Габорио Эмиль - Рабы Парижа

если бы не груда мешков с зерном, полностью занимавшая один угол.

   Хозяин усадил Норберта в собственное кресло, велел служанке накрыть стол, а сам сходил в погреб и принес бутылку лучшего вина.

   Хитрец знал, что нет более надежного способа развязать язык молодому человеку, который никогда не пил ничего крепче воды.

   Старик увивался вокруг дорогого гостя, как алчный жених вокруг богатой невесты: наливал вино, просил понюхать его, посмотреть на свет, оценить букет, закусить вон тем и вот этим... Рассказывал занятные истории о том, кто, когда и за какие услуги подарил ему это прекрасное вино, которого не купишь ни за какие деньги нигде и даже в Париже.

   При этом он понемножку отхлебывал вино, сладко причмокивая и смакуя каждую каплю.

   Норберту же адвокат наливал так усердно, что его стакан был постоянно полон.

   Юноша быстро пьянел.

   Доман уже называл гостя монсеньером и просил его покровительства, не скупясь на самую грубую лесть.

   Норберт почувствовал непреодолимую потребность поделиться своим горем с этим случайным попутчиком, который оказался таким умным и любезным собеседником.

   Молодой человек говорил долго, подробно и откровенно, как на исповеди.

   Откуда было ему знать, что он исповедуется перед Иудой Искариотом?

   Адвокат не перебивал его, только поддакивал, поощряя свою жертву на дальнейшие откровения:

   - О, это просто ужасно!... Несчастный юноша!... Как я вам сочувствую!... Да, да, вы совершенно правы!... Боже мой, кто бы мог подумать!...

   Доман жадно впитывал сбивчивые речи Норберта и сокрушенно покачивал головой. Так ведет себя корыстолюбивый врач, внушая больному, что его состояние опасно, и тем самым повышая свой гонорар.

   Наконец гость замолчал. И тогда адвокат нанес ему точно рассчитанный удар:

   - Несмотря на мое беспредельное уважение к герцогу де Шандосу, я посоветовал бы ему не навязывать свои личные взгляды вашей светлости.

   - Навязывать?... Мне?... Да ведь я и рожден только для того, чтобы выполнить план отца!... Вся моя жизнь расписана наперед, по дням и часам, еще до того, как я появился на свет!... И, самое страшное, - я ничего не могу изменить!...

   - Неужели?

   - Я должен покориться отцу, как делал это всегда. Или...

   - Или?... - с надеждой переспросил Доман, чувствуя, что рыба клюет.

   - Или мне придется покончить с собой.

   - Зачем же, господин маркиз? - произнес адвокат с дьявольской усмешкой.

   - Чтобы освободиться!

   - Вы уверены, что этого невозможно добиться иначе?

   - Ты не знаешь моего отца, старик...

   - Ваша светлость, вы еще так молоды! У вас впереди - долгая жизнь. Живите и будьте счастливы!

   - Да, долгая, очень долгая... Только не жизнь, а кабала!... Отец еще не стар и может прожить долго... А ты мне тут болтаешь о счастье!... Прощай. Мне пора.

   Норберт начал поднимать с кресла свое тело, ставшее почему-то тяжелым и непослушным. Но месье Доман, сбросив на мгновение маску почтительности, остановил его:

   - А вы не живите с герцогом.

   - Что?!

   - Живите отдельно.

   - Где?... Как?... У меня нет денег!

   - Они у вас есть.

   - Отец не дал мне еще и медяка! Монлуи, сын крестьянина, богаче меня. Он угощал меня кофе. Меня, потомка герцогов де Шандосов!

   - Повторяю, ваша светлость: деньги у вас есть. Только потерпите немного. Когда станете совершеннолетним, то сможете потребовать у герцога приданое вашей матери. Его вам хватит надолго.

   Норберт остолбенел. Он впервые слышал, что у матери были деньги и что они могут принадлежать ему!

   Новость нужно было обдумать.

   После нескольких минут молчания юноша произнес:

   - И все-таки это - не выход из положения.

   - Почему?

   - Я так воспитан, что никогда не смогу предъявить отцу какие бы то ни было требования.

   - Да, конечно... Я вас вполне понимаю, господин маркиз. Герцог де Шандос в гневе ужасен. Но вам нет нужды говорить с ним об этом.

   - Кто же это сделает вместо меня?

   - Я.

   - Ты? А кто ты такой? Герцог тебя и слушать не станет!

   - Я - адвокат, ваша светлость. И умею заставить себя слушать. Это - моя профессия.

   - Как же ты это сделаешь?

   - О, это очень просто. Вы, монсеньер, напишете мне доверенность и заверите ее у нотариуса. Тогда я стану вашим поверенным и буду официально представлять ваши интересы. Это очень удобно, господин маркиз, особенно в делах между родственниками. Так что все образуется, подождите только вашего совершеннолетия.

   - Я не могу больше ждать!

   - А вы попробуйте.

   - Я уже сказал, что покончу с собой, если не смогу сейчас же освободиться из-под власти отца!

   - В таком случае я укажу вам другой способ. Пока вы несовершеннолетний, закон требует, чтобы у вас был опекун. Но это не обязательно отец. Обратитесь в суд, чтобы вам назначили другого, более соответствующего вашим желаниям. Такие дела рассматриваются в суде чуть ли не каждый день, так что нет ничего более банального, особенно среди аристократии.

   Доман опять наполнил вином стакан Норберта.

   - Если же суд не удовлетворит вашу просьбу, можно будет подать жалобу королевскому прокурору.

   - Жалобу на герцога?!

   - А почему бы и нет? На то и существуют законы, чтобы обуздывать власть, когда она переходит границы приличия. В том числе и родительскую власть. Мы можем изложить в этой жалобе такие факты, которые легко подтвердит следствие.

   Адвокат всегда начинал говорить мы, когда видел, что дело клеится.

   - Мы не получили образования, подобающего сыну герцога. Так?

   Норберт молчал. Он был ошеломлен бесцеремонными речами странного собеседника.

   - Так! - нисколько не смущаясь, ответил сам себе старый пройдоха. - Мы изнурены грязной работой, словно мы для герцога не сын, а раб. Кстати, отец вас бил когда-нибудь!

   - Ни разу.

   - Ничего, напишем, что бил. Мы составим такую бумагу, найдем такие доводы, что и сатана бы прослезился! Например, так: недостойное благородного дворянина обращение со стороны нашего отца привело к тому, что мы внушаем соседям не почтение, подобающее наследнику древнего рода, а унизительную жалость. Дошло до того, что нас за глаза именуют не маркизом, а оскорбительным прозвищем "шандосский дикаренок".

   Адвокат сделал паузу, ожидая хорошо подготовленного им взрыва.

   - Что?! - воскликнул Норберт, стукнув кулаком по столу так, что посуда полетела на пол, а его стакан разлетелся вдребезги.

   - Что вы сказали? Кто посмел так меня назвать? Кто? - кричал юноша, сверкая глазами.

   - Кто же, если не ваши враги? - спокойно ответил месье Доман.

   - Я никому не сделал зла!

   - Зато его много сделал герцог. Не вы один пострадали от деспотизма господина де Шандоса. Трудно сказать, кто ему не враг в этих местах.

   - И все эти люди - враги мне?...

   - Нет. Вы, господин маркиз, имеете здесь только друзей, искренне сочувствующих вам в ужасном несчастье, которое вас так незаслуженно постигло.

   Последние слова адвоката несколько противоречили тому, что он говорил раньше, но юноша был слишком наивен, чтобы заметить это.

   - Все женщины в округе от вас без ума. Даже первая красавица, мадемуазель Диана де Совенбург, краснеет при одном лишь упоминании вашего имени. Вы, конечно, знакомы с мадемуазель де Совенбург?

   Норберт и сам покраснел, как девушка. Он видел Диану в церкви и во время обедни не раз искоса поглядывал в ее сторону. Она показалась ему прекрасной и недосягаемой.

   - Все радости жизни ожидают вас, - вкрадчиво продолжал Доман. - Надо лишь вырваться на свободу. Раз уж вы так торопитесь избавиться от родительской опеки, господин маркиз, то не соблаговолите ли приступить к составлению необходимой бумаги?

   Он взялся за перо, но в этот самый миг часы с кукушкой пробили двенадцать раз.

   - Боже мой! - воскликнул молодой человек, поднимаясь с кресла. - Я опоздал! Ровно в полдень у нас садятся за стол. Что скажет отец?

   Он, не прощаясь, выбежал из дома адвоката, вскочил на телегу и погнал лошадь галопом.

    

    

   Сообщая молодому маркизу его прозвище, месье Доман сказал полуправду. Юношу в самом деле называли шандосским дикаренком, но никто не думал его этим унизить.

   В Пуату, где деньги почитались едва ли не превыше Господа Бога, никому бы не пришло в голову оскорбить человека, имеющего двести тысяч ливров годового дохода.

   Правда, когда Цезарь де Шандос еще только начинал заводить в своем замке крестьянские порядки, его одежда и образ жизни доставляли немало работы досужим языкам. Но постепенно насмешки прекратились: все привыкли к его странностям и преисполнились уважения к его денежным сундукам.

   Богатый и знатный человек, который умеет содержать свое хозяйство в идеальном порядке, может себе позволить чудачества.

   Так герцог в глазах местного дворянства превратился из горохового шута в почтенного оригинала.

   Его сына ожидало завидное будущее: громкое имя и внушительное состояние. Все матери, имевшие взрослых дочерей, мечтали о таком зяте. Отцы действительно ставили его в пример сыновьям-вертопрахам.

   Сами вертопрахи были о Норберте совершенно иного мнения. Но кто их спрашивал?

   Все попытки девушек и их матерей познакомиться с Норбертом поближе разбивались о ревнивую подозрительность герцога де Шандоса. Никто не должен помешать юноше повторить судьбу своего отца! Он женится на денежном мешке, произведет на этот свет наследника, отправит на тот свет жену, а затем проследит, чтобы все это проделал и его сын.

   Но нет ничего невозможного, как показывает человеческий опыт.

   Нашлась смелая девушка, которая решилась помериться силами с герцогом.

   Это была Диана де Совенбург.

   Она получила блестящее образование в знаменитом монастыре Ниордок. Отец и мать хотели, чтобы она там и постриглась в монахини. Однако родители слишком плохо знали свою дочь.

   Узнав о предстоящем пострижении, Диана приняла решительные меры. Уже через несколько дней трудно было найти требование монастырского устава, которое она была еще не нарушила. Затем девушка пригрозила, что если ее не заберут немедленно домой, то она убежит сама.

   Испуганная настоятельница просила маркиза де Совенбурга забрать дочь, поскольку ее дурные наклонности несовместимы с монашеством и совращают прочих послушниц с пути истинного. Если же она действительно сбежит, то будет скандал, который ляжет несмываемым пятном на безупречную репутацию святой обители.

   Пришлось маркизу изменить свои планы и вернуть домой очаровательную бунтовщицу.

   Когда Диана приехала, разъяренный отец напомнил ей, что все его состояние достанется сыну, который наследует имя и титул маркиза де Совенбурга.

   - А ты, непокорная дочь моя, изволь завоевать себе богатство и имя самостоятельно, - сказал в заключение достойный дворянин. - Господь щедро наделил тебя женским оружием. Одни глаза твои стоят миллиона. Но помни: не выйдешь замуж без приданого - будешь всю жизнь старой девой и нахлебницей у брата.

   Де Совенбург, некогда громче всех осуждавший герцога за то, что тот принес сына в жертву деньгам, считал не только возможным, но и естественным жертвоприношение дочери.

   Диана твердо решила, что пробьет себе дорогу сама.

   Однажды при ней говорили о шандосском дикаренке.

   - Почему бы мне не поймать его в свои сети? - подумала она. - Недаром же я Диана-охотница!

   В этот момент вездесущий Доман и подметил краску на ее щеках.

   На следующий же день девушка начала собирать сведения о будущем муже. Это было непросто: ведь она должна была узнать о нем все и при этом ничем не выдать своего интереса к Норберту. И ей это удалось, хотя в монастыре обучали чему угодно, только не самому непостижимому из всех искусств - искусству быть женщиной.

   Результаты расспросов превзошли все ее ожидания.

   Однако прекрасная охотница не стала предаваться мечтам и восторгам, а принялась тщательно взвешивать все плюсы и минусы предполагаемого брака.

   Если бы она владела бухгалтерией, то, вероятно, записала бы дебет и кредит приблизительно так.

   Плюсы:

   - титул герцогини,

   - двести тысяч годового дохода,

   - дворец в Париже, где она создаст самый блестящий салон и станет его звездой,

   - замок и земли де Шандоса при Пуату.

   Минусы:

   - сверхъестественная скупость герцога.

   Плюсы явно перевешивали. Цезарь де Шандос уже стар. Сколько он еще проживет? Ну, шесть-семь лет, не больше.

   "Тогда мне будет всего лишь двадцать пять. Я буду молода, богата и счастлива! А главное, всем этим буду обязана только самой себе. И, пусть тогда отец и брат мне завидуют", - рассуждала она.

   К чести Дианы, надо сказать, что она все-таки не ограничилась бухгалтерией и захотела посмотреть на юношу прежде, чем принимать окончательное решение.

   В первое же воскресенье ей показали Норберта в церкви. И теперь уже она всю обедню поглядывала в его сторону.

   Девушку поразила красота его лица. Заметила она и грусть в глазах молодого маркиза. Безошибочная женская интуиция подсказала ей, что он несчастен, и она пожалела его.

   Выходя из церкви, прекрасная охотница мысленно клялась, что женит его на себе во что бы то ни стало.

   Прежде всего надо было с ним познакомиться.

   Но как это сделать?

   В гости де Шандосы не ходят и к себе никого не приглашают.

   Церковь он посещает только под неусыпным надзором отца.

   Обратиться к родителям? Ну уж нет! Диана слишком хорошо знала, что они в лучшем случае ничем ей не помогут, а в худшем - отнимут свободу действий.

   Девушка нашла выход. Она усердно занялась благотворительностью.

   Теперь Диана целыми днями колесила по Беврону в отцовской карете: она развозила лекарства больным, раздавала пищу бедным и присматривала за маленькими детьми, пока их матери работали в поле.

   Со всех сторон старый де Совенбург слышал благословения в адрес дочери и получал от этого искреннее удовольствие: чертовка, кажется, одумалась и, пожалуй, все-таки удастся спровадить ее в монахини.

   - А в монастыре еще сомневались в благочестии моей дорогой Дианы, - говорил он соседям. - Нет, она у меня прирожденная сестра милосердия!

   Сестрами милосердия в то время служили монахини.

   Маркиз так и не заметил, что благотворительность мадемуазель Дианы распространялась только на ту часть Беврона, что примыкала к владениям герцога.

   Но все ее старания были напрасны.

    

    

   Через неделю после того, как герцог посвятил сына в великую тайну, он снова остался с юношей наедине и сообщил ему свою волю:

   - С сегодняшнего дня ты больше не будешь работать в поле. Я поручаю тебе наблюдать за работниками.

   - А как же...

   - Не перебивай!

   - Слушаю вас, отец.

   - Неделю назад ты убедился в том, что я считаю тебя взрослым. Поэтому ты должен привыкать к независимости и учиться повелевать людьми. Теперь все приказания по хозяйству будешь отдавать ты - сначала, разумеется, под моим руководством.

   Норберт изумленно смотрел на герцога: все, что он слышал, было так ново и невероятно, что он принял бы слова отца за шутку, если бы Цезарь де Шандос был способен шутить.

   - Иначе, - продолжал старик, - не приучившись смолоду к свободе и самостоятельности, ты после моей смерти можешь натворить много глупостей. До сих пор я был тобой очень доволен. И вот тебе награда.

   С этими словами герцог вручил юноше великолепное ружье.

   - Сегодня я купил хорошую охотничью собаку. Егерь научит тебя стрелять. Теперь ты будешь иметь свободное время для охоты и развлечений.

   Де Шандос помолчал, ожидая благодарности, но сын ничего не сказал.

   Он все еще не верил своим ушам.

   - Самостоятельность требует денег. Я буду давать тебе тридцать франков каждый месяц. Распоряжайся ими, как хочешь, но помни: каждая лишняя монета, истраченная тобой, отдаляет на один день будущее величие наших внуков... Почему ты молчишь? Мои подарки тебе безразличны?

   Норберт заставил себя произнести несколько слов.

   Де Шандос, не дослушав, повернулся к нему спиной и вышел из комнаты.

   Получив разрешение отца, Норберт все свободное время теперь проводил в лесу.

   Единственным другом юного маркиза стал его охотничий пес Бруно, который ничего не требовал, не задавал лишних вопросов, никогда не оскорблял жалостью или грубостью. К тому же он всегда был в таком же настроении, как и его хозяин.

   Стрелять Норберт почти не умел и дичью не интересовался. Он попросту рад был под предлогом охоты избавиться от тягостного общества отца.

   Пастор не раз говорил герцогу, что с юношей творится что-то неладное, но старик, едва выйдя из церкви, тут же погружался в хозяйственные заботы и забывал, что у сына, кроме работящих рук. есть еще и душа.

   Эта забытая герцогом душа ненавидела его. И никакие подарки уже не могли ничего изменить.

   Если бы де Шандос дал сыну свободу хотя бы на год раньше! Если бы он знал, как жестоко накажет его судьба за это промедление!...

    

    

   Мысли Норберта все чаще возвращались к Доману.

   Юноша расспрашивал о нем крестьян и все в один голос отвечали, что это - мошенник, способный на любое черное дело. Такие отзывы не могли не насторожить маркиза, но к кому он еще мог обратиться за советом и поддержкой? Ненависть душила его и он давно бы дал ей волю, если бы не привычный с детства страх перед отцом,

   Доман тоже с нетерпением поджидал его. Хитрец знал, что семена зла. брошенные им в неопытную душу юноши, дадут богатые всходы.

   Он развернул перед Норбертом яркую картину свободной жизни и указал путь к ней. А теперь оставалось только ждать, когда мальчишка решится приступить к делу.

   Узнав, что Норберт получил от герцога разрешение охотиться, адвокат завел себе привычку ежедневно гулять в лесу. Он ходил по тропинкам легкими шагами матерого хищника, курил трубку и делал вид. что его меньше всего на свете интересуют охотники.

   Возвращаясь домой, он всегда останавливался на опушке и грозил кулаком в сторону замка де Шандоса. бормоча при этом себе под нос:

   - Ничего, старый черт, погоди! Дай только повидаться с твоим дикарем! Уж я тебе тогда!...

   На этом месте адвокат умолкал. То. что должно было бы следовать за этими словами, нельзя было произносить вслух даже наедине с самим собой.

   Адвокат умел ждать. Рано или поздно он встретит Норберта в лесу или, еще лучше, тот сам придет за советом.

   И молодой маркиз пришел.

   Он вышел из замка с ружьем и собакой, словно на охоту. Войдя же в лес, свернул на тропу, истоптанную сапогами адвоката, и вскоре очутился перед дверью врага своего отца.

   Доман видел его в окно и успел приготовиться. Встреча была им давно уже обдумана. Осталось надеть маску и выйти на сцену

   Норберт робко постучал.

   - Что вам угодно, господин маркиз? - бесстрастным деловым тоном осведомился адвокат, открывая дверь.

   Юноша опешил.

   Идя сюда, он представлял себе этот разговор как продолжение предыдущего, в той же атмосфере гостеприимства и откровенности. Хозяин же с порога окатил его холодным душем официальности.

   Норберт так смутился, что хотел тут же уйти.

   Но в тот же миг адвокат, угадав его намерение, тем же тоном добавил:

   - Я к вашим услугам, господин маркиз.

   И юноше пришлось заговорить.

   - Мне необходимо с вами посоветоваться, месье Доман. Я еще слишком неопытен и нуждаюсь в помощи.

   - Прошу вас пожаловать в мой кабинет. Все, что только в моих силах, я готов сделать для вас, господин маркиз.

   Тот, кто один раз перешагнул границу благоразумия, уже не может остановиться и идет все дальше и дальше по пути, ведущему в пропасть. Норберт вошел.

   - После нашей встречи я все время думал о том, что услышал от вас, - сказал он.

   Старый мошенник изобразил на лице величайшее изумление:

   - О, ваша светлость, неужели вы до сих пор помните весь тот вздор, который мы с вами наговорили под действием вина? Стоит ли об этом вспоминать?

   - Что?!

   - Мало ли что можно наболтать за бутылкой. Не придавайте значения словам, господин маркиз: от слова до дела - огромное расстояние.

   Норберт побледнел, ударил прикладом об пол и закричал:

   - Да вы что, смеялись надо мной, когда предлагали всякие способы моего освобождения?

   Казалось, еще мгновение - и он ударит адвоката.

   Собака зарычала.

   - Или вы приняли меня за младенца, который рад послушать пустые разговоры?

   - Ваша светлость...

   - Если вы действительно надо мной подшутили, то вы за это поплатитесь! - кричал Норберт, надвигаясь на адвоката.

   - Боже мой! - вдруг завопил Доман, молитвенно поднимая взор и протягивая руки к небу, которое изображал собой заплеванный потолок. - Как вы могли обо мне так подумать? Разве можно подозревать меня в такой низости? Вы же видите, господин маркиз, с каким уважением я всегда отношусь к вам!

   - Тогда объясните, как мне вас понимать!

   - Видите ли, ваша светлость, я должен признать, что в какой-то мере вы угадали. Поэтому вы вправе сердиться на меня...

   - А!

   - ... и я прошу у вас за это прощения. Но главная причина не в этом.

   - А в чем же?

   - Я поразмыслил и одумался.

   - Тогда другое дело. Признайтесь, что вы просто струсили!

   - Господин маркиз, я человек маленький. Если я начну помогать вам против герцога де Шандоса, то наживу себе страшного врага. Ему ничего не стоит раздавить меня одним пальцем. Ведь я не обладаю ни знатностью, ни миллионами, как ваш отец...

   - И что же вам грозит?

   - Герцог может, например, обратиться к королевскому прокурору. После этого ко мне приедут незваные гости из полиции и пригласят отдохнуть несколько лет в их пансионе, да так убедительно, что мне трудно будет им отказать.

   Норберт ничего не понял.

   - А при чем тут полиция? - наивно спросил он.

   - То, чего вы от меня хотите, предусмотрено законом, статья триста пятьдесят четвертая. Стоит только герцогу захотеть - и я надолго окажусь в тюрьме.

   - А откуда отец узнает, что я обратился к вам?

   Доман промолчал, многозначительно поглядывая на юношу.

   Норберт топнул ногой и закричал:

   - Как отец узнает, что я обратился к вам? Я вас спрашиваю!

   Собака громко залаяла.

   - Вот так и узнает, - спокойно ответил адвокат. - Вы сами кричите об этом на весь Беврон.

   - Простите меня, месье Доман, - Норберт перешел почти на шепот. - Но все же объясните, в чем дело.

   - Как бы вам это помягче сказать, господин маркиз... Я опасаюсь вашей несамостоятельности.

   - О чем это вы?

   - Разумеется, каждый сын должен бояться своих родителей. Но мне иногда кажется, что у вас сыновняя почтительность развита чрезмерно.

   - Вы только что говорили, что не считаете меня младенцем! Неужели же я такой простак, что пойду к отцу каяться?

   - Нет. Этого я не боюсь. Но если у него возникнут подозрения, герцог устроит вам допрос. И тогда...

   - Что тогда?

   - Вы же сами мне признавались, что не можете ничего скрыть от отца, когда он смотрит вам прямо в глаза.

   Теперь Норберт понял. Ему стало стыдно, что его - и не без основания - не считают мужчиной.

   - Послушайте, Доман, - сказал он. - Пусть я дикарь, но я не доносчик. Если я даю слово сохранить тайну, то ее у меня не вырвут и под пытками. Не забывайте, что во мне тоже течет кровь де Шандосов!

   - Ну, если вы даете мне слово...

   - Даю вам честное слово дворянина, что ни одна душа в мире не узнает о вашей помощи мне!

   Адвокат сразу же отбросил всякую официальность.

   - Надеюсь, вы не подумали при виде моих колебаний, что я хочу обмануть вас? Бог свидетель, что с моей стороны это - простая осторожность.

   - Что мне делать? - спросил Норберт.

   - Никто не даст вам лучшего совета, чем я, ваша светлость. Я хорошо разбираюсь в законах. Вот оно, мое Евангелие!

   Адвокат торжественно взял со стола толстую книгу.

   - Здесь мы можем узнать, что говорит закон по любому вопросу.

   - У меня только один вопрос: с чего начать?

   - Увы, господин маркиз! Полагаю, что ни с чего.

   - Вы опять издеваетесь надо мной?

   - Ни в коей мере, ваша светлость. Просто я считаю, что выгоднее всего - дождаться вашего совершеннолетия.

   Норберт подпрыгнул в кресле.

   - Я уже говорил, что не могу ждать! Иначе я не сидел бы сейчас в вашем кабинете, - резко сказал он.

   - Но так действительно будет лучше для нас. Что вам стоит подождать? Ведь осталось недолго...

   Громовой удар кулаком по столу заставил Домана умолкнуть. Юноша вскочил:

   - Если это - все, что вы можете мне посоветовать, то я напрасно потратил время, - бешено прокричал он и кинулся к двери.

   Собака, рыча на адвоката, побежала за хозяином.

   Доман был доволен: все шло как по маслу.

   - Ваша светлость, можно поискать и другие возможности.

   - Ищите, да поскорее! - буркнул Норберт, обернувшись.

   - Есть разные способы, но все они гораздо опаснее того, что я предлагал.

   - Я дал вам слово. Чего вы хотите еще?

   - Господин маркиз, я подчиняюсь вашей воле. Но прошу вас не забывать, что это вы заставили меня продолжать дальше.

   - Не забуду, - презрительно сказал юноша. Ну и жалкий же трус этот Доман!

   - Тогда извольте присесть.

   Норберт вернулся в кресло.

   - Ну?

   - Вы можете в замке Шандос оставаться почтительным сыном, а на стороне завести свой отдельный дом. И быть там независимым.

   - Где же я возьму деньги на эту независимость?

   - Деньги мы найдем. А вы представьте, как это будет здорово: отец думает, что вы на охоте, а вы - в собственном доме, в кругу веселых товарищей, одетый по последней моде. Не тратьте молодость напрасно, она и так коротка!

   Норберт задумался.

   При всей ненависти к отцу молодому человеку не хотелось его обманывать. Но как иначе получить те развлечения, которые по праву принадлежат юности?

   Наконец, он решился.

   - Да, все это хорошо. Но где же взять деньги? Отец не даст.

   - Вас ожидает несметное богатство, господин маркиз. Неужели нет друга, который одолжил бы денег до получения вами наследства?

   - Вот мой единственный друг, - ответил Норберт, указывая на Бруно.

   Друг завилял хвостом и лизнул ему руку.

   - Но у Бруно денег не больше, чем у меня... Так что, месье Доман, перестаньте меня уговаривать. Есть только один способ освободиться: застрелиться из отцовского ружья...

   И тут адвокат принял величественную позу, которую заранее отрепетировал, и высокопарно произнес:

   - Будь что будет! Я боюсь герцога, но не могу видеть ваших страданий! Так и быть, я готов рискнуть!

   - Вы дадите мне деньги, месье Доман?

   - К несчастью, я и сам едва свожу концы с концами, ваша светлость, - сменив напыщенный тон на смиренный, продолжал старый мошенник. - Но несколько крестьян дают мне свои излишки, чтобы я пускал их в оборот, Эти деньги можно у них одолжить за хорошие проценты.

   - О, если бы вам удалось это устроить!

   - Устроим, устроим, господин маркиз. Но предупреждаю: проценты будут большие. Это вам обойдется очень дорого.

   - Мне все равно. Берите столько, сколько надо!

   - Вы щедры, как король, ваша светлость. Однако тут возникает еще одно препятствие...

   - Опять? Какое препятствие?

   - Закон не позволяет брать проценты сверх установленного предела, - сказал адвокат, положив руку на книгу. - И я, устраивая для вас подобную сделку, могу пострадать. Поэтому я умоляю вас еще раз подумать - и все-таки подождать своего совершеннолетия.

   - Я не хочу ни о чем думать! Который раз говорю: я не могу больше ждать ни одного дня! - вскричал Норберт.

   - В таком случае, ваша светлость, я повинуюсь. Пусть будет так, как вам угодно. Но помните: теперь вы не имеете права когда-нибудь упрекнуть меня в том, что я воспользовался вашей неопытностью.

   - Где деньги? - спросил Норберт.

   Доман изложил условия займа, обильно уснащая свою речь совершенно непонятными словами и поминутно спрашивая:

   - Вы понимаете, господин маркиз?

   И сам себе отвечал:

   - Конечно, понимаете, ведь вы уже не мальчик!

   Господин маркиз не понял ничего, но с радостью подмахнул, не читая, вексель на десять тысяч, получив на руки всего четыре тысячи.

   Адвокат проводил клиента, затем вернулся к себе в кабинет, упал в кресло, в котором раньше сидел Норберт, и долго, от души, хохотал.

   Он не сомневался, что юноша будет проматывать деньги очень быстро. И будет подписывать все новые и новые векселя!

   Так месье Доман стал вторым наследником герцога де Шандоса.

    

    

   Ночь показалась Норберту бесконечной.

   До самого утра он не сомкнул глаз, предаваясь безудержным мечтам.

   Рассвет застал его на дороге в Пуату.

   - Скорее - к лучшему портному, - шептал юноша на ходу. - Одеться у него как можно наряднее. Потом - снять квартиру и перезнакомиться со всеми веселыми молодыми людьми в округе!

   Однако, придя в город, он почувствовал сильнейшее смущение, резко убавил шаг и стал растерянно озираться, не зная, куда идти и с чего начать: все мечты и планы вдруг покинули его голову. Так птица, долго сидевшая в клетке, теряет способность летать.

   Норберт все бродил и бродил по улицам, проклиная свою робость, пока голод и усталость не заставили его подумать о возвращении в ненавистный замок. Но стоило юноше повернуть обратно, как перед ним, словно из-под земли, вырос приветливый и услужливый Доман.

   Не успел маркиз оглянуться, как он уже был с иголочки одет у самого модного портного и имел в своем распоряжении квартиру на аристократической улице Сент-Франсуа.

   Опомнился он только за великолепным завтраком в лучшей гостинице Пуату. Несмотря на мучивший его голод, Норберт почти ничего не съел. Он не знал, куда девать руки, как пользоваться вилкой, что делать с салфеткой... Казалось, все смотрят только на него и насмехаются над его неловкостью.

   Норберт исподлобья глядел по сторонам и мысленно проклинал герцога за свое мужицкое воспитание.

   В довершение всех бед к его столу подсела шумная студенческая компания. Как непринужденно они держали себя за столом! Как вольно вели разговор, переплетая ученые споры с веселыми шутками!

   Сейчас они обратят внимание на неуклюжие попытки Норберта справиться со своим завтраком... Господи, только бы они не узнали его или не спросили его имя! До чего же унизительно чувствовать себя дикарем, да еще с громким титулом!

   Юноша, сгорая от стыда, покинул гостиницу, оставив на столе почти нетронутую еду. Черт бы побрал этого Домана! Что ему стоило остаться позавтракать? "Дела, господин маркиз, дела. Извините, ваша светлость, но я вынужден вас покинуть". А еще называет себя другом!

   Норберт понял, что не сможет, по крайней мере, на первых порах обойтись без наставника, который научил бы его пользоваться свободой. Но где такого найти, да еще при его деревенской застенчивости?

   Каждый день он думал об этом, сидя в своей квартире. Бруно зевал на ковре, временами скуля от скуки. Норберт готов был скулить вместе с ним. Разве к такой свободе он стремился? Боясь снова попасть в дурацкое положение, он почти не выходил из квартиры.

   Выходит, он просто сменил одну тюрьму на другую.

   И ради этого приходится рисковать, обманывая отца! Что будет, если он узнает об этой квартире, о растраченных деньгах и ежедневной лжи сына?

   Лучше уж бродить, как прежде, по лесам...

   Однажды герцог поинтересовался, почему Норберт, целыми днями пропадая на охоте, никогда не приносит добычи.

   - Обязательно подстрели сегодня хоть какого-нибудь зайца. Я пригласил гостя.

   Гость в замке Шандос?

   В другое время молодой маркиз по достоинству оценил бы столь невероятное известие. Но сейчас его волновало только одно: потребует ли отец ответа на свой страшный вопрос?

   - И знаешь, кто этот гость? - продолжал герцог: - Пимандур!

   Старик криво усмехнулся и повторил, иронически подчеркивая титул:

   - Его сиятельство граф де Пимандур!... Я приказал даже приготовить парадную гостиную. А ты должен показать этому выскочке, что наследник герцогов де Шандосов умеет охотиться не хуже соседских молодых бездельников. Обязательно возвращайся с добычей!

   Норберт ушел, с трудом переводя дыхание.

   Он променял одну тюрьму на другую? Нет, он остался в прежней! Но она стала еще более невыносимой...

    

    

   Задача герцога оказалась для Норберта непосильной. Не зная, где водится дичь, он напрасно отмахал по лесу километров двадцать, непрестанно меняя направление.

   Лес словно вымер.

   Наконец молодой человек в бешенстве бросился на траву, отказавшись от дальнейших поисков.

   Но вскоре он услышал шорох, поднял голову и увидел, как в кустах мелькнуло что-то белое.

   Кролик!

   Охотник схватил ружье и, почти не целясь, торопливо спустил курок...

   Из-за кустов раздался пронзительный женский крик, полный ужаса и боли.

   А потом наступила тишина.

   Потрясенный юноша вскочил.

   - Господи, жива ли она?

   Он бросился в заросли и увидел за ними лежащую на земле девушку в белом платье.

   Это была Диана де Совенбург!

   Она, наконец, нашла своего избранника.

   Первой мыслью Норберта было: беж