Сервантес Мигель Де - Дон-Кихот Ламанчский (Часть первая)

жды посѣтитъ, во время своего быстрокрылаго бѣга, с³яющ³е образы Зод³ака. И ты, вѣрнѣйш³й и благороднѣйш³й изъ оруженосцевъ, носившихъ мечь у пояса, бороду на подбородкѣ и обонян³е въ ноздряхъ, не смутись духомъ и не обомлѣй, увидѣвъ, какъ похищаютъ въ глазахъ твоихъ цвѣтъ странствующаго рыцарства. Скоро ты узришь себя вознесеннымъ такъ высоко, что самъ себя не станешь узнавать, и тогда-то исполнятся всѣ обѣщан³я твоего великодушнаго господина. Именемъ мудрой Менторон³аны, увѣряю тебя, что тебѣ будетъ заплачено все твое жалованье, въ чемъ ты убѣдишься скоро на дѣлѣ. Слѣдуй-же по слѣдамъ мужественнаго и очарованнаго рыцаря, господина твоего, потому что тебѣ предназначено проводить его до того мѣста, гдѣ вмѣстѣ вы отдохнете. Больше мнѣ не позволено сказать ничего, поэтому, призвавъ на ваши головы благословен³е неба, я возвращаюсь туда, одинъ я знаю куда". Въ концѣ своего предсказан³я, незримый пророкъ возвысилъ голосъ фистулой и потомъ понизилъ его мало-по-малу съ такими трогательными модуляц³ями, что даже тѣ, которые знали объ этой комед³и, готовы были повѣрить дѣйствительности придуманнаго ими обмана.

   Это предсказан³е успокоило и утѣшило Донъ-Кихота. Онъ понялъ, что ему обѣщано святое соединен³е съ его возлюбленной Дульцинеей Тобозской узами церковнаго брака, отъ котораго произойдутъ на свѣтъ львенки, въ вѣчной славѣ Ламанча. Полный непоколебимой вѣры въ слова невидимаго пророка, Донъ-Кихотъ воскликнулъ, испустивъ глубок³й вздохъ: "О, это бы ты ни былъ, ты, предсказавш³й мнѣ столько счаст³я, молю тебя! Попроси отъ меня мудраго покровителя моего волшебника, да не допуститъ онъ меня погибнуть въ этой тюрьмѣ прежде чѣмъ исполнятся всѣ твои радостныя обѣщан³я; и если суждено имъ исполниться, тогда я признаю небеснымъ блаженствомъ томлен³я мои въ этомъ заключен³и, найду услажден³е въ этихъ цѣпяхъ, и это деревянное ложе, на которое меня кладутъ теперь, покажется мнѣ не суровымъ полемъ битвы, а восхитительнѣйшимъ брачнымъ ложемъ. Что касается добраго оруженосца моего Санчо Пансо, который станетъ утѣшать меня въ моемъ заключен³и, то я вполнѣ полагаюсь на него. Его добрый, честный нравъ ручается за то, что онъ не покинетъ меня въ счаст³и и въ несчаст³и. И еслибъ моя или его звѣзда не дозволила бы мнѣ даровать ему этотъ давно обѣщанный островъ, или что-нибудь подобное, то, во всякомъ случаѣ, жалованье его не потеряно. Въ моемъ завѣщан³и я объявляю, чтобы ему заплачено было не столько, сколько онъ достоинъ за вѣрную службу и многочисленныя услуги свои, но сколько позволяютъ мои слабыя средства".

   При послѣднихъ словахъ Донъ-Кихота, Санчо глубоко поклонился своему господину и поцаловалъ обѣ его руки; одну, впрочемъ, трудно было поцаловать, потому что руки рыцаря были связаны вмѣстѣ. Послѣ этого привидѣн³я взвалили клѣтку на плечи и отнесли ее на телѣгу съ волами.

  

  

   - Много серьезныхъ и достовѣрныхъ истор³й странствующихъ рыцарей прочелъ я, сказалъ Донъ-Кихотъ, когда его посадили въ клѣткѣ на телѣгу, и однако мнѣ никогда не случалось ни читать, ни даже слышать, чтобы очарованныхъ рыцарей везли какъ меня, въ клѣткѣ, на такихъ лѣнивыхъ и вялыхъ животныхъ. Обыкновенно ихъ переносили съ невообразимой быстротой по воздуху, въ какомъ-нибудь мрачномъ облавѣ, или на огненной колесницѣ, или, наконецъ, верхомъ на гипогрифѣ. Но, Боже правый, везти, какъ меня, въ телѣгѣ за волахъ, это ужасно. Быть можетъ, впрочемъ, рыцари и очарован³я нашего времени подчинены другимъ законамъ, чѣмъ прежде; быть можетъ и то, что для меня, какъ для новаго дѣятеля, какъ для воскресителя забытаго странствующаго рыцарства придумано новаго рода очарован³е и новый способъ перенесен³я. Что ты думаешь объ этомъ, другъ мой, Санчо?

   - Право не знаю, что я думаю, отвѣтилъ Санчо, потому что я не читалъ столько странствующихъ писан³й, какъ ваша милость, но только и готовъ присягнуть, что всѣ эти окружающ³я насъ видѣн³я не совсѣмъ православны.

   - Православны, воскликнулъ Донъ-Кихотъ, какъ могутъ быть онѣ православны, когда ты видишь вокругъ себя демоновъ, которые принявъ разные фантастическ³е образы постарались привести меня въ такое чудесное положен³е. Если ты не вѣришь мнѣ, такъ прикоснись въ нимъ, ощупай ихъ, и ты убѣдишься, что они состоятъ изъ мира и существуютъ только для зрѣн³я.

   - Помилуйте, ваша милость, отвѣтилъ Санчо; я уже прикасался къ нимъ, и доложу вамъ, что вотъ этотъ эфиръ, который возится вотъ тамъ, свѣжъ какъ роза и разодѣтъ и раздушенъ совсѣмъ не какъ чортъ; отъ чертей, какъ говорятъ, пахнетъ сѣрой и другими отвратительными запахами, а отъ этого за полверсты слышны духи. Санчо говорилъ это о донъ-Фернандѣ; отъ него, дѣйствительно, какъ отъ знатнаго господина, пахло духами.

   - Не удивляйся этому, другъ мой Санчо, сказалъ Донъ-Кихотъ, черти многомудры, и хотя имъ дѣйствительно присущъ извѣстный запахъ, они все-таки духи, и слѣдственно отъ нихъ, какъ отъ духа ничѣмъ не пахнетъ. Сами же они постоянно слышатъ самый отвратительный запахъ, и это понятно: они носятъ съ собою повсюду адъ, нигдѣ и никогда не находя облегчен³я своимъ адскимъ мукамъ, пр³ятный же запахъ доставляетъ извѣстнаго рода наслажден³е, по этому для нихъ не можетъ существовать пр³ятнаго запаха. Если же тебѣ кажется, будто отъ этого демона пахнетъ духами, такъ это обманъ, чортъ морочитъ тебя, чтобы ты не подумалъ, что онъ чортъ.

   Между тѣмъ, какъ между господиномъ и слугою его происходилъ этотъ разговоръ, донъ-Фернандъ и Карден³о, боясь, чтобы Санчо не проникъ въ ихъ замыслы - отъ этого было не далеко - рѣшились поскорѣе отправить Донъ-Кихота, и отозвавъ въ сторону хозяина, велѣли ему живѣе осѣдлать Россинанта и осла, что и было сдѣлано съ похвальной быстротою. Въ то же время священникъ договорился на счетъ платы съ стрѣльцами святой Германдады, которые должны были сопровождать Донъ-Кихота до деревни его. Наконецъ Карден³о привязалъ въ арчаку сѣдла Россинанта съ одной стороны щитъ, съ другой шлемъ Донъ-Кихота, и подалъ Санчо знавъ сѣсть на осла и взять за узду Россинанта; послѣ этого по обѣ стороны клѣтки помѣстились по два стрѣльца, вооруженныхъ аркебузами, и поѣздъ готовъ былъ уже тронуться, но въ эту самую минуту хозяйка, дочь ея и Мариторна вышли проститься съ Донъ-Кихотомъ, притворно оплакивая постигшее его несчаст³е.

   - Не плачьте, сострадательныя дамы, сказалъ имъ Донъ-Кихотъ; что дѣлать? всѣ эти несчаст³я до такой степени нераздѣльны съ моимъ зван³емъ, что еслибъ со мною не случилось этого ужаснаго происшеств³я, то я не могъ бы считать себя знаменитымъ странствующимъ рыцаремъ. Ничего подобнаго никогда не случалось съ малоизвѣстными рыцарями, и оттого никто не помнитъ о нихъ. Несчаст³я - это удѣлъ тѣхъ, которые своимъ мужествомъ и иными достоинствами возбуждаютъ зависть въ сердцахъ принцевъ и рыцарей, употребляющихъ всѣ усил³я унизить добрыхъ, хотя бы самыми нечестными средствами. И однакожъ, таково могущество добродѣтели, что она одна, сама по себѣ, уничтожая силу всей маг³и, которую могъ знать творецъ ея Зороастръ, выходитъ торжествующей изъ борьбы, распространяя свое с³янье надъ м³ромъ, какъ солнце надъ небомъ. Простите мнѣ, любезныя дамы, если я невольно нанесъ вамъ какое-нибудь оскорблен³е, потому что сознательно и безъ причины я не оскорблю никого. Молите Бога, да освободитъ онъ меня изъ этой тюрьмы, въ которую засадилъ меня злой волшебникъ. Если когда-нибудь я возвращу свободу себѣ, то, повѣрьте, не забуду того радушнаго пр³ема, который я встрѣтилъ въ этомъ замкѣ, и постараюсь достойно отблагодарить васъ.

   Тѣмъ временемъ какъ Донъ-Кихотъ говорилъ это, хозяйкѣ, ея дочери и Мариторнѣ, священникъ и цирюльникъ простились съ донъ-Фернандомъ, его товарищами, капитаномъ, аудиторомъ и наконецъ съ счастливыми теперь Доротеей и Лусиндой. Всѣ они обнялись и обѣщали писать о себѣ другъ другу. Донъ-Фернандъ сказалъ священнику свой адресъ, и просилъ извѣстить его о Донъ-Кихотѣ, увѣряя, что это доставитъ ему величайшее удовольств³е. Съ своей стороны онъ обѣщалъ увѣдомить священника обо всемъ, что можетъ интересовать его; обѣщалъ написать ему о своей свадьбѣ, о крестинахъ Зораиды, о возвращен³и домой Лусинды и наконецъ о донъ-Луи. Священникъ обѣщалъ исполнить съ величайшею точностью все, что у него просили, и новые друзья еще разъ обнялись и обмѣнялись взаимными обѣщан³ями и предложен³ями разныхъ услугъ. Въ то же самое время въ священнику подошелъ хозяинъ и передалъ ему нѣкоторыя бумаги, найденныя, какъ онъ говорилъ, въ подкладкѣ того самаго чемодана, въ которомъ лежала повѣсть: Безразсудно любопытный. Такъ какъ владѣлецъ ихъ не явился, сказалъ онъ священнику, поэтому вы можете смѣло взять ихъ съ собою. Священникъ поблагодарилъ хозяина за подарокъ, и развернувъ рукопись прочелъ слѣдующее заглав³е: Ринконете и Кортадилло (повѣсть). Такъ какъ эта рукопись была передана священнику вмѣстѣ съ понравившейся ему повѣстью Безразсудно любопытный, поэтому онъ предположилъ, что обѣ повѣсти принадлежатъ одному и тому же автору и должны быть одинаково интересны; и онъ спряталъ рукопись съ намѣрен³емъ прочесть ее при удобномъ случаѣ. Сѣвши послѣ того верхомъ на коня, вмѣстѣ съ другомъ своимъ цирюльникомъ, оба замаскированные, чтобы не быть узнанными Донъ-Кихотомъ, они выѣхали наконецъ изъ корчмы, вслѣдъ за телѣгой на волахъ, въ слѣдующемъ порядкѣ: во главѣ поѣзда двигалась телѣга, сопровождаемая хозяиномъ ея крестьяниномъ; по обѣ стороны телѣги шли стрѣльцы съ аркебузами, за нею верхомъ на ослѣ ѣхалъ Санчо, ведя за узду Россинанта и наконецъ сзади всѣхъ священникъ и цирюльникъ, въ маскахъ, верхомъ на здоровыхъ мулахъ, медленно и важно двигаясь, замыкали поѣздъ. Донъ-Кихотъ съ связанными руками сидѣлъ въ клѣткѣ, вытянувши ноги и прислонившись спиною къ рѣшеткѣ, храня такое молчан³е, какъ будто онъ былъ не человѣкъ изъ плоти и крови, а каменная статуя. Двигаясь въ мертвомъ молчан³и, шагъ за шагомъ, поѣздъ, сдѣлавъ около двухъ миль, выѣхалъ на лугъ, показавш³йся хозяину телѣги очень удобнымъ мѣстомъ для отдыха и прекраснымъ пастбищемъ для его воловъ. Онъ сказалъ объ этомъ священнику, но цирюльникъ велѣлъ ѣхать далѣе, зная, что недалеко отъ этого мѣста, у ската одного холма, есть другой несравненно болѣе свѣж³й и роскошный лугъ. Въ эту минуту, священникъ, обернувшись назадъ, увидѣлъ позади себя шесть или семь весьма прилично одѣтыхъ всадниковъ. Двигаясь не съ воловьей флегмой, а на здоровыхъ монашескихъ мулахъ, пришпориваемыхъ желан³емъ добраться поскорѣе до корчмы, находившейся въ одной или двухъ миляхъ отъ нихъ, всадники эти скоро догнали поѣздъ.

   Быстрые, догнавши медленныхъ, вѣжливо раскланялись между собою, и одинъ изъ нихъ - Толедск³й каноникъ - господинъ сопровождавшихъ его всадниковъ, увидѣвъ передъ глазами какой-то необыкновенный, въ порядкѣ двигавш³йся поѣздъ: - изъ телѣги, стрѣльцовъ, Санчо, Россинанта, священника, цирюльника и въ клѣткѣ Донъ-Кихота, не могъ не спросить, что все это значитъ и почему этого господина везутъ такимъ страннымъ манеромъ? Замѣтивъ, однако, по сторонамъ клѣтки вооруженныхъ стрѣльцовъ, каноникъ подумалъ, что заключенный, вѣроятно, какой-нибудь злодѣй, разбойничавш³й за большихъ дорогахъ, или другой велик³й преступникъ, подлежащ³й суду святой Германдады.

   Спрошенный каноникомъ стрѣлецъ отвѣтилъ: что онъ не знаетъ, отчего этого господина везутъ въ клѣткѣ; спросите, сказалъ онъ, у него самого, пусть онъ вамъ скажетъ.

   Донъ-Кихотъ дѣйствительно поспѣшилъ сказать канонику: "милостивый государь! понимаете-ли вы сколько-нибудь, что значитъ странствующее рыцарство? Если понимаете, въ такомъ случаѣ я разскажу вамъ постигшее меня несчаст³е; если же не понимаете, такъ не стоитъ говорить".

   Видя, что между всадникомъ и Донъ-Кихотомъ завязался разговоръ, священникъ и цирюльникъ поспѣшили на выручку самихъ себя, боясь, какъ бы не обнаружился обманъ, при помощи котораго они увозили Донъ-Кихота.

   - Братъ, сказалъ каноникъ Донъ-Кихоту, въ рыцарскихъ книгахъ я смыслю не много болѣе чѣмъ въ началахъ логики доктора Вилланадо, и если вамъ ничего больше не нужно, въ такомъ случаѣ можете смѣло разсказать мнѣ ваши несчаст³я.

   - Очень радъ, отвѣчалъ Донъ-Кихотъ, узнайте же, господинъ рыцарь, что меня везутъ въ этой клѣткѣ очарованнымъ завистью злаго волшебника. Онъ очаровалъ меня, потому что всякая доблесть сильнѣе преслѣдуется злыми, чѣмъ уважается добрыми. Я странствующ³й рыцарь, не изъ тѣхъ, чьихъ именъ не начертала слава на страницахъ безсмерт³я, но изъ тѣхъ, чьи имена за зло зависти, наперекоръ всѣмъ ухищрен³ямъ персидскихъ маговъ, инд³йскихъ браминовъ и эѳ³опскихъ гимнософистовъ, она принуждена начертать въ храмѣ безсмерт³я, да служатъ эти рыцари въ примѣръ и поучен³е грядущимъ поколѣн³ямъ, да указуютъ будущимъ рыцарямъ пути, по которымъ они могутъ достигать неувядающей славы.

   - Господинъ Донъ-Кихотъ говоритъ совершеннѣйшую правду, вмѣшался священникъ. Онъ ѣдетъ очарованнымъ въ этой клѣткѣ - не за грѣхи свои - но злыми ухищрен³ями тѣхъ, которыхъ оскорбляетъ всякая доблесть и гнѣваетъ всякое мужество. Вы видите, милостивый государь, передъ собою рыцаря печальнаго образа, о которомъ вы, быть можетъ, слыхали, потому что его мужественные подвиги и велик³я дѣла будутъ начертаны на неумирающемъ металлѣ и вѣчномъ мраморѣ, не смотря на всѣ усил³я зависти и злобы скрыть дѣла его отъ свѣта.

   Услышавъ подобныя рѣчи отъ человѣка заключеннаго и другаго не заключеннаго, каноникъ чуть было не перекрестился отъ изумлен³я, и ни онъ, ни сопровождавш³я его лица не могли понять, что съ ними случилось. А между тѣмъ Санчо Пансо, услышавъ, что говорилъ священникъ, тоже подъѣхалъ къ канонику и исправилъ все дѣло сказавши ему: - "господинъ мой! похвалите-ли, побраните-ли вы меня за то, что я вамъ скажу, но только господинъ мой Донъ-Кихотъ такъ же очарованъ, какъ моя мать. Онъ какъ былъ, такъ и остается въ полномъ разсудкѣ и также ѣстъ, пьетъ, спитъ, вамъ всѣ мы грѣшные и какъ ѣлъ, пилъ и спалъ до тѣхъ поръ, пока его не посадили въ клѣтку. Какъ же, послѣ этого, сами посудите, могу я повѣрить, что господинъ мой очарованъ. Я, слава Богу, слышалъ не одинъ разъ, что очарованные не ѣдятъ, не пьютъ, не спятъ, не говорятъ, а мой господинъ, если ему не замазать рта, будетъ больше говорить, чѣмъ тридцать прокуроровъ". Кинувъ затѣмъ взглядъ на священника, онъ добавилъ: "о господинъ священникъ, господинъ священникъ! ужели вы полагаете, что я васъ не узнаю. Неужели вы думаете, что я не понимаю, къ чему клонятся всѣ эти очарован³я? Нѣтъ, я узналъ и насквозь понялъ васъ, и скажу вамъ, что щедрости не ужиться съ скряжничествомъ и зависти съ добрымъ намѣрен³емъ. Если бы чортъ не впуталъ ваше преподоб³е въ наши дѣла, то господинъ мой былъ бы уже обвѣнчанъ теперь съ инфантою Миномивнонскою, а я былъ бы, по крайней мѣрѣ, графомъ, потому что меньшаго нельзя было ожидать отъ доброты господина печальнаго образа и великости оказанныхъ мною услугъ. Но видно нѣтъ ничего справедливѣе того, что колесо фортуны вертится, - какъ говорятъ въ нашей сторонѣ, - быстрѣе мельничнаго, и что тѣ полетятъ сегодня въ грязь, которые сидѣли вчера на самомъ верху. Пуще всего безпокоятъ меня жена и дѣти, да и какъ не безпокоиться, когда онѣ встрѣтятъ теперь своего отца такимъ же мужикомъ, какимъ онъ былъ, тогда какъ должны были встрѣтить его входящимъ въ двери своего дома губернаторомъ, или вице-королемъ какого-нибудь королевства. Все это я говорю, ваше преподоб³е, въ тому, чтобы васъ взяла сколько-нибудь совѣсть за моего господина, съ которымъ вы поступаете такъ дурно, - чтобы на томъ свѣтѣ не потребовали отъ васъ отчета за клѣтку, въ которую вы заперли его, чтобы не отяготилъ онъ вашей души отвѣтственностью за потерю всѣхъ тѣхъ благодѣян³й, которыхъ не будетъ оказывать онъ несчастнымъ все время, пока вы будете держать его въ клѣткѣ".

   - Какъ, воскликнулъ въ отвѣтъ на это цирюльникъ; ты тоже, значитъ, Санчо, одного поля ягода съ твоимъ господиномъ, и тебя, значитъ, нужно посадить въ клѣтку; ты тоже, какъ видно, очарованъ. Въ недобрый часъ, какъ я вижу, потолстѣлъ ты отъ обѣщан³й твоего господина, вбивши себѣ въ голову этотъ островъ, котораго тебѣ какъ ушей не видать.

   - Не потолстѣлъ я нисколько, отвѣтилъ Санчо, да и не такой я человѣкъ, чтобы утолстить меня, хотя бы самому королю, и хоть я бѣденъ, все таки я старый христ³анинъ, и ничѣмъ не обязанъ ни одной живой душѣ. И если я ожидаю и желаю получить островъ, такъ друг³е желаютъ гораздо худшихъ вещей, всяк³й изъ насъ сынъ своихъ дѣлъ. Я человѣкъ, какъ друг³е, и могу. значитъ, сдѣлаться губернаторомъ острова, особенно находясь въ услужен³и у господина, который можетъ завоевать столько острововъ, что не будетъ знать, наконецъ, куда дѣвать ихъ. Подумайте, господинъ цирюльникъ, о томъ, что вы изволили сказать; вѣдь тутъ дѣло идетъ не о бородахъ, которыя нужно сбрить. Мы, кажись, знаемъ другъ друга; знаемъ, что не таковск³й я человѣкъ, котораго можно поймать на удочку; а что касается до моего господина, то про его одинъ Господь знаетъ, какъ онъ очарованъ, и пока сору изъ избы лучше не выметать.

   Цирюльникъ не хотѣлъ ничего больше говорить, боясь, чтобы Санчо не далъ воли своему языку, чего опасался и священникъ; поэтому послѣдн³й пригласилъ каноника отъѣхать нѣсколько впередъ, обѣщая открыть ему тайну господина въ клѣткѣ, и разсказать много другихъ интересныхъ вещей. Каноникъ, согласившись на просьбу священника, опередилъ съ своими слугами поѣздъ, и потомъ выслушалъ очень внимательно все, что разсказалъ ему священникъ о жизни, характерѣ, умѣ и помѣшательствѣ Донъ-Кихота. Священникъ послѣдовательно разсказалъ рядъ приключен³й рыцаря съ самаго начала до того времени, когда его посадили въ клѣтку, съ цѣлью насильно отвезти домой, и тамъ поискать средствъ вылечить его.

   Съ невыразимымъ удивлен³емъ выслушали эту странную истор³ю каноникъ и его слуги.

   - Ваше преподоб³е, отвѣтилъ каноникъ священнику: рыцарск³я книги это сущая язва, по моему мнѣн³ю, и хотя призрачный интересъ ихъ заставилъ меня въ свободныя минуты прочесть начало почти всѣхъ этихъ книгъ, тѣмъ не менѣе я никогда не рѣшался прочесть которую-нибудь изъ нихъ отъ доски до доски. Мнѣ казалось, что съ небольшими измѣнен³ями въ нихъ описывается одно и тоже, и что въ этой книгѣ нѣтъ ничего больше, какъ въ той и въ послѣдней найдется тоже, что въ первой. Мнѣ кажется даже, что направлен³е, замѣчаемое въ рыцарскихъ книгахъ, господствуетъ въ древнихъ сумазбродныхъ Милез³енскихъ басняхъ, стремившихся только развлекать, но не поучать - въ противоположность баснямъ апологическимъ, долженствовавшимъ развлекая поучать. Но если допустить, что единственная цѣль рыцарскихъ книгъ забавлять читателя, и въ такомъ случаѣ, я, право, не понимаю, какъ онѣ могутъ достигать даже одной этой цѣли своими нелѣпостями. Читая хорошую книгу, мы наслаждаемся той гармон³ей и красотой, обаян³ю которыхъ невольно поддается наша душа, созерцая прекрасное на яву или въ воображен³и; но то, въ чемъ безобраз³е идетъ объ руку съ презрѣн³емъ всякихъ правилъ, не можетъ доставить наслажден³я никому. А какую красоту, какую пропорц³ональность частей между собою и въ отношен³и въ цѣлому, можно найти въ баснѣ, въ которой 16-лѣтняя дѣвушка разсѣкаетъ на двое высокаго, какъ башня, великана, точно онъ сдѣланъ изъ тѣста. На что похожи описан³я этихъ битвъ, въ которыхъ, по словамъ историковъ ихъ, сражалось до милл³она воиновъ; - если только съ ними сразился герой книги, тогда дѣлать нечего, онъ, волей неволей, одной силой своей руки, долженъ разгромить милл³онную рать. Какъ легко въ этихъ басняхъ видается въ объят³я странствующаго рыцаря какая-нибудь наслѣдственная императрица или королева. Какой, сколько-нибудь развитый, умъ можетъ читать такой вздоръ, что по морю плыветъ, какъ корабль, подъ благопр³ятнымъ вѣтромъ, цѣлая башня, наполненная рыцарями, что вечеромъ она отплываетъ отъ береговъ Ломбард³и, а къ утру пристаетъ къ землямъ ²оанна-индѣйскаго, или къ другимъ подобнымъ странамъ, о которыхъ ничего не говоритъ Птоломей и не имѣлъ понят³я Марко-Паоло. Если мнѣ скажутъ, что сочинители подобныхъ книгъ просто задались цѣлью выдумывать небывалыя и невозможныя событ³я, находя совершенно излишнимъ придерживаться сколько-нибудь истины, то все же я скажу, что вымыселъ тѣмъ прекраснѣе, чѣмъ менѣе кажется онъ вымышленнынъ, тѣмъ болѣе нравится, чѣмъ онъ правдоподобнѣе. Онъ долженъ шевелить мысль читателя; долженъ быть воспроизведенъ такимъ образомъ, чтобы дѣлая невозможное вѣроятнымъ, сглаживая уродливости и неровности, онъ заставлялъ бы читателя вѣрить себѣ, удивляя и услаждая его. Ничего подобнаго нельзя встрѣтить въ сочинен³яхъ автора, съ умысломъ уклоняющагося отъ природы и правды, то есть отъ того, что составляетъ главную силу художественнаго произведен³я. Я не читалъ еще такой рыцарской книги, всѣ части которой составляли бы одно тѣло, въ которой средина соотвѣтствовала бы началу и конецъ отвѣчалъ началу и срединѣ. Напротивъ того, творцы этихъ произведен³й составляютъ ихъ изъ такихъ разнородныхъ и разрозненныхъ кусковъ, какъ будто нарочно хотятъ воспроизвести урода, а не стройный образъ. кромѣ того, слогъ ихъ шероховатъ и грубъ; сцены любви не благопристойны, возносимые ими подвиги преувеличены, описан³я битвъ растянуты и тяжелы, а путешеств³и нелѣпы и сумазбродны; въ разговорѣ просвѣчиваетъ вся умственная скудость ихъ авторовъ, лишенныхъ всякой художественной мѣры и искры живой творческой силы, а потому вполнѣ достойныхъ быть изгнанными изъ любаго христ³анскаго общества, какъ праздные и опасные люди". Священникъ, съ большимъ вниман³емъ выслушавъ каноника, счелъ его за умнаго человѣка, говорившаго глубокую истину, и отвѣтилъ ему, что вполнѣ раздѣляя съ нимъ ненависть въ рыцарскимъ книгамъ, онъ сжегъ кучу рыцарскихъ книгъ Донъ-Кихота. При этомъ онъ подробно разсказалъ, какъ разбиралъ онъ книги Донъ-Кихота, как³я казнилъ, как³я помиловалъ. Каноникъ отъ души посмѣялся этому разсказу. - "Порицая немилосердо эти книги", замѣтилъ каноникъ, "я нахожу въ нихъ одно хорошее, именно канву: блестящ³я талантъ могъ бы развернуться и выказать себя на ней во всемъ блескѣ. Онѣ представляютъ обширное поле, на которомъ перо можетъ двигаться совершенно свободно, описывая бури, кораблекрушен³я, битвы и проч. Оно можетъ нарисовать великаго полководца, одареннаго всѣми талантами, необходимыми для того, чтобы стяжать воинскую славу: искуснаго, умнаго, проникающаго въ намѣрен³я непр³ятеля, умѣющаго краснорѣчиво убѣждать и разубѣждать своихъ солдатъ, мудраго и сдержаннаго въ совѣтѣ, быстраго въ исполнен³и, столь же стойкаго въ оборонѣ, какъ стремительнаго въ нападен³и. Писатель можетъ разсказывать здѣсь поперемѣнно то какое-нибудь трагическое происшеств³е, то веселое и неожиданное; въ одномъ мѣстѣ онъ можетъ оплакать благородную, умную, красивую женщину, въ другомъ мужественнаго и благороднаго христ³анина, противопоставляя ему какого-нибудь невѣжду фанфарона; въ третьемъ изобразить храбраго и сострадательнаго принца, щедрость великодушныхъ властителей и вѣрность преданныхъ имъ вассаловъ. Въ подобномъ сочинен³и писатель можетъ поперемѣнно выказываться астрономомъ, географомъ, музыкантомъ, государственнымъ человѣкомъ, даже волшебникомъ, если захочетъ и ему представится удобный случай къ тому. Онъ можетъ послѣдовательно изобразить искусство Улисса, набожность Энея, мужество Ахиллеса, несчаст³я Гектора, измѣну Сонона, дружбу Эурал³и, щедрость Александра, мужество Цезаря, великодуш³е Траяна, самоотверженность Зопира, благоразум³е Катона, наконецъ, всевозможныя достоинства, образующ³я совершеннаго героя, все равно, надѣлитъ ли онъ ими одного человѣка или нѣсколькихъ. И если подобное сочинен³е будетъ умно задумано, написано чистымъ, пр³ятнымъ слогомъ и приблизится на сколько это возможно къ истинѣ, тогда данная автору канва украсится разнородными и драгоцѣнными узорами, и сочинен³е его представитъ столько красотъ, что оно достигнетъ высочайшей степени совершенства, до которой можетъ возвыситься поэтическое произведен³е, предназначенное, услаждая,- поучать читателя. Свобода, предоставляемая писателю въ создан³и и развит³и подобнаго рода произведен³й, даетъ возможность ему непремѣнно являться въ нихъ лирикомъ, эпикомъ, трагикомъ, комикомъ, соединяя въ себѣ всѣ красоты пр³ятной и сладкой науки поэз³и и краснорѣч³я, потому что эпопея можетъ быть написана прозой такъ же удобно, какъ и стихами,

  

  

   - Вы совершенно правы, сказалъ священникъ канонику, и потому тѣмъ большаго достойны порицан³я сочинители подобныхъ книгъ, пишущ³е не думая, не разсуждая, пренебрегая правилами искуства, которыя руководятъ талантомъ. помогли бы писателю также прославиться прозою, какъ прославились своими стихами два князя поэз³и римской и эллинской.

   - Сказать правду, замѣтилъ каноникъ, я самъ пробовалъ написать рыцарскую книгу, соблюдая всѣ названныя мною услов³я; и нечего грѣха таить, исписалъ листовъ сто. Желая, однако, узнать, тамъ ли хорошо мое произведен³е, какъ я полагалъ, я отдалъ его за судъ страстныхъ, но умныхъ и образованныхъ любителей подобнаго рода книгъ, и вмѣстѣ съ тѣмъ просилъ прочитать его и такихъ господъ, которые ищутъ въ книгѣ только однихъ сумазбродствъ; и что же? тѣ и друг³е, осыпали одинаковыми похвалами мое сочинен³е. Тѣмъ не менѣе я не продолжалъ моей работы, во первыхъ потому, что мнѣ казалось это дѣломъ неприличнымъ моему духовному зван³ю и, кромѣ того, потому, что на свѣтѣ больше невѣждъ, чѣмъ людей образованныхъ. Не спорю, лучше слышать похвалы немногихъ мудрецовъ, чѣмъ порицан³я многочисленныхъ глупцовъ, и, однако, и все-таки не рѣшился подвергать себя суду невѣжественной толпы, читающей, по преимуществу, подобнаго рода книги. Что въ особенности побудило меня оставить мою работу, это нѣкоторыя мысли, возбужденныя во мнѣ драматическими представлен³ями, разыгрываемыми теперь на нашихъ театрахъ. Если эти историческ³я и неисторическ³я драмы, безъ ногъ и головы, наполненныя однѣми нелѣпостями, приходятся по вкусу публики, если она восторженно апплодируетъ имъ, если авторы сочиняющ³е и актеры разыгрывающ³е ихъ, говорятъ въ одинъ гоюлосъ, что драмы должны быть именно таковы, потому что этого требуетъ публика, потому что драматическ³я представлен³я, написанныя съ уважен³емъ къ здравому смыслу и искуству, нравятся тремъ, четыремъ умнымъ человѣкамъ, а всѣ остальные нисколько не поймутъ достоинствъ хорошей драмы, и что для сочинителей и актеровъ выгоднѣе угождать доставляющему имъ средства къ жизни большинству, чѣмъ пр³обрѣтать уважен³е незначительнаго меньшинства: поэтому я невольно подумалъ, что такая же грустная участь постигла бы и мою книгу, еслибъ я поломалъ голову, желая приблизить ее къ правдѣ и натурѣ: я сдѣлалъ бы себя, какъ говорятъ, портнымъ Кампилло, доставлявшимъ нитки и фасонъ. Не разъ пытался я убѣдить нашихъ авторовъ, какъ сильно они ошибаются, воображая, что сумазбродными п³есами они. привлекутъ болѣе публики, чѣмъ п³эсами, сообразующимися съ правилами искуства; но господа эти до того упрямы, до того убѣждены въ своей непогрѣшимости, что нѣтъ никакой возможности образумить ихъ. Однажды, помню, сказалъ я одному сочинителю: помните ли вы, нѣсколько лѣтъ тому назадъ играли въ Испан³и три трагед³и одного знаменитаго нашего поэта; онѣ приводили въ одинаковый восторгъ и невѣжественную и образованную публику, и доставляли больш³е сборы, чѣмъ тридцать самыхъ лучшихъ п³есъ, игранныхъ впослѣдств³и. Вы, безъ сомнѣн³я, отвѣтилъ писатель, намекаете на Изабеллу, Фили и Александру? Вы угадали, сказалъ я. Въ этихъ трагед³яхъ соблюдены всѣ правила искусства; и не смотря на то, онѣ понравились публикѣ и казались ей тѣмъ, чѣмъ были въ дѣйствительности. Не публика. значитъ, виновата, довольствуясь нелѣпостью, а тѣ, которые не умѣютъ угощать ее ничѣмъ инымъ. Въ Отмщенной Неблагодарности, въ Нуманц³и, въ Влюбленномъ купцѣ мало нелѣпостей, еще меньше ихъ въ Полезномъ Врагѣ и въ другихъ драмахъ даровитыхъ писателей; и однако драмы эти прославили ихъ авторовъ и обогатили трудившихся надъ ними актеровъ. Много сказалъ я ему еще кое-чего другаго, и нѣсколько смутилъ, нѣсколько поколебалъ его, но все-таки не разсѣялъ его заблужден³я.

   - Вы пробудили во мнѣ, отвѣтилъ священникъ, давнишнюю злобу мою къ нынѣшнимъ драмамъ; я ихъ ненавижу совершенно также, какъ рыцарск³я книги. Драма, по словамъ Цицерона, должна быть зеркаломъ, отражающимъ въ себѣ жизнь человѣческую; она должна быть олицетворен³емъ правды и примѣромъ для нравовъ. Наши же драмы отражаютъ въ себѣ одну нелѣпость, изображаютъ распутство и служатъ примѣромъ развѣ для глупости. Въ самомъ дѣлѣ, если намъ представятъ въ первомъ актѣ драмы ребенка въ колыбели, а во второмъ выведутъ его бородатымъ мужемъ, то большей глупости, кажется, и придумать нельзя. Или не величайшая ли это нелѣпость, представить старика хвастуномъ, юношу трусомъ, лакея ораторомъ, пажа мужемъ совѣта, короля носильщикомъ тяжестей и принцессу судомойкой? Что сказать, наконецъ, о нашихъ драмахъ въ отношен³и соблюден³я услов³й времени и мѣста? Развѣ мы не видѣли комед³й, въ которыхъ дѣйств³е начинается въ Европѣ, продолжается въ Аз³и, и оканчивается въ Африкѣ; и если бъ было четыре акта, то четвертый, вѣроятно, происходилъ бы въ Америкѣ, такъ что драма происходила бы во всѣхъ частяхъ свѣта. Если въ драмѣ должно быть соблюдена историческая правда, то можно ли, въ такомъ случаѣ удовлетворить самому невзыскательному требован³ю, заставляя Пепина или Карла Великаго нести, вмѣсто Иракл³я, крестъ въ ²ерусалимъ, или заставляя его вмѣсто Готфрида Бульонскаго отымать гробъ Господень у невѣрныхъ, тогда какъ этихъ историческихъ дѣятелей раздѣляетъ такое огромное пространство времени. Если же драма должна быть полнѣйшимъ вымысломъ, то можно ли вводить въ нее, въ такомъ случаѣ, съ непростительными при томъ ошибками, дѣйствительно случивш³яся историческ³я событ³я. Хуже всего то, что существуютъ невѣжды, въ глазахъ которыхъ всю красоту художественнаго произведен³я составляетъ именно эта уродливость, и требовать отъ драмы чего-нибудь инаго значитъ, по ихъ мнѣн³ю, изъявлять капризныя прихоти беременной женщины. Если же мы коснемся мистер³й, Боже, сколько увидимъ въ нихъ небывалыхъ чудесъ и искаженныхъ событ³й. Чудеса дерзаютъ выставлять теперь на показъ даже въ м³рскихъ драмахъ для того, чтобы произвести эффектъ, ошеломить публику и зазывать ее такими приманками въ театръ. Все это оскорбляетъ правду и искажаетъ истор³ю къ стыду испанскихъ писателей, иностранные драматурги, соблюдающ³е въ своихъ произведен³яхъ всѣ правила эстетики, называютъ насъ невѣждами и варварами, читая наши печатныя нелѣпости. Писателю нельзя оправдываться тѣмъ, что благоустроенное правительство разрѣшаетъ театральныя представлен³я съ цѣл³ю доставить народу какое-нибудь нравственное препровожден³е времени въ свободныя минуты, отвлекая его такимъ образомъ отъ безнравственнаго занят³я, на которое такъ падка праздность. На этомъ основан³и нельзя говорить, что все равно хороша ли, или дурна драма, но если она удовлетворяетъ названной цѣли, то ни актерамъ, ни сочинителямъ совершенно не въ чему подчиняться какимъ бы то ни было эстетическимъ законамъ. Приводить этого аргумента въ оправдан³е, повторяю, нельзя, потому что занимать праздныя минуты толпы несравненно лучше хорошими произведен³ями, чѣмъ дурными. Присутствуя при представлен³и умной, художественной драмы, зритель смѣясь надъ шуткой, просвѣщается серьезными мыслями и образовываетъ вкусъ свой хорошимъ языкомъ: выводимыя на сценѣ плутни замѣняютъ для него жизненный опытъ, примѣры просвѣщаютъ умъ, порокъ сильнѣе отталкиваетъ его и еще сильнѣе привлекаетъ въ себѣ добродѣтель. Хорошая драма должна производить подобное дѣйств³е на самаго грубаго, самаго безстрастнаго зрителя. Невозможно, чтобы драма исполненная всѣхъ этихъ достоинствъ могла бы нравиться, интересовать и доставлять зрителямъ меньше наслажден³я, чѣмъ большая часть нынѣшнихъ драмъ, за которыя нельзя даже обвинять нашихъ авторовъ. Они большею част³ю очень хорошо сознаютъ свои грѣхи и понимаютъ, что слѣдовало бы имъ дѣлать, но, въ несчаст³ю, драма стала въ наше время товаромъ, фабрикуемымъ для продажи, поэтому они отговариваются, и совершенно справедливо тѣмъ, что еслибъ драмы ихъ неудовлетворяли требован³ямъ людей, то отъ нихъ отказывались бы актеры. Такимъ образомъ писатель, волей неволей, принужденъ покоряться требован³ямъ людей, вознаграждающихъ его труды. Убѣдиться въ этомъ не трудно. Стоитъ только вспомнить безчисленное число драмъ, написанныхъ счастливымъ испанскимъ ген³емъ такими прекрасными стихами, съ такой прелестью и умомъ, наполненныхъ такими изящными шутками и глубокими мыслями, что слава поэта распространилась по всему м³ру. И что же? потому только, что онъ принаравливается въ требован³ямъ актеровъ, далеко не всѣ его драмы отличаются тѣми высокими достоинствами, которыми блистаютъ нѣкоторыя. У насъ, какъ извѣстно, ставили на сцену так³я дик³я п³эсы, что съигравъ ихъ актеры принуждены были удалиться изъ Испан³и, избѣгая наказан³я, грозившаго имъ за то, что въ этихъ п³есахъ встрѣчались предосудительныя выходки противъ нѣкоторыхъ государей и безчестные намеки на нѣкоторыя извѣстныя личности; я могъ бы представить нѣсколько подобныхъ примѣровъ. Всѣ эти недостатки и много другихъ, о которыхъ я умалчиваю, могли бы быть легко устранены, еслибъ у насъ находился осторожный, просвѣщенный и искусный критикъ, обязанный просматривать всѣ п³эсы, предназначенныя къ представлен³ю на театрахъ, не только столичныхъ, но и провинц³альныхъ, такъ что безъ одобрен³я, подписи и печати этого критика мѣстныя власти не могли бы, ни въ какомъ случаѣ, разрѣшать постановки п³есы на сцену. Тогда актеры, разыгрывая только тѣ п³эсы, которыя одобрены добросовѣстной критикой, были бы избавлены отъ всѣхъ непр³ятностей, угрожающихъ имъ теперь. Авторы же, принужденные, въ свою очередь, подвергать свои произведен³я предварительно суду строгой критики, старательнѣе и съ большимъ умомъ обдѣлывали бы ихъ; у насъ появились бы прекрасныя драмы, и мы счастливо достигли бы той цѣли, въ которой стремимся. Публика оставалась бы довольна, авторы успѣли бы прославиться, актеры обогатиться, надзоръ надъ ними былъ бы снятъ, наказан³я уничтожены.

   Если-бы кромѣ того другому лицу, или хоть тому же самому, поручили просматривать рыцарск³я сочинен³я, тогда у насъ, безъ сомнѣн³я, появились бы книги, полныя всѣхъ тѣхъ достоинствъ, о которыхъ вы говорили. Онѣ обогатили бы нашъ языкъ драгоцѣнными сокровищами краснорѣч³я, и помрачили бы старыя книги с³ян³емъ новыхъ, которыя издавались бы для развлечен³я не только вѣчно праздныхъ, но и самыхъ занятыхъ людей; потому что лукъ не можетъ оставаться вѣчно натянутымъ, и слабость человѣческая ищетъ отдыха въ позволительныхъ развлечен³яхъ.

   Разговоръ каноника и священника прерванъ былъ появлен³емъ цирюльника. "Вотъ гдѣ бы намъ хорошо было остановиться", сказалъ онъ, "и отдохнуть тѣмъ временемъ, какъ волы попасутся на свѣжемъ, роскошномъ лугу".

   - Мнѣ тоже кажется, отвѣтилъ священникъ.

   Каноникъ согласился съ мнѣн³емъ лиценц³анта, и восхищенный прелестнымъ видомъ разстилавшейся предъ взорами его долины, рѣшился остановиться здѣсь вмѣстѣ съ своими новыми знакомыми. Желая полюбоваться картиной мѣстности, разъузнать по подробнѣе о подвигахъ Донъ-Кихота, и поговорить еще съ священникомъ, расположившемъ въ свою пользу каноника, послѣдн³й приказалъ нѣсколькимъ слугамъ отправиться въ находивш³йся недалеко заѣзж³й домъ и привезти оттуда обѣдъ для всего общества. Но одинъ изъ слугъ отвѣтилъ ему, что нагруженный до верху всякими припасами мулъ каноника долженъ быть уже въ заѣзжемъ домѣ, поэтому имъ рѣшительно нечего брать такъ, кромѣ овса. "Въ такомъ случаѣ", отвѣтилъ каноникъ, "отведите туда нашихъ лошадей, а сюда приведите мула".

   Между тѣмъ Санчо, видя, что онъ можетъ, наконецъ, свободно переговорить съ своимъ господиномъ, безъ неизмѣннаго присутств³я священника и цирюльника, подошелъ къ клѣткѣ Донъ-Кихота и сказалъ ему: "господинъ мой, чтобы облегчить свою совѣсть, я долженъ сказать вамъ кое-что на счетъ вашего очарован³я. Во-первыхъ, доложу я вамъ, что эти два господина въ маскахъ, которые сопровождаютъ васъ, это наши земляки, священникъ и цирюльникъ, и я такъ думаю, что они должно быть изъ зависти,- завидно имъ стало, что вы превосходите ихъ вашими подвигами, - сговорились увезти васъ въ клѣткѣ. Если это правда, такъ значитъ, вы вовсе не очарованы, а просто одурачены, какъ дуракъ. И я васъ попрошу, потрудитесь, ваша милость, отвѣтить мнѣ на мой вопросъ; если вы отвѣтите такъ, какъ я думаю, тогда вы раскусите весь этотъ обманъ и ясно увидите, что вы не очарованный, а просто полуумный.

   - Спрашивай, что тебѣ нужно, сказалъ Донъ-Кихотъ; я готовъ отвѣтить тебѣ на все. А на это ты не обращай вниман³я, что окружающ³я насъ привидѣн³я кажутся тебѣ земляками моими священникомъ и цирюльникомъ, очень можетъ быть, что это такъ кажется тебѣ; только ты ни за что не вѣрь этому, это вовсе не они. Очарователямъ очень легко принимать тѣ образы, подъ которыми имъ нужно показаться намъ. Теперь, напримѣръ, они приняли образы моихъ друзей, желая заставить тебя думать то именно, что ты думаешь, и втолкнуть въ такой лабиринтъ сомнѣн³й и недоумѣн³й, изъ котораго не въ состоян³и вывести никакая тезеева нить. Да и меня они хотѣли ввести въ сомнѣн³е и не позволить мнѣ угадать, откуда обрушился на меня этотъ ударъ. Потому что, если съ одной стороны мнѣ будутъ говорить, будто меня сопровождаютъ друзья мои священникъ и цирюльникъ, а съ другой, видя себя въ клѣткѣ, и зная, что никакая человѣческая сила, если только она не сверхъестественная, не въ состоян³и была бы замкнуть меня въ клѣтку,- что, по твоему, долженъ я думать или сказать? развѣ только, что меня очаровали совершенно иначе, чѣмъ очаровывали прежнихъ странствующихъ рыцарей; по крайней мѣрѣ, сколько я могу судить по тѣмъ рыцарскимъ истор³ямъ, которыя я прочелъ. Успокойся же, мой другъ, и перестань вѣрить, будто насъ окружаютъ мои друзья; они так³е же друзья мои, какъ я туровъ. Теперь говори, что тебѣ нужно: я готовъ отвѣчать тебѣ хоть до завтра,

   - Мать наша, Богородице! воскликнулъ Санчо; неужели ваша милость до такой степени обезумѣли, что совершенно не Можете понимать, когда вамъ говорятъ настоящую правду, когда вамъ толкуютъ, что въ эту клѣтку васъ усадило не очарован³е, а злоба. Но я вамъ сейчасъ докажу, какъ нельзя лучше, что вы не очарованы. Позвольте мнѣ взглянуть... да поможетъ вамъ Богъ скорѣй освободиться отъ этой каторги, и очутиться въ объят³яхъ госпожи Дульцинеи въ ту минуту, когда вы меньше всего будете этого ожидать.

   - Окончи твои пожелан³я, сказалъ Донъ-Кихотъ, и спрашивай, что тебѣ нужно; я сказалъ уже, что отвѣчу тебѣ на все съ величайшей точност³ю.

   - Этого только мнѣ и нужно, продолжалъ Санчо; скажите же мнѣ, ваша милость, по истинной правдѣ, какъ истинный странствующ³й рыцарь, ничего не прибавляя и ничего не убавляя.

   - Повторяю тебѣ, перебилъ Донъ-Кихотъ, что я ничего не солгу. Но, ради Бога, спрашивай, говори, потому что ты мнѣ надоѣдаешь наконецъ твоими предислов³ями, изворотами и круговоротами.

   - Я говорю только, отвѣтилъ Санчо, что и вполнѣ надѣюсь на правдивость и откровенность моего господина; и такъ какъ это подходитъ очень кстати къ нашему дѣлу, то я осмѣлился бы спросить у вашей милости, со всѣмъ должнымъ къ вашей милости уважен³емъ: скажите на милость, ваша милость, хотите ли вы пить, ѣсть, спать и дѣлать все то, чего въ вашемъ положен³и не хочетъ никто.

   - Да, да, да! воскликнулъ Донъ-Кихотъ, очень даже хочу.

  

  

   - Ну вотъ я васъ поймалъ, воскликнулъ Санчо, клянусь моей душой и жизнью поймалъ, и мнѣ ничего больше не нужно. Ваша милость, вы знаете, у насъ когда кто нибудь становится самъ не свой, о немъ говорятъ: Богъ его знаетъ, что съ нимъ сталось? онъ словно очарованный, не ѣстъ, не пьетъ, не спитъ, отвѣчаетъ совсѣмъ не то, что у него спрашиваютъ; значитъ тѣ очарованы, которые не ѣдятъ, не пьютъ, не спятъ и ничего другаго не дѣлаютъ, а вовсе не ваша милость, потому что вы пьете и кушаете, когда вамъ даютъ, отвѣчаете на то, что у васъ спрашиваютъ, и дѣлаете все остальное. Какой же вы очарованный?

   - Ты правъ, Санчо, отвѣтилъ Донъ-Кихотъ, но я говорилъ тебѣ, что есть разные роды очарован³й. То, что дѣлалось прежде, могло со временемъ измѣниться, и очарованные нашего времени, можетъ быть, ощущаютъ тѣ потребности, как³я ощущаю я; производимыя временемъ перемѣны трудно подвести подъ как³я-нибудь правила. Я знаю навѣрное, что я очарованъ, и этого достаточно для моего спокойств³я; иначе, клянусь тебѣ, меня бы сильно тревожила совѣсть, еслибъ, сколько-нибудь сомнѣваясь въ моемъ очарован³и, я оставался бы, малодушный, въ бездѣйств³и, въ этой клѣткѣ, отказывая въ помощи моей руки толпамъ несчастныхъ и скорбящихъ, которые теперь, больше чѣмъ когда-нибудь, должны нуждаться въ моемъ заступничествѣ.

   - И все таки я нахожу, что для вѣрности, вашей милости нужно было попытаться выйти изъ клѣтки; я съ своей стороны, берусь помогать вамъ всѣми силами. Право, ваша милость, попытайтесь ка выйти и сѣсть на Россинанта, который тоже словно очарованъ - такой онъ задумчивый и грустный - и пустимся еще разъ искать приключен³й. Если это не удастся, такъ развѣ не будетъ намъ времени вернуться въ клѣтку, и ужь тогда, клянусь вамъ, я, какъ вѣрный оруженосецъ, сяду въ нее вмѣстѣ съ вашею милостью, если вы будете настолько несчастны, а я глупъ, что мы ничего лучшаго не придумаемъ съ вами, какъ вернуться назадъ въ клѣтку.

   - Согласенъ, и подаю тебѣ руку, сказалъ Донъ-Кихотъ. Если, улучивъ удобную минуту, ты выпустишь меня изъ клѣтки тогда и буду слушаться тебя во всемъ. Но, другъ мой, Санчо, ты увидишь скоро, какъ сильно ты ошибаешься, отрицая постигшее меня несчаст³е.

   Во время этого разговора странствующаго рыцаря и клявшагося оруженосца, телѣга Донъ-Кихота подъѣхала къ тому мѣсту, гдѣ ее ожидали, слѣзши съ коней: священникъ, каноникъ и цирюльникъ. Крестьянинъ отпрегъ воловъ и пустилъ ихъ пастись на обширный лугъ; свѣжесть и тишина его приглашали насладиться этимъ мѣстомъ не только такихъ очарованныхъ людей, какъ Донъ-Кихотъ, но и такихъ разсудительныхъ, какъ его оруженосецъ. Санчо попросилъ священника позволить рыцарю выйти изъ клѣтки. "Отъ души готовъ бы позволить", сказалъ священникъ, "но боюсь, чтобы Донъ-Кихотъ, воспользовавшись свободной минутой, не удралъ туда, гдѣ его никто уже не отъищетъ".

   - Я отвѣчаю за него, сказалъ Санчо.

   - Я тоже, добавилъ каноникъ; да и чего бояться, если онъ дастъ слово рыцаря: не удаляться ни на шагъ безъ нашего разрѣшен³я.

   - Даю вамъ его, воскликнулъ Донъ-Кихотъ, слышавш³й весь этотъ разговоръ. Къ тому же тотъ, кто очарованъ, подобно мнѣ, не имѣетъ своей воли. Очаровавш³й волшебникъ можетъ не дозволить очарованному двинуться съ мѣста въ продолжен³и трехъ вѣковъ; и еслибъ онъ убѣжалъ, какъ вы боитесь, то очарователь заставилъ бы его на крыльяхъ вернуться назадъ. поэтому вы можете совершенно спокойно позволить мнѣ выйти изъ клѣтки.

   Въ отвѣтъ на это каноникъ заставилъ Донъ-Кихота протянуть руку, не смотря на то, что обѣ руки у него были связаны, и рыцаря, къ величайшему его удовольств³ю, выпустили изъ клѣтки на честн