Габорио Эмиль - Рабы Парижа

ь после свадьбы. Цель его жизни была достигнута: он разъезжал в карете с настоящими древними гербами, на которые имел полное право. Ну, если не он, так его дочь. И все наперебой приглашали его в гости. А он принимал все приглашения и за время визита успевал множество раз произнести слова "моя дочь, герцогиня де Шандос".

   Палузат был на вершине блаженства.

   Когда молодые уехали, он тут же переселился в замок Шандос, воображая, что занял в обществе место старого герцога.

   Мари в это время страдала в чужом и неприятном ей Париже.

   Войдя впервые во дворец де Шандосов, она растерялась.

   Покойный герцог, отказывая во всем себе и сыну, был расточителен до сумасбродства, украшая дворец для внуков.

   Сколько там было золота, серебра, дорогих картин и статуй, великолепных ковров и невиданных редкостей! Трое старых слуг встретили хозяев у парадного входа и доложили, что комнаты готовы, а обед подан.

   Все это было слишком похоже на прекрасный сон или волшебную сказку.

   Норберт тоже чувствовал себя неловко.

   К счастью, старый Жан хорошо знал прежние порядки дома де Шандосов.

   За две недели он восстановил все.

   Но шум, блеск и царское великолепие дворца не оживили его для молодой герцогини. Она находила комнаты слишком большими, потолки слишком высокими, обои слишком пышными...

   Она была одинока среди множества снующих по своим делам лакеев, которыми уверенно и четко руководил Жан.

   Несколько ее подруг были сейчас в Париже, но Норберт категорически запретил принимать их, считая, что они недостаточно знатны. Сами же де Шандосы не ездили в гости из-за траура.

   Одна, всегда одна! Бесконечные часы, дни, недели...

   Могла ли она не вспоминать Жоржа?

   Если бы позволил отец, то она была бы сейчас маркизой де Круазеноа и наслаждалась бы счастьем где-нибудь в Италии...

   Норберт же вел ту бессмысленную жизнь, которая обычно заканчивается разорением или самоубийством. Парижские вертопрахи с восторгом приняли в свою компанию человека столь знатного и богатого, как герцог де Шандос. Все поздравляли его с обретением свободы, льстили, угождали и бессовестно пользовались его доверчивостью деревенского простофили.

   У герцога неожиданно оказалось так много искренних друзей, что он растерялся, не зная, кому отдать предпочтение.

   Он пренебрегал всеми условностями, принятыми в обществе. Понимая, что не может состязаться с парижанами в любезности и остроумии, Норберт легко превзошел всех расточительством, грубостью и цинизмом.

   Не спрашивая цену, он приобретал лучших скаковых лошадей. Без особых причин затеял две-три дуэли и успешно провел их. Постоянно появлялся в приличных домах с женщинами веселого поведения...

   Целыми днями он скакал верхом по городу, наносил визиты, фехтовал, бил баклуши в компании кормящихся за его счет прощелыг. Ночью пировал и играл в карты. Домой возвращался всегда на рассвете, проиграв все, что было в карманах. При этом его ноги и язык заплетались так сильно, будто соревновались между собой.

   Жена его почти не видела.

   Жан, выгружая по утрам хозяина из кареты, тяжело вздыхал.

   Он не боялся разорения своего господина, но опасался за честь рода де Шандосов.

   - Поберегите свое имя, ваша светлость! - не раз говорил он Норберту.

   И неизменно слышал в ответ:

   - Мне все равно, лишь бы скорей умереть...

   Эта шумная жизнь опьяняла герцога и он погружался в нее все глубже с единственным желанием: не думать и не помнить.

   Не помнить о Диане и не думать о ней.

   Но, несмотря на все усилия, Норберт не мог ее забыть.

   Однажды в феврале, катаясь верхом по Елисейским полям, он заметил, что ему приветливо машет рукой закутанная в меха женщина.

   Герцог решил, что это одна из знакомых актрис, смело подъехал к ее экипажу - и обомлел, узнав графиню де Мюсидан.

   Диана была не меньше его взволнована неожиданной встречей. С минуту оба молчали.

   Кучер Дианы начал поглядывать на них с плохо скрытым любопытством.

   Норберт понял, что надо поскорее начинать разговор и вести его очень осторожно.

   - Вы уже в Париже, мадам? - спросил он, не придумав ничего лучшего.

   - Да, герцог.

   - Давно?

   - Во вторник исполнится два месяца с тех пор, как мой муж и я переехали сюда.

   Слова "мой муж" Диана произнесла с особым ударением.

   - Вам нравится Париж?

   Норберт хотел спросить: "Вы долго тут будете?"

   - Да. Время здесь течет так быстро, что я его просто не замечаю.

   Мадам де Мюсидан улыбнулась.

   - А как поживает герцогиня де Шандос? - осведомилась она.

   Норберт вздрогнул.

   - Герцогиня? - глухо переспросил он.

   Диана не дала ему ничего сказать. Она подала на прощание руку и нежным голосом проворковала:

   - Надеюсь, что мы с вами навсегда останемся добрыми друзьями. До свидания!

   И она уехала.

   Норберт был настолько ошеломлен, что даже не взял протянутую Дианой руку.

   "Я все еще люблю ее! - думал он. - Ее одну!"

   Герцог пришпорил коня и поскакал к Триумфальной арке, с трудом лавируя между каретами и высматривая экипаж мадам де Мюсидан.

   Но она, вероятно, свернула в какую-нибудь боковую аллею.

   - Я должен ее видеть! И я найду ее во что бы то ни стало! Она не забыла меня: об этом ясно говорят ее взгляд и голос! - шептал Норберт на скаку.

   Затем у него мелькнула мысль о том, что Диана восприняла его отказ жениться на ней как оскорбление, что она, может быть, захочет ему за это отомстить и потому ее следовало бы опасаться.

   Но он тут же забыл об этом предостережении свыше. Прежние несчастья так ничему его и не научили.

   ...В тот же вечер он стал расспрашивать знакомых, не знают ли они, где живет мадам де Мюсидан.

   Барон дю Сур, болтун и знаток светских новостей (за что имел прозвище "ходячая газета"), в ответ на вопрос Норберта громко расхохотался.

   - Пять! - сказал он сквозь смех.

   - Вы изволите смеяться надо мной? - сухо поинтересовался герцог, надеясь устроить дуэль и как следует отвести душу на этом жирном борове.

   - Что вы! - важно ответил барон. - Я не мог вас оскорбить, потому что тут совершенно нечего стыдиться. Значит, дорогой де Шандос, и вы влюблены в божественную мадам де Мюсидан!

   - А кто еще? - спросил Норберт.

   - Я уже имел честь сообщить вам, что вы - пятый человек, спросивший у меня адрес мадам де Мюсидан.

   - Назовите имена остальных!

   - Дайте-ка припомнить...

   - Скорее!

   - Ого, как вы нетерпеливы!

   - Не мучайте меня.

   Барон внимательно посмотрел на де Шандоса.

   - Вы непременно хотите знать всех ее жертв?

   - Да.

   - Ну, хорошо. Во-первых, де Мюсидан, который на ней женился и привез ее сюда, на погибель остальным господам из этого списка.

   - Во-вторых?

   - Де Сермез.

   - Дальше!

   - Де Клерин. Вы его знаете?

   - Кто четвертый? - не отвечая, торопил Норберт.

   - Жорж де Круазеноа. А пятый сейчас стоит передо мной. Четверо уже запряжены в ее карету. Спешите! Вас пристегнут впереди всей четверки!

   Герцог с досадой отвернулся.

   Это была обычная реакция собеседников на шуточки барона. Поэтому дю Сур, нисколько не обидевшись, тихонько улыбался, поглаживая усы и радуясь собственному остроумию.

   Насмешка барона немного отрезвила де Шандоса. Он решил больше никого не расспрашивать, а вместо этого почаще выезжать на Елисейские поля.

   Долго ждать не пришлось.

   Диана каталась там каждый день.

   Они встречались, перебрасывались несколькими словами и расставались.

   Однажды Диана назначила герцогу свидание, здесь же, на Елисейских полях, в три часа. Она прикажет остановить свой экипаж около леса, как будто желая немного пройтись.

   ...Норберт пришел на два часа раньше.

   Он стоял на аллее, сгорая от нетерпения.

   Так же бывало и в Бевронском лесу: он всегда приходил раньше назначенного времени.

   Но как все переменилось с тех пор!

   Не Норберт ждет теперь Диану, а герцог де Шандос.

   И к нему на свидание придет уже не мадемуазель де Совенбург, а мадам де Мюсидан.

   Она - замужем.

   Он - женат.

   Теперь их разъединял не родительский каприз, а закон.

   - Что мне закон? Мне, герцогу де Шандосу, родне королей? Почему бы нам с Дианой не наплевать на все эти дурацкие условности? Она покинет мужа, я - жену, и будем вместе! А куча оплаченных мною Доманов пусть доказывает, что я прав...

   Норберт посмотрел на часы.

   Три!

   Дианы не было.

   "А что, если она вообще не придет?"

   Только он успел это подумать, как невдалеке остановился экипаж - и оттуда грациозно выпорхнула женщина.

   Это была Диана.

   Мадам де Мюсидан пересекла открытое пространство, подошла к лесу и вошла в узкую боковую аллею, где ждал Норберт.

   Герцог де Шандос поклонился.

   Виконтесса взяла его под руку и, ни слова не говоря, быстро повела в глубь леса.

   Целую неделю шел дождь. Было очень грязно, но молодая женщина не обращала на это никакого внимания.

   - Что с вами? - спросил де Шандос.

   - Идемте скорей!

   - Вы чего-то боитесь?

   - Да, да. Нас могут увидеть.

   - Нас видят каждый день на Елисейских полях, - сказал он.

   - Но не наедине! - ответила мадам де Мюсидан, тревожно оглядываясь. - Я приняла все необходимые предосторожности. Но что, если за мной следят? Идемте же!

   - Прежде вы ничего не боялись...

   - Тогда я принадлежала самой себе. Теперь же должна оберегать честь своего мужа. И я никогда не запятнаю его имя!

   - Значит, вы меня больше не любите?

   Диана резко остановилась и холодно посмотрела на него.

   - Вы, похоже, забыли о письме, в котором я предлагала вам бежать со мной? И о том, что вы на него ответили? А я очень хорошо это помню.

   Норберт с мольбой прошептал:

   - Простите! Сжальтесь надо мной! Вы не представляете, как много я выстрадал... Я был тогда ослеплен горем... И я никогда еще не любил вас так горячо!

   На губах виконтессы промелькнула улыбка.

   - Что я могу вам ответить? Пожалуй, только одно: вы слишком поздно мне это сказали. Я уже принадлежу другому.

   - Диана!

   Норберт хотел взять ее за руку, но она отступила на шаг и сказала:

   - Не обращайтесь со мной так фамильярно, господин герцог. И не называйте меня по имени. Вы теперь не имеете на это никакого права. Я пришла сюда только для того, чтобы сказать: вы должны забыть меня!

   - Это невозможно.

   - Но вы должны. Когда я в первый раз увидела вас на Елисейских полях, я от смущения забылась и махнула вам рукой. Не пользуйтесь моей минутной слабостью!

   - Но вы тогда сказали, что мы навсегда останемся друзьями!

   - Мы с вами отныне - чужие.

   Норберт вспомнил слова "ходячей газеты", барона дю Сура, о четверке.

   - Однако вы не так строги к господам де Сермез, де Круазеноа...

   - Что вы хотите этим сказать? - гордо остановила его графиня. - Эти люди - друзья моего мужа. А вы...

   Она схватила герцога за руки и так близко притянула к себе, что он почувствовал на лице ее дыхание.

   - Вы что, не помните, как меня в Бевроне называли вашей любовницей? Неужели вы думаете, что эта гнусная клевета не достигла ушей моего мужа? Недавно при нем произнесли ваше имя - и он сразу же с подозрением посмотрел на меня! Если он узнает, что я встречалась с вами, да еще в лесу наедине, то выгонит меня в тот же день. Так что не пытайтесь меня увидеть. И помните: дверь графа де Мюсидана навсегда закрыта для вас.

   - Есть ли на свете человек несчастнее меня? - с горечью прошептал Норберт.

   - А разве моя судьба лучше вашей? Если вы еще хоть немного меня любите, то докажите мне это: не пытайтесь встречаться со мной. Прощайте.

   Молодой человек был в отчаянии.

   - Побудьте же со мной еще чуть-чуть! - умолял он Диану.

   - Ах, не тревожьте меня больше! - сказала она, побежала к своему экипажу - и уехала.

   В сердце Норберта она оставила яд не слабее того, которым убила его отца.

   Диана была теперь уверена, что не пройдет и месяца, как герцог будет у ее ног.

   И он, сам того не понимая, поможет ей осуществить задуманную месть.

   - Да будет так! - шептала она. уезжая.

   И так стало.

    

    

   Однажды герцог, вместо того, чтобы наскоро перекусить у себя в спальне и поскорее уехать к друзьям, как он это делал всегда, вдруг изъявил желание позавтракать с женой.

   Мари никогда еще не видела его в таком прекрасном расположении духа. Он много смеялся, неуклюже шутил и даже рассказал два-три забавных анекдота, которые в те дни были у всех на устах.

   Казалось, герцог впервые осознал, что он женат.

   Удивлению мадам де Шандос не было предела.

   Норберт же с нетерпением ждал, когда слуги окончат убирать со стола и уйдут.

   Как только герцог остался с женой наедине, он сразу же подошел и поцеловал ей руку.

   Удивление Мари перешло в испуг.

   - Я уже давно хочу открыть вам свое сердце, - нерешительно заговорил де Шандос. - До сих пор я был плохим мужем...

   - Герцог, я ни разу не говорила ничего подобного!

   - Но мы с самого приезда в Париж почти не виделись, - продолжал Норберт. - Я уезжаю из дому рано и возвращаюсь слишком поздно.

   Молодая женщина не верила своим ушам. Де Шандос признает, что он не прав? Норберт обвиняет себя в невнимании к жене? Тут что-то не так!

   - Я никогда ни на что не жаловалась, - тихо сказала она.

   - Знаю. Вы - благородная и достойная женщина. Но все же вы - женщина, и к тому же молодая. Вас не могло не возмущать мое поведение.

   - Я не думала и не думаю о вас ничего плохого.

   "Так я тебе и поверил! - проворчал про себя герцог. - Но и я тоже хорош: никогда еще не ставил себя в более глупое положение".

   - Тем лучше, - продолжал он. - Я не хочу оправдываться. Видите ли, Мари, даже в те дни, когда я, казалось, избегал вас, в моих мечтах царили вы.

   "Долго же вы собирались рассказать мне об этом!" - подумала герцогиня.

   - Мне бы, конечно, следовало почаще бывать дома, моя дорогая. Но этому мешали многие важные обстоятельства... Перечислять их было бы слишком долго. Важно другое: пока вы полагали, что я совершенно забыл о вас, я на самом деле очень страдал, зная, что вы сидите дома одна.

   Де Шандос напрасно пытался обмануть жену. Его не слишком дружелюбный тон совсем не соответствовал нежным словам.

   - Причина вашего одиночества известна вам не хуже, чем мне. Сами понимаете, друзья мадемуазель де Пимандур не могли оставаться друзьями герцогини де Шандос.

   - Да, конечно... - грустно сказала Мари.

   - С другой стороны, траур по отцу не позволит нам ездить в гости еще около четырех месяцев.

   Герцогиня встала, желая, очевидно, поскорее закончить разговор.

   - Разве я когда-нибудь просила вас брать меня с собой?

   - Никогда, - признал Норберт. - Поэтому я должен сделать все возможное, чтобы вы чувствовали себя дома как можно лучше.

   - Что же вы предлагаете?

   Норберт оживился.

   - Я хотел найти вам подругу ваших лет. равную вам по положению в обществе. И, наконец-то, я ее нашел. Мне очень хвалила ее мадам д'Арланж, а это очень много значит в высшем свете. Я хочу вам ее представить.

   - Когда?

   - Сегодня.

   - Здесь?

   - А что тут необыкновенного?

   - Ничего...

   - К тому же вы с ней знакомы.

   - Кто же это?

   Герцог почувствовал, что краснеет. Он быстро наклонился и стал прикрывать дверцу печки.

   - Жарко. - проворчал он. - Надо сказать Жану, чтобы меньше топили.

   Дверца была горячая и Норберт провозился с ней так долго, что успел взять себя в руки.

   - Вы помните мадемуазель де Совенбург?

   - Ее звали Дианой?

   - Да.

   - Я ее почти не знаю. Наши отцы между собой не ладили. Маркиз де Совенбург считал нас недостаточно знатными...

   Норберт уже полностью овладел собой. Его щеки пылали, но причиной этого был, вероятно, сильный жар от печки.

   - Пусть теперь дочь постарается искупить несправедливость своего отца, - прервал жену герцог. - Вскоре после нашей свадьбы она вышла замуж за графа де Мюсидана. Одним словом, она скоро будет здесь и я сказал людям, что вы принимаете.

   Мадам де Шандос ничего не ответила.

   Она была неопытна как женщина, но у нее не было недостатка в уме и в той обостренной проницательности, которую дает людям глубокое горе.

   Ничто в поведении Норберта не ускользнуло от ее внимания.

   Судите сами, могла ли она поверить в его искренность.

   Молчание становилось тягостным.

   Герцог безуспешно пытался найти предлог, чтобы прервать его.

   Мари не имела ни малейшего желания помочь де Шандосу выйти из неприятного положения.

   И тут донесся глухой шум кареты, катившейся по усыпанному песком двору.

   Один раз прозвенел колокольчик. Это означало, что гость приехал к герцогине.

   Затем вошел лакей и доложил, что прибыла с визитом графиня де Мюсидан.

   Норберт поспешно сказал:

   - Идемте, Мари, это она!

   Диана ждала в парадном зале не больше минуты.

   Открылась дверь, украшенная гербом де Шандосов, и вошел Норберт, ведя под руку жену.

   Холодный пот выступил на лбу Дианы: на месте этой Мари могла быть она!

   Знает ли герцогиня, кто у нее в гостях?

   Мадам де Мюсидан бросила испытующий взгляд на соперницу - и успокоилась: она явно не знает, что связывает гостью с ее мужем.

   Диана улыбнулась и сделала хозяевам реверанс.

   - Я узнала, что здесь, в Париже, совсем недалеко от меня, живет моя бывшая соседка, и я не смогла устоять против желания поговорить с вами о Бевроне, о Пуату и обо всех, кого мы там оставили.

   Герцогиня холодно поклонилась гостье и ничего не сказала в ответ.

   Но Диану трудно было смутить.

   Она завела остроумную беседу, стараясь произвести на хозяйку самое приятное впечатление.

   Норберт нервно ходил по залу. Он волновался за исход этой встречи. Кроме того, он испытывал сильное смущение из-за низкой цели, которую ставил перед собой.

   Как только герцог заметил, что холодность его жены прошла и обе женщины уже совершенно по-дружески перемывают косточки общим бевронским знакомым, он немедленно ушел к себе.

   Совесть его сразу же уснула.

   - Диана гораздо умнее Мари, - сказал он себе. - Она ловко поведет дело и устроит все гораздо лучше, чем смог бы я на ее месте.

   Последнее было верно.

   В общем же задача Дианы оказалась значительно труднее, чем он думал.

   До сих пор мадам де Мюсидан могла судить о герцогине только по рассказам Норберта, в которых та выглядела простушкой.

   Диана предполагала поэтому, что мадам де Шандос встретит ее как ангела, сошедшего на землю, чтобы утешить страдающую пленницу.

   Однако с первых же минут ей стало ясно, что Норберт, как и многие мужья, очень плохо знает свою жену. Герцогиня оказалась умной и осторожной особой, которая могла легко обнаружить недостаточно хорошо замаскированную западню.

   Эти трудности только воодушевили Диану, которой надо было как можно быстрее подружиться со своей будущей жертвой.

   И ей это в значительной мере удалось.

   В тот же вечер мадам де Шандос сказала мужу:

   - Вы были правы: виконтесса - очень приятная женщина и будет, вероятно, превосходной подругой.

   - Весь Беврон плакал, когда она уезжала, - ответил Норберт.

   Успех Дианы льстил его самолюбию.

   "Какая же она хитрая!" - восхищался он про себя, хотя эта черта характера мадам де Мюсидан должна была бы не радовать отвергнувшего ее жениха, а настораживать его.

   Он же видел в ловкости, с которой графиня вошла в доверие к его жене, лишь доказательство того, что Диана все еще любит его.

   Очередная встреча на Елисейских полях поумерила восторги Норберта.

   Диана была грустна и задумчива.

   - Что с вами? - спросил герцог.

   - Я раскаиваюсь.

   - В чем?

   - В том, что уступила вашим просьбам. Мне не следовало приходить к вам в дом.

   - А разве вы не хотели быть поближе ко мне?

   - Я виновата и в этом.

   - Но что тут плохого?

   - Мы поступили неосторожно. Ваша жена что-то подозревает.

   - Не может быть!

   - Я видела это по ее глазам.

   - Она так расхвалила вас, когда вы уехали...

   Мадам де Мюсидан пожала плечами.

   - Если так, то она еще умнее, чем я думала.

   - Мари?!

   - Она скрывает свои подозрения, чтобы легче было их проверить.

   - Герцогиня так простодушна и легковерна...

   - Не верьте этому.

   Норберт улыбнулся.

   - Не смейтесь! - воскликнула Диана. - Только женщина может понять женщину.

   - Что же теперь делать?

   - Самое верное средство - это...

   Графиня сделала паузу, чтобы усилить воздействие своих слов на Норберта, который приписывал жене собственное простодушие.

   - Говорите же! - взмолился герцог.

   - ...совсем перестать встречаться.

   - Ни за что!

   - Тогда позвольте мне подумать. На следующей встрече я сообщу вам мое решение.

   - До завтра!

   - А пока будьте как можно осторожнее.

   Диана уехала.

   Результатом размышлений мадам де Мюсидан было то, что Норберт полностью изменил свой образ жизни.

   Он перестал устраивать пиры и дуэли, не проводил больше ночей за картами и вином. Много времени и внимания стал уделять жене. По вечерам сидел дома.

   Знакомые смеялись над ним и обзывали примерным мужем.

   Эти перемены давались ему с трудом. Он бурно возмущался тем, что вынужден постоянно лицемерить. Но Диана управляла герцогом так, как англичане своими колониями - "железной рукой в бархатной перчатке".

   - Вы должны жить именно так, - говорила она в ответ на его жалобы.

   - Но почему же?

   - По двум причинам.

   - Объясните.

   - Во-первых потому, что так надо.

   - А во-вторых?

   - Во-вторых потому, что я так хочу. Вам этого недостаточно?

   - Пощадите! - взмолился Норберт.

   - А почему я должна терпеть, капризы человека, воображающего, что он меня любит? Я вам не жена и ничем вам не обязана. К тому же от вашего поведения зависит наша безопасность. Надо, чтобы мадам де Шандос увидела, что счастье в ее дом принесла я.

   Что мог ответить на это Норберт?

   Он был страстно влюблен в Диану и боялся ее потерять.

   Приходилось слушаться.

   Графиня и герцогиня почти не расставались, и Норберт уже начинал ревновать: жена отнимала у него Диану.

   С тех пор, как мадам де Мюсидан подружилась с герцогиней, он видел Диану все реже и реже.

   Самое же неприятное заключалось в том, что ему никак не удавалось остаться с Дианой наедине.

   Каждый раз она устраивала так, что между ними оказывалась Мари.

   Де Шандос был в таком же положении, как Пьеро в итальянских фарсах, который, желая поцеловать Коломбину, обязательно попадает губами в щеку Арлекина.

   Если Норберт начинал сердиться, то мадам де Мюсидан властно говорила ему:

   - На что вы надеетесь? Неужели вы считаете меня способной на такую мерзость?

   Он понимал, что Диана играет с ним, как с ребенком или, скорее, как с куклой.

   Но ему и в голову не пришло выяснить цель этих маневров.

   Мари уже не имела никаких секретов от дорогой подруги и однажды, раскрасневшись от смущения, поведала той о своей первой и единственной любви.

   Когда герцогиня произнесла имя Жоржа де Круазеноа, Диана задрожала от радости.

   Она несколько месяцев подготавливала этот миг, который отдавал в ее руки честь герцогов де Шандосов.

   Тем временем оскорбленное самолюбие и неисполнимые желания постепенно привели Норберта на грань сумасшествия. Если бы он мог хотя бы встречаться с любимой, как бывало, на Елисейских полях! Но теперь она появлялась там лишь в сопровождении друзей своего мужа. Иногда это были де Сермез или де Клерин, но чаще всех - Жорж де Круазеноа.

   Все эти господа не нравились герцогу, а последнего он просто возненавидел, считая его нахальным фатом, занимающим около Дианы законное место Норберта.

   Но он ошибался.

   Маркиз де Круазеноа имел в свете самую высокую репутацию. Его любили за остроумие и уважали за рыцарственность.

   Увидев мельком Диану, приехавшую в гости к герцогине, Норберт спросил ее:

   - Какое удовольствие вы находите в том, что этот Круазеноа всюду бегает за вами?

   Она ответила с дьявольской улыбкой:

   - Вы слишком любопытны. Узнаете, когда придет время...

   Если бы герцог был умнее и осторожнее, то его бы очень встревожил тон, которым мадам де Мюсидан произнесла свой ответ.

   Не проходило дня, чтобы она не заводила с госпожой де Шандос разговоры о Жорже, все больше растравляя ее сердечную рану.

   Когда закончился траур, герцогиня начала появляться в обществе. Особенно часто она навещала Диану де Мюсидан. Однажды ее попросили подождать подругу несколько минут и проводили в гостиную.

   Мари вошла - и увидела там Жоржа де Круазеноа.

   Оба ахнули и побледнели.

   - Жорж, простите меня! - прошептала она.

   - За что? Вы поступили, как считали нужным. Это - ваше право.

   - Отец приказал мне... Я не хотела, но он заставил... Что я могла сделать?

   - Мари!

   - Я ничего не забыла, Жорж...

   Мадам де Мюсидан внимательно следила за ними из-за портьеры и слышала, как несчастные влюбленные условились встречаться здесь и впредь, как будто случайно.

   Диана торжествовала.

    

    

   Наступил сентябрь.

   Измученный холодностью любимой, Норберт решил уехать на несколько дней в Мезон на скачки: он слышал от барона дю Сура, что разлука, как ветер, раздувает пламя чувств.

   Первые два дня в Мезоне он скучал по Диане. На третий день стал беспокоиться, почему от нее нет никаких известий.

   Вечером, когда герцог наблюдал, как слуги кормили лошадей, к нему подошел старик, похожий на нищего.

   - Что тебе надо? - спросил де Шандос.

   Бедняк достал из кармана письмо.

   - Это вам, господин герцог.

   - Давай.

   Нищий замялся, поглядывая на обступивших его слуг.

   - Видите ли, ваша светлость, мне велели передать его вам с глазу на глаз.

   - Ничего. Давай сюда.

   Норберт подумал, что письмо - от Дианы. Может быть, она приехала сюда и ждет его где-то поблизости? Тогда понятно, почему записку должны были передать с такими предосторожностями: Диана решилась принадлежать ему!

   Де Шандос бросил нищему золотой и, получив письмо, кинулся к фонарю.

   Адрес на конверте был написан большими, корявыми буквами. Это было совсем не похоже на изящный почерк мадам де Мюсидан!

   В слове "Шандос" была ошибка.

   - Что за кухарка это писала? - пробурчал герцог себе под нос.

   Все же он распечатал письмо и с трудом прочитал ужасные каракули с бесчисленными ошибками:

    

   "Госпадин герцог!

   Я долго ни ришалась написать вам правду, но я болше не могу и должна успакоить свою совесть. Ни могу тирпеть, чтоб женщина была так безчестна, что может абманывать вас. Знайте, что ваша жена вам изминяет с другим. И смеется над вами. Спрячтесь сиводня вечером в десять часов у ворот вашего парка и увидите, как он придет. Никово из слуг в доме ни будет, вот они и встречаютца. Но ни паднимайте шума по пустякам".

    

   Кровь бросилась Норберту в голову.

   Он прорычал:

   - Где этот человек?

   - Какой? - спросил кто-то из слуг.

   - Который принес это... это письмо!

   - Ушел, ваша светлость.

   - Догоните его и приведите сюда!

   Не прошло и минуты, как двое конюхов приволокли упирающегося старика.

   - Я не украл его! - кричал бедняк. - Мне дал его сам господин герцог!

   Он думал, что у него хотят забрать луидор, который бросил ему де Шандос.

   Норберт понял.

   - Отпустите его, - приказал он.

   Конюхи поставили старика на ноги и отошли в сторону.

   - Оставь себе монету, она твоя.

   - Да благословит вас Бог, ваша светлость!

   - Отвечай: кто дал тебе это письмо?

   - Не знаю, господин герцог.

   - Мужчина или женщина?

   - Мужчина.

   - И ты действительно его не знаешь?

   Старик поднял руку, словно давал присягу на суде:

   - Клянусь, что никогда его не видел.

   - Откуда он взялся? - спросил герцог.

   - Вышел из кареты.

   - С гербами?

   - Без. - Где?

   - У моста.

   - Что он там делал?

   - Подошел ко мне и спросил, знаю ли я вашу светлость.

   - Ну?

   - Я сказал, что знаю. Кто же не знает господина герцога де Шандоса!

   - Короче!

   - Дал он мне письмо.

   - Что сказал?

   - Чтоб я отдал его вам и чтобы никто этого не видел.

   - И все?

   - Еще сказал, что письмо надо отдать в половине восьмого.

   - Что он сделал потом?

   - Сел в карету и уехал.

   Норберт нетерпеливо топнул ногой. "Надо попытаться догнать этого шутника... Далеко ли он успел уехать?" - мелькнуло у герцога в голове и он спросил:

   - Когда это было?

   Старик задумался.

   - Вскоре после обеда, ваша светлость.

   - Как этот человек выглядел?

   - С виду - как дворянин. Не мал и не высок, не стар и не молод. В жилете. И часы на золотой цепи.

   "Вот и ищи ветра в поле с такими приметами, черт возьми!" - ругнулся про себя герцог.

   Он ушел в дом.

   - Не верю! - шептал он. - Моя жена - честная женщина. Какая-нибудь горничная получила от нее нагоняй и решила отомстить...

   Норберт приказал зажечь свечи и еще раз перечитал гнусное послание.

   Злоба горничной показалась ему неестественной.

   "Не могу терпеть, чтобы женщина была так бесчестна!" - такого не пишут после выговора за плохо постеленную постель или за потерянную шпильку... А последняя фраза: - "Не поднимайте шума по пустякам" - это же насмешка надо мной! Неужели и ее сочинила горничная или кухарка? - рассуждал де Шандос. - А откуда она взяла, что в моем доме вечером не будет слуг?

   Он позвал Жана и спросил:

   - Правда ли, что дворец сегодня остался без прислуги?

   - Да. По крайней мере, весь вечер и половину ночи.

   - Почему?

   - Вы сами разрешили людям пойти на свадьбу второго кучера вашей светлости.

   - Ах, да, я и забыл... А если герцогине что-нибудь понадобится?

   - Мадам так добр