекрасном лице.

  

  

  

   Анна Павловна попросила виконта подождать ее и пошла проводить князя Василия с дочерью до другой комнаты. Пожилая дама, сидевшая прежде с тетушкой и потом изъявившая такой бестолковый интерес к истории виконта, торопливо встала и догнала князя Василия в передней.

   С лица ее исчезла вся прежняя притворность интереса. Доброе, исплаканное лицо ее выражало только беспокойство и страх.

   - Что же вы мне скажете, князь, о моем Борисе? - сказала она, догоняя его в передней (она выговаривала имя Борис с особенным ударением на о). - Я не могу оставаться дольше в Петербурге. Скажите, какие известия я могу привезти моему бедному мальчику?

   Несмотря на то, что князь Василий неохотно и почти неучтиво слушал пожилую даму и даже выказывал нетерпение, она ласково и трогательно улыбалась ему и, чтоб он не ушел, взяла его за руку.

   - Что вам стоит сказать слово государю, и он прямо будет переведен в гвардию, - просила она.

   - Поверьте, что я сделаю все, что могу, княгиня, - отвечал князь Василий, - но мне трудно просить государя; я бы советовал вам обратиться к Разумовскому, через князя Голицына, это было бы умнее.

   Пожилая дама носила имя княгини Друбецкой, одной из лучших фамилий России, но она была бедна, давно вышла из света и утратила прежние связи. Она приехала теперь, чтобы выхлопотать определение в гвардию своему единственному сыну. Только затем, чтоб увидеть князя Василия, она назвалась и приехала на вечер к Анне Павловне, только затем она слушала историю виконта. Она испугалась слов князя Василия; когда-то красивое лицо ее выразило почти презрение, но это продолжалось только минуту. Она опять улыбнулась и крепче схватилась за руку князя Василия.

   - Послушайте, князь, - сказала она, - я никогда не просила вас, никогда не буду просить, никогда не напоминала вам о дружбе моего отца к вам. Но теперь я Богом заклинаю вас, сделайте это для моего сына, и я буду считать вас благодетелем, - торопливо прибавила она. - Нет, вы не сердитесь, а вы обещайте мне. Я просила Голицына, он отказал. Будьте добрым человеком, каким вы всегда были, - говорила она, стараясь улыбаться, тогда как в ее глазах были слезы.

   - Пап<, мы опоздаем, - сказала, поворачивая свою красивую голову на античных плечах, княжна Элен, ожидавшая у двери.

   Но влияние в свете есть капитал, который надо беречь, чтоб он не исчез. Князь Василий знал это, и раз рассудив, что ежели бы он стал просить за всех, кто его просит, то вскоре ему нельзя было бы просить ни за кого, он редко употреблял свое влияние. В деле княгини Друбецкой он почувствовал, однако, после ее нового призыва, что-то вроде укора совести. Она напомнила ему правду: первыми шагами своими в службе он был обязан ее отцу. Кроме того, он видел по ее приемам, что она одна из тех женщин, особенно матерей, которые, однажды взяв себе что-нибудь в голову, не отстанут до тех пор, пока не исполнят их желания, а в противном случае готовы на ежедневные, ежеминутные приставания и даже на сцены. Это последнее соображение поколебало его.

   - Дорогая Анна Михайловна, - сказал он с своею всегдашней фамильярностью и скукой в голосе, - для меня почти невозможно сделать то, что вы хотите, но, чтобы доказать вам, как я люблю вас и чту память покойного графа, отца вашего, я сделаю невозможное. Сын ваш будет переведен в гвардию, вот вам моя рука. Довольны вы?

   И он пожал ее руку, дергая ее вниз.

   - Милый мой, вы благодетель! Я иного и не ждала от вас, - так лгала и унижалась мать, - я знала, как вы добры.

   Он хотел уйти.

   - Постойте, два слова. Раз он перейдет в гвардию... - она замялась. - Вы хороши с Михаилом Илларионовичем Кутузовым, рекомендуйте ему Бориса в адъютанты. Тогда бы я была покойна, и тогда бы уж...

   Анна Михайловна, будто цыганка, выпрашивала для сына тем больше, чем больше ей давали. Князь Василий улыбнулся.

   - Этого не обещаю. Вы не знаете, как осаждают Кутузова с тех пор, как он назначен главнокомандующим. Он мне сам говорил, что все московские барыни сговорились отдать ему всех своих детей в адъютанты.

   - Нет, обещайте, я не пущу вас, милый, благодетель мой...

   - Пап<, - опять тем же тоном повторила красавица, - мы опоздаем.

   - Ну, прощайте. Видите?

   - Так завтра вы доложите государю?

   - Непременно, а Кутузову не обещаю.

   - Нет, обещайте, обещайте, Василий, - сказала вслед ему Анна Михайловна, с улыбкой молодой кокетки, которая когда-то, должно быть, была ей свойственна, а теперь так не шла к ее истощенному, доброму лицу. Она, видимо, забыла свои годы и пускала в ход, по привычке, все старинные женские средства. Но как только он вышел, лицо ее опять приняло то же холодное, притворное выражение, которое было на нем прежде. Она вернулась к кружку, в котором виконт продолжал рассказывать, и опять сделала вид, что слушает, дожидаясь времени уехать, так как дело ее было сделано.

  

  

  

   Конец истории виконта был следующий:

   "Герцог Энгиенский достал из кармана флакон горного хрусталя, обделанный в золото, в котором были жизненные капли, подаренные его отцу графом Сен-Жерменом. Капли эти, как известно, имели свойство оживлять мертвого или почти мертвого, но их не надо было давать никому, кроме членов дома Конде. Посторонние лица, отведавшие капель, исцелялись так же, как и Конде, но делались непримиримыми врагами герцогского дома. Доказательством тому служит то, что отец герцога, желая исцелить умирающего коня, дал ему этих капель. Конь ожил, но покушался потом несколько раз погубить седока и раз понес его во время битвы в лагерь республиканцев. Отец герцога убил любимую лошадь. Несмотря на то, молодой и рыцарский герцог Энгиенский влил несколько капель в рот своего врага Буонапарте, и изверг ожил.

   - Кто вы? - спросил Буонапарте.

   - Родственник служанки, - отвечал герцог.

   - Ложь! - закричал Буонапарте.

   - Генерал, я без оружия, - отвечал герцог.

   - Ваше имя?

   - Я спас вам жизнь, - отвечал герцог.

   Герцог уехал, а капли подействовали, и Буонапарте почувствовал ненависть к герцогу и с того дня поклялся уничтожить несчастного и великодушного юношу. Через своих клевретов, узнав по забытому герцогом платку, на котором был вышит герб дома Конде, кто был его соперник, Буонапарте велел изобрести предлог заговора Пишегрю и Жоржа Кадудаля, схватил в Баденском герцогстве мученика-героя и убил его.

   - Ангел и демон. И вот каким образом было совершено самое ужасное преступление в истории.

   Этим заключил виконт свою историю и от избытка волнения перевернулся на стуле. Все молчали.

   - Убийство герцога было более чем преступление, виконт, - сказал князь Андрей, слегка улыбаясь, как будто он подсмеивался над виконтом, - это была ошибка.

   Виконт приподнял брови и развел руками. Жест его мог означать многое.

   - Но как вы находите всю эту последнюю комедию Миланского помазания? - сказала Анна Павловна. - И вот новая комедия: народы Генуи и Лукки изъявляют свои желания господину Буонапарте. И господин Буонапарте сидит на троне и исполняет желания народов. О, это восхитительно! Нет, от этого можно с ума сойти. Подумаешь, что весь свет потерял голову.

   Князь Андрей отвернулся от Анны Павловны, как будто в той мысли, что эти разговоры ни к чему не ведут.

   - "Бог мне дал корону. Беда тому, кто ее тронет", - произнес князь Андрей с гордостью, как будто то были его слова (слова Наполеона, сказанные при возложении короны). - Говорят, он был очень хорош, произнеся эти слова, - прибавил он.

   Анна Павловна строго взглянула на князя Андрея.

   - Надеюсь, - продолжала она, - что это была, наконец, та капля, которая переполнит стакан. Государи не могут долее терпеть этого человека, который угрожает всему.

   - Государи? Я не говорию о России, - сказал виконт учтиво и безнадежно: - государи! Но что они сделали для Людовика XVI, для королевы, для Елизаветы? Ничего! - продолжал он, одушевляясь. - И поверьте мне, они несут наказание за свою измену делу Бурбонов. Государи? Они шлют послов приветствовать похитителя престола.

   И он, презрительно вздохнув, опять переменил положение. Князь Ипполит, долго смотревший в лорнет на виконта, вдруг при этих словах повернулся всем телом к маленькой княгине и, попросив у нее иголку, стал показывать ей, рисуя иголкой на столе, герб Конде. Он растолковывал ей этот герб с таким значительным видом, как будто княгиня просила его об этом.

   - Герб Конде представляет щит с красными и синими узкими зазубренными полосками, - говорил он. Княгиня, улыбаясь, слушала.

   - Ежели еще год Буонапарте останется на престоле Франции, - продолжал виконт начатый разговор с видом человека, не слушающего других, но в деле, лучше всех ему известном, следящего только за ходом своих мыслей, - то дела пойдут слишком далеко интригой, насилием, изгнаниями, казнями. Общество, я разумею хорошее общество, французское, навсегда будет уничтожено, и тогда?

   Он пожал плечами и развел руками.

   - Император Александр, - сказала Анна Павловна с грустью, сопутствовавшей всегда ее речам об императорской фамилии, - объявил, что он предоставит самим французам выбрать образ правления. И я думаю, нет сомнения, что вся нация, освободившись от узурпатора, бросится в руки законного короля, - сказала Анна Павловна, стараясь быть любезнее с эмигрантом и роялистом.

   - О, если бы эта счастливая минута могла прийти! - сказал виконт, с благодарностью за внимание наклоняя голову.

   - А вы как думаете, мсье Пьер? - ласково спросила Анна Павловна у толстого молодого человека, которого неловкое молчание тяготило ее как любезную хозяйку. - Как вы думаете? Вы недавно из Парижа.

   Анна Павловна, ожидая ответа, улыбнулась виконту и другим, как будто говоря: я и с ним должна быть любезна; видите, я обращаюсь и к нему, хотя и знаю, что он ничего не может сказать.

  

  

  

   - Вся нация умрет за своего императора, за величайшего человека в мире! - вдруг безо всяких приготовлений, громко и запальчиво заговорил молодой человек, похожий на мужицкого парня, с таким видом, как будто он боялся, что его перебьют и что он не найдет после случая высказаться вполне. Он оглянулся на князя Андрея. Князь Андрей улыбнулся.

   - Величайшего гения нашего века, - продолжал Пьер.

   - Как? Это ваше мнение? Вы шутите! - вскрикнула Анна Павловна с испугом, происходившим не столько от слов, произнесенных молодым человеком, сколько от того одушевления, не гостинного и совершенно неприличного, которое выражалось в крупных и мясистых чертах молодого человека и преимущественно в звуке его голоса, который был слишком громок и, главное, естествен. Он не делал жестов, говорил прерывисто, изредка поправляя очки и оглядываясь, но по всей фигуре видно было, что теперь его ни?кто не остановит и что он выскажет всю свою мысль, не думая о приличиях. Молодой человек был похож на дикую невыезженную лошадь, которая до тех пор, пока она не в седле и не в хомуте, смирна, даже робка и ничем не отличается от других лошадей, но которая, как только на нее надета сбруя, вдруг начинает без всякой понятной причины подгибать голову, взвиваться и самым смешным образом козелкать, чему и сама не рада. Молодой человек, видимо, почуял сбрую и начал свои смешные козлы.

   - О Бурбонах никто и не думает теперь во Франции, - продолжал он, торопясь, чтоб его не перебили, и постоянно оглядываясь на князя Андрея, как будто в нем одном он ждал поддержки. - Не забудьте, что только три месяца, как я приехал из Парижа.

   Он говорил на отличном французском языке.

   - Господин виконт совершенно справедливо полагает, что будет поздно для Бурбонов через год. И теперь уже поздно. Роялистов нет больше. Одни бросили свое отечество, другие сделались бонапартистами. Все Сен-Жерменское предместье преклоняется перед императором.

   - Есть исключения, - сказал виконт снисходительно.

   Светская, привычная Анна Павловна беспокойно смотрела то на виконта, то на неприличного молодого человека и не могла себе простить того, что неосторожно пригласила этого юношу, не узнавши его прежде.

   Неприличный юноша был незаконный сын знаменитого богача и вельможи. Анна Павловна пригласила его из уважения к отцу и принимая в соображение то, что этот мсье Пьер только что приехал из-за границы, где он воспитывался.

   "Если б я знала, что он так дурно воспитан и бонапартист", - думала она, глядя на его большую стриженую голову и мясистые крупные черты. "Вот воспитание, какое дают теперь молодым людям, - думала она. - Сразу виден человек хорошего общества", - говорила она про себя, любуясь спокойствием виконта.

   - Почти все дворянство, - продолжал Пьер, - перешло к Бо?напарту.

   - Это говорят бонапартисты, - сказал виконт. - Теперь трудно узнать общественное мнение Франции.

   - По словам Бонапарта, - сказал князь Андрей, и невольно все обратились на его тихий, ленивый, но слышный всегда по своей самоуверенности голос, ожидая услышать, что же сказал Бонапарт.

   - "Я показал им путь славы, они не хотели, - продолжал князь Андрей после недолгого молчания, опять повторяя слова Наполеона: - я открыл им мои передние, они бросились толпой". Не знаю, до какой степени имел он право так говорить, но это зло, очень зло, - заключил он с кислою улыбкой и отвернулся.

   - Он имел право это сказать против роялистской аристократии; ее теперь нет во Франции, - подхватил Пьер, - а если есть, то она не имеет веса. А народ? Народ обожает великого человека, и народ избрал его. Народ не имеет предубеждения; он видел гения и героя величайшего в мире.

   - Если для некоторых и был героем, - сказал виконт, не отвечая молодому человеку и даже не глядя на него, но обращаясь к Анне Павловне и князю Андрею, - то после убийства герцога одним мучеником стало больше на небе, одним героем меньше на земле.

   He успели еще Анна Павловна и другие оценить этих слов виконта, как невыезженная лошадь уже продолжала свои забавные и непривычные козелки.

   - Казнь герцога Энгиенского, - продолжал Пьер, - была государственная необходимость, и я именно вижу величие души в том, что Наполеон не побоялся принять на себя одного ответственность в этом поступке.

   - Вы одобряете убийство, - страшным шепотом проговорила Анна Павловна.

   - Как, мсье Пьер, вы видите в убийстве величие души, - сказала маленькая княгиня, улыбаясь и придвигая к себе работу.

   - А! О! - сказали разные голоса.

   - Превосходно, - вдруг по-английски сказал князь Ипполит и принялся бить себя ладонью по коленке. Виконт только пожал плечами.

   - Хороший или дурной поступок убийство герцога? - сказал он, удивляя всех своим высокого тона хладнокровием. - Одно из двух...

   Пьер чувствовал, что дилемма эта была предложена ему так, что ответь он отрицательно, его заставят отречься от его восхищения к герою, ответь он положительно, что поступок хорош, бог знает что с ним случится. Он отвечал положительно, не боясь, что случится.

   - Поступок этот велик, как и все, что делает этот великий человек, - сказал он отчаянно, и не обращал внимания на ужас, выразившийся на всех лицах, кроме лица князя Андрея, и на презрительные пожатия плеч; он продолжал говорить один против очевидного нежелания хозяйки. Все, кроме князя Андрея, слушали его, удивленно переглядываясь. Князь же Андрей слушал с участием и тихою улыбкой.

   - Разве он не знал, - продолжал Пьер, - всей бури, которая поднимется против него за смерть герцога? Он знал, что ему придется за эту одну голову опять воевать со всею Европой, и он будет воевать, и опять будет победителем, потому что...

   - Вы русский? - спросила Анна Павловна.

   - Русский. Но победит, потому что он великий человек. Смерть герцога была необходима. Он гений, а гений тем и отличается от простых людей, что действует не для себя, но для человечества. Роялисты хотели опять зажечь внутреннюю войну и революцию, которую он подавил. Ему нужно было внутреннее спокойствие, и он казнию герцога показал такой пример, что Бурбоны перестали интриговать.

   - Но, милый мсье Пьер, - сказала Анна Павловна, пытаясь взять кротостью, - как вы называете интригами средства к возвращению законного престола?

   - Законна только народная воля, - отвечал он, - а она изгнала Бурбонов и передала власть великому Наполеону.

   И он торжественно посмотрел сверх очков на слушателей.

   - А! "Общественный договор", - тихо сказал виконт, видимо, успокаиваясь и узнав источник, из которого черпались доводы противника.

   - А после этого?! - воскликнула Анна Павловна.

   Но и после этого Пьер так же неучтиво продолжал свою речь.

   - Нет, - говорил он, все более и более одушевляясь, - Бурбоны и роялисты бежали от революции, они не могли понять ее. А этот человек стал выше ее, подавил ее злоупотребления, удержав все хорошее - и равенство граждан, и свободу слова и печати, и только потому приобрел власть.

   - Да, ежели бы он, взяв власть, отдал ее законному королю, - сказал виконт иронически, - тогда бы я назвал его великим человеком.

   - Он бы не мог этого сделать. Народ отдал ему власть только затем, чтоб он избавил его от Бурбонов, и потому что народ видел в нем великого человека. Революция сама была великое дело, - продолжал мсье Пьер, выказывая этим отчаянным и вызывающим вводным предложением свою великую молодость и желание все поскорее высказать.

   - Революция и цареубийство великое дело?!.. После этого...

   - Я не говорю про цареубийство. Когда явился Наполеон, революция уже сделала свое время, и нация сама отдалась ему в руки. Но он понял идеи революции и сделался ее представителем.

   - Да, идеи грабежа, убийства и цареубийства, - опять перебил иронический голос.

   - Это были крайности, разумеется, но не в них все значение, а значение в правах человека, в эмансипации от предрассудков, в равенстве граждан; и все эти идеи Наполеон удержал во всей их силе.

   - Свобода и равенство, - презрительно сказал виконт, как будто решившийся наконец серьезно доказать этому юноше всю глупость его речей, - все громкие слова, которые уже давно компрометировались. Кто же не любит свободы и равенства? Еще Спаситель наш проповедовал свободу и равенство. Разве после революции люди стали счастливее? Напротив. Мы хотели свободы, а Буонапарте уничтожает ее.

   Князь Андрей с веселою улыбкой посматривал то на мсье Пьера, то на виконта, то на хозяйку и, видимо, утешался этим неожиданным и неприличным эпизодом. В первую минуту выходки Пьера Анна Павловна ужаснулась, несмотря на свою привычку к свету, но, когда она увидала, что, несмотря на произнесенные Пьером святотатственные речи, виконт не выходил из себя, и когда она убедилась, что замять этих речей уже нельзя, она собралась с силами и, присоединившись к виконту, напала на оратора.

   - Но, милый мсье Пьер, - сказала Анна Павловна, - как же вы объясняете великого человека, который мог казнить герцога, наконец, просто человека, без суда и без вины?

   - Я бы спросил, - сказал виконт, - как мсье Пьер объясняет 18 брюмера. Разве это не обман? Это шулерство, вовсе не похожее на образ действий великого человека.

   - А пленные в Африке, которых он убил? - туда же сказала маленькая княгиня. - Это ужасно. - И она пожала плечиками.

   - Это проходимец, что бы вы ни говорили, - сказал князь Ипполит.

   Мсье Пьер не знал кому отвечать, оглянул всех, улыбнулся и улыбкой открыл неправильные черные зубы. Улыбка у него была не такая, какая у других людей, сливающаяся с неулыбкой. У него, напротив, когда приходила улыбка, то вдруг мгновенно исчезало серьезное и даже несколько угрюмое лицо, а являлось другое, детское, доброе, даже глуповатое и как бы просящее прощения.

   Виконту, который видел его в первый раз, стало ясно, что этот якобинец совсем не так страшен, как его слова. Все замолчали.

   - Как вы хотите, чтоб он всем отвечал вдруг? - отозвался голос князя Андрея. - Притом надо в поступках государственного человека различать поступки частного лица и полководца или императора. Мне так кажется.

   - Да, да, разумеется, - подхватил Пьер, обрадованный вы?ступившею ему подмогой. - Как человек, он велик на Аркольском мосту, в госпитале в Яффе, где он чумным подает руку, но...

   Князь Андрей, видимо, желавший смягчить неловкость речи Пьера, приподнялся, сбираясь ехать и подавая знак жене.

   - Трудно судить, - сказал он, - современных людей, потомки наши оценят.

   Вдруг князь Ипполит поднялся и, знаками рук останавливая всех и прося присесть, заговорил:

   - Сегодня мне рассказали прелестный московский анекдот: надо вас им попотчевать. Извините, виконт, я буду рассказывать по-русски, иначе пропадет вся соль анекдота.

   И князь Ипполит начал говорить по-русски таким выговором, каким говорят французы, пробывшие год в России. Все приостановились: так оживленно, настоятельно требовал князь Ипполит внимания к своей истории.

   - В Moscou есть одна барыня. И она очень скупой. Ей нужно было иметь два лакея за карета. И очень большой ростом. Это было ее вкусу. И она имела горничную еще большой росту. Она сказала...

   Тут князь Ипполит задумался, видимо, с трудом соображая.

   - Она сказала... да, она сказала: "Девушка, надень ливрей и поедем за мной, за карета, делать визиты".

   Тут князь Ипполит фыркнул и захохотал гораздо прежде своих слушателей, что произвело невыгодное для рассказчика впечатление. Однако многие, и в том числе пожилая дама и Анна Павловна, улыбнулись.

   - Она поехала. Незапно сделалась сильный ветер. Девушка потеряла шляпа, и длинны волоса расчесались...

   Тут он не мог уже более держаться и стал отрывисто смеяться и сквозь этот смех проговорил:

   - И весь свет узнал...

   Тем анекдот и кончился. Хотя и непонятно было, для чего он его рассказывает и для чего его надо было рассказать непременно по-русски, однако Анна Павловна и другие оценили светскую любезность князя Ипполита, так приятно закончившего неприятную и нелюбезную выходку мсье Пьера. Разговор после анекдота рассыпался на мелкие незначительные толки о будущем и прошедшем бале, спектакле, о том, когда и где кто увидится.

  

  

  

   Поблагодарив Анну Павловну за ее прелестный вечер, гости стали расходиться.

   Пьер был неуклюж. Толстый, широкий, с огромными руками, которые, казалось, были сотворены для того, чтобы ворочать пудовиками, он, как говорится, не умел войти в салон и еще менее умел из него выйти, то есть перед выходом поклониться, сказать что-нибудь особенно приятное. Кроме того, он был рассеян. Вставая, он вместо своей шляпы захватил треугольную шляпу с генеральским плюмажем и держал ее, дергая султан, до тех пор, пока генерал, как показалось Пьеру, озлобленно не попросил возвратить ее. Но вся его рассеянность и неуменье войти в салон и говорить в нем выкупались таким выражением благодушия и простоты, что, несмотря на все его недостатки, он невольно был симпатичен даже тем, кого приводил в неловкое положение. Анна Павловна повернулась к нему и, с христианской кротостью выражая прощение за его выходку, кивнула ему и сказала:

   - Надеюсь увидеть вас еще, но надеюсь тоже, что вы перемените свои мнения, мой милый мсье Пьер.

   Когда она сказала ему это, он ничего не ответил, только наклонился и показал всем еще раз свою улыбку, которая ничего не говорила, разве только вот что: "Мнения мнениями, а вы видите, какой я добрый и славный малый". И все, и Анна Павловна невольно почувствовали это.

   - Знаешь, мой милый, от твоих рассуждений могут полопаться стекла, - сказал князь Андрей, пристегивая саблю.

   - Не могут, - сказал Пьер, опустив голову и глядя через очки и останавливаясь. - Как же не видеть ни в революции, ни в Наполеоне ничего, кроме личных интересов Бурбонов. Мы сами не чувствуем, как много мы обязаны именно революции...

   Князь Андрей не стал слушать продолжения этой речи. Он вышел в переднюю и, подставив плечи лакею, накидывавшему ему плащ, равнодушно прислушивался к болтовне своей жены с князем Ипполитом, вышедшим тоже в переднюю. Князь Ипполит стоял возле хорошенькой беременной княгини и упорно смотрел прямо на нее в лорнет.

   - Идите, Анет, вы простудитесь, - говорила маленькая княгиня, прощаясь с Анной Павловной. - Это решено, - прибавила она тихо.

   Анна Павловна уже успела переговорить с Лизой о предполагаемом браке Анатоля с ее невесткой и просила княгиню действовать на мужа.

   - Я надеюсь на вас, милый друг, - сказала Анна Павловна тоже тихо, - вы напишете к ней и скажете мне, как отец посмотрит на дело. До свидания, - и она ушла из передней.

   Князь Ипполит подошел вплоть к маленькой княгине и, близко наклоняя к ней свое лицо, стал полушепотом что-то говорить ей.

   Два лакея, один княгинин, другой его, дожидаясь, когда они кончат говорить, стояли с шалью и рединготом и слушали их, непонятный им, французский говор с такими лицами, как будто они понимали, что говорится, но не хотели показывать этого. Княгиня, как всегда, говорила, улыбаясь, и слушала, смеясь.

   - Я очень рад, что не поехал к посланнику, - говорил князь Ипполит, - скука... Прекрасный вечер. Не правда ли, прекрасный?

   - Говорят, что бал будет очень хорош, - отвечала княгиня, вздергивая губку с усиками. - Все красивые женщины общества будут там.

   - Не все, потому что вас там не будет, не все, - сказал князь Ипполит, радостно смеясь и, схватив шаль у лакея, даже толкнул его и стал надевать ее на княгиню. От неловкости или умышленно, никто бы не мог разобрать этого, он долго не опускал рук, когда шаль уже была надета, и как будто обнимал молодую женщину.

   Она грациозно, но все улыбаясь, отстранилась, повернулась и взглянула на мужа. У князя Андрея глаза были закрыты, так он казался усталым и сонным.

   - Вы готовы? - спросил он жену, обводя ее взглядом. Князь Ипполит торопливо надел свой редингот, который у него по-новому был длиннее пяток, и, путаясь в нем, побежал на крыльцо за княгиней, которую лакей подсаживал в карету.

   - Княгиня, до свиданья, - кричал он, путаясь языком так же как и ногами.

   Княгиня, подбирая платье, садилась в темноте кареты, муж ее оправлял саблю; князь Ипполит, под предлогом подслуживания, мешал всем.

   - Па-азвольте, сударь, - обратился князь Андрей по-русски к князю Ипполиту, мешавшему ему пройти.

   Эта "па-азвольте, сударь" прозвучало таким холодным презрением, что князь Ипполит чрезвычайно торопливо посторонился, стал извиняться и нервически перекачиваться с ноги на ногу, как будто от свежей, не остывшей, жгучей боли.

   - Я тебя жду, Пьер, - послышался голос князя Андрея.

   Форейтор тронул, и карета загремела колесами. Князь Ипполит смеялся отрывисто, стоя на крыльце и дожидаясь виконта, которого он обещал довезти до дому...

   - Ну, мой дорогой, ваша маленькая княгиня очень мила, очень мила, - сказал виконт, усевшись в карету с Ипполитом. Он поцеловал кончики своих пальцев. - И совершенная француженка.

   Ипполит, фыркнув, засмеялся.

   - А знаете ли, вы ужасны с вашим невинным видом, - продолжал виконт. - Я жалею бедного мужа, бедного этого офицерика, который корчит из себя владетельную особу.

   Ипполит фыркнул еще и сквозь смех проговорил:

   - А вы говорили, что русские дамы хуже французских. Надо уметь взяться.

  

  

  

   Пьер, приехав вперед, как домашний человек, прошел в кабинет князя Андрея и тотчас же, по привычке, лег на диван, взял первую попавшуюся с полки книгу (это были Записки Цезаря) и принялся, облокотившись, читать их из середины с таким интересом, как будто он уже часа два вчитывался в них. Князь Андрей, приехав, прошел прямо в уборную и через пять минут вышел в кабинет.

   - Что ты сделал с госпожой Шерер? Она теперь совсем заболеет, - сказал он по-русски, входя к Пьеру в бархатной комнатной шубке и покровительственно, весело и дружески улыбаясь и потирая маленькие белые ручки, которые он, видимо, сейчас еще раз вымыл.

   Пьер поворотился всем телом так, что диван заскрипел, и обернул оживленное лицо к князю Андрею, покачивая головой.

   Пьер виновато кивнул.

   - Я только в три проснулся. Можете себе представить, что мы выпили впятером одиннадцать бутылок. (Пьер говорил вы князю Андрею, а тот говорил ему ты. Это так установилось между ними в детстве и не переменилось). - Отличные люди! Какой там англичанин - чудо!

   - Вот я никогда не понимал этого удовольствия, - сказал князь Андрей.

   - Да что вы! Вы совсем другой и удивительный человек во всем, - искренно сказал Пьер.

   - Опять у милого Анатоля Курагина?

   - Да.

   - Охота тебе с этой дрянью водиться.

   - Нет, право, он славный малый.

   - Дрянь! - коротко сказал князь Андрей и нахмурился. - Ипполит очень умный мальчик, не правда ли? - прибавил он.

   Пьер рассмеялся, затрясшись всем своим тяжелым телом так, что опять диван заскрипел. - "В Moscou была одна барыня", - повторил он сквозь смех.

   - А знаешь, он, право, добрый малый, - заступнически сказал князь. - Ну, что ж, ты решился, наконец, на что-нибудь? Кавалергард ты будешь или дипломат?

   Пьер сел на диван, поджав под себя ноги.

   - Можете себе представить, я все еще не знаю. Ни то, ни другое мне не нравится.

   - Но ведь надо на что-нибудь решиться? Отец твой ждет.

   Пьер с десятилетнего возраста был послан с гувернером-аббатом за границу, где он пробыл до двадцатилетнего возраста. Когда он вернулся в Москву, отец отпустил аббата и сказал молодому человеку: "Теперь ты поезжай в Петербург, осмотрись, заведи знакомства и подумай о выборе дороги. Я на все согласен. Вот тебе письмо к князю Василию, и вот тебе деньги. Пиши обо всем, я тебе во всем помогу". Пьер уже три месяца выбирал карьеру и ничего не делал. Про этот выбор и говорил ему князь Андрей. Пьер потер себе лоб.

   - Я понимаю военную службу; но вот что объясните мне, - сказал он. - Зачем вы - вы понимаете все - зачем вы идете на эту войну, против кого же? Против Наполеона и Франции. Ежели б это была война за свободу, я бы понял, я бы первый поступил в военную службу, но помогать Англии и Австрии против величайшего человека в мире... Я не понимаю, как вы идете?

   - Видишь ли, мой милый, - начал князь Андрей, может быть, невольно желая скрыть для самого себя неясность мысли и вдруг начиная по-французски и переменяя прежний искренний тон на гостинный и холодный, - на дело можно посмотреть совсем с другой точки зрения.

   И он, с таким видом, как будто все то, про что они говорили, было делом его собственным или близких ему людей, изложил Пьеру ходившее тогда в высших кружках петербургского общества воззрение на политическое назначение России в Европе в то время.

   Европа со времени революции страдает от войн. Причина войн, кроме честолюбия Наполеона, заключалась в неправильности европейского равновесия. Нужно было, чтоб одна великая держава искренно и беспристрастно взялась за дело и, составив союз, обозначила бы новые границы государствам и установила бы новое европейское равновесие и новое народное право, в силу которого война оказывалась бы невозможною и все недоразумения между государствами решались бы посредничеством. Эту бескорыстную роль брала на себя Россия в предстоявшей войне. Россия будет стремиться только к тому, чтобы возвратить Францию в границы 1796 года, предоставляя самим французам выбор образа правления, также к возобновлению независимости Италии, Цизальпийского королевства, нового государства двух Бельгий, нового Германского Союза и даже к восстановлению Польши.

   Пьер внимательно слушал, несколько раз порываясь вступить в спор, но удерживаясь из уважения к своему другу.

   - Видишь ли ты, что мы на этот раз не так глупы, как это кажется? - заключил князь Андрей.

   - Да, да, но почему ж этот план не предложат самому Наполеону? - прервал Пьер. - Он первый принял бы его, ежели этот план чистосердечен; он поймет и полюбит всякую великую мысль.

   Князь Андрей помолчал и потер своею маленькою ручкой лоб.

   - Кроме того, я иду... - Он остановился. - Я иду потому, что та жизнь, которую я веду здесь, эта жизнь - не по мне!

   - Отчего? - удивленно спросил Пьер.

   - Оттого, моя душа, - вставая и улыбаясь, сказал князь Андрей, - что виконту и Ипполиту таскаться по гостиным и перебирать вздор и рассказывать сказочки пpo мадемуазель Жорж и про "девушка" - это прилично, а мне роль эта не годится. Довольно с меня ее, - прибавил он.

   Пьер взглядом выразил свое согласие.

   - Но вот еще что. Что такое Кутузов? И что такое быть адъютантом? - спросил Пьер с тою редкою наивностью, которая бывает у молодых людей, не боящихся обличить вопросом свое незнание.

   - Это ты только можешь не знать, - улыбаясь и качая голов