Габорио Эмиль - Рабы Парижа

с маленьким смуглым мальчишкой.

   - Что нового, Кандель? - негромко спросил он.

   - Пока еще ничего, господин Тантен, но я стараюсь...

   Не переведя дух, Тантен кинулся к камердинеру барона Брюле и служанке мадам Буа-д' Ардон. Переговорив с ними, он вернулся на улицу Сент-Оноре к винному заведению Канона, где застал Флористана...

   Флористан был почтителен и вежлив с Маскаро, считая его важным барином, но груб и надменен с Тантеном, вечно ходившим в лохмотьях.

   Чтобы еще больше подчеркнуть свое превосходство, он потребовал подать Тантену обед за его счет. Что касается новостей, то ничего нового по поводу Сабины сказать он не мог.

   Уже пробило восемь, когда Тантен, наконец, вошел в кофейню Гранд-Тур.

   Это заведение было одним из тех Эльдорадо, в котором находят себе приют все отбросы нашей цивилизации. Все, что развращено до мозга костей, подчас голодно и скрывается от закона, - все ежедневно стекалось сюда, где цены были дешевы, а жизнь подчас еще дешевле.

   Днем это кафе было похоже на все остальные, но когда в городе зажигались фонари, в нем наглухо закрывались окна. В одном зале - канкан, в другом - карты. Драки, ссоры, ругань, облака табачного дыма и застоявшийся запах алкоголя...

   Но Тантен на замечал всего этого. Гораздо неприятнее ему было то, что, войдя в зал, он не заметил в нем ни Тото, ни Каролины.

   - Черт побери! Неужели я даром спешил, - проворчал он, еще раз внимательно оглядывая зал.

   Однако через минуту он услышал голос Тото, спорящего с кем-то. Тантен стал двигаться на голос.

   Прежний, грязный и оборванный, Тото исчез! Вместо него сидел за столом пестрый, как какаду, щеголь. Наряд его был точной копией туалета молодого Ганделю. Тантен тут же догадался, куда пошли сто франков, выданные ему Бомаршефом.

   Старик уже хотел подойти и надрать ему уши, но сначала решил послушать, о чем так горячо толкует он своим собеседникам.

   Тото не говорил, а вещал:

   - Что не говорите, а для тех дел, которые я веду, необходимо быть прилично одетым...

   Слушатели покатились со смеху.

   - И чего глотки дерете? - продолжал он несколько обиженно. - Скажите, что делает любого господином? Деньги! А у меня их может быть сколько угодно!

   Тантен вздрогнул. Он понял, что Тото мертвецки пьян, и неизвестно, что он говорил до того своим собутыльникам. К тому же он заметил, что товарищи его были далеко не в том состоянии, что Тото, и явно старались разговорить.

   - Ну так как ты можешь заработать? - спросил один из них.

   - Есть такой способ, называется - шантаж. И могу заверить, что я умею им пользоваться!

   Трезвые собеседники переглянулись между собой.

   - Конечно, это тоже ремесло. Но состояния им не сколотишь... Ведь для этого пришлось бы держать агентов, которые работали бы на тебя...

   - Как знать? Конечно, нам с тобой пока еще не держать, рановато. Но есть люди, которые могут держать. И живут! Ох, как живут!...

   Тантен вскочил. Руки его сами собой сжимались в кулаки. Еще немного, и этот пьяный идиот назовет имена!

   А тот, упиваясь вниманием слушателей, продолжал разглагольствовать.

   - Нам пока до этого далеко. Мы пока довольствуемся малым. Пример! Вот едет в фиакре дамочка. Честная. Но она почему-то под густой вуалью. Ага! Узнать номер фиакра - чепуха. Куда ездила, тоже узнать несложно. Ну, а потом - семейное положение! Конечно, если - девица, считай зря бегал. А если замужем? Отправляешься к ней и все выкладываешь. Объясняешь, что и кучера фиакра можно привлечь свидетелем на суде... Вот и все! Да она с себя все снимет и тебе отдаст, лишь бы никто не узнал о ее "честных" похождениях!

   - А как ты отличишь порядочную женщину от любой другой?

   - Ну, это не сложно! Одно себе не могу простить: давно на себя надо было работать, а не на хозяина. А то получается, что хозяин мясо ест, а я, как собака, кости глодаю! Ну да теперь я взялся за ум! Одет я прилично. Так что могу и сам на себя работать!

   - Но кто же твой хозяин?

   Тото-Шупен откинулся на спинку стула. Тантен просто замер на месте.

   - О, второго такого нет во всем Париже! Под его дудку пляшет не один миллионер. Так что, если начать рассказывать о его деятельности...

   Внезапно он замолчал. Лицо его перекосилось от ужаса. Он мгновенно протрезвел.

   Дядюшка Тантен, тихо и незаметно обойдя стол, внезапно вырос у него прямо перед глазами.

   Результат не замедлил сказаться. Тото поперхнулся и закашлялся. Он страшно испугался, хотя Тантен выглядел милым дядюшкой.

   - А, вот ты где, плутишка этакий, - нежно произнес он, - а я целых полчаса ищу его по залу, совсем слепой стал... Ба-а! Да ты словно молодой принц! Тото, ты ли это? Откуда у тебя столько вкуса?!

   Но Тото не мог произнести ни слова. Он лихорадочно соображал, слышал ли Тантен его слова.

   "Если этот старый дьявол слышал меня, так я пропал! Надо выкручиваться!"

   - А я вас ждал, ждал, да в честь вас немного и перебрал...

   - На здоровье! Значит, тебе было весело?

   - Конечно... Надеюсь, вы окажете мне честь, выпьете со мной рюмочку-другую?

   Тото дерзил от страха и для того, чтобы поддержать остатки своего самолюбия перед друзьями. В душе он был убежден, что Тантен откажется, но у старика был свой расчет. Вежливо поблагодарив его, старик заметил:

   - Я сам только из-за стола.

   - Тем более, - уже гораздо смелее настаивал Тото. И, гордо указав на батарею пустых бутылок, стоящих перед ним, добавил:

   - Это все выпил я с друзьями!

   Товарищи его поклонились дядюшке Тантену. В ответ он тоже приподнял свое подобие шляпы. Он понял, что То-то просто бравирует тем, что у него такая компания.

   К счастью, заиграл оркестр, и оба молодца поспешно исчезли.

   - Славные ребята, - произнес Тото, который и не думал стыдиться такого знакомства.

   - Плохо, Тото, плохо, - заговорил Тантен родительским тоном. - Откуда ты берешь такие знакомства? Уверяю, что они не доведут тебя до добра...

   Тото окончательно успокоился.

   "Если бы эта старая бестия не доверяла мне больше, - думал он, - то, конечно, не стала бы мне грозить".

   Несчастный Шупен, как жестоко ты ошибся! Его участь была решена...

   "Этот головорез слишком умен, от него необходимо отделаться. Он становится просто опасен..." - решил Тантен.

   Между тем веселый и успокоенный Тото предложил идти за Каролиной Шимель.

   - Ты уверен, что она здесь? Я сколько ни глядел, так и не увидел ее.

   - Вы просто не знаете, где искать! Она дуется в свой пикет в другом зале. Пойдемте, я покажу, где она!

   - Обожди, - остановил его старик. - Ты ей все объяснил, как мы договорились?

   - Слово в слово! Пятый день только ею и занимаюсь. С пяти часов дуюсь с ней в карты, разумеется, проигрывая, и все время говорю, что у меня есть дядя! Ему за пятьдесят! Он без ума от вас! Влюбился с первого взгляда!

   - Совсем неплохо, Тото. Ну, и как она отреагировала?

   - Сначала начала допытываться, а не на ее ли деньги вы рассчитываете, но я догадался сказать, что у вас лично до сорока тысяч дохода.

   - И ты назвал меня?

   - Как мы и договорились! По правде сказать, сначала я побаивался, думал - упрется, не поверит... Но едва я произнес ваше имя, как она воскликнула, что давно знает вас, что вы ей давно нравитесь. Что о лучшем муже она и думать не хочет...

   Тантен с решительным видом встал с места и произнес:

   - Ну, идем скорее!

   Тото не ошибся. Каролина сидела в игорном зале за карточным столом.

   Увидав Тантена, она бросила карты и поспешила ему навстречу,

   Тантен просто превзошел самого себя. Он был так любезен и весел, что Тото пришел в восторг и благоговейно глядел на своего учителя.

   Грог и пунш довершили остальное. Под конец вечера Тото не верил своим глазам. Каролина и Тантен кружились в вальсе! Оттуда они направились в ресторан - поужинать и выпить за их будущий союз.

   На другой день, в районе Монмартра дворники обнаружили женщину в бессознательном состоянии. Из сострадания они отправили ее в ближайшее отделение полиции.

   Очнувшись к вечеру, она назвалась Каролиной Шимель и сказала, что вчера вечером она отправилась со своим женихом ужинать в один из ресторанов, но что было потом - не помнит...

   "Дело мастера боится". Эта пословица, как нельзя лучше, подходила для Маскаро и всего его заведения. Восемь дней он не занимается ничем, кроме своего главного дела. Даже в конторе из-за этого наблюдается явный застой. Бомаршеф, хотя и был человеком довольно приятным, однако энергичным его назвать никак нельзя было.

   Но было бы по крайней мере странно, если бы Маскаро стал заниматься чем-нибудь другим, когда цель была так близка. Что значило для него сейчас это агентство, если через несколько дней он оборвет все нити со своим прошлым?

   На другой день после блестящей экспедиции Тантена в "Гранд-Тюрк", Маскаро, протирая припухшие глаза, стоял у камина, прихлебывая какой-то травяной отвар.

   Для него наступал момент, который был решающим для всей его последующей жизни. С минуты на минуту должны были прибыть Катен, Ортебиз и Поль.

   Первым появился доктор. Еще от дверей он заорал:

   - Получил твою записку и, как видишь, я уже здесь! Только сейчас от Мюсиданов...

   - Ну, и как там?

   - Грустно, друг мой. Сабина и раньше никогда не была веселой особой, теперь - бледнее мрамора.

   - Ну, а с графиней виделся?

   - Да, я посочувствовал ей и даже сказал, что этот горький опыт послужит ей уроком. В ответ она улыбнулась мне так, что у меня внутри все похолодело. Но она сказала мне, что Сабина выйдет за Круазеноа, согласие графа несомненно и что в покорности своей дочери она не сомневается.

   - Гм. Так оно и должно было быть. Круазеноа я уже сегодня видел. Если он будет послушен, то мы опередим Андре и Брюле. Маркиз станет мужем Сабины раньше, чем они успеют опомниться. Ну, а когда брак будет заключен, то они станут не опасны. Что касается директорства Круазеноа, так я думаю, что этого делать не стоит. Пока... На сегодня довольно и дела Шандоса...

   В кабинет тихо вошел Поль. Маскаро встретил его в высшей степени любезно.

   - Позвольте поздравить вас со столь блистательной победой в семействе нашего общего друга Мартен-Ригала! Не говоря уже о дочери, вы расположили к себе и отца!

   - Вряд ли это так... Мы слишком мало виделись для этого. Вчера, когда я пришел к ним, он поспешил уйти...

   - Это мне известно. Он шел обедать к одному из своих приятелей, который был почти женихом Флавии. Вчера он формально отказался от ее руки в вашу пользу. Так что, если вам угодно, доктор Ортебиз сегодня же может поехать к старику просить для вас руки его дочери. И будьте уверены, ему не откажут.

   Поля кинуло в жар. Миллионы казались рядом...

   - Тише, - прервал их Ортебиз, - кажется, это Катен!

   Доктор не ошибся. Через несколько секунд показался адвокат. Он улыбался, но если бы кто-нибудь мог заглянуть в его душу, то содрогнулся бы: столько было там ярой ненависти.

   Маскаро резко обернулся и пошел ему навстречу с таким угрожающим видом, что тот невольно отшатнулся.

   - Что с вами? Что значит ваше волнение?

   - А ты не знаешь?! - спросил Маскаро. - Ты до сих пор только и думаешь, как бы продать нас всех! Ты действительно считаешь меня дураком?

   - Но образумься же!

   - Нет уж! Ты разгадан. Ты что, не знал, что герцог Шандос может узнать ребенка, которого он разыскивает? Что у него есть приметы, известные только ему!

   - Я... Я... забыл об этом!

   Маскаро так посмотрел на своего бывшего друга, что тот опустил глаза.

   - Слушай, - продолжал Маскаро, подступая к нему все ближе, - ты хочешь, чтобы я сказал тебе, кто ты, после всего, что ты натворил? Подлец и предатель! Даже каторжники верны данному слову. А как поступил ты с нами?

   - А зачем было втягивать меня в дело, в котором я не хотел участвовать?

   Маскаро подошел вплотную.

   - Моли Бога, что ты мне еще нужен! Не хотел помочь по-доброму, будешь делать то, что я тебе скажу! И учти: твоя репутация, жизнь, свобода, одним словом, все - зависит от нашего успеха. Выиграем - ты спасен. Нет - берегись! Нам хорошо известно, где спрятан труп убитого тобой ребенка. К счастью, он достаточно хорошо сохранился. И слушай меня хорошенько! Все улики против тебя находятся в надежном месте и в надежных руках. Ты ведь знаешь, о ком я говорю! Так что малейшее ослушание с твоей стороны - и ты на скамье подсудимых!

   Несколько минут все молчали.

   - И молись, - продолжал Маскаро, - чтобы я, Ортебиз и Поль вышли из этой истории целыми и невредимыми. В том случае, если с любым из нас что-нибудь случится, донос к прокурору Республики уйдет немедленно.

   Катен молчал.

   Лицо его исказила бессильная злоба. Но теперь его никто не боялся.

   Он походил на умного, сильного зверя в клетке. Он думал, что всю жизнь он пользовался чужими ошибками. Составил себе на них репутацию, имя, состояние... И в конце так глупо попался на собственную удочку!

   Маскаро овладел собой.

   - И учти, мне известно о деле герцога Шандоса гораздо больше, чем ты думаешь. Ты ведь знаешь только то, что он сам захотел тебе открыть. А я занимался этим делом целых два года!

   Кстати, хочу объяснить, как я напал на это дело. Люди имеют обыкновение писать письма. Я уверен, что если бы наше общество было неграмотно, то половины промахов большинству людей удалось бы избежать. Так вот, я стал скупать старую переписку. И на досуге читал эти бумаги. Так я набрел на материалы этого дела.

   С этими совами он полез в бюро и достал ветхий лоскуток бумаги. Он поднес его Полю и Ортебизу.

   - Полюбуйтесь!

   На этом обрывке слабой, дрожащей рукой было выведено: "Ьсетьлажс я аннивен, етйадто енм огешан акнебер".

   Внизу стояло только одно слово, написанное твердым крупным почерком: "Никогда".

   - Что делать? - спросил я себя. - Есть два ряда мелких букв, совершенно непонятных. Я подумал: а что, если я перепишу их наоборот? И посмотрите, что у меня вышло: "Сжальтесь, я невинна, отдайте мне нашего ребенка".

   Все переглянулись.

   - Я стал гадать, - продолжал Маскарр, - как выяснить авторов этой записки. Для начала я навел справки, где куплены эти бумаги? В какой части Парижа, на какой улице и так далее... Через несколько дней мне донесли, что эта партия куплена близ Вандомской площади, но номера дома мы так и не смогли узнать.

   Я потерял покой. И вот, в очередной раз просматривая бумаги, я обнаружил на уголке едва заметные глазу следы герба. Я отправился к специалистам, и они определили, что это герб герцогов Шандос. Через полгода я знал, что письмо было написано самой герцогиней. Знал, когда она это писала и при каких обстоятельствах. И только одного я не знал до вчерашнего вечера...

   - Значит, Каролина Шимель наконец заговорила? - воскликнул Ортебиз.

   - Да, ее подвела страсть к вину. Она выболтала тайну, которую хранила двадцать три года.

   Маскаро достал толстую тетрадь.

   - В этой тетради содержится вся суть нашего дела. Прочитав ее, вы поймете, что связывает герцога и герцогиню де Шандос и Диану Совенбург, ныне графиню Мюсидан.

   Он передал тетрадь Полю.

   - Садитесь и читайте. А мы будем слушать. Читайте внимательно. Тут история старейших фамилий Франции. И учитесь осторожности. Ибо в жизни нет такой мелочи, которая не могла бы погубить кого угодно.

   Дрожащей рукой Поль открыл тетрадь и не без волнения приступил к чтению.

   На заглавном листе было написано:

    

    ТАЙНА ГЕРЦОГОВ ШАНДОСОВ.

    

   После падения наполеоновской Империи герцог Цезарь де Шандос вернулся из эмиграции во Францию и обнаружил, что почти разорен, как и вся старинная родовая аристократия.

   Зато по всей стране росла, как на дрожжах, аристократия денежного мешка. Она была лишена благородства, не имела ни малейшего понятия о рыцарской чести, но опиралась на непобедимую мощь золота.

   Цезарь понял, что только деньги помогут восстановить прежнее величие рода. Для этого, решил он, два-три поколения де Шандосов должны принести себя в жертву потомкам: жить по-крестьянски и экономить на всем, кроме самого необходимого. Герцог подсчитал, что таким путем он сможет утроить остатки состояния предков, и что через сто лет его правнук станет богаче короля Франции.

   Все в жизни герцога было подчинено этой цели.

   Он ходил всегда в грубой мужицкой одежде, брился у цирюльника два раза в неделю и жертвовал по воскресеньям в церкви пятифранковую монету. Других расходов у него не было.

   Де Шандос поступился даже своим сердцем: женился на немолодой и очень некрасивой женщине, заработав на этом пятьсот тысяч франков приданого. Он отказывал жене во всем, вплоть до платья. Они никогда не пригашали гостей и сами никого не навещали: герцог не хотел тратить деньги. Он много лет терзал ее душу грубостью своего характера и, наконец, свел жену в могилу после того, как она родила наследника.

   Мальчика назвали при крещении Людовиком-Норбертом.

   Судьба его была предрешена: он должен, как и отец, принести себя в жертву будущему.

   Для этого его надо было воспитать по-крестьянски. Герцог растил сына без нянек. Летом мальчик бегал босиком, зимой - в деревянных сабо. С десяти лет он пас коров, когда же подрос и окреп, стал помогать отцу, который пахал и косил наравне со своими работниками.

   Читать и писать мальчика бесплатно научил священник.

   Со временем Норберт превратися в скромного, работящего и послушного юношу. Он не имел четкого понятия о своем высоком происхождении: крестьяне, боясь герцога, держали язык за зубами.

   Развлечения у него были редкие и однообразные. Каждое воскресенье он шел с отцом в церковь и слушал обедню. Потом глядел с паперти на юных прихожанок. Девушки посматривали на полудикого молодого красавца с интересом, но он был так наивен, что не замечал этого. Затем он шел с герцогом в замок Шандос и там благоговейно съедал над чистой скатертью принесенную с собой просфору.

   Вот и все.

   После этого оставалось только ждать следующего воскресенья.

   Так протекала его жизнь до тех пор, пока отец однажды не взял Норберта с собой в Пуату. Задолго до восхода солнца они выехали в крестьянской телеге.

   Норберт был счастлив: он давно мечтал побывать в Пуату, в этом "прелестном городке", как поется в старой гугенотской песенке, которую он слышал от крестьян.

   На самом же деле городишко не представлял собой ничего особенного и был известен только тем, что в нем находилась юридическая академия. Мостовая там отвратительная, улицы узкие, дома мрачные. Но юноше, не видевшему ничего, кроме зубчатых стен отцовского замка, все казалось блестящим и великолепным.

   Норберт глазел по сторонам, стараясь ничего не упустить, и даже не заметил, как герцог остановил лошадь перед домом с вывеской нотариуса. Окрик отца словно пробудил его от волшебного сна. Герцог велел сыну подождать и вошел в дом.

   Норберт от нечего делать стал рассматривать прохожих.

   Вдруг один из них ударил его по плечу.

   - Что, старых друзей не узнаешь?

   Это был Монлуи, сын одного из крестьян герцога.

   Уже лет пять, как он исчез из Шандоса.

   Теперь он учился в юридической академии и щеголял в мундире со сверкающими пуговицами.

   Пока один из знатнейших господ Франции превращал сына в мужика, один из его крестьян старался сделать своего сына господином.

   - Что ты тут делаешь? - небрежным тоном поинтересовался Монлуи.

   - Жду отца, - буркнул Норберт, впервые в жизни шокированный убожеством собственного костюма.

   - Я тоже. Но это не помешает нам с тобой выпить кофе?

   Не дожидаясь согласия Норберта, Монлуи потащил его через дорогу в гостиницу.

   - Я предложил бы тебе партию в бильярд, - продолжал студент, прихлебывая из чашечки горький напиток, - но это стоит денег, а твой отец так скуп, что вряд ли у тебя найдется хоть одна монета.

   Норберт никогда не держал денег в руках и не совсем понимал, о чем идет речь, но иронические нотки в голосе бывшего компаньона по детским шалостям заставили его покраснеть от стыда.

   - А мне отец не отказывает в деньгах, хоть я и сам могу на себя заработать. Когда же я получу степень бакалавра, виконт де Мюсидан возьмет меня на должность секретаря, и я поеду с ним в Париж. А ты что будешь делать?

   - Не знаю...

   - Так я тебе скажу. Всю жизнь будешь пахать землю, как отец. А ведь ты - самый богатый человек в округе и едва ли не самый знатный аристократ Франции... Я - всего лишь сын крестьянина, но насколько я счастливее тебя!

   ... Когда герцог вышел от нотариуса, Норберт сидел на прежнем месте. Они весьма скромно пообедали в гостинице и в полном молчании вернулись в замок.

   С этого дня в юноше начали происходить немыслимые прежде перемены.

   Несколько слов, небрежно брошенных случайным встречным, уничтожили в его душе все, что в течение шестнадцати лет упорно взращивал герцог.

    

    

   Внешне Норберт почти не изменился: по-прежнему казался покорным и много работал.

   Но надо было видеть его лицо, когда он оставался один! Оно сразу же теряло беззаботность и приобретало выражение мрачности и отчаяния.

   Он стал замечать вещи и обстоятельства, которые раньше не привлекали его внимания.

   Он понял, что его место не среди крестьян, а среди тех молодых дворян, которые летом приезжали из Парижа в соседние поместья и сидели по воскресеньям на передних скамьях церкви в Бевроне. Там же Норберт встречал убеленного сединами графа де Мюсидана и гордого маркиза де Совенбурга, заставлявшего крестьян кланяться ему до земли. Оба надменных аристократа спорили между собой за честь первым пожать руку герцогу де Шандосу и его сыну.

   Какими счастливыми казались их жены и дочери, подметающие паперть подолами ослепительно богатых платьев, когда его отец в простой крестьянской одежде галантно целовал им руки по всем правилам придворного этикета!

   Значит, место Норберта - рядом с ними. Но почему же тогда на них - шелк, бархат и бриллианты, а на нем и на отце - простая холстина?

   Этот вопрос мучил его днем и ночью.

   Причиной не могла быть бедность: Норберт теперь видел, что никто из соседей не имеет столько земли, сколько его отец. Он знал уже, что все стоит денег, в том числе и земля. Подслушав разговоры работников, юноша понял, что герцог ужасно скуп и вместо того, чтобы пользоваться всеми благами жизни, которые доставляют людям деньги, похоронил все золото в погребах замка и ходит каждую ночь пересчитывать свои сокровища и любоваться ими.

   В другой раз Норберт услышал, как крестьяне жалели его. И кто-то проговорил угрожающим тоном:

   - Ну, был бы я на его месте!

   Однажды, выходя из церкви, старая маркиза де Совенбург сказала о нем довольно громко:

   - Бедный мальчик! Как жаль, что он так рано потерял мать!

   Что могли значить эти слова? Только одно: он, оставшись без матери, оказался в безраздельной власти отца. Тогда кто же во всем виноват, если не старый де Шандос?

   А чего стоили Норберту ежедневные встречи с молодыми дворянами, весело скакавшими мимо на чистокровных английских лошадях, когда он, потный и усталый, шел за плугом...

   Они издалека вежливо кланялись ему...

   Как он их ненавидел!

   - Что они делают зимой и осенью в каком-то там Париже? - спрашивал себя Норберт.

   До сих пор он знал только три вида времяпрепровождения: работа, церковь да еще гулянья в Бевроне, где молодежь пила кислое вино, гнусно ругалась и заводила драки.

   Эти деревенские забавы вызывали у него отвращение.

   Но какие развлечения существуют еще?

   Норберт не знал.

   Юноша чувствовал, что за пределами отцовских полей есть загадочный мир, полный чудес и наслаждений.

   - Что же происходит там? - неотступно думал он и не находил ответа...

   Спросить было не у кого.

   И тогда Норберт взялся за книги.

   Прежде уроки грамоты навевали на него здоровый крестьянский сон. Теперь же он проводил за чтением целые ночи.

   Новое увлечение сына не входило в планы герцога и было немедленно запрещено.

   Но юноша впервые ослушался отца и часто пробирался по вечерам в одну из самых отдаленных комнат замка, где хранилась библиотека его матери.

   Норберт набросился на книги, как голодающий на кусок хлеба, и жадно читал все подряд, без разбора, пока, наконец, в голове его не смешались воедино романы и история, прошедшее и настоящее...

   И тогда из этого хаоса возникли две ясные и четкие мысли. Первая заключалась в том, что он - самое несчастное существо на свете. Вторая - что он ненавидит своего отца, ненавидит так сильно, что только непреодолимый страх перед герцогом мешает превратить это чувство в действие.

   Так прошло полтора года.

   Настал день, когда герцог решил открыть наследнику свою тайну, чтобы возрождение славы и могущества герцогов де Шандосов стало целью и его жизни.

   В воскресенье старик пришел с сыном из церкви и остался с ним наедине, отослав слуг.

   Никогда Норберт не видел отца настолько взволнованным. Перед ним был не сгорбленный под бременем лет и трудов фермер, а гордый аристократ, готовый помериться знатностью и богатством с самим королем.

   Сначала герцог рассказал сыну историю рода де Шандосов, начало которой терялось в легендах глубокой древности. Затем описал деяния всех знаменитых героев, носивших это имя, подробно перечислив, чем и когда они были пожалованы, с какими королевскими домами заключали браки, какими богатствами владели.

   - Де Шандосы, как истинные государи, собирали подати, имели крепости, содержали армии. Вот кем мы были! И что нам с тобой осталось от всего этого величия? Почти ничего. Дворец в Париже, этот замок, немного земли - не более, чем на двести тысяч ливров годового дохода. Жалкие гроши по сравнению с пятью миллионами, которые получали наши предки...

   Норберт был потрясен.

   Он и прежде слышал, что отец очень богат, но огромные числа превосходили самые смелые предположения.

   Его предки имели пять миллионов в год, а он вынужден собственноручно пахать землю...

   Отец получает двести тысяч, а их комнаты в замке не лучше крестьянского жилья!

   У предков было целое войско, а ему всякая сволочь говорит "ты"!

   Возмущенный Норберт, преодолев обычный страх перед герцогом, встал - и уже было собрался обвинить отца в скупости, но тут силы изменили юноше.

   Он снова опустился на скамью и тихо зарыдал.

   Старик ничего не заметил.

   Меряя крупными шагами комнату, он продолжал оплакивать утраченное величие рода.

   - Мое состояние ничтожно, совершенно ничтожно для нынешнего варварского времени! Разбогатевшая при узурпаторе Бонапарте буржуазия скупает за гроши замки обнищавшего дворянства и пишет на их гербовых щитах свои мещанские фамилии. Эти безродные, скороспелые толстосумы хотят грязными деньгами уничтожить древнюю благородную аристократию!

   Юноша немного успокоился и следил за быстро шагающим герцогом глазами, полными слез и ненависти.

   Наконец, старик остановился перед сыном, желая особо выделить следующую часть своей речи:

   - Мы, родовая аристократия, можем отстоять себя только их же оружием. Деньги! Нужны деньги! Чтобы дом де Шандосов мог с честью занимать подобающее ему место у трона, нам надо иметь не менее миллиона ливров дохода. Слышишь, сын мой: не менее миллиона!

   Молодой человек, несмотря на все старания, почти ничего не понимал.

   Точнее говоря, он понял только то, что было созвучно его собственным мыслям и ощущениям.

   - Ни я, ни ты, - продолжал отец, - не доживем до такого дохода. Но, если Богу будет угодно, твой сын или внук его получат. Когда-то наши предки по-рыцарски, с мечом и копьем, покрыли сияющей в веках славой имя де Шандосов. Они доверили нам высокую честь носить это гордое имя. Их время, увы, ушло безвозвратно! И сейчас мы должны сделать то же самое, но уже не мечом, а деньгами. Добыть же эти деньги не по-мещански мы можем только путем тяжких лишений и личного труда.

   Герцог перевел дыхание.

   Норберт молчал.

   - Я исполнил свой долг, - уже спокойнее и мягче продолжал старик. - А тебе, сын мой, предстоит продолжить мое дело. У меня при Реставрации не было и ста пятидесяти тысяч франков. Я приумножил их, и ты слышал, сколько мы имеем сейчас. Ты обязан последовать моему примеру безусловно и во всем. Так же, как я, ты женишься на какой-нибудь знатной и богатой девушке. Она родит тебе сына, которого ты воспитаешь так же просто, как воспитан сам. Продолжая вести такой же образ жизни, ты оставишь ему от двенадцати до пятнадцати миллионов. Если он поступит так же благородно, как мы с тобой, то уже его сын, твой внук, получит состояние поистине королевское. Вот как должно совершиться возрождение герцогов де Шандосов!

   Отец сделал торжественную паузу, затем продолжал:

   - Конечно, это нелегко! Но в этом - единственное спасение древних родов. Или эта идея войдет в плоть и кровь каждого главы аристократического дома, или старинное дворянство исчезнет без следа, а его место займут выскочки-мещане... Истинный аристократ должен в эту печальную эпоху жить не настоящим, а только будущим. Принести себя в жертву потомкам... В минуты искушения, сын мой, предавайся размышлениям о святости нашей цели. Утешайся грядущей славой нашего имени! Так всегда делал я. Я жил и буду жить только ради потомков, ради того королевского положения в обществе, которое они займут и которым они будут обязаны мне.

   Норберту все еще казалось, что он видит сон.

   - Ты видел, как я торгуюсь битый час за какой-нибудь жалкий луидор? Все думают, что это - от жадности. Глупцы! Я торгуюсь для того, чтобы мой правнук мог с гордостью швырнуть этот луидор из окна золоченой кареты в грязь, откуда его с благословениями поднимут нищие потомки моих расфуфыренных соседей! В следующем году я отвезу тебя в Париж, чтобы показать наш дворец. Такого роскошного дворца сейчас уже нет ни у кого! Мебель, картины, обои, - сплошь бессмертные творения великих художников. Я берегу все это, как зеницу ока, в этом - наше будущее величие. Там будут жить, Норберт, наши внуки и правнуки, прославляя нас с тобой за все то, что мы делаем для них.

   Герцог произнес это так вдохновенно, словно уже видел перед собой благодарных потомков.

   - Я рассказал тебе о своей тайне потому, что ты уже достаточно взрослый и способен понять меня. Поступай так всю жизнь. Можешь идти, да не забудь завтра отвезти в Беврон мешки с зерном.

   Норберт вышел.

   Он забрался в одну из самых дальних аллей отцовского парка и бродил там до рассвета. Одна лишь ночная тьма слышала все те проклятья и угрозы, которыми он осыпал герцога.

   - Да он просто свихнулся! - решил, наконец, юноша.

   Таков был приговор потомка великим планам герцога Цезаря де Шандоса.

    

    

   Месье Доман появился в Бевроне лет пятнадцать тому назад. Он пришел неведомо откуда, босой, с узелком на палочке.

   Зато душа его была полна неуемной жажды наживы, а голова - бесчисленных способов утоления этой жажды. Обладал он также и весьма длинным носом, который без устали совал всюду, куда не просят. За те пятнадцать лет, что он украшал Беврон своей персоной, во всей округе не совершилось без него ни одной сделки: гвоздя никто не мог продать без того, чтобы посредником не выступил вездесущий Доман!

   Он давал деньги под залог и собирал недурной урожай процентов. Впрочем, не брезговал он и урожаем в буквальном смысле слова, скупая у обнищавших крестьян хлеб на корню и перепродавая его втридорога.

   Доман вообще ничем не брезговал.

   Основную часть доходов приносили ему судебные тяжбы, поскольку он оказался ловким адвокатом и выигрывал все дела, сулившие хорошую прибыль. Таким образом, он к пятидесяти годам сколотил кругленький капитал, обзавелся домом и землей.

   Все это благополучие господин Доман едва не утратил в считанные дни после того, как одна из его махинаций задела интересы старого де Шандоса. Впридачу он рисковал потерять и свободу. Адвокат не без труда выпутался из беды, выставив на суде пять лжесвидетелей и истратив на их подкуп значительную часть своего капитала.

   Неудивительно, что он всей душой возненавидел герцога и поклялся отомстить при первом же удобном случае.

   Случая пришлось ожидать пять лет, за которые адвокат накопил немало желчи, ежедневно поминая де Шандоса в своих молитвах и призывая на его голову все казни египетские.

   И вот великий день настал! Доман заметил, что герцог стал отпускать Норберта из замка одного.

   Как, без сомнения, помнит читатель, де Шандос несколько неожиданно закончил рассказ о прошлом и будущем своего древнего рода поручением сыну отвезти наутро в Беврон мешки с зерном.

   Норберт довольно быстро справился с этой задачей и уже садился на телегу, чтобы ехать в замок, когда к нему с поклонами приблизился незнакомый человек.

   - Господин маркиз, не соблаговолите ли вы помочь мне в беде? Я страдаю ревматизмом и еле хожу, да и года уже не те, сами изволите видеть... Умоляю вас отвезти меня домой, вам это как раз по пути.

   Доман хорошо знал, какой титул носят старшие сыновья герцогов.

   Впервые с юношей говорили так вежливо.

   Впервые его назвали маркизом.

   Еще совсем недавно он отнесся бы к этому равнодушно. Теперь же это доставляло Норберту удовольствие, так как подчеркивало его дворянское достоинство и тем самым сокращало дистанцию между ним и герцогом.

   - Садись, старик.

   Доман поклонился еще ниже и почтительно сел на край телеги.

   "Что-то ты злой сегодня, щенок! - думал адвокат, искоса наблюдая за Норбертом. - Уж не на старого ли пса де Шандоса?"

   Вслух же он сказал:

   - Господин герцог должен гордиться таким сыном как вы, ваша светлость. Я часто слышу, как местные дворяне ставят вас в пример своим детям. Глядите, говорят они, как работает молодой маркиз. Не боится натереть себе мозоли! Денег у него больше, чем во всем Бевроне, но он пашет землю, потому что стыдится сидеть сложа руки!

   Норберт с ожесточением и без всякой причины хлестнул лошадь кнутом.

   Доман помолчал немного, затем заговорил снова:

   - Во всей округе никто не сравнится с вашей светлостью! Вы так легко поднимаете мешки с зерном, будто они набиты перьями. Хотел бы я иметь ваши годы и ваше здоровье!

   Раньше похвалы его работе и физической силе были приятны юноше. Теперь же ничем нельзя было взбесить его больше, чем разговорами об этом. Бушевавшая в нем злоба вылилась в новый удар по спине ни в чем не повинной кобылы.

   Старый плут безжалостно продолжал:

   - Правду говорит пословица: скромная жизнь бережет здоровье и кошелек. Вот вы, господин маркиз, живете скромно, потому и счастливы. А что с того, что наши молодые дворяне играют, пьянствуют да любовниц содержат? Конечно, они веселятся...

   Юноша, наконец, не выдержал и пробурчал:

   - И я бы веселился, будь моя воля...

   - Что вы сказали, господин маркиз? Я уже слышу не так хорошо, как раньше.

   - У меня нет денег на веселье, старик.

   "Ну, де Шандос, теперь ты у меня в руках!" - подумал месье Доман.

   - Так уж устроен мир, ваша светлость, - сказал он вслух. - К старости кровь охладевает и мы забываем свою молодость. А ведь когда-то мы тоже жаждали всех удовольствий жизни! И господин герцог в нашем возрасте не терял времени даром.

   - Мой отец?

   - Да. Вам это кажется невероятным? А между тем это правда. Спросите любого из его бывших друзей, они вам расскажут такие истории!... Но я уже приехал. Вот мой скромный дом. Не нахожу слов, чтобы выразить всю глубину моей благодарности, господин маркиз!

   Доман слез с телеги и поклонился.

   - Не окажете ли мне честь, ваша светлость? Я хотел бы поднести вам стаканчик доброго вина.

   Норберт на миг задумался. Де Шандос не позволил бы ему принять приглашение.

   Именно поэтому он, привязав лошадь, последовал за адвокатом.

   Доман привел гостя в ту комнату, которую с гордостью называл в разговорах с клиентами "мой кабинет". Она действительно напоминала бы своей обстановкой приемную адвоката,