Сервантес Мигель Де - Дон-Кихот Ламанчский (Часть вторая)

ля нее. Думать, что образъ другой красавицы можетъ затмить въ моемъ сердцѣ образъ Дульцинеи, значитъ мечтать о невозможномъ; невозможное же останется невозможнымъ и это должно заставить васъ забыть обо мнѣ".

   Услышавъ это, Альтизидора въ порывѣ притворнаго гнѣва воскликнула: "ахъ ты, доyъ-мерлюшка сушеная, ахъ ты чугунная душа, смертный ты грѣхъ, бездушнѣйш³й негодяй изъ негодяевъ; если и вцѣплюсь тебѣ въ лицо, я выцарапаю тебѣ глаза. Неужели ты думаешь, донъ-избитый палками, донъ-побѣжденный, что я, въ самомъ дѣлѣ, умирала изъ-за тебя? Да вѣдь передъ тобой играли сегодня ночью комед³ю! Стану я изъ-за такого верблюда умирать!

   - Я тоже думаю, перебилъ Санчо; потому что когда говорятъ будто влюбленный умираетъ отъ любви, такъ вѣдь это говорятъ для смѣлу. Языкъ безъ костей, говорить можно что угодно, но чтобы умереть отъ любви, пусть ²уда предатель повѣритъ этому.

   Въ эту минуту въ комнату Донъ-Кихота вошелъ музыкантъ, пѣвецъ и поэтъ, пѣвш³й извѣстныя строфы надъ гробомъ Альтизидоры: "Прошу вашу милость", сказалъ онъ низко поклонившись рыцарю, "считать меня самымъ вѣрнымъ и преданнымъ вашимъ слугой, я имъ сталъ давно, удивляясь вашимъ подвигамъ столько же, сколько вашей славѣ"

   - Скажите, пожалуйста, кто вы такой? отвѣтилъ Донъ-Кихотъ, чтобы я могъ отвѣтить вамъ, какъ вы того заслуживаете. Молодой человѣкъ сказалъ, что онъ пѣвецъ и музыкантъ, пѣвш³й этой ночью.

   - У васъ превосходный голосъ, отвѣтилъ Донъ-Кихотъ, но только я долженъ сказать вамъ, что ваша пѣснь была совсѣмъ не кстати; что общаго имѣютъ стансы Гарсиласко съ смертью этой дамы.

   - Ничего, отвѣтилъ музыкантъ; но мы, поэты, пишемъ, что намъ на умъ взбредетъ и крадемъ, что придется, не заботясь о томъ, кстати это или некстати, зная, что всякая пропѣтая и написанная глупость сойдетъ намъ съ рукъ, какъ поэтическая вольность.

   Домъ-Кихотъ собирался что-то отвѣтить, но ему посѣщалъ приходъ герцога и герцогини. Между хозяевами и гостемъ завязался тогда длинный и пр³ятный разговоръ, въ продолжен³е котораго Санчо наговорилъ столько милыхъ вещей и такихъ злыхъ шутокъ, что вновь изумилъ герцога и герцогиню своей тонкой остротой, соединенной съ такимъ простодуш³емъ. Донъ-Кихотъ просилъ герцога позволить ему отправиться сегодня же, сказавъ, что побѣжденнымъ рыцарямъ приличнѣе жить въ свинушникѣ, чѣмъ въ царственныхъ чертогахъ. Герцогъ охотно согласился на это, а герцогиня спросила его, золъ ли онъ на Альтизидору?

   - Герцогиня, сказалъ Донъ-Кихотъ; все несчаст³е, вся бѣда этой дѣвушки происходитъ отъ праздности, она всему виною, и самое лучшее, что можно посовѣтовать Альтизидорѣ, это заняться какимъ-нибудь честнымъ дѣломъ. Въ аду, говоритъ она, наряжаются въ кружева, вѣроятно она тоже умѣетъ плести ихъ, пусть же прилежно займется она этимъ дѣломъ, и пока пальцы ея будутъ заняты иглой, любимый или любимые образы не будутъ тревожить ея воображен³я. Вотъ мое мнѣн³е, вотъ мой совѣтъ.

   - Да тоже и мой совѣтъ, подхватилъ Санчо; потому что въ жизнь мою не встрѣчалъ я кружевницы, умершей отъ любви. Работающая дѣвушка думаетъ больше о работѣ, чѣмъ о любви. Я по себѣ сужу: работая въ полѣ, я не думаю о моей хозяйкѣ, Терезѣ Пансо, а между тѣмъ, я люблю ее, какъ звѣзду глазъ моихъ.

   - Ты правъ, Санчо, замѣтила герцогиня; и я съ сегодняшняго же дня усажу Альтизидору за работу, она къ тому же такая мастерица въ разныхъ рукодѣльяхъ.

   - Не зачѣмъ вамъ этого дѣлать, сказала Альтизидора; мысль о томъ, какъ безчувственно оттолкнулъ меня, какъ сурово обошелся со мною этотъ бродяга, убиваетъ во мнѣ всякую любовь. Прошу васъ, позвольте мнѣ уйти, чтобы не видѣть, не скажу этого печальнаго образа, а этого несчастнаго отвратительнаго скелета.

   - Видно не даромъ говорятъ, будто дерзости дѣлаютъ для того, чтобы найти предлогъ простить, замѣтилъ на это герцогъ.

   Альтизидора притворно утерла глава платкомъ, поклонилась своимъ господамъ и вышла изъ комнаты.

   - Бѣдная, бѣдная дѣвочка, проговорилъ во слѣдъ ей Санчо; а впрочемъ по дѣломъ, вольно же было полюбить ей этого недотрогу съ сердцемъ - твердымъ, какъ камень и съ душою - сухой какъ тростникъ; кабы полюбила она меня, не ту бы я пѣсеньку запѣлъ ей.

   Этимъ кончилась бесѣда Донъ-Кихота съ хозяевами; одѣвшись онъ пообѣдалъ съ ними и послѣ обѣда отправился въ путь.

  

  

   Опечаленный и обрадованный: - опечаленный своимъ поражен³емъ, обрадованный чудесной силой, обнаруженной Санчо при воскресен³и Альтизидоры, - отправился изъ замка побѣжденный странствователь Донъ-Кихотъ. Онъ однако нѣсколько сомнѣвался, чтобы влюбленная дѣвушка унерла отъ любви въ нему, Санчо же отправился далеко необрадованный; - особенно тѣмъ. что Альтивидора не подарила ему обѣщанныхъ шести рубахъ. Думая и передумывая объ этомъ, онъ сказалъ своему господину: "право, господинъ мой, должно быть я самый несчастный лекарь на свѣтѣ, друг³е лекаря, уморивши больнаго, требуютъ еще денегъ за это; - экой трудъ, подумаешь, прописать какое-нибудь лекарство, котораго они не приготовляютъ даже, а велятъ приготовить аптекарю на бѣду больныхъ; - между тѣмъ я, излечивая другихъ своими боками, исщипывая, избивая, искалывая булавками и хлестая себя плетьми, я - не получаю за это ни обола. Нѣтъ, ужъ если попадется теперь въ мои руки больной, такъ я потребую впередъ за лечен³е: священникъ кормится обѣднями, которыя онъ поэтъ, и я не думаю, чтобы небо одарило меня такимъ чудеснымъ свойствомъ для того, чтобы я помогалъ имъ другимъ, не получая за это ни дна, ни покрышки.

   - Ты правъ, другъ Санчо, сказалъ Донъ-Кихотъ; Альтизидорѣ слѣдовало отдать тебѣ обѣщанныя рубахи. И хотя чудесная сила твоя досталась тебѣ gratis, безъ труда и учен³я съ твоей стороны, но претерпѣвать мученичество для счаст³я другихъ, это хуже всякаго учен³я. Что же касается меня, такъ я далъ бы тебѣ Санчо все, чего бы не попросилъ ты, въ вознагражден³е за разочарован³е Дульцинеи. Не знаю только, послѣдуетъ ли исцѣлен³е если заплатить за него, а мнѣ бы не хотѣлось платой уничтожить чудесное дѣйств³е лекарства, но попытка не пытка; Санчо, назначь что хочешь и выпори себя сейчасъ же; а потомъ заплати себѣ чистыми деньгами изъ собственныхъ рукъ: деньги мои у тебя.

   Услышавъ это, Санчо выпучилъ глаза, вытянулъ уши, и согласился отъ чистаго сердца на сдѣланное ему предложен³е.

   - Ладно, ваша милость, готовъ услужить вамъ, сказалъ онъ, потому что это выгодно для меня, что дѣлать - любовь къ женѣ и дѣтямъ заставляетъ меня казаться интересантомъ; - но сколько же, ваша милость, пожалуете вы мнѣ за каждый ударъ.

   - Если оцѣнить всю силу боли, которую придется претерпѣть тебѣ, то не вознаградить тебя всѣми богатствами Венец³и, всѣми рудниками Потози; но соображай свое требован³е съ моимъ кошелькомъ и оцѣни самъ каждый ударъ.

   - Я долженъ дать себѣ три тысячи триста и столько-то ударовъ, сказалъ Санчо; я далъ себѣ уже пять, остается значитъ все остальное, будемъ считать эти пять за столько-то и столько-то, и положимъ круглымъ числомъ три тысячи триста. Если взять за каждый ударъ по квартиллѣ, {Четверть реала.} а меньше я ни за что не возьму, выйдетъ три тысячи триста квартиллъ, или за три тысячи ударовъ - полторы тысячи полуреаловъ, а за триста остальныхъ - полтораста полуреаловъ; если приложить эти полтораста къ прежнимъ семи стамъ пятидесяти реаламъ выйдетъ восемсотъ семдесятъ пять. Я вычту эти деньги изъ тѣхъ, что находятся у меня, и вернусь домой богатымъ и счастливынъ, хотя и отлично избитымъ и отхлестаннымъ, но не достанешь форели.... {No se ton a il truchos a bragas enjutos - говоритъ испанская пословица - не достанешь фрелей, не замочивши штановъ.}

   - О благословенный, милый, добрый Санчо, воскликнулъ Донъ-Кихотъ, о, какъ мы будемъ обязаны тебѣ съ Дульцтнеей; всю жизнь мы должны будемъ благодарить тебя., если Дульцинея возвратитъ свой первобытный видъ, а это невозможно, чтобы она не возвратила его, ея несчаст³е станетъ счаст³емъ и мое поражен³е моимъ торжествомъ. Когда же, Санчо, начнешь ты бить себя? начинай скорѣй, я прибавлю сто реаловъ.

   - Сегодня же ночью начну, сказалъ Санчо, постараемся только провести эту ночь въ полѣ подъ открытымъ небомъ, и тогда я немного пущу себѣ крови.

   Наступила наконецъ эта, такъ страстно ожидаемая Донъ-Кихотомъ, ночь; до тѣхъ поръ ему все казалось, что колеса Аполлоновой колесницы разбились и день длится дольше обыкновеннаго, такъ всегда кажется влюбленнымъ, не умѣющимъ сводить концовъ съ концами въ своихъ желан³яхъ. Своротивъ немного съ дороги, рыцарь и оруженосецъ въѣхали въ густолиственную рощу, и, снявъ такъ сѣдло съ Россинанта и вьюкъ съ осла, расположились на зеленой травѣ и закусили провиз³ей изъ котомки Санчо. Устроивъ потомъ изъ узды и недоуздка своего осла прекраснѣйшую плеть, Санчо отошелъ шаговъ за двадцать отъ Донъ-Кихота подъ тѣнь четырехъ буковыхъ деревьевъ. Видя, какъ твердо и рѣшительно шествовалъ Санчо на мѣсто своего бичеван³я, Донъ-Кихотъ сказалъ ему: "Смотри, мой другъ, не разорви себя въ куски, бей себя не сразу, а постепенно - ударъ за ударомъ, не спѣши, чтобы на половинѣ дороги не занялось у тебя дыхан³е; другими словами, не убей себя, давши себѣ только половину ударовъ. И чтобы все дѣло не пропало даромъ изъ-за одного лишняго или недоданнаго удара, я буду считать ихъ на четкахъ. Помогай же тебѣ небо, какъ того заслуживаетъ твое благое намѣрен³е.

   - Хорош³й плательщикъ не боится выдавать деньги, отвѣтилъ Санчо, я я думаю такъ отодрать себя, чтобы уходить себя не убивая; въ этомъ вся штука будетъ.

   Въ ту же минуту онъ обнажилъ себя до поясницы и схвативъ узду принялся хлестать себя, а Донъ-Кихотъ считать удары. Не успѣлъ онъ однако дать себѣ восьми или десяти ударовъ, какъ дѣло показалось ему не совсѣмъ шуточнымъ и награжден³е не совсѣмъ выгоднымъ. Онъ остановился и сказалъ своему господину, что онъ ошибся въ счетѣ, что за так³е удары слѣдуетъ заплатить не по квартилло, а по полреала.

   - Продолжай, продолжай, сказалъ Донъ-Кихотъ, я плачу вдвое.

   - Ну это дѣло другое - отвѣтилъ Санчо, принимаясь опять хлестать себя; скоро однако плеть перестала опускаться на спину Санчо, онъ сталъ хлестать ею по деревьямъ, вздыхая отъ времени до времени такъ тяжело, словно душа у него вылетала изъ тѣла. Тронутый Донъ-Кихотъ, страшась, чтобы Санчо въ самомъ дѣлѣ не уходилъ себя и тѣмъ не погубилъ всего дѣла, сказалъ ему: "довольно, довольно; лекарство слишкомъ сильно, его слѣдуетъ принимать не сразу, а по частямъ, - Замору взяли не въ одинъ день. Ты далъ себѣ, если я не ошибся въ счетѣ больше двухъ тысячъ ударовъ, за сегодня довольно, нужно и мѣру знать; оселъ и тотъ чрезъ мѣру не потянетъ.

   - Нѣтъ, нѣтъ, отвѣчалъ Санчо; не обо мнѣ скажутъ: деньги получилъ и руки отбилъ. Уйдите, ваша милость, подальше и позвольте мнѣ влѣпить себѣ еще съ тысячу ударовъ. Въ два так³е приступа мы уладимъ дѣло и тогда не о чемъ будетъ горевать вамъ.

   - Богъ съ тобой, если пришла тебѣ такая охота, бей себя, я отойду, сказалъ Донъ-Кихотъ. И Санчо такъ энергически принялся за дѣло, что скоро снялъ кожу съ нѣсколькихъ деревьевъ: съ такимъ остервенен³емъ разочаровывалъ онъ Дульцинею. Хвативъ наконецъ съ ужаснѣйшимъ крикомъ плетью изо всей силы по буковому дереву, онъ воскликнулъ: "здѣсьумеръ Самсонъ и пропадай я, какъ онъ".

   Услышавъ этотъ ужасный ударъ, этотъ раздирающ³й кривъ, Донъ-Кихотъ подбѣжалъ въ Санчо и вырвавъ у него недоуздокъ, служивш³й ему вмѣсто бычачьяго нерва сказалъ ему: "Санчо, не допусти Богъ, чтобы ты погубилъ изъ-за меня жизнь, которой ты поддерживаешь семью твою. Пусть Дульцинея живетъ, какъ я, близкой надеждой, и подождетъ пока ты соберешься съ силами, чтобы кончить это дѣло въ общему удовольств³ю".

   - Если вашей милости такъ угодно, извольте, я согласенъ, сказалъ Санчо; но только прикройте меня вашимъ плащемъ, потому что я страшно потѣю и не хотѣлъ бы схватить насморка, какъ это случается съ кающимися, бичующями себя въ первый разъ

   Донъ-Кихотъ поспѣшилъ снять съ себя плащъ и покрылъ имъ Санчо, преспокойно проспавшаго потомъ до зари, - оставшись самъ въ одномъ камзолѣ. Днемъ они продолжали путь и отошедши мили три, остановились въ одной деревнѣ гдѣ провели ночь въ деревенской корчмѣ, принятой Донъ-Кихотомъ за корчму, а не за замокъ, съ рвами, подъемными мостами, башнями, рѣшетками; нужно замѣтить, что со времени своего поражен³я Донъ-Кихотъ какъ будто нѣсколько образумился. Рыцарю и оруженосцу предложили комнату внизу съ окнами, украшенными въ видѣ занавѣсей - двумя кускани старой, разрисованной саржи, какая обыкновенно бываетъ въ модѣ въ деревняхъ. На одной изъ нихъ, изображено было похищен³е Елены, на другой истор³я Энея и Дидоны, подававшей простыней съ высокой башни знаки своему убѣгающему любовнику, уносившемуся на всѣхъ парусахъ на какомъ-то фрегатѣ или бригантинѣ. Разсматривая ихъ Донъ-Кихотъ замѣтилъ, что Елена изподтишка улыбалась и отправлялась безъ особенной, повидимому, горести, прекрасная же Дидона проливала слезы величиною въ орѣхъ. "Эти двѣ даны", сказалъ онъ внимательно разглядѣвъ ихъ, "очень несчастны тѣмъ, что родились не теперь, а еще болѣе несчастливъ я, не родившись въ ихъ время; еслибъ я встрѣтилъ этихъ прекрасныхъ господъ, Троя не была бы сожжена, Карѳагенъ не былъ бы разрушенъ; мнѣ довольно было убить Париса, чтобы предотвратить всѣ эти бѣдств³я".

   - Готовъ биться объ закладъ, сказалъ Санчо, что скоро не останется здѣсь ни одного кабака, ни одной гостинницы, ни одной корчмы, ни одной цирюльничьей лавки, безъ этихъ Еленъ и Дидонъ; еслибъ хоть рисовали ихъ получше не такой малярной рукой.

   - Живописецъ этотъ, отвѣтилъ Донъ-Кихотъ, дѣйствительно какъ будто сродни жившему въ Убедѣ рисовальщику Орбанея, который на вопросъ, что думаетъ онъ рисовать, отвѣчалъ: что случится; а если случалось ему нарисовать пѣтуха, онъ подписывалъ: "это пѣтухъ", чтобы не приняли его какъ-нибудь за лисицу. Такого же рода долженъ быть, если я не ошибаюсь, живописецъ или писатель,- это впрочемъ все равно, - написавш³й новаго Донъ-Кихота; онъ тоже писалъ на обумъ и напоминаетъ мнѣ еще поэта Модеона, пр³ѣзжавшаго нѣсколько лѣтъ тому назадъ представляться во двору и отвѣчавшаго сразу на всѣ предлагаемые ему вопросы, и когда однажды его спросили, что значитъ Deum Deo онъ отвѣтилъ: "откуда ни подай". Но довольно объ этомъ. скажи мнѣ теперь, Санчо, если тебѣ придетъ охота покончить сегодня съ твоимъ бичеван³емъ, гдѣ тебѣ сподручнѣе это сдѣлать - на воздухѣ или подъ крышей?

   - А развѣ мнѣ не все равно, гдѣ не бить себя, отвѣтилъ Санчо; впрочемъ лучше бы подъ деревьями; они словно мазу мнѣ держатъ и позволяютъ терпѣливо переносить боль.

   - Нѣтъ, Санчо, сегодня ты не будешь бить себя ни подъ закрытымъ, ни подъ открытыхъ небомъ, сказалъ Донъ-Кихотъ; соберись съ силами и докончи это дѣло дома, куда мы вернемся не позже послѣ завтра.

   - Какъ вамъ угодно, отвѣтилъ Санчо; хотѣлось бы мнѣ только покончить поскорѣй съ этимъ дѣломъ и сковать желѣзо пока оно горячо; потому что опасность часто въ промедлен³и, на Бога надѣясь, самъ не плошай, синица въ рукахъ лучше журавля въ небѣ и одно на лучше двухъ я дамъ.

   - Довольно, довольно, воскликнулъ Донъ-Кихотъ, ради Бога остановись съ своими пословицами; ты опять принимаешься за старое. Говори просто, не пугаясь и не заговариваясь; сколько разъ я уже замѣчалъ это тебѣ; послушай меня, и ты увидишь, все будетъ отлично.

   - Ужъ это какое-то проклят³е лежитъ на мнѣ, сказалъ Санчо, что не могу я никакого довода привести безъ пословицы и никакой пословнцы безъ довода, но я исправлюсь, если это только удастся мнѣ.

  

  

   Донъ-Кихотъ и Санчо проведи этотъ день въ корчмѣ, ожидая ночи: одинъ, чтобы окончить ночью въ чистомъ подѣ свое бичеван³е, другой, чтобы увидѣть конецъ этого бичеван³я, въ которомъ онъ провѣдалъ исполнен³е всѣхъ своихъ желан³й. Къ корчмѣ между тѣмъ подъѣхалъ верхомъ какой-то путешественникъ, въ сопровожден³и трехъ или четырехъ слугъ, и одинъ изъ нихъ, обращаясь въ всаднику, повинному его господину, сказалъ ему: "господинъ донъ-Альваро Тарфе, вы можете очень удобно отдохнуть здѣсь; домъ, вамъ кажется, чистый и свѣж³й.

   Услышавъ это, Донъ-Кихотъ сказалъ своему оруженосцу: "Санчо, перелистывая вторую часть истор³и Донъ-Кихота помнится мнѣ, я встрѣтилъ тмя донъ-Альваро Тарфе".

   - Очень можетъ быть, отвѣтилъ Санчо; вотъ разспросимъ его, когда онъ войдетъ сюда.

   Путешественникъ вошелъ въ корчму, и хозяйка помѣстила его какъ разъ противъ Донъ-Кихота въ комнатку съ такими же разрисованными гардинами на окнахъ, какъ въ комнатѣ рыцаря. Тамъ онъ переодѣлся въ лѣтнее платье и выйдя подъ навѣсъ на просторное и прохладное крыльцо увидѣлъ Донъ-Кихота, прогуливавшагося по крыльцу впередъ и назадъ.

   - Позвольте спросить, куда вы отправляетесь? вѣжливо сказалъ онъ рыцарю.

   - Въ свою деревню, въ одной милѣ отсюда, отвѣтилъ Донъ-Кихотъ, а вы, позвольте узнать, куда?

   - Въ Гренаду, на мою родину, отвѣтилъ путешественникъ.

   - Славное мѣсто, но не будете ли такъ добры, не скажете ли вы мнѣ вашего имени.

   - Донъ-Альваро Тарфе.

   - Вы не тотъ ли донъ-Альваро, о которомъ упомянуто въ недавно напечатанной второй части Донъ-Кихота Ламанчскаго.

   - Я самъ, сказалъ донъ-Альваро, а Донъ-Кихотъ это мой задушевный другъ. Я вытянулъ его изъ деревни и заставилъ отправиться вмѣстѣ со мною на Саррагосск³е турниры. Вообще я оказалъ ему довольно услугъ, и однажды спасъ спину его отъ плети палача - его чуть было не отодрали за его надменность.

   - Скажите пожалуйста, спросилъ рыцарь, похожъ ли я сколько-нибудь на того Донъ-Кихота, о которомъ вы говорите?

   - Нисколько.

   - А былъ ли у того Донъ-Кихота, продолжалъ онъ, оруженосецъ Санчо Пансо.

   - Какъ же;- онъ прославился еще какъ шутникъ и острякъ; я, впрочемъ, не слышалъ отъ него ничего остроумнаго.

   - Еще бы услышали, воскликнулъ Санчо; не всяк³й способенъ шутить остро и умно; и этотъ Санчо, о которомъ ваша милость изволите говорить, должно быть величайш³й негодяй, глупецъ и плутъ за разомъ. Настоящ³й Саачо - это я, и у меня къ вашимъ услугамъ столько его шутокъ какъ дождевыхъ капель въ облакѣ, если не вѣрите, испытайте меня - отправьтесь со иной хоть на одинъ годъ, и вы увидите, какъ мило я говорю на каждомъ шагу, какъ заставлю я хохотать другихъ до упаду, самъ не зная иногда чѣмъ. Настоящ³й же знаменитый, мужественный, влюбленный, великодушный Донъ-Кихотъ Ламанчск³й, избравш³й своей дамой несравненную Дульцинею Тобозскую, вотъ онъ самъ. Всѣ друг³е Санчо и Донъ-Кихоты - обманъ и воздушный сонъ.

   - Вѣрю, вѣрю, воскликнулъ донъ Альваро; потому что въ четырехъ словахъ вы сказали столько хорошаго, сколько не наговоритъ другой Санчо въ продолжен³и всей своей жизни. Онъ былъ больш³й обжора, чѣмъ острякъ, больш³й глупецъ, чѣмъ шутникъ; и я убѣжденъ, что волшебники, преслѣдующ³е хорошаго Донъ-Кихота, рѣшались преслѣдовать меня въ Донъ-Кихотѣ дурномъ. Но я право не знаю, что думать наконецъ; одного Донъ-Кихота я оставилъ въ донѣ сумасшедшихъ, въ Толедо, а теперь встрѣчаюсь съ другимъ, нисколько не похожимъ на перваго.

   - Не знаю, отвѣтилъ рыцарь могу ли я назвать себя хорошимъ, но что и не могу называть себя дурнымъ Донъ-Кихотомъ, это доказываетъ то, что я никогда въ жизни не былъ въ Сарагоссѣ. Напротивъ того, услышавъ, что этотъ новоявленный Донъ-Кихотъ присутствовалъ на Сарагосскихъ турнирахъ я не отправятся въ Сарагоссу, чтобы обнаружить передъ цѣлымъ свѣтомъ самозванство его, а поѣхалъ прямо въ Барселону, несравненную по красотѣ и положен³ю, въ Барселону - убѣжище иностранцевъ, отечество храбрыхъ, пр³ютъ неимущихъ, мстительницу обидъ и славную любезностью жителей прекрасную обитель дружбы. Хотя она и не могла оставить во мнѣ особенно пр³ятныхъ воспоминан³й, а напротивъ рой гложущихъ меня сожалѣн³й, но я выношу ихъ безропотно за то только, что я насладился ея видомъ. Синьоръ донъ Альваро Тарфе, это я - знаменитый, прославленный Донъ-Кихотъ Ламанчск³й, а тотъ другой Донъ-Кихотъ хотѣлъ похитить мое имя и прославить себя моими мыслями. Прошу же васъ, какъ дворянина, объявите предъ алькадомъ этой деревни, что до сихъ поръ вы никогда не видѣли меня, что я не тотъ Донъ-Кихотъ, который напечатанъ въ этой новой истор³и и что оруженосецъ мой - Санчо Пансо, не тотъ Санчо, котораго вы знали.

   - Съ большимъ удовольств³емъ, сказалъ донъ Альваро; но все таки я не могу придти въ себя отъ удивлен³я, увидѣвъ двухъ Донъ-Кихотовъ и двухъ Санчо Пансо, столько же сходныхъ именами, сколько различныхъ во всемъ остальномъ. И теперь я скажу и повторю, что я не видѣлъ того, что видѣлъ, и что со много не случилось того, что случилось.

   - Должно быть, ваша милость, вы очарованы, какъ госпожа Дульцинея Тобозская, и дай Богъ, чтобы для вашего разочарован³я пришлось мнѣ дать себѣ другихъ три тысячи триста и столько то плетей, ровно столько же, сколько пришлось дать, чтобы разочаровать Дульцинею; для васъ я готовъ даромъ это сдѣлать.

   - Не понимаю, что хотите вы сказать этими плетьми, отвѣтилъ донъ Альваро.

   - Долго было бы разсказывать это теперь, замѣтилъ Санчо, но я вамъ разскажу это если мы отправимся вмѣстѣ.

   Наступило между тѣмъ время обѣдать, и Донъ-Кихотъ сѣлъ за столъ вмѣстѣ съ донъ-Альваро, во время обѣда въ корчму вошелъ мѣстный алькадъ вмѣстѣ съ актуар³усомъ, и Донъ-Кихотъ представилъ алькаду прошен³е по формѣ, прося его засвидѣтельствовать, что находящ³йся здѣсь дворянинъ донъ-Альваро Тарфе не знаетъ вовсе находящагося здѣсь же Донъ-Кихота Ламанчскаго, и что это вовсе не тотъ Донъ-Кихотъ, который описанъ во второй части его, изданной какимъ-то тордезиласскимъ уроженцемъ, Авеланедой. Алькадъ формально засвидѣтельствовалъ это къ великому удовольств³ю Донъ-Кихота и Санчо, точно это свидѣтельство что-нибудь значило для нихъ, точно дѣла и слова ихъ не показывали всей разницы одного Донъ-Кихота и Санчо отъ другаго Санчо и Донъ-Кихота.

   Донъ-Кихотъ и донъ Альваро обмѣнялись тысячью любезностей и предложен³й услугъ, при чемъ знаменитый Ламанчецъ выказалъ столько такта и ума, что окончательно разубѣдилъ донъ Альваро Тарфе, начинавшаго думать, не очарованъ ли онъ въ самомъ дѣлѣ, встрѣтившись вдругъ съ двумя Донъ-Кихотами, не имѣвшими между собою ничего общаго. Вечеромъ оба они отправились въ путь и въ разстоян³и полумили увидѣли двѣ расходивш³яся дороги: одна вела въ деревню Донъ-Кихота, другая на родину донъ-Альваро. Во время этого короткаго переѣзда, рыцарь разсказалъ донъ-Альваро истор³ю своего поражен³я, а также истор³ю очарован³я Дульцинеи и средство, указанное Мерлиномъ для разочарован³я ея. Все это повергло донъ-Альваро въ новое удивлен³е, и онъ, дружески распростившись съ Донъ-Кихотомъ и Санчо, отправился въ одну сторону, а рыцарь и оруженосецъ отправились въ другую. Рыцарь провелъ эту ночь подъ группою нѣсколькихъ деревьевъ, чтобы дать возможность Санчо продолжать свое бичеван³е. И оруженосецъ избилъ себя и на этотъ разъ совершенно также, какъ прошлой ночью, хлестая больше по корѣ буковыхъ деревьевъ, чѣмъ по своей спинѣ, которую онъ такъ тщательно берегъ, что всѣ удары плетьми не могли бы согнать съ нее даже мухи, еслибъ она усѣлась тамъ. Обманутый Донъ-Кихотъ вѣрно сосчиталъ всѣ удары, и нашелъ, что Санчо далъ себѣ въ оба раза три тысячи двадцать девять ударовъ. Солнце должно быть вошло на этотъ разъ очень рано, чтобы взглянуть на бичующую себя жертву, но при первыхъ лучахъ его господинъ и слуга пустились въ путъ, радуясь тому, что имъ удалось разсѣять заблужден³е донъ-Альваро, и получить отъ него извѣстное намъ, какъ нельзя болѣе форменное, свидѣтельство въ этомъ.

   Этотъ день и эту ночь они провели въ дорогѣ, и съ ними не случилось ничего особеннаго, если не считать того, что Санчо докончилъ ночью свое бичеван³е; и это преисполнило Донъ-Кихота такой безумной радостью, что онъ ожидалъ только дня, чтобы увидѣть, не встрѣтитъ ли онъ гдѣ-нибудь на дорогѣ разочарованной дамы своей Дульцинеи. Полный непоколебимой вѣры въ слова Мерлина, онъ думалъ встрѣтить въ каждой попадавшейся ему за дорогѣ женщинѣ, Дульцинею Тобозскую. Въ этой пр³ятной надеждѣ оруженосецъ и рыцарь вошли на вершину одного холма, съ котораго они увидѣли свою деревню. При видѣ ея, Санчо упалъ на колѣни и воскликнулъ: "Желанная родина! открой глаза и взгляни за возвращающагося подъ кровъ твой сына твоего Санчо Пансо, вернувшагося если не разбогатѣвшимъ, то по крайней мѣрѣ избитымъ. Открой твои объят³я и прими приходящаго къ тебѣ сына твоего Донъ-Кихота, побѣжденнаго другимъ, но побѣдившимъ самого себя, а это, говорятъ, величайшая побѣда, какую можетъ одержать человѣкъ. Но я возвращаюсь съ деньгами, и если избили меня, за то научили и крѣпко сидѣть на моемъ мѣстѣ".

   - Полно вздоръ молоть, сказалъ Донъ-Кихотъ, замолчи и приготовился войти твердымъ шагомъ въ нашу деревню. Тамъ мы дадимъ волю воображен³ю, устраивая нашъ пасторальный бытъ. Съ послѣднимъ словомъ они сошли съ холма и направились къ своей деревнѣ.

  

  

   Сидъ-Гамедъ говоритъ, что входя въ деревню, Донъ-Кихотъ замѣтилъ возлѣ того мѣста, гдѣ молотили хлѣбъ, двухъ спорившихъ мальчугановъ.

   - Хоть ты тутъ что дѣлай, Периквилло, говорилъ одинъ другому, не видать тебѣ ее никогда, никогда.

   Услышавъ это, Донъ-Кихотъ сказалъ Санчо: "другъ мой, Санчо, слышишь ли, что говоритъ этотъ мальчикъ: не видать тебѣ ее никогда, никогда".

   - А намъ что за дѣло до этого? сказалъ Санчо.

   - Примѣняя эти слова въ моему положен³ю, отвѣчалъ Донъ-Кихотъ, выходитъ, что не видать уже мнѣ Дулыцшеи.

   Санчо собирался что-то отвѣтить, но ему помѣшалъ заяцъ, убѣгавш³й чрезъ поле отъ .преслѣдовавшей его стаи гончихъ. Испуганное животное прибѣжало укрыться между ногъ осла. Санчо взялъ зайца за руки и подалъ его Донъ-Кихоту, не перестававшему повторять: "malum signum, malum signum. Заяцъ бѣжитъ, гонч³е преслѣдуютъ его, дѣло ясно, не видать ужъ мнѣ Дульцинеи".

   - Странный вы, право, человѣкъ, отвѣчалъ Санчо, ну предположите, что заяцъ этотъ Дульцинея Тобозская, а гонч³е - злые волшебники, превративш³е ее въ крестьянку; она бѣжитъ, я ее ловлю, передаю вашей милости; вы держите, ласкаете ее въ вашихъ рукахъ, что-жъ тутъ худаго, что за дурной это гнѣвъ?

   Въ эту минуту споривш³е мальчуганы подошли къ рыцарю и оруженосцу, и Санчо спросилъ ихъ, изъ-за чего они спорятъ? сказалось, что мальчуганъ, сказавш³й - ты не увидишь ее никогда, взялъ у другаго клѣтку, и не хотѣлъ отдавать ее. Санчо досталъ изъ кармана мелкую монету, подалъ ее мальчику за клѣтку, и передавая клѣтку Донъ-Кихоту, сказалъ ему: "ну вотъ вамъ и всѣ ваши дурные знаки уничтожены, и какъ я ни глупъ, а все же скажу, что теперь намъ столько же дѣло до нихъ, какъ до прошлогоднихъ тучь. Слыхалъ я, кажись, отъ священника нашей деревни,. что истинный христ³анинъ не долженъ обращать вниман³я на так³я глупости, да и ваша милость, кажется, говорили мнѣ это недавно, и увѣряли, что только глупцы вѣрятъ въ хорош³е и дурные знаки. Забудемъ же объ этомъ и пойдемъ въ деревню".

   Донъ-Кихотъ отдалъ подошедшимъ въ нему охотникамъ зайца и отправился дальше. Входя въ свою деревню онъ увидѣлъ священника и бакалавра Карраско, читавшихъ молитвы на маленькой лужайкѣ. Замѣтивъ тутъ кстати, что Санчо поерылъ своего осла какъ попоной, поверхъ взваленнаго за него оруж³я, той самой, камлотовой туникой разрисованной пламенемъ, въ которой онъ ожидалъ, въ герцогскомъ замкѣ, въ памятную для него ночь, воскресен³я Альтизидоры, надѣлъ ослу на голову остроконечную шапку и словомъ нарядилъ его такъ, какъ никогда еще не былъ кажется наряженъ ни одинъ оселъ. Священникъ и бакалавръ въ ту же минуту узнали нашихъ искателей приключен³й и кинулись въ нимъ съ распростертыми объят³ями. Донъ-Кихотъ сошелъ съ коня и горячо обнялъ друзей своихъ, а между тѣмъ деревенск³е ребятишки - эти рысьи глазки, отъ которыхъ ничто не скроется - издали замѣтили уже остроконечную шапку осла и съ криками: "гола, гола, ге! глядите-ка на осла Санчо Пансо, разряженнаго лучше Минго ревульго и на коня Донъ-Кихота, успѣвшаго еще похудѣть",- выбѣжали на встрѣчу нашимъ искателямъ приключен³й. Окруженные толпою мальчугановъ, сопровождаемые священникомъ и Карраско, вошли оруженосецъ и рыцарь въ свою деревню и направились къ дому Донъ-Кихота, гдѣ ихъ ожидали ужъ на порогѣ племянница и экономка, предувѣдомленныя о прибыт³и господина ихъ; объ этомъ узнала и жена Санчо - Тереза Пансо, и таща за руку дочь свою, Саншэту, растрепанная, почти неодѣтая она выбѣжала на встрѣчу мужу. Но, увидѣвъ его одѣтымъ вовсе не по губернаторски, она воскликнула: "Господи! что это? да ты кажись вернулся, какъ собака, пѣшкомъ, съ распухшими ногами; негодяй ты, какъ я вижу, а не губернаторъ".

   - Молчи, Тереза! сказалъ Санчо; въ частую не найти тамъ сала, гдѣ есть за чемъ вѣшать его, отправимся-ка домой, такъ я тебѣ чудеса разскажу. Я вернулся съ деньгами, и не уворованными, а добытыми своими трудами - это главное.

   - Милый ты мой, такъ ты какъ денегъ принесъ, воскликнула обрадованная Тереза, и развѣ не все равно, какъ бы ты не досталъ ихъ, такъ или сякъ, этакъ или такъ, не ты первый, не ты послѣдн³й, всяк³й пр³обрѣтаетъ ихъ разно.

   Саншета между тѣмъ кинулась на шею къ своему отцу и спросила его принесъ ли онъ ей какой-нибудь гостинецъ, говоря, что она ожидала его, какъ майскаго дождя; послѣ чего схвативъ одной рукой Санчо за его кожанный поясъ, тогда какъ съ другой стороны жена держала его за руку, и погнавши впередъ осла, это пр³ятное семейство отправилось домой, оставивъ Донъ-Кихота на рукахъ его племянницы и экономки, въ обществѣ священника и бакалавра.

   Оставшись одинъ съ своими друзьями, Донъ-Кихотъ, не ожидая другаго случая, заперся съ ними въ кабинетъ и разсказалъ истор³ю своего поражен³я, и принятое имъ обязательство не покидать въ течен³и года своей деревни, обязательство, которое онъ, какъ истый странствующ³й рыцарь, намѣренъ былъ свято выполнить; онъ объявилъ затѣмъ, что въ продолжен³и этого года онъ намѣренъ вести пастушью жизнь, бродитъ въ уединен³и полей, свободно предаваясь такъ своимъ влюбленнымъ мечтамъ, и предложивъ священнику и Карраско раздѣлить съ нимъ удовольств³я пасторальной жизни, если они не заняты какимъ-нибудь важнымъ дѣломъ и свободно располагаютъ временемъ. "Я куплю", сказалъ онъ, "стадо овецъ, достаточное для того, чтобы мы могли назваться пастухами; но главное уже сдѣлано, я пр³искалъ имена, которыя подойдутъ къ вамъ какъ нельзя лучше".

   - Какъ же вы назвали насъ? спросилъ священникъ.

   - Самъ я, отвѣтилъ Донъ-Кихотъ, стану называться пастухомъ Кихотизосъ, вы, господинъ бакалавръ, пастухомъ Карраскономъ, отецъ священникъ - пастухомъ Кур³амбро, а Санчо Пансо пастухомъ Пансино.

   Услышавъ про это новое безумство Донъ-Кихота, два друга его упали съ высоты, но надѣясь вылечить его въ продолжен³е года и страшась, чтобы онъ не ускользнулъ опять отъ нихъ и не возвратился бы къ своимъ рыцарскимъ странствован³ямъ, священникъ и бакалавръ согласились съ нимъ вполнѣ, осыпали похвалами его новый безумный замыселъ, увѣряли, что ничего умнѣе не могъ онъ придумать и согласились раздѣлить съ нимъ его пасторальную жизнь.

   - Мало того, добавилъ Карраско, я, какъ вамъ извѣстно, прославленный во всемъ м³рѣ поэтъ, и стану въ этихъ необитаемыхъ пустыняхъ, въ которыхъ предстоитъ вамъ бродить, слагать на каждомъ шагу пасторальные или героическ³е стихи, или так³е, как³е взбредутъ мнѣ на умъ. Всего важнѣе, теперь, друзья мои, сказалъ онъ, чтобы пр³искалъ каждый изъ насъ имя той пастушкѣ, которую онъ намѣренъ воспѣвать въ своихъ пѣсняхъ; нужно, чтобы вокругъ насъ не осталось ни одного самаго твердаго дерева, на которомъ бы мы не начертали имени нашей любезной и не увѣнчали его короной, слѣдуя обычаю существующему съ незапамятныхъ временъ у влюбленныхъ пастуховъ

   - Прекрасно! воскликнулъ Донъ-Кихотъ, но мнѣ нѣтъ надобности пр³искать себѣ воображаемую пастушку; - у меня есть несравненная Дульцинея Тобозская: - слава этихъ береговъ, краса, луговъ, чудо красоты, цвѣтъ изящества и ума, словомъ олицетворенное совершенство, предъ которой ничто сама гипербола.

   - Ваша правда, сказалъ священникъ. Но всѣмъ остальнымъ нужно пр³искивать себѣ пастушку, которая пришлась бы намъ если не по душѣ, то хоть попалась бы подъ руку.

   - Если же ихъ не найдется, подхватилъ Самсонъ, тогда купимъ себѣ на рынкѣ какую нибудь Фили, Амарилью, Д³ану, Флориду, Галатею, Белизарду, словомъ одну изъ этихъ дамъ, пр³обрѣтшихъ себѣ въ печати повсемѣстную извѣстность. Если моя дама, или вѣрнѣе моя пастушка зовется Анной, я стану воспѣвать ее подъ именемъ Анарды, Франсуазу назову Франсен³ей, Луц³ю - Луциндой, и жизнь наша устроится на удивлен³е; самъ Санчо Пансо, если онъ пристанетъ къ нашей компан³и, можетъ воспѣвать свою Терезу подъ именемъ Терезины.

   Донъ-Кихотъ улыбнулся, а священникъ, осыпавъ еще разъ похвалами его прекрасное намѣрен³е, еще разъ вызвался раздѣлять съ Донъ-Кихотомъ его пасторальную жизнь въ продолжен³е всего времени, которое останется у него свободнымъ отъ его существенныхъ занят³й.

   Затѣмъ друзья простились съ Донъ-Кихотомъ, попросивъ его заботиться о своемъ здоровьѣ и не жалѣть ничего, что можетъ быть полезнымъ для него.

   Судьбѣ угодно было, чтобы весь этотъ разговоръ услышали племянница и экономка, и по уходѣ священника и бакалавра, онѣ вошли въ комнату Донъ-Кихота.

   - Дядя мой! что это значитъ, воскликнула племянница; въ то время, какъ мы думали, что вы вернулись домой, чтобы жить наконецъ вмѣстѣ съ нами умно и спокойно, вы опять собираетесь отправляться въ как³е-то лабиринты, собираетесь сдѣлаться какимъ-то пастухомъ. Полноте вамъ, - ржаная солома слишкомъ тверда, не сдѣлать изъ нее свирѣли.

   - И какъ станете жить вы въ полѣ въ лѣтн³е жары и зимн³я стужи, слушая вой волковъ, добавила экономка; это дѣло грубыхъ и сильныхъ людей, съ пеленокъ привыкшихъ къ такой жизни; ужъ если дѣлаться пастухомъ, такъ лучше вамъ, право, оставаться странствующимъ рыцаремъ. Послушайтесь меня; я говорю вамъ не на вѣтеръ, не оттого, что у меня чешется языкъ, а съ пятьюдесятью годами моими на плечахъ; послушайтесь меня: оставайтесь дома, занимайтесь хозяйствомъ, подавайте милостыню бѣднымъ и клянусь душой моей, все пойдетъ отлично у насъ.

   - Хорошо, хорошо, дѣти мои, прервалъ Донъ-Кихотъ, я самъ знаю, что мнѣ дѣлать. Отведите меня теперь въ спальню, мнѣ что-то нездоровится - и будьте увѣрены, что странствующимъ рыцаремъ и пастухомъ, я не перестану заботиться о васъ, и буду стараться, чтобы вы ни въ чемъ не нуждались.

   Племянница и экономка уложили Донъ-Кихота въ постель, дали ему поѣсть и позаботились о немъ, какъ лучше могли.

  

  

   Такъ какъ ничто въ этомъ м³рѣ не вѣчно, какъ все идетъ склоняясь отъ начала къ своему послѣднему концу, въ особенности же наша жизнь, и какъ Донъ-Кихотъ не пользовался отъ небесъ никакимъ преимуществомъ составлять исключен³е изъ общаго правила, поэтому наступилъ и его конецъ въ ту минуту, когда онъ меньше всего ожидалъ его. Въ слѣдств³е ли безвыходной грусти, въ которую повергла его послѣдняя неудача, по неисповѣдимой ли волѣ небесъ, но только онъ внезапно заболѣлъ томительной лихорадкой, продержавшей его въ постелѣ шесть дней. Во все это время бакалавръ, священникъ и цирюльникъ навѣщали его по нѣскольку разъ въ день, а Санчо почти не отходилъ отъ его изголовья. Предполагая, что тяжелая мысль о претерпѣнномъ имъ поражен³и, и потерянная надежда разочаровать Дульцинею, произвели и поддерживали болѣзнь Донъ-Кихота, друзья больнаго старались всѣми силами утѣшить его. "Вставайте, вставайте," говорилъ ему бакалавръ, "да начнемъ скорѣе нашу пастушескую жизнь; я ужъ ради этого случая и эклогу получше Саннозоровскихъ сочинилъ и купилъ у одного кинтанарскаго пастуха двухъ собакъ для нашихъ будущихъ стадъ". Все это не могло однако облегчить Донъ-Кихота. Позвали доктора, тотъ пощупалъ пульсъ, покачалъ головой и посовѣтовалъ друзьямъ больнаго позаботиться объ исцѣлен³и души его, не надѣясь на исцѣлен³е тѣла. Твердо и спокойно выслушалъ Донъ-Кихотъ свой смертный приговоръ; но Санчо, племянница и экономка зарыдали при этой вѣсти такъ безнадежно, какъ будто больной лежалъ уже на столѣ. По словамъ доктора, тайная грусть сводила въ гробъ Донъ-Кихота. Желая отдохнуть, онъ попросилъ оставить его одного. Всѣ удалились и Донъ-Кихотъ проспалъ, какъ говорятъ, такъ долго и крѣпко, что племянница и экономка начали бояться, чтобы онъ не отошелъ въ этомъ снѣ. Онъ однако проснулся и пробудясь, громко воскликнулъ: "да будетъ благословенъ Богъ, озаривш³и меня въ эту минуту своею благодатью. Безгранично его милосерд³е и грѣхи наши не могутъ ни удалить, ни умалить его".

   Пораженная этими словами, не похожими на прежн³я. рѣчи больнаго, племянница спросила его: "что говоритъ онъ о небесномъ милосерд³и и о земныхъ грѣшникахъ"?

   - Дитя мое, отвѣчалъ Донъ-Кихотъ, я говорю о томъ милосерд³и, которое Всевышн³й являетъ мнѣ въ эту минуту, забывая мои прегрѣшен³я. Я чувствую, какъ просвѣтлѣваетъ разсудокъ мой, освобождаясь изъ подъ тумана рыцарскихъ книгъ, бывшихъ моимъ любимымъ чтен³емъ; я постигаю въ эту минуту всю пустоту и лживость ихъ и сожалѣю только, что мнѣ не остается уже времени прочесть что-либо другое, могущее освѣтить мою душу. Дитя мое, я чувствую приближен³е моихъ послѣднихъ минутъ и отходя отъ м³ра, не желалъ бы оставить по себѣ память полуумнаго. Я былъ безумцемъ, но не хочу, чтобы смерть моя стала тому доказательствомъ. Дитя мое, позови моихъ добрыхъ друзей: бакалавра, цирюльника и священника, скажи имъ, что я желаю исповѣдаться и сдѣлать предсмертное завѣщан³е.

   Племянницѣ не къ чему было звать никого, потому-что при послѣднихъ словахъ Донъ-Кихота, всѣ хорош³е знакомые его собрались въ его комнату. "Друзья мои"! сказалъ имъ несчастный гидальго, "поздравьте меня, вы теперь видите здѣсь не Донъ-Кихота Ламанчскаго, а простаго гидальго Алонзо-Кихана, названнаго добрымъ за свой кротк³й нравъ. Съ этой минуты я сталъ отъявленнымъ врагомъ Амадиса Гальскаго и всего его потомства; я возненавидѣлъ безсмысленныя истор³и странствующихъ рыцарей и вижу все зло, причиненное мнѣ чтен³емъ этихъ небылицъ; при послѣднихъ земныхъ минутахъ, по милости Бож³ей, просвѣтлевая умомъ, я объявляю - какъ ненавижу я эти книги.

   Услышавъ это, всѣ подумали, что больной переходитъ къ какому-то новаго рода безумству и Карраско воскликнулъ:

   - Господинъ Донъ-Кихотъ, побойтесь Бога; теперь, когда мы знаемъ навѣрное, что Дульцинея разочарована, когда всѣ мы готовы сдѣлаться пастухами и проводить нашу жизнь въ пѣн³и, въ эту минуту вы покидаете насъ и намѣреваетесь сдѣлаться отшельникомъ. Ради Бога, придите въ себя и позабудьте весь этотъ вздоръ.

   - Который, увы, наполнилъ всю мою жизнь, отвѣчалъ Донъ-Кихотъ. Да, этотъ вздоръ былъ слишкомъ дѣйствителенъ, и дай Богъ, чтобы хоть смерть моя могла сколько-нибудь оправдать меня. Друзья мои! Я чувствую, что приближаюсь къ дверямъ вѣчности и думаю, что теперь не время шутить. Позовите священника исповѣдать меня и нотар³уса написать духовную.

   Друзья Донъ-Кихота въ изумлен³и переглянулись между собой. Приближен³е смерти больнаго было несомнѣнно: въ этомъ убѣждало возвращен³е къ нему разсудка. И хотя у нихъ оставалось еще нѣкоторое сомнѣн³е, но дальнѣйш³я слова Донъ-Кихота, полныя глубокаго смысла и христ³анскаго смирен³я, окончательно разубѣдили ихъ.

   Священникъ попросилъ всѣхъ удалиться изъ комнаты и оставить его наединѣ съ умирающимъ, и онъ исповѣдалъ больнаго тѣмъ временемъ, пока Карраско привелъ нотар³уса. Съ бакалавромъ пришелъ Санчо, и когда онъ узналъ о безнадежномъ положен³и своего господина, когда онъ увидѣлъ въ слезахъ племянницу и экономку, онъ не выдержалъ и тяжело зарыдалъ.

   По окончан³и исповѣди, священникъ сказалъ друзьямъ Донъ-Кихота: "друзья мои! Алонзо Кихано возвращенъ разсудокъ, но ему не возвратится уже жизнь. Войдите къ нему, пусть онъ сдѣлаетъ свои предсмертныя распоряжен³я".

   Это извѣст³е усилило ручьи слезъ, увлажавш³я глава племянницы и экономки Донъ-Кихота и вѣрнаго слуги его Санчо Пансо; всѣ они не могли не сожалѣть отъ души больнаго, который и тогда какъ былъ Алонзо Кихано Добрый и тогда, какъ сталъ рыцаремъ Донъ-Кихотомъ Ламанчскимъ, всегда отличался своимъ умомъ, своимъ кроткимъ и пр³ятнымъ характеромъ, и его любили не только слуги, друзья и родные, но всяк³й, кто только зналъ его.

   Вошелъ нотар³усъ, взялъ листъ бумаги, написалъ вступительныя слова духовной, въ которыхъ поручалась Богу душа Донъ-Кихота и по выполнен³и всѣхъ формальностей, написалъ подъ диктовку умирающаго:

   "Завѣщеваю, чтобы деньги мои, оставш³яся у Санчо, котораго я во время моего сумасшеств³я держалъ при себѣ оруженосцемъ, были оставлены у него, въ вознагражден³е нашихъ счетовъ, и если-бы оказалось что ихъ больше, чѣмъ сколько я остаюсь ему должнымъ, пусть оставитъ онъ этотъ незначительный остатокъ у себя и да хранитъ его Богъ. Если во время моего