Сервантес Мигель Де - Дон-Кихот Ламанчский (Часть первая)

сть онъ остается какимъ онъ есть: меня, знающаго ему цѣну, мало безпокоитъ эта перемѣна. Къ тому же, въ первой деревнѣ, въ которой я встрѣчу кузнеца, я его передѣлаю такъ, что онъ не уступитъ шлему выковываемому богомъ наковаленъ богу брани. Покамѣстъ же лучше что-нибудь, чѣмъ ничего. Къ тому же онъ можетъ и теперь служить мнѣ надежной защитой отъ каменьевъ.

   - Если только не станутъ швырять ихъ градомъ, вамъ въ той битвѣ двухъ великихъ арм³й, въ которой вамъ выбили почти всѣ зубы и разбили стклянку съ вашимъ чудеснымъ бальзамомъ, отъ котораго меня чуть было не вырвало всѣми моими внутренностями?

   - Я не слишкомъ жалѣю о немъ, отвѣтилъ рыцарь, потому-что очень хорошо помню его рецептъ.

   - Я тоже очень хорошо помню его, добавилъ Санчо; только провались я на этомъ мѣстѣ, если когда-нибудь дотронусь до него. Да, правду сказать, я и не думаю, чтобы онъ мнѣ понадобился когда-нибудь; потому что, отнынѣ я намѣренъ всѣми силами пяти своихъ чувствъ стараться никого не ранить и никѣмъ не быть раненымъ; и если за что не ручаюсь, такъ развѣ за то только, чтобы не сыграли со иной опять какой-нибудь штуки на проклятомъ одѣялѣ, потому что это такого рода несчаст³е, котораго ничѣмъ не отведешь; и ужь если наткнешься на него, то остается только вздохнуть, пожать плечами и, закрывши глаза, пойти туда, куда поведетъ судьба.

   - Санчо, ты плохой христ³анинъ, замѣтилъ ему Донъ-Кихотъ, потому что не забываешь и не прощаешь никакихъ обидъ. Другъ мой! благородному, прощающему сердцу неприлично даже вспоминать о подобныхъ пустякахъ. Скажи мнѣ: какую ногу отшибли, какое ребро или какую голову переломили тебѣ, чтобы такъ упорно помнить объ этой глупой шуткѣ? Ужели ты, до сихъ поръ, не можешь понять, что это была не болѣе какъ шутка? Да если бы это было что-нибудь серьозное, то неужели ты думаешь, что я оставилъ бы это безъ отмщен³я, что я не вернулся бы назадъ, и не произвелъ тамъ большаго разрушен³я, чѣмъ греки въ Троѣ, мстя за Елену, которая, кстати сказать, - живи въ наше время, или Дульцинея въ ея - никогда не пр³обрѣла бы своей красотой такой всесвѣтной извѣстности. - Съ послѣднимъ словомъ онъ глубоко и протяжно вздохнулъ.

   - Пусть будетъ по вашему, сказалъ Санчо; если вы говорите, что они на этомъ одѣялѣ шутили со мною, ну и пусть ихъ себѣ шутили; вѣдь, теперь, все одно; бѣдѣ уже не поможешь, но только доложу я вашей милости, что всему тому, что было тамъ шуточнаго и нешуточнаго, также трудно выскользнуть изъ моей памяти, какъ изъ кожи моихъ плечь, да не въ томъ дѣло. Скажите-ка, что станемъ мы дѣлать съ этимъ сѣрымъ въ яблокахъ, похожимъ, какъ двѣ капли воды, на сѣраго осла, конемъ, покинутымъ на произволъ этимъ Мартиномъ, котораго ваша милость такъ молодецки свалили на землю? Судя по тому, какъ бѣднякъ улепетывалъ, можно думать, что онъ не намѣренъ возвращаться за своимъ скотомъ, который, право, не совсѣмъ плохъ.

   - Я не имѣю обыкновен³я обирать тѣхъ, кого я побѣдилъ, сказалъ Донъ-Кихотъ; въ тому же не въ рыцарскихъ правдахъ отымать у своихъ противниковъ лошадей, и заставлять ихъ идти пѣшкомъ, если только побѣдитель самъ не лишился въ битвѣ коня; тогда конечно, ему дозволяется взять коня своего противника, какъ законную добычу. Поэтому, Санчо, оставь этого осла, или коня, или чѣмъ онъ тебѣ кажется, потому что хозяинъ его, по всей вѣроятности, вернется за нимъ, когда мы уѣдемъ.

   - Это Богъ знаетъ еще, отвѣчалъ Санчо, хочу ли я совсѣмъ забрать этого осла, ими только обмѣнять его, потому что онъ, кажись, повиднѣе моего. И что это за так³я несчастныя рыцарск³я правила ваши, которыя не позволяютъ даже обмѣнить одного осла на другого. Хотѣлъ бы я знать, могу ли я обмѣнить хоть сбрую?

   - Этого я навѣрно не знаю, замѣтилъ Донъ-Кихотъ; но если тебѣ крайняя нужда въ ней, то, такъ и быть, разрѣшаю тебѣ перемѣнить ее на этотъ разъ.

   - Такая мнѣ, теперь, крайняя нужда въ ней, сказалъ Санчо, что ужь право не знаю, приведется ли мнѣ когда нибудь испытать такую. За тѣмъ, воспользовавшись даннымъ ему позволен³емъ, онъ, не мѣшкая ни минуты, произвелъ, какъ говорятъ студенты muttatio capparrum, и такъ принарядилъ своего осла, что любо было взглянуть на него; такъ, по крайней мѣрѣ, казалось Санчо, послѣ того наши искатели приключен³й позавтракали остатками закуски, отнятой у святыхъ отцевъ и запили ее водой изъ ручья, омывавшаго стѣны валяльныхъ мельницъ, на которыя однако никто изъ нихъ не обернулся.

   Гнѣвъ и дурное расположен³е духа рыцаря исчезли вмѣстѣ съ насыщеннымъ аппетитомъ его, и усѣвшись на Россинанта, не зная куда и за чѣмъ ему ѣхать, онъ рѣшился, какъ истый странствующ³й рыцарь, предоставить выборъ пути своему коню, за которымъ весьма охотно слѣдовалъ всюду и во всѣхъ случаяхъ оселъ. Такъ выѣхали наши искатели приключен³й на большую дорогу и продолжали по ней неопредѣленный путь свой. Санчо долго крѣпился, наконецъ не выдержавъ и попросилъ у своего господина позволен³я кое-что сказать. "Господинъ мой", началъ онъ, "съ тѣхъ поръ какъ вы исторгли у меня обѣтъ молчан³я, вотъ уже больше четырехъ славныхъ вещицъ сгнило во мнѣ, и теперь вертится на языкѣ пятая; эту мнѣ не хотѣлось бы загубить".

   - Скажи, что такое, но только коротко, отвѣчалъ Донъ-Кихотъ, потому что хороши только кратк³я рѣчи.

   - Вотъ уже нѣсколько дней, ваша милость, началъ Санчо, все приходитъ мнѣ на мысль, что махая пожива искать приключен³й по пустынямъ и перекресткамъ этихъ дорогъ, потому что как³я бы вы ни одерживали здѣсь побѣды, и въ как³я бы ни кидались опасности, все это не послужитъ ни къ чему; такъ какъ некому тутъ ни видѣть, ни протрубить объ этомъ. Всѣ подвиги ваши предаются вѣчному забвен³ю, во вредъ и вашимъ намѣрен³ямъ и вашей храбрости. Не лучше ли намъ, ваша милость, отправиться на службу къ какому-нибудь императору ими другому великому государю, у котораго теперь великая война на плечахъ; тамъ, ваша милость, вы бы могли вполнѣ высказать ваше мужество, вашу силу великую и вашъ еще болѣе велик³й умъ. За это государь, которому мы станемъ служить, наградитъ насъ; и кромѣ того, при немъ найдутся лѣтописцы, которые опишутъ подвиги вашей милости и передадутъ ихъ изъ рода въ родъ. О себѣ я молчу: мои дѣян³я и подвиги не выходятъ изъ границъ славы оруженосца, хотя, правду сказать, я полагаю, что еслибъ было въ обычаѣ описывать дѣла и оруженосцевъ, то писатели ваши врядъ ли умолчали бы обо мнѣ.

   - Ты не глупо придумалъ, отвѣтилъ Донъ-Кихотъ; но только видишь ли, Санчо, прежде чѣмъ забраться намъ туда, куда тебѣ хочется, нужно немного пошататься по бѣлому свѣту и пр³обрѣсти иня и извѣстность. Дабы явиться при дворѣ великаго монарха, рыцарь долженъ стяжать своими подвигами такую славу, что прежде чѣмъ онъ успѣлъ бы при въѣздѣ въ столицу переступить городскую черту, его бы ужь окружила толпа городскихъ ребятишекъ, крича: "вотъ рыцарь солнца, или змѣи, или какой-нибудь другой рыцарь,- стяжавш³й себѣ своими дѣлами назван³е въ этомъ родѣ,- вотъ побѣдитель ужаснаго великана Брокабруно великой силы, вотъ тотъ, который разочаровалъ персидскаго Мамелюка, пребывавшаго очарованнымъ девятсотъ лѣтъ". И вознесутъ, и разгласятъ они повсюду эти величественныя дѣла его; и заслышавъ шумъ толпы и дѣтей, самъ государь покажется на балконѣ своего царственнаго дворца, и не успѣетъ онъ увидѣть рыцаря, котораго узнаетъ по цвѣту оруж³я и девизу на его щитѣ, какъ уже громко закричитъ: "повелѣть отъ насъ всѣмъ рыцарямъ нашего двора встрѣтить этотъ цвѣтъ рыцарства, который приближается въ намъ". И по ман³ю государя выйдутъ всѣ рыцари его, и самъ онъ спустится до половины съ лѣстницы, дружески обниметъ своего гостя рыцаря, и напечатлѣетъ на ланитахъ его лобзан³е мира. И взявъ за руку поведетъ его въ покои королевы, гдѣ рыцарь застанетъ ее съ инфантой ея дочерью, восхитительнѣйшимъ въ м³рѣ юнымъ создан³емъ. И кинетъ инфанта застѣнчивый взоръ за рыцаря, и рыцарь на инфанту; и покажутся они другъ другу какими-то болѣе божественными, чѣмъ человѣческими существами; погрузятся они въ эту минуту, сами не вѣдая какъ, въ жгуч³я волны любви, и станутъ, тоскуя, все думать, какъ открыть имъ другъ другу сердце свое и свои надежды. И поведутъ затѣмъ рыцаря изъ залъ королевы въ другую величественную залу королевскаго замка, гдѣ снявъ съ него воинственные доспѣхи, облекутъ его въ багряныя одежды; и если былъ онъ прекрасенъ въ боевомъ своемъ нарядѣ, то еще прекраснѣе покажется въ одеждѣ царедворца. Наступаетъ вечеръ: рыцарь ужинаетъ въ обществѣ короля, королевы и инфанты, и не сводитъ съ послѣдней очей, взглядывая на нее украдкой, и также украдкой глядитъ на него робкая инфанта. Но вотъ ужинъ кончается; въ залу входитъ отвратительный карла, за нимъ идетъ прекрасная дама въ сопровожден³и двухъ великановъ и предлагаетъ придворнымъ - окончить какое-нибудь трудное дѣло,- плодъ продолжительныхъ работъ одного древняго мудреца, возвѣщая, что тотъ, кто исполнитъ его, будетъ признанъ первымъ рыцаремъ въ м³рѣ. И призываетъ король своихъ рыцарей къ совершен³ю возвѣщеннаго подвига; и пытаются они, но безуспѣшно, исполнить волю короля, пока не встанетъ незнакомый рыцарь - и не окончитъ это дѣло къ великому возвышен³ю своей славы и радости инфанты, награжденной за то, что полюбила она такого великаго мужа. Но это была присказка, а сказка въ томъ, что король этотъ, или принцъ, или иной монархъ, ведетъ жестокую войну съ другимъ монархомъ, столь же могущественнымъ какъ онъ; и рыцарь - гость его, проживъ нѣсколько дней во дворцѣ, проситъ у короля позволен³я отправиться служить ему въ этой войнѣ. Король радостно соглашается, и рыцарь почтительно лобызаетъ его руку, благодаря за эту милость. И отправляется въ эту ночь рыцарь проститься съ дорогой ему теперь дамой - съ очаровательной инфантой, и прощается онъ съ нею въ саду, чрезъ рѣшетку окна ея спальни. Онъ имѣлъ уже здѣсь нѣсколько свидан³й съ нею при посредствѣ одной дѣвушки, наперсницы тайнъ инфанты. Рыцарь тяжело вздыхаетъ, инфанта падаетъ въ обморокъ; повѣренная тайнъ ея дѣвушка спѣшитъ подать ей воды, и увы! съ горестью видитъ, что уже наступаетъ заря и страшится, заботясь о чести своей повелительницы, чтобы тайное свидан³е это не было открыто. Инфанта приходитъ наконецъ въ себя, протягиваетъ сквозь рѣшетку рыцарю свои бѣлыя руки, и рыцарь со слезами на глазахъ осыпаетъ ихъ поцалуями, и вмѣстѣ придумываютъ прекрасные любовники средства передавать другъ другу горестныя и радостныя вѣсти о себѣ. И молитъ рыцаря инфанта скорѣе вернуться изъ чужой стороны, и клянется ей рыцарь, клянется тысячу разъ не позабыть ея просьбы; и въ послѣдн³й разъ, облобызавъ ея руки, покидаетъ, наконецъ, несчастную принцессу, до того разстроенный, что чуть не умираетъ на мѣстѣ свидан³я. Грустный возвращается онъ въ свои апартаменты, кидается на постель, но, полный тревожныхъ мыслей о предстоящей разлукѣ, не можетъ заснуть. Рано утромъ идетъ онъ проститься съ королемъ, королевою и инфантою, но изъ устъ царственной четы узнаетъ, что инфанта больна и не можетъ выйти проститься съ нимъ. Рыцарь приписываетъ болѣзнь ея своему отъѣзду; сердце его надрывается, онъ до того взволнованъ, что, кажется, еще немного, и онъ выдастъ свою тайну. Наперсница инфанты находится тутъ же; во взорахъ рыцаря она читаетъ тайную, снѣдающую его грусть, и передаетъ все это принцессѣ, которая слушаетъ ее со слезами на глазахъ и говоритъ, что величайшее несчаст³е ее въ томъ, что не знаетъ она, кто такой этотъ чудесный рыцарь, царской ли онъ крови или нѣтъ? Наперсница увѣряетъ инфанту, что такое мужество и изящество, какое выказалъ этотъ рыцарь, могутъ встрѣтиться только у царственныхъ особъ. Горюющая принцесса нѣсколько утѣшена этимъ, и силится похоронить въ себѣ тоску свою, чтобы не догадались какъ-нибудь родные о причинѣ ея разстройства. Торжествуя надъ собой, появляется она, на трет³й день, въ дворцовыхъ залахъ. Рыцарь между тѣмъ сражается, поражаетъ враговъ короля, овладѣваетъ крѣпкими городами, одерживаетъ много побѣдъ и возвращается, наконецъ, ко двору, онъ видится съ принцессой тамъ, гдѣ видѣлся прежде, и въ благодарность за велик³я услуги, оказанныя королю - отцу инфанты проситъ у него руку принцессы. Но король отказываетъ въ ней рыцарю, не зная кто онъ; тогда рыцарь или похищаетъ инфанту, или устраиваетъ какъ-нибудь иначе, но только очаровательная принцесса становится его супругою; и король гордится потомъ этимъ бракомъ, потому что велик³й рыцарь оказывается сыномъ великаго короля, не помню только какого королевства, потому что его нѣтъ на картѣ. Въ свое время отецъ умираетъ, инфанта наслѣдуетъ ему, и рыцарь становится королемъ. Тогда-то рыцарь-король взыскиваетъ своими щедротами своего оруженосца и всѣхъ, это содѣйствовалъ его возвышен³ю на такую высокую ступень. Оруженосца своего онъ женитъ на фрейлинѣ, наперсницѣ инфанты,- дочери одного могущественнаго герцога. - Ладно, сказалъ Санчо, вотъ на что именно я бью; и пускай же корабль нашъ несетъ насъ теперь къ этимъ королямъ. Вотъ чего я добиваюсь, повторялъ онъ, и все это, я увѣренъ исполнится, буква въ букву, если только ваша милость будете называться рыцаремъ печальнаго образа.

   - Санчо, не сомнѣвайся въ этомъ, перебилъ его Донъ-Кихотъ, потому что совершенно такъ, какъ я разсказалъ тебѣ, восходили и нынѣ восходятъ еще странствующ³е рыцари на ступени королевскихъ и императорскихъ троновъ. Нужно только разузнать намъ, какой христ³анск³й король ведетъ, въ настоящее время, великую войну и имѣетъ красавицу дочь. Но время терпитъ, и прежде чѣмъ явиться ко двору короля намъ нужно прославиться. Одно меня нѣсколько смущаетъ; положимъ, что мы найдемъ короля, и войну, и красавицу принцессу, и я покрою себя безпримѣрною славою въ м³рѣ; я, все таки, не знаю, какъ сдѣлаться мнѣ потомкомъ императора, или хоть родственника какого-нибудь монарха, потому что иначе, какъ бы ни были изумительны мои подвиги, король все же не выдаетъ за меня своей дочери. Видишь-ли, Санчо; изъ за того только, что я не нахожусь въ родствѣ съ императорами, я долженъ потерять все, что заслужу своими дѣлами. Правда - я сынъ извѣстнаго и почтеннаго гидальго, у меня есть имѣн³е, и по жалобѣ за обиду я могу требовать пятьсотъ грошей вознагражден³я {Преимущество старыхъ кастильскихъ дворянъ, которымъ не пользовался низш³й классъ народа.}. Быть можетъ даже мудрецъ, который напишетъ мою истор³ю, выведетъ мою родословную отъ какого-нибудь королевскаго правнука въ пятомъ или шестомъ поколѣн³и, потому что есть два рода дворянства и родословныхъ. Одни происходятъ отъ королей и принцевъ, но мало-по-малу, значен³е рода ихъ умалилось, и вышедши изъ широкаго основан³я, роды эти окончились, какъ пирамида, едва замѣтною точкою; друг³е же, напротивъ, происходя отъ скромныхъ и безызвѣстныхъ потомковъ, мало-по-малу стяжали себѣ извѣстность и блескъ. Такъ то, Санчо, одни становятся тѣмъ, чѣмъ они не были; а друг³е были тѣмъ, чѣмъ перестали быть. И такъ какъ я принадлежу, быть можетъ, ко второму разряду, то было бы не дурно, еслибъ знатность моего рода, нѣкогда великаго и знатнаго, была доказана и удовлетворила короля - моего будущаго тестя, если только инфанта не влюбится въ меня до того, что будь я даже потомокъ какого-нибудь водовоза, она и тогда выйдетъ за меня замужъ, не смотря ни на как³я запрещен³я своего отца. Мнѣ, конечно, пришлось бы, въ такомъ случаѣ, похитить и скрывать ее гдѣ-нибудь, пока время или смерть не потушили бы гнѣва ея родныхъ.

   - Мнѣ кажется, замѣтилъ Санчо, что тутъ, какъ нельзя болѣе, подходитъ любимая поговорка всѣхъ негодяевъ: "никогда не проси того, что можешь взять", хотя, впрочемъ, вотъ эта, другая, поговорка, придется едва ли еще не болѣе кстати: "лучше скачокъ черезъ заборъ, чѣмъ молитва добраго человѣка". Я говорю это потому, что если господина короля, - вашего будущаго тестя, никакъ нельзя будетъ упросить выдать за васъ дочь его инфанту, тогда, конечно, вашей милости не останется дѣлать ничего иного, какъ похитить и скрыть ее гдѣ-нибудь. Плохо только, что пока вы тамъ помиритесь съ королями и вступите на царство, бѣдному оруженосцу вашему придется, кажись, зубы на полку положить, въ ожидан³и великихъ и богатыхъ милостей вашихъ; если только наперсница инфанты, будущая супружница его, не убѣжитъ вмѣстѣ съ инфантой; ну, тогда ему придется ужъ съ нею коротать вѣкъ свой, до той поры, когда наконецъ, при помощи небесной, пр³идетъ наше царствован³е. Наперсницу эту, я полагаю, ваша милость, вы могли бы сейчасъ отдать вашему оруженосцу.

   - Не знаю, что могло бы помѣшать? отвѣчалъ Донъ-Кихотъ.

   - Значитъ намъ остается, теперь, положиться на Бога, и поплестись за судьбой туда, куда понесетъ насъ вѣтеръ, сказалъ Санчо.

   - Дай Богъ, чтобы все исполнилось по моему желан³ю и въ твоей выгодѣ, добавилъ Донъ-Кихотъ; и да будетъ ничѣмъ тотъ изъ васъ, это ни во что не цѣнитъ себя.

   - Я, слава Богу, старый христ³анинъ, замѣтилъ Санчо, а чтобы быть графомъ, этого кажется довольно.

   - По моему, такъ и это даже лишнее, сказалъ Донъ-Кихотъ; былъ ли бы ты имъ или нѣтъ, это не помѣшаетъ мнѣ, сдѣлавшись королемъ, дать тебѣ дворянство безъ денегъ и безъ заслугъ съ твоей стороны. Мнѣ стоитъ только возвести тебя въ графское достоинство, и, вотъ, ты сразу пр³обрѣтаешь дворянство и знатность, и чтобы тамъ ни говорили злые языки, а все же, къ досадѣ своей, принуждены были бы, наконецъ, признать тебя знатнымъ господиномъ.

   - Да неужели вы полагаете, воскликнулъ Санчо, что я не съумѣлъ бы заслужить вашей знатности? Было время, когда я считался за старшаго въ одномъ братствѣ, и клянусь Богомъ, всѣ въ одинъ голосъ говорили тогда, что мнѣ пристало быть самимъ старшиной. если ужъ тогда я обратилъ на себя такое вниман³е, то подумайте, ваша милость, что было бы, если бы я напялилъ себѣ на плечи герцогскую мант³ю, и показывался бы въ народѣ, осыпанный жемчугами и золотомъ, словно какой-нибудь иностранный принцъ. Право, я полагаю, что тогда на меня приходили бы смотрѣть верстъ за пятсотъ.

   - Да ты, Санчо, вообще, ничего себѣ, отвѣчалъ Донъ-Кихотъ; только не мѣшало бы тебѣ почаще брить бороду, а то она у тебя такая густая и всклокоченная, что если ты не будешь бриться, по крайней мѣрѣ, каждые два дня, то тебя можно будетъ узнать на разстоян³и выстрѣла изъ аркебузы.

   - Вотъ нашли трудность то, замѣтилъ Санчо, держать у себя на жалованьи цирюльника; да ужъ если на то пошло, такъ и заставлю этого цирюльника ходить за мной, какъ оруженосца за знатнымъ господиномъ.

   - А почему ты знаешь, что знатные господа водятъ позади себя оруженосцевъ? спросилъ Донъ-Кихотъ.

   - А вотъ я сейчасъ скажу вамъ, почему я это знаю, отвѣчалъ Санчо. Нѣсколько лѣтъ тому назадъ, довелось мнѣ провести мѣсяцъ при одномъ дворѣ, и тамъ видѣлъ я очень маленькаго господина, котораго называли очень великимъ. За нимъ, точно хвостъ, вездѣ тащился верхомъ какой-то прихвостникъ. Я спросилъ, зачѣмъ они не ѣдутъ рядомъ, а вѣчно одинъ торчитъ позади другаго, тогда вотъ мнѣ и сказали, что этотъ задн³й былъ оруженосцемъ передняго, и что такъ, значитъ, ведется ужь на свѣтѣ, что позади большихъ господъ плетутся ихъ оруженосцы. Вотъ, ваша милость, какъ узналъ я это, и по с³ю пору не позабылъ.

   - Ты правъ, какъ нельзя болѣе, Санчо, сказалъ Донъ-Кихотъ; и смѣло можешь водить сзади себя брадобрѣя. Обычаи въ свѣтѣ установились не сразу, а мало-по-малу, одинъ за другимъ; и отчего бы тебѣ не бытъ первымъ графомъ, который станетъ водить сзади себя цирюльниха. Къ тому же тотъ, это брѣетъ бороду намъ, можетъ, кажется, пользоваться большимъ довѣр³емъ, съ нашей стороны, чѣмъ тотъ, кто сѣдлаетъ намъ коня.

   - Предоставьте же мнѣ, теперь, позаботиться о своемъ цирюльникѣ, отвѣчалъ Санчо, а сами постарайтесь, только сдѣлаться королемъ, чтобы меня сдѣлать графомъ.

   - При помощи Бож³ей, я надѣюсь этого достигнуть, сказалъ Донъ-Кихотъ, и поднявъ глаза увидѣлъ то, что мы сейчасъ увидимъ.

  

  

   Сидъ Гамедъ Бененгели, историкъ Ламанчск³й и Арабск³й, говоритъ въ этой умной, величественной, серьезной и скромной истор³и, что когда знаменитый Донъ-Кихотъ Ламанчск³й и оруженосецъ его Санчо Пансо кончили вышеприведенный разговоръ, рыцарь, поднявъ глаза, увидѣлъ пѣшеходную парт³ю, человѣкъ въ двѣнадцать съ скованными руками, и какъ зерна въ четкахъ, нанизанными на одну длинную, желѣзную цѣпь, перетянутую поверхъ шей ихъ. Парт³ю эту конвоировали два конныхъ и два пѣшихъ сержанта; конные - съ аркебузами, пѣш³е - съ пиками и мечами. Замѣтивъ ихъ Санчо воскликнулъ: "вотъ парт³я каторжниковъ, ссылаемыхъ на галеры."

   - Какъ ссылаемыхъ каторжниковъ? спросилъ Донъ-Кихотъ. Ужели король ссылаетъ кого-нибудь насильно въ каторгу?

   - Я не говорю насильно, отвѣчалъ Санчо, а то, что они приговорены служить королю въ каторгѣ за свои преступлен³я.

   - Приговорены они или нѣтъ, сказалъ Донъ-Кихотъ, довольно того, что они идутъ не по собственному желан³ю.

   - Еще бы по собственному! - замѣтилъ Санчо.

   - Въ такомъ случаѣ, продолжалъ Донъ-Кихотъ, мнѣ предстоитъ здѣсь исполнить свой долгъ: помогать несчастнымъ и разрушать насил³е.

   - Ваша милость, воскликнулъ Санчо, подумайте о томъ, что правосуд³е, которое есть тотъ же король, не насилуетъ и не оскорбляетъ никого, а только наказываетъ преступлен³е.

   Въ эту минуту парт³я каторжниковъ подошла къ нашимъ искателямъ приключен³й, и Донъ-Кихотъ очень вѣжливо спросилъ одного изъ конвойныхъ, за что ведутъ скованныхъ этихъ люди?

   - Это каторжники, отправляющ³еся служить его величеству на галерахъ, отвѣчалъ конвойный. Больше мнѣ нечего сказать вамъ, а вамъ нечего у меня спрашивать.

   - Я, однако, желалъ бы знать въ частности преступлен³я каждаго изъ нихъ, настаивалъ Донъ-Кихотъ. Къ этому онъ, чрезвычайно вѣжливо, присовокупилъ нѣсколько милыхъ словъ, прося подробнѣе отвѣтитъ ему на его вопросъ.

   - У насъ есть списокъ этихъ каторжниковъ и ихъ преступлен³й, сказалъ ему другой конвойный, но только намъ некогда останавливаться, выминать и читать его; спросите у нихъ сами, пусть они отвѣчаютъ вамъ, если охота имъ; у нихъ, впрочемъ, такая не охота дѣлать разныя мерзости какъ и разсказывать о нихъ. - Получивъ это разрѣшен³е, которое, впрочемъ, въ случаѣ надобности, онъ далъ бы себѣ самъ, Донъ-Кихотъ приблизился къ арестантамъ, и спросилъ перваго, попавшагося ему на глаза, за что его такъ позорно ведутъ?

   - За то, что былъ влюбленъ, отвѣчалъ каторжникъ.

   - Вотъ это мило, воскликнулъ Донъ-Кихотъ; да если влюбленныхъ посылаютъ на галеры, то мнѣ первому давно бы ужъ пора быть тамъ.

   - Бѣда только, что любовь моя не таковская, какъ вы воображаете, отвѣчали Донъ-Кихоту. Я, ваша милость, какъ душу свою полюбилъ корзину съ бѣльемъ, и такъ это нѣжно сжималъ ее въ своихъ объят³яхъ, что еслибъ не подвернулась и не захватила насъ съ нею полиц³я, то, кажись, я бы до сей поры все нѣжничалъ съ нею. Ну, да не удалось; былъ я захваченъ, какъ говорится, на самомъ мѣстѣ преступлен³я, и дѣло было до того ясно, что по спинѣ моей проѣхались безъ дальнихъ разговоровъ разъ сто плетьми и объявили мнѣ, что когда, въ добавокъ къ этому, я поработаю еще года три на широкой нивѣ, тогда и дѣлу конецъ.

   - Что это за широкая нива? спросилъ Донъ-Кихотъ.

   - А тоже что галеры, отвѣчалъ каторжникъ, молодой человѣкъ лѣтъ двадцати пяти, родомъ, какъ говорилъ онъ, изъ П³едреты.

   Съ такимъ же вопросомъ, какъ къ первому, обратился Донъ-Кихотъ въ другому арестанту, задумчивому и грустному, который не отвѣтилъ ему ни слова; но первый поспѣшилъ отвѣтить за втораго. - Этотъ господинъ, сказалъ онъ, отправляется въ каторгу въ качествѣ канарейки, или другими словами, пѣсенника и музыканта.

   - Какъ такъ? воскликнулъ Донъ-Кихотъ, развѣ пѣсенниковъ и музыкантовъ тоже отправляютъ на галеры?

   - Какъ же, господинъ, отправляютъ, отвѣчалъ арестантъ; и доложу вамъ, что ничего нѣтъ хуже, какъ распѣвать въ тискахъ.

   - Напротивъ, сказалъ Донъ-Кихотъ, у насъ даже есть пословица; что - пѣвецъ пускай горюетъ, онъ пѣснью горе очаруетъ.

   - Ну, а у насъ, господинъ мой, отвѣчалъ арестантъ, это происходитъ совсѣмъ навыворотъ; у насъ - какъ запоешь, такъ на всю жизнь бѣду наживешь.

   - Ничего не понимаю, отвѣтилъ Донъ-Кихотъ; но одинъ изъ конвойныхъ, вмѣшавшись въ разговоръ, вывелъ Донъ-Кихота изъ недоумѣн³я. "Господинъ рыцарь," сказалъ онъ; "у этихъ негодяевъ пѣть въ тискахъ", значитъ - отвѣчать подъ пыткой. Этого пройдоху тоже пытали, и тамъ онъ сознался, что промышлялъ кражей скота; его присудили на шесть лѣтъ на галеры, да для начала отодрали плетьми; штукъ двѣсти ихъ, я полагаю, приходится ему, теперь, нести на своихъ плечахъ. Онъ, какъ видите, идетъ пригорюнясь и словно стыдясь, и все онъ такой не веселый у насъ, потому что товарищи куда какъ не долюбливаютъ его, и то и дѣло колятъ ему глаза тѣмъ, что не хватило у него духа вынести пытку, и не выдать себя. У этой брат³и есть такая поговорка, что въ да и въ нѣтъ, все одинъ слогъ; и что вору выгоднѣе держать жизнь или смерть свою на своемъ языкѣ, чѣмъ на языкѣ своихъ свидѣтелей и суд³й, и право, ваша милость, разсуждаютъ то они, какъ я полагаю, въ этомъ отношен³и, не глупо.

   - И я тоже полагаю, отвѣчалъ Донъ-Кихотъ, спрашивая вмѣстѣ съ тѣмъ третьяго арестанта, о томъ же, о чемъ онъ спрашивалъ двухъ первыхъ. Этотъ бойко отвѣтилъ ему: "я отправляюсь сослужить службу матушкѣ каторгѣ за десять золотыхъ."

   - Я охотно далъ бы десять другихъ, чтобы избавить тебя отъ этой матушки, сказалъ Донъ-Кихотъ.

   - Ну, теперь, господинъ мой, отвѣчалъ каторжникъ, готовность ваша похожа на полный деньгами карманъ среди моря, когда приходится пропадать съ голоду, потому что ничего тамъ на эти деньги не купишь; что бы вамъ раньше сунуться съ вашими золотыми, тогда бы я зналъ ужъ какъ распорядиться и деньгой и языкомъ моего стряпчаго; гулялъ бы я себѣ, теперь, на волѣ, по какой-нибудь Закодоверской площади, въ Толедо, и не зналъ бы, не вѣдалъ, что это за больш³я дороги так³я, по которымъ прогуливаютъ насъ съ цѣпью на шеѣ, какъ собакъ съ ошейниками. Но велимъ Господь, потерпи человѣче, и вотъ, ваша милость, конецъ всей нашей рѣчи.

   Донъ-Кихотъ обратился къ четвертому каторжнику, почтеннаго вида, съ сѣдой бородой, покрывавшей всю его грудь. На вопросъ Донъ-Кихота, за что ссылаютъ его? онъ вмѣсто отвѣта, принялся рыдать, но слѣдовавш³й за нимъ арестантъ поспѣшилъ отвѣтить за него: "этотъ почтенный бородачъ, говорилъ онъ, ссылается на четыре года на галеры послѣ важнаго шеств³я, въ пышнѣйшихъ одеждахъ, верхомъ, по городскимъ улицамъ."

   - Не значитъ ли это, мой милый, перебилъ его Санчо, что онъ уплатилъ порядочный штрафъ и былъ выставленъ на лобномъ мѣстѣ.

   - Оно самое и есть, отвѣчалъ каторжникъ, а пропутешествовалъ онъ на это мѣсто за то, что былъ, тамъ сказать, маклеромъ чужихъ ушей и даже цѣлыхъ тѣлесъ, то есть состоялъ по особымъ поручен³ямъ по части любовной, ну да къ тому къ еще чуточку и колдунъ онъ.

   - Объ этой чуточкѣ я ничего не говорю, отвѣчалъ Донъ-Кихотъ, но что до посредничества его въ любовныхъ дѣлахъ, взятаго, само по себѣ, безъ всякихъ чуточекъ, то за это онъ не достоинъ галеръ, если только его не отправляютъ туда быть вашимъ командиромъ, потому что посредникомъ въ любви не можетъ быть всяк³й; для этого нужно человѣка ловкаго и умѣющаго хранить чуж³я тайны. Я нахожу притомъ, что подобные дѣятели могутъ быть весьма полезны во всякомъ благоустроенномъ обществѣ, если только они явятся изъ ряда людей порядочныхъ и образованныхъ. Слѣдовало бы даже создать, по моему мнѣн³ю, особыхъ надзирателей, и точно опредѣлить число лицъ, предназначившихъ себя для этого занят³я, подобно тому, какъ опредѣлено число торговыхъ маклеровъ. Этимъ можно было бы устранить на свѣтѣ много зла, происходящаго единственно отъ того, что мног³е берутся здѣсь не за свое дѣло. У насъ промышляютъ любовными тайнами люди невѣжественные и темные; безбородые юноши, безъ всякой опытности; разныя незначительныя женщины и мелкотравчатые лакеи, которые въ важныхъ случаяхъ, когда нужно рѣшиться на что-нибудь, теряются до того, что не съумѣютъ отличить своей правой руки отъ лѣвой, и даютъ супу простыть на пути отъ тарелки ко рту. Хотѣлось бы мнѣ немного распространиться и доказать, почему важно обратить особенное вниман³е на людей столь необходимыхъ, во всякомъ хорошо организованномъ обществѣ, но теперь не время и не мѣсто. Когда-нибудь я передамъ мои мнѣн³я на этотъ счетъ человѣку съ значен³емъ и силой. Покамѣстъ же скажу, что тяжелое впечатлѣн³е, произведенное на меня видомъ этихъ сѣдыхъ волосъ и этого почтеннаго лица, такъ строго осужденнаго за исполнен³е нѣсколькихъ поручен³й влюбленныхъ, немного ослабилосъ обвинен³емъ его въ колдовствѣ; - хотя я и убѣжденъ, что въ м³рѣ нѣтъ ни заговоровъ, ни очарован³й, которые бы могли такъ или иначе направить нашу волю, какъ это думаютъ нѣкоторые простаки. Намъ дана свободная воля, которой не могутъ насиловать волхован³я и травы. И то что приготовляютъ нѣкоторыя женщины по глупости, и нѣкоторые мущины изъ плутовства, всѣ эти напитки и варен³я составляютъ чистѣйш³й ядъ, сводящ³й съ ума людей, зря вѣрующихъ, будто зелья могутъ заставить полюбить того, кто не любятъ. Все это, повторяю, чистѣйш³й вздоръ, потоку что воля наша свободна.

   - Ваша правда, ваша правда, воскликнулъ старецъ. И клянусь Богомъ, что относительно колдовства на душѣ моей нѣтъ никакого грѣха; вотъ за обвинен³е по любовнымъ дѣламъ, спорить не стану, но только я, право, не видѣлъ ничего дурнаго въ этомъ. Я заботился, единственно, объ удовольств³и людей; о томъ, чтобы жили они въ мирѣ и соглас³и, безъ споровъ и скорбей. Но это богоугодное желан³е не воспрепятствовало мнѣ, какъ видите, отправляться туда, откуда я ужь не надѣюсь вернуться, вспоминая преклонныя лѣта мои и каменную болѣзнь, которая неустанно мучитъ меня.

   Съ послѣднимъ словомъ онъ принялся такъ горько рыдать, и такъ разжалобилъ Санчо, что тотъ досталъ изъ кармана четыре реала и подалъ ихъ рыдавшему старцу.

   Донъ-Кихотъ, продолжая между тѣмъ свои разспросы, обратился къ слѣдующему, который бойко отвѣтилъ ему: "отправляюсь я, сударь мой, за то, что ужь слишкомъ баловался съ двумя своими двоюродными сестрами, и съ двумя другими, тоже двоюродными сестрами, только не моими; и добаловались мы до того, что вышло тамъ какое то такое диковинное приращен³е родни, что самъ чортъ ничего не разберетъ. Призвали свидѣтелей, выкопали доказательства; похлопотать за меня было не кому, денегъ тоже не было; ну вотъ и присудили меня. На шесть лѣтъ отправляюсь, - слѣдовало мнѣ, правда, жаловаться, да что дѣлать, маху далъ. Ну, да ничего, я молодъ, жизнь долга, и всякому горю на свѣтѣ можно пособить. Если у вашей милости есть что подать этимъ бѣднякамъ, то Богъ вознаградитъ васъ за это на небѣ, а мы здѣсь денно и нощно станемъ молиться за здрав³е вашей милости, да продлитъ Господь жизнь вашу такъ долго, какъ того она стоитъ". Арестантъ этотъ былъ одѣтъ въ ученическое платье; и одинъ изъ конвойныхъ говорилъ, что онъ лихой балагуръ и знатокъ латыни.

   Позади всѣхъ шелъ человѣкъ, лѣтъ около тридцати, хорошо сложенный и не дурной собой, только глядѣлъ онъ вамъ то странно,- однимъ глазомъ на другой,- и скованъ былъ иначе, чѣмъ друг³е - цѣпью, которая обвивала его всего и оканчивалась двумя большими кольцами, - одно изъ нихъ было припаяно къ цѣпи, а другое обхватывало его шею въ родѣ ошейника; отъ него внизъ до поясницы спускались два прута, съ замыкавшимися на замокъ желѣзными наручниками, такъ что каторжникъ этотъ не могъ ни приподнять рукъ надъ головой, ни опустить голову на руки. Донъ-Кихотъ полюбопытствовалъ узнать, почему на этомъ арестантѣ больше цѣпей, чѣмъ на другихъ? "Потому", отвѣтилъ конвойный, "что онъ одинъ натворилъ столько преступлен³й, сколько не натворили всѣ остальные здѣсь каторжники вмѣстѣ; это такой хитрый и дерзк³й плутъ", добавилъ онъ, "что мы боимся какъ бы онъ не удралъ и теперь, скованный по рукамъ и ногамъ".

   - Да что онъ сдѣлалъ такого ужаснаго, опросилъ Донъ-Кихотъ, если его не присудили ни къ чему большему, какъ къ работѣ на галерахъ?...

   - Онъ приговоренъ за десять лѣтъ работать за галерахъ, что значитъ больше чѣмъ гражданская смерть, отвѣчалъ конвойный. Говорить о немъ долго нечего, достаточно вамъ будетъ узнать, что это знаменитый Гинесъ Пассамонтъ, иначе называемый Гинезилъ Парапильск³й.....

   - Потише, потише, господинъ комиссаръ, перебилъ каторжникъ, не забавляйтесь перековеркован³емъ чужихъ именъ и прозвищъ. Зовутъ меня Гинесъ, а не Гинезилъ, фамил³я моя Пассамонтъ, а не Параполла, какъ вы толкуете. Пусть каждый, поочередно, самъ себя оглядываетъ, это право будетъ не дурно..

   - Молчите, господинъ наибольшой негодяй, если вамъ неугодно, чтобы я попросилъ плечи ваши заставить васъ замолчать, отвѣчалъ конвойный.

   - Человѣкъ живетъ какъ Господу Богу угодно, возразилъ каторжникъ, и пока скажу я вамъ только, что быть можетъ, когда-нибудь, кто-нибудь узнаетъ какъ меня зовутъ.

   - Развѣ не такъ тебя зовутъ, сволочь! крикнулъ конвойный.

   - Такъ-такъ, отвѣчалъ каторжникъ, а можетъ быть будетъ и такъ, что звать меня станутъ не такъ; или я вырву себѣ зубами бороду. Господинъ рыцарь, продолжалъ онъ: если вы имѣете что дать намъ, такъ давайте, да и проваливайте, а то надоѣли ужь вы вашими разспросами. Коли хотите узнать кое-что обо мнѣ, такъ скажу я вамъ, что зовутъ меня Гинесъ Пассамонтъ, и что истор³я моя написана пятью моими пальцами.

   - Это правда, замѣтилъ комиссаръ; онъ дѣйствительно самъ написалъ свою жизнь такъ, что ужъ лучше нельзя написать; и заложилъ ее въ тюрьмѣ за двѣсти реаловъ.

   - И выкуплю ее, прервалъ Гинесъ, хотя бы она была заложена за двѣсти золотыхъ.

   - Развѣ она такъ хороша? спросилъ Донъ-Кихотъ.

   - Да тамъ хороша, возразилъ каторжникъ, что заткнетъ за поясъ Лазариллу Тормескаго и всѣ книги въ этомъ родѣ. Въ ней написана одна только правда, да такая милая, что чище всякой лжи.

   - А какъ она подъ заглав³емъ? спросилъ Донъ-Кихотъ.

   - Жизнь Гинеса Пассамонта, отвѣтилъ авторъ.

   - Окончена она? продолжалъ спрашивать Донъ-Кихотъ.

   - Какъ могъ я окончить ее, когда я самъ еще не окончился, отвѣчалъ тотъ же господинъ. Въ ней описано все со дня моего рожден³я, до того времени когда меня въ послѣдн³й разъ присудили теперь въ каторгу.

   - Такъ ты бывалъ уже такъ? сказалъ Донъ-Кихотъ.

   - Служилъ ужь я такъ четыре года Богу и королю, отвѣтилъ Гинесъ; испробовалъ я и сухарей и бычачьихъ нервъ; и правду сказать не слишкомъ кручинюсь, что приходится мнѣ побывать такъ еще разъ, потому что буду имѣть, по крайней мѣрѣ, время докончить свою книгу. Мнѣ еще предстоитъ иного хорошаго сказать, а на испанскихъ галерахъ, слава Богу, свободнаго времени больше, чѣмъ мнѣ нужно; тѣмъ болѣе, что обдумывать мнѣ ничего не осталось, я наизусть все знаю, что буду писать.

   - Ты, право, не глупъ, сказалъ ему Донъ-Кихотъ.

   - Это то и бѣда моя, замѣтилъ Гинесъ, потому что только дуракамъ везетъ на свѣтѣ.

   - Занимайся-ка по прежнему плутнями, вмѣшался коммисаръ.

   - Кажется ужь докладывалъ я вамъ, господинъ коммисаръ, чтобы вы изволили говорить повѣжливѣе, отвѣчалъ арестантъ. Позвольте еще вамъ доложить, что вашу черную розгу начальство дало вамъ вовсе не для того, чтобы угнетать этихъ несчастныхъ, которыхъ вы сопровождаете, а, какъ мнѣ кажется, для того, чтобы вы ихъ отвели куда велитъ его величество. Если нѣтъ, то жизнью... впрочемъ, довольно. Всяк³я пятна могутъ когда-нибудь попасть въ щелокъ, и пусть каждый молчитъ, - здорово живетъ и отправляется своей дорогой, какъ и намъ пора это сдѣлать, потому что мы ужь довольно намололи здѣсь всякаго вздору.

   Въ отвѣтъ на это коммисаръ замахнулся было жезломъ своимъ на Пассамонта, но Донъ-Кихотъ бросился впередъ, отвелъ ударъ и просилъ коммисара не драться. "Ничего удивительнаго нѣтъ", сказалъ онъ, "если человѣкъ съ связанными руками вознаграждаетъ себя тѣмъ, что развязываетъ языкъ;" послѣ чего, обратясь къ каторжникамъ, сказалъ имъ: "изъ того, что я услышалъ отъ васъ, дорог³е братья, я вижу ясно, что хотя васъ караютъ за ваши заблужден³я, все-же ожидающая васъ жизнь приходится вамъ не по вкусу, и вы отправляетесь на галеры противъ вашей воли. Я вижу также, что недостаточное мужество, выказанное при допросѣ однимъ, недостатокъ денегъ у другаго, простое несчаст³е третьяго и наконецъ пристраст³е и заблужден³е суд³й вообще рѣшили вашу погибель и закрыли предъ вами двери правосуд³я, составляющаго наше общее достоян³е. Все это, друзья мои, убѣждаетъ меня въ тонъ, что я долженъ показать на васъ: зачѣмъ ниспосланъ я въ м³рѣ, почему неисповѣдимой волей промысла включенъ я въ сонмъ рыцарей, зачѣмъ клялся я вспомоществовать гонимымъ и сирымъ и отстаивать слабыхъ, угнетаемыхъ сильными. Но такъ какъ вмѣстѣ съ тѣмъ я сознаю, что никогда не слѣдуетъ дѣлать насильно того, что можно сдѣлать мирно, поэтому и прошу вашихъ конвойныхъ и господина коммисара снять съ васъ оковы и отпустить васъ съ Богомъ; друг³е сослужатъ за васъ королю службу въ лучшихъ обстоятельствахъ. А между тѣмъ, говоря правду, не чудовищно-ли обращать въ рабовъ тѣхъ, кого Богъ и природа создали свободными. Къ тому-же, вамъ, господа," сказалъ Донъ-Кихотъ, обращаясь къ конвойнымъ, "люди, эти, кажется, не сдѣлали никакого зла, поэтому отпустите ихъ съ миромъ, и пусть каждый изъ нихъ остается съ своимъ грѣхомъ. Пусть ужъ тамъ судитъ ихъ Верховный Суд³я; Онъ награждаетъ добрыхъ и наказуетъ злыхъ. Намъ-же, людямъ, уважающимъ, въ каждомъ изъ насъ, наше человѣческое достоинство, не пристало быть палачами себѣ подобныхъ; это не достойно человѣка, особенно не имѣющаго въ томъ никакого интереса. Прошу-же васъ, господа, добромъ и спокойно, - желая оставить за собою предлогъ поблагодарить васъ потомъ, - исполнить мою просьбу. Если-же вы откажете мнѣ, тогда этотъ мечь, это копье и эта рука съумѣютъ заставить васъ послушать меня."

   - Вотъ это тоже мило, воскликнулъ комиссаръ, и стоило вамъ, господинъ рыцарь, столько говорить для того, чтобы выговорить такую диковинку. Неужели вы, въ самомъ дѣлѣ, думаете, что мы или тотъ, кто поручилъ намъ этихъ каторжниковъ, могутъ отпустить ихъ когда захотятъ. Полно вамъ, право, народъ смѣшить; поѣзжайте себѣ своею дорогой, да поправьте на головѣ своей тазъ, не безпокоясь отыскивать пятой лапы у нашего кота.

   - Самъ ты котъ, крыса, каторжникъ, и вдобавокъ груб³янъ, воскликнулъ Донъ-Кихотъ, и не находя нужнымъ предупреждать его, устремился на него съ такою яростью, что прежде нежели противникъ его успѣлъ подумать о защитѣ, онъ свалилъ его на землю. Къ счаст³ю рыцаря, онъ восторжествовалъ надъ конвойнымъ, вооруженнымъ аркебузомъ. Это неожиданное нападен³е ошеломило на минуту всю стражу, но скоро придя въ себя, конвойные верховые схватились за мечи, а пѣш³е за пики, и напали на Донъ-Кихота, ожидавшаго ихъ съ уб³йственнымъ хладнокров³емъ. Рыцарю, безъ сомнѣн³я, пришлось-бы пережить теперь нѣсколько не совсѣмъ пр³ятныхъ минутъ, если-бы каторжники не употребили, - воспользовавшись случаемъ вырваться на свободу, - совокупныхъ усил³й разорвать сковывавшую ихъ цѣль, произведши при .этомъ такую кутерьму, что конвойные, кидаясь то на освобождавшихся арестантовъ, то на освобождавшаго ихъ и теперь напавшаго на стражу рыцаря, въ сущности ничего путнаго сдѣлать не могли. Санчо, съ своей стороны, помогалъ освободиться Гинесу, который первый вырвался на свободу, и не чувствуя болѣе оковъ на себѣ, вскочилъ на распростертаго комиссара, вырвалъ изъ рукъ его аркебузъ, и прицѣливаясь то въ одного, то въ другаго, и не стрѣляя ни въ кого, вскорѣ очистилъ поле битвы отъ всякихъ конвойныхъ, удравшихъ со всѣхъ ногъ отъ аркебузы Пассамонта и камней, которыми провожала ихъ вся остальная брат³я.

   Санчо, правду сказать, не на шутку перепугался этого дѣла, страшась, чтобы разбѣжавш³еся конвойные не донесли обо всемъ святой Германдадѣ, которая, при звукѣ колоколовъ и барабановъ могла тотчасъ же пуститься отыскивать виновныхъ. Онъ сообщилъ объ этомъ своему господину, упрашивая его поскорѣе убраться отсюда и скрыться въ горахъ.

   - Ладно, отвѣчалъ Донъ-Кихотъ, но я знаю, что мнѣ слѣдуетъ сдѣлать прежде всего, и крикнувъкличь къ освобожденнымъ имъ каторжникамъ, бѣжавшимъ, какъ попало въ разныя стороны, обобравши напередъ коммиссара до послѣдней нитки, онъ собралъ ихъ всѣхъ вокругъ себя, - арестантамъ интересно было услышать, что скажетъ имъ ихъ освободитель. Рыцарь, окруженный тѣми, которые обязаны были ему своей свободой, обратился къ нимъ съ такими словами: "господа! каждому изъ насъ слѣдуетъ быть признательнымь за оказанное ему благодѣян³е, потому что неблагодарность людская особенно непр³ятна Богу. Всѣ вы видите и чувствуете, сдѣланное мною вамъ добро: въ благодарности за это, я требую, или лучше сказать, такова моя воля, чтобы вы всѣ, съ этой самой цѣпью на шеѣ, отъ которой я освободилъ васъ, отправились въ Тобозо, представились тамъ моей дамѣ Дулыганеѣ Тобозской, передали ей, что рыцарь ея, называемый рыцаремъ печальнаго образа, свидѣтельствуетъ ей свое глубокое почтен³е и разсказали ей во всѣхъ подробностяхъ это знаменитое приключен³е. Затѣмъ каждый изъ васъ можетъ съ Богомъ отправиться себѣ куда знаетъ".

   - Все, что вы, господинъ рыцарь-освободитель нашъ, повелѣваете намъ исполнить, совершенно невозможно для насъ, отвѣчалъ Донъ-Кихоту, отъ лица всей брат³и, Гинесъ Пассамонтъ, потому что всѣ мы вмѣстѣ, съ цѣпью на шеѣ, никакъ не можемъ отправиться по большой дорогѣ, а должны пробираться, безъ цѣпей, по одиночкѣ, каждый заботясь только о самомъ себѣ, не показываясь ни на какихъ дорогахъ, а напротивъ, стараясь ходить чуть не подъ землею, чтобы не наткнуться какъ-нибудь на святую Германдаду, которая, безъ всякаго сомнѣн³я, пустится за нами въ погоню. Все, что вы, господинъ рыцарь, можете сдѣлать, по всей справедливости, это замѣнить путешеств³е въ Тобозо и представлен³я вашей дамѣ Дульцинеѣ Тобоэской нашею молитвою за васъ. Но думать, чтобы мы добровольно возвратились въ землю египетскую, или, что тоже, пошли-бы, съ цѣпью на шеѣ, въ вашей дамѣ Дульцинеѣ,