Сервантес Мигель Де - Дон-Кихот Ламанчский (Часть первая)

чу благимъ матомъ, если только стоны не возбранены и оруженосцамъ странствующихъ рыцарей.

   Донъ-Кихотъ, улыбнувшись наивности своего оруженосца, сказалъ ему, что онъ можетъ стонать сколько ему будетъ угодно, не опасаясь нарушить рыцарскихъ уставовъ. Не отвѣчая за слова своего господина, Санчо намекнулъ, что пора бы пообѣдать.

   Обѣдай себѣ, сказалъ Донъ-Кихотъ; я же не чувствую въ этомъ никакой надобности.

   Обрадованный даннымъ ему дозволен³емъ, Санчо устроился съ возможнымъ удобствомъ на своемъ ослѣ, и доставъ изъ котомки провиз³ю, принялся уничтожать ее, слѣдуя за своимъ господиномъ и запивая каждый проглоченный кусокъ виномъ съ такимъ наслажден³емъ, что онъ порадовалъ бы любаго содержателя виннаго погреба въ Малагѣ. Забывъ въ эту минуту всѣ обѣщан³я Донъ-Кихота, Санчо находилъ чрезвычайно пр³ятными странствован³я въ поискахъ приключен³й.

   Вечеромъ путешественники ваши остановились подъ тѣнью вѣковыхъ деревъ, и Донъ-Кихотъ отломилъ отъ одного изъ нихъ огромный сукъ, намѣреваясь замѣнить имъ свое сломанное копье. Онъ обдѣлалъ его въ желѣзо, оставшееся у него отъ прежняго копья и за тѣмъ, не смыкая глазъ, провелъ всю ночь въ мечтахъ о Дульцинеѣ, желая ни въ чемъ не отступать отъ уставовъ странствующихъ рыцарей, которымъ вмѣнялось въ обязанность, по крайней мѣрѣ въ книгахъ, прочитанныхъ Донъ-Кихотомъ, неустанно бодрствовать въ воспоминан³яхъ о своихъ дамахъ. оруженосецъ же его, плотно закусивш³й, превосходно спалъ всю ночь, и его вѣроятно не разбудили бы ни лучи восходящаго солнца, ударявш³е ему прямо въ лицо, ни пѣн³е птицъ, радостно привѣтствовавшихъ пришеств³е дня, еслибъ онъ не былъ разбуженъ своимъ господиномъ, кликнувшимъ его пять или шесть разъ. Протеревъ глаза, онъ прежде всего протянулъ руку къ флягѣ съ виномъ, къ горю его нѣсколько опорожненной и которой онъ, къ пущему горю, на видѣлъ возможности пополнить во время предстоявшихъ ему странствован³й. Донъ-Кихотъ же - по прежнему отказался отъ закуски, предпочитая питать себя своими любовными мечтами. Отправившись по прежней дорогѣ, рыцарь увидѣлъ около трехъ часовъ пополудни пуэрто-лаписск³й проходъ и, обратясь къ своему оруженосцу, сказалъ: "Санчо! вотъ мѣсто, гдѣ мы, такъ сказать, до локтей погрузимся въ море приключен³й. Теперь слушай внимательно, и не забывай того, что я скажу тебѣ. Въ случаѣ, если бы ты увидѣлъ меня, въ величайшей опасности, берегись обнажить мечъ, если только ты не увѣришься, что мы имѣемъ дѣло съ чернью, или какою нибудь сволочью, тогда ты смѣло можешь поражать ихъ, но если я буду биться съ рыцарями, то по закону вашему, ты не можешь сразиться съ ними, пока самъ не будешь посвященъ въ рыцари".

   - Повинуюсь, сказалъ Санчо, тѣмъ охотнѣе повинуюсь, что я отъ природы человѣкъ миролюбивый и врагъ всякихъ ссоръ и только тогда, когда дѣло коснется обороны моей собственной персоны, тогда позвольте .уже мнѣ отложить въ сторону всѣ ваши рыцарск³е законы и распорядиться по своему. Въ просьбѣ моей, кажется, нѣтъ ничего противнаго законамъ Бога и церкви.

   - Согласенъ, отвѣчалъ Донъ-Кихотъ, но повторю еще разъ: когда я буду сражаться съ рыцарями, тогда ты удерживай порывы своего природнаго мужества.

   - О, въ этомъ отношен³и, будьте покойны, сказалъ Санчо, приказан³е ваше будетъ выполнено такъ же свято, какъ обѣтъ праздновать воскресенья.

   Въ это время за дорогѣ показались два монаха, прикрытые зонтиками и ѣхавш³е верхомъ на дромадерахъ, мулы ихъ ростомъ рѣшительно приближались къ дромадерамъ. Не вдалекѣ. за ними слѣдовала карета, сопровождаемая четырьмя или пятью всадниками и двумя слугами, шедшими пѣшкомъ. Въ этой каретѣ ѣхала, какъ узнали въ послѣдств³и, одна бискайская дама, въ Севилью, къ своему мужу, отправлявшемуся вскорѣ въ Инд³ю для занят³я тамъ какой то важной должности. Не успѣлъ Донъ-Кихотъ замѣтить монаховъ, не принадлежавшихъ въ обществу бискайской дамы, а только ѣхавшихъ съ него рядомъ, какъ уже говорилъ Санчо: "другъ мой, или я страшно ошибаюсь, или мы готовы наткнуться на славнѣйшее приключен³е, какое когда либо встрѣчалось. Эти черныя, движущ³яся на насъ тѣни, это, безъ всякаго сомнѣн³я волшебники, похитивш³е какую нибудь принцессу, которую они увозятъ въ этой каретѣ. Санчо! я долженъ остановить ихъ."

   - Вы, кажется, хотите затѣять тутъ что-то худшее, чѣмъ нападен³е на вѣтрянныя мельницы, отвѣчалъ Санчо. Взгляните внимательнѣе и вы убѣдитесь, что эти черныя тѣни ничто иное, какъ монахи, а въ каретѣ ѣдутъ как³е нибудь путешественники. Ради Бога, подумайте, что вы намѣрены дѣлать, и да не введетъ васъ сатана въ новое искушен³е.

   - Санчо, повторяю тебѣ, что ты ничего не смыслишь въ дѣлѣ приключен³й, и это я тебѣ сейчасъ докажу, сказалъ Донъ-Кихотъ. Съ послѣднимъ словомъ, онъ поскакалъ на середину дороги и на разстоян³и, на которомъ монахи могли едва слышать его, громкимъ голосомъ закричалъ имъ: "жильцы подземнаго м³ра! порожденье сатаны! Освободите с³ю же минуту плѣненныхъ вами принцессъ, которыхъ вы везете въ этой каретѣ, или готовьтесь принять отъ руки моей смерть, какъ достойную казнь за ваши злодѣян³я."

   Монахи придержали муловъ, и изумленные столько же словами, какъ и фигурой Донъ-Кихота, отвѣчали ему: "благородный рыцарь, мы не жильцы подземнаго м³ра и ни порожденье сатаны, а бенедиктинск³е монахи, мирно отправляющ³еся по своей дорогѣ; не зная, не вѣдая о томъ, увозятъ-ли кого нибудь въ этой каретѣ, или нѣтъ."

   "Меня не провести словами; я знаю васъ, жалкая сволочь", отвѣчалъ Донъ-Кихотъ, и не долго думая, такъ яростно кинулся съ копьемъ своимъ на одного изъ монаховъ, что еслибъ послѣдн³й не догадался быстро соскочить съ мула, то былъ-бы тяжело раненъ, или даже убитъ. Видя это, товарищъ его пришпорилъ мула и быстрѣе вѣтра помчался въ сторону. Въ туже минуту Санчо, поспѣшно соскочивъ съ осла, кинулся на распростертаго на землѣ монаха и принялся обирать его. Подоспѣвш³е на помощь слуги бенедиктинцевъ спросили Санчо, съ какой стати онъ обираетъ монаха? "А съ такой, что я пользуюсь плодами побѣды, одержанной моимъ господиномъ", отвѣчалъ оруженосецъ. Не удовольствовавшись этимъ отвѣтомъ, и видя, что Донъ-Кихотъ поскакалъ къ каретѣ, прислуга монаховъ кинулась на Санчо, повалила его на землю и избила до полусмерти. Между тѣмъ монахъ, не теряя времени, вскочилъ на мула и дрожа отъ страха, поспѣшилъ присоединиться къ своему товарищу, отъѣхавшему довольно далеко, и оттуда наблюдавшему за ходомъ описываемаго здѣсь приключен³я. Увидя себя вмѣстѣ, монахи продолжали свой путь, безпрерывно открещиваясь, какъ будто сатана слѣдовалъ по пятамъ ихъ.

   Донъ-Кихотъ этимъ временемъ ораторствовалъ у дверецъ кареты бискайской дамы. "Прекрасная дама", сказалъ онъ ей, "вы свободны и можете располагать собою по своеѵу произволу, потому что безстрашная рука моя наказала дерзость вашихъ похитителей. Но дабы вы знали, кому обязаны своимъ спасен³емъ, то объявляю, что я странствующ³й рыцарь Донъ-Кихоть Ламанчск³й, плѣнникъ несравненной Дульцинеи Тобозской. Въ благодарность за оказанную мною услугу, я прошу васъ только отправиться въ Тобозо, посѣтить отъ моего имени мою даму, и сказать ей. все, что я для васъ сдѣлалъ". Одинъ бискаецъ, находивш³йся въ свитѣ этой путешественницы, раздосадованный тѣмъ, что герой нашъ задерживалъ карету и не хотѣлъ пускать ее иначе, какъ подъ услов³емъ заѣхать въ Тобозо, приблизился къ нему и, схвативъ его копье, сказалъ ему ломаннымъ кастильскимъ, или еще хуже бискайскимъ языкомъ: "убирайся къ чорту, рыцарь, или клянусь создавшимъ меня Богомъ, я убью тебя, это такъ-же вѣрно, какъ то, что я бискаецъ".

   Донъ-Кихоть, понявш³й бискайца, хладнокровно отвѣтилъ ему: "безумецъ! если-бы ты былъ рыцарь, то я ужь наказалъ бы твою дерзость."

   - Я, я не рыцарь! воскликнулъ бискаецъ. Клянусь, ни одинъ христ³анинъ не произносилъ еще такой лжи. Если, бросивъ копье, ты обнажишь мечъ свой, то скорѣе самъ полетишь въ воду, чѣмъ сбросишь въ нее кошку {Во времена Сервантеса, въ Испан³и существовала игра, въ которой нѣсколько человѣкъ, становясь на берегу рѣки, старались загнать въ нее кошку.}.

   - Увидимъ, сказалъ Донъ-Кихотъ, и, кинувъ копье, онъ обнажилъ мечъ, прикрылся щитомъ и устремился на своего противника, сгарая нетерпѣн³емъ поразить его.

   Бискаецъ хотѣлъ было спрыгнуть съ своего наемнаго, неповоротливаго мула, на котораго трудно было разсчитывать во время битвы, но у него едва хватило времени обнажить мечъ; и еще счаст³е его, что, находясь вблизи кареты, онъ могъ выхватить оттуда подушку, замѣнившую ему щитъ. Всѣ присутствовавш³е при этой сценѣ, видя двухъ вооруженныхъ бойцовъ, готовыхъ, какъ смертные враги, напасть одинъ на другаго, пытались было разнять ихъ, но напрасно, потому что бискаецъ грозилъ убить всякаго кто рѣшится остановить его. Испуганная этой угрозой дама, видѣвшая въ каретѣ, велѣла кучеру отъѣхать на нѣкоторое разстоян³е, и издали смотрѣла на битву бискайца съ Донъ-Кихотомъ.

   Приблизясь къ своему противнику, бискаецъ такъ сильно ударилъ его по плечу, что еслибъ мечъ не наткнулся на щитъ, то онъ насквозь прокололъ бы Донъ-Кихота.

   "Владычица моего сердца", воскликнулъ Донъ-Кихотъ, почувствовавъ ударъ, показавш³йся ему паден³емъ горы, "цвѣтъ красоты, Дульцинея! Помогите вашему рыцарю, который, повинуясь вамъ, находится въ такой опасности". Вымолвитъ эти слова, стиснуть мечъ, прикрыться щитомъ и обрушиться на врага - было дѣломъ одной секунды. Бискаецъ, видя стремительность Донъ-Кихота, прикрытый подушкой, твердо ожидалъ удара, не двигаясь ни назадъ, ни впередъ, такъ какъ измученный, усталый и непр³ученный къ боевымъ маневрамъ мулъ его стоялъ, какъ вкопанный на мѣстѣ. Итакъ мы видимъ Донъ-Кихота, устремленнаго съ обнаженнымъ мечомъ на своего противника, готовясь разрубить его на двое и бискайца, готоваго, въ свою очередь, подъ прикрыт³емъ подушки, отразить грозящ³й ему ударъ. Всѣ окружающ³е ихъ, перепуганные этимъ неожиданнымъ зрѣлищемъ, съ безпокойствомъ ожидаютъ развязки боя; а дама въ каретѣ съ своими прислужницами возноситъ молитвы ко всѣмъ святымъ рая и обѣщаетъ раздать тысячи свѣчей по костеламъ Испан³и, лишь бы только Господь не отступился отъ ея оруженосца въ эту ужасную минуту. На этомъ интересномъ мѣстѣ, историкъ прерываетъ свое повѣствован³е, ничего не говоря, чѣмъ и какъ окончился этотъ грозный поединокъ, - и оправдывая себя тѣмъ_ѵ что онъ ничего больше не могъ узнать о дальнѣйшихъ подвигахъ Донъ-Кихота. Но тотъ, которому суждено было продолжать эту въ высшей степени любопытную истор³ю, никакъ не могъ примириться съ мыслью, чтобы память о Донъ-Кихотѣ потонула въ Летѣ, и чтобы лучш³е умы Ламанча такъ мало радѣли о своей славѣ, что не позаботились даже сохранить въ своихъ архивахъ рукописей, относящихся къ похожден³ямъ ихъ славнаго рыцаря. Подъ вл³ян³емъ этой мысли, онъ не отчаявался отыскать когда нибудь конецъ этой истор³и, и благодаря Бога нашелъ ее, какъ о томъ будетъ разсказано въ слѣдующей главѣ.

  

  

   Мы оставили славнаго Донъ-Кихота и мужественнаго бискайца съ поднятыми и обнаженными мечами, готовыхъ поразить другъ друга такими ударами, что они пронзили бы насквозь и какъ гранату перерѣвали бы на двое разъяренныхъ противниковъ, еслибъ безпрепятственно обрушились на нихъ. Но на этомъ мѣстѣ, прерывается, какъ мы уже сказали, истор³и дѣян³й нашего рыцаря, и историкъ ничего не говоритъ, что случилось потомъ. Это крайне огорчило меня, и удовольств³е, испытанное при чтен³и прекрасной книги уступило мѣсто досадѣ, когда я подумалъ, какъ мало могъ я разсчитывать, чтобы мнѣ удалось отыскать продолжен³е этого замѣчательнаго разсказа. Мнѣ казалось однако невозможнымъ, чтобы такой славный рыцарь, какъ Донъ-Кихотъ, не нашелъ мудреца, который повѣдалъ-бы м³ру о его неслыханныхъ дѣлахъ; я не могъ вѣрить, чтобы онъ оказался лишеннымъ той чести, которой удостоились Платиръ и ему подобные странствующ³е рыцари, имѣвш³е по одному и даже по два историка, оставившихъ намъ сказан³я не только о подвигахъ и дѣян³яхъ этихъ рыцарей, но даже о самыхъ сокровенныхъ помыслахъ ихъ, не стоющихъ, по видимому, никакого вниман³я. Повторяю, я не могъ примириться съ мысл³ю, что эта чудесная истор³я осталась не доконченной, и одно только всесокрушающее время, думалъ я, могло уничтожить или погрести ее въ пыли какого нибудь архива. Съ другой стороны, я говорилъ себѣ, если въ числѣ книгъ нашлись так³я не старыя сочинен³я, какъ генаресск³я нимфы, или лекарство отъ ревности, то ясно, что истор³я его принадлежитъ не къ запамятнымъ временамъ, и что если она даже не написана, то, во всякомъ случаѣ, должна бы жить еще въ памяти людей его околодка. Мысль эта не давала мнѣ покоя. Я томился желан³емъ узнать дальнѣйш³я похожден³я нашего безсмертнаго испанца Донъ-Кихота, этого ослѣпительнаго свѣтила ламанчскаго, этого дивнаго мужа, который, въ жалк³й нашъ вѣкъ, рѣшился воскресить странствующее рыцарство, посвятить жизнь свою преслѣдован³ю зла, защитѣ вдовъ и покровительству несчастныхъ дѣвъ, странствовавшихъ, на своихъ коняхъ, съ хлыстомъ въ рукѣ и съ тяжестью всего своего цѣломудр³я на плечахъ, до горамъ и доламъ, такъ беззаботно, что если даже онѣ избавлялись отъ преступныхъ покушен³й какого-нибудь безмѣрнаго великана или невѣжи рыцаря то послѣ восьмидесятилѣтнихъ странствован³й по бѣлому свѣту, впродолжен³и которыхъ умудрялись ни разу не ночевать подъ кровлей своего дома, онѣ сходили во гробъ столь-же невинными, какъ и ихъ матери. Какъ въ этомъ, такъ и во многихъ другихъ отношен³яхъ рыцарь Донъ-Кихотъ достоинъ вѣковѣчныхъ похвалъ, часть ихъ должна бы принадлежать и мнѣ за тѣ неусыпныя старан³я, которыя я прилагалъ къ отыскан³ю и издан³ю въ свѣтъ конца этой истор³и. Конечно, еслибъ не счастливый случай, всѣ мои старан³я не послужили-бы ни къ чему, и мы лишились бы того удовольств³я, которое можемъ испытывать часа два, употребленные на прочтен³е этойг иииги. Гуляя однажды, по алканской улицѣ, въ Толедо, я увидѣлъ мальчика, продававшаго старыя рукописи и шолковые лохмотья. Такъ какъ я съ малолѣтства страшно любилъ читать все, даже валявш³яся на улицѣ бумажки, поэтому, слѣдуя своему природному влечен³ю, я взялъ изъ рукъ мальчика одну тетрадь, оказавшуюся арабской рукописью. Не зная арабскаго языка, я оглянулся вокругъ себя, въ надеждѣ увидѣть гдѣ нибудь объиспанившагося мориска, который бы могъ прочесть и перевести мнѣ эту рукопись. За переводчикомъ дѣло не стало въ такомъ городѣ, гдѣ можно найти знатоковъ не только арабскаго, но и другаго, болѣе святаго и древняго языка. Объяснивъ мориску въ чемъ дѣло, я передахъ ему тетрадь, и не успѣлъ онъ прочесть нѣсколькихъ строкъ, какъ принялся громко хохотать. На вопросъ мой, чему онъ смѣется? онъ отвѣчалъ, что его разсмѣшила одна выноска на поляхъ этой рукописи. Я попросилъ перевести ее, и онъ, продолжая смѣяться, прочелъ слѣдующее: эта, такъ часто упоминаемая здѣсь Дульцинея Тобозская была, какъ говорятъ, извѣстной во всемъ Ламанчѣ мастерицей солить поросятъ. Услышавъ имя Дульцинеи, я онѣмѣлъ отъ удивлен³я; мнѣ тотчасъ же вообразилось, что рукопись эта ничто иное, какъ истор³я Донъ-Кихота. Я попросилъ мориска прочесть заглав³е тетради, и оказалось, что это дѣйствительно истор³я Донъ-Кихота Ламанчскаго, написанная арабскимъ историкомъ Сидъ Гамедомъ Бененгели. Какъ описать восторгъ мой при этомъ извѣст³и? Съ трудомъ скрывая его, я вырвалъ рукопись изъ рукъ мальчика и купилъ у него за полъ-реаха всѣ его тетради. Конечно, еслибъ онъ могъ угадать какъ мнѣ нужны онѣ, то могъ бы смѣло накинуть на проданный имъ товаръ съ полдюжины реаловъ лишку. Отведя въ сторону мориска, и оставшись съ нимъ за стѣною городскаго собора, я просилъ его перевести мнѣ на испанск³й языкъ пр³обрѣтенныя иною рукописи, или по крайней мѣрѣ тѣ изъ нихъ, которыя содержатъ въ себѣ истор³ю Донъ-Кихота, ничего не выбрасывая изъ нихъ и не прибавляя, предлагая ему заплатить впередъ, сколько онъ потребуетъ. Онъ удовольствовался пудомъ съ небольшимъ изюму и четырьмя четверками пшеницы, обѣщая мнѣ скоро и точно перевести всѣ эти рукописи. Чтобы не выпустить какъ-нибудь изъ рукъ такого прекраснаго случая и вмѣстѣ ускорить дѣло, я привелъ мориска къ себѣ на квартиру, гдѣ онъ въ шесть недѣль окончилъ весь переводъ, совершенно въ томъ видѣ, въ какомъ онъ теперь появляется въ свѣтъ.

   Въ первой тетради нарисована была битва Донъ-Кихота съ бискайцемъ; оба въ томъ положен³и, въ какомъ мы ихъ оставили, съ занесенными другъ на друга мечами; одинъ, прикрытый своимъ грознымъ щитомъ, другой - подушкой. У ногъ бискайца, мулъ котораго такъ поразительно былъ изображенъ, что его издали можно было принять за наемнаго, написано было - донъ Санчо Азпельт³о; у ногъ Россинанта написано было: Донъ-Кихотъ. Россинантъ былъ мастерски нарисованъ: такой длинный, длинный и тощ³й, съ такой выдающейся шеей и чахоточной мордой, что онъ вполнѣ оправдывалъ свое назван³е. Возлѣ него нарисованъ былъ Санчо, держа за узду своего осла; у ногъ его также красовалась надпись Санчо Занкасъ. Прозвище это, какъ кажется, судя по картинѣ, происходило отъ его брюшка, роста и косолапыхъ ногъ; поэтому должно быть историкъ и называетъ его безразлично то Санчо, то Занкасъ. Можно было бы упомянуть еще о нѣкоторыхъ мелочахъ, но такъ какъ онѣ сами по себѣ незначительны и истор³я наша нисколько не выиграла бы отъ нихъ въ своей правдивости, - говорю въ своей правдивости, потому что нѣтъ истор³и, о которой можно было бы сказать что она дурна, если только она истинна, - поэтому я и опускаю ихъ безъ вниман³я. Истор³ю же Донъ-Кихота, если и можно было бы заподозрить по чему нибудь во лжи, то развѣ потому только, что она написана арабомъ, а арабы, какъ извѣстно, не особые поклонники правды. Но съ другой стороны, изъ ненависти къ намъ, арабск³й историкъ, во многихъ случаяхъ, готовъ былъ бы скорѣе недоговорить, чѣмъ перелить черезъ край; таково, по крайней мѣрѣ, мое мнѣн³е. И дѣйствительно онъ говоритъ удивительно сжато, или даже молчитъ вездѣ, гдѣ, по моему мнѣн³ю, ему слѣдовало особенно распространиться о подвигахъ Лананчскаго рыцаря;.- уловка недостойная историка, обязаннаго быть безпристрастнымъ и правдивымъ, ни на минуту не жертвуя исторической истиной страху, привязанности, корысти и враждѣ; истор³я, это мать истины, хранилище всѣхъ дѣйств³й человѣка; она приподымаетъ предъ нами завѣсу съ прошлаго, полнаго великихъ примѣровъ для настоящаго и поучен³й для будущаго. Все это, читатель, найдешь ты въ предлагаемой иною истор³и, и если чего не окажется въ ней, то отвѣтственность за то должна пасть на автора, а не на переводчика. Оговорившись такимъ образомъ, приступимъ къ изложен³ю дальнѣйшей истор³и Донъ-Кихота, начинающейся такъ: при взглядѣ на мужественныя и рѣшительныя позы двухъ гордыхъ бойцовъ, стоявшихъ съ занесенными другъ на друга мечами, можно было думать, что они грозятъ аду, небесамъ и землѣ. Бискаецъ ударилъ первый и притомъ съ такою силою и озлоблен³емъ, что еслибъ оруж³е не поскользнуло въ его рукѣ, то этотъ ударъ положилъ бы конецъ битвѣ и дальнѣйшимъ похожден³ямъ нашего героя. Но судьба, хранившая его для новыхъ подвиговъ, перевернула мечъ въ рукѣ бискайца такъ, что обрушившись на лѣвое плечо противника, ударъ обезоружилъ его только съ этой стороны, отсѣкши часть шлема и половину его уха. Кто могъ, велик³й Боже! описать бѣшенство Донъ-Кихота, въ минуту почувствованнаго имъ удара! Выпрямившись на стременахъ и стиснувъ обѣими руками мечъ, онъ нанесъ имъ такой страшный ударъ по головѣ противника, что у несчастнаго, не смотря на защиту подушки, кровь брызнула изъ носу, ушей и рта, и онъ непремѣнно повалился бъ на землю, еслибъ, въ минуту удара, не ухватился со всей силой за шею своего мула; вскорѣ, однако, руки его повисли на воздухѣ, ноги потеряли стремена, и испуганный мулъ, не чувствуя болѣе узды, стремглавъ кинулся въ сторону, сбросивъ съ себя всадника, какъ снопъ, повалившагося на землю.

   Увидѣвъ своего врага, распростертымъ на землѣ, Донъ-Кихоть, быстро соскочивъ съ лошади, приставилъ къ глазамъ его остр³е меча, повелѣвая ему сдаться, подъ угрозою смерти. Бискаецъ не въ силахъ былъ проговорить ни слова, и озлобленный противникъ не пощадилъ бы его, еслибъ дама въ каретѣ, издали ожидавшая развязки нежданнаго боя, полумертвая отъ страха, не поспѣшила къ рыцарю съ мольбою пощадить ея оруженосца. "Щажу его, прекрасная дама", отвѣчалъ Донъ-Кихотъ, "но только съ услов³емъ, чтобы онъ далъ мнѣ слово отправиться въ Тобозо, представиться тамъ отъ моего имени несравненной Дульцинеѣ и повергнуть себя въ ея распоряжен³е".

   Ничего не понимая, не зная и не спрашивая, что за существо эта несравненная Дульцинея, дама, ни мало не колеблясь, согласилась на всѣ услов³я, предложенныя ей рыцаремъ.

   "Пусть же живетъ онъ, покоясь на вашемъ словѣ", отвѣчалъ Донъ-Кихотъ, указывая на бискайца, "пусть будетъ обязанъ вамъ тою милостью, которой онъ недостоинъ былъ за свою надменность".

  

  

   Санчо, хотя порядкомъ измятый невѣжливыми слугами бенедиктинцевъ, успѣлъ однако подняться на ноги и, внимательно слѣдя за ходомъ описанной нами битвы, молилъ Творца даровать побѣду его господину, который, по мнѣн³ю Санчо, могъ въ этой битвѣ завоевать островъ и подарить его своему оруженосцу. Видя поединокъ оконченнымъ и Донъ-Кихота, готоваго сѣсть на коня, онъ поспѣшилъ поддержать рыцарю стремя, и кинувшись предъ нимъ на колѣни, цалуя его руки, говорилъ ему: "удостойте, ваша милость, подарить мнѣ островъ, завоеванный вами въ этой ужасной битвѣ, потону что, какъ бы онъ ни былъ великъ, я чувствую себя въ силахъ управлять имъ, не хуже любого губернатора".

   - Другъ мой, отвѣтилъ Донъ-Кихотъ; настоящее приключен³е не изъ тѣхъ, въ которыхъ завоевываются острова; это одна изъ очень обыкновенныхъ встрѣчъ на большихъ дорогахъ, отъ которыхъ нельзя ждать другихъ выгодъ, кронѣ возможности сломать шею, или лишиться уха. Но не унывай; мнѣ предстоитъ еще не мало случаевъ подарить тебѣ не только островъ, но даже что нибудь лучшее.

   Санчо, разсыпаясь передъ рыцаремъ въ благодарностяхъ, поцаловалъ руки и край его латъ, помогъ ему сѣсть на коня, и самъ, взобравшись на своего осла, послѣдовалъ за Донъ-Кихотонъ, помчавшимся въ близлежавш³й лѣсъ, не простясь съ дамой, сидѣвшей въ каретѣ. Санчо скакалъ во всю прыть своего осла, но Россинантъ мчался такъ быстро, что оруженосецъ нашъ принужденъ былъ наконецъ закричать Донъ-Кихоту, прося его остановиться. Рыцарь придержалъ коня, и Санчо, догнавъ своего господина, сказалъ ему: "я думаю, что намъ не мѣшало бы скрыться на время въ какой нибудь церкви, потому что побѣжденному противнику нашему приходится больно круто; извѣст³е о немъ можетъ дойти до святой германдады, и святое судилище потребуетъ насъ, пожалуй, къ отвѣту; а разъ очутившись въ его рукахъ, намъ придется пообождать, пока насъ выпустятъ на волю".

   - Ты не знаешь, что говоришь, отвѣчалъ Донъ-Кихотъ; виданное ли дѣло, чтобы странствующ³й рыцарь былъ призываемъ когда нибудь въ суду, какъ бы ни было велико число пораженныхъ его противниковъ.

   - Мнѣ нѣтъ дѣла до вашихъ противниковъ, возразилъ Санчо, что не мѣшаетъ святой германдадѣ имѣть дѣло де всѣхъ, затѣвающихъ драки на большихъ дорогахъ; и вотъ это то меня безпокоитъ.

   - Напрасно. Будь увѣренъ, что если понадобится, то я вырву тебя изъ рукъ филистимлянъ, не только - святой германдады; теперь же, скажи мнѣ откровенно: какъ ты думаешь, есть ли на земномъ шарѣ такой безстрашный рыцарь, какъ я? Видѣлъ ли ты, читалъ ли ты гдѣ нибудь, чтобы кто другой выказалъ столько рѣшимости въ нападен³и, стойкости въ оборонѣ, искуства въ нанесен³и ударовъ и быстроты въ отражен³и врага?

   - Не видѣлъ и тѣмъ болѣе не читалъ ничего подобнаго, потому что не умѣю читать, отвѣчалъ Санчо; но могу поклясться, что въ жизнь мою не служилъ еще ни одному храбрецу такому, какъ вы; и только дай Богъ, чтобъ эта храбрость не привела васъ туда, куда, по моему мнѣн³ю, она легко можетъ привести васъ. Но позаботьтесь теперь о вашемъ ухѣ, изъ него течетъ много крови, у меня же въ котомкѣ есть корп³я и мазь.

   - Мы могли бы обойтись безъ нихъ, отвѣчалъ Донъ-Кихотъ; еслибъ я позаботился приготовить склянку чудеснаго ф³ербрасовскаго бальзама; одна капля его сберегла бы намъ много времени и труда.

   - Это что за бальзамъ? спросилъ Санчо.

   - Бальзамъ, при помощи котораго можно смѣяться надъ ранами и торжествовать надъ смертью. У меня есть рецептъ его, говорилъ Донъ-Кихотъ; и слушай, Санчо, когда я передамъ въ твои руки этотъ чудесный бальзамъ, то если бы ты увидѣлъ меня даже, разрубленнаго пополамъ,- случай, очень возможный для странствующихъ рыцарей, - ты, нисколько не смущаясь, подбери лежащую на землѣ половину моего тѣла, и, прежде чѣмъ застынетъ кровь, приложи ее какъ можно плотнѣе къ другой половинѣ, оставшейся на сѣдлѣ; тогда ты увидишь, что при помощи двухъ капель моего бальзама, я встану здоровымъ, румянымъ и свѣжимъ, какъ яблоко.

   - О, въ такомъ случаѣ, воскликнулъ Санчо, я отказываюсь отъ всѣхъ острововъ и въ вознагражден³е моихъ услугъ, прошу васъ только дать мнѣ рецептъ этого бальзама. Я увѣренъ, что унц³ю его можно будетъ продавать не менѣе двухъ или трехъ реаловъ, а этого слишкомъ довольно, чтобъ честно и безбѣдно прожить мнѣ свой вѣкъ. Но скажите пожалуйста, дорого ли обойдется приготовлен³е этого чудеснаго лекарства?

   - На три реала можно будетъ приготовить его болѣе трехъ боченковъ.

   - Велик³й Боже! воскликнулъ Санчо, да что вы не скажете мнѣ с³ю же минуту, какъ приготовлять его? Отчего вамъ с³ю же минуту не приготовить нѣсколько ведеръ его?

   - Потерпи, мой другъ; я готовлю тебѣ лучшую награду и посвящу тебя во много другихъ тайнъ, сказалъ Донъ-Кихотъ. Теперь же перевяжи мнѣ ухо; оно болитъ сильнѣе, чѣмъ я хотѣлъ бы.

   Санчо досталъ изъ сумки корп³ю и мазь, и Донъ-Кихотъ скинулъ свой шлемъ; но увидя его разбитымъ чуть не на мелк³е куски, онъ едва не лишился и той частицы здраваго разсудка, которая оставалась еще у него. Поднявъ глаза къ небу и стиснувъ свой мечъ, онъ воскликнулъ: "клянусь, какъ клялся велик³й маркизъ Мантуанск³й, когда собирался отмстить смерть племянника своего Вальдовиноса, не вкушать хлѣба со скатерти, не любезничать съ женщиной и отказаться отъ многихъ другихъ потребностей, - хотя я и не помню, теперь, какихъ именно, но каковы бы онѣ не были, я ихъ включаю въ мою клятву, которую стану выполнять до тѣхъ поръ, пока не обрушатся удары моего мщен³я на голову человѣка, раздробившаго мой шлемъ".

   - Ваша милость, перебилъ Санчо, пр³имите во вниман³е, что если побѣжденный вами рыцарь выполнитъ данное ему повелѣн³е и отправится въ Дульцинеѣ съ поклономъ, то до новой обиды, вы не вправѣ требовать отъ него никакого удовлетворен³я.

   - Ты правъ, Санчо, сказалъ рыцарь; и я уничтожаю обѣтъ мой относительно мщен³я, но онъ остается въ полной силѣ, касательно той жизни, которую я стану вести, пока не добуду силою, или какимъ бы то ни было способомъ, и у кого бы то ни было шлемъ, подобный потерянному мною. Не думай, чтобы я говорилъ это на вѣтеръ; нѣтъ. У меня есть передъ глазами примѣръ, которому я послѣдую. Судьба моего шлема напоминаетъ маѣ шлемъ Мамбрена, такъ дорого стоивш³й Сакрипанту.

   - Чорту даете вы всѣ эти обѣты,- скажу я вамъ, проговорилъ Санчо, потому что они вредны для здоровья и тяжелы для совѣсти. Подумайте: что станемъ мы дѣлать, если долго не встрѣтимъ ни одного человѣка съ шлемомъ на головѣ? Неужели вы станете нее время спать, не раздѣваясь, ночевать - подъ открытымъ небомъ и дѣлать много другихъ глупостей, выдуманныхъ этимъ полуумнымъ старикомъ, маркизомъ Мантуанскимъ. Подумайте о томъ, что по этимъ дорогамъ не ѣздятъ вооруженные люди, а только крестьяне, извощики и погонщики муловъ, не только не носящ³е шлемовъ, но даже и не слыхавш³е про нихъ.

   - Другъ мой! ты очень ошибаешься, отвѣчалъ Донъ-Кихотъ. Вѣрь мнѣ: не пройдетъ и двухъ часовъ, какъ мы увидимъ больше вооруженныхъ воиновъ, чѣмъ сколько собралось ихъ нѣкогда подъ стѣнами Албраки, въ которой скрывалась прекрасная Анжелика.

   - Да будетъ такъ. Дай Богъ, чтобъ все шло хорошо и чтобъ я скорѣй получилъ этотъ островъ, обходящ³йся мнѣ такъ дорого, сказалъ Санчо.

   - Повторяю тебѣ еще разъ, не унывай Санчо, продолжалъ Донъ-Кихотъ; потому что еслибъ не оказалось острова, то не имѣемъ ли вы королевствъ Донимарскаго и Собардискаго, которыя пристанутъ тебѣ, какъ перстень къ пальцу. Но довольно объ этомъ. Загляни-ка въ сумку, не найдешь ли ты тамъ чего нибудь съѣстнаго, и если найдешь, то закусимъ и потомъ отыщемъ какой нибудь замокъ, въ которомъ можно будетъ провести ночь и приготовить чудесный бальзамъ, потому что у меня страшно болитъ ухо.

   - Есть у меня не много луку, кусокъ сыру и нѣсколько ломтей хлѣба, но всего этого вѣроятно не станетъ ѣсть такой славный рыцарь, какъ вы, отвѣтилъ Санчо.

   - Какъ дурно ты меня знаешь, Санчо, сказалъ Донъ-Кихотъ. Вѣрь мнѣ: странствующ³е рыцари составляютъ славу свою въ томъ, чтобы по цѣлымъ мѣсяцамъ ничего не ѣсть, и когда рѣшаются наконецъ перекусить, то довольствуются тѣмъ, что попадется подъ руку. Ты не сомнѣвался бы въ этомъ, еслибъ прочелъ столько рыцарскихъ книгъ, какъ я. Ни въ одной изъ нихъ не читалъ я, чтобы странствующ³е рыцари ѣли иначе, какъ при случаѣ, или на какомъ нибудь блестящемъ праздникѣ, устраивавшемся въ честь ихъ, нее остальное время они питались чуть ни однимъ воздухомъ. Конечно, они не могли, по закону природы, обходиться совершенно безъ пищи, и поэтому нужно думать, что въ лѣсахъ и пустыняхъ они питались такими же грубыми яствами, какъ тѣ, которыя ты мнѣ теперь предлагаешь и которыми я вполнѣ удовольствуюсь. Перестань же кручиниться о томъ, что меня радуетъ; и не думай пересоздавать м³ръ, а въ особенности временемъ освященные обычаи странствующихъ рыцарей.

   - Я, ваша милость, отвѣчалъ Санчо, человѣкъ не грамотный, какъ я уже имѣлъ честь докладывать вамъ, и потому не знаю обычаевъ странствующихъ рыцарей, но съ этихъ поръ стану наполнять котомку мою сухими плодами для васъ, какъ для рыцаря, и чѣмъ нибудь болѣе питательнымъ для самаго себя, неимѣющаго чести быть рыцаремъ.

   - Санчо! возразилъ Донъ-Кихотъ, я не говорю, чтобы странствующ³е рыцари должны были непремѣнно питаться одними сухими плодами, я утверждаю только, что въ большей части случаевъ имъ приходилось питаться этою скудною пищею, прибавляя къ ней: нѣкоторыя травы, которыя они умѣли выбирать съ такимъ искуствомъ, съ какимъ съумѣю выбрать ихъ и я.

   - Великая это вещь знать травы, сказалъ Санчо, и если я не ошибаюсь, то намъ придется не разъ воспользоваться вашимъ умѣньемъ. Теперь же, вотъ что Богъ посылаетъ намъ, прибавилъ онъ, вынимая изъ котомки провиз³ю и принимаясь съ своимъ господиномъ уничтожать ее съ большимъ апетитомъ. Закусивъ и взобравшись одинъ на коня, другой на осла, наши искатели приключен³й пустились въ дальнѣйш³й путь, желая найти засвѣтло какое нибудь убѣжище на ночь. Но скоро наступившая тьма заставила ихъ отказаться отъ надежды найти то, что искали они, и Донъ-Кихотъ рѣшился пронести ночь у встрѣченныхъ имъ пастушьихъ шатровъ. На сколько печаленъ былъ Санчо, обманутый въ своихъ ожидан³яхъ ночевать въ какой нибудь деревнѣ, на столько счастливъ былъ Донъ-Кихотъ, собираясь спать подъ кровомъ синяго неба, въ с³яньи лучезарныхъ звѣздъ, увѣренный, что подобные случаи болѣе и болѣе доказывали ему его призван³е быть странствующимъ рыцаремъ.

  

  

   Донъ-Кихотъ радушно былъ принятъ пастухами, и Санчо, пристроивъ какъ лучше могъ Россинанта и осла, поспѣшилъ направить стопы свои, по направлен³ю запаха, исходившаго отъ козлинаго мяса, варившагося невдалекѣ, въ большомъ желѣзномъ котлѣ. Оруженосецъ пожелалъ убѣдиться, достаточно ли выварилось оно для того, чтобъ перейти изъ котла въ его желудокъ, но одинъ изъ пастуховъ предупредилъ его, принявшись вынимать мясо изъ котла; пастухи радушно предложили нежданнымъ гостямъ раздѣлить съ ними ихъ не роскошный ужинъ. Разложивъ за тѣмъ на землѣ нѣсколько бараньихъ шкуръ, они - ихъ было шесть - расположились кружномъ, приглашая Донъ-Кихота сѣсть на придвинутую ими деревянную колоду. Рыцарь согласился принять предложенное ему мѣсто, а Санчо помѣстился стоя, позади своего господина, готовясь подавать ему пить изъ роговаго кубка. Видя оруженосца своего, стоящимъ позади, Донъ-Кихотъ сказалъ ему: "другъ мой! дабы ты убѣдился на дѣлѣ въ велич³и странствующихъ рыцарей и увѣрился за сколько заслуживаютъ они любовь и уважен³е цѣлаго м³ра, я хочу, чтобы здѣсь, въ присутств³и этихъ добрыхъ людей, ты сѣлъ возлѣ меня, составляя одно со иною - твоимъ господиномъ и повелителемъ, дабы, внушая съ одной тарелки и съ одного кубка, мы могли бы заставить говорить о странствующемъ рыцарствѣ, что оно, подобно любви, равняетъ всѣ состоян³я.

   - Иного благодаренъ, отвѣчалъ Санчо, но осмѣлюсь доложить вашей милости, что когда есть у меня въ рукахъ кусокъ съѣстнаго, то право я предпочитаю съѣсть его стоя на сторонѣ, чѣмъ сидя конѣ самаго императора. На свободѣ я съ большимъ удовольств³емъ уплету ломоть хлѣба съ головкой луку, чѣмъ нѣжнѣйшую пулярку за большимъ обѣдомъ, гдѣ приходится ѣсть чинно, малыми кусками и пить незамѣтными глотками, утираясь послѣ каждаго куска салфеткой, не смѣя ни кашлянуть, ни икнуть и не дѣлая многаго другаго, что дѣлается на свободѣ. И такъ, государь мой, честь, которую вы дѣлаете мнѣ, своему оруженосцу, я готовъ промѣнять на что нибудь болѣе выгодное для себя; и отселѣ на всегда отказываюсь отъ всякаго почета, которымъ вамъ заблагоразсудится окружать меня, и за который я премного благодаренъ вамъ.

   - Богъ возноситъ смиренныхъ, поэтому дѣлай, что тебѣ велятъ, сказалъ Донъ-Кихотъ; и взявъ Санчо за руку, насильно усадилъ его возлѣ себя.

   Пастухи, ничего не понимавш³е изъ всего этого разговора, продолжали молчаливо ужинать, глядя на своихъ гостей и проглатывая куски мяса, величиною въ порядочный кулакъ. Уничтоживъ говядину, они достали сладкихъ желудей съ кускомъ сыру, твердымъ какъ кирпичъ, не забывая при этомъ кубка, безпрерывно путешествовавшаго вокругъ ужинавшихъ, наполняемаго и опорожняемаго, подобно ведру водоливной машины. Пастухи угостили себя такъ хорошо, что изъ двухъ мѣховъ, наполненныхъ виномъ, къ концу ужина не оставалось и одного. Утоливъ голодъ, Донъ-Кихотъ взялъ въ руку горсть желудей и, молча поглядѣвъ на нихъ нѣсколько секундъ, воскликнулъ: "счастливое время! счастливый возрастъ, названный нашими предками золотымъ, не потому чтобы золото, столь уважаемое въ желѣзный нашъ вѣкъ, доставалось въ то время безъ труда, но потому, что тогда безъизвѣстны были роковыя слова: твое и мое. Все было общимъ въ святыя тѣ времена. Чтобы доставить тѣлу необходимую поддержку, человѣку предстояло протянуть только руку къ вѣтвямъ величественныхъ дубовъ и срывать съ нихъ роскошные плоды, принадлежавш³е всѣмъ вмѣстѣ и каждому порознь. Прозрачные ключи и быстрыя рѣки доставляли жаждущимъ въ изобил³и прекрасный и освѣжительный напитокъ. Въ дуплахъ деревъ, въ разсѣлинахъ скалъ безбоязненно основывали свои жилища трудолюбивыя пчелы, предлагая каждому прохожему восхитительный плодъ ихъ сладкаго труда. Огромныя пробковыя деревья сами низвергали съ себя широкую кору, служившую для прикрыт³я незатѣйливыхъ хижинъ, въ которыхъ люди укрывались отъ суровости стих³й. Всюду царствовали дружба, миръ и любовь. Тяжелый плугъ земледѣльца не разверзалъ еще утробы нашей общей матери-земли, плодород³е которой удовлетворяло и безъ воздѣлыван³я нуждамъ и удовольств³ямъ своихъ первыхъ дѣтей. Прекрасныя и простодушныя пастушки перебѣгали съ холма на холмъ съ обнаженными головами, осѣненными роскошными косами: онѣ не облачались въ драгоцѣнныя ткани и на формахъ ихъ не блестѣлъ пурпуръ Тира. Покрытыя цвѣтами, перевитыми плющемъ, онѣ считали себя въ этомъ простомъ уборѣ лучше наряженными, чѣмъ наши гордыя дамы, покрытыя всею роскошью позднѣйшаго изобрѣтен³я. Просто высказывались тогда лучш³е порывы сердца, не пр³искивая искусственныхъ словъ для своего выражен³я. Клевета и ложь не омрачали правды, и всюду царствовало святое правосуд³е, не опасаясь пристраст³я и корысти, одолѣвающихъ его нынѣ. Жажда наслажден³й не проникала еще въ душу суд³й, которыхъ и не могло быть въ тѣ времена, когда некого было судить. Молодыя дѣвушки ходили всюду свободно, не опасаясь оскорбительныхъ и преступныхъ покушен³й; и если случалось, что онѣ падали, то падали добровольно, тогда какъ нынѣ, въ развращенный нашъ вѣкъ, никакая дѣвушка, будь она укрыта хоть въ новомъ лабиринтѣ Крита, не можетъ считать себя безопасной, потому что всюду проникшая роскошь развращаетъ скромнѣйшихъ женщинъ. И вотъ, по мѣрѣ того, какъ съ вѣками развращен³е глубже и глубже укоренилось между людьми, оно встрѣтило наконецъ противодѣйств³е себѣ въ доблестномъ сослов³и странствующихъ рыцарей, самоотверженно посвятившихъ земные дни свои спасительному служен³ю людей, являясь хранителями дѣвушекъ и вдовъ и заступниками сирыхъ и угнетенныхъ. Друзья мои! я самъ принадлежу къ этому благородному сослов³ю, и это рыцаря и его оруженосца вы почтили вашимъ радушнымъ пр³емомъ, за которой я отъ души благодарю васъ, добрые люди.

   Эту длинную рѣчь, безъ которой легко можно было обойтись, Донъ-Кихотъ сказалъ только потому, что видъ жолудей напомнилъ ему о золотомъ вѣкѣ, представилъ возможность фантаз³и его развернуться предъ пастухами въ длинной рѣчи, повергшей ихъ въ безмолвное изумлен³е, и долго еще молчали они послѣ того, какъ рыцарь пересталъ говорить. Санчо также безмолвствовалъ, жадно глотая жолуди и безпрерывно запивая ихъ виномъ, которое потягивалъ изъ другого, не опорожненнаго еще боченка, повѣшеннаго на деревѣ, чтобы сохранить вино свѣжимъ.

   Общее молчан³е было прервано однимъ изъ пастуховъ, сказавшимъ Донъ-Кихоту: "господинъ странствующ³й рыцарь! дабы вы могли сказать, что мы дѣйствительно радушно васъ. приняли, поэтому мы хотимъ доставить вамъ новое удовольств³е, заставивъ спѣть что нибудь одного изъ нашихъ товарищей, котораго мы ждемъ съ минуты на минуту. Это молодой, влюбленный, грамотный и очень умный пастухъ; къ тому еще онъ чудесно играетъ на рабелѣ.

   Не успѣлъ онъ докончить своихъ словъ, какъ въ полѣ послышался звукъ рабеля, и вскорѣ предъ нашими собесѣдниками появился красивый молодой человѣкъ, лѣтъ двадцати двухъ. Пастухи спросили его: ужиналъ ли онъ, и получивъ утвердительный отвѣтъ попросили его спѣть что нибудь. Пусть, сказалъ одинъ изъ нихъ, незнакомый гость нашъ узнаетъ, что и въ нашихъ горахъ есть пѣсенники и музыканты. Мы уже разсказали ему о твоихъ способностяхъ и теперь не хотѣли бы оказаться лгунами. Спой намъ твой любовный романсъ, переложенный дядей твоимъ церковникомъ въ стихи и понравивш³йся всей нашей деревнѣ.

   - Охотно, отвѣчалъ Аятон³о, и не заставляя долго себя просить сѣлъ на дубовый пень, и настроивъ рабель пропѣлъ слѣдующ³й романсъ:

  

   Олалья! искренно я вѣрю,

   Что любишь ты меня,

   Хоть ты молчишь, но я лелѣю

   Мечту, что ты моя.

  

      Чѣмъ болѣе ты равнодушной

      Казаться хочешь мнѣ,

      Тѣмъ я полнѣй живу надеждой

      На перекоръ тебѣ.

  

   Хоть у тебя, ты говорила

   И чувствовать дала,

   Грудь бѣлая изъ камня, сердцежъ -

   Гранитная скала.

  

      Но все же, сквозь твои упреки,

      Сквозь холодность твою,

      Живымъ лучомъ своимъ надежда

      Ласкаетъ мысль мою,

  

   И оттого-то безъ боязни,

   Я въ будущность гляжу.

   Что нѣжность и твоя суровость

   Мнѣ говоритъ: люблю.

  

      И ежели любовь вниманьемъ

      Обозначается,

      Тогда твое ко мнѣ вниманье

      Чѣмъ увѣнчается?

  

   И если правда, что услугамъ

   Дано смягчать сердца,

   Тогда мои тебѣ услуги

   Благого ждутъ конца.

  

      Олалья! вѣрь, тебя люблю я

      Безъ помышлен³й злыхъ,

      Богъ видитъ, нѣтъ преступной цѣли

      Въ намѣреньяхъ моихъ.

  

   Цѣпями шелковыми церковь

   Соединяетъ насъ,

   И ихъ я радостно надѣну,

   Съ тобой соединясь.

  

      Когда-жъ откажешь, то клянуся

      Не выходить съ тѣхъ поръ -

      Когда не стану капуциномъ

      Я - никогда изъ горъ.

  

   Не успѣлъ пѣвецъ замолкнуть, какъ Донъ-Кихотъ началъ просить его продолжать пѣн³е, но Санчо, котораго давно уже клонило ко сну, воспротивился этому, говоря, что время подумать и объ отдыхѣ, и что добрые пастухи, трудясь цѣлый день, не могутъ пѣть потомъ всю ночь.