Сервантес Мигель Де - Дон-Кихот Ламанчский (Часть вторая)

сумасшеств³я, я ему доставилъ обладан³е островомъ, то теперь, просвѣтлѣвъ умомъ, я бы сдѣлалъ его, еслибъ могъ, обладателемъ королевства; онъ заслуживаетъ этого своимъ простодуш³емъ, искренностью и вѣрностью. Обратясь за тѣмъ къ Санчо, онъ сказалъ ему: "другъ мой! Прости мнѣ, что увлекшись мечтой о существован³и странствующимъ рыцарей, я въ порывѣ безумства увлекъ и тебя и выставилъ тебя напоказъ людямъ; такимъ же полуумнымъ, какимъ былъ я самъ".

   - Увы! отвѣчалъ заливаясь слезами Санчо. Не умирайте мой добрый господинъ, живите, живите еще много лѣтъ; вѣрьте мнѣ, величайшая глупость, какую можно сдѣлать на свѣтѣ, это убить самого себя, предавшись безвыходному унын³ю. Вставайте-же, пересильте себя и станемъ бродить пастухами по полямъ; какъ знать? быть можетъ, гдѣ-нибудь за кустомъ мы найдемъ къ вашей радости разочарованную Дульцинею. Если васъ убиваетъ мысль о вашемъ поражен³и, сложите вину на меня; скажите, что васъ свалили съ коня, потому что я дурно осѣдлалъ его. И развѣ не читали вы въ вашихъ книгахъ, что рыцарямъ не въ диковинку побѣждать другъ друга, и что такой сегодня побѣждаетъ, котораго самого побѣдятъ завтра.

   - Истинная правда, подхватилъ Карраско. Санчо какъ нельзя болѣе правъ.

   - Полноте, друзья мои! прервалъ ихъ Донъ-Кихотъ; я былъ сумасшедшимъ, но теперь мнѣ возвращенъ разсудокъ; я былъ когда-то Донъ-Кихотомъ Ламанческимъ, но повторяю, теперь вы видите во мнѣ не Донъ-Кихота, а Алонзо Кихано. Пусть-же мое чистосердечное раскаян³е возвратитъ мнѣ ваше прежнее уважен³е. Господинъ нотар³усъ! прошу васъ продолжать:

   "Завѣщеваю все мое движимое и недвижимое и имущество находящейся здѣсь внучкѣ моей Антонинѣ Кихано и поручаю передать ей по уплатѣ всѣхъ суммъ, отказанныхъ мною разнымъ лицамъ, начиная съ уплаты жалованья госпожѣ экономкѣ за все время службы у меня, и двадцати червонцевъ, которые я дарю ей на гардеробъ. Назначаю душеприкащиками моими находящихся здѣсь священника и бакалавра Самсона Карраско.

   "Желаю, чтобы будущ³й мужъ племянницы моей, Антонины Кихано, не имѣлъ понят³я о рыцарскихъ книгахъ. если же она выйдетъ замужъ вопреки изъявленному мною желан³ю, считать ее лишенной наслѣдства и все мое имущество передать въ распоряжен³е моихъ душеприкащиковъ, предоставляя имъ право распорядиться имъ, по ихъ усмотрѣн³ю.

   "Прошу еще находящихся здѣсь моихъ душеприкащиковъ, если придется имъ встрѣтить когда-нибудь человѣка, написавшаго книгу подъ заглав³емъ: вторая часть Донъ-Кихота Ламанчскаго, убѣдительно попросить его отъ моего имени, простить мнѣ что я неумышленно доставилъ ему поводъ написать столько вздору; пусть они скажутъ ему, что умирая, я глубоко сожалѣлъ объ этомъ".

   Когда духовная была подписана и скрѣплена печатью, лишенный послѣднихъ силъ Донъ-Кихотъ опрокинулся безъ чувствъ на постель. Ему поспѣшили подать помощь, но она оказалась напрасной: въ продолжен³е послѣднихъ трехъ дней онъ лежалъ почти въ безпробудномъ обморокѣ. Не смотря на страшную суматоху, поднявшуюся въ домѣ умиравшаго, племянница его кушала однако съ обычнымъ апетитомъ; экономка и Санчо тоже не слишкомъ убивались:- ожидан³е скораго наслѣдства подавило въ сердцахъ ихъ то сожалѣн³е, которое они должны были бы, повидимому, чувствовать, при видѣ покидавшаго ихъ человѣка.

   Наконецъ Донъ-Кихотъ умеръ, исполнивъ послѣдн³й христ³анск³й долгъ и пославъ не одно проклят³е рыцарскимъ книгамъ. Нотар³усъ говорилъ, что онъ не читалъ ни въ одной рыцарской книгѣ, чтобы какой-нибудь странствующ³й рыцарь умеръ на постели такой тихо христ³анскою смертью, какъ Донъ-Кихотъ, отошедш³й въ вѣчность среди неподкупныхъ рыдан³й всѣхъ окружавшихъ его болѣзненный одръ. Священникъ просилъ нотар³уса формально засвидѣтельствовать, что дворянинъ Алонзо Кихано, прозванный добрымъ и сдѣлавш³йся извѣстнымъ подъ именемъ Донъ-Кихота Ламанчскаго перешелъ отъ жизни земной къ жизни вѣчной, чтобы не позволить какому-нибудь самозванцу Сидъ Гамедъ-Бененгели воскресить покойнаго рыцаря и сдѣлать его небывалымъ героемъ безконечныхъ истор³й.

   Таковъ былъ конецъ знаменитаго рыцаря Донъ-Кихота Ламанчскаго. Сидъ Гамедъ-Бененгели не упоминаетъ о мѣстѣ рожден³я его, вѣроятно съ намѣрен³емъ заставить всѣ города и мѣстечки Ламанча спорить о высокой чести быть его родиной, подобно тому, какъ семь городовъ оспаривали одинъ у другаго честь быть родиной Гомера. Умолчимъ о рыдан³яхъ Санчо, племянницы и экономки; пройдемъ молчан³емъ и своеобразныя эпитаф³и, сочиненныя къ гробу Донъ-Кихота, упомянемъ только объ одной, написанной Самсономъ Карраско; вотъ она:

   "Здѣсь лежитъ прахъ безстрашнаго гидальго, котораго не могла ужаснуть сама смерть, раскрывая предъ нимъ двери гроба. Не страшась никого въ этомъ м³рѣ, который ему суждено было удивить и ужаснуть, онъ жилъ какъ безумецъ, и умеръ какъ мудрецъ".

   - Здѣсь мудрый Сидъ-Гамедъ Бененгели положилъ свое перо и воскликнулъ, обращаясь въ нему: О перо мое, хорошо или дурно очиненное, - не знаю - отнынѣ станешь висѣть ты на этой мѣдной проволокѣ, и проживешь на ней мног³е и мног³е вѣки, если только не сниметъ и не осквернитъ тебя какой-нибудь бездарный историкъ. Но прежде чѣмъ онъ прикоснется въ тебѣ, ты скажи ему:

   "Остановись, остановись, измѣнникъ! да не коснется меня ничья рука! Мнѣ, мнѣ одному, король мой, предназначено совершить этотъ подвигъ".

   Да, для меня одного родился Донъ-Кихотъ, какъ я для него.

   Онъ умѣлъ дѣйствовать, а я - писать. Мы составляемъ съ нимъ одно тѣло и одну нераздѣльную душу, на перекоръ какому-то самозванному тордегиласскому историку, который дерзнулъ или дерзнетъ писать своимъ грубымъ, дурно очиненнымъ страусовымъ перомъ похожден³я моего славнаго рыцаря. Эта тяжесть не по его плечамъ, эта работа не для его тяжелаго ума, и если ты когда-нибудь встрѣтишь его, скажи ему, пусть не тревожитъ онъ усталыхъ и уже тлѣющихъ костей Донъ-Кихота; пусть не ведетъ онъ его, на перекоръ самой смерти въ старую Кастил³ю, {Авеланеда обѣщалъ описать въ третьей части похожден³я Донъ-Кихота въ старой Кастил³и.} вызывая его изъ могилы, гдѣ онъ лежитъ вытянутымъ во весь ростъ, не имѣя возможности совершить уже трет³й выѣздъ. Чтобы осмѣять всѣ выѣзды странствующихъ рыцарей, довольно и тѣхъ двухъ, которые онъ совершилъ на удивлен³е и удовольств³е всѣмъ - до кого достигла вѣсть о немъ въ близкихъ и далекихъ краяхъ. Сдѣлавши это, ты исполнишь христ³анск³й свой долгъ, подашь благой совѣтъ желающему тебѣ зла, а я - я буду счастливъ и гордъ, считая себя первымъ писателемъ, собравшимъ отъ своихъ писан³й всѣ тѣ плоды, которыхъ онъ ожидалъ. Единымъ моимъ желан³емъ было предать всеобщему посмѣян³ю сумазбродно лживыя рыцарск³я книги, и, пораженныя на смерть истинной истор³ей моего Донъ-Кихота, онѣ тащатся уже пошатываясь и скоро падутъ и во вѣки не подымутся. - Прощай!