Сервантес Мигель Де - Дон-Кихот Ламанчский (Часть вторая)

заискивая напередъ ничьего расположен³я, прямо и безъ обиняковъ, разсказать, какого рода ваше несчаст³е. Будьте увѣрены, что васъ слушаютъ люди, съумѣющ³е помочь, или по крайней мѣрѣ сочувствовать вамъ.

   Услышавъ это, Долорида готова была броситься и даже бросилась къ ногамъ Донъ-Кихота, и, силясь обнять ихъ, воскликнула: "передъ твоими ногами и стопами, какъ передъ поддержкой и опорой странствующаго рыцарства, склоняюсь я, непобѣдимый рыцарь, и хочу облобызать эти самыя ноги, отъ ступней которыхъ я жду и ожидаю исцѣлен³я скорбей моихъ. О, мужественный странствователь, омрачивш³й и далеко отъ себя удаливш³й своими истинными подвигами, сказочные подвиги Амадисовъ, Бел³анисовъ и Эспланд³ановъ." Обратясь затѣмъ къ Санчо и взявъ его за руку, Долорида сказала ему: "и ты вѣрнѣйш³й изъ всѣхъ оруженосцевъ, служившихъ странствующимъ рыцарямъ въ вѣкахъ настоящихъ и прошлыхъ, ты, чья доброта длиннѣе бороды спутника моего Трифалдина, славься тѣмъ, что служа великому Донъ-Кихоту, ты служишь въ извлечен³и всемъ безчисленнымъ рыцарямъ, опоясывавшимъ себя когда бы то не было мечомъ. Заклинаю тебя твоею вѣрностью, твоей добротой, будь моимъ заступникомъ и ходатаемъ передъ твоимъ господиномъ, да поможетъ онъ, не медля ни минуты, этой всеумиленнѣйшей и пренесчастнѣйшей графинѣ".

   - Милая дама! отвѣчалъ Санчо; пусть моя доброта длиннѣе бороды вашего оруженосца, - это для меня не важно; важно то, что бы разлучаясь съ жизнью, душа моя не оказалась бы безъ бороды, а до здѣшнихъ бородъ, право, мнѣ нѣтъ никакого дѣла. И я, безъ всякихъ упрашиван³й и выпрашиван³й вашихъ, попрошу моего господина, - я знаю онъ меня любитъ, особливо теперь, когда у него есть одно дѣло до меня, - помочь вашей милости, чѣмъ онъ можетъ. Но разскажите ваши несчаст³я и предоставьте дѣлу сдѣаться самому; никто, въ такомъ случаѣ, повѣрьте, не останется въ накладѣ.

   Герцогъ и герцогиня, устроивш³е это приключен³е, умирали со смѣху, слушая всѣ эти рѣчи и удивляясь искуству и ловкости графини Трифадлы.

   Сѣвши на свое мѣсто, графиня такъ начала свой разсказъ: "въ славномъ царствѣ Кандаѣ, находящемся между великимъ Талробаномъ и южнымъ моремъ, въ двухъ миляхъ отъ Комаринсуаго мыса, царствовала королева дона-Магонц³я, вдова своего повелителя и мужа, короля Архипелага. Отъ брака ихъ произошла на свѣтъ инфанта Антономаз³я, наслѣдница королевства; эта инфанта Антономаз³я воспитывалась и возрастала подъ моимъ опекунствомъ и надзоромъ; такъ какъ я была самая древняя и самая благородная дуэнья ея матери. Переживая день за днемъ, воспитанница моя достигла, наконецъ, четырнадцатилѣтняго возраста и стала такой красавицей, что сама природа не могла создать ничего лучше. Но кромѣ того, что она была красавица, она въ добавокъ вовсе не была дура; а напротивъ, такъ-же умна, какъ прекрасна, а была она, да есть и теперь, - если только неумолимыя Парки и ревнивая судьба не пересѣкли нити ея жизни, чего онѣ, конечно, не сдѣлали: - небо не могло дозволить, чтобы землѣ причиненъ былъ такой страшный вредъ, чтобы кисть прекраснѣйшаго винограда была сорвана зеленою съ вѣтви; если-жъ этого не случилось, такъ, повторяю, она остается и теперь прекраснѣйшей особой на землѣ. Въ эту прекраснѣйшую особу, которую не можетъ достойно восхвалить мой неповоротливый, тяжелый языкъ, влюблялось безчисленное множество туземныхъ и иностранныхъ принцевъ. И между ними, одинъ простой, при дворѣ находивш³йся, рыцарь, разсчитывая на свою молодость, красоту, живость своего ума и свои достоинства, дерзнулъ обратить взоры на эту чудесную красоту. Если вашему велич³ю не скучно слушать меня, такъ я вамъ скажу, что этотъ рыцарь былъ поэтъ, знаменитый танцоръ и къ тому еще не то что игралъ, а почти говорилъ на гитарѣ; наконецъ, онъ такъ мастерски дѣлалъ птичьи клѣтки, что могъ бы, въ случаѣ нужды, добывать себѣ средства въ жизни однимъ этимъ искуствомъ. Подобнаго рода достоинства и таланты могутъ перевернуть гору, не то что сердце слабой дѣвушки, и однако они не могли бы одолѣть крѣпости моей воспитанницы, еслибъ безстыдный воръ не употребилъ сначала всѣхъ своихъ усил³й - одолѣть меня саму. Этотъ извращенный бездѣльникъ задумалъ прежде всего прельстить меня и заставить увлеченную имъ, легкомысленную гувернантку вручить ему ключи отъ крѣпости, ввѣренной ея охранен³ю. Одинъ Богъ знаетъ какими талисманами обворожилъ онъ меня и подчинилъ себѣ мою волю. Въ особенности пошатнулъ онъ и опрокинулъ твердость мою нѣсколькими куплетами, которые онъ напѣвалъ, по ночамъ, подъ рѣшетчатымъ окномъ моимъ, выходившимъ на маленькую улицу, гдѣ онъ обыкновенно гулялъ; одинъ куплетъ, если память не измѣняетъ мнѣ, былъ такой:

  

   Пронзилъ мнѣ душу милый врагъ,

   Ее томятъ и боль и страхъ;

   И чтобъ сильнѣй меня терзать,

   Онъ молча мнѣ велитъ страдать.

  

   Куплетъ этотъ показался мнѣ золотымъ, а голосъ, пропѣвш³й его - медовымъ. Видя до какой бѣды довели меня эти куплеты, я подумала что правъ былъ Платонъ, совѣтуя изгонять изъ благоустроенныхъ государствъ поэтовъ. Право, ихъ слѣдовало бы изгнать, по крайней мѣрѣ эротическихъ; потому что они пишутъ стихи, не въ родѣ жалобныхъ пѣсней маркиза мантуанскаго, которыя забавляютъ женщинъ и заставляютъ плакать дѣтей, а что-то въ родѣ сладкихъ терн³евъ, пронзающихъ душу и сжигающихъ ее, какъ громъ, не трогая платья. Кромѣ того пѣлъ онъ еще такой куплетъ:

  

   Приди, о, смерть, пр³йди, но только

   Таинственно и тихо такъ,

   Чтобы не ожилъ какъ-нибудь я

   Отъ радости, что я умру.

  

   и иного другихъ куплетовъ пѣлъ онъ мнѣ въ этомъ родѣ, то есть въ такомъ, который очаровываетъ въ пѣн³и и восхищаетъ въ чтен³и. О, Боже, что у насъ дѣлалось, когда наши поэты принимались сочинять такъ называемыя seguidillos, бывш³я въ большой модѣ въ Кандаѣ. Можно сказать, что въ нихъ танцовала душа, волновалось тѣло, заливался смѣхъ и восторгались всѣ чувства. Право, повторяю, всѣхъ этихъ пѣвцовъ и трубадуровъ слѣдовало бы выселить на как³е-нибудь пустынные острова; хотя, впрочемъ, виноваты не они, а тѣ простяки, которые ихъ хвалятъ и тѣ глупцы, которые имъ вѣрятъ. И еслибъ я была такой хорошей дуэньей, какой мнѣ слѣдовало быть, я конечно, не растаяла бы отъ ихъ сладкихъ словъ и не вѣрила бы подобнымъ изрѣчен³ямъ: я живу умирая, сгораю во льду, мерзну съ огнѣ, надѣюсь безъ надежды, я, уѣзжая, остаюсь и другимъ такимъ же прелестямъ, которыми наполнены ихъ писан³я. И чего не наговорятъ они, когда пустятся обѣщать фениксъ Арав³и, корону Ар³аны, коней солнца, перлы южнаго моря, золото Пактола и бальзамъ Понко³а. У нихъ какъ то особенно быстро начинаетъ бѣгать перо, когда имъ приходитъ охота обѣщать то, - это впрочемъ имъ ничего не стоитъ - чего они никогда не въ состоян³и будутъ дать. Но, несчастная, что я дѣлаю, чѣмъ я занимаюсь? Какая глупость, какое неблагоразум³е, заставляетъ меня разсказывать чуж³е грѣхи, когда на душѣ у меня лежитъ столько собственныхъ. О, горе мнѣ, горе! Не стихи побѣдили меня, а моя собственная глупость, не серенады разнѣжили меня, а мое преступное неблагоразум³е. Мое невообразимое невѣжество, моя слабая сообразительность открыла дорогу и приготовила успѣхъ донъ-Клав³ю, - такъ звался тотъ рыцарь, о которомъ я говорю. При моемъ посредничествѣ, подъ моимъ покровительствомъ, онъ приходилъ не одинъ, а много разъ въ спальню Антономаз³и, обманутой не имъ, а мною; приходилъ онъ къ ней, правда, подъ именемъ законнаго мужа, потому что, хотя я и грѣшница, а никогда бы не позволила, чтобы донъ-Клав³о прикоснулся въ подошвѣ туфлей Антономаз³и, не сдѣлавшись прежде ея мужемъ; нѣтъ, нѣтъ, этого бы я никогда не позволила. Замужество должно непремѣнно предшествовать подобнаго рода дѣламъ, тогда только я соглашусь вмѣшаться въ нихъ. И въ этомъ дѣлѣ была только одна дурная сторона, именно неравенство съ обѣихъ сторонъ; донъ-Клав³о былъ простымъ рыцаремъ, а инфанта Антономаз³я наслѣдницей царства. Въ течен³и нѣкотораго времени она скрывала эту интригу, отводила отъ нее глаза, но скоро особенно сильное развит³е стана Антономаз³и должно было, какъ мнѣ казалось, выдать ея тайну. Это заставило задуматься насъ всѣхъ, и мы, посовѣтовавшись втроемъ, сообща рѣшили, что прежде чѣмъ вполнѣ обнаружится несчаст³е, случившееся съ Антономаз³ей, донъ-Клав³о попроситъ руку ея у великаго викар³я, въ силу даннаго донъ-Клав³ю Антономаз³ей письменнаго обѣщан³я - быть его женою, - написаннаго и утвердившагося въ умѣ моемъ съ такою силою, что самъ Самсонъ не вырвалъ бы его оттуда. Мы показали вивар³ю письмо Антономаз³и, открывшей свою тайну безъ всякой особенной формальности, и викар³й засвидѣтельствовалъ все это у одного честнаго придворнаго алгазила.

   - Какъ, воскликнулъ Санчо, въ Кандаѣ тоже водятся поэты, алгазилы и seguidillos? Клянусь Богомъ, м³ръ, какъ видно, вездѣ одинъ и тотъ же. Но, госпожа Трифалды, поторопитесь вы немного съ вашимъ разсказомъ, потому что уже не рано, и я умираю отъ любопытства узнать, чѣмъ окончилась эта длинная истор³я.

   - Это я вамъ сейчасъ скажу, отвѣтила графиня.

  

  

   Всякое слово, сказанное Санчо, приводило въ восторгъ герцогиню и выводило изъ себя Донъ-Кихота, и онъ велѣлъ наконецъ своему оруженосцу замолчать.

   - Послѣ многихъ спросовъ, запросовъ и отвѣтовъ, продолжала Долорида, велик³й викар³й, принимая во вниман³е, что инфанта не отказывается ни отъ чего, сказаннаго ею прежде, рѣшилъ дѣло въ пользу донъ-Клав³о и объявилъ инфанту его законной супругой. Это до такой степени огорчило королеву дону-Магонц³ю, мать инфанты Антономаз³и, что черезъ три дня мы ее похоронили.

   - Она должно быть умерла? замѣтилъ Санчо.

   - Должно быть, сказалъ Трифалдинъ; - въ Кандаѣ не хоронятъ живыхъ.

   - Но мы видѣли господинъ оруженосецъ, отвѣтилъ Санчо, какъ хоронили людей въ обморокѣ, считая ихъ мертвыми, и этой королевѣ Магонц³и, какъ мнѣ кажется, тоже лучше было бы очутиться въ обморокѣ, чѣмъ въ могилѣ; потому что пока человѣкъ живетъ отъ всего можно найти лекарство. Къ тому же, инфанта эта не такихъ же ужасовъ надѣлала, чтобы было отъ чего умирать. Другое дѣло, еслибъ она вышла замужъ за какого-нибудь пажа или лакея, какъ это случается съ другими дѣвицами, тогда, конечно, бѣдѣ уже нельзя было бы пособить, но выйти за мужъ за такого прекраснаго рыцаря и дворянина, какимъ представили его намъ, такъ если даже это глупость, все же не Богъ знаетъ какая. И если вѣрить словамъ моего господина, который стоитъ здѣсь и не позволитъ мнѣ соврать, то выходитъ, что такъ же какъ изъ монаховъ дѣлаютъ епископовъ, такъ изъ рыцарей, особенно если они странствующ³е, дѣлаютъ императоровъ и королей.

   - Ты правъ, Санчо, замѣтилъ Донъ-Кихотъ; странствующ³й рыцарь, при малѣйшей удачѣ, можетъ очень легко сдѣлаться величайшимъ владыкою въ м³рѣ. Но прошу васъ, дона-Долорида, продолжайте вашъ разсказъ; вамъ осталось, если не ошибаюсь, разсказать горечь этой сладкой до сихъ поръ истор³и.

   - Да, да, горечь! воскликнула графиня, такую горечь, въ сравнен³и съ которой полынь покажется сладкою и лавровый листъ вкуснымъ.

   - Едва мы успѣли похоронить, продолжала она, не обмершую, а дѣйствительно умершую королеву; едва успѣли мы покрыть ее землей и сказать ей послѣднее прости, какъ вдругъ на могильномъ холмѣ ея появился верхомъ, на деревянномъ конѣ, молочный братъ Магонц³и, жесток³й великанъ, и въ добавокъ волшебникъ, Маламбруно. Чтобы отмстить смерть своей молочной сестры, наказать дерзость донъ-Клав³о и слабость Антономаз³и, онъ при помощи своего проклятаго искуства оставилъ очарованными обоихъ любовниковъ на самой могилѣ королевы, обративъ Антономаз³ю въ бронзоваго урода, а любовника ея въ страшнаго крокодила изъ какого-то неизвѣстнаго металла. Посреди ихъ онъ воздвигъ столбъ, тоже изъ неизвѣстнаго металла, на которомъ было написано по сир³ански, въ переводѣ на языкъ вандайск³й и потомъ на испанск³й выйдетъ слѣдующее: два любовника не воспр³ймутъ своего первобытнаго вида, пока мужественный Ламанчецъ не сразится со мною на поединкѣ. Только его высокому мужеству судьба судила привести къ концу это неслыханное приключен³е. Вынувъ потомъ изъ ноженъ широк³й и неизмѣримый мечъ свой и схвативъ меня за волосы, онъ намѣревался пронзить мнѣ горло и снести съ плечь мою голову. Мой голосъ замеръ, я вся затряслась и почувствовала себя очень не хорошо; сдѣлавши, однако, надъ собою нѣкоторое усил³е, я сказала ему дрожащимъ голосомъ что-то такое, что остановило исполнен³е его жестокаго намѣрен³я. Велѣвши за тѣмъ привести изъ дворца всѣхъ этихъ дамъ, выругавъ насъ за наши грѣхи и горько попрекнувъ обычаи дуэн³й, ихнюю хитрость, ихн³я нечистыя продѣлки и еще болѣе нечистыя интриги; обвинивъ ихъ всѣхъ, такимъ образомъ, въ моей винѣ, онъ сказалъ, что не хочетъ предавать насъ смертной казни, во предаетъ другимъ, болѣе продолжительнымъ мукамъ, именно нескончаемой гражданской смерти. Въ ту минуту, какъ онъ проговорилъ это, мы почувствовали, что на нашихъ лицахъ открылись всѣ поры, и что насъ, какъ будто кололи иголками въ эти мѣста; мы поспѣшили поднести наши руки въ лицу, и тогда замѣтили, что всѣ мы сдѣлались такими, какими вы насъ видите".

   Въ ту же минуту Долорида и друг³я дуэньи приподняли вуали и открыли бородатыя лица съ самыми разнообразными бородами: русыми, черными, сѣдыми, бѣлыми.

   Увидѣвъ бородатыхъ женщинъ, герцогъ и герцогиня поражены были, повидимому, несказаннымъ удивлен³емъ, Донъ-Кихотъ и Санчо не вѣрили глазамъ своимъ, остальные зрители просто ужаснулись. Трифалды между тѣмъ продолжала: "вотъ какъ наказалъ насъ жесток³й, безчеловѣчный Маланбруно. Онъ покрылъ свѣжесть и бѣлизну нашихъ лицъ своими жесткими шелками, и зачѣмъ не снялъ онъ нашихъ головъ своимъ страшнымъ мечомъ. Вмѣсто того, чтобы омрачить свѣтъ нашихъ лицъ густой, покрывающей насъ щетиной; вѣдь если мы станемъ считать, господа.... то есть, я хочу сказать, я бы хотѣла это сказать съ глазами, водоточивыми, какъ фонтаны, но моря слезъ, извлеченныхъ изъ нашихъ глазъ постояннымъ видомъ нашего несчаст³я, сдѣлали ихъ сухими теперь, какъ тростникъ - поэтому я спрошу васъ безъ слезъ: гдѣ можетъ показаться бородатая дуэнья? какой отецъ, какая мать сжалятся надъ нею? кто заступится за нее? потому что, если даже въ то время, когда кожа у нее хорошо вылощена и выштукатурена разными косметиками, ей трудно найти покровителя, что же должно статься съ нами несчастными теперь? О, дуэньи, спутницы и подруги мои! видно родились мы подъ несчастной звѣздой и подъ роковымъ вл³ян³емъ зачаты мы въ утробѣ матери". Съ послѣднимъ словомъ Трифалды упала въ притворный обморокъ.

  

  

   Любители истор³и въ родѣ этой должны быть очень благодарны Сидъ Гамедъ Бененгели за ту старательную точность, съ какою онъ разсказываетъ малѣйш³я подробности, извлекая все, даже самую малѣйшую частицу ея, на свѣтъ Бож³й. Онъ рисуетъ мысли, открываетъ воображен³е, отвѣчаетъ на безмолвные вопросы, освѣщаетъ сомнѣн³я, разрѣшаетъ предложенныя трудности, наконецъ, проявляетъ въ самой высокой степени самое прилежное стремлен³е узнавать и научать. О, знаменитый авторъ, о, счастливый Донъ-Кихотъ! О, славная Дульцинея! О, милый Санчо Пансо! Всѣ вмѣстѣ и каждый порознь проживете вы вѣки вѣчные для развлечен³я и удовольств³я обитателей подлуннаго м³ра.

   Увидѣвши Долориду въ обморокѣ, Санчо, какъ говоритъ истор³я, воскликнулъ: "клянусь честью честнаго человѣка и спасен³емъ всѣхъ предковъ Пансо, никогда въ жизни не видѣлъ и не слышалъ я ничего подобнаго, и господинъ мой никогда не только не говорилъ мнѣ, но даже и вообразить себѣ не могъ такого удивительнаго происшеств³я. Чтобы тысячи чертей прокляли тебя, великанъ, волшебникъ Маламбруно! Развѣ не могъ ты придумать другаго наказан³я для этихъ грѣшницъ, вмѣсто того, чтобы утыкать ихъ бородами. Лучше бы ты разорвалъ ихъ ноздри снизу до верху, это было бы и приличнѣе для нихъ, хотя бы онѣ стали говорить потомъ въ носъ. Я готовъ биться объ закладъ, что этимъ бѣднымъ женщинамъ нечѣмъ побриться.

   - Да, да, господинъ, отвѣчала одна изъ двѣнадцати дуэн³й; намъ нечѣмъ заплатить цирюльнику, и потому мы стали употреблять, какъ дешевое средство противъ бородъ, смоляные пластыри. Мы прикладываемъ ихъ въ лицу, и когда сильно рванемъ потомъ, тогда наши подбородки становятся гладкими, какъ каменная ступка. Въ Кандаѣ есть довольно женщинъ, шляющихся изъ дома въ домъ, выдергивающихъ дамамъ волосы, приглаживающихъ имъ брови и приготовляющихъ разнаго рода снадобья; но мы, дуэньи нашей графини, постоянно отказывались отъ ихъ услугъ, потому что онѣ смахиваютъ немного на сводничество; и если господинъ Донъ-Кихотъ не поможетъ намъ, такъ насъ съ бородами и въ гробъ положатъ.

   - Скорѣй я вырву свою бороду въ мавританскомъ краю, воскликнулъ Донъ-Кихотъ, чѣмъ отважусь избавить васъ отъ вашихъ бородъ.

   Въ эту минуту очнулась Трифалды. "Сладостный звукъ этого обѣщан³я, о, мужественный рыцарь", сказала она, "поразилъ мой слухъ и привелъ меня въ чувство. Умоляю тебя славный, непобѣдимый странствующ³й мужъ, исполни твое благородное обѣщан³е".

   - Не обо мнѣ будетъ сказано, что я не исполнилъ его, отвѣтилъ Донъ-Кихотъ. Скажите, благородная дама, что дѣлать мнѣ и мое мужество повергнетъ себя въ ваше распоряжен³е.

   - Дѣло въ томъ, отвѣчала Долорида, что отсюда до Кандаи будетъ пять тысячъ миль по сухому пути. Но если отправиться прямой дорогой по воздуху, будетъ всего только три тысячи двѣсти двадцать семь. Кромѣ того Маламбруно сказалъ, что когда я встрѣчу рыцаря своего освободителя, онъ пошлетъ этому рыцарю коня немного лучшаго и не такого артачливаго, какими бываютъ обыкновенно утомленные вони; если не ошибаюсь того самаго деревяннаго коня, на которомъ мужественный Петръ Провансск³й увезъ похищенную имъ хорошенькую Магалону. Конъ этотъ двигается пружиной, вдѣланной въ его лобъ и служащей для него удилами; онъ летитъ по воздуху съ такой быстротой, какъ будто его черти несутъ. И сдѣланъ онъ, если вѣрить одному древнему предан³ю, мудрымъ Мерлиномъ. Мерлинъ далъ его другу своему графу Петру, совершавшему на немъ мног³я больш³я путешеств³я, во время которыхъ, какъ я вамъ говорила, онъ похитилъ хорошенькую Магалону, и посадивъ ее сзади себя изумлялъ всѣхъ, глядѣвшихъ съ земли, какъ мчался онъ съ нею по воздуху. Мерлинъ ссужалъ этимъ конемъ только тѣхъ, къ кому онъ особенно благоволилъ; и мы не знаемъ, ѣздилъ ли это-нибудь на немъ со временъ Петра. Маламбруно своей волшебной силой похитилъ его и владѣетъ имъ теперь. На немъ онъ ежеминутно разъѣзжаетъ по всѣмъ частямъ свѣта. Сегодня онъ здѣсь, завтра во Франц³и, а черезъ двадцать четыре часа въ Потози. Конъ этотъ особенно хорошъ тѣмъ, что онъ не ѣстъ, не спитъ, не нуждается въ ковкѣ и безъ крыльевъ движется въ воздухѣ, какъ иноходецъ, съ такою ловкостью, что всадникъ можетъ скакать на немъ, держа въ рукахъ стаканъ воды и не проливъ изъ него ни капли; оттого то хорошенькая Маголова разъѣзжала на немъ съ такимъ удовольств³емъ,

   - Ну, ужь на счетъ легкости, нѣтъ, кажется, животнаго лучше моего осла, прервалъ Санчо; правда, онъ ходитъ не по воздуху, а по землѣ, но все-таки я не промѣняю его ни на какого иноходца въ м³рѣ.

   Всѣ разсмѣялись этой выходкѣ Санчо, а Долорида между тѣмъ продолжала: "и если только Маламбруно хочетъ положить конецъ нашимъ бѣдств³ямъ, такъ онъ пришлетъ этого коня черезъ полчаса послѣ наступлен³я сумерекъ; появлен³е его, сказалъ мнѣ Маламбруно, покажетъ, что я нашла того рыцаря, котораго искала.

   - А сколько людей можетъ помѣститься на этомъ конѣ? спросилъ Санчо.

   - Двое, отвѣтила Долорида; одинъ на сѣдлѣ, другой сзади за хребтѣ, и эти двое должны быть непремѣнно рыцарь и оруженосецъ или похищенная дѣва.

   - Хотѣлъ бы я теперь узнать, госпожа Долорида, сказалъ Санчо, какъ зовутъ этого коня?

   - Зовутъ его, продолжала Долорида, не такъ, какъ коня Беллерофона, называвшагося Пегасъ, и не такъ какъ коня Александра великаго, называвшагося Букефалъ; зовутъ его также ни Бриладоромъ, какъ звался конь неистоваго Роланда, ни Ба³артомъ, какъ звался конь Рейнольда Монтальванскаго, ни Фронтиномъ, какъ звался конь Рожера, ни Бутесъ и Перито³а, какъ звали коней Солнца, ни даже Ореллой, на которомъ сражался несчастный Родерикъ, въ той битвѣ, въ которой онъ потерялъ жизнь и королевство.

   - Готовъ биться объ закладъ, воскликнулъ Санчо, что если ему не дали имени ни одного изъ этихъ знаменитыхъ коней, такъ не назвали его, должно быть, и такъ, какъ называется конь моего господина - Россинантомъ, а это имя подходитъ въ нашему коню, пожалуй, лучше чѣмъ ко всѣмъ остальнымъ конямъ въ м³рѣ подходятъ ихныя назван³я.

   - Это правда, отвѣтила бородатая графиня; но только имя коня Маламбруно подходитъ къ нему какъ нельзя болѣе; онъ называется Клавилень, за нашемъ языкѣ это значитъ деревянный болванъ съ пружиной. По характерности своего имени онъ можетъ, я думаю, поспорить съ знаменитымъ Россинантомъ.

   - Да, имя ничего себѣ, сказалъ Санчо; но какими уздами или удилами управляютъ имъ?

   - Я же только что сказала, отвѣтила Трифалды, что имъ управляютъ при помощи пружины. Поворачивая ее въ ту или другую сторону всадникъ можетъ направлять этого коня, какъ и куда ему угодно, то въ самыя верхн³я пространства воздуха, то внизъ, заставляя его почти подметать соръ съ земли; то, какъ разъ, въ середину, которую слѣдуетъ искать во всякомъ разумномъ дѣлѣ.

   - Хотѣлось бы мнѣ его увидѣть, сказалъ Санчо; но воображать, что я сяду на сѣдлѣ или хребтѣ его, значило бы ожидать отъ козла молока. Я на своемъ ослѣ, и на такомъ сидѣн³и, которое мягче шелка, съ трудомъ держусь, а чтобы я сталъ садиться безъ ковра или подушки на деревянную спину. Нѣтъ, этому не бывать! я вовсе не желаю стереть себѣ всю кожу для того, чтобы кого-нибудь обрить. Пусть тотъ, у кого борода не въ пору, сбрѣетъ ее, не ожидая, чтобы я пустился съ моимъ господиномъ въ такой далек³й путь. Да и не обязанъ я, наконецъ, служить бородамъ этихъ дамъ, какъ мнѣ приходится послужить разочарован³ю госпожи Дульцинеи.

   - Нѣтъ, другъ мой, ты долженъ послужить намъ, сказала Долорида; безъ тебя мы ничего не сдѣлаемъ.

   - Вотъ тебѣ новая претенз³я, воскликнулъ Санчо; да какое дѣло оруженосцамъ до приключен³й ихъ господъ? Господамъ будетъ доставаться слава отъ всѣхъ этихъ приведенныхъ къ концу приключен³й, а намъ работа. Благодарю покорно; если-бы еще хоть историки говорили, что такой-то рыцарь привелъ къ счастливому концу такое-то и такое то приключен³е, съ помощью такого-то и такого-то оруженосца своего, безъ котораго онъ не привелъ бы этого приключен³я ни къ какому концу... ну, тогда бы я подумалъ еще; а то господа эти очень сухо пишутъ: донъ Паралипоменонъ Трехъ Звѣздъ положилъ конецъ приключен³ю шести вампировъ, не говоря вовсе объ его оруженосцѣ, который находился въ этомъ приключен³и совершенно такъ же, какъ находился на этомъ свѣтѣ И я повторяю вамъ, господа мои, что можетъ себѣ господинъ Донъ-Кихотъ отправляться одинъ и дай ему Богъ счастья; я же останусь здѣсь возлѣ госпожи герцогини. Скажу ему только, что по возвращен³и онъ, быть можетъ, найдетъ свою даму Дульцинею разочарованною на три четверти, потому что въ свободное время я думаю отстегать себя плетьми до крови.

   - Но, милый Санчо, отвѣтила герцогиня, ты долженъ же отправиться съ своимъ господиномъ, если это окажется нужнымъ; вѣдь тебя просятъ эти добрыя дамы. Пусть не будетъ сказано о тебѣ, что изъ-за тебя несчастные подбородки ихъ остались съ бородами. Это, Санчо, былъ бы грѣхъ на твоей совѣсти.

   - Вотъ съ другой стороны пристали, проговорилъ Санчо; если бы еще я долженъ былъ явить милосерд³е къ какимъ-нибудь затворницамъ, или сироткамъ христ³анкамъ, ну, тогда, куда ни шло; а то, чортъ меня возьми, стану я изъ кожи лѣзть, чтобы снять бороды съ этихъ дуэн³й? да пусть онѣ остаются съ бородами отъ малой до великой, отъ самой красивой до самой дурной.

   - Видно, что ты ученикъ толедскаго аптекаря, и также любишь дуэн³й, какъ этотъ господинъ, замѣтила герцогиня; но только ты не правъ: у меня въ домѣ есть дуэньи, съ которыхъ могли бы брать примѣръ иныя госпожи, и вотъ почтенная дона Родригезъ первая подтвердитъ мои слова.

   - Довольно и того, что вы ихъ сказали, ваша свѣтлость, отвѣтила дона Родригезъ, а Богъ - Онъ знаетъ правду. Хороши мы или дурны, бородаты или нѣтъ, но мы родились на свѣтъ также, какъ друг³я женщины. И если Богъ создалъ насъ, такъ вѣрно было зачѣмъ.

   - Совершенно справедливо, госпожа Родригезъ, сказалъ Донъ-Кихотъ; и я надѣюсь, графиня Трифалды съ компан³ей, что небо кинетъ на насъ сострадательный взоръ и Санчо исполнитъ то, что я ему велю; если только явится Клавилень, и я увижу себя въ схваткѣ съ Маламбруно. Теперь же я знаю только, что никакая бритва не обрѣетъ лучше вашихъ бородъ, какъ сбрѣетъ мой мечъ голову съ плечь Маламбруно. Богъ терпитъ злыхъ, но только не вѣчно.

   - Да благословятъ и озаритъ тебя звѣзды всѣхъ сферъ небесныхъ, о, мужественный рыцарь, воскликнула Долорида. Да переполнятъ онѣ великодушное сердце твое счаст³емъ и мужествомъ; да станешь ты поддержкой и опорой поруганнаго и скорбнаго племени дуэн³й, ненавидимаго аптекарями, язвимаго оруженосцами, оплеваннаго пажами. Да будетъ проклята та негодная женщина, которая въ цвѣтѣ лѣтъ не дѣлается монахиней скорѣе, чѣмъ дуэньей. О, горе, горе намъ, дуэньямъ, воскликнула она, госпожи наши швырнули бы намъ ты въ физ³онон³ю, если бы надѣялись, что станутъ отъ этого королевами, хотя бы мы происходили отъ Гектора Троянскаго въ прямой лин³и отъ мужчины въ мужчинѣ. О, великанъ Маламбруно! Хотя ты и волшебникъ, ты однако держишь свое слово; пошли же намъ скорѣе несравненнаго Клавиленя, чтобы скорѣе прекратилось наше бѣдств³е; потому что если наступятъ жары, и мы останемся съ бородами, тогда - пиши пропало.

   Трифалды проговорила эти слова рѣзкимъ, раздирающимъ голосомъ, вызвавшимъ слезы изъ глазъ всѣхъ окружавшихъ ее. У самого Санчо они стали влажными, и оруженосецъ внутренно поклялся себѣ отправиться съ своимъ господиномъ. хоть на край свѣта, если это окажется нужнымъ для того, чтобы снять бороды съ подбородковъ несчастныхъ дамъ.

  

  

   Между тѣмъ на землю спустилась ночь и наступилъ часъ, въ который долженъ былъ прибыть знаменитый вонь Клавилень. Не видя его, Донъ-Кихотъ начиналъ сильно тревожиться, предполагая, что или этотъ подвигъ предназначено совершить другому рыцарю, или что Маламбруно не дерзаетъ вступить съ нимъ въ поединокъ и потому не присылаетъ коня. Вскорѣ однако въ саду появились покрытые плющемъ четыре дикаря съ большою деревянною лошадью, которую они тащили на себѣ. Поставивъ коня возлѣ Донъ-Кихота, одинъ изъ нихъ сказалъ: "пусть тотъ рыцарь, у котораго хватитъ мужества, сядетъ на эту машину".

   - Я, значитъ, не сажусь, перебилъ Санчо, потому что и не рыцарь и мужества у меня вовсе не хватаетъ.

   - И если есть у него оруженосецъ, продолжалъ дикарь, пусть онъ помѣстится на этомъ конѣ позади рыцаря. Рыцарь можетъ вполнѣ положиться на мужественнаго Маламбруно и не страшиться кромѣ его меча никакихъ козней съ его стороны. Пусть дотронется онъ до пружины на шеѣ Клавилена, и конь этотъ помчитъ своихъ всадниковъ по воздуху, туда, гдѣ ждетъ ихъ Маламбруно. Но чтобы высота пространства не затрудняла рыцаря и оруженосца, они должны мчаться съ завязанными глазами, пока не заржетъ ихъ конь. Это будетъ знакъ, что путь ихъ конченъ. Съ послѣднимъ словомъ дикари оставили Клавилена и размѣреннымъ шагомъ ушли туда, откуда пришли.

   Увидѣвъ присланнаго Малаибруно коня, Долорида, со слезами на глазахъ, сказала Донъ-Кихоту: "мужественный рыцарь! обѣщан³я Маламбруно исполнены, конь ждетъ тебя и наши бороды торопятъ насъ".

   Всѣ мы, каждымъ волосомъ нашего подбородка, воскликнули дуэньи, заклинаемъ тебя обстричь и обрить насъ! Для этого тебѣ стоитъ только сѣсть съ твоимъ оруженосцемъ на этого коня и счастливо пуститься въ новаго рода путь.

   - Графиня Трифалды! отвѣчалъ Донъ-Кихотъ; мнѣ такъ сильно хочется увидѣть скорѣе васъ и всѣхъ этихъ дамъ обстриженными и обритыми, что я готовъ,- лишь бы только не терять ни секунды,- не дожидаться подушки и не надѣвать шпоръ; это я сдѣлаю отъ всей души и отъ всего сердца.

   - А я именно не сдѣлаю этого отъ всей души и отъ всего сердца, добавилъ Санчо. Если этихъ дамъ нельзя обрить безъ того, чтобы я не отправлялся по воздуху, на спинѣ какого-то деревяннаго коня, такъ господинъ мой можетъ искать себѣ другаго оруженосца, а дамы эти другаго средства выбриться; - не колдунъ я какой-нибудь, чтобы для ихъ удовольств³я носиться по воздуху. И что сказали бы мои островитяне, еслибъ узнали, что я прогуливаюсь по вѣтрамъ. Къ тому же отсюда три тысячи и столько миль до этой Кандаи, и если конь нашъ вдругъ устанетъ, или великанъ разсердится, тогда намъ придется возвращаться назадъ съ полдюжины лѣтъ, и не будетъ тогда ни острововъ, ни островитянъ на свѣтѣ, которые узнали бы меня. Опасность говорятъ въ промедлен³и, и когда даютъ тебѣ синицу въ руки, не ищи журавля въ небѣ, поэтому я прошу бороды этихъ дамъ извинить меня. Святому Петру хорошо и въ Римѣ, а мнѣ и здѣсь, гдѣ хозяева принимаютъ меня такъ ласково и обѣщаютъ пожаловать мнѣ островъ.

   - Другъ мой, Санчо, отвѣтилъ герцогъ; островъ не уйдетъ и не убѣжитъ. У него так³е глубок³е корни, вросш³е такъ глубоко въ землю, что его никакими силами нельзя ни вырвать, ни передвинуть. Къ тому же, назначая тебя на такое высокое мѣсто, не могу и въ благодарность за это удовольствоваться двумя флягами вина, большой и маленькой; нѣтъ, въ благодарность за это, я требую, чтобы ты съ господиномъ Донъ-Кихотомъ отправился привести въ концу это знаменитое приключен³е. Вернешься ли ты въ скоромъ времени на быстрокрыломъ Клавиленѣ, или, вслѣдств³е неблагопр³ятной для тебя судьбы, тебѣ придется вернуться назадъ не скоро, переходя изъ деревни въ деревню, изъ корчмы въ корчму, какъ бѣдному странствующему богомольцу, словомъ, какъ бы ты ни вернулся, ты во всякомъ случаѣ найдешь свой островъ тамъ, гдѣ его оставишь, и твоихъ островитянъ, по прежнему желающихъ видѣть тебя своимъ губернаторомъ. Воля моя неизмѣнна, и ты не сомнѣвайся въ этомъ, если не хочешь глубоко оскорбить страстное желан³е мое чѣмъ-нибудь услужить тебѣ.

   - Довольно, довольно, воскликнулъ Санчо; мнѣ - бѣдному, простому оруженосцу, не подъ силу столько любезностей. Пусть господинъ мой садится за коня, и пусть завяжутъ мнѣ глаза и поручатъ меня Богу. Позвольте мнѣ только спросить: могу ли я, пролетая по этимъ воздушнымъ высотамъ, молиться Богу и поручить душу мою ангеламъ.

   - Можешь, Санчо, поручать ее кому тебѣ угодно, потому что Маламбруно, хотя и волшебникъ, но христ³анинъ; онъ очаровываетъ съ большою сдержанностью и благоразум³емъ и не дѣлаетъ зла никому.

   - Да хранитъ же меня Богъ, и да напутствуетъ мнѣ Троица Гаэтская, восклиннулъ Санчо.

   - Съ самого дня нашего приключен³я съ сукновальницами, сказалъ Донъ-Кихотъ, я не запомню, чтобы Санчо когда-нибудь такъ перетрусилъ, какъ теперь, и еслибъ я вѣрилъ въ предчувств³я, то пожалуй и самъ бы немного встревожился. Но Санчо, пойди сюда, я хочу, съ позволен³я герцога и герцогини, сказать тебѣ пару словъ наединѣ.

   Отведши Санчо подъ группу деревьевъ. Донъ-Кихотъ взялъ его за обѣ руки и сказалъ ему: "братъ мой, Санчо: ты видишь, какой продолжительный путь предстоитъ намъ Богъ вѣсть, когда мы вернемся, и будетъ ли у насъ теперь свободное время. Поэтому я бы хотѣлъ, чтобы ты ушелъ теперь въ свою комнату, какъ будто по дѣлу, и тамъ отсчиталъ себѣ для начала, пятьсотъ или шестьсотъ ударовъ въ счетъ назначенныхъ тебѣ трехъ тысячъ трехъ сотъ. Ты знаешь, во всемъ трудно только начало, и когда ты отсчитаешь себѣ ударовъ пятьсотъ, тогда дѣло можно будетъ считать на половину оконченнымъ.

   - Вы, ваша милость, должно быть спятили съ ума? воскликнулъ Санчо. Теперь, когда мнѣ нужно скакать на конѣ, вы хотите, чтобы я избилъ себя такъ, чтобы не могъ сидѣть. Ей-Богу, вы пристаете ко мнѣ теперь, точно эти господа, о которыхъ говорится: ты видишь, что мнѣ не до тебя и просишь сосватать тебѣ мою дочь. Полноте право съ ума сходить. Поѣдемъ-ка поскорѣе выбрить этихъ дамъ, и когда мы возвратимся, тогда я вамъ обѣщаю словомъ такого человѣка, какой я на самомъ дѣлѣ, - поторопиться исполнить это бичеван³е и удовольствовать васъ вполнѣ; а теперь ни слова объ этомъ.

   - Этого обѣщан³я для меня довольно, сказалъ Донъ-Кихотъ; ты исполнишь его, я въ этомъ увѣренъ, потому что, какъ ни глупъ ты,- ты, однако, человѣкъ правдивый.

   - Хоть бы я былъ даже юродивый, отвѣтилъ Санчо, а и тогда сдержалъ бы свое слово.

   Послѣ этого разговора рыцарь и оруженосецъ вернулись къ Клавиленю, и Донъ-Кихотъ, готовясь сѣсть на него, сказалъ Санчо: "Санчо, завязывай глаза. Я вѣрю, что тотъ, кто посылаетъ насъ въ так³е далек³е края не способенъ обмануть насъ. И что могъ бы онъ выиграть, обманувъ слѣпо довѣрившихся ему людей. Но если бы даже все сдѣлалось не такъ, какъ я думаю, и тогда никакая злоба, никакая зависть не могли бы омрачить славу того, это рѣшился предпринять этотъ велик³й подвигъ".

   - Ну, съ Богомъ, господинъ мой, отвѣтилъ Санчо: слезы и бороды этихъ дамъ я пригвоздилъ въ моему сердцу; и пока не увижу я подбородковъ ихъ гладкими, до тѣхъ поръ никакой кусокъ не полѣзетъ мнѣ въ горло. Взлѣзайте же, ваша милость, на коня и завязывайте себѣ глаза, потому что если я долженъ ѣхать позади васъ, такъ значитъ и сѣсть я долженъ послѣ васъ.

   - Ты правъ, отвѣтилъ Донъ-Кихотъ; и доставши изъ кармана платовъ, онъ попросилъ Долориду завязать ему глаза. Но когда дама исполнила его желан³е, рыцарь сорвалъ повязку и сказалъ: "читалъ я у Виргил³я истор³ю Троянскаго Паллад³ума. Это былъ, если память не измѣняетъ мнѣ, деревянный конь, принесенный греками въ даръ богинѣ Палласъ, наполненный тѣми вооруженными воинами, отъ чьихъ рукъ суждено было погибнуть Троѣ. Мнѣ не мѣшаетъ поэтому взглянуть, что находится внутри Клавилена".

   - Этого совсѣмъ не нужно, воскликнула Долорида, я отвѣчаю за Маланбруно; онъ не способенъ на измѣну и ни на какую хитрость. Садитесь, рыцарь, безъ страха на Клавилена, и если случится что-нибудь дурное, то, повторяю вамъ, я отвѣчаю за это.

   Возражать Долоридѣ, изъявляя нѣкоторое сомнѣн³е за свою безопасность, значило бы, по мнѣн³ю Донъ-Кихота, оскорбить его собственное мужество, и потому, не сказавъ болѣе ни слова. онъ сѣлъ верхомъ на Клавилена и слегка дотронулся до пружины. Такъ какъ ноги Донъ-Кихота, не опираясь на стремена, висѣли во всю ихъ длину, поэтому онъ походилъ въ эту минуту на одну изъ тѣхъ фигуръ, которыя рисуютъ или оттискиваютъ на фландрскихъ обояхъ, изображающихъ тр³умфъ какого-то императора.

   Скрѣпя сердце полѣзъ на коня вслѣдъ за своимъ господиномъ Санчо. Находя однако свое сидѣн³е не совсѣмъ мягкимъ - спина Клавилена казалась ему скорѣе мранморной, чѣмъ деревянной - онъ попросилъ дать ему подушку, все равно съ эстрады ли госпожи Дульцинеи Тобозской, или съ постели какого-нибудь лакея. Но Трифалды сказала, что подушки дать ему нельзя, потому что Клавилень не терпитъ на себѣ никакой збруи и никакого украшен³я, и потому Санчо остается только сѣсть по женски, такъ какъ въ этомъ положен³и твердость сидѣн³я не такъ ощутительна. Санчо такъ и сдѣлалъ и, попрощавшись съ публикой, позволилъ завязать себѣ глаза. Но онъ еще разъ открылъ ихъ, и кинувъ на зрителей умоляющ³й взоръ, просилъ со слезами на глазахъ не оставить его въ эту ужасную минуту безъ молитвъ и прочитать за него Отче нашъ и молитву Богородицѣ, да Господь пошлетъ имъ, говорилъ онъ, кого-нибудь, который тоже помолится за нихъ, если когда-нибудь въ жизни имъ придется быть въ такомъ же ужасномъ положен³и.

   - Болванъ! сказалъ Донъ-Кихотъ; къ висѣлицѣ, что-ли привязали тебя? Переживаешь ли ты послѣдн³й день своей жизни, чтобы обращаться съ подобными просьбами. Развѣ не сидишь ты, негодный трусъ, на томъ мѣстѣ, на которомъ сидѣла красавица Магалона, и съ котораго она, если вѣрить истор³и, сошла не въ могилу, а вошла на тронъ Франц³и. А я, отправляющ³йся вмѣстѣ съ тобой, развѣ не стою мужественнаго Петра, сидѣвшаго на этомъ самомъ мѣстѣ, на которомъ возсѣдаю теперь я. Завяжи, завяжи себѣ глаза, бездушное животное, и не обнаруживай словами своего подлаго страха, по крайней мѣрѣ въ моихъ глазахъ.

   - Такъ пусть зашьютъ мнѣ ротъ, сказалъ Санчо, если не хотятъ, чтобы я поручалъ себя Богу и чтобы друг³е молились за меня. И что удивительнаго, если я боюсь, не собралась ли теперь вокругъ насъ куча дьяволовъ, которые примчатъ насъ прямо въ Перельвило {Небольшая деревушка, возлѣ которой святое судилищѣ приказывало убивать стрѣлами и оставлять за съѣден³е воронамъ осужденныхъ имъ преступниковъ.}.

   Рыцарю и оруженосцу завязали наконецъ глаза, и Донъ-Кихотъ, усѣвшись какъ должно, повернулъ пружину на шеѣ Клавилена. Въ ту минуту, какъ рыцарь прикоснулся къ пружинѣ, дуэньи и все общество, собравшееся въ саду, закричали въ одинъ голосъ: "да ведетъ тебя Богъ, мужественный рыцарь; да не покинетъ тебя Богъ, безстрашный оруженосецъ! Вотъ ужъ вы подымаетесь на воздухъ и мчитесь съ быстротою стрѣлы, изумляя и поражая тѣхъ, которые смотрятъ на васъ съ поверхности земли. Держись крѣпче, мужественный Санчо! Смотри, не упади; потому что паден³е твое выйдетъ ужаснѣе паден³я того глупца, который хотѣлъ везти колесницу солнца - своего отца".

   Санчо слышалъ все это и тѣснясь къ своему господину, сжимая его въ своихъ рукахъ, сказалъ ему: "ваша милость, намъ говорятъ, будто мы поднялись такъ высоко, а между тѣмъ мы отлично слышимъ всѣхъ этихъ господъ.

   - Не обращай на это вниман³я, Санчо, отвѣтилъ Донъ-Кихотъ. Эти воздушныя путешеств³я выходятъ изъ рода обыкновеннаго на свѣтѣ, и потому ты за три тысячи миль увидишь и услышишь все, что тебѣ будетъ угодно. Но, пожалуйста, не жми меня такъ сильно, потому что я задыхаюсь; и право я не понимаю, чего ты трусишь, что наводитъ на тебя такой страхъ? Я могу поклясться. что никогда въ жизни не ѣздилъ я на такомъ легкомъ животномъ; летя на немъ, мы какъ будто не двигаемся съ мѣста. Отжени же отъ себя, мой другъ, всяк³й страхъ; на свѣтѣ все дѣлается, какъ должно дѣлаться; и наши жизненные паруса надуваетъ, кажется, попутный вѣтеръ счаст³я.

   - Должно быть что такъ, отвѣчалъ Санчо; потому что съ этой стороны меня надуваетъ такой попутный вѣтеръ, какъ будто тысячу мѣховъ работаютъ возлѣ меня.

   Санчо говорилъ совершенную правду. Возлѣ него дѣйствительно работали больш³е раздувальные мѣха; - вся эта мистификац³ая была удивительно хорошо устроена герцогомъ, герцогиней и мажордомомъ ихъ, ничего не упустившими. чтобы сдѣлать ее совершенной до нельзя.

   - Санчо, сказалъ Донъ-Кихотъ, почувствовавъ воздухъ отъ мѣховъ, мы, безъ сомнѣн³я, поднялись теперь во вторую воздушную сферу, гдѣ образуется градъ и снѣгъ. Въ третьей сферѣ образуются громъ и молн³я. и если мы станемъ подыматься выше и выше, мы скоро достигнемъ, пожалуй сферы, огня! И я право не знаю, какъ мнѣ удержать эту пружину, чтобы не подняться намъ туда, гдѣ мы растопимся.

   Въ эту самую минуту въ лицу рыцаря и оруженосца поднесли на концѣ длинной трости горящую паклю, которую также легко воспламенить, какъ и затушить.

   Санчо первый почувствовалъ жаръ. "Пусть меня повѣсятъ," воскликнулъ онъ, "если мы не поднялись уже въ область огня, или по крайней мѣрѣ очень близко къ ней, потому что половина моей бороды уже прогорѣла, и я право хочу открыть глаза, чтобы посмотрѣть, гдѣ мы теперь.

   - Не дѣлай этого, Санчо, отвѣчалъ Донъ-Кихотъ; помни истинную истор³ю доктора Торальвы, котораго черти унесли съ завязанными глазами изъ Мадрита во всю прыть, по воздуху на конѣ, стоявшемъ на палкѣ. Чрезъ двѣнадцать часовъ онъ прилетѣлъ въ Римъ, спустился въ улицу, называемую башней Нины, присутствовалъ при штурмѣ вѣчнаго города, былъ свидѣтелемъ всѣхъ ужасовъ, сопровождавшихъ этотъ штурмъ, смерти конетабля Бурбона, и на другой день утромъ вернулся въ Мадритъ, гдѣ разсказалъ все, что видѣлъ наканунѣ. Между прочимъ онъ говорилъ, что тѣмъ временемъ, какъ онъ мчался по воздуху, чортъ велѣлъ ему открыть глаза, и онъ увидѣлъ, какъ ему казалось, такъ близко возлѣ себя луну, что могъ бы достать ее рукой, но взглянуть на землю онъ не смѣлъ, боясь, чтобы у него не закружилась голова. Поэтому, Санчо, и намъ не слѣдуетъ развязывать глазъ; тотъ кто взялся везти насъ, тотъ и отвѣтитъ за насъ, и какъ знать, быть можетъ мы подымаемся все вверхъ для того, чтобы сразу упасть въ Кандаю, подобно соколу, опускающемуся внезапно съ высоты на свою добычу. Хотя мы покинули, повидимому, садъ не болѣе получаса, мы тѣмъ не менѣе должны были пролетѣть уже порядочное пространство.

   - Я, правду сказать, думаю теперь только о томъ, отвѣчалъ Санчо, что если госпожѣ Моделенѣ или Маголонѣ удобно было сидѣть на этомъ сидѣн³и, то тѣло у нее должно быть было не совсѣмъ нѣжное.

   Герцогъ, герцогиня и все общество, присутствовавшее въ саду, внимательно слушали этотъ разговоръ двухъ храбрыхъ, не проронивъ въ немъ ни слова. Наконецъ, чтобы достойно завершить это удивительное происшеств³е, подъ хвостъ Клавилена положили свертокъ горящей пакли: и такъ какъ внутренность его была наполнена ракетами и петардами, по этому онъ, въ ту же минуту, съ страшнымъ шумномъ, взлетѣлъ на воздухъ, сбросивъ на траву, на половину покрытыхъ гарью, Донъ-Кихота и Санчо. Немного ранѣе бородатыя дуэньи исчезли изъ саду вмѣстѣ съ Трифалды и со всею ихъ свитой, всѣ же остальные господа, бывш³е въ саду, въ минуту паден³я Клавилена, упали на землю и лежали на ней, какъ будто въ обморокѣ. Немного изм