Сервантес Мигель Де - Дон-Кихот Ламанчский (Часть первая)

123;жалъ отъ нее въ эту роковую минуту? къ чему не закричалъ: Лусинда, Лусинда, подумай о томъ, что ты дѣлаешь! вспомни, что ты мнѣ должна! что ты моя, и не можешь быть больше ничьей; что произнося роковое да, ты произносишь мой смертный приговоръ. И ты, измѣнникъ донъ-Фернандъ, укравш³й жизнь мою и мое достоян³е, чего тебѣ нужно? чего ты хочешь? Иль ты не видишь, что ты не можешь исполнить христ³ански твоихъ желан³й, потому что Лусинда моя жена, а я ея мужъ. Несчастный безумецъ! Теперь, вдали отъ измѣнника, я сознаю, что долженъ былъ дѣлать и чего, однако, не сдѣлалъ; теперь, допустивъ ограбить себя, я тщетно проклинаю грабителя, которому я могъ бы отмстить, если бы у меня хватило тогда столько рѣшимости убить его, сколько теперь - проклинать. Но если я былъ малодушенъ, то въ наказан³е за это, я и долженъ умирать обезчещеннымъ, раскаявающимся, безумнымъ. - Священнику долго пришлось ждать отвѣта Лусинды, и когда я ожидалъ, что она хватится за спрятанный у сердца ея кинжалъ, чтобы остаться вѣрной своему слову, или откроетъ всю правду и вспомнитъ обо мнѣ, вмѣсто того я услышалъ слабый и дрожащ³й голосъ, произнесш³й: да, я желаю. Донъ-Фернандъ сказалъ то же самое, надѣлъ ей на руку обручальное кольцо, и стали они съ этой минуты связаны узами неразрывными. Мужъ подошелъ поцаловать жену, но она, схватившись за сердце, упала безъ чувствъ на руки своей матери.

   Теперь мнѣ остается сказать, что дѣлалось со иной тогда, какъ въ роковомъ да погреблись мои надежды, обнаружилась измѣна Лусинды и невозможность возвратить когда-нибудь то, что въ эту минуту я терялъ безвозвратно.

   Я чувствовалъ, что я отверженъ небомъ и землей, потому что для стенан³й моихъ не хватило воздуха, для моихъ слезъ - воды, и только огонь прожигалъ меня насквозь, воспламеняя сердце злобой и ревностью. Обморокъ Лусинды встревожилъ все общество, и мать, расшнуровавъ ее, чтобы облегчить дыхан³е, открыла на груди ея запечатанное письмо, которое донъ-Фернандъ выхватилъ у нее изъ рукъ и принялся читать при свѣтѣ нагорѣвшихъ восковыхъ свѣчей. Прочитавъ его, онъ упалъ на стулъ, и не обращая вниман³я за старан³я родныхъ привести въ чувство его жену, сидѣлъ въ глубокой задумчивости, опустивъ голову на руки. Я же воспользовавшись всеобщей тревогой, рѣшился уйти изъ этого дома, но нескрываась, и въ случаѣ чего, готовый на таковое дѣло, которое открыло бы всему свѣту, какое ужасное, но справедливое негодован³е поды"ало мстящую руку мою на измѣнника и, быть можетъ, даже, на измѣнницу, лежавшую въ эту минуту безъ чувствъ. Но злой ген³й мой, лишивш³й меня теперь всякаго разсудка, оставилъ мнѣ въ ту минуту слишкомъ много его, - сберегая меня, безъ сомнѣн³я, для худшихъ золъ, если только могутъ быть худш³я. Покидая спокойно величайшихъ враговъ моихъ, которымъ я могъ такъ легко отмстить, потому что никто не думалъ тогда обо мнѣ; я рѣшился вмѣсто ихъ отмстить самому себѣ, и на свою голову обрушить то, зло, которое я долженъ былъ призвать на голову другого. И поразилъ я себя сильнѣе, чѣмъ поразилъ бы своихъ палачей, убивъ ихъ въ ту минуту; потому что кара, поражающая насъ быстро и неожиданно, скоро прекращаетъ свое дѣйств³е, между тѣмъ какъ страдан³е продолжительное отравляетъ медленнымъ ядомъ и ежеминутно поражаетъ, не убивая насъ. Я убѣжалъ изъ этого дома и отправился въ тому человѣку, который далъ мнѣ своего мула. Я велѣлъ опять осѣдлать его, и не простясь ни съ кѣмъ, покинулъ городъ, на который, какъ Лотъ, не смѣлъ оглянуться. Когда я увидѣлъ себя одного среди чистаго поля - въ темнотѣ ночной, какъ бы побуждаемый царствовавшей вокругъ меня мертвой тишиной, излить передъ собою горе свое и разразиться въ проклят³яхъ, которыхъ никто не могъ слышать, я далъ волю своему негодован³ю и призывалъ проклят³е неба на голову Лусинды и Фернанда, въ отмщен³е за нанесенный мнѣ ударъ. Въ особенности проклиналъ я Лусинду, называя ее измѣнницей, клятвопреступницей, и, что хуже всего, продажной и корыстной; потому что ее ослѣпило только богатство моего соперника, и въ немъ она предпочла того, на кого судьба щедрѣе посыпала свои золотые дары. Но въ порывѣ проклят³й я находилъ предлоги и оправдывать ее. Что удивительнаго, думалъ я, если молодая дѣвушка, и воспитанная вдали отъ свѣта, привыкшая ни въ чемъ не ослушаться воли родителей, уступила ихъ желан³ю, когда они указали ей молодаго, блестящаго, богатаго и прекраснаго жениха; отказавши ему она могла бы заставить думать родныхъ своихъ, что она сошла съума, или отдала сердце свое другому, что такъ сильно повредило бы ей. Но голосъ гнѣва заглушалъ голосъ примирен³я и нашептывалъ мнѣ: за чѣмъ же не сказала она, что я мужъ ея? вѣдь это былъ не такой выборъ, который не заслуживалъ никакого извинен³я, потому что пока не явился Фернандъ, родные не могли желать для нее лучшей парт³и, чѣмъ я. И развѣ не могла она, прежде чѣмъ рѣшиться на этотъ ужасный, роковой шагъ, прежде чѣмъ отдать другому руку, объявить, что эта рука принадлежитъ уже не ей, и я бы подтвердилъ ея слова; я бы подтвердилъ все, что сказала бы она тогда. Но я увѣрился наконецъ, что недостатокъ любви и жажда тщеслав³я заставили ее позабыть объ обѣщан³яхъ, которыми она такъ долго лелѣяла меня, я обмануть мою любовь и вѣрность. Волнуемый этими мыслями, я ѣхалъ всю ночь, и на зарѣ достигъ этихъ горъ - цѣли моихъ стремлен³й. Трое сутокъ ѣхалъ я потомъ все впередъ и впередъ, не придерживаясь никакого опредѣленнаго пути. Наконецъ я очутился на какомъ то лугу, положен³я котораго я не вспомню теперь, и просилъ встрѣченныхъ мною пастуховъ, указать мнѣ самое суровое и пустынное мѣсто этихъ горъ. Они указали мнѣ на это, гдѣ я и скрылся, намѣреваясь окончить здѣсь свою жизнь. Здѣсь же палъ мой мулъ, погибш³й отъ голода и усталости, или желая, быть можетъ, скорѣе освободиться отъ той безполезной ноши, которую онъ донесъ до этой дикой пустыни. И я остался одинъ, изнеможенный и усталый, не отыскивая, и не желая искать никого, кто бы спасъ меня. Не знаю сколько времени пробылъ я въ этомъ положен³и, но когда я очнулся, не чувствуя между прочимъ прежняго голода, то увидѣлъ возлѣ себя нѣсколькихъ пастуховъ, которые вѣроятно накормили меня. Они разсказали мнѣ, какъ они меня нашли, какъ я наговорилъ имъ столько странностей и безсмыслицы, что они сочли меня полуумнымъ. Увы! я самъ сталъ чувствовать, что разсудокъ мой по временамъ омрачается; что потрясенный - онъ слабѣетъ, что порой я безумствую, рву на себѣ платье, громко говорю въ этой пустынѣ, проклиная злосчастную звѣзду мою, и нашептывая все еще милое мнѣ имя моего врага. Въ эти минуты я желаю испустить духъ мой вмѣстѣ съ моимъ вздохомъ. И когда послѣ этого я прихожу въ себя, то чувствую такое изнеможен³е, что едва держусь на ногахъ. Я избралъ жилищемъ своимъ широкое дупло одного дерева, способное укрыть мое страдающее тѣло. Пастухи, бродящ³е въ этихъ горахъ съ своими стадами, движимые жалостью, приносятъ мнѣ пищу, помѣщая гдѣ-нибудь такъ, чтобы я могъ ее найти; потому что даже въ минуты моихъ болѣзненныхъ припадковъ тѣло требуетъ своего, и природный инстинктъ заставляетъ меня искать куска, которымъ я бы могъ утолить голодъ. Иногда, какъ говорятъ мнѣ эти самые пастухи, заставая меня спокойнымъ, я прячусь, нападаю на нихъ изъ-засады, и отбираю силою ту самую пищу, которую они предлагаютъ мнѣ добровольно. Такъ влачу я здѣсь мою презрѣнную жизнь, ожидая минуты, въ которую призоветъ меня Господь въ м³ръ иной, или отыметъ у меня всякую память, и меня не станетъ болѣе тревожить воспоминан³е о прелести и измѣнѣ Лусинды, и объ оскорблен³и, нанесенномъ мнѣ Фернандомъ. Если онъ явитъ мнѣ эту милость, не отымая жизни, тогда, быть можетъ, разсудокъ возвратится во мнѣ; если же нѣтъ, въ такомъ случаѣ, мнѣ остается только молить Господа помиловать мою душу, потому что я не чувствую уже ни мужества, ни силы исторгнуть это тѣло изъ тѣхъ страдан³й, на которыя я самъ осудилъ его. Вотъ, господа, горькая повѣсть моихъ несчаст³й. Окажите мнѣ, можно ли было разсказать ее съ меньшимъ горемъ и пробудить въ душѣ своей меньше сожалѣн³й? въ особенности же не трудитесь убѣждать меня вашими совѣтами, предлагая мнѣ то, на что укажетъ умъ вашъ, какъ на лекарство отъ моихъ страдан³й. Помощь ваша принесетъ мнѣ столько же пользы, какъ больному лекарство, котораго онъ не принимаетъ. Я не ищу здоровья безъ Лусинды, и если она не можетъ быть моего, если она отдалась другому, то я съ своей стороны, всецѣло, отдаюсь несчаст³ю, имѣвши возможность принадлежать счаст³ю. Своей измѣной она хотѣла погубить меня; пусть же погибая я выполню ея желан³е. И пусть говорятъ отнынѣ, что только для меня не нашлось того, въ чемъ находятъ еще облегчен³е всѣ страдальцы, которыхъ послѣднимъ утѣшен³емъ становится наконецъ самая невозможность быть утѣшенными. Я же напротивъ сознаю, и сознавая страдаю, что муки мои не прекратятся съ жизнью, и я унесу ихъ съ собой въ загробный м³ръ."

   Этимъ окончилъ Карден³о длинный и грустный разсказъ своей жизни; и въ ту минуту, когда священникъ собирался проговорить ему что-то въ утѣшен³е, слухъ его пораженъ быхъ голосомъ, привлекшимъ общее вниман³е. Здѣсь однако мудрый историкъ Сидъ-Гамедъ-Бененгели оканчиваетъ главу и о послѣдующемъ разсказываетъ дальше.

  

  

   Счастливо, трижды счастливо было время, когда дѣйствовалъ въ м³рѣ безстрашный Донъ-Кихотъ Ламанчск³й. Благородной рѣшимости его воскресить умершее сослов³е странствующихъ рыцарей, мы обязаны тѣмъ, что въ настоящее время, столь бѣдное весел³емъ, наслаждаемся не только чтен³емъ невымышленнаго разсказа о достославныхъ подвигахъ его, но и о многихъ другихъ эпизодическихъ событ³яхъ, не менѣе правдивыхъ и интересныхъ, какъ и похожден³я многославнаго Ламанчскаго витязя. Разматывая нити нашей истор³и, мы узнаемъ, что въ ту минуту, когда священникъ собирался утѣшать Карден³о, слухъ его былъ внезапно пораженъ этими грустными словами: "о, Боже мой, неужели я нашла наконецъ мѣсто, которому суждено скрыть это тяготящее меня тѣло. Да, я кажется нашла его, если только и здѣсь судьба не лишитъ меня того уединен³я, которое мнѣ сулятъ эти пустынныя горы. Увы! эти кустарники и скалы, эти уединенныя мѣста, гдѣ я свободно могу излить душу свою передъ всевидящимъ небомъ, на сколько они станутъ мнѣ милѣе людей, среди которыхъ не найдешь никого, кто бы исцѣлилъ твое горе, облегчилъ твою грусть." Такъ какъ друзьямъ нашимъ казалось, что вопли эти раздаются гдѣ-то не вдалекѣ, поэтому они тотчасъ же пошли отыскивать несчастнаго, плакавшагося на свою судьбу. Не успѣли они сдѣлать и двадцати шаговъ, какъ увидѣли подъ ясенью, у подошвы скалы, молодаго мальчика, одѣтаго по-крестьянски; лица его они не могли, впрочемъ, разглядѣть, потому что онъ стоялъ наклонившись, обмывая ноги свои въ протекавшемъ вблизи его ручьѣ. Неслышно подошли они къ несчастному юношѣ, занятому полоскан³емъ въ водѣ своихъ ногъ, походившихъ на два куска бѣлаго камня, смѣшаннаго съ другими камешками, лежавшими на днѣ ручья. Красота и бѣлизна ихъ не могла не удивить нашихъ друзей; ноги эти повидимому, вовсе не были созданы мѣсить землю позади повозки съ волами, какъ это можно было предположить, судя во обуви незнакомца. Видя, что ихъ не замѣчаютъ, священникъ далъ знакъ своимъ товарищамъ притаиться за скалами, и оттуда они съ жаднымъ любопытствомъ слѣдили за интереснымъ незнакомцемъ, на которомъ надѣто было что-то въ родѣ блузы, перехваченной плотнымъ бѣлымъ поясомъ, черные суконные штаны и такая же фуражка безъ козырька. Штаны его, приподнятые выше колѣнъ, открывали ноги, казавш³яся сдѣланными изъ бѣлаго мрамора. Покончивъ съ мытьемъ своихъ чуднымъ ногъ, онъ досталъ изъ подъ фуражки вмѣсто полотенца платокъ, и встряхнувъ волосами, открылъ свое лицо. Въ эту минуту, всѣ были поражены несравненной красотой юноши, и самъ Карден³о тихо сказалъ священнику: "такъ какъ это не Лусинда, то это должно быть какое то не земное существо." Прекрасный мальчикъ снялъ фуражку, и качая головой, колыхалъ прядями такихъ прекрасныхъ волосъ, что имъ смѣло могло позавидовать само солнце. Тутъ нашимъ друзьямъ стало ясно, что передъ ними находился не мальчикъ, а женщина, прекраснѣе которой не видѣли ни два друга Донъ-Кихота, да не видѣлъ бы и самъ Карден³о, еслибъ онъ не зналъ Лусинды. Онъ увѣрялъ, по крайней мѣрѣ, что съ красотой Лусинды могла соперничествовать только красота этой женщины, стоявшей теперь передъ нимъ. Длинные, русые локоны не только покрывали ея плечи, но можно сказать, совершенно скрывали ее въ своихъ густыхъ, роскошныхъ волнахъ, и изъ всего тѣла ея видны были только ноги. Прелестные пальчики ея служили ей гребнемъ, которымъ расчесывала въ эту минуту свои волосы; и если ноги ея казались въ водѣ двумя бѣлыми камнями, то теперь руки уподоблялись двумъ снѣжнымъ комамъ, мелькавшимъ въ волнахъ ея волосъ. Все это не могло не усилить любопытства и удивлен³я нашихъ путешественниковъ, рѣшившихся покинуть свою засаду. Заслышавъ раздавш³йся при этомъ движен³и шумъ, прекрасная дѣвушка повернула голову, отводя руками волосы, густыми прядями падавш³я на лицо ей, и замѣтивъ трехъ незнакомцевъ, схватила узелокъ съ платьемъ, и вся испуганная, пустилась бѣжать безъ оглядки. Но нѣжныя ноги ея не могли долго выносить острыхъ каменьевъ, покрывавшихъ дорогу; сдѣлавъ шага четыре, онѣ отказались служить ей, и несчастная дѣвушка упала на землю. Друзья наши кинулись къ ней на помощь и священникъ поспѣшилъ сказать ей: "сударыня, это бы вы ни были, не пугайтесь насъ, потому что мы не имѣемъ другихъ намѣрен³й, кромѣ желан³я услужить вамъ чѣмъ можемъ. Не возобновляйте вашихъ попытокъ бѣжать, этого не позволятъ вамъ ни мы, ни ваши ноги." Взволнованная и смущенная красавица онѣмѣла и какъ вкопанная стояла на мѣстѣ. Священникъ, взявъ ее за руку, продолжалъ: "ваши волосы, сударыни, открыли намъ то, что вы пытаетесь скрыть вашимъ платьемъ. Намъ стало ясно, что не мимолетный капризъ увлекъ васъ, покрытую этой недостойной васъ обувью, въ глубину пустыни, гдѣ, счастливые тѣмъ, что нашли васъ, мы готовы служить вамъ нашими совѣтами, если не можемъ найти для васъ лекарства. Прелестная дѣвушка, пока теплится еще въ груди нашей жизнь, до тѣхъ поръ нѣтъ въ м³рѣ зла, которое бы могло дойти до того, чтобы человѣку позволено было пренебрегать совѣтами, подаваемыми ему отъ искренняго сердца. Успокойтесь же, моя чудесная дама, или чудесный господинъ, или то, чѣмъ вамъ угодно казаться; забудьте смятен³е, овладѣвшее вами при видѣ насъ, и разскажите откровенно все, что лежитъ у васъ на душѣ. Будьте увѣрены, что во всѣхъ насъ вмѣстѣ, и въ каждомъ порознь, вы найдете готовность облегчить всѣмъ, чѣмъ мы можемъ, ваши страдан³я.

   Въ нѣмомъ изумлен³и, какъ очарованная, стояла и слушала его переряженная красавица, глядя на него тѣмъ удивленнымъ взоромъ, какимъ глядитъ молодой крестьянинъ, которому неожиданно показали рѣдкую, никогда не виданную имъ вещь. Наконецъ она прервала священника, продолжавшаго отъ искренняго сердца предлагать ей свои услуги. "Если эти пустынныя горы", сказала она, "не укрыли меня отъ постороннихъ взоровъ, если раскинувш³еся волосы мои выдали меня, то напрасно стала бы я теперь притворятся и говорить то, чему повѣрили бы только изъ вѣжливости. Благодарю васъ, господа, за ваше вниман³е", продолжала она, "оно заставляетъ меня сказать вамъ все, что вы желаете. Признаться я боюсь, что повѣсть моихъ несчаст³й произведетъ на васъ тяжелое впечатлѣн³е, потому что для меня вы не найдете ни леварствъ, ни утѣшен³е. Но, чтобы молодая, переодѣтая и бродящая въ этихъ горахъ женщина не могла возбудить въ васъ какого-нибудь подозрѣн³я, я готова разсказать вамъ то, о чемъ желала умолчать." Молодая красавица проговорила эти слова не переводя дыхан³я, такъ мило и такимъ мелодичнымъ голосомъ, что прелесть ума ея очаровала нашихъ друзей столько же, какъ и прелесть ея лица. Они еще разъ обратились къ ней съ предложен³емъ услугъ и настоятельно просили поторопиться разсказать имъ то, что она обѣщала. Не заставляя себя долго упрашивать, бѣдная дѣвушка поправила обувь, подобрала волосы, сѣла на большой камень, вокругъ котораго помѣстились трое слушателей ея, и сдѣлавъ нѣкоторое усил³е удержать слезы, готовыя брызнуть у нее изъ глазъ, свѣжимъ, звонкимъ голосомъ, такъ начала грустный разсказъ свой:

   Въ сосѣдней съ нами Андадуз³и есть маленьк³й городокъ, давш³й имя свое одному герцогу, принадлежащему въ высокому сослов³ю испанскихъ градовъ. У этого герцога двое сыновей: старш³й, наслѣдникъ его имѣн³я, повидимому будетъ и наслѣдникомъ высокихъ качествъ его, что же касается младшаго, то, право, я не знаю, что наслѣдуетъ онъ, если не лукавство Ганелона и измѣну Велидо {Рыцарь Велидо умертвилъ, въ концѣ XI столѣт³я, короля Санчо II.}. Родители мои живутъ на землѣ этого гранда. Они не знатнаго рода, но обладаютъ такого рода знатностью и богатствомъ, что если бы дары природы цѣнились на равнѣ съ деньгами и другими земными сокровищами, то врядъ ли они могли желать чего-нибудь большаго, и мнѣ, конечно, не грозила бы та бездна, на краю которой я теперь стою; вся бѣда моя въ томъ, что я не знатная дѣвушка. Правда, краснѣть за родословную родителей моихъ мнѣ не приходится, но нее же она не такова, чтобы я не могла припясать ей постигшаго меня несчаст³я. Родные мои простые земледѣльцы, но чистой испанской крови; къ тому же состоян³е и положен³е ихъ таковы, что они мало-по-малу пр³обрѣли зван³е гидальго и даже дворянство. Но величайшимъ сокровищемъ, счаст³емъ и гордостью своей, они считали меня. Меня, единственную наслѣдницу свою, они лелѣяли, какъ рѣдко это лелѣялъ свое дитя. Я была зеркаломъ, въ которомъ они любовались собой, поддержка и радость ихъ старости, единый предметъ ихъ помысловъ и цѣль ихъ стремлен³й, съ которыми моя согласовались вполнѣ. Этимъ я платила моимъ добрымъ родителямъ за любовь ихъ ко мнѣ. Распоряжаясь ихъ сердцемъ, я распоряжалась я ихъ богатствомъ. Я нанимала и отпускала слугъ, вела счеты по хозяйству, распоряжалась стадами, птицей, виноградниками, словомъ всѣмъ имѣн³емъ моего отца. Все это исполняла я съ такою заботливостью, съ такимъ наслажден³емъ, что словами его не передать. Кончивъ занят³я по хозяйству, отдавъ нужныя приказан³я поденьщикамъ, рабочимъ, слугамъ, я посвящала остатокъ дня шитью, вышиванью, иногда пряла, или читала какую-нибудь книгу, или наконецъ играла на арфѣ, узнавши какой чудесный отдыхъ доставляетъ намъ музыка. Такъ то жила я подъ кровомъ родимаго дома, и если я распространилась больше, чѣмъ, быть можетъ слѣдовало, то это вовсе не для того, чтобы похвастать моимъ богатствомъ, но чтобы вы увидѣли: по моей ли винѣ отказалась я отъ роскоши, окружавшей меня дома и очутилась въ этомъ жалкомъ положен³и. Напрасно, однако, проводила я почти все время за работой; напрасно жила какъ затворница въ четырехъ стѣнахъ монастыря, никѣмъ не видимая, какъ воображала себѣ, кромѣ своихъ домашнихъ, потому что даже, по праздникамъ, въ церковь я ходила очень рано въ сопровожден³и матери и нашихъ служанокъ, закрытая такъ хорошо вуалью, что глаза мои видѣли только тотъ небольшой клочьевъ земли, на который я ступала ногой. Однако глаза любви, или вѣрнѣе, праздности, болѣе проницательные, чѣмъ глаза рыси, погубили меня. донъ-Фернандъ, второй сынъ герцога замѣтилъ и рѣшился преслѣдовать меня своею любовью.

   Когда произнесено было имя Фернанда, Карден³о мгновенно измѣнился въ лицѣ и принялся стонать съ такими болѣзненными припадками, что священникъ и цирюльникъ, взглянувъ на него, стали подозрѣвать, не нашелъ-ли на него одинъ изъ тѣхъ припадковъ изступлен³я, которымъ онъ былъ подверженъ. Но Карден³о только дрожалъ и покрывался крупными каплями пота, не двигаясь съ мѣста, и не сводя глазъ съ очаровательной дѣвушки; онъ догадывался, кто она такая. Не обращая никакого вниман³я на него, Доротея простодушно продолжала свой разсказъ. "Увидѣвъ меня, этотъ человѣкъ почувствовалъ во мнѣ самую пламенную страсть, и, правду сказать, онъ имѣлъ случай подтвердить дѣломъ свои слова. Но, чтобы поскорѣе кончить этотъ невеселый разсказъ, умолчу о томъ, въ какимъ уловкамъ прибѣгалъ онъ, чтобы сказать мнѣ про свою любовь. Онъ подкупалъ вашу прислугу, дѣлалъ множество подарковъ моимъ родителямъ, устраивалъ на нашей улицѣ безпрерывныя празднества и ночными серенадами своими не давалъ никому покоя. Онъ доставлялъ мнѣ, невѣдомыми для меня путями, тысячи любовныхъ записокъ, содержавшихъ менѣе буквъ, чѣмъ клятвъ и обѣщан³й. Все это только раздражало и отталкивало меня отъ него, какъ отъ моего смертельнаго врага. И это вовсе не потому, чтобы я не видѣла всѣхъ его достоинствъ и считала оскорбительной для себя его любовь; напротивъ того, я не знаю почему, но только мнѣ нравилось, что за мной ухаживаетъ такой блестящ³й молодой человѣкъ, какъ донъ-Фернандъ, и я читала, далеко не безъ удовольств³я, тѣ похвалы, которыя встрѣчала въ его запискахъ. Что дѣлать? намъ, женщинамъ, какъ бы мы ни были дурны собой, все-таки льститъ это, когда насъ называютъ хорошенькими. Но мое собственное достоинство и совѣты моихъ родныхъ, скоро и легко догадавшихся о видахъ, как³е имѣлъ на меня донъ-Фернандъ, - не старавш³йся, какъ кажется, особенно скрывать ихъ,- дѣлали меня глухою къ клятвамъ и просьбамъ его. Родные моя не переставали повторять мнѣ, что ихъ счаст³е, спокойств³е и честь покоятся на моемъ добромъ имени, что мнѣ стоитъ только измѣрить разстоян³е, отдѣляющее меня отъ донъ-Фернанда, дабы убѣдиться, что виды его, хотя онъ и увѣрялъ въ противномъ, были не совсѣмъ чисты. Они говорили, что если-бы я рѣшительно принудила его прекратить свое неотвязчивое преслѣдован³е, то они готовы были-бы сейчасъ-же обвѣнчать меня съ кѣмъ мнѣ угодно, не разбирая того, будетъ-ли этотъ женихъ изъ нашего города или изъ чужаго. Сдѣлать имъ это было не трудно при ихъ состоян³и и той молвѣ, которая ходила о моемъ богатствѣ и красотѣ. Все это укрѣпляло меня въ моемъ рѣшен³и не отвѣчать донъ-Фернанду ни одного слова, не подать ему и тѣни надежды, чтобы я когда бы то ни было отвѣтила на его страсть. Но все это только воспламеняло его любовь, или вѣрнѣе сказать его похоть, это слово дѣйствительно лучше всего характеризуетъ ту мнимую любовь, которою онъ не переставалъ преслѣдовать меня, потому что будь эта любовь истинная, то вамъ-бы не видѣть меня здѣсь въ эту минуту. Наконецъ онъ какъ то узналъ, что родители мои собираются поскорѣе выдать меня замужъ, и этимъ отнять у него всякую надежду обладать мною когда-бы то ни было, а вмѣстѣ съ тѣмъ доставить мнѣ противъ него надежную защиту. Эта новость, или, быть можетъ, явившееся у него подозрѣн³е въ возможность чего-нибудь подобнаго, заставило его сдѣлать то, что я вамъ сейчасъ разскажу.

   Однажды ночью, оставшись одна въ спальнѣ съ моею горничною, заперевъ хорошо всѣ двери изъ предосторожности, чтобы непреднамѣренная съ моей стороны небрежность не подала повода къ какимъ-нибудь сплетнямъ, я вдругъ.... но вообразите мой ужасъ и мое удивлен³е, когда я очутилась лицомъ къ лицу съ донъ-Фернандомъ. Одинъ Богъ знаетъ, какъ онъ пробрался въ мою комнату, не смотря на всѣ принятыя мною предосторожности. На минуту я ослѣпла и онѣмѣла отъ изумлен³я и негодован³я; и если-бы я даже захотѣла кричать, то кажется не успѣла-бы, потому что, въ ту же минуту, обнявъ меня своими руками - отъ испуга и волнен³я я рѣшительно не могла защищаться - онъ разсыпался передо мною въ такихъ клятвахъ и увѣрен³яхъ, что теперь мнѣ только остается удивляться той непобѣдимой силѣ, съ какою ложь можетъ заставить вѣрить себѣ. Къ тому-же, онъ подкрѣплялъ слова свои слезами, а свои обѣщан³я вздохами. Бѣдная, неопытная, никѣмъ не поддержанная дѣвушка, я сама не знаю, какъ начала мало-по-малу вѣрить всему, что говорилъ этотъ обманщикъ; я до сихъ поръ удивляюсь, какъ онъ быстро увлекъ меня, хотя я и не позволила себѣ сначала ничего больше, кромѣ простаго сострадан³я къ его горю и притворнымъ слезамъ. Оправившись отъ перваго испуга, я сказала ему смѣлѣе, чѣмъ ожидала: еслибъ разъяренный левъ держалъ меня въ эту минуту въ своихъ ногтяхъ, совершенно также, какъ держите вы меня теперь въ своихъ рукахъ, и если-бы освободиться изъ нихъ я могла не иначе, какъ пожертвовавъ моею дѣвственностью, то увѣряю васъ, это было-бы для меня также трудно, какъ уничтожить во времени то, что въ немъ совершилось. И если тѣло мое въ вашихъ рукахъ, то душа моя остается въ моихъ, послушная только голосу моей совѣсти, которая, какъ вы увидите, слишкомъ расходится съ вашею, если только ни рѣшитесь прибѣгнуть къ насил³ю. Я въ вашихъ рукахъ, но я еще не ваша рабыня, и ваше высокое происхожден³е не есть ваше право позорить скромное мое; потому что у меня, простой дѣвушки, можетъ быть столько-же чувства собственнаго достоинства, какъ и у васъ. Ваша знатность, ваше богатство для меня ничто; слова ваши не могутъ обмануть меня, а ваши слезы разнѣжить. Но если-бы родители мои, хотя и противъ моей воли, указали мнѣ на васъ, какъ на моего будущаго мужа, то если-бы это не набросило тѣни на мое доброе имя, я безмолвно, позорясь ихъ волѣ, оставалась-бы вѣрна ей всю мою жизнь, и добровольно отдала-бы вамъ то, что теперь вы хотите отнять у меня силой. Клянусь вамъ, сердце мое будетъ принадлежать только моему мужу.

   "О, если только за этимъ дѣло стало, воскликнулъ безчестный соблазнитель, то вотъ - моя рука; бери ее! она твоя, божественная Доротея! (такъ звали несчастную героиню разсказа) я твой супругъ, и въ свидѣтели супружеской клятвы моей призываю небо, отъ котораго ничто не скрыто, и этотъ образъ Пречистой Дѣвы, который стоитъ передъ нами."

   Едва лишь Карден³о услышалъ имя Доротеи, какъ съ нимъ опять возобновились судорожные припадки, и теперь онъ окончательно убѣдилося въ томъ подозрѣн³и, которое съ самаго начала зародилось у него насчетъ прелестной незнакомки. Не желая однако прерывать разсказа, конецъ котораго онъ угадывалъ, Карден³о сказалъ ей только: "какъ! сударыня, васъ зовутъ Доротеей? Я слышалъ кое-что про одну Доротею, судьба которой очень сходна съ вашею. Но, прошу васъ, продолжайте вашъ разсказъ. Когда-нибудь я сообщу вамъ все что такое, что столько-же тронетъ васъ, сколько и удивитъ." Услышавъ это, Доротея взглянула на него, потомъ на его лохмотья, и попросила сказать теперь-же все, что можетъ сколько-нибудь касаться ея. Все, что судьба еще оставила мнѣ, добавила она, это мужество и силу равнодушно перенести всяк³й новый ударъ. Ничто, я увѣрена въ этомъ, не можетъ уже увеличить моихъ несчаст³й.

   - Я сказалъ-бы вамъ теперь-же все, что я думаю, отвѣчалъ Карден³о, еслибъ самъ былъ увѣренъ въ моихъ предположен³яхъ, но для меня не наступило еще время сказать вамъ то, что вамъ нѣтъ пока особенной надобности знать.

   - Не смѣю вамъ противорѣчить, сказала Доротея, и возвращаюсь въ своему разсказу. Схвативъ въ руки икону Бож³ей Матери, стоявшую въ моей комнатѣ, донъ-Фернандъ призывалъ Пречистую Дѣву въ свидѣтели нашего союза, и тутъ же поклялся жениться на мнѣ. Но еще до этого я сочла не лишнимъ предостеречь его и напомнить ему о томъ страшномъ неудовольств³и, которое возбудитъ въ герцогѣ извѣст³е о женитьбѣ его сына на простой дѣвушкѣ. Я предостерегала его не увлекаться моей красотой, которая ни въ какомъ случаѣ не могла-бы послужить ему оправдан³емъ; говорила ему, что если онъ дѣйствительно желаетъ мнѣ добра, то пусть предоставитъ мнѣ выйти замужъ за человѣка, равнаго мнѣ и по рожден³ю и по своему положен³ю въ свѣтѣ. Я напомнила ему, наконецъ, что неравные браки, въ большей части случаевъ, взамѣнъ прочнаго счаст³я, кончаются скоропроходящимъ наслажден³емъ. Все это и многое другое, чего не припомню теперь, я ему высказала тогда-же, но все это не могло отклонить донъ-Фернанда отъ его намѣрен³я, подобно тому, какъ человѣка занимающаго деньги съ мыслью никогда не возвратить ихъ, не могутъ остановить никак³я услов³я кредитора. Но тогда-же я сказала и самой себѣ: не я первая дѣлаю на свѣтѣ блестящую парт³ю, и донъ-Фернандъ не первый мужчина, очарованный или, лучше сказать, ослѣпленный женской красотой; не онъ одинъ женится на дѣвушкѣ, далеко не соотвѣтствующей ему по своему происхожден³ю. И такъ какъ не мнѣ измѣнять свѣтъ и его обычаи, то безразсудно было-бы съ моей стороны отказываться отъ того счастья, которое кладетъ мнѣ въ руки сама судьба. Я думала, что если даже любовь Фернанда и остынетъ вмѣстѣ съ удовлетворенной страстью, то все-же я останусь женой его передъ лицомъ Бога; если-же я оттолкну его, тогда онъ, безъ сомнѣн³я, рѣшится на все, и заглушивъ голосъ совѣсти, прибѣгнетъ въ насил³ю, такъ что я останусь не только обезчещенной, но и лишенной всякой возможности оправдан³я въ такомъ дѣлѣ, въ которомъ я была-бы совершенно невинна; какъ могла-бы я увѣрить моихъ родныхъ и знакомыхъ, что мужчина пробрался въ мою спальню безъ моего соглас³я? Все это быстро мелькнуло въ моемъ умѣ; но это, быть можетъ, ни къ чему-бы еще не привело, еслибъ не клятвы Фернанда и призываемые имъ свидѣтели, еслибъ не слезы, ручьями ливш³яся изъ глазъ его, еслибъ наконецъ не эта обворожительная наружность, которая, могла увлечь самую холодную дѣвушку. Противиться ему я болѣе не могла, и кликнувъ мою горничную предложила ей быть земнымъ свидѣтелемъ тѣхъ клятвъ, которыя слышало только небо. Клятвопреступникъ, не содрогнувшись, повторилъ передъ ней всѣ прежн³я клятвы свои и еще разъ, не содрогнувшись, поругалъ святыню. Онъ призывалъ на свою голову грома земные и небесные, въ случаѣ своей измѣны; глаза его опять наполнились слезами, онъ еще крѣпче сжалъ меня въ своихъ объят³яхъ, изъ которыхъ у меня не хватало силъ освободиться; и когда наконецъ служанка покинула меня, тогда наступила минута моего позора и его измѣны.

   День, смѣнивш³й роковую ночь въ моей жизни, не наступалъ такъ скоро, какъ того желалъ. быть можетъ, донъ-Фернандъ; потому что у человѣка, насытившаго свое нечистое желан³е, является другое - покинуть то мѣсто, гдѣ онъ получилъ все, чего хотѣлъ Такъ, по крайней мѣрѣ, казалось мнѣ, при видѣ спѣшившаго покинуть меня донъ-Фернанда, и та самая служанка, которая впустила его ко мнѣ, она же до зари и выпустила его изъ моей спальни. Прощаясь со мной донъ-Фернандъ убѣждалъ меня. хотя уже менѣе страстно,- оставаться покойной, полагаясь на его искренн³я клятвы, и какъ бы желая придать цѣну своимъ словамъ, вынулъ изъ кармана драгоцѣнный перстень, который надѣлъ мнѣ на палецъ. Наконецъ мы разстались, - не знаю право, въ грустномъ или веселомъ расположен³и духа. Помню только, что я осталась, полная стыда и безпокойства, почти не помня себя, не смѣя даже упрекнуть свою горничную, спрятавшую такъ подло донъ-Фернанда въ моей спальнѣ; я рѣшительно не могла сообразить тогда, къ счаст³ю или несчаст³ю моему нее это такъ устроилось. Я сказала только донъ-Фернанду, что теперь я принадлежу ему, и что до тѣхъ поръ, пока онъ не найдетъ возможнымъ огласить нашу свадьбу, онъ можетъ приходить во мнѣ каждую ночь тѣми же путями, какими пришелъ теперь. Но показавшись еще разъ, онъ болѣе не возвращался. Я не встрѣчала его съ тѣхъ поръ ни на улицѣ, ни дома, ни въ церкви, и въ тщетныхъ ожидан³яхъ провела тяжелый, навѣки памятный мнѣ мѣсяцъ, зная очень хорошо, что донъ-Фернандъ никуда не уѣхалъ и проводитъ все время на охотѣ, которую онъ страстно любилъ. О, Боже! какъ длинны казались мнѣ эти дни, какъ горька была для меня каждая минута. Сначала я только усумнилась въ его клятвахъ, но вскорѣ потеряла послѣднюю вѣру въ нихъ. Горько стада я корить тогда мою служанку, чего прежде не дѣлала, и чтобы не встревожить моихъ родныхъ, не дать имъ замѣтить моего горя и не разсказать имъ всю правду, я съ нечеловѣческими усил³ями удерживала слезы, готовыя ежеминутно брызнуть у меня изъ глазъ; это неестественное положен³е не могло долго продолжаться. Наступила минута, когда терпѣн³е мое наконецъ лопнуло, разсудокъ замолчалъ, и позоръ мой долженъ былъ обнаружиться. До меня дошла вѣсть о женитьбѣ донъ-Фернанда на одной богатой и знатной дѣвушкѣ, замѣчательной красоты, не столько впрочемъ богатой, чтобы блестящей парт³ей своей она могла быть обязана своему приданому. Говорили, что ее зовутъ Лусинда, и что на свадьбѣ ея случилась какая-то странная истор³я.

   Услышавъ имя Лусинда, Карден³о пожалъ только плечами, нахмурилъ брови, закусилъ губы, но вскорѣ затѣмъ слезы ручьями брызнули изъ его глазъ. Доротея, между тѣмъ, не прерывая своего разсказа, продолжала: я скоро узнала эту грустную новость, и вмѣсто того, чтобы окаменеть при этомъ извѣст³и, мною овладѣла такая ярость, что я едва не кинулась на улицу и не разсказала всенародно, на городской площади, про ужасную измѣну, жертвою которой мнѣ суждено было сдѣлаться. Но раздражен³е это утихло подъ вл³ян³емъ другой, зародившейся въ умѣ моемъ мысли, которую я привела въ исполнен³е въ слѣдующую же ночь. Я одѣлась въ это рубище, доставленное мнѣ моимъ слугою, которому одному во всемъ домѣ и разсказала мою ужасную и грустную истор³ю; онъ согласился сопровождать меня до мѣста, гдѣ я надѣялась встрѣтить того, это меня погубилъ. Пожуривъ меня немного за мою смѣлость и, какъ онъ говорилъ, неприлич³е моего поступка, но видя невозможность поколебать меня, слуга мой рѣшился слѣдовать за мною, хоть на край свѣта. Въ ту же минуту и спрятала въ этотъ холщевый мѣшокъ нѣсколько платья и денегъ на всяк³й непредвидѣнный случай, и въ глубокой тишинѣ, не сказавъ никому ни слова, волнуемая зловѣщими предчувств³ями, покинула родимый домъ, - въ сопровожден³и одного только спутника - слуги. Я шла пѣшкомъ, но желан³е поскорѣе добраться до города привязало мнѣ, кажется, крылья, на которыхъ и спѣшила, если не остановить вѣроломнаго Фернанда на пути въ его преступлен³ю, то, по крайней мѣрѣ, спросить у него, какими глазами смотритъ онъ теперь на самаго себя? На трет³й день я была уже въ городѣ, и сейчасъ же спросила, гдѣ живутъ родные Лусинды? Первый, встрѣтивш³йся на улицѣ человѣкъ отвѣтилъ мнѣ на это больше, чѣмъ я хотѣла бы узнать. Онъ показалъ мнѣ домъ моей соперницы и разсказалъ подробно все, что случилось на ея свадьбѣ;- во всемъ городѣ тогда только и толковъ было, что объ этомъ происшеств³и. Я узнала, что Лусинда, вымолвивъ подъ вѣнцомъ, предъ алтаремъ Господа, роковое да, изъявлявшее ея соглас³е стать женою донъ-Фернанда, тутъ же упада въ продолжительный обморокъ, и когда мужъ кинулся расшнуровать ее, чтобы облегчить ей грудь, онъ нашелъ у сердца ея записку, въ которой Лусинда писала Фернанду, что не можетъ быть его женой, такъ какъ она жена Карден³о - благороднаго молодаго человѣка изъ одного города съ Лусиндой, какъ мнѣ передалъ разскащикъ, - и что она произнесла передъ нимъ роковое да, единственно по волѣ родителей. Между прочимъ она писала. что рѣшилась при окончан³и свадебнаго обряда, убить себя, оправдывая своимъ положен³емъ эту кровавую необходимость. Это намѣрен³е подтверждалось, какъ слышно было, кинжаломъ, найденнымъ подъ ея подвѣнечнымъ платьемъ. Оскорбленный и обманутый Фернандъ кинулся было на свою жену съ намѣрен³емъ поразить ее найденнымъ на груди ея кинжаломъ, прежде чѣмъ она придетъ въ чувство, но былъ удержанъ родными Лусинды и другими, присутствовавшими при этомъ лицами. Говорятъ, что онъ въ ту же минуту покинулъ домъ своей невѣсты, которая пришла въ себя только на другой день, и тогда разсказала своимъ родителямъ, какъ стала законной женой Карден³о. Говорили еще, продолжала Доротея, будто Карден³о присутствовалъ при этомъ свадебномъ обрядѣ, и видя невѣсту свою обвѣнчанной, чего онъ конечно не могъ ожидать, несчастный покинулъ въ отчаян³и городъ, оставивъ письмо, въ которомъ, проклиная Лусинду, писалъ, что его не увидятъ болѣе. Обо всемъ этомъ, какъ я вамъ сказала уже. почти исключительно говорили во всемъ городѣ. Но когда узнали, что и Лусинда исчезла изъ отцовскаго дома и даже изъ города, тогда конечно заговорили объ этомъ еще больше. Несчастную искали повсюду и безутѣшные родители ея теряли голову, не зная, на что рѣшиться. Всѣ эти извѣст³я нѣсколько оживили мои надежды; я конечно больше радовалась тому, что нашла донъ-Фернанда холостымъ, чѣмъ еслибъ нашла его женатымъ Мнѣ казалось тогда, что горе мое не неисцѣлимо, и я силилась убѣдить себя, что само небо поставило донъ-Фернанду эти неожиданныя преграды на пути къ его второму браву, чтобы напомнить ему о клятвахъ, данныхъ имъ въ минуту перваго, - чтобы заставить вспомнить его, что, христ³анинъ, онъ долженъ заботиться болѣе о спасен³и и счаст³и души нежели о земныхъ наслажден³яхъ. Я насильно вселяла въ себя всѣ эти мысли, и безъ причинъ утѣшалась; я лелѣяла себя какиии то смутными грезами для поддержан³я этой жизни, которую я теперь презираю. Между тѣмъ какъ я бѣгала по городу, не зная, на что рѣшиться, потому что я не встрѣтила тамъ донъ-Фернанда, я услышала на площади глашатая, объявлявшаго большое вознагражден³е тому, кто меня найдетъ описывая при этомъ мой ростъ, возрастъ и мою одежду. Слышала я также, какъ чернили меня вокругъ, разсказывая, будто ушедш³й со иною слуга похитилъ меня изъ родительскаго дома. Этотъ новый ударъ былъ направленъ прямо мнѣ въ сердце; и когда я узнала, какъ глубоко упала во мнѣн³и людей, присовокупившихъ къ бѣгству моему изъ роднаго дона черное обвинен³е меня въ сообщничествѣ съ грубымъ, презрительнымъ и низкимъ человѣкомъ, тогда иною овладѣло полное отчаян³е. Убѣгая отъ этихъ слуховъ, я покинула городъ въ сопровожден³и моего слуги, начавшаго выказывать тогда нѣкоторое колебан³е въ исполнен³и того, что онъ мнѣ обѣщалъ. Боясь быть открытою, я въ ту же ночь ушла въ эти горы; но, правду говорятъ, что несчаст³е никогда не приходитъ одно, и что конецъ одной бѣды есть начало другой, большей. Это случилось и со мной; увидѣвъ меня одну съ нимъ въ пустынѣ, мой вѣрный, въ началѣ, слуга, побуждаемый своими развратными наклонностями болѣе, чѣмъ моей красотой, захотѣлъ по своему воспользоваться случаемъ, оставившимъ меня наединѣ съ нимъ. Позабывъ страхъ Бож³й и потерявъ всякое уважен³е къ своей недавней госпожѣ, онъ обратился но мнѣ съ дерзкимъ предложен³емъ, и видя какъ презрительно я ему отвѣтила на это, перешелъ отъ словъ и молен³й въ силѣ. Но милосердое небо, рѣдко оставляющее безъ помощи благ³я намѣрен³я, обратило въ эту минуту свой взоръ на меня и ниспослало мнѣ силу столкнуть дерзкаго въ пропасть, гдѣ онъ и остался, живой или мертвый - не знаю. Тогда быстрѣе чѣмъ могли, повидимому, позволить мнѣ усталость и страхъ, я удалилась въ самую глубь этихъ горъ, не имѣя другаго намѣрен³я, кромѣ желан³я скрыться отъ тѣхъ, которые ищутъ меня. Съ этихъ поръ прошло уже нѣсколько мѣсяцевъ; я встрѣтила здѣсь пастуха, который принялъ меня къ себѣ помощникомъ и помѣстилъ меня въ своей хижинѣ, расположенной въ самомъ сердцѣ этой горной пустыни. Я пробыла у него въ услужен³и нѣсколько времени, уходя на цѣлый день въ поле, чтобы спрятать отъ него эти волосы, которые, противъ воли моей, выдаютъ меня. Но всѣ старан³я мои не послужили ни къ чему. Хозяинъ мой замѣтилъ, наконецъ, что я не мальчикъ, и приступилъ во мнѣ съ такимъ же предложен³емъ, какъ мой бывш³й слуга. И тамъ какъ судьба не всегда является на помощь въ намъ въ ту минуту опасности; такъ какъ возлѣ меня не было на этотъ разъ новой пропасти, въ которую я могла бы сбросить хозяина во слѣдъ слугѣ, поэтому я рѣшилась лучше убѣжать отъ него и поселиться въ этомъ мертвомъ мѣстѣ, чѣмъ вступить въ неравный бой. Такъ пришла я въ эти горы и лѣса искать убѣжища, въ которомъ могла бы свободно наливать передъ небомъ свои слезы и умолить его, да умилосердится онъ надо мной, превративъ мою жизнь, или оставивъ меня навсегда въ этой пустынѣ, или уничтоживъ наконецъ самую память о несчастной, которая, такъ невинно, дала поводъ злослов³ю преслѣдовать и раздирать ее.

  

  

   Такова невымышленная повѣсть моихъ горестныхъ приключен³и. Судите сани теперь: имѣю ли я причину вздыхать тяжелѣе, чѣмъ вы это слышали, и проливать болѣе горюч³я слезы, чѣмъ тѣ, которыхъ вы были свидѣтелями. Утѣшен³я для меня, вы видите, напрасны - горю моему ничѣмъ не пособить. Прошу васъ объ одномъ; сдѣлать это вамъ не трудно: укажите мнѣ такое мѣсто, гдѣ бы я могла провести жизнь, не опасаясь, ежеминутно, потерять ее отъ страха и тревоги; такъ сильно боюсь я, чтобы убѣжище мое не было открыто тѣми, которые меня ищутъ. Я знаю, въ домѣ моихъ родныхъ меня ожидаетъ хорош³й пр³емъ, за это ручается нѣжная любовь ихъ ко мнѣ; но при одной мысли о томъ, что мнѣ придется показаться имъ на глаза не такою, какою они надѣятся меня найти, мнѣ становится такъ стыдно, что я желаю лучше навѣки скрыться отъ взоровъ ихъ, чѣмъ прочесть на лицѣ родителей моихъ то горе, которое отпечатлѣется на немъ, при встрѣчѣ съ погубленной ихъ дочерью. Съ послѣднимъ словомъ бѣдная дѣвушка умолкла и закраснѣлась; и стыдъ и раскаян³е, волновавш³е ея молодую душу, вылились въ этой краскѣ, выступившей на ея лицѣ. Слушатели, тронутые разсказомъ ея несчастной любви, почувствовали къ ней глубокое сострадан³е. Священникъ собирался было утѣшить ее, но Карден³о предупредилъ его. "Какъ, сударыня", воскликнулъ онъ, "это вы, прекрасная Доротея, единственная дочь богатаго Кленардо?" Доротея изумилась, услышавъ имя своего отца, и взглянувъ на рубище того, кто произнесъ это имя - намъ извѣстно, какъ одѣтъ былъ Карден³о - спросила его: "кто онъ и какъ знаетъ онъ имя ея отца? сколько я помню, я, кажется, ни разу не упомянула его въ продолжен³и моего разсказа," сказала она.

   - Я тотъ несчастный, отвѣчалъ Карден³о, который долженъ былъ жениться на Лусиндѣ; я злополучный Карден³о, оборванный, полунагой, лишенный всякаго утѣшен³я, и, что еще хуже, - разсудка, потому что я нахожусь въ здравомъ умѣ только немного минутъ, удѣляемыхъ мнѣ небомъ. До этого ужаснаго положен³я меня довелъ тотъ самый человѣкъ, который погубилъ и васъ. Да, Доротея, это я былъ свидѣтелемъ и жертвой вѣроломства донъ-Фернанда, это я ожидалъ той минуты, въ которую Лусинда произнесла роковое да, отдавшее руку ея Фернанду; это у меня не хватило рѣшиѵости дождаться и узнать, чѣмъ кончился ея обморокъ, что заключалось въ письмѣ, найденномъ у ея сердца. Душа моя изнемогла подъ бременемъ столькихъ несчаст³й, обрушившихся на нее разомъ. Я покинулъ домъ Лусинды, въ ту минуту, когда терпѣн³е мое истощилось, и оставивъ ей письмо, ушелъ въ эту пустыню съ намѣрен³емъ окончить здѣсь мою жизнь, ставшую мнѣ ненавистной, какъ смертельный врагъ мой. Но небо лишило меня только разсудка, оставивъ мнѣ жизнь для встрѣчи съ вами; потому что если все, что вы говорили, правда, а я вамъ вѣрю, то, можетъ быть, обоимъ намъ суждено еще узнать лучш³я времена чѣмъ тѣ, на которыя мы могли расчитывать въ тяжелыя минуты нашего отчаян³я. Если Луснида не можетъ быть женою донъ-Фернанда, ибо она моя, какъ это она торжественно объявила; и если донъ-Фернандъ не можетъ быть ея мужемъ, такъ какъ онъ вашъ, то мы можемъ еще надѣяться, что небо, сохранивъ въ цѣлости ваше достоян³е, отдастъ намъ то, что намъ принадлежитъ. Пусть же остается съ вами это утѣшен³е, основанное не на обманчивыхъ грезахъ и пустыхъ надеждахъ; будемъ надѣяться на лучшее; и я прошу васъ отказаться теперь отъ вашего прежняго рѣшен³я, какъ я отказываюсь отъ своего. Я даю вамъ слово христ³анина и благороднаго человѣка не покидать васъ, пока не возвращу васъ вашему жениху. И если слова мои не послужатъ ни въ чему, тогда, во имя вашей чести, попранной донъ-Фернандомъ, я обнажу шпагу и оруд³емъ, на которое даетъ мнѣ право мое зван³е, заставлю его отдать вамъ то, что онъ вамъ долженъ. Но, отмщая ваши несчаст³я, я позабуду о своихъ; я ни однимъ словомъ не намекну Фернанду объ оскорблен³яхъ, нанесенныхъ имъ мнѣ; отмстить за нихъ я предоставляю небу.

   Слова Карден³о такъ изумили и обрадовали Доротею, что несчастная, не зная какъ благодарить его за все, что онъ обѣщалъ сдѣлать для нее, хотѣла было кинуться къ его ногамъ, но Карден³о остановилъ ее. Добрый священникъ заговорилъ теперь за ихъ обоихъ. Одобривъ благородное намѣрен³е Карден³о, онъ убѣдилъ его отправиться съ нашими друзьями въ ихъ деревню; достать тамъ то, чего ему не доставало теперь и обдумать, намъ отыскать донъ-Фернанда, отвести Доротею къ роднымъ, и вообще устроить все, какъ онъ найдетъ удобнѣе. Карден³о и Доротея отъ души благодарили священника за это предложен³е. Молчавш³й до сихъ поръ цирюльникъ тоже вмѣшался въ разговоръ и предлагалъ, съ своей стороны, служить своей особой во всемъ, что-только будетъ подъ силу ему; да за одно разсказалъ и то, что привело его съ священникомъ въ эту пустыню. Онъ сообщилъ Карден³о и Даротеѣ о странномъ помѣшательствѣ Донъ-Кихота, извѣст³й о которомъ они ожидали теперь отъ его оруженосца, отправившагося искать своего господина. Услышавъ это Карден³о вспомнилъ, какъ какой то смутный сонъ, о недоразумѣн³и, вышедшимъ у него съ Донъ-Кихотомъ, и разсказалъ эту истор³ю, не будучи однако въ состоян³и припомнить, изъ-за чего вышла у нихъ ссора съ рыцаремъ.

   Въ эту минуту послышался голосъ Санчо, который, не находя священника и цирюльника на прежнемъ мѣстѣ, принялся звать ихъ во все горло. Друзья наши отправились къ нему на встрѣчу, въ сопровожден³и Доротеи и Карден³о, и закидали его вопросами о Донъ-Кихотѣ. Санчо сказалъ имъ, что онъ наше