Сервантес Мигель Де - Дон-Кихот Ламанчский (Часть первая)

   - Понимаю тебя, сказалъ Донъ-Кихотъ; понимаю, что головѣ, отягченной виномъ, сонъ нужнѣе музыки.

   - Нечего Бога гнѣвить, каждому досталась своя доля, возразилъ Санчо.

   - Согласенъ: и я нисколько не намѣренъ мѣшать тебѣ, отвѣчалъ Донъ-Кихотъ. Располагайся какъ знаешь. Людямъ не моего зван³я приличнѣе бодрствовать, чѣмъ отдыхать. Перевяжи только мнѣ ухо, потому что оно страшно болитъ.

   Санчо собирался исполнить это приказан³е, но одинъ изъ пастуховъ попросилъ рыцаря не безпокоить своего оруженосца, и нарвавъ нѣсколько листьевъ розмарина, разрѣзавъ и перемѣшавъ съ солью, приложилъ ихъ въ уху Донъ-Кихота, совѣтуя ему удовольствоваться однимъ этимъ лекарствомъ, оказавшимъ дѣйствительную пользу.

  

  

   Между тѣмъ въ собесѣдникамъ нашимъ прибылъ еще одинъ парень изъ тѣхъ, которые доставляли своимъ товарищамъ изъ деревни провиз³ю. "Братцы!" сказалъ онъ имъ; "знаете ли, что случилось?"

   - А почему мы можемъ знать? отозвался какой то пастухъ.

   - Знайте же, что студентъ нашъ Хризостомъ умеръ сегодня утромъ, и всѣ втихомолку говорятъ, будто его извела любовь въ этой колдуньѣ Марселѣ, дочери Гильома богатаго, которая бродитъ вокругъ нашихъ пастбищъ, одѣтая въ пастушье платье.

   - Какъ въ Марселлѣ? отозвался чей то голосъ.

   - Къ ней, въ ней, отвѣчалъ крестьянинъ: но всего удивительнѣе, что въ своей духовной Хризостомъ завѣщеваетъ похоронить себя какъ невѣрующаго, среди чистаго поля у той самой скалы, съ которой льется источникъ пробковаго дерева; на этомъ мѣстѣ онъ, какъ слышно, увидѣлъ въ первый разъ Марселлу. Кромѣ того онъ проситъ о многомъ другомъ, чего церковные старшины наши не хотятъ исполнять, потому что, но ихнему приговору, это будетъ какъ будто не совсѣмъ по христ³ански. Другъ же Хризостома Амброз³о настаиваетъ, чтобы послѣдняя воля покойника была выполнена во всей точности; споры эти всполошили теперь всю нашу деревню. Увѣряютъ, однако, что нее будетъ исполнено по желан³ю Амброз³о и другихъ друзей покойника. Завтра славно такъ станутъ хоронитъ его на томъ самомъ мѣстѣ, которое онъ выбралъ для своей могилы; тутъ будетъ на что поглядѣть, и я непремѣнно отправлюсь на похороны, хотя бы мнѣ и не приходилось возвращаться въ деревню.

   - Пойдемъ всѣ вмѣстѣ, крикнулъ одинъ изъ пастуховъ, только бросимъ сначала жреб³й, кому остаться стеречь стада.

   - Не нужно кидать жреб³я; я и безъ того останусь, сказалъ другой пастухъ, и за это не требую отъ васъ никакой благодарности; не пойду я потому, что занозилъ ногу и не могу сдѣлать ни шагу.

   - А все-таки спасибо тебѣ, сказалъ Педро.

   Донъ-Кихотъ просилъ сказать ему, кто такой былъ покойникъ, и Педро передалъ ему все, что зналъ о Хризостомѣ; именно: что онъ былъ сынъ богатаго гидальго, жившаго въ окрестныхъ горахъ, и что долго учившись въ Саламанкѣ, онъ возвратился домой человѣкомъ очень ученымъ. Увѣряютъ, говорилъ Педро, будто покойникъ прекрасно зналъ все, что дѣлаютъ на небѣ не только звѣзды, но также солнце и луна, помрачен³е которыхъ онъ всегда вѣрно предсказывалъ.

   - Ты вѣроятно хотѣлъ сказать затмѣн³е, замѣтилъ Донъ-Кихотъ. Не обращая вниман³я на сдѣланное ему замѣчан³е, Педро продолжалъ: также вѣрно угадывалъ онъ, какой годъ долженъ быть плодороднымъ и какой безплодороднымъ.

   - Неплоднымъ, замѣтилъ опять Донъ-Кихотъ.

   - Неплоднымъ или безплодороднымъ, это рѣшительно все равно, возразилъ Педро. Дѣло въ томъ, что друзья и родственники покойника сдѣлались бы богачами, еслибъ слѣдовали во всемъ его совѣтамъ. Такъ въ одномъ году онъ говорилъ; сѣйте ячмень, а не пшеницу; въ другомъ - сѣйте горохъ, а не ячмень: въ этомъ году, говорилъ онъ, будетъ много оливокъ, а въ будущ³е три года совсѣмъ ихъ не уродится, и все это сбывалось отъ слова до слова.

   - Эта наука, открывающая намъ будущее, называется астролог³ею, замѣтилъ Донъ-Кихотъ.

   - Богъ ее тамъ знаетъ какъ она прозывается, отвѣчалъ Педро, но только выучилъ онъ всю эту науку, да и много еще кое чего другого. Прошло этакъ нѣсколько времени, какъ вернулся онъ изъ Саламанки, и вдругъ нежданно, негадано промѣнялъ студенческ³й плащъ свой на нашъ пастуш³й кафтанъ, и въ такомъ нарядѣ, съ посохомъ въ рукахъ, сталъ появляться повсюду вмѣстѣ съ другомъ своимъ Амброз³о; я забылъ вамъ сказать еще, что покойникъ былъ большой мастеръ слагать пѣсни и всѣ представлен³я, играемыя на святкахъ нашими деревенскими парнями, были сочинены имъ. Какъ увидѣли мы студента Хризостома пастухомъ, такъ просто глазамъ не вѣрилось и догадаться никто не могъ, чтобы это съ нимъ сдѣлалось такое. Отецъ его между тѣмъ умеръ и оставилъ ему большое наслѣдство деньгами, землями и стадами; всѣмъ этимъ богатствомъ могъ онъ теперь располагать по своей водѣ, и правду нужно сказать, былъ онъ при своемъ богатствѣ человѣкъ добрый и сострадательный. Скоро всѣ мы узнали, что больше полюбилась ему пастушка Марселла, и что изъ за нее собственно и онъ пастухомъ сталъ. Нужно вамъ сказать теперь, господинъ мой, что за женщина такая эта Марселла, потому что не случится вамъ, можетъ быть, услышать про такую женщину, хотя бы суждено было прожить на свѣтѣ больше старухи Соры.

   - Сарры, а не Соры замѣтилъ въ трет³й разъ Донъ-Кихотъ, не терпѣвш³й искажен³й въ словахъ.

   - Да развѣ не все равно Сора или Сара, возразилъ разскащикъ, и если вы примитесь исправлять каждое слово, то я не кончу своего разсказа и до будущаго года.

   - Но, другъ мой, между Саррою и Сорою существуетъ огромная разница, отвѣчалъ Донъ-Кихотъ.

   - Скажу я вамъ теперь, что въ деревнѣ нашей жилъ крестьянинъ Гильомъ, которому Богъ вмѣстѣ съ другими богатствами даровалъ дочь, оставшуюся безъ матери при самомъ рожден³и. Мнѣ кажется, будто я вижу покойницу, словно сотканную изъ солнца и луны; вижу, какъ это она словно улыбается; вижу ея сострадан³е и доброту, вознесш³я душу ея на небо - къ престолу Господа Бога. Не долго горевалъ по ней Гильомъ, и скоро самъ отправился къ своей покойницѣ, оставивъ Марселлу молоденькой, богатой сиротой на рукахъ дяди ея, священника въ нашемъ околоткѣ. Какъ стада она подростать, такъ все больше и больше напоминала покойницу мать свою, и казалось, что будетъ она еще красивѣе матери. Когда же минуло ей пятнадцать лѣтъ, такъ каждый, кому приводилось видѣть ее, восхвалялъ только Бога, создавшаго ея такою чудесной красавицей; и вся деревенская молодежь наша стала съума сходить но ней. Хотя опекунъ то держалъ ее чуть не подъ замкомъ, однако не помѣшало это ходить про нее разнымъ чуднымъ слухамъ; и все что было лучшаго у насъ между женихами, слыша, какая она красавица, да богатая, да воспитанная, - опекунъ говорятъ все старан³е употребилъ, какъ бы лучше воспитать ея, - одинъ передъ другимъ стали просить его отдать имъ Марселлу въ жены. Добрый священникъ, самъ не прочь былъ пристроить сиротку, только не хотѣлъ онъ этого дѣлать противъ ея воли. И не думайте, ваша милость, что торопился онъ выдать замужъ Марселлу съ тѣмъ, какъ бы поживиться ея богатствомъ; нѣтъ, на этотъ счетъ весь околотокъ нашъ отдаетъ ему справедливость; и такъ какъ въ деревнѣ у насъ каждый хулитъ и хвалитъ какъ ему вздумается, такъ тутъ не разъ, а сто разъ хорошимъ долженъ быть человѣкомъ тотъ, кто заставитъ всѣхъ прихожанъ своихъ молвить о себѣ доброе слово.

   - Правда твоя, отвѣчалъ Донъ-Кихотъ, но сдѣлай одолжен³е, продолжай свой разсказъ; онъ очень заинтересовалъ меня, и ты охотно его разсказываешь.

   - Очень хотѣлось дядѣ пристроить сиротку, продолжалъ Педро, да только напрасно предлагалъ онъ ей изъ всѣхъ жениховъ нашихъ выбрать себѣ любого. Ни къ чему это не послужило. Марселла твердила одно. да одно, что не пора ей еще выходить замужъ, потому что молода она и не способна какъ слѣдуетъ вести хозяйство. Дядя не понуждалъ ея, полагая, что не слѣдъ родителямъ понуждать дѣтей жениться и выходить замужъ, и думалъ, что какъ войдетъ Марселла въ лѣта, такъ сама образумится. А Марселла между тѣмъ, не слушая ни родныхъ своихъ, ни знакомыхъ, на удивлен³е всѣмъ сдѣлалась пастушкой и отправилась съ другими женщинами въ поле,- пасти свои стада. Какъ увидѣли ее, я вамъ скажу, среди бѣлаго дня, мущины наши, то, право, не перечесть вамъ всѣхъ дворянъ и крестьянъ, ставшихъ пастухами, единственно для того только, чтобы слѣдовать за ней, межъ ними былъ и нашъ Хризостомъ; о немъ такъ говорили, что онъ не то что любитъ, а какъ самому Богу покланяется Марселлѣ. Нужно сказать вамъ, однако, что вела она себя хорошо, и никакихъ дурныхъ слуховъ про нее не ходило. Со всѣми она была привѣтлива и ласкова, но только и виду никому она не подала, чтобы кто полюбился ей, а если кому приходила охота сказать ей про свою любовь, такъ она такъ ловко спроваживала его отъ себя, что ужъ и не возвращался онъ больше къ ней. И вѣрите ли, хуже лютаго мора разоряетъ она теперь край нашъ, потому что молодежь наша не налюбуется на красоту ея, съума по ней сходитъ, а она всѣхъ отталкиваетъ; никто не милъ ей. И еслибъ вы пробыли здѣсь нѣсколько дней, то услышали бы въ этихъ долинахъ и горахъ такой лютый плачь, так³я льются здѣсь слезы по ней, что вамъ стало бы ясно, почему всѣ иначе не зовутъ ее, какъ жестокой. Недалеко отсюда больше чѣмъ на двадцати деревьяхъ вырѣзано имя Марселлы и сверху корона, какъ надъ царицею красоты. Здѣсь по ней плачетъ одинъ, тамъ другой, дальше слышна любовная пѣсня третьяго, еще дальше по ней тоскуетъ четвертый. Одинъ не спитъ, да все думаетъ про нее ночь цѣлую у дубоваго дерева, или на самомъ верху овалы, и солнце застаетъ его съ думой о его красавицѣ, и не видитъ онъ отъ слезъ свѣта божьяго. Другой горюетъ по ней, лежа, подъ солнцемъ, на пескѣ сыпучемъ, и молитъ Господа послать поскорѣй ему смерть. И каждый изъ насъ, какъ поглядитъ что дѣлается вокругъ, такъ волей, неволей думаетъ: какой будетъ всему этому конецъ? и это полюбится наконецъ этой жестокой Марселлѣ, изведшей нашего Хризостома, на похороны котораго вамъ не мѣшало бы взглянуть, господинъ рыцарь. Покойникъ имѣлъ много друзей и отсюда до мѣста, на которомъ просилъ онъ похоронить себя не болѣе полумили.

   - Непремѣнно поѣду, отвѣчалъ Донъ-Кихотъ, и благодарю тебя за удовольств³е, доставленное мнѣ твоимъ разсказомъ.

   - Могъ бы я разсказать вамъ много другихъ истор³й про влюбленныхъ въ Марселлу, сказалъ Педро, но завтра, мы вѣрно повстрѣчаемъ дорогой какого нибудь пастуха, который разскажетъ намъ ихъ. Теперь же, не худо бы вашей милости отдохнуть гдѣ нибудь въ закрытомъ мѣстѣ, потому что съ вашей раной не хорошо вамъ оставаться на сырости; хотя правду оказать, нечего вамъ бояться теперь, послѣ нашего лекарства.

   Санчо, тысячу разъ посылавш³й къ чертямъ пастуха съ его разсказами, торопилъ Донъ-Кихота войти въ шалашъ Педро, и рыцарь, хотя съ трудомъ, согласился наконецъ исполнить желан³е своего оруженосца, но вспоминая о влюбленныхъ въ Марселлу, онъ внутренно поклялся себѣ посвятить всю ночь воспоминан³ямъ о своей дамѣ. Санчо же улегся между осломъ и Россинантомъ на подстилкѣ, разостланной пастухами и уснулъ не какъ пламенный любовникъ, а какъ человѣкъ, котораго недавно поколотили.

  

  

   Заря едва занялась, когда проснувш³еся уже пастухи пришли будить Донъ-Кихота, спрашивая его: остается-ли онъ при прежнемъ намѣрен³и отправиться на похороны Хризостома? и въ случаѣ его соглас³я предлагали отправиться вмѣстѣ. Рыцарь съ радостью согласился на это и приказалъ Санчо осѣдлать Россинанта и быть готовымъ съ своимъ осломъ. Санчо поспѣшилъ исполнить приказан³е своего господина, и спустя нѣсколько времени, вся компан³я двинулась въ путь. Проѣхавъ съ четверть мили, путешественники наши встрѣтили на перекресткѣ одной дороги шесть пастуховъ, одѣтыхъ въ черныя кожи, съ палками въ рукахъ, и съ головами, покрытыми лавровыми и кипарисными вѣнками; за ними ѣхали верхомъ два прекрасно одѣтые господина, въ сопровожден³и трехъ служителей. Путешественники вѣжливо раскланялись между собою, и такъ какъ имъ предстояло ѣхать по одной дорогѣ, поэтому они и отправились вмѣстѣ. Немного спустя одинъ изъ верховыхъ сказалъ своему спутнику: "синьоръ Вивальдо! кажется, мы не пожалѣемъ, что насъ нѣсколько задержитъ эта церемон³я; она должна быть очень интересна, судя по тому, что мы слышали о покойникѣ и его жестокой красавицѣ."

   - Я, съ своей стороны, отвѣчалъ Вивальдо, готовъ жертвовать не однимъ, а четырьмя днями, лишь-бы только увидѣть похороны Хризостома.

   Донъ-Кихотъ спросилъ у путешественниковъ: что знаютъ они о Хризостомѣ и Марселлѣ? Тѣ отвѣчали, что встрѣтивъ печальное шеств³е пастуховъ, они спросили о причинѣ его, и тутъ имъ передали трогательную истор³ю столько-же прекрасной, сколько безстрастной Марселлы, злополучную любовь ея безчисленныхъ поклонниковъ и смерть Хризостома, на похороны котораго они спѣшили теперь. Словомъ, Донъ-Кихоту повторено было все то, что говорилъ ему Педро. Разговоръ коснулся вскорѣ другихъ предметовъ, и Вивальдо спросилъ, между прочимъ рыцаря, что заставляетъ его путешествовать, вооруженнымъ съ ногъ до головы, въ мирное время и въ совершенно спокойной странѣ?

   - Мое зван³е и данный мною обѣтъ, отвѣчалъ Донъ-Кихотъ. Праздность и изнѣженность - удѣлъ придворныхъ, но оруж³е, тревоги, битвы, труды и усталость принадлежатъ по праву лицамъ, называемымъ странствующими рыцарями, въ которымъ имѣю счаст³е принадлежать и я, какъ младш³й и наименѣе достойный членъ.

   Услышавъ это, путешественники сочли Донъ-Кихота полуумнымъ, и желая окончательно увѣриться въ своемъ предположен³и и ближе ознакомиться съ этимъ новымъ родомъ помѣшательства, Вивальдо спросилъ нашего героя, что понимаетъ онъ подъ словомъ странствующ³й рыцарь?

   - Господа! отвѣчалъ Донъ-Кихотъ, вы вѣроятно знакомы съ англ³йскими лѣтописями, повѣствующими такъ часто о подвигахъ того Артура, котораго мы Кастильцы зовемъ Артусомъ и о которомъ старинное, распространенное во всей Англ³и предан³е гласитъ, что онъ не умеръ, но обращенъ волшебниками въ ворона, - вотъ почему ни одинъ англичанинъ не убиваетъ этой птицы, - и что придетъ денъ, когда возставш³й Артуръ возьметъ назадъ свой скипетръ и свою корону. Во времена этого-то славнаго короля основанъ былъ орденъ рыцарей круглаго стола, и это же время было временемъ любви Ланцелота и королевы Жен³евры, избравшей своей наперсницей знаменитую дуэнью Кинтаньону, - любовный эпизодъ, воспѣваемый въ извѣстномъ народномъ романсѣ нашемъ, начинающемся этими словами:

  

   Какой изъ рыцарей былъ принятъ

   Красавицами, такъ какъ Ланцелотъ...

  

   съ тѣхъ поръ рыцарство болѣе и болѣе возвышалось, распространяясь по всѣмъ концамъ земли; и подъ сѣн³ю его сдѣлались безсмертными Амадисъ Гальск³й съ своими потомками до пятаго поколѣн³я; мужественный Феликсъ Марсъ Гирканск³й, знаменитый Тирантъ Бѣлый и наконецъ непобѣдимый Донъ-Бел³анисъ Греческ³й, который прославился почти уже въ наши дни. Вотъ, господа, лица, которыхъ я называю странствующими рыцарями; вотъ орденъ, къ которому, хотя грѣшный, принадлежу я я, стремясь по мѣрѣ силъ моихъ исполнять высок³я обязанности, завѣщанныя намъ великими рыцарями минувшихъ вѣковъ. Теперь, надѣюсь, вы поняли, что побуждаетъ меня странствовать по этимъ дорогамъ, ища приключен³й, съ твердой рѣшимостью не уклоняться отъ величайшей опасности, если только дѣло коснется опасен³я невинныхъ или защиты гонимыхъ.

   Этого достаточно было, чтобы окончательно убѣдить нашихъ путешественниковъ въ разстройствѣ умственныхъ способностей Донъ-Кихота, и показать имъ, на чемъ именно рехнулся онъ. Родъ его помѣшательства удивилъ ихъ столько-же, какъ и всѣхъ, кому доводилось знакомиться съ нимъ. Весельчакъ Вивальдо, желая посмѣяться, доставилъ Донъ-Кихоту случай продолжать начатый имъ разговоръ: "благородный странствующ³й рыцарь", сказалъ онъ ему, "если-бы вы вступили въ самый строг³й монашеск³й орденъ, то и тамъ, мнѣ кажется, вамъ предстояла-бы менѣе суровая жизнь".

   - Менѣе суровая, но и менѣе полезная, отвѣчалъ Донъ-Кихотъ, потому что, говоря правду, солдатъ, исполняющ³й приказан³е начальника, дѣлаетъ столько же, какъ и тотъ, кто приказываетъ ему. Въ мирѣ и тишинѣ призываютъ монахи благословен³е Господне на землю, но мы, рыцари и воины, странствуя подъ жгучими лучами лѣтняго солнца и студенымъ небомъ зимы, беззащитные отъ одного и другаго, стремимся мужествомъ рукъ и остр³емъ нашихъ мечей выполнить на дѣлѣ то, о чемъ духовные упоминаютъ лишь въ своихъ молитвахъ. Мы за землѣ оруд³я Бож³ей власти, мы исполнители его верховныхъ видѣн³й. И такъ какъ ратные подвиги покупаются цѣною тягостныхъ трудовъ, лишен³й, пота и крови, поэтому подвиги воиновъ тяжелѣе подвиговъ иноковъ, возносящихъ, изъ мирныхъ кел³й своихъ, теплыя молитвы въ небу, да явитъ оно свою милость всѣмъ, нуждающимся въ ней. Я не говорю, что зван³е странствующаго рыцаря такъ-же свято, какъ зван³е монаха, но утверждаю, указывая на труды неразлучные съ нашимъ зван³емъ, что жизнь рыцаря тяжелѣе, болѣе подвержена опасностямъ и лишен³ямъ: голоду, холоду и инымъ земнымъ бѣдств³ямъ. Рыцари временъ минувшихъ,- никто въ этомъ не сомнѣвается,- много испытали бѣдств³й, въ течен³и своей славной жизни; и если нѣкоторые изъ нихъ мужествомъ своимъ добыли себѣ императорск³е вѣнцы, то вѣнцы эти достались имъ не даромъ, да и то безъ помощи покровительствовавшихъ имъ волшебниковъ, кто знаетъ, не разсѣялись-ли бы дымомъ всѣ ихъ надежды?

   - Я тоже думаю, отвѣчалъ путешественникъ, но меня всегда удивляло то, что въ минуту величайшей опасности, странствующ³е рыцаря, не обращаясь, какъ христ³ане къ Богу, поручая ему свою душу, обращаются только къ своимъ дамамъ, какъ къ единому ихъ божеству. Согласитесь, это отзывается немного язычествомъ.

   - Милостивый государь! сказалъ Донъ-Кихотъ, поступать иначе рыцарю невозможно. Временемъ освященный обычай требуетъ, чтобы рыцарь, пускающ³йся въ глазахъ своей дамы, въ какое-нибудь опасное приключен³е, предварительно кинулъ на нее влюбленный взоръ, испрашивая ея благословен³я, но и тогда даже, когда никто не можетъ видѣть и слышать его, онъ все-таки долженъ прошептать нѣсколько словъ, поручая себя своей дамѣ. Слова мои я могъ-бы подтвердить многочисленными примѣрами изъ рыцарскихъ истор³й. Это не доказываетъ однако нисколько богоотступничества рыцарей; повѣрьте, они всегда находятъ время исполнять свои небесныя и земныя обязанности.

   - И все-таки у меня остается еще одно сомнѣн³е, отвѣтилъ Вивальдо. Не разъ читалъ я, что два странствующ³е рыцаря, заспоривъ между собою, недолго думая, поворачивали своихъ коней, съ цѣл³ю выиграть необходимое для битвы пространство, и стремительно кидались одинъ на другого, успѣвая однако, во время этого нападен³я, воззвать въ своимъ дамамъ. Подобныя битвы оканчиваются, какъ извѣстно, въ большей части случаевъ, тѣмъ, что одинъ изъ бойцовъ, проколотый копьемъ, падаетъ на землю, да и другой, только удерживаясь за гриву своего коня, спасается отъ подобной же участи. Скажите же на милость, когда эти рыцари находятъ время вспоминать о Богѣ въ такой жаркой и непродолжительной схваткѣ? И не лучше-ли было-бы имъ, какъ подобаетъ всякому христ³анину, посвятить, въ этомъ случаѣ, Богу минуты, посвящаемыя ими своимъ дамамъ; тѣмъ болѣе, что не всѣ странствующ³е рыцари имѣютъ дамъ, покровительству которыхъ они могли бы поручать себя; такъ какъ встрѣчаются рыцари, ни въ кого не влюбленные.

   - Это не можетъ быть, воскликнулъ Донъ-Кихотъ, странствующ³й рыцарь безъ дамы - нѣчто совершенно немыслимое. Рыцарю такъ же свойственно быть влюбленнымъ, какъ небесамъ покрываться звѣздами. Укажите мнѣ на какую нибудь рыцарскую истор³ю, въ которой встрѣчается не влюбленный странствующ³й рыцарь, а если и случился такой, то это незаконный сынъ рыцарства, о которомъ можно сказать, что онъ вошелъ въ нашу крѣпость не черезъ главныя ворота, но перелѣзъ въ нее, какъ тать, черезъ стѣну.

   - И однако Донъ-Галаоръ, братъ мужественнаго Амадиса Гальскаго, если память не измѣняетъ мнѣ, не имѣлъ дамы, покровительству которой могъ поручать себя въ опасныя минуты, что не мѣшаетъ ему слыть за славнаго и мужественнаго рыцаря, замѣтилъ Вивальдо.

   - Милостивый государь, сказалъ Донъ-Кихотъ, одна ласточка не дѣлаетъ весны. Къ тому же я знаю, изъ вѣрныхъ источниковъ, что этотъ рыцарь былъ въ тайнѣ влюбленъ, и если онъ любезничалъ со всякой, сколько нибудь нравившейся ему женщиной, то это была природная слабость его, которой онъ не могъ преодолѣть. Тѣмъ не менѣе у него была одна дама, нераздѣльная владычица его сокровеннѣйшихъ помысловъ; и ея покровительству онъ поручалъ себя много и много разъ, но только тайно, потому что это былъ человѣкъ чрезвычайно скрытный.

   - Если странствующему рыцарю, какъ вы говорите, вмѣняется въ обязанность быть влюбленнымъ, то вы сами, вѣроятно, не принадлежите къ числу отступниковъ отъ законовъ вашего братства, сказалъ Вивальдо, и если вы не такъ скрыты, какъ Донъ-Галаоръ, то прошу васъ, отъ себя и отъ имени всего общества, сказать вамъ имя, родину и описать красоту вашей даны. Она, конечно, будетъ гордиться, если весь м³ръ узнаетъ, что она видитъ у ногъ своихъ такого рыцаря, какъ вы.

   - Не знаю, отвѣчалъ съ глубокимъ вздохомъ Донъ-Кихотъ, желаетъ ли моя нѣжная непр³ятельнияца, чтобы весь м³ръ узналъ, что я безъотвѣтный рабъ ее, тѣмъ не менѣе я готовъ исполнить вашу просьбу, и скажу вамъ, что ее зовутъ Дульцинеей, что родомъ она изъ Ламанчской деревни Тобозо, что она на худой счетъ принцесса, такъ какъ она моя дама, и что она олицетворяетъ собою все, чѣмъ фантаз³я поэтовъ надѣляетъ ихъ героинь. Волосы ея, это нити золота, брови подобны радугамъ, чело - елисейскимъ полямъ; ея розовыя щеки, коралловыя губы, солнцу подобные глаза, жемчужные зубы, алебастровая шея, бѣломраморная грудь и прочее, въ этомъ родѣ, ставятъ ее внѣ всякихъ сравнен³й.

   - Но намъ хотѣлось бы узнать ея родословную, сказалъ Вивальдо.

   - Она не происходитъ, отвѣчалъ Донъ-Кихотъ, отъ Курц³евъ, Ка³евъ или Сцип³оновъ древняго, ни отъ Колоны или Урсины средневѣковаго Рима, ни отъ Монкадъ и Реквезенъ Каталонскихъ, ни отъ Ребеллъ и Виллановъ Валенс³анскихъ, ни отъ Палафокса, Нуза, Рокаберти, Корелла, Луна, Алагона, Урреа, Фоца и Гурреа Аррагонскихъ, ни отъ Черды, Манрики, Мендозы и Гусмана Кастильскаго, ни отъ Аленкастро, Пальха и Мензеса Португальскаго; она просто изъ рода Тобозо Ламанчскаго, рода новаго, но предназначеннаго, я въ этомъ нисколько не сомнѣваюсь, дать въ грядущихъ вѣкахъ свое имя славнѣйшимъ фамил³ямъ. И на это я не потерплю возражен³й иначе, какъ подъ услов³емъ, начертаннымъ Зербинымъ у поднож³я трофеевъ Роланда:

  

   Да не дерзнетъ никто рукой къ нимъ прикоснуться,

   Когда не хочетъ онъ съ Роландомъ здѣсь столкнуться.

  

   - Хотя мой родъ и происходитъ отъ Кашопиновъ {Кашопинами назывались въ Испан³и бѣдняки и бродяги, выселявш³еся въ колон³и.} Лоредо, сказалъ Вивальдо, я не дерзну однако сравнивать его съ родомъ Тобозо Ламанчскимъ, о которомъ, правду сказать, я ничего не слышалъ.

   - Это удивительно, замѣтилъ Донъ-Кихотъ.

   Съ большимъ вниман³емъ всѣ слушали этотъ разговоръ, убѣдивш³й даже самихъ пастуховъ, что рыцарь, какъ будто не въ своемъ умѣ. Одинъ Санчо вѣрилъ какъ оракулу всему, что городилъ Донъ-Кихотъ, зная и уважая его, какъ правдиваго и умнаго человѣка, съ самаго дѣтства. Однако-жъ и у него явилось нѣкоторое сомнѣн³е, при описан³и несравненныхъ прелестей Дульцинеи Тобозской, потому что хотя жилъ онъ по сосѣдству съ Тобозо, онъ тѣмъ не менѣе, въ жизнь свою ничего не слышалъ объ этой удивительной принцессѣ. Вскорѣ путешественники наши увидѣли, въ горномъ проходѣ, человѣкъ двадцать пастуховъ, одѣтыхъ въ трауръ и покрытыхъ кипарисными и тисовыми вѣнками. Шестеро изъ нихъ несли носилки, покрытыя зеленью и цвѣтами. Увидя ихъ, одинъ изъ пастуховъ воскликнулъ: "вотъ несутъ тѣло Хризостома; у поднож³я этой самой скалы онъ завѣщалъ похоронить себя." Толпа ускорила шаги и примкнула къ похоронной процесс³и: въ ту минуту, когда носилки опускали уже на землю, и человѣка четыре принялись острыми заступами копать могилу у поднож³я скалы. Путешественники наши, поздоровавшись съ людьми, сопровождавшими тѣло Хризостома, принялись разсматривать носилки, на которыхъ лежалъ покойникъ. На видъ ему было лѣтъ тридцать. Въ самомъ гробѣ онъ сохранилъ еще слѣды своей красоты. На носилкахъ и вокругъ нихъ лежало нѣсколько рукописей и книгъ.

   Всѣ присутствовавш³е хранили глубокое молчан³е, пока одинъ изъ носильщиковъ, обратясь въ Амброз³о, не сказалъ ему: "Ажброз³о! ты, желающ³й точно выполнить завѣщан³е Хризостома, скажи мнѣ, это ли именно мѣсто онъ выбралъ для своей могилы.

   - Это, это самое, отвѣчалъ Амброз³о. Несчастный другъ мой много разъ разсказывалъ мнѣ грустную повѣсть своей любви. Здѣсь, онъ увидѣлъ, впервые, этого врага человѣчества, Марселлу; здѣсь, онъ открылся ей въ своей, столько же пламенной, сколько чистой любви, здѣсь она убила его холоднымъ отказомъ и заставила самоуб³йствомъ превратить безрадостные дни свои. И здѣсь то, въ воспоминан³е столькихъ несчаст³й, онъ пожелалъ быть преданнымъ въ лоно вѣчнаго забвен³я. Обратясь за тѣмъ къ Донъ-Кихоту и окружавшимъ его лицамъ, онъ продолжалъ: это тѣло, на которое вы глядите теперь съ такимъ сострадан³емъ, и которое еще такъ недавно вмѣщало въ себѣ богато одаренную небесами душу, это прахъ Хризостома, славившагося своимъ благородствомъ, умомъ и великодуш³емъ. Гордый безъ надменности, щедрый безъ тщеслав³я, вѣрный и безкорыстный другъ, остроумный, веселый и любезный безъ пошлости и фатовства, онъ былъ первый по своимъ достоинствамъ и не нашелъ себѣ равнаго по своимъ несчаст³ямъ. Онъ любилъ и былъ за то ненавидимъ. Онъ боготворилъ и былъ отверженъ, онъ пытался пробудить чувство въ груди лютаго звѣря, хотѣлъ одушевить безжизненный мраморъ, желалъ быть услышаннымъ въ пустынѣ. И вотъ, въ награду за безграничную любовь свою, онъ убитъ, въ роскошнѣйшую пору своей жизни, рукою той самой женщины, которую онъ хотѣлъ заставить жить вѣчно въ памяти людей. Слова мои я могъ бы подтвердить словами этихъ рукописей, если-бы покойникъ не завѣщалъ мнѣ сжечь ихъ.

   - Это было-бы непростительно съ вашей стороны, замѣтилъ Вивальдо. Справедливость и благоразум³е противятся исполнен³ю воли, несогласной съ здравымъ разсудкомъ. Подумайте: что сказали-бы объ Августѣ, еслибъ онъ выполнилъ предсмертную волю божественнаго мантуанскаго пѣвца? Сослужите-же, Амброз³о, послѣднюю службу вашему другу, и предавъ тѣло его землѣ, спасите отъ забвен³я его труды. Не исполняйте слѣпо того, что проговорило отчаян³е. Напротивъ, спасая эти бумаги, увѣковѣчьте память о жестокости Марселлы, да послужитъ она въ будущемъ предостережен³емъ для тѣхъ, кто устремится по пути, приведшему въ гибели Хризостома. Всѣмъ намъ извѣстна грустная повѣсть его любви; всѣ мы знаемъ, какъ вы уважали покойника, знаемъ причину его безвременной кончины и его послѣднюю волю. Смерть его ясно показываетъ всю силу его страсти, все жестокосерд³е Марселлы и ту бездну, въ которую стремятся люди, послушные голосу отверженной любви. Вчера вечеромъ, узнавши, что на этомъ мѣстѣ собираются хоронить несчастнаго Хризостома, всѣ мы, движимые, столько-же любопытствомъ, сколько участ³емъ къ покойнику, свернули съ дороги и отправились взглянуть на то, о чемъ одинъ лишь бѣглый разсказъ такъ глубоко опечалилъ насъ. Именемъ нашего общаго участ³я къ вашему покойному другу, мы всѣ, а я въ особенности, умоляемъ васъ, Амброз³о, откажитесь отъ своего намѣрен³я сжечь эти рукописи, и позвольте мнѣ взять нѣкоторыя изъ нихъ съ собой. Затѣмъ, не ожидая отвѣта онъ протянулъ руку къ носилкамъ и взялъ оттуда нѣсколько рукописныхъ листовъ.

   - Изъ вѣжливости, я оставляю ихъ у васъ, сказалъ Амброз³о, но прошу не надѣяться, чтобы я сохранилъ въ цѣлости остальные.

   Вивальдо, страшно желавш³й ознакомиться поскорѣе съ попавшими къ нему въ руки тетрадями, развернулъ одну изъ нихъ, содержавшую пѣсню отчаян³я. Услышавъ эти слова, Амброз³о воскликнулъ, обращаясь къ Вивальдо: "это послѣдн³е стихи несчастнаго, и чтобы всѣ присутствующ³е здѣсь узнали до чего довела покойника его безнадежная любовь, прошу васъ, прочтите ихъ въ слухъ; вы успѣете кончить ихъ, прежде чѣмъ покойнику выроютъ могилу.

   - Съ удовольств³емъ, отвѣчалъ Вивальдо, и окруженный тѣсно столпившимися вокругъ него лицами, пришедшими отдать послѣдн³й долгъ Хризостому, онъ звучнымъ и яснымъ голосомъ прочелъ имъ слѣдующ³е стихи:

  

  

   Такъ ты сама, бездушная, желаешь,

   Чтобы изъ устъ въ уста, изъ края въ край,

   Пронесся слухъ о томъ, какъ ты сурова,

   О томъ, какъ ты неумолимо зла.

   Въ груди больной моей тѣснятся муки,

   Бушуетъ адъ, и въ этой пѣснѣ звуки скорби

         Мой голосъ заглушатъ.

  

         Шипѣн³е змѣй, ревъ хищныхъ львовъ и дик³й,

         Въ глухихъ лѣсахъ, волковъ голодныхъ вой,

         Во мглѣ пещеръ чудовищъ гнусныхъ крики,

         И въ часъ ночной унылый крикъ совы;

         Шумъ вѣтра на безбрежномъ океанѣ,

         Предсмертный стонъ сраженнаго быка,

         Зловѣщ³й вороновъ каркъ, горе

         Забытаго голубкой голубка

         И скрежетъ черной преисподней всей,

         Пускай теперь въ единый звукъ сольются

         Въ душѣ моей, и внемля ей, да потрясутся

             Сердца людей.

  

   И не пески серебряные Таго,

   Не оливы Бетиса услышатъ

   Этотъ хаосъ заунывныхъ звуковъ;

   Нѣтъ, онъ раздастся на вершинахъ скалъ

   И въ глубинахъ неизмѣримыхъ безднъ;

   Иль въ сумрачныхъ краяхъ, лишенныхъ солнца,

   Иль средь чудовищъ Нила ядовитыхъ,

   Въ пустыняхъ безотрадныхъ и нѣмыхъ.

   Но между тѣмъ, какъ глухо раздаваясь,

   Моихъ проклят³й эхо - тамъ разскажетъ

   И про тяжелыя мои страданья

   И про твою жестокость, эти звуки,

   Распространясь по всѣмъ концамъ вселенной

         Наполнятъ м³ръ.

  

         Презрѣнье убиваетъ, подозрѣнье

         Любое истощитъ терпѣнье, - ревность

         Разитъ насъ ядовитымъ остр³емъ;

         Въ разлукѣ гаснетъ жизнь, и передъ страхомъ

         Забвенья меркнетъ всякая надежда,

         Но, о неслыханное диво! я

         Живу, - живу томимый ревностью,

         Разлукой, подозрѣньемъ и забвеньемъ.

         Въ снѣдающемъ меня .огнѣ - мой взоръ

         Напрасно бъ сталъ искать луча надежды,

         Да я и не хочу его, напротивъ,

         (Чтобъ въ море бѣдъ всецѣло погрузиться)

             Клянуся вѣчно убѣгать его.

  

   Страшиться и надѣяться возможно-ль

   Въ одно и тоже время? Лучъ надежды -

   Какъ уловить подъ вѣчнымъ гнетомъ страха?

   И мнѣ ли, мнѣ ль не ревновать? когда

   Боль ранъ души моей мнѣ неустанно

   О ревности лишь говоритъ. И кто

   Молчалъ-бы, горькимъ опытомъ узнавши,

   Что не напрасно онъ подозрѣвалъ,

   Что грозный призракъ въ правду обратился

   И правда обратилась въ ложь. О, ревность,

   Палачъ любви! Тяжелыя оковы

   Твои на эти руки наложи!

   Презрѣнье! задуши меня!... но горе

   О вашей силѣ заставляетъ насъ,

         Увы! позабывать.

  

         И вотъ умираю наконецъ,

         И чтобъ не зрѣть ни въ будущемъ, ни нынѣ,

         Во вѣки радостнаго ничего,

         Умру я съ той же мыслью, какъ и жилъ.

         Скажу, что весело любить на свѣтѣ,

         Что рабъ любви свободнѣй въ м³рѣ всѣхъ.

         Что та, которая меня сгубила,

         Душой прекрасна также какъ и тѣломъ;

         Что въ смерти я моей виновенъ самъ,

         И что лишь зломъ своимъ любовь мила намъ.

         О, эти мысли пусть убьютъ меня

         Скорѣй, и вѣтры прахъ развѣютъ мой;

         И эту душу примутъ пусть безъ лавровъ,

             Безъ пальмъ на память вѣчную.

  

   И ты, изъ-за кого я погибаю,

   Изъ-за кого я проклялъ эту жизнь;

   Пусть небо глазъ твоихъ не омрачится

   При вѣсти о моей кончинѣ, - нѣтъ!

   Я не хочу награды никакой,

   За то, что отдаю - тебѣ я жизнь мою.

   . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

  

         Ударилъ часъ, и жаждою томимый

         Явись изъ мрачныхъ безднъ твоихъ Танталъ!

         И съ тяжестью скалы своей Сизифъ!

         Пусть прилетаетъ коршунъ Прометея,

         И колесуемый да пр³йдетъ Икс³онъ.

         Пусть пятьдесятъ сестеръ не прекращаютъ

         Своихъ во вѣки нескончаемыхъ

         Работъ и муки ихъ тяжелыя,

         Пусть въ это сердце перельютъ онѣ;

         И тихо пусть поютъ надъ этимъ трупомъ,

         Коль можно пѣть лишь надъ самоуб³йцей,

         Которому откажутъ въ саванѣ

         Святомъ; и ада трехголовый стражъ,

         И тысячи другихъ чудовищъ гнусныхъ,

         Пусть съ скорбнымъ этимъ хоромъ голосъ свой

         Сольютъ; вотъ наиболѣе приличный

             Мнѣ погребальный гимнъ.

  

   О пѣснь отчаянья! Когда на свѣтѣ

   Не будетъ ужъ меня, ты скорбно не звучи;

   Напротивъ, такъ какъ счаст³е ея

   Питается несчаст³емъ моимъ,

   То даже пусть и изъ моей могилы

   Отчаянья не раздается звукъ.

  

   Стихи найдены были не дурнвми, только Вивальдо казалось, что высказываемыя въ нихъ подозрѣн³я не подтверждали слуховъ, ходившихъ о добродѣтели Марселы.

   - Чтобы разсѣять ваши сомнѣн³я, отвѣчалъ Амброз³о, знавш³й самыя задушевныя тайны своего друга, я долженъ сказать вамъ, что Хризостомъ, сочиняя эти стихи жилъ вдали отъ своей возлюбленной, желая испытать, не произведетъ-ли на него разлука свое обычное дѣйств³е; и такъ какъ нѣтъ подозрѣн³я, которое-бы не закралось въ душу влюбленнаго и не томило его вдали отъ любимой имъ женщины, поэтому не удивительно, если Хризостомъ терзался всѣми муками самой неосновательной ревности. Всѣ его упреки не могутъ однако накинуть ни малѣйшей тѣни на добрую славу Марселлы. Всяк³й, знающ³й эту женщину, упрекнетъ ее въ жестокосерд³и и холодности, но сама зависть не обвинитъ ее въ какомъ нибудь поступкѣ, пятнающемъ ея дѣвичью честь. Вивальдо собирался прочесть еще одинъ листъ, спасенный отъ огня, когда взоръ его остановился на чудномъ видѣн³и, внезапно поразившемъ взоры всѣхъ, пришедшихъ воздать послѣдн³й долгъ Хризостому. Это была Марселла. Прекраснѣе того, что говорила о ней молва, она показалась на вершинѣ скалы, у поднож³я которой лежало тѣло злополучнаго любовника. Тѣ, которымъ доселѣ не приходилось видѣть этой женщины, пораженные ея красотой, глядѣли на нее въ нѣмомъ изумлен³и; да и тѣ, которые видали ея уже, были одинаково удивлены и очарованы при ея появлен³и. Увидѣвъ ее, Амброз³о съ негодован³емъ закричалъ: "чудовище! что тебѣ нужно здѣсь? змѣя, отравляющая взорами своими людей. Зачѣмъ ты приползла сюда? быть можетъ,