Сервантес Мигель Де - Дон-Кихот Ламанчский (Часть вторая)

; съ топотомъ безчисленнаго числа всадниковъ, скакавшихъ, какъ казалось, по всѣмъ направлен³ямъ. Распространивш³йся по лѣсу свѣтъ, раздавш³еся въ немъ трубные звуки и крики helelis съ которыми мавры кидаются въ бой, ослѣпляли и оглушали охотниковъ. Барабаны между тѣмъ продолжали бить; трубы и рога гудѣли со всѣхъ сторонъ такъ сильно и продолжительно, что только совершенно безчувственный человѣкъ могъ не растеряться, слушая эти смѣшанные звуки всевозможныхъ воинскихъ инструментовъ. Герцогъ поблѣднѣлъ, герцогиня перепугалась, Донъ-Кихотъ почувствовалъ себя взволнованнымъ, Санчо затрясся всѣмъ тѣломъ, и даже тѣ, которые знали въ чемъ дѣло немного перепугались. Вдругъ все умолкло, и въ минуту всеобщаго ужаса, передъ охотниками прошло видѣн³е въ одеждѣ демона, трубя въ рогъ неестественной величины, издававш³й какой-то сиплый, ужасный звукъ. "Кто вы? куда идете?" воскликнулъ герцогъ. "Как³е воины проходятъ черезъ этотъ лѣсъ?"

   - Я чортъ, отвѣчалъ герцогу рѣзк³й голосъ; и ищу Донъ-К³хота Ламанчскаго; черезъ этотъ лѣсъ проходятъ шесть лег³оновъ волшебниковъ: они везутъ на тр³умфальной колесницѣ очарованную Дульцинею Тобозскую, которая ѣдетъ съ блистательнымъ Францискомъ Монтезиносомъ увѣдомить Донъ-Кихота о томъ, какимъ способомъ ее можно разочаровать.

   - Еслибъ ты былъ дѣйствительно чортъ, какъ ты говоришь и какъ можно думать, судя по твоему виду, отвѣтилъ герцогъ, ты бы узналъ уже Донъ-Кихота Ламанчскаго; - онъ передъ тобой.

   - Клянусь душой моей и совѣстью, сказалъ чортъ, я совсѣмъ вниман³я за это не обратилъ; умъ мой занятъ столькими предметами, что о главномъ, о томъ, за чѣмъ я пришелъ сюда, я совсѣмъ позабылъ.

   - Этотъ чортъ должно быть хорош³й христ³анинъ, воскликнулъ Санчо; иначе онъ не клялся бы своей душой и совѣстью; и я, право, начинаю думать теперь, что въ аду находятся и порядочные черти.

   Демонъ, между тѣмъ, обративъ взоры на Донъ-Кихота, сказалъ ему, не сходя съ коня: "къ тебѣ, рыцарь львовъ (о, зачѣмъ и не могу увидѣть тебя въ ихъ когтяхъ), посылаетъ меня несчастный, но мужественный рыцарь Монтезиносъ и велитъ сказать тебѣ, чтобы ты его ожидалъ на томъ самомъ мѣстѣ, гдѣ я тебя встрѣчу. Онъ везетъ съ собою даму, называемую Дульцинеей Тобозской, и желаетъ открыть тебѣ средство разочаровать ее. Я пришелъ сюда только за этимъ, и съ этимъ я долженъ исчезнуть: да останутся съ тобою так³е же черти, какъ я, и ангелы да осѣнятъ этихъ господъ". Съ послѣднимъ словомъ, онъ затрубилъ въ свой громадный рогъ и исчезъ, не ожидая отвѣта.

   Трудно представить себѣ общее изумлен³е, произведенное появлен³емъ этого демона; особенно удивлены были Санчо и Донъ-Кихотъ. Одинъ - видя, что Дульцинею хотятъ, наперекоръ правдѣ, сдѣлать, во что бы то ни стало, очарованной; другой, вспоминая приключен³е въ Монтезиносской пещерѣ, о которомъ онъ не могъ утвердительно сказать, правда это или нѣтъ. Тѣмъ временемъ, вамъ онъ думахъ объ этомъ, герцогъ спросилъ его: намѣренъ ли онъ ожидать обѣщаннаго визита?

   - Почему нѣтъ? отвѣчалъ Донъ-Кихотъ; я буду ожидать твердо и неустрашимо, хоти бы весь адъ грозилъ обрушиться на меня.

   - А я, воскликнулъ Санчо, если только увижу другаго чорта и услышу другой, такой же сиплый, козлиный рогъ, такъ останусь здѣсь точно также, какъ я теперь во Фландр³и.

   Между тѣмъ наступила глубокая ночь, и въ лѣсу замелькали огни по всѣмъ направлен³ямъ, подобно распространяющимся на небѣ сухимъ испарен³ямъ земли, которыя кажутся намъ цѣлымъ моремъ звѣздъ. Въ ту же минуту послышался ужасный шумъ - въ родѣ того, который производятъ тяжелыя колеса крестьянской телѣги, - скрипящ³й и непрерывный, заставляющ³й, какъ говорятъ, убѣгать съ дороги волковъ и медвѣдей;- стукъ этотъ сливался съ разными другими, такъ что казалось, будто въ четырехъ сторонахъ лѣса начались четыре битвы. Съ одной стороны раздавался глухой и ужасный грохотъ артиллер³и; съ другой - гудѣли выстрѣлы безчисленныхъ аркебузъ; тутъ слышались крики сражающихся, тамъ сарацынск³я helelis. И въ этомъ смѣшанномъ громѣ барабановъ, трубъ, охотничьихъ роговъ, артиллер³и и аркебузъ раздавался тяжелый стукъ телѣгъ, производя все вмѣстѣ такой ужасный шумъ, что только призвавъ за помощь все свое мужество, могъ Донъ-Кихотъ безтрепетно слушать эту ужасающую трескотню. Санчо же очень скоро окончательно струсилъ и упалъ безъ чувствъ къ ногамъ герцогини. Прикрывъ его полой своего платья, герцогиня поспѣшила вспрыснуть ему лицо холодной водой; и оруженосецъ очнулся въ ту минуту, когда возлѣ него остановилась скрипящая и стучащая телѣга, запряженная четырьмя лѣнивыми волами, покрытыми траурными попонами; къ рогу каждаго вола прикрѣпленъ быхъ зажженный факелъ. На телѣгѣ устроено было что-то въ родѣ трона, и на немъ сидѣлъ въ траурной мант³и почтенный старецъ съ бородой, бѣлѣе снѣга, ниспадавшей ниже пояса. Телѣга освѣщена была факелами, и въ ней можно было разглядѣть все, безъ труда. По сторонамъ ея шли два отвратительные, ужасные чорта, покрытые также траурными мант³ями; взглянувъ за нихъ Санчо тотчасъ же закрылъ глаза, чтобы больше не видѣть ихъ. Телѣга остановилась прямо противъ охотниковъ, и почтенный старецъ, вставъ съ своего возвышеннаго мѣста, сказалъ громкимъ голосомъ: "Я мудрый Лиргандъ"; въ ту же минуту телѣга поѣхала дальше, и старикъ не проговорилъ больше ни слова. Вслѣдъ за первой подъѣхала точно такая же другая телѣга съ трономъ и возсѣдавшимъ на немъ старцемъ. Телѣга эта тоже остановилась; старикъ всталъ съ трона, сказалъ нѣсколько менѣе важнымъ голосомъ: "Я мудрецъ Алкифъ, большой другъ славной Урганды"; и телѣга поѣхала дальше. Затѣмъ подъѣхала третьи телѣга, на тронѣ которой возсѣдалъ уже не старецъ, а плотный, дюж³й мужчина мрачнаго вида. Телѣга остановилась, мрачный незнакомецъ всталъ съ своего трона и проговорилъ какимъ-то ужаснымъ, сатанинскимъ голосомъ: "я волшебникъ Аркадай, смертельный врагъ Амадиса Гальскаго и всего его потомства",- съ послѣднимъ словомъ онъ сѣдъ, и телѣга поѣхала дальше. Въ нѣкоторомъ разстоян³и отъ нея остановились три друг³я телѣги и вмѣстѣ съ тѣмъ превратился ужасный скрипъ колесъ, замѣнивш³йся вскорѣ мелодичными звуками музыки, невыразимо обрадовавшими Санчо. Увидѣвъ въ этомъ хорошее предзнаменован³е, онъ воскликнулъ, обращаясь къ герцогинѣ, отъ которой не удалялся ни на шагъ: "ваша свѣтлость, гдѣ слышится музыка, тамъ нельзя ожидать ничего дурнаго".

   - Также какъ и тамъ, гдѣ видѣнъ свѣтъ, сказала герцогиня.

   - Ну нѣтъ, отвѣтилъ Санчо; огонь тоже свѣтитъ, и въ большой печи пылаетъ пламень, также какъ здѣсь, гдѣ мы всѣ можемъ загорѣться; музыка же - всегдашн³й спутникъ веселья и празднества.

   - Это мы сейчасъ увидимъ, отвѣчалъ Донъ-Кихотъ, слушавш³й своего оруженосца; и онъ былъ правъ, какъ видно изъ слѣдующей главы.

  

  

   Въ эту минуту въ охотникамъ подъѣхала, въ тактъ, подъ звуки музыки, тр³умфальная колесница, запряженная шестью вороными мулами, покрытыми бѣлыми попонами. На каждомъ мулѣ сидѣлъ верхомъ кающ³йся, одѣтый весь въ бѣломъ, съ восковымъ факеломъ въ рукахъ. Колесница эта была въ два или три раза больше предъидущихъ. По обѣ стороны ея шли двѣнадцать другихъ кающихся, бѣлыхъ, какъ снѣгъ, тоже съ факелами. Зрѣлище это могло изумить и ужаснуть въ одно время. На тронѣ, возвышавшемся среди колесницы, возсѣдала нимфа, покрытая множествомъ вуалей изъ серебристаго газа, на которомъ с³яло море золотыхъ соломинокъ, составлявшихъ, если не богатый, то пышный нарядъ. Лицо ея было закрыто шелковымъ, прозрачнымъ вуалемъ, и изъ подъ него сквозило очаровательное молодое лицо. При свѣтѣ многочисленныхъ факеловъ можно было опредѣлить возрастъ этой нимфы и превосходно разглядѣть ея очаровательныя черты; ей было, какъ казалось, не болѣе двадцати и не менѣе семнадцати лѣтъ. Возлѣ нея сидѣла какая-то особа въ бархатномъ платьѣ съ длиннымъ шлейфомъ, закрытая чернымъ покрываломъ.

   Колесница остановилась противъ герцога и Донъ-Кихота. Умолкли трубы и съ ними арфы и лютни, помѣщавш³яся на самой колесницѣ; таинственная особа въ длинномъ платьѣ, приподнялась съ своего мѣста, распахнула платье и, сбросивъ покрывало, показала высохш³й и ужасный ликъ смерти. При видѣ ея Донъ-Кихотъ поблѣднѣлъ, Санчо затрясся всѣмъ тѣломъ, герцогъ и герцогиня приняли испуганный видъ.

   "Я - Мерлинъ", заговорила эта живая смерть, какимъ-то соннымъ, пробуждающимся голосомъ, - "тотъ самый Мерлинъ, отцомъ котораго, по сказан³ю истор³и, былъ чортъ (ложь, признанная за правду течен³емъ времени). Я царь маг³и, властитель и архивъ науки Зороастровой, соперникъ вѣковъ и временъ, силящихся поглотить въ своихъ волнахъ подвиги странствующихъ рыцарей, къ которымъ я питалъ и не перестану питать самое высокое уважен³е. Хотя волшебники и чернокнижники вообще суровы и необщительны, но я мягокъ, нѣженъ, полнъ любви и желан³й сдѣлать всякому добро.

   Въ мрачную пещеру Судьбы, гдѣ духъ мой трудится надъ устройствомъ магическихъ знаковъ и фигуръ, дошелъ до меня голосъ прекрасной Дульцинеи Тобозской; я узналъ о постигшемъ ее несчаст³и, узналъ, что изъ небесной дѣвы она обратилась въ грубую крестьянку, и преисполнившись сострадан³емъ, замкнувъ свой духъ въ этотъ пустой, ужасный скелетъ, перелистовавъ сто тысячъ книгъ моей сатанинской науки, прихожу теперь, о мужественный рыцарь, открыть тебѣ лекарство отъ ужасной болѣзни, отъ твоего тяжелаго страдан³я.

   О ты, слава и гордость мужей, заковывавшихъ себя въ кольчугу; свѣтъ, с³ян³е, путеводная звѣзда всѣхъ, обрекающихъ себя на тяжелую и кровавую службу воина, забывая нѣгу пуховаго ложа и сладостнаго сна!

   Къ тебѣ обращаюсь я, рыцарь, котораго никогда никто достойно не восхвалитъ, и скажу тебѣ, с³ян³е Ламанча, свѣтило Испан³и, безстрашный и мудрый Донъ-Кихотъ, что разочаровать Дульцинею Тобозскую можетъ только оруженосецъ твой Санчо, давши себѣ по голому тѣлу три тысячи триста такихъ плетей, которыя оставили-бы на его тѣлѣ рубцы и слѣды; только этимъ средствомъ можно смягчить очарователей Дульцинеи, и только затѣмъ, чтобъ это сказать тебѣ пришелъ я сюда".

   - Таковскаго нашли, воскликнулъ Санчо: я не то - три тысячи триста, а три плети дамъ себѣ развѣ тогда, когда пырну себя три раза ножемъ. Къ черту такого рода разочарован³я! И если господинъ Мерлинъ не нашелъ другаго способа разочаровать госпожу Дульцинею Тобозскую, такъ можетъ она и въ гробъ лечь очарованной.

   - Но прежде ты можешь быть повѣшенъ иной, донъ негодяй, воскликнулъ Донъ-Кихотъ; я привяжу тебя голаго къ дереву и отсчитаю тебѣ не три тысячи триста, а шесть тысячъ шестьсотъ плетей, отъ которыхъ ты не вывернешься тремя тысячами тремя стами изворотами; и не отвѣчай мнѣ на это ничего, или я вырву у тебя душу.

   - Нѣтъ, воскликнулъ Мерлинъ, Санчо долженъ по доброй волѣ, а не насильно, получить назначенное ему число плетей и при томъ тогда, когда ему будетъ угодно, сроку ему никакого не назначается. Если онъ, однако, хочетъ выкупиться за половину назначенной цѣны, въ такомъ случаѣ, онъ можетъ велѣть и чужой, хотя бы немного тяжеловатой рукѣ, отсчитать ему эти удары.

   - Ни собственной, ни чужой, ни тяжелой, ни легкой, никакой рукой не отсчитаются они мнѣ, отвѣтилъ Санчо; я - что ли родилъ эту госпожу Дульцинею Тобозскую, чтобы своимъ тѣломъ отвѣчать за грѣхи ея прекрасныхъ глазъ? Это хорошо для моего господина, составляющаго часть своей дамы, по крайней мѣрѣ онъ на каждомъ шагу называетъ ее своею жизнью, душой и поддержкой; поэтому онъ можетъ и долженъ отхлестать себя и сдѣлать все, что слѣдуетъ для ея разочарован³я, но чтобы я влѣпилъ себѣ нѣсколько тысячъ плетей изъ-за нее - чорта съ два.

   Услышавъ это, возсѣдавшая возлѣ Мерлина серебристая нимфа встала съ мѣста и, приподнявъ эѳирный вуаль съ своего болѣе чѣмъ прекраснаго лица, нагло обратясь къ Санчо, сказала ему вовсе не женственнымъ голосомъ: "о, злосчастный оруженосецъ! куриное сердце, чугунная душа, каменная грудь! еслибъ тебѣ приказали, безстыдный негодяй, кинуться съ высокой башни, торчмя головой; если-бы тебѣ велѣли проглотить дюжину ужей, двѣ дюжины ящерицъ и три дюжины змѣй, или переколоть кинжаломъ жену и дѣтей, тогда ты могъ бы еще, пожалуй, корчить недовольныя мины и дуть твои губки; но отказываться влѣпить себѣ три тысячи триста плетей, когда нѣтъ такого негодяя школьника ни въ какомъ училищѣ, которому не отсчитывали бы ежемѣсячно столько же, - это изъ рукъ вонъ; это удивляетъ и поражаетъ сострадательныя сердца всѣхъ слышащихъ и всѣхъ услышащихъ твой отказъ. Взгляни, безчувственное одеревенѣлое животное своими лошаковыми глазами на зѣницу моихъ, - с³яющихъ, какъ свѣтозарныя звѣзды, и посмотри, какъ льются изъ нихъ слеза за слезой, ручей за ручьемъ, оставляя влажные слѣды, полосы и борозды на прекрасныхъ поляхъ моихъ ланитъ. Сжалься, злобный уродъ, глядя, какъ увядаетъ молодой мой вѣкъ, не перешедш³й еще за другой десятокъ годовъ, потому что мнѣ всего девятнадцать лѣтъ и нѣтъ еще сполна двадцати; умились, говорю, видя, какъ блекнетъ онъ подъ оболочкою грубой мужички. Если я не похожа на нее въ эту минуту, то это только по особой милости мудраго Мерлина, возвратившаго мнѣ мою прежнюю прелесть, чтобы смягчить красотой моей тебя; вѣдь слезы красавицы дѣлаютъ тигровъ - овцами и скалы - мягкими, какъ вата. Влѣпи, влѣпи себѣ эти три тысячи триста плетей по твоему мясистому тѣлу, лютый, неукротимый звѣрь! воодушеви это мужество, которое ты призываешь только для того, чтобы наполнить себѣ брюхо и ротъ. Возврати нѣжность моей кожѣ, мягкость моему характеру, красоту моему образу. Если ты не хочешь смягчиться и послушаться голоса разсудка для меня, сдѣлай это для бѣднаго рыцаря, стоящаго возлѣ тебя; сдѣлай это для господина твоего, чью душу я вижу теперь насквозь, сидящую у него поперегъ горла въ пяти или шести дюймахъ отъ губъ, ожидая твоего отвѣта - мягкаго или суроваго - чтобы выйти черезъ ротъ или возвратиться назадъ въ желудокъ рыцаря".

   Услышавъ это, Донъ-Кихотъ ощупалъ горло и сказалъ герцогу: "клянусь Богомъ, герцогъ, Дульцинея сказала правду: у меня, дѣйствительно, душа, какъ арбалетный орѣхъ, стала поперегъ горла.

   - Что скажешь на это, Санчо? спросила герцогиня.

   - То, что а уже сказалъ, отвѣтилъ Санчо; чорта съ два, чтобы я лептьми, угощалъ себя.

   - Плетьми, а не лептьми, перебилъ герцогъ.

   - Ахъ, оставьте меня, пожалуста, ваша свѣтлость, проговорилъ Санчо; право мнѣ теперь не до того, чтобы замѣчать какую букву спереди, какую сзади ставить: эти проклятыя плети, что я долженъ влѣпить себѣ, или мнѣ должны влѣпить, до того разстроили меня, что право я не знаю, что я дѣлаю и говорю. Хотѣлось бы мнѣ только узнать отъ ея милости, госпожи Дульцинеи Тобозской, гдѣ это она училась такой удивительной манерѣ упрашивать человѣка о чемъ-нибудь. Ея милость изволитъ просить меня влѣпить себѣ по голому тѣлу нѣсколько тысячъ плетей и называетъ меня куринымъ сердцемъ, лютымъ звѣремъ и разными другими пр³ятными прозвищами, которыхъ не вынесъ бы самъ чортъ. Да развѣ тѣло у меня изъ чугуна, что-ли? И развѣ мнѣ есть особенное дѣло до того, будетъ ли госпожа Дульцинея очарована или разочарована? Чтобы меня умилостивить, она, кажись, не присылала мнѣ никакой корзины съ бѣльемъ, рубахами, платками, подштанниками (хотя я ихъ и не ношу); и, вмѣсто того, безъ всякихъ корзинъ, посылаетъ мнѣ руготню за руготней; развѣ она не знаетъ нашей пословицы, что оселъ, нагруженный золотомъ, легко взбирается на гору, что подарки разбиваютъ скалы, что молясь Богу, нужно бичевать себя, и что одно возьми стоитъ двухъ я дамъ. А господинъ мой, который долженъ бы обнять и приласкать меня, чтобы сдѣлать мягкимъ, какъ расчесанную вату, обѣщаетъ вмѣсто того привязать меня голаго въ дереву и отсчитать мнѣ вдвое больше плетей, чѣмъ мнѣ назначено. И развѣ всѣ эти сострадательныя сердца не должны были бы разсудить, что онѣ предлагаютъ выпороть себя не оруженосцу, а губернатору, предлагаютъ ему покушать, какъ говорится, меду на своихъ вишняхъ. Пусть эти господа выучатся прежде спрашивать и упрашивать и быть вѣжливыми, потому что неровенъ часъ и человѣкъ не всегда въ хорошемъ расположен³и духа. Меня и безъ того всего коробитъ, когда я взгляну на дырья на своемъ зеленомъ камзолѣ, а тутъ меня упрашиваютъ еще выпороть себя по доброй волѣ; да я также соглашусь на это, какъ на то, чтобы по доброй волѣ сдѣлаться кацикомъ.

   - Но, другъ мой, Санчо, сказалъ герцогъ, если ты не смягчишься, какъ свѣжая груша, простись тогда съ островомъ; не могу же я послать своимъ островитянамъ такаго жестокаго, каменнаго губернатора, котораго не трогаютъ ни слезы несчастной красавицы, ни мольбы волшебника, ни могущество мудреца. Одно изъ двухъ, Санчо: или ты самъ себя выпори, или тебя выпорятъ, или повторяю тебѣ: простись съ губернаторствомъ.

   - Ваша свѣтлость, господинъ герцогъ, не дадите ли вы мнѣ двухъ дней на размышлен³е? отвѣтилъ Санчо.

   - Нѣтъ, нѣтъ, сказалъ Мерлинъ; здѣсь, на этомъ самомъ мѣстѣ, въ эту самую минуту, ты долженъ объявить свое рѣшен³е. Или Дульцинея возвратится въ Монтезиносскую пещеру, въ образѣ грубой крестьянки, или въ настоящемъ видѣ - ея отвезутъ въ елисейск³я поля, гдѣ она станетъ ожидать твоего искупительнаго бичеван³я.

   - Мужайся, Санчо, заговорила герцогиня; отблагодари твоего господина, какъ слѣдуетъ за хлѣбъ, который ты ѣлъ, служа у него; отблагодари достойно этого рыцаря, предъ которымъ мы всѣ должны благоговѣть за его рыцарск³й характеръ и велик³е подвиги. Согласись, любезный мой оруженосецъ, на это бичеванье, и пусть остается чортъ для чорта и страхъ для труса; вѣдь самая злая судьба разбивается о мужественное сердце, это, вѣроятно, извѣстно тебѣ, не хуже чѣмъ мнѣ.

   Не отвѣчая за слова герцогини, Санчо сказалъ, обернувшися къ Мерлину: "господинъ Мерлинъ! приходивш³й сюда чортъ вѣстовщикъ приглашалъ моего господина, отъ имени рыцаря Монтезиноса ожидать его здѣсь; онъ говорилъ, что этотъ рыцарь хочетъ открыть моему господину средство разочаровать Дульцинею, почему же мы до сихъ поръ не видѣли никакихъ Монтезиносовъ?

   - Санчо, отвѣтилъ Мерлинъ, этотъ чортъ величайшая бест³я и негодяй. Это я, а не рыцарь Монтезиносъ, и не отъ рыцаря Монтезиноса, а отъ самого себя, посылалъ его искать твоего господина; рыцарь же Монтезиносъ остался въ своей пещерѣ, ожидая времени, когда кончится его очарован³е. Если ему есть дѣло до васъ, или вамъ до него, въ такомъ случаѣ я приведу его къ вамъ куда и когда вамъ будетъ угодно. Но теперь, Санчо, соглашайся на предложенне тебѣ бичеван³е; повѣрь мнѣ: оно послужитъ въ пользу душѣ твоей и тѣлу. Душѣ - потому, что дастъ ей возможность высказывать свое христ³анское милосерд³е; тѣлу - потому, что, какъ мнѣ извѣстно, ты человѣкъ полнокровный, и тебѣ очень бы не мѣшало пустить себѣ немного крови.

   - Довольно докторовъ на свѣтѣ и безъ волшебниковъ, отвѣчалъ Санчо. Но, что дѣлать? такъ какъ всѣ пристаютъ ко мнѣ, такъ ужь куда не шло: - соглашаюсь дать себѣ три тысячи триста плетей, но только съ услов³емъ, что сдѣлаю это когда мнѣ будетъ угодно, не назначая никакого срока, обѣщаю только расквитаться съ этимъ долгомъ, какъ можно скорѣе. Пусть свѣтъ скорѣе насладятся красотою госпожи Дульцинеи Тобозской, потому что она, ей Богу, очень красива; я думалъ, она совсѣмъ не такая. Да кромѣ того, вотъ что: я могу бить себя не до крови, и если перепадутъ так³е удары, которые только сгонятъ съ меня мухъ, такъ они все-таки пойдутъ въ счетъ. А чтобы я какъ-нибудь не ошибся въ счетѣ, такъ всезнающ³й господинъ Мерлинъ пусть самъ потрудится считать и увѣдомить меня, если я не добью или перебью себя.

   - Если ты перебьешь себя, такъ объ этомъ не въ чему будетъ увѣдомлять тебя, отвѣтилъ Мерлинъ; какъ только ты отсчитаешь себѣ ровно столько ударовъ, сколько тебѣ назначено, несравненная Дульцинея Тобозская будетъ уже разочарована, и пр³йдетъ поблагодарить своего избавителя за его доброе дѣло. Поэтому, Санчо, не безпокойся о томъ, чтобы тебѣ не случилось какъ-нибудь перебить себя; Господь оборони меня обманывать кого-бы то ни было, даже волосокъ на головѣ.

   - Ну, такъ и быть соглашаюсь на бичеван³е, воскликнулъ Санчо, только съ назначенными мною услов³ями.

   При послѣднихъ словахъ своего оруженосца, Донъ-Кихотъ кинулся къ нему на шею и разцѣловалъ его въ лобъ и щеки, а герцогъ, герцогиня и вся свита являли живѣйш³е знаки радости, при видѣ такой счастливой развязки; въ лѣсу, между тѣмъ, заиграла опять музыка и раздались выстрѣлы. Прекрасная Дульцинея поклонилась на прощан³е герцогу и герцогинѣ, низко присѣла передъ Санчо, и колесница уѣхала въ то время, когда на небѣ занималась уже румяная, смѣющаяся заря. Привѣтствуя ее, пробуждавш³еся цвѣты распускали свои стебли, и, журча поверхъ бѣлосѣрыхъ каменьевъ, прозрачные ручьи катили въ море, какъ должную дань, свои хрустальныя воды. Улыбнувшаяся земля, заалѣвшее небо, прозрачный воздухъ, чистый свѣтъ, все возвѣщало пришеств³е дня; разcтилаясь уже по одеждамъ авроры, онъ обѣщалъ быть тихимъ и прекраснымъ. Довольные результатами охоты, герцогъ и герцогиня возвратились въ замокъ, намѣреваясь продолжать свои мистификац³и съ Донъ-Кихотомъ, развлекавш³я ихъ болѣе всякаго другаго удовольств³я.

  

  

   У герцога былъ ловк³й, находчивый мажордомъ. Это онъ исполнялъ роль Мерлина, выбралъ пажа для роли Дульцинеи, сочинилъ рѣчи, словомъ распоряжался устройствомъ всего описаннаго нами приключен³я. Исполняя желан³е господъ своихъ, онъ устроилъ скоро другую, чрезвычайно интересную и своеобразную мистификац³ю.

   На другой день герцогиня спросила Санчо: "началъ ли онъ бичеван³е, которымъ должно было совершиться разочарован³е Дульцинеи?"

   - Какъ же, отвѣтилъ Санчо, сегодня ночью я далъ себѣ ударовъ пять,

   - Чѣмъ? спросила герцогиня.

   - Рукой.

   - Ну, это значитъ не бичевать, а скорѣе гладить себя, замѣтила герцогиня. Добрый Санчо долженъ немного стегнуть тѣло свое ремнями съ желѣзными крючками, которые бы дали ему почувствовать себя, иначе мудрый Мерлянъ останется не совсѣмъ доволенъ его бичеван³емъ. Съ кровью, говорятъ, входитъ въ насъ наука, и нельзя купить дешево освобожден³е такой высокой дамы, какъ Дульцинея Тобозская.

   - Такъ ужь потрудитесь. ваша свѣтлость, снабдить меня приличными ремнями, сказалъ Санчо; я съ удовольств³емъ отхлестаю себя ими, лишь бы только они не слишкомъ царапали, потому что у меня, ваша свѣтлость, хотя и грубое тѣло, все же, по природѣ своей, оно больше склонно къ ватѣ, чѣмъ въ ремнямъ, да и не совсѣмъ справедливымъ было бы разрывать себя на куски для чужаго удовольств³я.

   - Ладно, сказала герцогиня; завтра я снабжу тебя такими прелестными плетьми, которыя дадутъ себя чувствовать твоему тѣлу, какъ что-то родное ему.

   - Кстати, ваша свѣтлость, дорогая госпожа души моей, отвѣтилъ Санчо, написалъ я письмо женѣ моей - Терезѣ Пансо, въ которомъ разсказалъ все, что случилось со мной съ того времени, какъ мы разстались съ нею. Оно со мною, и мнѣ остается только написать адресъ. Мнѣ бы желательно было, чтобы вы изволили прочитать его; написано оно, какъ мни кажется, совершенно такъ, какъ должны писаться губернаторск³я письма.

   - Кто его сочинялъ? спросила герцогиня.

   - Кто же, какъ не этотъ грѣшникъ - я самъ, отвѣчалъ Санчо.

   - И писалъ его ты самъ?

   - Нѣтъ, писалъ его пожалуй, что я не я самъ, потому что я не умѣю ни читать, ни писать, а только подписываться.

   - Посмотримъ, что это за письмо, сказала герцогиня; въ немъ, безъ сомнѣн³я, вылился весь твой умъ.

   Санчо досталъ незапечатанное письмо, и герцогиня, взявъ его въ руки, прочла слѣдующее:

  

  

   Еслибъ меня хорошо отстегали кнутомъ, я твердо сидѣлъ бы на своемъ сидѣн³и; и если я получаю теперь хорошее губернаторство, то оно стоитъ мнѣ хорошихъ плетей. Милая Тереза, ты конечно, не возьмешь этого сразу въ толкъ, но потомъ поймешь въ чемъ дѣло. Дорогая моя! я твердо рѣшился, чтобы ты ѣздила въ каретѣ; вотъ что всего главнѣе теперь, потому что ѣздить иначе, значило бы ползать на четверенькахъ. Ты теперь жена губернатора, и интересно было бы узнать, кто подымется въ ровень съ волосомъ на твоей головѣ? Посылаю тебѣ съ этимъ письмомъ зеленый охотнич³й камзолъ, который мнѣ изволила подарить госпожа герцогиня; сдѣлай изъ него юбку и корсетъ нашей дочери. О господинѣ моемъ Донъ-Кихотѣ говорятъ здѣсь, что онъ умный безумецъ и интересный полуумный; да кажется почти то же говорятъ и обо мнѣ. Мы опускались въ Монтезиносскую пещеру, и мудрый Мерлинъ избралъ меня, какъ средство разочаровать Дульцинею, называемую въ вашей сторонѣ Альдонсо Лорензо. Послѣ трехъ тысячъ трехъ сотъ ударовъ плетьми безъ пяти, которые я долженъ дать себѣ, Дульцинея сдѣлается такою же разочарованной, какъ мать ея. Не говори объ этомъ, пожалуйста, никому; ты знаешь: если примутся судить о чемъ-нибудь гуртомъ, одни назовутъ бѣлымъ то, что друг³е назовутъ чернымъ. Черезъ нѣсколько дней я отправлюсь на свое губернаторство, съ великимъ желан³емъ набрать тамъ побольше денегъ; всѣ новые губернаторы отправляются, какъ мнѣ говорили, съ такими же желан³ями. Я пощупаю у этого губернаторства пульсъ и извѣщу васъ: пр³ѣзжать ли вамъ ко мнѣ или нѣтъ. Оселъ, слава Богу, здоровъ я кланяется тебѣ; я вовсе не думаю покидать его, хотя бы меня сдѣлали самимъ султаномъ. Госпожа герцогиня цалуетъ тебѣ тысячу разъ руки, а ты, въ благодарность за это, поцалуй ей двѣ тысячи разъ, потому что, по словамъ моего господина, ничто не обходится намъ такъ дешево и не цѣнится такъ дорого, какъ вѣжливость. Богъ не послалъ мнѣ теперь, какъ въ прошлый разъ, другаго чемодана съ ста червонцами, но не безпокойся объ этомъ, милая Тереза; бояться теперь нечего, все перемелется, когда я стану губернаторомъ. Только тяжело мнѣ слышать, когда говорятъ, будто у меня явится тогда такой вкусъ, что я съѣмъ свои пальцы. Дѣло, значитъ, обойдется мнѣ не дешево, хотя и говорятъ, что калѣки имѣютъ каноникатъ въ той милостыни, которую имъ подаютъ. Но такъ или иначе, а только ты станешь богатой и счастливой. Да пошлетъ тебѣ Господь всякаго благополуч³я и да хранитъ онъ меня. для того, чтобы я могъ служить тебѣ. Писано въ этомъ замкѣ 20 ³юля 1614 года.

  

   - Въ двухъ мѣстахъ губернаторъ немного удалился съ прямаго пути, сказала герцогиня Санчо, прочитавъ его письмо. Во-первыхъ, напрасно онъ говоритъ, будто получилъ губернаторство за тѣ удары плетьми, которые онъ долженъ дать себѣ. Губернаторъ знаетъ, и не можетъ не знать, что когда герцогъ, мужъ мой, пообѣщалъ ежу островъ, тогда никто изъ насъ не подозрѣвалъ даже о существован³и на свѣтѣ плетей. Кромѣ этого, онъ оказывается въ своемъ письмѣ большимъ интересантомъ, и я бы вовсе не хотѣла, чтобы онъ оказался такимъ же на дѣлѣ, потому что излишн³й грузъ разрываетъ мѣшокъ и жадный губернаторъ торгуетъ правосуд³емъ.

   - Ваша свѣтлость, я, право, вовсе не это хотѣлъ сказать, отвѣтилъ Санчо; если, впрочемъ, вы находите, что письмо написано не такъ, какъ слѣдуетъ, такъ можно разорвать его и написать другое; только это другое выйдетъ, пожалуй, хуже перваго, если писать его придется опять мнѣ же.

   - Нѣтъ, нѣтъ, возразила герцогиня; это письмо хорошо, и я покажу это герцогу. Сказавши это, она отправилась въ садъ, гдѣ хозяева и гости должны были въ этотъ день обѣдать.

   Герцогиня показала своему мужу письмо Санчо, и оно порядкомъ насмѣшило герцога. Между тѣмъ подали обѣдъ, и въ то время, когда с³ятельные хозяева смѣялись, по обыкновен³ю, надъ интереснымъ разговоромъ Санчо, въ саду неожиданно послышался острый звукъ флейты вмѣстѣ съ глухимъ стукомъ нестройнаго барабана. Эта унылая воинская музыка перепугала и встревожила всѣхъ, особенно Донъ-Кихота, который не могъ усидѣть даже на мѣстѣ, такъ сильно онъ былъ взволнованъ; а ужъ о Санчо и говорить нечего. Со страху онъ спрятался подъ полу платья герцогини, ставшей съ нѣкотораго времени обычнымъ убѣжищемъ его въ минуты опасности; музыка эта была, въ самомъ дѣлѣ, уныла и мрачна до нельзя. Немного спустя въ саду появились два человѣка въ длинныхъ, волочившихся по землѣ, траурныхъ мант³яхъ. Каждый изъ нихъ билъ въ большой, покрытый чернымъ сукномъ, барабанъ. Возлѣ барабанщиковъ шелъ флейтщикъ. также въ траурѣ. За тремя музыкантами выступалъ какой-то великанъ, въ черной мант³и, съ длиннымъ, волочившимся далеко по землѣ, хвостомъ. Широкая перевязь стягивала поверхъ мант³и его поясницу, а съ боку у него висѣлъ огромный мечъ съ такой же черной рукояткой, какъ и ножны. Лицо его было покрыто чернымъ, просвѣчивающимъ вуалемъ, сквозь который видна была длинная и бѣлая, какъ снѣгъ, борода. Важно и спокойно двигался онъ въ тактъ, подъ звуки барабановъ; и его чернота, его гигантск³й ростъ, походка, сопровождавшая его свита - могли удивить всякаго, кто увидѣлъ бы его, не зная, кто онъ такой. Подошедши къ герцогу, онъ опустился передъ нимъ на колѣни, но герцогъ ни за что не согласился выслушать его, пока онъ не всталъ. Поднявшись съ колѣнъ, ужасный незнакомецъ откинулъ вуаль и показалъ изумленнымъ зрителямъ длиннѣйшую, бѣлѣйшую, густѣйшую и ужаснѣйшую бороду, какую когда-либо видѣли человѣческ³е глаза. Извлекши затѣмъ изъ глубины широкой груди своей звучный и сильный голосъ, онъ сказалъ герцогу, пристально глядя ему въ глаза:

   - Велик³й, могущественный господинъ! Меня зовутъ Трифалдинъ Бѣлая Борода. Я оруженосецъ графини Трифалды, называемой дуэньей Долоридой, посылающей меня къ вашему велич³ю испросить у вашего великолѣп³я позволен³е придти разсказать вашей свѣтлости свое такое удивительное и совершенно новаго рода несчаст³е, какого не въ состоян³и вообразить самое тяжелое воображен³е во всемъ подлунномъ м³рѣ. Но прежде всего она желаетъ узнать: находится-ли въ вашемъ замкѣ безстрашный и никогда непобѣдимый рыцарь Донъ-Кихотъ Ламанчск³й, котораго она ищетъ отъ королевства Кандаи до самой вашей свѣтлости, пройдя все это пространство - должно быть при помощи чуда или очарован³я, - безъ отдыха, пѣшкомъ. Она находится у воротъ этого укрѣпленнаго замка, или увеселительнаго дворца, ожидая вашего позволен³я войти сюда". Сказавши это, Трифальдинъ закашлялъ и, гладя обѣими руками сверху внизъ свою бороду, ожидалъ съ удивительнымъ хладнокров³емъ отвѣта герцога.

   - Славный оруженосецъ Трифалдинъ Бѣлая Борода, отвѣтилъ герцогъ; вотъ уже нѣсколько дней, какъ мы узнали о несчаст³и, постигшемъ графиню Трифалды, которую волшебники заставляютъ называться дуэньей Долоридой. Удивительный оруженосецъ, скажите графинѣ, пусть она войдетъ сюда, - здѣсь найдетъ она знаменитаго рыцаря Донъ-Кихота Ламанчскаго, и отъ его великодушнаго сердца можетъ ожидать всякой помощи и защиты. Скажите ей также, что если она нуждается въ моей благосклонности, я къ ея услугамъ; какъ рыцарь, я обязанъ оказывать помощь всякимъ дамамъ, особенно горюющимъ и раззореннымъ вдовамъ дуэньямъ, подобнымъ ея с³ятельству, графинѣ Трифалды". Въ знакъ благодарности Трифалдинъ нагнулся до земли и, подавъ потомъ знакъ флейтѣ и барабанамъ, вышелъ изъ сада тѣмъ же шагомъ и подъ звуки той же музыки, какъ и пришелъ, изумивъ всѣхъ своей одеждой и наружностью.

   - Наконецъ, славный рыцарь, сказалъ герцогъ Донъ-Кихоту, по уходѣ Трифалдина, мракъ зависти, злобы и невѣжества не можетъ ни скрыть, ни омрачить свѣта вашего мужества и вашихъ доблестей. Нѣтъ еще недѣли, какъ вы живете у меня въ замкѣ, и уже молва о вашихъ подвигахъ, распространившаяся по всѣмъ концамъ земли, заставляетъ несчастныхъ, гонимыхъ и оскорбленныхъ изъ странъ безвѣстныхъ и далекихъ отыскивать васъ въ этомъ замкѣ, въ надеждѣ найти въ васъ заступника и въ вашей грозной рукѣ исцѣлен³е отъ всякихъ скорбей. И являются они сюда не въ каретахъ, не на дромадерахъ, а приходятъ изъ-за тридевять земель, безъ отдыха, пѣшкомъ.

   - Хотѣлъ бы я, благородный герцогъ, отвѣтилъ Донъ-Кихотъ, увидѣть здѣсь, въ эту минуту, того добраго духовника, который отзывался недавно такъ зло о странствующихъ рыцаряхъ; хотѣлось бы мнѣ, чтобы онъ убѣдился теперь собственными глазами, нужны ли для м³ра странствующ³е рыцари? Онъ могъ бы теперь ощупать перстомъ своимъ правду: слишкомъ несчастные люди не идутъ искать утѣшен³й и облегчен³й ни у монашескихъ рясъ или деревенскихъ причетниковъ, ни у дворянъ, никогда не выѣзжавшихъ изъ своего прихода, ни у лѣниваго горожанина, ищущаго случая - посплетничать, а не прославиться дѣлами, о которыхъ находятъ нужнымъ говорить печатно. Лекарство отъ скорби, помощь въ нуждѣ, защита молодыхъ дѣвушекъ, утѣшен³е вдовъ, все это обрѣтается въ странствующихъ рыцаряхъ, и только въ нихъ, ни въ комъ болѣе. И я безпредѣльно благодарю небо, что оно судило мнѣ быть однимъ изъ этихъ рыцарей, и все, что случается со иною, во время исполнен³я мною обязанностей этого высокаго зван³я, я считаю счаст³емъ и благомъ. Пусть же приходитъ сюда эта дуэнья, пусть она проситъ меня о чемъ хочетъ; сила руки моей отыщетъ лекарство отъ ея несчаст³я, а непоколебимая рѣшимость моя подастъ его этой несчастной женщинѣ.

  

  

   Герцогъ и герцогиня приходили въ восторгъ, видя, какъ отлично имъ удается мистификировать Донъ-Кихота.

   - Боюсь я только, замѣтилъ неожиданно Санчо, чтобы эта госпожа дуэньи не кинула какъ-нибудь палку подъ колесо моего губернаторства, потому что гдѣ вмѣшаются дуэньи, говорилъ мнѣ одинъ толедск³й аптекарь, тамъ нельзя ожидать ничего путнаго. Пресвятая Богородице! какъ онъ ихъ не жаловалъ этотъ аптекарь. И я полагаю, что всѣ дуэньи должны быть нахальны и глупы, какого-бы онѣ ни были зван³я и нрава, хотя бы горюющ³я, скорбящ³я и тоскующ³я, какъ называютъ эту трехфалдную или треххвостную графиню, потому что у насъ все одно: что фалда, что хвостъ.

   - Ради Бога, замолчи Санчо, сказалъ Донъ-Кихотъ; дуэнья эта пришла искать меня изъ далекихъ странъ, и она должно быть не изъ тѣхъ дамъ, надъ которыми острилъ языкъ твой аптекарь. Къ тому же она - графиня, а графини служатъ дуэньями только у королевъ и императрицъ; у себя же дома онѣ так³я госпожи, какъ друг³я и имѣютъ своихъ дуэн³й.

   - Дувньи, добавила дона-Родригезъ, служатъ здѣсь ея свѣтлости герцогинѣ и могли бы быть графинями, еслибъ это было угодно судьбѣ. Но такъ, гдѣ тронъ, тамъ и законъ, и, однако, пусть не отзываются дурно о дуэньяхъ, особенно о дѣвушкахъ и старухахъ, потому что, хотя я не дѣвушка и не старуха, я, однако, понимаю, какое преимущество имѣетъ дуэнья дѣвушка передъ дуэньей вдовой, и знаю, что значитъ эта поговорка: тотъ, кто обстригъ насъ, оставилъ ножницы у себя въ рукахъ.

   - Вотъ именно, если вѣрить моему аптекарю, отвѣтилъ Санчо, такъ у дуэн³й есть столько всякой всячины, которую слѣдуетъ обстричь, что лучше ужь молчать.

   - Оруженосцы были всегда нашими врагами, сказала дона-Родригезъ. Толкаясь по всѣмъ переднимъ и выметая тамъ всяк³й соръ, они видятъ насъ каждую минуту и потому, если они не молятся Богу, что случается съ ними безпрестанно, такъ у нихъ только и разговору что о насъ; они разбираютъ насъ по косточкамъ и заживо хоронятъ наше доброе имя. И все-таки мы, на зло этимъ странствующимъ чурбанамъ, будемъ жить на свѣтѣ въ домѣ благородныхъ и знатныхъ людей; хотя насъ и морятъ тамъ голодомъ и ваши нѣжныя тѣла покрываютъ юбкой, какъ навозныя кучи, во время процесс³й. Да еслибъ было у меня время, продолжала она, такъ, клянусь Богомъ, я бы заставила повѣрить не только этихъ господъ, но цѣлый свѣтъ, что нѣтъ такой добродѣтели, которой нельзя было бы найти въ дуэньѣ.

   - Очень вѣрю, отвѣтила герцогиня; но только вамъ нужно выждать болѣе удобную минуту для опровержен³я мнѣн³я о дуэньяхъ этого злаго аптекаря и для того, чтобы вырвать изъ сердца Санчо питаемую къ нимъ злобу.

   - Клянусь Богомъ, сказалъ Санчо, съ тѣхъ поръ, какъ дымъ губернаторства вошелъ мнѣ въ голову, онъ выѣлъ все, что было во мнѣ оруженоскаго, и я смѣюсь надъ всякими дуэньями, какъ надъ дикой фигой.

   Разговоръ по поводу дуэн³й продолжался бы, вѣроятно, еще, еслибъ не раздались опять звуки флейты и стукъ барабановъ, возвѣстивш³е приходъ дуэньи Долориды. Герцогиня спросила герцога: "не слѣдуетъ ли имъ выйти на встрѣчу Долоридѣ, какъ графинѣ и знатной дамѣ?"

   Санчо предупредилъ отвѣтъ герцога: "на встрѣчу ея графства слѣдовало бы, пожалуй, выйти, сказалъ онъ, но на встрѣчу той части ея, которая составляетъ дуэнью, вамъ не слѣдовало бы двинуться съ мѣста".

   - Санчо, кто тебя проситъ вмѣшиваться въ это дѣло? сказалъ Донъ-Кихотъ.

   - Никто не проситъ, отвѣтилъ Санчо, а самъ я вмѣшиваюсь, какъ оруженосецъ, прошедш³й полный курсъ вѣжливости въ школѣ вашей милости, считающейся образцомъ всякой вѣжливости. Вы сами, ваша милость, изволили говорить, что передавши можно иногда потерять столько же, какъ и не додавши. Больше я ничего не говорю; для умѣющаго понимать довольно одного намека.

   - Санчо совершенно правъ, прервалъ герцогъ; посмотримъ сначала, что это за графиня, и тогда увидимъ, какъ намъ держать себя съ нею?

   Разговоръ этотъ былъ прерванъ появлен³емъ въ саду флейтщика и барабанщиковъ, двигающихся въ томъ же порядкѣ, какъ въ первый разъ; на этомъ мѣстѣ, однако, авторъ оканчиваетъ короткую главу и начинаетъ другую, въ которой продолжается тоже самое приключен³е, принадлежащее къ числу важнѣйшихъ въ этой истор³и.

  

  

   Вслѣдъ за музыкантами въ садъ вошли двѣнадцать дуэн³й, выстроенныхъ въ два ряда и одѣтыхъ въ длинныя, монашеск³я платья съ бѣлыми кисейными покрывалами, закрывавшими ихъ до самыхъ краевъ платья. Позади ихъ, оруженосецъ Трафалдимъ Бѣлая Борода велъ за руку графиню Трафалды. Хвостъ или шлейфъ, или зовите какъ хотите продолжен³е ея чернаго платья изъ тонкой нескрученной шерсти, былъ раздѣленъ на три части, поддерживаемыя трень пажами, одѣтыми тоже въ черное. Каждый пажъ съ поддерживаемымъ имъ острымъ концомъ шлейфа представлялъ весьма правильную геометрическую фигуру; увидя этотъ треххвостный шлейфъ, не трудно было догадаться, почему графиня называлась Трифалды. Сидъ Гамедъ Бененгели говоритъ, что она дѣйствительно такъ называлась, хотя собственное имя графини было Волчина, данное ей потому, что въ ея графствѣ водилось много волковъ, и что если-бы такъ вмѣсто волковъ водились лисицы, тогда она называлась бы Лисиной, принимая во вниман³е существовавш³й въ ея графствѣ обычай давать господамъ имена соотвѣтственно тому, чѣмъ изобиловали ихъ мнѣн³я. Благодаря, однако, своему своеобразному, совершенно новаго рода шлейфу, графиня оставила имя Волчины для имени Трифилды.

   Тихо, какъ процесс³я, двигалась графиня и ея двѣнадцать дуэн³й, закрытыя не сквозными, а такими густыни вуалями, что сквозь нихъ не было видно рѣшительно ничего. При появлен³и этой процесс³и герцогъ, герцогиня, Донъ-Кихотъ и всѣ остальныя лица, бывш³я въ саду, встали съ своихъ мѣстъ. Приблизившись въ герцогу, дуэньи остановились и разступились въ обѣ стороны, чтобы дать пройти графинѣ, не покидавшей руки Трифалдина. Герцогъ, герцогиня и Донъ-Кихотъ сдѣлали шаговъ двѣнадцать на встрѣчу ей. Упавши на колѣна передъ хозяевами замка, Долорида сказала не столько нѣжнымъ и звонкимъ, сколько сильнымъ и жесткимъ голосомъ:

   - Ваши велич³я, не будьте такъ предупредительны и любезны къ вашему всенижайшему слугѣ, то есть служанкѣ; меня такое одолѣваетъ горе, что я не чувствую себя въ силдахъ отвѣтить на вашу любезность. Мое неслыханное, удивительное несчаст³е уноситъ мысли мои, сама я не знаю куда, должно быть очень далеко, потому что чѣмъ больше я ищу ихъ, тѣмъ меньше нахожу.

   - Графиня! отвѣчалъ герцогъ, нужно быть, однако, совершенно безсмысленнымъ, чтобы не признать васъ въ томъ видѣ, въ какомъ мы васъ встрѣчаемъ, достойной самой предупредительной любезности и самой утонченной вѣжливости. Съ послѣднимъ словомъ, и подавъ графинѣ руку, онъ помогъ ей приподняться съ колѣнъ и посадилъ ее возлѣ герцогини, принявшей дуэнью Долориду, какъ нельзя лучше.

   Донъ-Кихотъ все время молчалъ, а Санчо умиралъ отъ желан³я увидѣть въ лицо графиню Трифалды, или какую-нибудь изъ двѣнадцати дуэн³й; сдѣлать этого ему, однако, не удалось, пока сами дуэньи не приподняли добровольно своихъ вуалей. Никто между тѣмъ не трогался съ мѣста, и воцарившееся съ саду молчан³е прервала, наконецъ, сама дуэнья Долорида. "Я увѣрена, пресвѣтлѣйш³й герцогъ, предивнѣйшая герцогиня, предобрѣйш³е служители", сказала она, "что прегорчайшая судьба моя встрѣтитъ въ премягчайшихъ сердцахъ вашихъ столько же ласковый, сколько сострадательный и великодушный пр³емъ; горе мое въ состоян³и разжалобить мраморъ, размягчить алмазъ и расплавить сталь самыхъ твердыхъ сердецъ. Но прежде чѣмъ поразить ваши слухи, чтобы не сказать ваши уши, прошу васъ, скажите мнѣ, въ вашемъ ли высокомъ обществѣ находится рыцарь славнѣйш³й, Донъ-Кихотъ Ламанчѣйш³й и его Пансо оруженосѣйш³й".

   - Пансо здѣсь, воскликнулъ Санчо, предупреждая всяк³й другой отвѣтъ, и донъ господинъ Ламанчѣйш³й тоже здѣсь; и вы можете, дуэнниссима Долородиссима, говорить, что вамъ угодиссимо, и мы готовиссимы быть вашими слугамиссимы.

   - Если ваша скорбь, скорбящая дама, сказалъ въ эту минуту, вставъ съ своего мѣста, Донъ-Кихотъ, можетъ ожидать облегчен³я отъ силы и мужества какого-нибудь странствующаго рыцаря, то какъ ни слабо мое мужество, какъ ни слаба моя сила, они тѣмъ не менѣе готовы всецѣло служить вамъ. Я Донъ-Кихотъ Ламанчск³й, призванный пособлять страждущимъ и недуждущимъ. Поэтому, графиня, вы можете, не