Крестовский Всеволод Владимирович - Петербургские трущобы. Том 1.

nbsp; ** Хорошую кормилицу для этого ребенка, если вам угодно, сударь? (фр.).

  

   - Нет, не то! Я бы вас попросил о другом, - возразил Шадурский.

   - Ganz zu ihren Diensten, ganz! ganz!* - любезно поклонилась генеральша, которая, благоволя к Шадурскому "за его изящные манеры", иногда для него даже время свое на лишние слова расточала.

   ______________

   * Вся к вашим услугам, вся, вся! (нем.).

  

   - Я его хочу отдать на воспитание в какие-нибудь хорошие руки и буду просить вас - позаботиться об этом, - предложил он.

   - А зачем нельзя? Хоть в минут! Не! cela est tout a fait possible pour moi!* - согласилась генеральша.

   ______________

   * Э! это вполне возможно для меня! (фр.).

  

   - Чем скорее, тем лучше!

   - И то правда! А какие кондиции ваши? - спросила она, принимая деловой тон, который в миг, и уж как-то невольно, сам собою появлялся у нее, чуть только разговор начинал касаться денег, условий и т.п.

   - Я вам дам единовременно десять тысяч, - говорил Шадурский, - распорядитесь ими для этого ребенка, как будет лучше, - уж это вы сами знаете; а мне - чтоб уж больше никогда никаких забот и беспокойств не знать с ним, хоть и не слыхать о нем вовсе; десять тысяч, надеюсь, это слишком достаточно и даже роскошно для какого-нибудь подкидыша.

   - О, ja! certainement*, - согласилась фон Шпильце. - Но скажите, vous ne soupconnez personne?** - с подозрительной расстановкой добавила она.

   ______________

   * О, да! конечно (фр.).

   ** Вы никого не подозреваете? (фр.).

  

   - Personne, madame*, - ответил, пожав плечами, Шадурский.

   ______________

   * Никого, сударыня (фр.).

  

   - Und haben sie nichts gehort?*

   ______________

   * И ничего не слышали? (нем.).

  

   - То есть, насчет чего это? - переспросил он.

   - Un petit scandale, qui est arrive dans le grand monde...*

   ______________

   * Небольшой скандал, случившийся в высшем свете... (фр.).

  

   - Какой скандал? - притворился Шадурский, начав с первых же слов догадываться, в какую сторону клонит генеральша, в намерении выпытать от него что-нибудь подходящее.

   - Ах, так вы не слыхали? - равнодушно и рассеянно проговорила она.

   - Ничего не слыхал, а что?

   - Нет, а то ж так!

   - Однако?

   - Non, commerage!* и говорить не стоит! - поспешила замять генеральша, видя, что он ничего еще не знает, и опасаясь, как бы не обмолвиться чем-нибудь лишним. "Пусть от других сплетни узнают, лишь бы от меня без нужды и без цели ничто не выходило", - было постоянным ее правилом.

   ______________

   * Нет, сплетни! (фр.)

  

   Шадурский, оставшийся не мало доволен тем, что она, по-видимому, не имеет на него никаких подозрений, в свою очередь тоже поспешил отклониться от дальнейшего разговора насчет скандала.

   - Послушайте, Амалия Потаповна! по старой дружбе у меня к вам будет еще одна маленькая просьба! - сказал он с тем решительным выражением в лице и в голосе, с каким обыкновенно говорит человек, у которого долгое время не хватало духу начать высказывать что-либо затруднительное или неловкое и которого, наконец, по пересилении самого себя, что называется, прорвало.

   - Дело для меня очень близкое и интересное, - добавил он, стараясь говорить и небрежнее и равнодушнее, чтобы смаскировать этим то маленькое волнение, которое заставило посильнее забиться его сердце от некоторой щекотливости предстоящей просьбы.

   - Н-ну? - протянула генеральша, вытянув вперед свою мордочку.

   - Я бы попросил вас разузнать кое-что... по секрету...

   - Ага!.. Je comprend... je comprend bien ca*, - с живостью подмигнула ему Амалия Потаповна.

   ______________

   * Я понимаю... я хорошо понимаю это! (фр.)

  

   - Нет... да вы что думаете? - спросил Шадурский, который искал как бы половчее объяснить ей свое дело.

   - Eine dame, glaube ich? jung und charmant?* - опять подмигнула генеральша.

   ______________

   * Дама, думаю я? молодая и хорошенькая? (нем.)

  

   - Нет, не совсем так... Мне бы - вот видите ли - хотелось бы знать... как вам сказать-то это?.. хотелось бы знать, кто интересовал мою жену в нынешнюю зиму, - выговорил наконец Шадурский, стараясь принужденными улыбками смягчить смысл своей фразы и потупясь, чтобы не встретиться с взглядом генеральши.

   Эта последняя, действительно, глядела на него во все свои толстые, изумленные глаза.

   - Как!.. - воскликнула она, - aber sie selbst?* такой прекрасный, красивий мужчин! Est-ce possible?**

   ______________

   * Но вы сами? (нем.)

   ** Возможно ли это? (фр.)

  

   Шадурский покраснел и еще более потупился. Ему окончательно стало неловко. Он закусил губу и пожал плечами.

   - Non! vous-vous trompez, monsieur!* - сказала она решительным и разубеждающим тоном. - Я ж ничего не знаю, а я бы все знала, кабы что было... Et dans le monde on n'a jamais parle de cela**.

   ______________

   * Нет! вы ошибаетесь, сударь! (фр.)

   ** И в обществе никогда не говорили об этом! (фр.)

  

   - Да в свете-то, может, и точно никто не знает, - согласился Шадурский, - но... я имею некоторые причины предполагать...

   - Да! а то ж я и забыла! Ведь вас не было по зиме! - домекнулась m-me фон Шпильце.

   - Ну, вот то-то же и есть!.. Я не то чтобы из ревности... а так собственно...

   - Ah, oui, monsieur est un peu curieux! ich verstehe!* - любезно поддакнула генеральша.

   ______________

   * О, да, сударь немного любопытен! я понимаю! (фр., нем.)

  

   - Ну, понятное дело!.. - подхватил Шадурский. - Спросить ее самое, согласитесь, не совсем-то ловко: может быть, я и ошибаюсь; а между тем хотелось бы знать, кто... Дело прошлое, - продолжал он, как бы оправдывая не то себя, не то супругу, - дело прошлое - и я нисколько не претендую... в наш век... тем более Жорж Занд... Вы понимаете!

   - N-nu ja-a!..* понимай!

   ______________

   * Н-ну, да-a! (нем.).

  

   - Тем более, что и сам я не безгрешен бывал иногда, - говорил князь, стараясь улыбаться и думая отговорками своими смягчить дело настоящей, голой истины - и перед генеральшей (как будто ее можно было провести этими смягчениями!), и перед своим собственным самолюбием. Его уж давно-таки помучивал вопрос: кто любовник жены? чем прельстил он ее - умом ли, красотой или положением? и не разыгрывает ли он, муж, перед ним комической роли благодаря незнанию своему? Впрочем, надо прибавить, что если бы в этом любовнике нашел он человека, равного ему по положению в свете, то смотрел бы сквозь пальцы на отношения жены, позволяя себе самому гласно делать втрое Солее для спасения своего самолюбия, и только потребовал бы, чтобы этот избранный не скомпрометировал перед обществом честь его имени, если не желает подставить лоб свой под дуло пистолета. Но, в то же время, нельзя не прибавить, что ревность оскорбленного самолюбия по временам испускала самовольные и - ох! - какие болезненные крики в его сердце, - крики, которые он старался заглушать, обманывая это же самое самолюбие тем, будто ему решительно все равно, что бы ни делала супруга, и что он почитает себя неизмеримо выше всего окружающего мира и потому смотрит на все презрительными глазами.

   - Только - ваше честное слово, что это умрет между нами! - прибавил Шадурский, побаивавшийся, чтобы генеральша как-нибудь при случае, под рукой, не сболтнула кому о его просьбе и о том обстоятельстве, которое ее вызвало.

   Генеральша даже обиделась при этом. И в самом деле, зачем ей болтать в ущерб своим собственным интересам?

   - Я надеюсь на вас, по старой нашей дружбе! Вы узнаете обо всем подробнее и обстоятельнее, понимаете? - сказал он заискивающим и ласковым тоном.

   Генеральша покивала головой и с нежной сентиментальностью посмотрела на Шадурского.

   - О, si jetais votre femme!* - вымолвила она со вздохом.

   ______________

   * О, если бы я была вашей женой! (фр.)

  

   - Так что ж бы? - спросил князь, видя, что она приостановилась и недоговаривает.

   - Je vous aurais aime! Je vous serais fidele...* - томно и тихо проговорила она, покачивая в лад головою, и в заключение опять вздохнула.

   ______________

   * Я бы вас любила. Я была бы верна вам (фр.).

  

   Шадурский молча поклонился; но вдруг, сообразив, что эта струнка может быть ему также полезна, вскинул на генеральшу такой взгляд, который очень красноречиво говорил: "А почем знать? быть может, оно еще и будет так!"

   Генеральша очень скромно, но кокетливо улыбнулась на это...

   Для читателя сомневающегося, - если бы такой нашелся, - мы не можем от себя прибавить, что Шадурский не был первый, да не он и последний, а много, очень много весьма солидных мужей не раз обращались к генеральше с подобными поручениями.

   - Итак, вы постарайтесь же обделать; я буду очень, очень благодарен, - сказал князь, подымаясь и глядя на свои часы. - А что касается до подкидыша - так горничная жены привезет его к вам, в моей карете, часа через полтора.

   - S'gu-ut!* - протянула Амалия Потаповна.

   ______________

   * Очень хорошо! (нем.)

  

   - Сегодня же я и пакет с деньгами привезу вам! - присовокупил Шадурский, дружески пожимая ее мягкие, потные руки.

   - Sehr gut! - повторила генеральша. - Mais envoyez seulement la voiture nach andren* подъезд, - присовокупила она с улыбкой, подмигнув ему глазками, как человеку, которому таинственная роль этого "andren"** подъезда была уже давно и очень коротко знакома.

   ______________

   * Очень хорошо... но пришлите только карету к другому (фр.).

   ** Другой (фр.).

  

   "Теперь бы надо к ней заехать; успокоить там, что ли... Она писала, а я не собрался еще ни разу, - размышлял сам с собою Шадурский, медленно проходя мимо лестничных статуй. - Неприятно, черт возьми; ну, да один-то раз куда ни шло! Только то скверно, что экипаж открытый: неравно увидят еще как-нибудь... Разве во двор приказать ему там въехать?" - думал он, садясь в коляску и справляясь по письму княжны Анны об адресе ее тайного приюта.

   Его сиятельство, тридцатисемилетний муж и соблазнитель, сей гордый, демонический Чайльд Гарольд российский - стыдно сказать! - чувствовал теперь какой-то школьнический, заячий страх за свою романическую проделку.

   На Невском проспекте с ним поровнялся один из известнейших вестовщиков большого света и, грациозно послав ему рукою воздушный поцелуй, поехал, не отставая, рядом.

   - Une grande nouvelle!* - кричал он Шадурскому. - Вы не слышали?

   ______________

   * Большая новость! (фр.)

  

   - Что такое?

   - Как! Вы спрашиваете, что такое? Вы ничего не слыхали о скандале?

   - Ничего...

   - Мой бог! Об этом говорит уже весь свет... Это - вещь небывалая!..

   - Что же такое?

   - La jeune princesse Tchetchevinsky...*

   ______________

   * Молодая княжна Чечевинская... (фр.)

  

   - Ну?

   Сплетник, вместо ответа, сделал руками несколько пантомимных, очень выразительных и понятных жестов.

   - Что за вздор! этого быть не может! - с улыбкой возразил Шадурский, хотя сердчишко его и сильно-таки екнуло при этой пантомиме.

   - Mais... comment* быть не может?! Говорят, будто есть особы, которые читали даже письмо ее к своей матери, и предерзкое, пренепочтительное письмо! Pauvre mere! elle est bien malade pour le moment!** Это ее убило!

   ______________

   * Но... Как (фр.).

   ** Бедная мать! она серьезно заболела от этого! (фр.)

  

   - Кого же обвиняют в этом? - спросил Шадурский.

   - Voila une question!* Конечно, княжну! Помилуйте! Ведь это кладет пятно не только на семейство, mais... meme sur toute la noblesse!** Это... это une femme tout-a-fait perdue!*** О ней иначе и не говорят, как с презрением; с ней никто более не знаком, ее принимать не станут!..

   ______________

   * Вот вопрос! (фр.)

   ** Но... даже на все дворянство! (фр.)

   *** Совершенно погибшая женщина! (фр.)

  

   - Oui, si cela est vrai...* конечно, так и следует! - с пуристическим достоинством римской матроны проговорил Шадурский, трусивший в душе от всех этих слухов и убежденный в эту минуту, что действительно так следует. - Et qui suppose-t-on etre son amant?** - спросил он.

   ______________

   * Да, если это правда... (фр.)

   ** И кого считают ее любовником? (фр.)

  

   - Вот в том-то и загадка, что не знают. Во всяком случае, это - подлец! - заключил благородный сплетник.

   - О, без сомнения! - подтвердил Шадурский. А сердчишко его снова сжалось и екнуло при этом роковом слове.

   - Но у нее есть брат; он, вероятно, разыщет. C'est une affaire d'honneur*, - продолжал сплетник.

   ______________

   * Это дело чести. (фр.)

  

   - Что же, дуэль?

   - Или дуэль, или пощечина!

   Шадурский даже побледнел немного, несмотря на свое образцовое умение и привычку владеть собою и скрывать свои настоящие чувства.

   - Du reste adieu!* Мне в Караванную! Еду к баронессе Дункельт - узнать, что там говорят об этом, - заключил сплетник и, послав Шадурскому еще один воздушный поцелуй, скрылся за поворотом на Караванную улицу.

   ______________

   * Впрочем, прощайте! (фр.)

  

   - Пошел домой! - закричал между тем этот своему кучеру.

   Кучер, получивший за пять минут перед тем приказание ехать в Свечной переулок, остался очень изумлен столь неожиданным поворотом дела и, не вполне на сей раз доверяя своему слуху, обратил вопросительную мину к своему патрону.

   - Пошел домой, говорю тебе, скотина! - закричал этот последний, вероятно торопясь сорвать на кучере бессильный гнев свой за слово "подлец", произнесенное сплетником.

   Возница тотчас же повернул лошадей в обратную сторону.

   "Вот так-то лучше будет", - подумал Шадурский, и через несколько минут коляска остановилась перед подъездом его собственного дома.

   - Можешь откладывать: я больше никуда не поеду сегодня! - обратился он к кучеру, и скрылся в дверях не без внутреннего удовольствия за счастливую встречу и за все предыдущее поведение с княжною, которое отклоняло всякое подозрение от его ничем не запятнанной личности.

  

   Шадурский прямо прошел на половину жены. Он хотел сообщить ей, что участь подкидыша обеспечена, полагая в то же время найти у нее своего управляющего, г.Морденко, который ежедневно являлся с отчетами и докладами - утром, в девять часов, к князю, а в первом или в начале второго - к самой княгине. Она с некоторого времени вообще стала интересоваться делами. Шадурский намеревался взять у Морденко десять тысяч, обещанные им генеральше.

   Быстрыми и неслышными в мягких коврах шагами подошел он к дверям будуара, распахнул одну половину и вдруг окаменел на минуту, пораженный странным и неожиданным дивом.

   Супруга его лежала в объятиях г.Морденко.

   Князь, не двигаясь с места и не спуская с них холодного взора, в котором тускло засвечивалось какое-то ледяное бешенство, стал натягивать и застегивать на пуговку свою палевую перчатку, которую, подходя к будуару, уже стянул было до половины руки.

   Княгиня, пораженная еще более, чем муж, в первую минуту дрожала всем телом, приникнув к диванной подушке и закрыв лицо своими бледными тонкими руками. Морденко, ошалелый и немой от страха, глядел во все глаза на это, по-видимому хладнокровное, застегивание перчатки, тогда как рука его машинально и неудачно искала на краю стола принесенные к докладу бумаги. Это был высокий, несколько сутуловатый и сангвинически худощавый мужчина лет сорока, породистый брюнет, с бронзово-бледным, энергическим лицом и глубокими темно-карими глазами.

   Застегнув, наконец, свою пуговку, князь подошел к нему медленными шагами и с размаху дал сильную и звонкую пощечину.

   - Вон, животное!.. - тихо прошипел он, скрежеща зубами. - Сегодня же сдать все дела, и чтобы к вечеру духу твоего тут не было!.. Вон!

   Уничтоженный, убитый и перетрусивший Морденко отыскал, наконец, свои бумаги, почтительно согнулся и на цыпочках вышел из будуара.

   Князь затворил за ним двери.

   - Хоть бы это-то из предосторожности сделать догадались! - укоризненно посоветовал он, кидая на жену убийственно-презрительный взгляд.

   Княгиня начала уже истерически, но сдержанно и глухо рыдать, не отрываясь от своей подушки.

   - С кем?!. с хамом... с холуем... с лакеем!.. И это - русская аристократка! - шипел он задыхающимся голосом.

   На этих словах, видно уж чересчур задетая за живое, княгиня словно очнулась и, стремительно вскочив со своего дивана, ринулась к мужу.

   - Tu vois par la, miserable, ce que tu as fait de ta femme! Tu es un lache!!* - злобно прорыдала она, с наглым трагизмом потрясая руками своими в самом кратчайшем расстоянии от физиономии князя. Это была единственная и как будто оправдательная мысль, на какую только могла она теперь найтись.

   ______________

   * Ты видишь теперь, несчастный, что ты сделал со своей женой! Ты подлец! (фр.)

  

   Тому это показалось уж чересчур отвратительно. Он позабыл себя от бешенства, и вдруг, в ответ на укоризненное восклицание княгини, раздался хлесткий звук новой пощечины.

   Княгиня взвизгнула и навзничь грохнулась на пол...

   Шадурский с минуту постоял над нею, молча и холодно глядя на ее рыдания, и тихо вышел из будуара.

   Он уже успел овладеть собою.

   - Сними с меня эту перчатку! - спокойно и твердо сказал он лакею, войдя в кабинет.

   Тот аккуратно исполнил это экстраординарное приказание.

   - Брось ее в огонь! - сказал он еще более равнодушным тоном - и лайка тотчас же затлелась в пламени камина.

   Князь чувствовал, что он "разыграл хорошо", что он должен быть необыкновенно эффектен и величествен в эту минуту.

   Жалкий человечишко!.. он рисовался перед самим собою своим quasi-* байроническим демонизмом.

   ______________

   * Якобы, ложным (лат.).

  

   Князь Дмитрий Платонович Шадурский и супруга его, княгиня Татьяна Львовна, были уже шестой год женаты. Супружество их могло назваться вполне приличным супружеством. В официальных случаях, когда того требовали обстоятельства, они являлись в свет вместе, или принимали у себя, соблюдая с верным тактом и с самой безукоризненной полнотою все условия, каких требовали этикет и понятия той жизни, в замкнутом кругу которой они вращались. Князь всецело представлялся солидно-вежливым почтительным мужем; княгиня - уважающей своего мужа супругой. Никогда ни малейшего косого взгляда или слова, которые, вырываясь иногда почти невольно из надсаженного сердца, могли бы хоть как-нибудь, хоть чуть заметно обнаружить их истинные чувства! Друг о друге они относились всегда не иначе, как с полным уважением, - с уважением, заметьте, но не с любовью: настолько они имели ума и такта, чтобы не "изъявлять" любви своей. Да, впрочем, любви-то никакой у них и не было. Взамен ее было уважение к внешнему супружеству: князь уважал жену потому, что она носила его имя; княгиня, не уважая князя, уважала самое имя, которое отнюдь не позволила бы себе скомпрометировать перед "светом". Свет - это фиктивное понятие, между прочим, является чрезвычайно странным в представлении большинства женщин, принадлежащих к нему: они считают светом тот замкнутый круг общества, который организовался здесь, на месте, в Петербурге или в Москве. Авторитет и сила этого света действительны и могучи только на месте. От этого очень часто происходит то, что целомудренные Дианы в Петербурге - перерождаются в шаловливых Киприд в Париже; но, по возвращении, непременно делаются опять целомудренными Дианами - по крайней мере по внешности представляют себя таковыми своему свету.

   О княгине пытались кое-что сплетничать, но это были сплетни глухие, темные, не имевшие никакого действительного основания, - и потому им не давали ходу, о них не думали, на них не обращали особенного внимания, считая их только сплетнями, и, наконец, скоро забывали. Сама же княгиня Татьяна Львовна своим внешним поведением не подавала к ним ни малейшего повода: она никого не отличала, никому не давала предпочтения - напротив, была решительно со всеми ровна и любезна. Поэтому ей никого не могли исключительно приписать в любовники. У князя Дмитрия Платоновича были кое-какие грешки и по части актрис и по части Диан; но и те и другие, как человек солидный и опытный, он умел окутывать достодолжно-приличным флером. О его грешках иногда интимно поговаривали в том тоне, который мог только приятно щекотать его ловеласовское самолюбие, и никогда никто не заикался в тоне оскорбительном или компрометирующем. На эти грешки смотрели как на легкие и милые шалости, которые за кем же из мужчин не водятся! Главное дело в том, что все формы внешнего приличия отменно были соблюдаемы этою четою, вся внутренняя, домашняя сторона медали отменно скрывалась ими от посторонних глаз, и потому их все уважали, все были довольны, и они сами также были довольны своею внешнею, показною стороною.

   Князю Шадурскому пошел уже тридцать восьмой год, княгине - двадцать пятый. Он женился сильно уже поистраченный и поистертый заграничной жизнью; она вышла за него с силами еще довольно свежими; только румянец начинал немножко блекнуть от бессонных ночей, которые она проводила на балах, танцуя до упаду. Татьяна Львовна более всего на свете любила балы и танцы. Князь был хорош собою, и она могла назваться красавицей. Оба были блондины: князь - более с рыжеватым отливом, княгиня - с оттенком пепельным. Он свою блазированную физиономию очень успешно старался устроить на английский покрой; физиономия княгини, когда она была девушкой, напоминала эфирного, непорочного ангела, а когда сделалась дамой - выражение невинности сменилось характером гордой и недоступной Дианы. И то и другое было вполне прекрасно. Она в раннем детстве была увезена за границу, нарочно для того, чтобы там воспитываться, и возвратилась оттуда восемнадцати лет, ни слова не разумея по-русски, так что когда выходила замуж, то должна была скопировать русскую подпись своего имени для внесения в церковную книгу. Все знания ее в русском языке простирались только до двух-трех молитв, смысла которых она не понимала, а тараторила вдолбежку, как попугай ученый. Впрочем, знала еще слова: caracho, sirastouy и kacha*. Когда во время венчания поп спросил ее обычно-формальной фразой: "Не обещалась ли еси другому?" - то Татьяна Львовна так странно и бессмысленно поглядела на него, что шафер поспешил ей подшепнуть на ухо: "Нет", и невеста, долго не могшая совладать с этим односложным звуком, наконец, с большим усилием выговорила: "Niet-te"**. Однако в три года она довольно порядочно выучилась этому варварскому языку и выражалась на нем с книжной отчетливостью в звукопроизношении, как истая иностранка, которая по книгам выучилась говорить по-русски. Впрочем, с годами княгиня делала все более и более успехов.

   ______________

   * Хорошо, здравствуй и каша.

   ** "Нет".

  

   С первого появления своего в свете, тотчас по приезде из Италии, она произвела необыкновенный фурор, бывши сразу же всеми замеченной и оцененной по достоинству. Многие матушки смотрели на нее с завистью, юные и девственные их дочери - с завистью еще большей: первые боялись за отбой женихов, вторые ненавидели опасную и первенствующую соперницу. Молодые дамы приняли ее под свое милостивое покровительство, впрочем, до тех пор, пока она оставалась девушкой. С выходом замуж роли переменились: матушки сделались равнодушны, дочки преданны, а сверстницы-дамы преисполнились дружественной злобой и завистью. Молодые люди, из которых десятка два, если не больше, были влюблены в нее без памяти, все без исключения остались ее поклонниками, как до свадьбы, так и после свадьбы, если даже не усилили свое поклонничество после этого обстоятельства. Почтенные старички, старцы и старикашки не менее молодых людей изъявляли Татьяне Львовне свое благоволение, а с тех пор, как она надела на себя чепец, очень любили разговаривать с нею о предметах немного игривых, причем масляно улыбались и даже облизывались. Татьяна Львовна, с своей стороны, относилась весьма благосклонно к этим невинным обожателям и также любила разговаривать с ними об игривых предметах. Это было единственное преимущество старцев перед молодежью.

   Сердце Татьяны Львовны, по приезде в Россию, пребывало свободным и ничем не заинтересованным: она оставила его в Милане одному молодому итальянскому графу - по крайней мере ей самой так казалось. Из соотечественников влюбленных и невлюбленных никто не удостоился чести быть замеченным ею. Князь Шадурский, однако, не был влюблен, даже и увлечен-то не был нисколько, а женился так себе, почти ради того, чтобы насолить благоприятелю. Татьяну Львовну любил до безумия один флигель-адъютант, лучший представитель военного дендизма того времени, молодой, красивый, пылкий, отличный и ловкий вальсёр, недурной каламбурист, добрый товарищ и любимец весьма многих особ прекрасного пола. К сожалению, при довольно круглом состоянии, он был человек без громкого титула, а просто старый дворянин, и, вдобавок еще, с вульгарной, плебейской фамилией - Еремеев. Несмотря, однако, на незвучную, беститульную фамилию, он благодаря своим внешним блистательным качествам с гордым достоинством и честью носил титул великосветского льва. Военная молодежь решительно ставила Еремеева для себя образцовым и почти недосягаемым идеалом, учась у него носить аксельбанты и перенимая изящные манеры, вместе с изящным покроем сюртуков. Если m-sieur Еремеев был лев военный, то князь Шадурский вполне имел право считать себя львом гражданским. Поэтому последний ненавидел в душе своего соперника и, дружески пожимая ему руку, мысленно посылал его ко всем чертям в преисподнюю, не упуская ни малейшего случая насолить и напакостить доброму приятелю. Видя, что Еремеев страстно влюблен в Татьяну Львовну и, того гляди, сделает ей предложение, Шадурский решился перегородить ему дорогу. Достав себе, за два бала вперед, мазурку молодой красавицы, он успел своим напускным байронизмом и оригинальничаньем блестящей болтовни остановить на себе несколько ее внимание. Затем - в остальную половину мазурки - с десяток ловких, метких и довольно ядовитых фраз насчет Еремеева, брошенных мимоходом, успели на минуту сделать последнего смешным в глазах Татьяны Львовны, так что, когда он, после ужина, явился ангажировать ее на тур вальса, - Татьяна Львовна, поймавшая в этот самый миг тонко-иронический взгляд Шадурского, отказала m-sieur Еремееву. Засим, дня через четыре, в мазурке же, князь сделал ей предложение, и... она обещалась подумать.

   Это чистое эфирное создание, этот неземной, обаятельно-идеальный ангел на деле был весьма практически расчетлив. Ангел сообразил, что, во-первых, надо же выйти замуж, чтобы пользоваться свободой независимого положения, а во-вторых - через родителей и посторонних, не светских людей навел некоторые необходимые справки, по которым оказалось, что состояние Шадурского гораздо круглее состояния еремеевского, и, в-третьих, наконец, несравненно привлекательнее быть княгиней Шадурской, чем m-me Еремеевой. Два последние обстоятельства решили выбор Татьяны Львовны - и через два с половиной месяца хор конюшенных певчих гремел ей "Гряди, голубице".

   Еремеев не дождался этого хора: он как только узнал о помолвке, так тотчас же перечислился в армию и через неделю уехал на Кавказ.

   Шадурский торжествовал и весь сезон был необыкновенно доволен собою. Да и было чем: во-первых, победил Еремеева и в лице его всю влюбленную великосветскую молодежь, а во-вторых - сделался мужем и обладателем прелестнейшей и блистательнейшей женщины, которой все удивлялись, сходили с ума, завидовали и о красоте которой говорил целый город. Какова пища для его чуткого самолюбия!

   Не далее, однако, как через полгода обнаружилась обоюдная холодность молодых супругов, и они же сами первые заметили это. Ну, и ничего: заметили и разошлись, каждый в свою сторону, как кому было удобнее, определив, впрочем, раз навсегда свои условные отношения перед глазами света, о чем мы уже сказали несколько выше.

   Князь Дмитрий Платонович жуировал по сторонам, под известным только флером приличия и скромности, и не обращал решительно никакого внимания на жену свою как на женщину. Это ее сначала бесило. Она чувствовала, что хороша собою и молода и богата страстною жаждой жизни, любви, наслаждения, и между тем остается одна, и все одна, без всякого удовлетворения этому избытку молодой своей силы. Ей было горько, тяжело, она плакала, и не раз-таки вспоминала вульгарную фамилию так романически влюбленного в нее Еремеева. Вскоре у нее родился сын - князь Владимир Шадурский, но это обстоятельство нимало не возвратило к ней сердце мужа и только самое ее развлекло на некоторое время, чтобы через несколько месяцев потом дать еще больший простор тоске и скуке и этой неудовлетворенной жажде переживать свои юные силы. Более четырех лет длились скрытые страдания молодой, покинутой мужем женщины. Тщеславие Шадурского было вполне удовлетворено женитьбой, - чего еще требовать от него? Любви? Но разве мог он дать то, чего у него никогда и не бывало? Достаточно и того, что он дозволил себе увлечься на некоторое время. Маленькая ревность и маленькие сцены, которые выводила ему сначала супруга, сделали только то, что она ему окончательно надоела. А он к тому же еще так любил напускать на себя чувство неудовлетворенности, так любил показывать, что ему все надоедает в жизни, что все находит он пошлым и ни к чему привязаться надолго не может. Найти себе "друга" весьма легко могла бы княгиня среди окружающей ее и всегда готовой на "дружбу" молодежи; но тут-то искать не хотела Татьяна Львовна. Она знала, что все друзья этого рода на язык невоздержанны и на самолюбие отчасти щеголевато-хвастливы; что при случае, после нескольких бутылок вина в приятельской беседе, ни за одного из них, пожалуй, нельзя бы было поручиться, что он вдруг, par hasard*, не скомпрометирует как-нибудь имя тайной дамы своего сердца. А княгиня пуще всего дорожила своим именем. Она, наконец, обратила внимание на мужнину, управляющего, г.Морденко. Энергически красивый плебей (он был из вольноотпущенных отца Шадурского) занял прочное место в сердце княгини. Темный, никому не известный человек, ничтожный управляющий, он поневоле должен быть скромен; лета его давно перешли тот возраст, когда человек любит болтать о своих победах, - значит, похвастаться своими отношениями ему негде и некому, да и небезопасно в рассуждении управительского места. По всем этим соображениям княгиня нашла, что его можно приблизить к себе, - и Морденко всегда оставался глубоко почтителен с нею. Как умный хохол и как человек, прежде всего зашибающий копейку, он понимал, что положение его и очень выгодно, и вместе с тем очень шатко. Поэтому, будучи всегда беспрекословно покорен воле и желаниям своей патронессы, он был крайне осторожен, и одна только случайность - и то по вине самой княгини, слишком стремительно бросившейся к нему навстречу, - сделала возможным такое неожиданное и неприятное столкновение, какое произошло у них с князем Шадурским. Татьяна Львовна, переродившаяся по прошествии четырех лет совсем уже в практическую, ловкую и опытную барыню, умела хорошо скрывать свои отношения, которые особенно укрепились во время отсутствия мужа в деревню. Некоторые услужливые руки из деревенской дворни нашли не лишним сообщить матушке барыне-княгине о грехе или - что то же - о "байронически-сельском" романе ее мужа. Таким образом Татьяна Львовна знала про связь супруга своего с княжною Чечевинскою, тогда как этот последний и не догадывался об отношениях ее к г.Морденко, и только тогда убедился в существовании какой-то связи, когда увидел уже несомненные признаки беременности своей жены. Но... он мог представить себе все что угодно, только не г.Морденко!

   ______________

   * Случайно (фр.).

  

   Татьяне Львовне пошел между тем восьмой месяц; однако положение ее было заметно только трем человекам: Морденке, камеристке мамзель Фанни и князю Дмитрию Платоновичу Шадурскому.

  

   Приняв дела от Морденки, причем во время сдачи разговоры ограничивались только самыми необходимыми деловыми фразами, князь Шадурский мрачно ходил по своему кабинету и с досады беспощадно грыз свои прекрасно обточенные розовые ногти. Стыд, презрение, злоба и ревность одновременно сосали теперь его сердце. Целый день он не выходил из кабинета и даже обедать не садился. Однако подкидыша не забыл отправить в карете, со всеми достодолжными инструкциями, к генеральше фон Шпильце.

   Был уже час одиннадцатый вечера, когда в кабинет вошел лакей и объявил Шадурскому, что княгиня изволят просить их пожаловать к себе.

   - Хорошо... пошел вон! - проговорил князь и направился было к дверям, но вдруг подумал и вернулся назад.

   Через четверть часа - новый посланный, который получает тот же ответ. Но Дмитрий Платонович на сей раз уже не направляется к дверям, а продолжает себе из угла в угол шагать по комнате. Он твердо решил не сдаваться ни на мольбы, ни на убеждения, и потому положил не ходить к супруге. "Все кончено между мной и этой женщиной! и только для света мы - муж и жена!" - мысленно решил он сам с собою, не без наслаждения предаваясь рисовке мрачного трагизма. Прошло еще минут десять - и на пороге кабинета, из-за тяжелой портьеры, показалась сама княгиня. Бледная, больная, с покраснелыми и припухшими от слез глазами, нетвердо вошла она, шатаясь, в комнату и в изнеможении опустилась на кресло.

   - Что вам угодно? - сухо, но вежливо спросил князь.

   - Я очень дурно себя чувствую, - с усилием проговорила Татьяна Львовна.

   - Тем хуже для вас! - ядовито улыбнулся он.

   - И для вас столько же: я чувствую, что должна буду выкинуть.

   Шадурский опешил.

   - Как!.. но это невозможно!.. - бормотал он, совсем растерявшись от этого нового сюрприза.

   Княгиня тоже улыбнулась на сказанную им глупость.

   - Я чувствую, говорю вам! - подтвердила она. - Я пришла спросить: угодно вам, чтоб это все здесь, у вас в доме произошло?

   - Боже сохрани! Как можно в доме? - испугался Дмитрий Платонович.

   - Так везите же меня куда-нибудь, - твердо и настойчиво порешила княгиня.

   - Но как же это?.. куда?.. я, право, не знаю... - говорил он, в недоумении стоя перед женою.

   - Вы, кажется, теряетесь еще больше меня! Стыдитесь! Мужчина! - с злобным презрением проговорила Татьяна Львовна.

   Князь, действительно, во всех почти экстренных случаях жизни, если только они производили на него угрозливое или страшливое впечатление, мигом терял присутствие духа и из гордого аристократа Чайльд Гарольда становился мокрой курицей. Однако последнее замечание жены не шутя задело его за живое.

   - Извольте, я готов; только куда прикажете? - спросил он, оправившись и даже встряхнувшись немного, почему немедленно же принял опять свой прежний сухой и вежливый тон.

   - Куда прикажете! Понятное дело, к акушерке какой-нибудь! - пояснила жена, начинавшая уже терять терпение.

   Князь вспомнил о Свечном переулке - и весь демонизм его тотчас же возвратился к своему хозяину. По правде-то сказать, впрочем, он и не знал, куда б иначе кинуться, если бы не Свечной переулок. Бегать по городу и отыскивать самому, ночью, какую-нибудь акушерку было бы более чем неудобно, да и рискованно в отношении времени для больной. И потому тут ничего уже больше не оставалось делать, как только остановиться на Свечном переулке, давши затем полную волю разыгрываться своему демонизму.

   "В довершение всего только этого недоставало! - Думал он, пуская на губы мефистофельски-ироническую улыбку. - Недоставало только свести этих двух женщин под одною кровлею... и где же?.. в каком месте?.. Вот случай-то с его игрою!.. Вот она где, настоящая-то ирония судьбы!" - заключил он мысленно, и с той же улыбкой прибавил вслух:

   - Извольте идти одеваться - через десять минут карета будет готова.

   Княгиня поблагодарила наклонением головы и холодно вышла из кабинета. Она вполне поняла сего Чайльд Гарольда и потому презирала его. Впрочем, и Чайльд Гарольд не оставался в долгу: он тоже презирал супругу за г.Морденко.

   А что, если бы на месте этого г.Морденко был кто-нибудь другой, вроде титулованного камер-юнкера или флигель-адъютанта? Ведь князь, пожалуй что, и не презирал бы тогда свою супругу?

   Даже наверное не презирал бы, осмелимся уверить мы сомневающегося читателя.

   - Есть у вас свободная комната? - Я привез больную, - вполголоса и почти шепотом говорил князь востроносенькой немецкой женщине в белом чепце, боясь, чтобы голос его не услышала как-нибудь княжна Анна. Демонизм и игра в герои все-таки не мешали ему потрухивать неприятного столкновения.

   Удобная запасная комната отыскалась тотчас же на противоположном конце от той, которую занимала княжна Че