Габорио Эмиль - Рабы Парижа

lign="justify">   В этом было столько логики и смысла, что Поль невольно прикусил свой язык.

   - По счастью, - продолжал художник, - в то время, когда я завтракал, рядом со мной за одним столом расположился какой-то толстый господин.

   - Милостивый государь, - обратился я к нему, - хотя мне только тринадцать лет, но я здоров, силен, умею читать и писать. Я пришел издалека, не могли бы вы указать мне место, где я мог бы научиться какой-либо профессии?

   Он пристально посмотрел на меня, затем произнес угрюмо:

   - Ступай завтра утром на Гревскую площадь, там какой-нибудь каменщик возьмет тебя в артель...

   - И вы пошли?

   - Разумеется! С четырех часов утра я прогуливался по площади, приставал то к одной, то к другой группе ремесленников, как вдруг мне показалось, что толстый господин, завтракавший со мной накануне, находится между этими людьми. Он тоже меня заметил и обратился ко мне:

   - Мальчуган, у меня артель скульпторов, если хочешь, можешь идти ко мне работать. Сначала будешь помогать декораторам и в то же время учиться...

   Учиться скульптуре! Да мне показалось, что небеса разверзлись от счастья...

   - Но как же вы перешли к живописи?

   - О, живопись пришла позже, сначала надо было хоть немного получить знаний. Днем я работал, а по вечерам посещал различные художественные школы, в основном, учился рисунку. На заработанные деньги покупал различные книги и руководства по искусству, а в воскресенье брал уроки у профессора, которому недорого платил...

   - И все это вам пришлось делать, отрывая деньги от пропитания?

   - Вот именно. Много лет я не мог себе позволить даже кружки пива. Но я добился-таки того, что стал получать на равных со своими товарищами - восемьдесят франков в неделю. После этого я уже всерьез занялся живописью, и с тех пор уже не бедствую.

   - И вас никогда не тянуло вернуться в Вандом?

   - Что вы! Но я никогда не позволю себе вернуться туда раньше, чем у меня будет пятьсот свободных франков в год, чтобы дать возможность пробить себе дорогу такому же горемыке, каким был я.

   Если бы даже Андре знал, что Поль по рождению принадлежит к тем же "горемыкам", то все равно не сказал бы иначе. Каждое его слово действовало на Поля, как оплеуха.

   Кусая ногти со злости, Поль еще раз оглядел жилье своего товарища и с горьким сознанием своего бессилия увидел, что его друга окружает не только довольство, но даже некоторая роскошь. Он готов был разрыдаться от злости и отчаяния.

   Одновременно ему показалось странным, что неоконченная картина на мольберте так тщательно укрыта от посторонних глаз, да еще эта просьба не курить, когда сам Андре курит... Он вспомнил, что привратница болтала ему о какой-то даме, посетившей Андре в сопровождении горничной.

   Все ясно! За тафтой непременно должен скрываться портрет таинственной незнакомки...

   Ему смертельно захотелось посмотреть на портрет. И он попытался открыть картину. Однако Андре быстрым и резким движением помешал ему.

   - Если я прячу эту картину, значит, не хочу, чтобы ее видели! - произнес он с заметным волнением.

   - О, извините! - ответил Поль, делая вид, что с уважением относится к тайне товарища, а на самом деле весьма шокированный таким поворотом дела.

   "Ну, погоди же, - подумал он, - если тебе жаль показать портрет, то я дождусь оригинала, недаром ты все время поглядываешь на часы и не хочешь даже курить в комнате, где ждешь даму!"

   Действительно, последние пятнадцать минут Андре несколько раз украдкой бросал взгляд на часы и явно начинал проявлять признаки волнения.

   Поль же делал вид, что ничего не замечает. Он уселся на диван и стал рассматривать рисунки, среди которых лежала фотография очень молодой и красивой девушки.

   - Клянусь небом! Вот прелестное личико, - воскликнул Поль.

   При этом восклицании молодой художник окончательно вышел из себя, дрожащей рукой он вырвал из рук Поля фотографию и вложил ее в книгу.

   Поль вскочил в недоумении и посмотрел на товарища. Несколько секунд они мерили друг друга взглядами, которые не предвещали ничего хорошего.

   Едва знакомые друг другу, они явно чувствовали, что Его Величество Случай недаром свел их вместе и что это, несмотря ни на что, не последняя их встреча.

   Андре, как более сдержанный, первым пришел в себя.

   - Прошу извинить меня, - произнес он, - это, конечно, моя вина, что вещи, которые не должны быть выставлены на всеобщее обозрение, лежат у меня сверху, но ведь ко мне, кроме друзей, никто не заходит...

   Поль жестом остановил художника.

   - Будьте уверены, милостивый государь, что без необходимости я бы не посмел явиться к вам...

   Сказав это, Поль театрально повернулся на своих новых каблуках и вышел, громко хлопнув дверью.

   - А, чтоб ты провалился, идиот, - проворчал ему вслед Андре, - по крайней мере, мне не пришлось его выгонять силой.

   Что касается Поля, то, выскочив на лестницу, он чуть не взревел от злости и унижения.

   Ну, не ужасно ли? Он явился с самым благородным намерением - облагодетельствовать бедняка, воздать, так сказать, сторицей за ту ничтожную услугу, какую он оказал ему, и вдруг - уходит морально уничтоженный и разбитый!

   К тому же он явно сознавал, насколько Андре нравственно выше его, и это заставляло еще больше ненавидеть приятеля.

   - Ничего, теперь я назло тебе увижу твою тайну. - проворчал он.

   И, даже не задумываясь о порядочности своего поступка, Поль перешел на другую сторону улицы и присел на скамью у ворот.

   Минут через тридцать возле дома остановился наемный экипаж, из которого вышли две женщины. Одна - очень молоденькая, безусловно, из высшего общества, вторая - явно ее компаньонка.

   Поль подошел к ним поближе и, несмотря на густую вуаль на лице молодой дамы, узнал в ней ту самую девушку, фотографией которой он недавно любовался.

   - Сказать по правде, моя Роза нравится мне гораздо больше, - произнес он вслух, - в доказательство чего я сейчас же отправляюсь к ней, расплачиваюсь с противной Лупиас, и мы навсегда покидаем отель "Перу"!

   Таким образом, падение Поля началось...

    

    

   Ученик Маскаро был не единственным, кто наблюдал за таинственной незнакомкой, посетившей молодого художника. На стук кареты выскочила мадам Пуальве, знакомая уже нам привратница, и принялась рассматривать женщин безо всякого стеснения.

   Обе женщины прошли мимо нее, не справившись ни о номере квартиры, ни о том, дома ли жилец, к которому они направлялись.

   Тогда мадам Пуальве решила поболтать с кучером:

   - Скверное время настало, - начала она, с участием поглядывая на кучера, - козлы - плохое убежище от холода.

   - Уж и не говорите, ног совершенно не чувствую!

   - Значит, издалека привезли этих...

   - С края света, с конца Елисейских полей.

   - А дамочка не из простых...

   - Вроде бы... Хотя на водку всего четыре сантима отвалила. Ну да эти уловки нам известны, это все для того, чтобы не приняли за тех. кто без счету дает! Вот и утверждай после этого, что есть в наше время честные женщины!

   Мадам Пуальве только грустно покачала головой. Эта достойная женщина и не подозревала, что стала чуть ли не кровным врагом для спутницы благородной незнакомки, слышавшей их последние слова.

   Андре этого визита ждал с тем трепетом, который возможен только в двадцать лет. Он нервно вздрагивал от каждого стука. Дверь свою он оставил открытой и поминутно выскакивал на лестницу. Наконец он услышал шелест платья и шаги обожаемого существа.

   Не помня себя от счастья, он выскочил на лестничную клетку.

   - Здравствуйте, Андре! - произнесла девушка, протягивая ему руку, - видите, как я аккуратна.

   - Вы очень добры, Сабина, - едва выговорил он.

   Да, это действительно была Сабина, единственная дочь и наследница древней фамилии графов Мюсиданов. Как она могла очутиться в этой квартире? Как могла полюбить человека в простой блузе ремесленника, с руками в глине и краске?

   Андре первое время находился в сладком плену своих чувств к этой девушке. Но когда он обстоятельно подумал о том, какая бездна отделяет его от наследницы замка, при котором он состоял чуть ли не простым рабочим, волосы на его голове встали дыбом.

   - Бежать, бежать скорее, пока еще есть силы и время, - воскликнул он решительно.

   Но кому не известно, что подобные фразы произносятся чуть ли не с сотворения мира, а много ли их приводится в исполнение?

   Андре остался, но перестал приходить в общую столовую.

   - Отчего это господин Андре не обедает с нами? - спросила Сабина у своей тетки в первый же день, как тот не явился к столу, - ведь он так хорошо развлекает тебя...

   Тетушка, хотя и достаточно древняя, сначала находила весьма неприличным сидеть за одним столом с человеком, который чуть ли не таскает по ее лестницам известь и кирпичи (старая дама не делала большой разницы между скульптором и каменщиком), но, впрочем, рассудила она, это ведь не Париж, а деревня, тут рад каждому живому существу... Андре был немедленно приглашен.

   Разглядев его более подробно, древняя тетушка только вздохнула про себя.

   - Положительно, мы идем к концу света! Поглядите только на этого каменщика - он ведь держится с графским достоинством! Действительно, мне пора умирать! - заметила она после обеда племяннице.

   Несмотря на это, Андре сумел расположить тетушку к себе тем, что бессовестно льстил ее морщинам и седине.

   Сабина только улыбалась, глядя на это, она-то знала причину этой лести...

   После этого Андре стал своим человеком как при молодой графине, так и при тетушке.

   Как-то раз, когда Сабина болела, Андре повторил ей свою историю, рассказанную им Полю. С той только разницей, что на сей раз он не вдавался в подробности.

   С этой минуты Сабина призналась себе, что полюбила. Она была очарована тайной его рождения, его непреклонной волей и благородством.

   - Так вот в чем секрет его благородства и изящества! Кто знает, может, в его жилах течет кровь не менее благородная, чем моя!

   Короче говоря, воображение Сабины рисовало Андре героем.

   Таким образом преграда, разделявшая их, рушилась.

   Вообще же положения их во многом были сходны. Сабина, выросшая с отцом и матерью, в сущности не имела их с детства и, подобно Андре, не видела родительской ласки.

   Оба впервые полюбили, чему немало способствовали деревенская тишина и простор.

   Древняя тетушка мешать им не могла.

   Каждое утро Андре являлся к ней читать газету, на десятой странице она начинала дремать, а на пятнадцатой засыпала. Молодые люди оставались наедине.

   После обеда все повторялось сначала.

   Вечером тетушка в гостиную вообще не являлась.

   Андре долго боролся со своей страстью. Как человек умный, он понимал всю бессмысленность происходящего. Сабина же любила без всяких оговорок и размышлений. Время для нее проходило в беспрерывном блаженстве, и она не хотела думать о завтрашнем дне.

   Но Андре знал и предугадывал развязку. Ждал удара почти ежеминутно и готовился встретить его достойно.

   Предчувствие и рассудок не обманули его.

   В одно прекрасное утро, когда он, по обыкновению, собирался приветствовать тетушку и поискать еще какой работы вокруг замка (заказанную он давно выполнил), явился лакей и странным голосом сообщил, что его ждут у старой дуэньи.

   - Мне приказано привести вас в любом виде, - сообщил он.

   Кровь прилила к сердцу Андре. Он ни на минуту не усомнился в том, что настал конец его блаженству. Кто-то в замке проведал о его любви и по своему лакейскому усмотрению, безусловно, донес на него. Как приговоренный, следовал он за старым лакеем.

   Старуха была не похожа на саму себя, она не сидела в кресле, как всегда, а буквально металась по нему. Увидев Андре, она закинула голову назад и буквально зарычала на него, как раненая львица.

   - Ты что это, дружок, затеял! - воскликнула она. - Тебе взбрело в голову ухаживать за моей племянницей? Да сознаешь ли ты разницу между урожденной графиней и проходимцем?! Откуда взялось в тебе столько смелости, чтобы поднять на нее глаза - глаза плебея!

   Андре не мог пошевелиться, из бледного он стал пунцовым. И, если бы не Сабина, он бы кинулся на графиню.

   - Молите Бога, графиня, что вы - женщина, иначе я убил бы вас на месте, - задыхаясь, произнес он.

   Казалось, что тетушка сошла с ума.

   - Ах, ты дерзкий мальчишка! - закричала она, потрясая палкой, - обиделся, видите ли! Чем не аристократ! Был бы жив старый граф, тебе бы обломали ребра палками, я же ограничусь тем, что велю тебя выгнать немедленно! Собери свой скарб и убирайся таскать свои кирпичи, где-нибудь в другом месте!

   Андре не трогался с места. На оскорбительные тирады старухи он уже не обращал внимания, он понимал только одно - его гонят от Сабины, и он не сможет больше видеть ее.

   Он стоял, как каменный, едва сдерживая рыдания.

   Древняя тетушка еще не настолько выжила из ума, чтобы не заметить этого жгучего страдания. Она смолкла и через минуту заговорила совсем в другом тоне:

   - Пожалуй, я несколько круто обошлась с вами, монсеньор Андре, простите мне это, я несколько горяча от природы. Сделайте для нее единственное, что в вашей власти - избавьте ее от грязи злых языков, уезжайте скорее и позабудьте о ней!

   Андре вышел шатаясь. Зачем и куда шел, он и сам еще не знал. В большом зале чья-то холодная маленькая рука остановила его. Белая, как мрамор, стояла перед ним Сабина.

   - Я все знаю, Андре, - произнесла она, - куда вы направляетесь и что намерены дальше делать?

   - Право, не знаю. Дайте мне немного опомниться. Я думаю, что прежде всего мне надо уехать, а там увижу...

   На лице Сабины появился румянец.

   - Так вы не отчаиваетесь? - воскликнула она так, что испугала Андре.

   Тот медлил с ответом, голос Сабины вернул его к жизни.

   - Что, если впереди я бы указала вам надежду... - продолжала она, - что бы вы сделали?

   - Что бы я сделал? Все! - воскликнул он, мигом оживая, - если вы согласитесь ждать... Не разлюбите меня... Сабина, я уверен, что добьюсь всего! Вашим родным нужно богатство - у меня будет богатство! Понадобятся почести и слава взамен аристократического имени - у меня будет все!

   - В таком случае, - отвечала Сабина, подавая Андре руку, а другую подняв вверх, - в таком случае клянусь вам, что я буду вашей женой или умру, не выходя ни за кого! Я настолько люблю вас, что готова даже притворяться, пока это будет нужно. Итак, работайте и надейтесь - я ваша!

   Через несколько часов Андре уехал.

   Что происходило затем в замке между племянницей и древней тетушкой никому не было известно. Известно только, что после долгой и продолжительной беседы обе не пошли даже к столу, а молча разошлись по своим комнатам, каждая с красными от слез глазами.

   Через два месяца тетушки не стало. Она умерла, держа Сабину за руку и все свое огромное состояние двести тысяч ливров, завещав одной Сабине. В завещании был выделен пункт, в котором значилось, что племянница наследует все, даже если выйдет замуж против воли родителей.

   Последний пункт весьма потешал графиню Мюсидан. Она говорила, улыбаясь:

   - Перед смертью наша тетушка, видимо, рехнулась.

   Но древняя старушка не только не "рехнулась", как считала графиня Мюсидан, а скорее прозрела, потрясенная юной любовью.

   Возвратясь на зиму в Париж, Сабина стала совсем свободной: прислуга в отелях, положим, подсматривает не меньше, чем лакеи, но по части доносов родителям... Такого в Париже не водится!

    

    

   Еще не начав посещать Андре, Сабина обрела глубочайшую уверенность в его благородстве, чести и уважении к ней. Без этого она никогда бы не решилась на подобный шаг...

   После приветствия Сабина поспешила развязать широкие ленты своей шляпы и передала ее своей горничной Модесте.

   - Как вы меня находите, мой друг? - спросила она у молодого живописца.

   Восторженное восклицание было ей ответом.

   - Вы меня не поняли, Андре! Я хотела сказать, что для портрета без шляпы, пожалуй, лучше, - краснея, заметила Сабина.

   Сабина Мюсидан была красавицей в полном смысле этого слова, но красота ее была полной противоположностью красоте Розы, и сравнивать их мог только Поль в злую минуту... Красота первой напоминала о рафаэлевских мадоннах, красота второй - о вакханках.

   Выражение лица Сабины свидетельствовало о живости ее ума и вместе с тем было полно детской прелести и обаяния, что действовало на душу возвышающе.

   Глаза Розы пылали огнем и будили лишь земные страсти.

   К тому же, чтобы оценить всю прелесть Сабины Мюсидан, надо было непременно знать ее: с первого взгляда она не поражала и не блистала ничем, и долго могла оставаться незамеченной, как драгоценная картина в скромной раме на чердаке деревенской церкви.

   Но зато, если кто-нибудь замечал ее, то не было сил оторваться от созерцания ее высокой красоты: строгий профиль, полузакрытые бархатные глаза, в которых, как в зеркале, отражалась вся ясность возвышенной души...

   Сабина была брюнеткой, но не той жгучей, смуглой, а с самым прозрачным, матовым цветом лица. Для портрета она избрала самую простую, давно вышедшую из моды прическу, которая ей шла как нельзя лучше. И вот касательно этой прически и задала она Андре свой вопрос.

   - Увы, - отвечал он, - когда вы тут, я начинаю сознавать свое бессилие, как живописец. Нередко целыми часами я сижу над вашим портретом, но не могу передать нюансы характера...

   Сказав это, он резко сорвал с портрета зеленую тафту, покрывающую мольберт, и образ Сабины предстал во всем своем блеске.

   Безусловно, это не была гениальная вещь, но на ней уже присутствовала та печать совершенства, которая свойственна всем великим мастерам.

   С минуту Сабина стояла молча, затем с беспредельной нежностью и уважением взглянула на молодого живописца и произнесла:

   - Боже мой, ваша работа прекрасна!

   Но тот был недоволен, его не ободрило даже это восторженное признание.

   - Да, он похож, если хотите... но все это не то! Фотография, которую вы мне подарили - тоже похожа, но разве этого достаточно? Я мечтал выразить вашу душу, я пытался, но кроме ваших черт у меня ничего не выходит, я ожидал, что вы придете, и я попытаюсь еще раз... Жестом руки Сабина остановила его:

   - Не надо ничего переделывать, мой друг. Обстоятельства складываются иначе. Мой визит к вам сегодня - последний, - проговорила она нежно, но твердо.

   Это неожиданное известие, а также тон, которым оно было произнесено, как громом поразило Андре.

   - Что же случилось, Сабина? Какие обстоятельства?

   - Их много, мой друг, но главное то, что вы не должны отказываться от своей цели - стать великим художником... Вы хотели иметь мой портрет, и я уступила вашему желанию, лучше вы его не сделаете. Вы не достигли еще той вершины таланта, что ждет вас. Чтобы достичь ее, нужно много учиться и работать...

   - Но я ведь учусь и работаю, Сабина!

   - Да, я вам верю, но вы могли бы быть более настойчивы в достижении своей цели. Видимо, я мешаю вам, Андре. Простите меня, но я так люблю вас, что не могу скрыть от вас правды...

   - Какой, какой правды? - с испугом спросил Андре.

   - С тех пор, как я стала приходить к вам, Андре, вы успокоились и перестали идти вперед, а я этого не хочу! Я не хочу и не могу любить посредственного художника, я хочу, чтобы вы стали первоклассным мастером! И когда это случится, приходите в дом моего отца, графа Мюсидана, и мы вместе будем просить его согласия на наш брак. До той поры нам не следует видеться...

   Андре был побежден. Он чувствовал всю неотразимую правду этих слов. Он понял жертву Сабины. Для нее, вечно забытой и одинокой, свидание с близким человеком было единственной отдушиной, но она сказала себе, что если у Андре не хватает сил отказаться от этих посещений, то у нее должно хватить любви, чтобы прекратить их.

   Во время этой беседы Сабина сидела в кресле, а Андре - на скамеечке возле ее ног.

   - Итак, мой дорогой, значит, мы пришли к нужному соглашению? - говорила Сабина, не выпуская его руки. - Следовательно, пока есть время поговорить о наших делах...

   Дела эти заключались для нее в успехах Андре, который и подробно рассказывал ей все о своей работе, о своих замыслах и еще неясных образах, которые еще только появлялись в его голове. Таким образом они то спорили, то советовались...

   - Я сейчас в большом затруднении, - сказал Андре,- позавчера барон Сильвереаль, знаешь, этот известный любитель и знаток живописи, зашел ко мне и просмотрел мои эскизы. Один ему понравился, и он сказал, что хотел бы заказать мне картину, за которую пообещал заплатить шесть тысяч.

   - Ого! Да это начало целого состояния!

   - Пожалуй! Скверно только то, что ему хочется иметь ее как можно скорее...

   - В чем же затруднение?

   - Дело в том, что у меня есть еще один заказ по декору, а он тысяч на семь, на восемь...

   - Я бы на твоем месте выбрала картину, - заметила Сабина после некоторого размышления.

   - Мне тоже так кажется, но только, видишь ли...

   - И не стыдно тебе, - тихонько прошептала она, - чем брать там задаток, возьми лучше у меня, я ведь угадала твои трудности?

   Но Андре возмутился.

   - Этого мне только не хватало!

   Сабина вздохнула, но настаивать не стала.

   - В таком случае, делать нечего, бери работу по декору.

   Пробило пять часов. Сабина поднялась со своего кресла.

   - Перед уходом, мой друг, я хочу сообщить еще одну новость: ведутся переговоры о моем браке с бароном Брюле-Фаверлеем.

   - Это тем миллионером, за которым гоняются все невесты?

   - Именно. Противиться желанию отца я не смею, и потому я решила рассказать всю правду самому барону, я его немного знаю; мне кажется, что он настолько честен, что не будет требовать моей руки. Как ты оценишь мою мысль, Андре?

   Андре грустно пожал плечами.

   - Она мне нравится, только вряд ли это поможет: откажется один, найдется другой...

   - Весьма может статься, но тогда я повторю все сначала. Надо же, чтобы и у меня были трудности и препятствия!

   Но именно эти препятствия были явно не по вкусу молодому художнику.

   - На что же станет похожа твоя жизнь, Сабина, если ты все время будешь бороться против своей семьи?

   Сабина просто ответила ему:

   - Я не сомневаюсь, Андре, ни в себе, ни в тебе, а это главное.

   Через минуту она уже была готова уходить. Андре собрался отправиться за каретой, но она твердо отклонила его намерение, объявив, что они с Модестой справятся с этим сами. Она подала Андре руку и уже в дверях сказала:

   - Завтра я поговорю с бароном, а послезавтра жди от меня письма.

   Андре остался один.

   Ужас овладел им при мысли, что он так нескоро увидит Сабину. С минуту он еще постоял в нерешительности, потом бросился за своим пальто и шляпой, наскоро, как попало, оделся и стремглав выскочил на лестницу.

   - Всего один раз увидеть хотя бы издали... - бормотал он себе под нос, перескакивая через ступеньки.

   Через пять минут он был на углу улицы и почти догнал Сабину, идущую рядом с Модестой. Они, по счастью, еще не успели нанять фиакр.

   Андре шел сзади, шагах в двадцати. Он любовался походкой, манерой придерживать платье, гордым профилем...

   "Господи, когда же наступит день, когда я открыто пойду рядом с ней рука об руку..."

   Одна лишь эта мысль была способна удвоить его энергию.

   В эту минуту Сабина с Модестой остановили экипаж и, усевшись в него, приказали кучеру ехать как можно скорее.

   Фиакр тронулся и тут же скрылся из виду.

   Взглянув еще раз в ту сторону, куда укатил фиакр, Андре повернул было домой, но тут его окликнул чей-то звонкий, молодой голос.

   Он обернулся и увидел, как из новенькой коляски, запряженной парой прекрасных лошадей, вышла молодая дама, одетая самым роскошным образом и сделала ему знак подойти к ней.

   Андре напряг свою память...

   - Мадемуазель Роза, если не ошибаюсь?

   - Скажите лучше, мадемуазель Зора де Шантемиль, - услышал он мужской голос над самым ухом.

   Андре обернулся и чуть не столкнулся нос к носу с господином, который только что отдавал какие-то приказания кучеру.

   - Извините, - проговорил он очень удивленный и отступил на два шага.

   - Да, милостивый государь, - продолжал господин, по виду очень смешной и недалекий. - Шантемиль - поместье, которое я ей подарю на следующий же день по смерти моего папа!

   Андре чуть не прыснул со смеху, до того забавна была фигура господина, заговорившего с ним. Черты этого лица можно было определить одним словом: "гусь", что же касается его туалета, то это был гибрид шута и попугая.

   Тото-Шупен, передавая его приметы Тантену, забыл почему-то столь выдающееся свойство.

   - Мое имя не имеет значения, - продолжал между тем господин, - поехали лучше к нам обедать!

   И, не дожидаясь согласия со стороны Андре, Роза живо схватила его за руку и втолкнула в дверцу шикарного экипажа.

   - А ведь она добра, как вы считаете, а? - заговорил опять чудак в красных перчатках, - я, по крайней мере, так ее понимаю. Видно, делать нечего: друзья наших друзей - наши друзья! Пойдемте, я должен исполнить ее желание! О, мы приехали!

   - Да-да! Я этого хочу, хочу! - повторяла Роза, направляясь к дому и таща за руку Андре.

   Он подумал, что ему не помешает развлечься, а эта парочка обещала много интересного. В особенности этот гусь весьма занимал Андре. Он подумал еще минуту и согласился.

   - Пусть будет так! Пойду посмотрю на этого дурака. Какие фигуры лепит из него этот красивый чертенок! - подумал он про себя, но не счел нужным рекомендоваться ему.

   Об этом, впрочем, позаботилась Роза.

   - Господин Гастон де Ганделю! - представила она своего "гуся", дергая его за рукав, и он при этом смешно шаркнул тоненькой ножкой.

   Андре едва удержался от смеха.

   - А это монсеньор Андре, великий художник! - продолжала она, хватая Андре за рукав.

   - Монсеньор Андре - художник? - удивился гусь, - погодите, я что-то такое слышал от папа! Не тот ли это Андре, который будет отделывать дом, построенный папа на Елисейских полях?

   - Тот самый, - ответил Андре, едва сдерживая улыбку.

   - В таком случае - очень приятно, очень приятно! Теперь вы совсем наш!

   Радости его, казалось, не было пределов.

   - Идемте же, - крикнула Роза, взбегая по лестнице, убранной цветами.

   Андре уже хотел подниматься следом за ней, когда Ганделю догнал его и с самым таинственным видом зашептал на ухо:

   - А? Какова? Не женщина, а восторг, - шептал он, подмигивая при этом самым вульгарным образом, - погодите, ведь в умении держать себя, правду говоря, равных себе я здесь не знаю, так что учитель у нее будет превосходный!

   - Это уже заметно, - серьезнейшим тоном отвечал ему Андре.

   - Да придете ли вы наконец? - крикнула Роза, топая ножкой.

   - Сию минуту, - отвечал Ганделю, поспешно взбегая по лестнице и увлекая за собой Андре.

   - Твердый характер, не правда ли, - успел он еще шепнуть Андре с тем же таинственно-вульгарным видом.

   Пройдя в комнату, Роза мгновенно сбросила верхнюю одежду и схватив Андре за руку, повела его по квартире, показывая ему свои апартаменты.

   Бедный художник вынужден был обозревать и хвалить все это нелепое нагромождение мебели, золота, лазури, подобранное самым нелепым образом. Причем, от него требовали, чтобы он по достоинству оценил толщину и богатство тканей, стоимость всего этого бедлама и вкус, с которым он создавался.

   Впереди шествовал "гусь" с торжествующим, полным счастья лицом, указывая на все предметы и называя их цену.

   Причем Розе не приходило в голову, что все это - цена ее позора, ее доброго имени, которое куплено этим шутом.

   В это время послышался шум в зале.

   - А вот и наши гости, - воскликнул "гусь", окончательно пришел в восторг и побежал в зал.

   Роза и Андре остались одни.

   - Как видите, я решилась оставить Поля, - заметила она, переходя от веселого тона к несколько грустному. - Ему не всегда хватало даже на хлеб, к тому же он стал мне надоедать...

   - Ему не на что купить хлеба? - удивился Андре, - как же так, два часа назад он был у меня и хвастал, что получил место на двенадцать тысяч франков в год!

   - Скажите лучше - на двенадцать тысяч лжи и пустяков, - со смехом бросила Роза, - все, что он умеет, это занимать деньги подчас даже у незнакомых людей!

   При этом она сделала знак Андре, что ей еще много чего надо рассказать ему, но не сейчас.

   В это время сияющий Ганделю вел гостей, которые явно были достойны тех, кто их принимал.

   Едва только Андре успел себя поздравить с приобретением столь "приятного" знакомства, как в дверях показался огромного роста лакей в перчатках и белом жилете и громогласно объявил:

   - Кушать подано!

    

    

   Когда у Маскаро спрашивали, что нужно для успешного выполнения его замыслов, он отвечал:

   - Быть достаточно деятельным и обладать огромной энергией.

   У Маскаро было одно прекрасное правило: раз приняв решение, он следовал ему всю жизнь.

   На следующий день, после посещения графа Мюсидана, в семь утра Маскаро уже был за письменным столом и занимался работой.

   Первая комната агентства уже была заполнена людьми; но выслушивать их должен был достойный Бомаршеф. Если оказывалось что-нибудь очень важное, он препровождал такого клиента к шефу.

   Таким образом, совершенно не вникая в шум и сутолоку первого помещения, Маскаро полностью сосредоточил свои мысли на новом агенте - Поле Виолене, который должен был сыграть довольно важную роль.

   - Какова игра! - мысленно восклицал он, - сколько риска и какие громадные результаты, если все удастся! И только в моих руках соединены нити стольких судеб!...

   Перевернув страницу, которую он только что дописал, Маскаро продолжал:

   - Конечно, я могу сорваться и тогда... Этот болван Мюсидан вообразил, что я могу не знать законов своей страны! Глупец! Он не понимает, что для меня Кодекс то же, что "Отче наш"! Том третий, статья триста четвертая - да, Маскаро, тебе давно грозит каторга, не говоря уже о триста пятой статье, где прямо сказано - "пожизненная"...

   Видимо, последняя мысль прозвучала слишком уж явно, так как он вздрогнул и даже закрыл глаза руками. Но это длилось одно мгновение. Улыбка вновь заиграла на его лице, Маскаро опять углубился в свои мысли.

   - Да-да, чтобы отправить Маскаро дышать воздухом Тулонских галер - надо сначала поймать его! А это нелегко сделать! В случае чего, если я почувствую, что почва под ногами колеблется, я исчезну, как дым... Н-да, ну и сотруднички у меня! Этот жалкий скряга Катен! Или эпикуреец Ортебиз, которого, как ребенка, может утешить тысяча франков! На что они годны?! Им даже во сне не приснится крупное дело - Круазеноа!

   При этом он настолько забылся, что даже засмеялся, проговорив громко:

   - Да, это дело стоит четырех миллионов! А Поль? Поль женится на Флавии и, кроме того, что она будет счастлива, станет еще герцогиней с тремястами тысячами годового дохода!...

   Закончив свои размышления таким предположением, Маскаро закончил писать, поднял на лоб синие очки, отворил средний ящик стола и спрятал в него написанное.

   - Все вы здесь у меня, мои милые, - сказал он, постукивая пальцами по бумагам, лежавшим на столе. - И стоит только мне, простому комиссионеру, захотеть, я могу растоптать вас всех, как каких-нибудь мошек... Впрочем, на сегодня довольно, есть и другие дела...

   Захлопнув ящик, он откинулся на спинку кресла, чтобы немного отдохнуть.

   Через некоторое время в дверь постучали.

   В комнату вошел Бомаршеф.

   - Невероятно! - воскликнул он, едва переступив порог, - вы приказали мне собрать бумаги о деле молодого Ганделю...

   - Да, когда будет время.

   - Там кухарка одной дамы, нанятая через нашу контору, принесла необыкновенно важные известия, это просто счастливый случай!...

   Маскаро пожал плечами.

   - Ты дурак, Бомаршеф, - произнес он недовольно, - что там может быть такого, чтобы приходить в телячий восторг? Сколько раз тебе твердить, что любой случай - это только поле для игры, где можно и выиграть, и проиграть. Я играю уже двадцать пять лет, и было бы странно, если бы под конец мне перестало везти!

   Бомаршеф слушал с умилением, приоткрыв рот, стараясь не пропустить ни слова.

   - Ну, так какие же известия принесла эта кухарка? - мягко продолжал патрон.

   - О, по одному ее виду заметно, что их у нее пропасть! Она - давнишняя наша клиентка, которую я отметил буквой Д, для того, чтобы знать, к каким именно хозяйкам ее определять...

   Но Маскаро его уже не слушал, явно думая о чем-то другом.

   - Зови, - произнес он.

   И пока Бомаршеф ходил за кухаркой, произнес назидательным тоном:

   - Как показывает мой двадцатипятилетний опыт, нельзя пренебрегать в делах даже самым малым...

   Кухарка, зашифрованная буквой Д, вошла в кабинет.

   Надо отдать должное Бомаршефу; стоило только глянуть на нее, как тут же становилось ясно, что известия, которые она принесла, просто взорвут ее, если она их не выскажет.

   - Что скажете, моя милая? Как вам служится на новом месте, довольны ли вы тем, как мы подыскали вам место?

   - О, превосходно, сударь! Хотя я знаю мадам Зору де Шантемиль всего один день...

   - А, так она называет себя Зорой де Шантемиль?

   - Именно, сударь! Хотя вы понимаете, что это не настоящее ее имя, по этому поводу мадам и монсеньор даже спорили. Она все хотела назваться Рахилью, ну, а монсеньор был за Зору...

   - Ну, Зора так Зора, - серьезно заметил хозяин агентства, - ну, и что же дальше?

   - Ну, должна сказать вам, хозяин, таких, как она, даже я не много видела! На моих глазах она уже спустила тысяч тридцать, если не больше!

   - Экий чертенок!

   - Да, уж надо отдать должное, денежки спускать она умеет, и ведь все в кредит! У самого-то ни гроша за душой, а туда же, без отцова ведома задал такой обед, что он один обошелся более тысячи франков!

   До сих пор Маскаро не видел для себя в этой болтовне ничего интересного и уже готов был послать к черту и кухарку, и Бомаршефа, который ее привел.

   Ловкая особа это почувствовала и заспешила:

   - Одну минуту, сударь, так вот, когда обед стал заканчиваться, все уже перепились и стали выбрасывать посуду в окно, один из гостей, который и не пил-то вовсе, уединился с мадам, и они разговаривали о...

   - И вы слышали их разговор?

   - Так точно, сударь! Они говорили о том господине, с которым раньше жила мадам. Его имя - Поль Виолен!

   Маскаро поднял глаза.

   - Ну, мадам рассказывала, что ей от него следовало отвязаться, потому что он вроде украл у кого-то двенадцать тысяч франков.

   - Удалось ли вам узнать, кто был этот господин, с которым так откровенничала ваша хозяйка?

   - О, нет, сударь, я слышала только, как другие называют его "артистом".

   Но этих данных для Маскаро было явно недостаточно.

   - Послушайте, моя милая, - обратился он к кухарке. - Не хотите ли вы сослужить мне службу?

   - Еще бы, сударь, я готова в огонь и в воду для вас...

   - Так много мне не надо, мне просто необходимы фамилия и имя этого "артиста", судя по вашему описанию, он может оказаться одним из моих должников.

   - Извольте, сударь, вы всегда можете положиться на меня! Сегодня мне будет