Сервантес Мигель Де - Дон-Кихот Ламанчский (Часть первая)

минуту крылья, такъ гордо и легко носилъ онъ на себѣ торжествовавшаго надъ своими противниками рыцаря. Бѣда только, что противники эти были все безоружные трусы. При первыхъ ударахъ, они стремглавъ кинулись бѣжать въ стороны съ своими зажженными факелами; такъ что ихъ можно было принять за маски, бѣгающ³я по ночамъ, во время карнавала. Тѣ же, которые были покрыты траурными мант³ями, такъ были запутаны въ нихъ, что съ трудомъ двигались. Донъ-Кихоту не представлялось значитъ ни малѣйшаго затруднен³я бить и гнать ихъ, сколько угодно было его душѣ. Бѣдные люди вообразили себѣ, что это не человѣкъ, а чортъ, вырвавш³йся изъ ада, и подстерегш³й ихъ на дорогѣ съ цѣл³ю вырвать изъ рукъ ихъ мертвое тѣло, лежавшее на носилкахъ. Санчо глядѣлъ, выпучивъ глаза на всю эту сцену, изумляясь только мужеству своего господина, и говоря себѣ въ бороду: "чортъ возьми, право, господинъ мой такой молодецъ, какъ онъ самъ говоритъ." На дорогѣ между тѣмъ остался распростертымъ, держа въ рукахъ горящ³й факелъ, тотъ самый господинъ, котораго въ самомъ началѣ битвы сбросилъ съ себя мулъ. Донъ-Кихотъ, замѣтивъ его по свѣту факела, громкимъ голосомъ повелѣвалъ ему сдаться, грозя въ противномъ случаѣ убить его.

   - Я давнымъ-давно ужь сдался, отвѣчалъ несчастный, потому что не могу сдвинуться съ мѣста, сломавъ себѣ, какъ мнѣ кажется, въ этой неожиданной схваткѣ, ногу. Но, государь мой, если вы дворянинъ и притомъ христ³анинъ, то умоляю вашу милость не убивайте меня, потому что я лиценц³антъ, получивш³й первую степень.

   - Если вы духовный, то какой-же чортъ принесъ васъ сюда? спросилъ Донъ-Кихотъ.

   - Не чортъ, а злая судьба моя, отвѣтилъ несчастный.

   - И еще болѣе злая постигнетъ васъ, если вы мнѣ тотчасъ-же не отвѣтите на всѣ мои вопросы, сказалъ Донъ-Кихотъ.

   - Сейчасъ-же я на все отвѣчу, пищалъ лиценц³антъ. Прежде всего я долженъ сказать вамъ, что пока я еще только бакалавръ, Алонзо Лопесъ, родомъ изъ Алковенды. Ѣду я, изъ города Боеза, въ компан³и съ одиннадцатью другими священниками, - убѣжавшими теперь съ своими факелами, - въ Сегов³ю, сопровождая мертвое тѣло, лежащее здѣсь на носилкахъ. Это трупъ одного дворянина, умершаго въ Боезѣ, гдѣ онъ и погребенъ былъ сначала на кладбище, но теперь мы перевозимъ прахъ покойника въ фамильныя склепъ его къ Сегов³ю.

   - Кто-же убилъ его? спросилъ Донъ-Кихотъ.

   - Тифъ, отвѣчалъ бакалавръ.

   - Въ такомъ случаѣ, мнѣ некому мстить за его смерть, сказалъ Донъ-Кихотъ, и остается только молчать и пожать плечами,- тоже, что оставалось бы сдѣлать, еслибъ подобная кара обрушилась на меня самаго. Вамъ-же, господинъ бакалавръ, я долженъ сказать, что я странствующ³й рыцарь Донъ-Кихотъ Ламанчск³й, обрекш³й себя на служен³е добру, на возстановлен³е правды и попран³е зла, которое я неусыпно отыскиваю, странствуя по свѣту.

   - Не знаю, право, какъ вы попираете зло, отвѣтилъ со вздохомъ бакалавръ, знаю только то, что мнѣ, ни въ чемъ не повинному ни душою, ни тѣломъ, вы сдѣлали такое добро, что оставили съ переломленной ногой, которой не суждено уже выпрямиться до конца моихъ дней; и отъ вашей правды, государь мой, мнѣ во вѣки не поправиться. Могу васъ увѣрить, что величайшее зло и ужаснѣйшая неправда, как³я могли постичь меня въ жизни, это - встрѣча съ вами на пути къ вашимъ приключен³ямъ.

   - На свѣтѣ не все такъ дѣлается, какъ мы хотимъ, отвѣчалъ Донъ-Кихотъ. Вольно-же вамъ ѣздить по ночамъ, одѣвшись не то въ саванъ, не то въ трауръ, съ факелами въ рукахъ, бормоча что-то сквозь зубы, точно как³я-то привидѣн³я или жильцы инаго м³ра. И не могъ-же я, въ самомъ дѣлѣ, видя вашу странную процесс³ю забыть свой долгъ. Этого вы не могли ожидать даже тогда, если-бы вы были дѣйствительно черти, а не люди. Я долженъ былъ поразить васъ.

   - Что дѣлать, коли ужъ такова судьба моя, вопилъ бакалавръ, то по крайней мѣрѣ прошу васъ, господинъ странствующ³й рыцарь - доставивш³й меня самаго въ невозможность пускаться въ как³я-бы то ни было странствован³я, помогите мнѣ выкарабкаться изъ подъ моего мула; бѣдная нога моя запуталась между стременемъ и сѣдломъ.

   - Какого-жъ чорта вы молчали до сихъ поръ, громко сказалъ Донъ-Кихотъ. Въ туже минуту онъ кликнулъ Санчо, который не поторопился однако бѣжать на зовъ своего господина, занявшись разгрузкой монашескихъ муловъ, тащившихъ на себѣ много лакомой, по части съѣстнаго, поживы. Устроивъ изъ своего кафтана родъ котомки, и нагрузивъ ее до краевъ разными яствами, онъ побѣжалъ наконецъ къ Донъ-Кихоту и помогъ ему вытащить бакалавра изъ подъ его мула. Потомъ они совокупными силами усадили несчастнаго, на этого самаго мула, отдали ему факелъ, и герой нашъ предложилъ бакалавру отправиться вслѣдъ за своими спутниками, и попросить у монаховъ, отъ имени рыцаря - извинен³я въ невольномъ со стороны его оскорблен³и святыхъ отцовъ. Санчо отъ себя добавилъ, что если святые отцы пожелаютъ узнать, это такъ мужественно разогналъ ихъ, то пусть бакалавръ передастъ имъ, что это знаменитый Донъ-Кихотъ Ламанчск³й или Рыцарь Печальнаго Образа.

   Когда бакалавръ уѣхалъ, Донъ-Кихотъ спросилъ Санчо; съ какой стати онъ назвалъ его рыцаремъ печальнаго образа?

   - Съ такой, отвѣчалъ Санчо, что случайно взглянувъ на васъ, при свѣтѣ факела этого хромаго бѣдняка, мнѣ показалось, что я никогда еще не видѣлъ васъ такимъ жалкимъ и несчастнымъ. Причиною тому, вѣроятно, бѣдств³я и побои, претерпѣнныя нами въ послѣднее время, а также потеря вами зубовъ.

   - Нѣтъ, Санчо, это не то, замѣтилъ Донъ-Кихотъ, но мудрецъ, которому суждено написать истор³ю моихъ дѣлъ, нашелъ необходимымъ датъ мнѣ какое-нибудь особенное прозвище, подобно другимъ рыцарямъ минувшихъ временъ. Такъ намъ извѣстны рыцари; Пылающаго Меча, Единорога, Дѣвъ, Феника, Грифа, Смерти и мног³е друг³е; - назван³я, подъ которыми рыцари пр³обрѣли себѣ всесвѣтную извѣстность. Потому, Санчо, я полагаю, что будущ³й историкъ мой самъ вложилъ тебѣ въ уста это прозвище рыцаря печальнаго образа, которое я и принимаю отнынѣ, и намѣренъ при первомъ удобномъ случаѣ нарисовать на щитѣ своемъ какую-нибудь печальную и мрачную фигуру.

   - Да это значило бы даромъ деньги бросать, замѣтилъ Санчо. Къ чему рисовать как³я-то фигуры, когда вамъ довольно показать свою собственную, чтобы безъ помощи всякихъ щитовъ и образовъ васъ признали за самаго истиннаго рыцаря печальнаго образа. Я говорю это, не шутя; - должно быть съ голоду, да еще отъ потери нѣсколькихъ зубовъ, образъ вашъ, клянусь Богомъ, стажъ удивительно печальный.

   Донъ-Кихотъ улыбнулся словамъ своего оруженосца, но тѣмъ не менѣе рѣшился не отказываться ни отъ новаго прозвища, ни отъ намѣрен³я разрисовать свой щитъ. Не много спустя, онъ сказалъ: "Санчо! знаешь ли ты, что я долженъ быть отлученъ отъ церкви за то, что поднялъ руку на духовное лицо, хотя, правду говоря, я поднялъ не руку, а копье, и никогда въ жизни не намѣревался оскорблять монаховъ и кощунствовать надъ святыней, которой, какъ истинный христ³анинъ-католикъ, я всегда воздавалъ должное уважен³е. А впрочемъ, я тоже помню, что хотя рыцарь Сидъ Руи Д³азъ опрокинулъ сидѣн³е посла одного извѣстнаго короля, въ глазахъ его святѣйшества папы, и папа отлучилъ за это дерзкаго отъ церкви, тѣмъ не менѣе рыцарь все таки поступилъ, въ этомъ случаѣ, какъ повелѣвали ему долгъ и честь." Сказавши это, Донъ-Кихотъ пожелалъ узнать дѣйствительно ли на носилкахъ лежалъ человѣческ³й трупъ, и что съ нимъ сталось? Но Санчо не согласился на это.

   "Ваша милость", сказалъ онъ Донъ-Кихоту, "благодарите Бога, что это приключен³е такъ легко сошло вамъ съ рукъ. Къ чему дразнить чорта? Вѣдь всѣ эти господа, хотя разогнанные и побитые вами, могутъ собраться, одуматься и увидѣть, что ихъ разогналъ всего одинъ человѣкъ. Съ досады и стыда они пожалуй хватятся за насъ и зададутъ намъ, въ свою очередь трепку. Уберемся-ка лучше отсюда по добру по здорову. Провиз³я теперь у насъ есть, аппетитъ тоже, гора недалеко, вспомнимъ же эту пословицу: "пусть мертвый отправляется въ могилу, а живой на пажити", и поѣдемъ дальше. Съ послѣднимъ словомъ, взявъ за узду осла, онъ двинулся впередъ, пригласивъ слѣдовать за собою Донъ-Кихота, который послушался своего оруженосца, сознавая, что онъ совершенно правъ. Миновавъ дорогу, пролегавшую между двумя косогорами, наши искатели приключен³й выѣхали на обширный и свѣж³й лугъ, гдѣ они и расположились отдохнуть. Санчо разгрузилъ своего осла, послѣ чего слуга и господинъ, усѣвшись на травѣ, принялись съ чуднымъ аппетитомъ завтракать, обѣдать, полдничать и ужинать въ одно время. Теперь у нихъ всего было вдоволь, благодаря разогнаннымъ ими монахамъ, сопровождавшимъ въ Сегов³ю покойника. Монахи, намъ извѣстно, рѣдко забываютъ о земныхъ нуждахъ, поэтому неудивительно, если мулы ихъ оказались нагруженными всяческими припасами. Но увы, утоливъ голодъ, рыцарь и оруженосецъ не знали чѣмъ утолить имъ жажду. Чувствуя однако, что лугъ, на которомъ они расположились, переполненъ росою, Санчо обратился къ своему господину съ этими словами:

  

  

   - Не можетъ быть, чтобы не было здѣсь, по близости, рѣчонки или, на худой конецъ ручейка, иначе лугъ не быхъ бы такой мокрый. И намъ не мѣшало-бы, ваша милость, сдѣлать еще нѣсколько шаговъ; авось не найдемъ ли мы чѣмъ утолить эту ужасную жажду, которая право хуже всякаго голода.

   Донъ-Кихотъ согласился съ мнѣн³емъ своего оруженосца, и взявъ Россинанта за узду, двинулся впередъ. Санчо, нагрузивъ своего осла остатками ужина, послѣдовалъ за рыцаремъ. Двигались они почти ощупью, потому что ночь была такъ темна, что, какъ говорится, хоть глазъ выколи; и отошедши шаговъ двѣсти, невыразимо обрадовались, услышавши гулъ, подобный гулу высокаго водопада.

   Остановившись на минуту, чтобы разслышать, съ какой стороны онъ раздается, оруженосецъ и рыцарь неожиданно поражены были гуломъ совсѣмъ инаго рода, который заставилъ забыть ихъ и недавнюю радость и жажду. Особенно напугалъ онъ трусливаго отъ природы Санчо. До нихъ доходили как³е то сильные, глух³е удары, раздававш³еся въ опредѣленные промежутки времени, и сопровождаемые стукомъ желѣза и цѣпей. Раздаваясь вмѣстѣ съ громкимъ гуломъ падающей воды, они испугали бы любаго храбреца, но только не Донъ-Кихота. Ночь, какъ мы уже говорили, была чрезвычайно темная, а случай привелъ нашихъ героевъ подъ сѣнь огромныхъ каштановыхъ деревьевъ, которыхъ листья, колеблемые ночнымъ вѣтромъ, производили какой-то особенный шелестъ, повергавш³й душу въ одно время въ ужасный и сладостный трепетъ. Мѣсто, время, мракъ, гулъ воды и шелестъ листьевъ - все соединялось здѣсь для наведен³я ужаса. А между тѣмъ страшные удары не умолкали; вѣтеръ не переставалъ завывать, а зоря все не показывалась, такъ что наши искатели приключен³й не могли даже узнать, гдѣ они находятся. Донъ-Кихотъ бездѣйствовалъ однако не долго. Онъ вскочилъ на коня, прикрылся щитомъ и укрѣпивъ въ рукѣ копье, сказалъ Санчо: "другъ мой! узнай, что, по волѣ небесъ, - я родился на свѣтъ, въ этотъ желѣзный вѣкъ, чтобы воскресить золотой! для меня созданы величайш³я опасности, меня ожидаютъ величественные подвиги и безсмертныя дѣла. Я, повторяю еще разъ, призванъ воскресить двадцать пять рыцарей Франц³и и девять мужей славы. Я призванъ похоронить Бел³аниса, Платира, Феба, Оливанта, Тиранта и безчисленное множество иныхъ, славныхъ странствующихъ рыцарей минувшихъ временъ, - совершая въ наши времена так³е подвиги, передъ которыми померкнутъ дѣла прежнихъ рыцарей. Честный и вѣрный оруженосецъ мой, обрати вниман³е на этотъ глубок³й, окружающ³й насъ мракъ; на эту мертвую тишину, на этотъ шелестъ листьевъ, на ужасный гулъ воды, - которую мы кстати искали,- какъ бы низвергающейся съ лунныхъ горъ, на эти страшжые удары, которые оглушаютъ насъ, и что-же? Все это, и вмѣстѣ взятое, и порознь, могло бы ужаснуть самаго Марса, тѣмъ болѣе обыкновеннаго смертнаго, и однако все это только возвышаетъ и укрѣпляетъ мое мужество; и сердце не успокоится въ моей груди, пока я не встрѣчусь лицомъ къ лицу съ этимъ приключен³емъ, какъ бы ужасно оно ни было. Подтяни же Санчо подпруги Россинанта, самъ оставайся здѣсь, и да хранитъ тебя Богъ. Ожидай меня трое сутокъ, и если въ течен³е этого времени я не возвращусь, тогда отправляйся себѣ домой, и сослужи мнѣ тамъ послѣднюю службу, а вмѣстѣ съ тѣмъ сдѣлай доброе дѣло,.отправься въ Тобозо и передай моей несравненной дамѣ, что рыцарь ея погибъ славною смертью въ достойномъ рыцаря делѣ."

   Въ отвѣтъ на это Санчо, со слезами на глазахъ, сказалъ Донъ-Кихоту: "господинъ мой, право не знаю я, что вамъ за такая непремѣнная нужда вдаться въ это ужасное приключен³е. Теперь темно, никто насъ не видитъ, такъ что мы можемъ спокойно свернуть себѣ съ дороги и отойти отъ зла; хотя бы за это намъ пришлось трое сутокъ не имѣть во рту ни росинки. Такъ какъ никто насъ не видитъ", продолжалъ онъ, "то это же назоветъ насъ трусами? Къ тому же, часто я слышалъ, какъ, хорошо знакомый вамъ священникъ нашъ, говорилъ въ своихъ проповѣдяхъ, что тотъ, это напрашивается на бѣду, напрашивается на свою погибель. Къ чему, въ самомъ дѣлѣ, испытывать намъ Бож³е милосерд³е, и, очертя голову, лѣзть въ такую опасность, изъ которой спастись можно только чудомъ. Богъ и то, видимо, бережетъ васъ. Онъ уберегъ васъ отъ этого проклятаго одѣяла, отъ котораго не уберегъ меня; Онъ помогъ вамъ теперь, не получивъ ни одной царапинки, разогнать этихъ странныхъ людей, сопровождавшихъ покойника, но если все это не въ силахъ убѣдить васъ и тронуть ваше каменное сердце, то не сжалится ли оно, наконецъ, при мысли, что чуть ваша милость сдѣлаетъ два шага впередъ, какъ я уже, съ перепугу, готовъ буду отдать мою душу всякому, это только захочетъ взять ее. Для васъ я покинулъ домъ мой, жену, надѣясь, конечно, больше выиграть чѣмъ проиграть. Но, видно, правду говоритъ пословица: желан³е слишкомъ много наложить въ мѣшокъ разрываетъ его; вотъ это то самое желан³е видно и меня поддѣло. Я ужь, кажется, руками схватывалъ этотъ несчастный островъ, столько разъ обѣщанный мнѣ вашею милостью, и вотъ, въ награду за мою службу, вы хотите, теперь, покинуть меня одного въ этомъ отдаленномъ мѣстѣ. Помилосердуйте, ваша милость, ради Христа Спасителя. И ужь если васъ такъ тянетъ вдаться въ это ужасное приключен³е, то обождите хоть до утра; изъ того чему я научился, бывши пастухомъ, я вижу, что до зари осталось не болѣе трехъ часовъ. Взгляните-ка, пасть Малой Медвѣдицы поднялась надъ головой Креста, между тѣмъ какъ въ полночь она помѣщается по лѣвую сторону его".

   - Не понимаю, сказалъ Донъ-Кихотъ, гдѣ ты нее это видишь, когда я не вижу ничего.

   - Вамъ оно, конечно, не видно, отвѣчалъ Санчо, а у страха-то глаза велики; и если они видятъ, какъ говорятъ, даже подъ землею, такъ гораздо же легче имъ видѣть надъ землей. Да оно ужь и само собой видно, что до свѣта недалеко.

   - Далеко или недалеко, мнѣ это рѣшительно все равно, сказалъ Донъ-Кихотъ, но да не будетъ сказано обо мнѣ, ни теперь, ни въ какое другое время, что просьбы или слезы отклонили меня отъ того, что, какъ рыцарь, я обязанъ былъ сдѣлать. Прошу же тебя, Санчо, замолчи. Богъ, подвигающ³й меня на это ужасное дѣло, будетъ охранять меня и утѣшать тебя. Все, что остается тебѣ сдѣлать - это хорошо подтянуть подпруги Россинанту и оставаться здѣсь. Мертвымъ или живымъ, но даю тебѣ слово возвратиться сюда.

   Санчо, видя непоколебимую рѣшимость своего господина, на котораго нельзя было подѣйствовать въ эту минуту ни мольбами, ни слезами, ни увѣщан³ями, рѣшился пуститься на хитрость, и волей-неволей удержать рыцаря на мѣстѣ до свѣта. Подтягивая подпруги Россинанту, оруженосецъ нашъ, ни кѣмъ не замѣченный, и какъ ни въ чемъ не бывало, недоуздкомъ своего осла связалъ задн³я ноги Роосинанта такъ, что когда Донъ-Кихотъ тронулъ его, то онъ не могъ двинуться съ мѣста иначе, какъ прыжками. Видя, что дѣло клеятся, Санчо сказалъ рыцарю: "ваша милость, небо должно быть тронулось моими слезами и не пускаетъ, какъ вы видите, Россинанта, двинуться съ мѣста. Упорствовать теперь въ вашемъ намѣрен³и, значило бы бѣсить судьбу и какъ говорится: прать противъ рожна".

   Не обращая никакого вниман³я на слова Санчо, Донъ-Кихотъ въ отчаян³и продолжалъ понукать своего коня, но чѣмъ сильнѣе, онъ его шпорилъ, тѣмъ менѣе достигалъ своей цѣля. Видя, наконецъ, положительную невозможность сладить съ нимъ, и не подогрѣвая никого ни въ чемъ, онъ рѣшился покориться судьбѣ и терпѣливо ожидать или зари, или возвращен³я Россинанту способности двигаться. Приписывая однако неудачу своихъ попытокъ всему, кромѣ уловки Санчо, онъ сказалъ ему: "если дѣла такъ устроились, что Россинантъ не хочетъ или не можетъ двигаться, тогда дѣлать нечего, нужно покориться судьбѣ и со слезами на главахъ ожидать улыбки зари".

   - Как³я тутъ слезы, ваша милость? отвѣчалъ Санчо, я всю ночь стану забавлять васъ сказками, если только вамъ не угодно будетъ слѣзть съ коня, лечь на траву и немного вздремнуть среди чистаго поля, какъ настоящ³й странствующ³й рыцарь. Право отдохните, ваша милость, и соберитесь къ свѣту съ силами, чтобы бодрѣе встрѣтиться съ ожидающимъ васъ ужаснымъ приключен³емъ.

   - Что ты называешь слѣзть съ коня? что ты называешь отдохнуть? воскликнулъ Донъ-Кихотъ. Неужели ты думаешь, что я изъ тѣхъ жалкихъ рыцарей, которые отдыхаютъ въ ту минуту, когда имъ слѣдуетъ летѣть на встрѣчу величайшей опасности? Спи - ты, созданный для спанья; ты дѣлай, что тебѣ угодно, а я буду дѣлать то, что мнѣ велитъ мой долгъ.

   - Не гнѣвайтесь, ваша милость, я это сказалъ такъ себѣ, отъ нечего дѣлать, отвѣчалъ Санчо. Съ послѣднимъ словомъ, онъ приблизился къ рыцарю, и запустилъ одну руку подъ арчакъ его спереди, а другую сзади. Обнявъ такимъ образомъ лѣвую ляжку своего господина, онъ оставался какъ будто пришитымъ къ ней, не смѣя тронуться съ мѣста; такъ напугалъ его громъ этихъ ударовъ, все еще не перестававшихъ раздаваться одинъ за другимъ.

   Донъ-Кихотъ между тѣмъ велѣлъ Санчо разсказывать обѣщанную сказку.

   - Разсказалъ бы я вамъ ее, еслибъ страхъ не одолѣвалъ меня, отвѣчалъ Санчо; ну, да куда ни шло, попытаюсь я разсказать вамъ такую сказку, что если только поможетъ мнѣ Богъ вспомнить ее всю, какъ она есть, то это будетъ самая прекраснѣйшая изъ всѣхъ сказокъ. Слушайте же, ваша милость, да внимательнѣе слушайте; вотъ она:

   - Случилось какъ то, ваша милость, такъ началъ Санчо, то, что случилось.., и да пребудетъ благодать надъ всѣмъ и со всѣми, а зло съ тѣми, кто ищетъ его; такъ то старые люди начинали свои вечерн³я сказки, и не спроста это такъ начинали они, потому что вотъ эта приговорка: "а зло съ тѣми, кто ищетъ его", придумана не ими, а самимъ римскимъ Катононъ; и такъ она кстати приходится теперь, словно перстень къ пальцу; такъ кажется и говоритъ вашей милости, чтобы вы оставались спокойны, да и я бы тоже не кидался на всякую бѣду, какъ угорѣлый, а чтобы свернули мы поскорѣй съ этой дороги, потому что никто не заставляетъ насъ, въ самомъ дѣлѣ, ѣздить тамъ, гдѣ намъ грозятъ всяк³е ужасы.

   - Продолжай Санчо, свою сказку, перебилъ его Донъ-Кихотъ, а о дорогѣ предоставь заботиться мнѣ.

   - И такъ, государь мой, продолжалъ Санчо, жилъ былъ, въ Эстрамадурѣ, коз³й пастухъ, то есть, такой человѣкъ, который пасъ козъ, и который, то есть пастухъ, какъ говорится въ сказкѣ, звался Лопе Руизъ; и вотъ этотъ то пастухъ, Лопе Руизъ, возьми, да и влюбись въ пастушку Таральву, а эта пастушка Таральва была дочь богатѣйшаго владѣльца стадъ, и этотъ то богатѣйш³й владѣлецъ стадъ....

   - Санчо! если ты разсказываешь твои сказки, повторяя всякое слово два раза, то, право, мы не кончимъ до завтра. Говори съ толкомъ, или замолчи, замѣтилъ Донъ-Кихотъ.

   - Что же мнѣ дѣлать, ваша милость, отвѣчалъ Санчо, когда на нашей сторонѣ всѣ вечерн³я сказки такъ сказываются; меня не научили разсказывать иначе, и со стороны вашей милости было бы несправедливо требовать отъ меня новыхъ порядковъ.

   - Говори, какъ знаешь, воскликнулъ Донъ-Кихотъ; ужь если я вынужденъ слушать твои сказки, то, право, мнѣ все равно, какъ ты будешь разсказывать ихъ.

   - И такъ, господинъ души моей, продолжалъ Санчо, я ужь изволилъ сказать вамъ, что пастухъ этотъ былъ влюбленъ въ пастушку Таральву, дѣвку здоровую и краснощекую, да къ тому еще съ душкомъ, ну словомъ - бой-бабу, то есть, какъ есть, бой-бабу, даже съ усами, да такими - что мнѣ кажется, будто я ихъ вижу отсюда.

   - Тамъ ты, значитъ, зналъ ее? спросилъ Донъ-Кихотъ.

   - Нѣтъ, я то самъ не зналъ ее, отвѣчалъ Санчо; но только тотъ, кто разсказывалъ мнѣ эту сказку, самъ увѣрялъ меня, что это такая сущая правда, что если приведется мнѣ когда-нибудь разсказывать ее другимъ, то я могу присягнуть, какъ будто видѣлъ нее это собственными глазами. Время между тѣмъ шло да пью, день за днемъ, и чортъ, который никогда не дремлетъ и вездѣ высматриваетъ какъ бы перевернуть все вверхъ ногами, смастерилъ такую штуку, что любовь пастушка къ пастушкѣ обратилась въ ненависть, и стала Таральва ему хуже горькой рѣдьки, а виною всему, какъ говорятъ длинные языки, была ревность. Возненавидѣвъ свою возлюбленную, пастухъ видѣть не могъ ее, и чтобы никогда больше не встрѣчаться съ нею, рѣшился уйти изъ родной своей стороны. Таральва же, какъ только возненавидѣлъ ее пастухъ, сама такъ крѣпко полюбила его, какъ никогда еще не любила.

   - Такова ужь женская натура, замѣтилъ Донъ-Кихотъ: любить тѣхъ, кто ихъ ненавидитъ - и ненавидѣть влюбленныхъ въ нихъ.

   - Собралъ пастухъ свое стадо, продолжалъ Санчо, и направился съ нимъ въ Эстрамадуру, намѣреваясь оттуда пробраться въ Португал³ю. Провѣдавъ это, Таральва, пустилась за нимъ слѣдомъ, на босую ногу, съ башмаками въ одной, съ посохомъ въ другой рукѣ и съ котомкой за плечами. Въ котомку, какъ слышно было, уложила она кусокъ зеркала, кусокъ гребня и коробочку съ какими-то красками для штукатурки своего лица. Но мнѣ, право, нѣтъ охоты разбирать, что она тамъ уложила, да и не въ этомъ дѣло, а въ томъ, что пастухъ нашъ пришелъ къ берегамъ Гвад³аны, когда вода въ рѣкѣ поднялась, и почти что вышла изъ береговъ, а между тѣмъ съ той то стороны, съ которой переправляться надо ему, не видать ни лодочки, ни лодочника, ни парома. Взяла тутъ нашего пастуха досада, потому что если не успѣетъ онъ скоро переправиться, такъ, того и гляди, нагонитъ его, да разрюмится передъ нимъ Таральва. Думалъ онъ, думалъ, глядѣлъ онъ, глядѣлъ, да таки выглядѣлъ, наконецъ рыбака съ душегубкой, да только такой малюсенькой, что на ней умѣститься всего на всего могла одна коза, да одинъ человѣкъ. Нечего дѣлать, кликнулъ пастухъ этого рыбака и попросилъ перевезти на другой берегъ его самаго и триста возъ его. Рыбакъ взялъ одну козу, перевезъ ее - пр³ѣхалъ, взялъ другую козу, перевезъ другую, пр³ѣхалъ, взялъ третью козу, перевезъ третью - Ради Бога, ваша милость, не ошибитесь въ счетѣ козъ, продолжалъ Санчо, потому что если вы ошибетесь хоть въ одной, тогда, баста, не будетъ вамъ сказки, то есть, ни одного словечка нельзя будетъ больше припомнить. Теперь нужно вамъ сказать, - что другой-то берегъ былъ крутой, глинистый и скользк³й, такъ что рыбаку много нужно было времени, чтобы переѣзжать туда и назадъ. Поѣхалъ однако еще за козой, да еще, да еще

   - Ради Бога, воскликнулъ Донъ-Кихотъ, ну считай, что онъ уже всѣхъ ихъ перевезъ, и перестань переѣзжать съ одного конца на другой, иначе ты въ цѣлый годъ не перевезешь всѣхъ твоихъ козъ.

   - А сколько ихъ перевезено до сихъ поръ? спросилъ Санчо.

   - Чортъ ихъ знаетъ - отвѣтилъ Донъ-Кихотъ.

   - А вѣдь предупреждалъ же я вашу милость, замѣтилъ Санчо, не сбиться въ счетѣ; ну, теперь сказка кончена, продолжать ее ужь никакъ нельзя.

   - Что за дьяволъ, воскликнулъ Донъ-Кихотъ. Что за отношен³е такое между сказкою твоею и счетомъ козъ? И какъ это можетъ быть, чтобы пропустивши въ счетѣ одну козу, ты не могъ бы сказать больше ни слова.

   - Ну вотъ подите-же, не могу, да и только! отвѣчалъ Санчо, потому что, когда я спрашивалъ у вашей милости, сколько перевезено козъ, и когда вы мнѣ отвѣтили, что не знаете, въ ту самую минуту, у меня отшибло память; и теперь, хоть тресни, я ничего не припомню; знаю только, что оставалось мнѣ досказать вамъ самое лучшее, что было во всей сказкѣ.

   - Такъ сказка твоя кончена? спросилъ Донъ-Кихотъ.

   - Какъ жизнь моей матери.- отвѣтилъ Санчо.

   - Клянусь Богомъ, замѣтилъ Донъ-Кихотъ, сказка эта - одна изъ самыхъ диковинныхъ вещей за свѣтѣ, особенно еще, такъ какъ ты разсказывалъ и закончилъ ее; оно, впрочемъ, и странно было-бы ожидать чего-нибудь лучшаго отъ такого умницы, какъ ты. Впрочемъ, очень можетъ быть, что шумъ этихъ неустанно раздающихся ударовъ, дѣйствительно, отшибъ у тебя память. Удивляться тутъ, кажется, нечему.

   - На свѣтѣ нѣтъ ничего невозможнаго, отвѣчалъ Санчо, но только, что касается моей сказки, то позвольте доложить вашей милости, что она дѣйствительно должна окончиться въ ту минуту, когда спутаешься въ счетѣ козъ.

   - Ну и Богъ съ ней, кончай ее, когда тебѣ угодно, сказалъ Донъ-Кихотъ. Посмотримъ-ка лучше, не тронется-ли, наконецъ, Россинантъ. Съ послѣднимъ словомъ онъ пришпорилъ его, но увы! Россинантъ опять подпрыгнулъ и только; съ мѣста онъ не двинулся ни на шагъ, такъ хорошо связалъ его Санчо.

   Вскорѣ однако начало свѣтать, и тогда оруженосецъ нашъ втихомолку развязалъ ноги Россинанту. Почувствовавъ себя свободнымъ, конь Донъ-Кихота какъ будто немного ободрился, по крайней мѣрѣ, онъ принялся топтать передними ногами; другаго, конечно, ничего и ждать отъ него нельзя было. Видя, что Россинантъ шевелится наконецъ, Донъ-Кихотъ невыразимо обрадовался и рѣшился тотчасъ же пуститься на встрѣчу ужасному приключен³ю. Теперь, между-прочимъ, при блѣдномъ свѣтѣ зари, онъ увидѣлъ, что провелъ ночь подъ группою высокихъ каштановыхъ деревьевъ, дающихъ, какъ извѣстно, весьма широкую тѣнь. Страшные удары между тѣмъ не переставали раздаваться, а причина ихъ, по прежнему, оставалась скрыта. Но не колеблясь болѣе ни одного мгновенья, Донъ-Кихотъ простился еще разъ съ своимъ оруженосцемъ и приказалъ ему, по прежнему, ожидать его трое сутокъ, сказавъ, что если черезъ три дни онъ не возвратится, значитъ воля Господня совершилась, и Всевышн³й судилъ рыцарю погибнуть въ этомъ ужасномъ приключен³и. Онъ повторилъ Санчо, что долженъ онъ былъ сказать Дульцинеѣ, и просилъ не безпокоиться о своемъ жалованьи, увѣривъ его, что, уѣзжая изъ дому, онъ оставилъ завѣщан³е, въ которомъ завѣщалъ уплатить своему оруженосцу жалованье сполна за все время его службы. Но, сказалъ въ заключен³е рыцарь, если Господь сохранитъ меня теперь, тогда, Санчо, ты можешь считать островъ уже въ своихъ рукахъ.

   До глубины души тронутый грустнымъ прощан³емъ съ своимъ добрымъ господиномъ, Санчо не выдержалъ, залился слезами и рѣшился слѣдовать за Донъ-Кихотомъ всюду, намѣреваясь не покидать его до окончан³я предстоявшаго ему ужаснаго дѣла. Судя по этимъ слезамъ и этой благородной рѣшимости, авторъ заключаетъ, что Санчо Пансо былъ отъ природы человѣкъ добрый, и притомъ христ³анинъ стараго закала. Слезы его тронули, но нисколько не поколебали Донъ-Кихота. Напротивъ того, не теряя болѣе ни минуты, онъ поѣхалъ въ ту сторону, гдѣ слышались неумолкающ³е удары и шумный грохотъ воды. Санчо слѣдовалъ за нимъ, по обыкновен³ю, пѣшкомъ, ведя за узду осла, неразлучнаго товарища своего въ хорош³я и трудныя минуты жизни. Миновавъ пространство, расположенное подъ тѣнью каштановыхъ деревьевъ, наши искатели приключен³й выѣхали на широк³й лугъ, и тутъ увидѣли скалу, по которой съ грохотомъ и весьма живописно струилась вода. У подошвы ее расположены были как³я-то строен³я, болѣе походивш³я, впрочемъ, на развалины, и въ нихъ-то раздавались эти страшные удары, такъ напугавш³е Санчо. Теперь эти удары и шумъ воды испугали Россинанта, но Донъ-Кихотъ погладивъ и успокоивъ его словами, приблизился съ нимъ въ строен³ямъ, поручая себя своей дамѣ, и по обыкновен³ю прося ее - бодрствовать надъ нимъ въ эту ужасную минуту; мимоходомъ онъ не забылъ помолиться и Богу. Санчо, между тѣмъ, слѣдуя по пятамъ своего господина, вытягивался и все высматривалъ изъ-за спины и шеи Россинанта, надѣясь увидѣть, наконецъ, то, что повергло его, ночью, въ такой ужасъ. Такъ рыцарь и оруженосецъ его проѣхали шаговъ сто, и тутъ ясно увидѣли, что за штука такая производила всѣ эти адск³е удары, заставлявш³е ихъ цѣлую ночь не вѣсть что воображать себѣ. Если сказать тебѣ, читатель, правду, и если она не огорчитъ и не раздосадуетъ тебя, то узнай, что всю эту неслыханную кутерьму произвели шесть валяльныхъ мельницъ съ раздававшимися въ нихъ, по очереди, ударами.

   При видѣ ихъ Донъ-Кихотъ весь поблѣднѣлъ и мигомъ низринулся съ страшной высоты. Взглянувъ на своего господина, Санчо увидѣлъ, что онъ стоитъ съ головой опущенной на грудь, смущенный и разстроенный. Рыцарь также взглянулъ на Санчо, который съ вздутыми щеками, чуть не давился отъ напряжен³я, такъ трудно ему было удержаться отъ того, чтобы не захохотать во все горло. Какъ ни грустенъ былъ въ эту минуту Донъ-Кихотъ, но при видѣ уморительной мины Санчо, онъ самъ улыбнулся; и тогда оруженосецъ, не находя болѣе нужнымъ притворяться, принялся хохотать до того, что въ буквальномъ значен³и слова, надрывалъ себѣ животъ. Четыре раза онъ останавливался, и четыре раза снова принимался хохотать. Донъ-Кихотъ посылалъ и его, и самаго себя ко всѣмъ чертямъ, въ особенности когда Санчо, передразнивая его голосъ и жесты, воскликнулъ: "узнай, Санчо, что, по волѣ небесъ, и родился въ этотъ желѣзный вѣкъ, чтобы воскресить золотой. Для меня созданы величайш³я опасности, меня ожидаютъ величественные подвиги и безсмертныя дѣла"; повторяя такимъ образомъ слово въ слово рѣчь, съ которою обратился къ нему Донъ-Кихотъ, когда услышалъ стукъ молотовъ. Видя, что Санчо, просто на просто, потѣшается надъ нимъ, Донъ-Кихотъ до того взбѣсился, что приподнялъ копье и ударилъ имъ два раза Санчо по плечамъ съ такою силою, что если-бы онъ ударилъ его такъ по головѣ, то рыцарю пришлось бы тогда уплатить жалованье не самому Санчо, а ужь наслѣдникамъ его. Видя, что Донъ-Кихотъ не шутитъ и страшась, чтобы онъ не удвоилъ своей благодарности, Санчо, заискивающимъ, униженнымъ голосомъ, съ умиленнымъ лицомъ, сказалъ ему: "успокойтесь, ваша милость, развѣ вы не видите, что я шучу".

   - И вотъ по этому то именно я самъ не шучу, отвѣтилъ Донъ-Кихотъ. Скажи мнѣ, несчастное творен³е: неужели ты думаешь, что еслибъ вмѣсто этихъ валяльныхъ молотовъ, я наткнулся здѣсь на какое-нибудь ужасное приключен³е, то у меня не хватило-бы духу кинуться въ эту опасность и довести дѣло до конца? И развѣ я обязанъ, по своему зван³ю странствующаго рыцаря, умѣть различать всяк³е звуки, будутъ-ли это звуки молота, или как³е-бы тамъ ни были? и что тутъ удивительнаго, если я принялъ за что-то другое стукъ валяльныхъ молотовъ, котораго я никогда не слыхалъ; точно такъ какъ ты, рожденный, вскормленный и воспитанный между ними, видѣлъ и слышалъ всѣ эти молоты и ихъ стуки. Пусть, въ это мгновенье, эти шесть молотовъ превратятся въ шесть великановъ, и кинутся на меня одинъ за другимъ, или всѣ разомъ, и если я, въ одну минуту, не разгромлю ихъ, тогда смѣйся надо мною, сколько тебѣ будетъ угодно.

   - Довольно, довольно, добрый мой господинъ, говорилъ Санчо; сознаюсь, что я позволилъ себѣ лишнее, но, только, теперь, когда миръ между нами возстановленъ, и приключен³е это окончилось такъ счастливо, какъ дай Богъ, чтобы оканчивались всѣ наши приключен³я, скажите мнѣ, развѣ не о чемъ тутъ толковать, и не надъ чѣмъ посмѣяться, когда вспомнишь про наши страхи-то ночные, по крайней мѣрѣ, про мои, потому что, ваша милость, я знаю, никогда и ничего не страшится.

   - Я не спорю, что это оригинальное происшеств³е дѣйствительно довольно смѣшно, отвѣтилъ Донъ-Кихотъ, но въ чему и о чемъ тутъ особенно толковать? этого я не понимаю. Вѣдь не у всѣхъ твоихъ слушателей хватитъ на столько разсудка, чтобы съумѣть оцѣнить это дѣло какъ слѣдуетъ.

   - По крайней мѣрѣ копье вашей милости съумѣло, какъ слѣдуетъ, оцѣнить мѣсто, на которое оно попало, сказалъ Санчо, потому что ваша то милость мѣтила мнѣ въ башку, да только, благодаря Соедателю и моему проворству, копье хватило меня по плечу. Но, Богъ съ нимъ; на свѣтѣ все забывается, и въ тому же, не даромъ, говорятъ, что тотъ кто любитъ, - тотъ заставляетъ плакать тебя, и у великихъ господъ тауъ ужь водится, что посерчаютъ они, да потомъ и пожалуютъ. Чѣмъ они жалуютъ прислугу свою отдувъ ее палками, этого я не знаю, но крѣпко на крѣпко увѣренъ, что странствующ³е рыцари послѣ такихъ палочныхъ оказ³й жалуютъ своихъ оруженосцевъ островомъ, или даже какимъ-нибудь имѣньицемъ на твердой землѣ.

   - Ничего мудренаго нѣтъ, Санчо, если слова твои оправдаются, замѣтилъ Донъ-Кихотъ. Въ настоящую же минуту, прости мою вспышку; ты, какъ человѣкъ разсудительный, очень хорошо понимаешь, что мы не отвѣчаемъ за первыя движен³я въ минуту гнѣва. Умерь же Санчо, скажу тебѣ, не вдавайся ты, слишкомъ, въ разговоры со мною, потому что ни въ одной рыцарской книгѣ не видѣлъ я, а прочелъ я ихъ, кажется, не мало, чтобы какой-нибудь болтунъ-оруженосецъ такъ безцеремонно разговаривалъ съ своимъ господиномъ, какъ ты со мной. Въ этомъ мы, конечно, оба виноваты; ты - за твое непочтен³е ко мнѣ, а я за то, что не умѣлъ внушить тебѣ этого почтен³я. Вспомни оруженосца Амадиса, Гондалина, впослѣдств³и владѣтеля Твердаго острова; онъ никогда не говорилъ съ своимъ господиномъ иначе, какъ съ обнаженной, и почтительно наклоненной головой - more turqueso; или оруженосца донъ-Гадаора, Газибала, который до того умѣлъ сдерживать свой языкъ, что имя его упоминается всего однажды во всей длинной и истинной истор³и донъ-Галаора, и что сдѣлано, конечно, съ тою цѣлью, чтобы преисполнить насъ удивлен³емъ къ чудесному умѣн³ю этого оруженосца молчать вездѣ и всегда. Изъ этого ты долженъ заключить, Санчо, что нужно дѣлать нѣкоторое различ³е между, господиномъ и слугою, государемъ и подданнымъ, рыцаремъ и оруженосцемъ. И по этому, мы просимъ тебя отнынѣ быть почтительнѣе къ намъ, и не позволять себѣ въ присутств³и нашемъ никакихъ вольностей и шуточекъ; потому что какъ бы не проявился мой гнѣвъ, невыгода будетъ всегда на твоей сторонѣ. Обѣщанныя тебѣ награды дадутся въ свое время, а пока ты все же знаешь очень хорошо, что жалованье твое не потеряно.

   - Все это такъ, отвѣчалъ Санчо, но только желательно было бы мнѣ знать, въ случаѣ, если никакихъ чрезвычайныхъ наградъ намъ никогда не дождаться, и дѣло кончится на одномъ жалованьи, то сколько полагается его оруженосцамъ странствующихъ рыцарей, и по какимъ срокамъ выплачивается оно: помѣсячно или поденно, какъ поденщикамъ на каменныхъ работахъ?

   - Не думаю, сказалъ Донъ-Кихотъ, чтобы оруженосцы прежнихъ временъ получали опредѣленное жалованье; они, кажется, служили даромъ; и если я въ моемъ завѣщан³и опредѣлилъ тебѣ жалованье, то это, единственно вслѣдств³е неизвѣстности, что можетъ случиться; Богъ вѣсть, какъ взглянутъ еще на рыцарство въ эти бѣдственныя времена, а между тѣмъ отвѣчать на томъ свѣтѣ за такой пустякъ, какъ твое жалованье, у меня, право, нѣтъ ни малѣйшей охоты. Повѣрь мнѣ, Санчо, нѣтъ пути болѣе опаснаго и тернистаго, какъ тотъ, по которому слѣдуютъ искатели приключен³й.

   - Еще бы! сказалъ Санчо, если одинъ стукъ валяльныхъ мельницъ могъ смутить такого безстрашнаго рыцаря, какъ вы. На счетъ-же всего остальнаго, будьте покойны; потому что, отнынѣ, я рта не разину для какой-нибудь шуточки, и не пикну иначе, какъ только для восхвален³я и прославлен³я вашей милости.

   - И хорошо сдѣлаешь, сказалъ Донъ-Кихотъ, потому что послѣ родителей, господа ваши достойны наибольшаго съ вашей стороны уважен³я, какъ люди, имѣющ³е одинаковыя обязанности и права съ вашими родителями.

  

  

   Въ это время началъ накрапывать дождикъ, и Санчо не прочь былъ укрыться отъ него въ одной изъ валяльныхъ мельницъ, но Донъ-Кихотъ до того возненавидѣлъ ихъ за ту штуку, которую онѣ сыграли съ нимъ, что просто видѣть ихъ не могъ. Онъ круто повернулъ Россинанта, и выѣхалъ съ оруженосцемъ своимъ на дорогу, близко походившую на вчерашнюю. Тутъ вскорѣ привелось ему замѣтить всадника, голова котораго покрыта была чѣмъ-то, с³явшимъ какъ золото.

   - Санчо! сказалъ онъ своему оруженосцу, нѣтъ, кажется, пословицы, которая не была бы сущей истинной; да и что онѣ, какъ не истины, высказанныя опытомъ, источникомъ всякаго знан³я. Въ особенности это вѣрно относительно пословицы, говорящей: "когда затворяется одна дверь, другая открывается"; и въ самомъ дѣлѣ, если вчера судьба закрыла передъ нами двери одного приключен³я, обманувъ насъ стукомъ валяльныхъ молотовъ, то сегодня растворяетъ передъ нами двери другого - лучшаго и болѣе легкаго; и если теперь я не съумѣю войти въ нихъ, то это уже будетъ по моей винѣ, которой нельзя будетъ оправдать ни невѣден³емъ, ни ночнымъ мракомъ. Это я говорю тебѣ, Санчо, потому, что, если я не ошибаюсь, на встрѣчу намъ ѣдетъ незнакомый всадникъ съ тѣмъ самымъ Мамбреновскимъ шлемомъ на головѣ, по поводу котораго я далъ хорошо извѣстную клятву.

   - Ради Бога, отвѣчалъ Санчо, подумайте, ваша милость, что вы говорите, и особенно о томъ, что думаете вы дѣлать; право, я вовсе не хочу наткнуться на друг³е валяльные молоты, которые окончательно отобьютъ у насъ всяк³й разсудокъ.

   - Чтобъ чортъ тебя наконецъ побралъ, крикнулъ Донъ-Кихотъ; что общаго между шлемомъ и молотомъ?

   - Право не знаю, возразилъ Санчо, но еслибъ только я могъ теперь говорить по прежнему, то представилъ бы так³е резоны, которые ясно показали бы вамъ, что вы ошибаетесь.

   - Какъ это я могу ошибаться въ собственныхъ словахъ? спросилъ Донъ-Кихотъ. Скажи мнѣ, презрѣнный измѣнникъ, развѣ не видишь ты этого рыцаря съ золотымъ шлемомъ, который ѣдетъ, на встрѣчу намъ, верхомъ, на сѣромъ конѣ.

   - Право, я вижу только какого-то человѣка, отвѣчалъ Санчо, верхомъ на такомъ же сѣромъ ослѣ, какъ мой, съ головой, покрытой чѣмъ то блестящимъ.

   - Вотъ это чѣмъ-то и есть шлемъ Мамбрена, сказалъ Донъ-Кихотъ. Отъѣзжай въ сторону, продолжалъ онъ, и оставь меня съ нимъ одинъ на одинъ. Ты увидишь, какъ не говоря ни слова, чтобы не терять времени, я овладѣю наконецъ этимъ давно желаннымъ шлемомъ.

   - Посторониться то я посторонюсь, пробормоталъ Санчо, только не наткнуться бы вашей милости на новый валяльный молотъ.

   - Говорилъ я тебѣ, закричалъ Донъ-Кихотъ, не разрывать мнѣ ушей этими проклятыми молотами, или клянусь, впрочемъ ты и безъ клятвъ повѣришь, что я вытяну, наконецъ, душу изъ твоего тѣла.

   Санчо замолчалъ изъ страха, чтобы Донъ-Кихотъ, чего добраго, не выполнилъ своей угрозы, видя, что онъ взбѣшенъ не на шутку.

   Скажемъ теперь что это былъ за рыцарь, конь и шлемъ, замѣченные Донъ-Кихотомъ. Недалеко отъ того мѣста, гдѣ находился онъ въ настоящую минуту, стояли почти рядомъ двѣ деревушки. Въ одной изъ нихъ - меньшей - не было ни аптеки, ни цирюльника; въ другой - большей - было то и другое. Цирюльникъ большей деревни служилъ своимъ искусствомъ обѣимъ, и въ настоящую минуту ѣхалъ въ сосѣднюю деревушку пустить кровь больному и обрить - здороваго. Отправляясь по этимъ дѣламъ, онъ взялъ съ собою тазикъ изъ красной мѣди; въ дорогѣ его между тѣмъ захватилъ дождь, и вотъ, чтобы не испортить своей шляпы, вѣроятно совершенно новой, онъ и прикрылъ ее тазикомъ, отлично вычищеннымъ, и потому с³явшимъ за нѣсколько верстъ, ѣхалъ онъ за сѣромъ ослѣ, какъ говорилъ Санчо, показавшимся очень легко Донъ-Кихоту сѣрымъ въ яблокахъ конемъ, подобно тому какъ показался ему самъ цирюльникъ - рыцаремъ съ золотымъ шлемомъ; такъ все поражавшее его глаза легко преображалось въ его воображен³и въ разные предметы странствующаго рыцарства.

   Едва лишь бѣдный цирюльникъ приблизился въ Донъ-Кихоту, какъ послѣдн³й, не сказавъ ему ни слова, кинулся на него во вою россинантовскую прыть, намѣреваясь, во мгновен³е ока, проколоть его насквозь. Готовясь, однако, встрѣтиться съ нимъ грудь съ грудью; онъ нисколько, впрочемъ, не замедляя стремительности своего порыва, закричалъ цирюльнику: "обороняйся презрѣнная тварь, или отдай безъ боя то, что должно быть моимъ." Несчастный противникъ его, очутившись нежданно, негаданно, лицомъ къ лицу съ стремившимся на него вооруженнымъ привидѣн³емъ, чтобы избавиться отъ опасности, поспѣшно соскочилъ съ своего осла, и быстрѣе лани пустился улепетывать черезъ поле; и долго, долго бѣжалъ онъ такъ, что кажется самый вѣтеръ не могъ бы настичь его. Кинулъ онъ и тазъ свой, и все чего ни требовалъ отъ него Донъ-Кихотъ, который улыбнувшись сказалъ, что невѣрный этотъ какъ видно не дуракъ, потому что поступилъ подобно бобру, откусывающему собственными зубами, и бросающему въ добычу охотникамъ то, на что природный инстинктъ указываетъ ему, какъ на предметъ, за которымъ гонятся охотники.

   Донъ-Кихотъ приказалъ Санчо подобрать шлемъ, и оруженосецъ, взвѣсивъ его въ рукѣ, воскликнулъ: "клянусь Богомъ, тазикъ ничего себѣ, и стоитъ п³астра, какъ мараведиса"; съ послѣднимъ словомъ онъ передалъ тазъ своему господину, который надѣлъ его сейчасъ-же себѣ на голову. Долго однако ворочалъ онъ его во всѣ стороны, отыскивая застежки, но какъ таковыхъ не оказалось, то потерявъ, наконецъ терпѣн³е, онъ промолвилъ: "нужно думать, что у невѣрнаго, по мѣркѣ котораго выкованъ этотъ знаменитый шлемъ, голова была не маленькая; но хуже всего то, что отъ этого шлема осталась только одна половина."

   Санчо не могъ не расхохотаться, услышавъ, что господинъ его называетъ шлемомъ цирюльнич³й тазъ, но вспомнивъ, что Донъ-Кихотъ не всегда бываетъ охотникъ до смѣху, остановился.

   - Чему ты смѣешься? спросилъ Донъ-Кихотъ.

   - Смѣшно мнѣ, право, отвѣчалъ Санчо, когда подумаю я, какую ужасную голову долженъ былъ имѣть первый владѣтель этого шлема, похожаго за цирюльнич³й тазъ, какъ муха на муху.

   - Знаешь-ли, Санчо, сказалъ Донъ-Кихотъ; мнѣ кажется, что этотъ славный, очарованный шлемъ попалъ случайно въ руки невѣжды, который не могъ оцѣнить его, и видя только, что онъ золотой, превратилъ половину его въ деньги; такимъ образомъ, шлемъ этотъ дѣйствительно сталъ похожъ на тазъ. Но пу