Главная » Книги

Баратынский Евгений Абрамович - Д. Голубков. Недуг бытия, Страница 6

Баратынский Евгений Абрамович - Д. Голубков. Недуг бытия


1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21

ул и с новым интересом обратился к сцене.
   Близился финал. Осужденная на казнь героиня, сомнамбулически пошатываясь, вышла из-за кулисы. В цепях, в белом платье, с длинными распущенными волосами, она безумно вперилась в пространство. Обрюзглое лицо ее заливали слезы, глаза сияли страданьем и любовью. Усталый хрипловатый голос зазвучал внезапной силой и чистотой...
   Аплодисментам не было конца. Яростней всех рукоплескал сосед Евгения. Смешным ореольчиком вздымался над его головою белокурый пух; округлый подбородок младенчески выпятился вперед.
   Из театра вышли вместе и нерешительно остановились перед площадью, загроможденной каретами и санями. Лакеи выкликали титулы и фамилии господ; кучера один за другим отрывались от костра и, нелепо толстые и черные на озаренном снегу, косолапо спешили к экипажам.
   Молодой человек степенно наставил меховой воротник скромной шинели, вскинул трость и близоруко сощурился.
   Евгению стало грустно: сейчас крикнут экипаж этого меланхолически восторженного незнакомца - и, небрежно махнув щегольскою перчаткою, умчится он в смутные просторы огромного зимнего Петербурга... Он досадливо хрустнул в карманах пальцами озябших рук: скаредный дядя Пьер держал проштрафившегося племянника в черном теле, а докучать маменьке пустячными просьбами не хотелось.
   - Вас, поди, карета дожидается? - добродушно полюбопытствовал партерный сосед.
   - Нет, я - так; я люблю прогуливаться перед сном. Pour lЮ bonne bouche... {На закуску (франц.).} - Евгений рассмеялся принужденно.- А вы, верно, торопитесь?
   - О нет, я не тороплюсь никогда, - с живостью возразил очкастый юноша, и оба нерешительно двинулись срединою Невского, по бульвару, обсаженному тощими липками. На тротуарах мерцали, треща и вспыхивая, редкие плошки. Незнакомец надвинул на лоб цилиндр, обтянутый черною мерлушкой, отчего вся его добродушная, женственно плавная фигура неожиданно приняла вид бодливого упрямства.
   - Вы служите где-нибудь? - спросил он вдруг.
   - Нет... Покамест - нет. Но я определяюсь в полк. В лейб-гвардию. А вы?
   - Я по выпуске из императорского лицея определен был в департамент горных и соляных дел. Засим уволился. А нынче...
   - Вы Царскосельский лицей кончать изволили? С Пушкиным?
   Толстяк важно кивнул:
   - Да, с Александром Сергеевичем Пушкиным. А вы, позволю полюбопытствовать, следите за отечественною словесностью?
   - Слежу... Но я был столь неучтив, что осмелился вас перебить. Вы о службе своей.
   - Имея особенную склонность к занятиям библиографическим, я поступил намедни в императорскую публичную библиотеку.
   Евгений завистливо вздохнул. Незнакомец глянул из затуманенных очков кротко и чуть лукаво.
   - Вы о Пушкине спрашивали. Я близкий приятель ему. И тоже сочиняю.
   И радостно отозвалось в сердце это "тоже", могущее означать и самонадеянное: "Как Пушкин!" - и догадку, подстрекающую к ответной откровенности:
   "Сам, поди, грешишь! Не таись..."
   И, вновь ошеломив Евгения своей проницательностью, спутник его молвил:
   - А вы ведь сами пишете стихи. - И залился девичьим звонким смешком.- Не смущайтесь! О, пожалуйста, не смущайтесь! Мне все молодые показывают писания свои. Я барон Дельвиг.
   Имя свое он произнес отчетливо и несколько высокомерно.
   - Но я вовсе не сочинитель; я в военную службу, - пробормотал Евгений, весь пылая лихорадочным жаром и нетерпеливым желаньем открыться скорее...
  

XXVII

   Маета вахтпарадов, выматывающие душу ученья с фигурными стойками в пешем строю и бесконечными ружейными приемами теперь не так угнетали его. Едва лишь выдавался на плацу свободный час, Евгений поспешал в бедную квартирку Дельвига, состоящую из двух камор, заставленных гипсовыми бюстами античных мудрецов и поэтов. Свойски кинув шинель пьяноватому Никите, нехотя подымающемуся при появлении гостя с угловатого рундука, он без стука переступал порог и порывисто обнимал нового друга.
   Барон сам читал мало, зато нельзя било представить себе слушателя более внимательного и придирчивого.
   - Славно, славно,- приговаривал он,- Но, друг мой, этот стих немного неопрятен. Пух в кудрях. Как у меня или у Никиты моего!
   И заливался звонким, с шаловливой задышкой, смехом.
   - Цезурка чуть-чуть прихрамывает и шаркает. Как князь Вяземский.
   Эта нетерпимость в человеке, философически мирящемся с чудовищной неприбранностью своего обиталища и всегдашней неряшливостью пьяненького слуги, очень забавляла Евгения.
   - А эта элегья отменно хороша,- молвил однажды Дельвиг, серьезно и словно бы настороженно глянув из-под очков. - Надобно в журнал отдать.
   - Господь с Тобою! - пылко возразил Евгений и потащил к себе небрежно измаранный листок.- Ни за что!
   Его так и обдало страхом при мысли увидеть свое имя напечатанным.
   -Надобно, надобно, - повторял Дельвиг, легонько барабаня пухлым пальчиком по краю стола.- Надобно бы-бы...
   - Скажи, Дельвиг, - прервал Евгений.- Отчего ты, побуждая меня к непрестанному труду, сам так ленив? Отчего так нерадиво служишь музам?
   Дельвиг обескураженно развел пухлыми руками. И прочитал, виновато покачивая головой:
  
   Ленюся я стихи писать.
   Лишь иногда во дни ненастья
   Люблю о вёдре вспоминать
   И мной неведомого счастья
   Поэтам-юношам желать.
  
   Как мило и просто ты говоришь в стихах своих, - тихо сказал Евгений. - Как естественно звучит в них твой голос...
   Он наклонился и поцеловал растроганно засопевшего друга в теплое, младенчески пушистое темя.
  
   ...Петр Андреич, уважительно кашлянув, подал щеголевато обрезанную визитную карточку:
   - Тебе. Дельвиг. Барон.
   Племянник смиренно принял из дядюшкиных пальцев карточку и раздушенную записку.
   "Барон Антон Антонович Дельвиг" - было каллиграфически вытиснено на глянцевитом, украшенном виньеткой картоне.
   Евгений удивленно пожал плечами. Но еще более изумился он, ознакомясь с содержанием записки: Дельвиг в самых отборных выражениях и тоном самым высоким приглашал приятеля на обед, прося прийти завтра в библиотеку к трем часам пополудни.
   - Непонятно,- пробормотал Евгений. Расставаясь накануне, барон ни словом не обмолвился о предстоящем обеде, да и не в его привычках была подобная официальность.
   Назавтра, отпросившись у ротного командира, он ровно в три часа явился к барону в маленькую дежурную комнату, стиснутую громадными книжными шкапами.
   Увидев растерянное выражение его физиономии, барон так и залился своим торопливым смешком.
   - Ахти, боже ты мой! - воскликнул он, протирая запотевшие очки.- Да ты, как я посмотрю, даже перепугался! Забавно... А я просто-запросто, роясь в бумагах, наткнулся на старую карточку. Я их много заказал, как в Петербург прикатил. Думал, буду нарасхват в здешнем бомонде... Жаль выкидывать - ведь хороша, проклятая?
   - Хороша, - с улыбкою отвечал Евгений. - Но записка? Какой пышный штиль.
   Дельвиг мгновенно посерьезнел.
   - Слог всегда должен соответствовать обстоятельствам. Торжественная присылка столь отличной карты обязала меня обратиться к тебе подобающим образом. Идем же.
   - Куда? К тебе?
   - Э, нет, братец мой! - Дельвиг хитро сощурился. - Во-первых, негодник Никита три дня пьян, и я не смею беспокоить его. А во-вторых, братец мой, я хочу тебя угостить в достойнейшем заведеньи.
   - К Талону или Фёльету? - небрежно спросил Евгений, стараясь скрыть охватившее его неприятное волненье. За все время своего нынешнего пребыванья в столице он, исключая давешнюю театральную вылазку, не был еще, ни в одном порядочном публичном месте.
   Боязнь встретить кого-либо из давних однокашников удерживала его дома.
   - Нет, братец! - весело возразил Дельвиг, увлекая друга за локоть. - В сих вельможных трактирах встречаешь лишь хорошее общество. А оно везде одинаково скушно. Нет, я хочу показать тебе Петербург о самой теплой стороны...
   Евгений с молчаливым любопытством следовал за милым фантазером. Когда шли по Садовой, он невольно ссутулился и втянул голову в плечи: совсем близко, находился корпус; поблазнилось даже - в ноздри хлынуло слоистым запахом наваксенных ботфортов, прокуренных коридоров, подопревших лосин...
   - Не горбись. Фигуру береги, осанку береги,- добродушно пробурчал Дельвиг, слегка поддержав товарища за плечо.- Сюда, братец, за мной.
   Он поворотил в переулок, ведущий к задам театра, где они познакомились.
   Барон остановился у обшарпанного двухэтажного зданья.
   - По обычаю предков наших подобает перед трапезой опрокинуть рюмку. Да смелее, дурачок! Аль не замечаешь: над дверьми двуглавый императорский орел? Можно ль считать непристойным взойти в казенное заведенье?
   Они очутились в шумном продымленном зальце. Большая, часть посетителей за неименьем стульев толпилась у стен и вдоль длинной стойки, по другую сторону которой чинно суетились целовальники.
   В правом углу, под закопченным образом, стоял ветхий, раздраженно скрипящий стол и две лавки. Картина на стене изображала полководца, украшенного множеством орденов и восседающего на коне, который, казалось, собирался перескочить через всю французскую армию, в страхе пятящуюся назад. Подпись гласила: "Храбрый Генерал Кульнев". По бокам ее висели изодранные портреты Барклая и Кутузова.
   - Прелесть какая!
   - Ты сюда погляди,- сказал радостно хихикающий Дельвиг.- Что твой балет!
   Посредине зала затевалась пляска: молодой парень с кудрявой бородкой и пеньковой ермолкой на голове, бренча на балалайке, с громким топотом выделывал затейливое мыслете; восторженно глядя на него и тихонько повизгивая, старательно вырабатывал русского пожилой мужик в рваном кафтане.
   Рыжий целовальник метнулся к господам и, непрестанно кланяясь, усадил их за стол напротив румяного барского кучера в зеленом кафтане с желтым персидским кушаком. Кучер усердно потчевал штофом браги безмолвно плачущую худенькую бабу в нарядной паневе.
   Евгений пристально посмотрел на своих визави.
   - Как ты думаешь, о чем она плачет? - тихо спросил он.
   Дельвиг грустно рассмеялся.
   - Ежели бы они оба и рассказали тебе историю свою - бьюсь об заклад, с большим бы пониманьем ты исследовал китайскую летопись. Но идем, однако ж.
   В том же переулке барон отыскал полуразваленный домишко и, бережно придерживая друга за локоть, спустился с ним в полуподвал.
   Сальная лампа над дверьми освещала блистательно намалеванную ветчину и целую гроздь зажаренных цыплят.
   Посредине стоял ничем не покрытый стол, на котором лежали ножи и ложки, прикованные к нему цепочками.
   - Дай-ка пообедать, любезный,- обратился Дельвиг к долгому мужику в красной рубашке и сером переднике, с неохотой приподнявшемуся с лавки.
   - Эва,- пробурчал мужик, подозрительно глянув на гостей.- Добрые люди давно отобедали. Разве поужинать.
   - Ну, ин ладно. Неси поужинать.
   - С мясом вам иль без мяса?
   - С мясом, милейший, с мясом.
   - Пожалте деньги.
   Евгений, не выдержав, засмеялся. Хозяин с достоинством взял протянутый бароном целковый, повернул его дважды и положил на стол медную сдачу. Черпнул из огромного котла в оловянную миску, поставил перед господами и принес для каждого по деревянной кружке с куском мяса и по щепотке соли.
   - Хлеба, любезный.
   - Сколь вам хлеба?
   Дельвиг ответил пресерьезно:
   - Фунтов двадцать, пожалуй.
   Хозяин извлек из темного угла безмен и отвесил полпуда превосходного ржаного хлеба.
   Дельвиг незаметно подмигнул приятелю.
   - А что это, любезнейший, у тебя ножи и ложки, как собаки, на цепь посажены?
   Мужик обиженно шмыгнул носом.
   - Разного званья народ захаживает. Глазу не хватает - сейчас стянут.
   - А вилки где?
   - Да рази кто умеет ими?
   Барон опустил ложку с позвякивающей цепочкой в миску.
   - Хлебай, братец,- поощрил он приятеля.- Не стесняйся что из общей посудины. Так, сказывают, вкуснее... Ну, нравится?
   - Очень! - весело сказал Евгений.
   - То-то. Пушкин тоже позабавился здесь от души. Но сердце мое просит поговорить с тобой важнее. Намедни, переводя Проперция... A propos - прелестная рифма: "Проперций - сердце"!
   - Но неужели Пушкин был здесь?
   - Отчего же нет? И небожители спускались с высот Олимповых для грешных забав сей юдоли.
   - Но Пушкин, Пушкин, - недоверчиво пробормотал Евгений.
   Дельвиг проницательно улыбнулся.
   - Эугений, красота моя! Знай, что избыток благоговенья столько же опасен, сколь и полное отсутствие оного.
   - Отчего же?
   - Восторги - питательная почва разочарований наших.
   Дельвиг вдруг расхохотался.
   - Но обрати вниманье: как следит за нами хозяин! Ловит каждый звук нашей речи, но не смыслит в ней ничего. Мы для него - иностранные путешественники. Забавно, а?
   - Забавно, Антон.
   - Но идем, нынче меня ждет некий драгун-виршеслагатель. Сочиняет ничуть не хуже графа Хвостова. А впрочем, черт с ним. Кутить так кутить!
   Дельвиг встал, сунул мужику полтинник и, важно покачиваясь, направился к дверям. Хозяин, оторопев, смотрел вослед, затем кинулся за гостями, подымающимися уже по лестнице, и крикнул восторженно:
   - Милости просим, господа добрые! Милости просим и вперед жаловать! Милости просим!
   - Непременно, любезнейший! - солидно ответствовал барон.
   Он повел друга в Гостиный двор. Они взошли наверх и остановились у больших ворот, против Невского проспекта. Рядом неутомимо вился вихрастый мальчонка-лоточник, верещаний пронзительным альтом:
   - Пироги! Пироги горячие с начинкой мясною! Горячие!
   Они взяли по одному пирожку и, с аппетитом жуя, принялись фланировать по галерее, постепенно наполнявшейся народом. Угомонившийся было барон вновь одушевился и у разносчика в нарядном кафтане купил бутылку щей. Но и этого показалось ему мало: он пощадил друга на Щукин двор, где почти через силу накормил виноградом и персиками.
  
   Светлый, зеленовато-серебряный воздух петербургского вечера любовно облекал дворцы и стройные дома Невского. Евгений, мечтательно улыбаясь, жадно втягивал ноздрями свежий, внятно пахнущий морем ветерок.
   - Ну-с, каковы впечатленья? - промурлыкал Дельвиг. - Забавно, не правда ль?
   - Ах, дорогой мой барон,- Евгений признательно стиснул теплую руку приятеля,- Я, кажется, вновь начинаю влюбляться в Петербург. Вновь и по-новому.
   - Обед тебе понравился?
   - Восхитительный обед!
   - Ну-с, а на десерт сообщу тебе, что Пушкину весьма пришлись по вкусу твои стихи.
   Евгений остановился и уронил Дельвигову руку.
   - Как... какие стихи? Откуда они известны ему?
   Дельвиг с простодушным видом снял очки и моргнул беззащитными отуманенными глазами.
   - Какие? Э... э...- Он поиграл тросточкой, жалобно и плутовато сощурился. - "К Алине", "Мадригал"... Да - еще "Элегия" твоя. Пушкина восхитили две последние строчки:
  
   Все мнится, счастлив я ошибкой,
   И не к лицу веселье мне.
  
   - Творец всемогущий! И даже "К Алине"!.. Но для чего ты читал их Пушкину, не спросясь меня?
   Дельвиг удивленно развел руками:
   - Помилуй, друг мой, я и не читал их ему. Пушкин сам прочел их в "Благонамеренном" и в "Невском зрителе"... Извозчик! Эй, извозчик!
   Он торопливо обнял онемевшего Баратынского.
   - Прости, лечу к своей Армиде. Пожелай мне успеха!
   И умчался, легчайший толстяк, в быстро постукивающем по торцам фаэтоне, весело оборачиваясь и взмахивая короткою ручкой.
  

XXVIII

   - Но почему ты отдал печатать без моего позволенья?
   Барон простодушно заморгал обезоруженными глазами.
   - Да потому... потому, друг мой, что ты воспретил бы мне это, ежели б я спросил твоего позволенья!
   Евгений невольно рассмеялся.
   Ободренный Дельвиг продолжал уже уверенней:
   - Сердце мое, красота моя! Я долгом своим счел свести тебя с музами! Ты поэт истинный, и голос души твоей должен быть услышан. Грех тебе таиться в безмолвии.
   - Но, милый, своевольный друг мой, пойми только: какой это стыд для меня, вчерашнего изгнанника и преступника, обнажать душу пред незнакомым читателем! Я...
   Дельвиг лукаво сощурился:
   - А пред знакомым?
   - А пред знакомым - и того пуще! Это... это как явиться мне, рядовому лейб-гвардии, нагишом в ресторацию Андрие!
   Барон осторожно приблизился своей неуклюже-изящной походкой и обнял товарища. Евгений отстранился.
   - Я не притворствую, Антон. Я но совести признаюсь тебе: претят мне любые публичности! Я взрос в тишине и одинокости, всякий шум и неосторожное внимание пугают меня. Довольно мне, что я нашел в тебе истинного друга, что ты услышал и понял мое сердце.
   Он взволнованно зашагал по комнате.
   - И - Пушкин... Показать мои стихи Пушкину! Творец всемогущий!
   Он мрачно скрестил на груди руки.
   - Мне, заклеймившему честь дворянскую и фамилию славных моих предков,- мне выступать печатно и выставлять на всеобщее, осмеянье уже осмеянное мое имя!
   Барон, молчал, листая книжку "Благонамеренного".
   - Нет, друг мой. Не мне соперничать в сладкозвучии с тобою и с Пушкиным. Я - солдат. Мое дело - служба.
   - Но разве служенье музам не есть род службы? - вкрадчиво возразил Дельвиг.- И службы высокой, непорочно чистой?
   И отошел к окошку, мурлыча под нос слова любимой своей песенки:
  
   Полно, полно, зяблик милый,
   О неверной тосковать...
  
   Евгений рассеянно побарабанил по столу и засвистал тихонько, думая о своем. Барон смолк, внимательно склонив голову набок. Евгений посвистал немного - и смолк тоже, внезапно прислушавшись к себе. И расхохотался.
   - Воля твоя, Антон! Коль мы, не сговариваясь, мурлычем одно и то же, суждено нам петь вместе! A propos - опостылело мне житье у моего важного петербургского дядюшки! Знакомый кофешенк сдает задешево весьма приличную квартирку в Семеновском полку. Поселимся вместе - согласен?
   Дельвиг прочувствованно кивнул.
   Баратынский шагнул к нему и с силой тряхнул за плечи:
   - Что же ты молчишь, нечестивец? Что томишь? Выкладывай, что говорил Пушкин о стихах моих, предательски напечатанных тобою!
  
   Домик был маленький, неказистый, но с мезонином, два оконца которого обрамлялись двумя белеными колонками. Здесь, в двух комнатках, разъединенных узким коридором, и расположились друзья-поэты.
   Во всей округе царила деревенская тишина. Лишь ранним утром бил за углом неблизкой казармы барабан и изредка звенели под окнами шпоры офицеров.
   Позади дома тянулся запущенный сад, в глубине его голубела деревянная беседка с надписью: "Непошто далеко идти, и здесь хорошо". Никита выносил сюда в теплую погону табуреты, и друзья предавались нескончаемым беседам. Здесь же Дельвиг принимал начинающих стихотворцев. Ему нравилась роль ментора; судил он строго, но чистосердечно и увлеченно. Впрочем, когда являлся автор безусловно бездарный, барон втихомолку потешался над ним - так, однако, что тот ничего не замечал.
   - Пороки должно изображать в чертах отвратительных,- резонерствовал Антон, с профессорской важностью взирая из-под очков на усача в зеленом мундире армейского поручика.
   - Отвратительных,- покорно вторил офицер.
   - Отвратительных, но не слишком резких,- поправлялся барон и назидательно подымал палец.- Дабы не пробуждать в молодых людях чрезмерного любопытства!
   Усач благоговейно выслушал урок и ушел, прижимая к мощной груди толстую рукопись нравоучительного романа из жизни поселян.
   - Ты его вконец запутал, беднягу! Как он сможет писать далее? И сможет ли?
   - В этом и состояла цель моя,- пресерьезно отвечал Дельвиг. - Поделом, поделом... Эй, Никита! Ни-ки-тушка-а! Есть хочу до смерти!
   - Да, Антон: опять ты вчера не ужинал дома! Какое приключенье взманило тебя, питомец ветреной Киприды?
   Барон залился ровным розовым румянцем и громко повторил свой клич:
   - Никита! Эй, Никитушка-а!
   Результат был прежний.
   - Отчего ты не расстанешься с этим монстром? Вечно он под хмельком; давеча письмо мое потерял. Спасибо еще, признался.
   - Эугений, красота моя! - взмолился барон.- Когда тебе надоест упрекать меня моим слугой? Пойми наконец: я уважаю в Никите собственные мои качества. Он - мое alter ego.
   - Но твое второе "я" обходится тебе слишком дорого!
   - Но я без Никитки - как Амур без Венеры. Я - лишенный моего Никитушки? - Дельвиг с комическим ужасом развел руками.- Да это все равно что мой обожаемый Эугений без мечты о прелестной кузине.
   Евгений нахмурился:
   - Ежели б не твои каждодневные напоминанья, я бы давно позабыл образ моей прелестницы.
   - Ты ветреник, красота моя!
   - Нет, Антон,- с тихой серьезностью возразил Баратынский.- Я рад бы полюбить всею душой.
  
   Он усердно гнал мечты о счастье. Иногда в предрассветные часы, когда сны, ступая на порог действительности, становились особенно вольны и смелы, ему смутно представлялось что-то ярко освещенное, благоуханное, праздничное. Не то стоит он среди умиленной толпы в прекрасной церкви, не то сидит в зале, полной друзей и родных, и пьет душистое вино. И рядом, незаметно прильнув,- она, счастливо покорная, что-то шепчущая... Он вздрагивал и раскрывал глаза. Окно, полное мутным осенним рассветом, пялилось слепо и насмешливо.
   - Хорош буду я, прося руку прелестного ангела! - шептал он, усмехаясь отвратительному окну.- Хороша будет она, приняв предложенье позорного отверженца!
   И вскакивал, как обожженный.
   Слуга, недовольно ворча, втаскивал лохань и кувшин с ледяной водою. Евгений ополаскивал обеими пригоршнями лицо; взбодряясь веселым фырканьем, плескал себе на грудь и плечи. Никита, продолжая ворчать, растирал барина мохнатым полотенцем; Евгений облачался в нарядный гвардейский мундир, и слуга почтительно примолкал.
  
   - Ты нынче в дурном расположении, красота моя. Отчего ты не влюбишься? Иль мало в Петербурге Лаис и Фрин? - разглагольствовал Дельвиг, сочно шлепая по лужам и с наслажденьем подставляя щеки ветру.- Ты скрытен, скрытен, душа моя! Ни за что не поверю, что можно поэту жить в столь пышном граде одними мечтами!
   Баратынский молчал, сунув руки в дырявых перчатках в карманы.
   - А то, ежели согласишься, познакомлю тебя с наядами Крестовского острова. Страшусь только щепетливости твоей... Ба, вон и Туманский шествует!
   Барон вскинул тросточку и отсалютовал ею тощему человеку в тусклом цилиндре и трикотовых панталонах.
   Двоюродный брат признанного элегика Василия Иваныча Туманского ничем не напоминал своего самодовольного родича. Жидкими бакенами и испитым лицом он походил более на подьячего, нежели на поэта. Но в маленьких запавших глазках стояла темная пристальная печаль; движенья руки, затянутой в несвежую замшу, были несуетны, даже величавы.
   - Знакомьтесь, господа! - весело приказал Дельвиг.
   Туманский сдержанно приподнял цилиндр.
   - Где ты нынче обедаешь, cher ThХodor? {Дорогой Федор (франц.).}
   Туманский грустно усмехнулся, принял позу театрального оракула и воздел руку к небесам:
   - Chez le grand restaurateur {У великого ресторатора (франц.).}.
   Друзья расхохотались.
   - Нет, этак невозможно,- сказал Дельвиг, протирая платком стекла очков.- Идемте к Молинари. Я угощаю.
   Поэты расположились к углу, близ стойки конторщицы, - там же, где он сидел три года тому со своими преступными сотоварищами.
   "Творец всемогущий - три года! А словно бы только вчера... Но в этот срок поблекла моя младость и непоправимо омрачилась будущность..."
   Он почуял на себе пристальный взгляд Туманского и смущенно потупился. Но тотчас превозмог себя и храбро поднял глаза. Туманский дружески улыбнулся:
   - Вам нездоровится?
   Что-то почти родственное почудилось Евгению в испытующем взгляде, в сострадательном звуке голоса - во всем облике этого молодого, но уже отцветшего человека.
   - Не правда ли,- сбивчиво начал он, обращаясь к новому знакомцу,- не правда ли, это чудесно, что мы, не знакомые ранее друг с другом, соединены сейчас этим столом и беседуем, как давние приятели?
   Туманский кивнул поощрительно.
   - Поэзия представляется мне чем-то вроде рыцарского стола короля Артура. А иногда кажется: она - некий талисман, роднящий разрозненные души. А вы как полагаете?
   - Она, однако ж, способна и разделять людей, - заметил Туманский.
   - И даже делать их врагами,- добавил Дельвиг и выбил вилкою о край тарелки маршевый мотив.
   - Но разве поэзия, очаровывая, не обессиливает вредные чары? - возразил Баратынский.
   Тонкие губы Туманского дернулись горестно и насмешливо, но он тотчас приструнил их внимательною улыбкой.
   - Вы усаживаете нынешнюю поэзию на трон, ею покамест не заслуженный. Оно и понятно: так свойственно поступать неофитам всякого религиозного направления. Не сердитесь на мои слова, ради бога. Но мне думается, что в жизни существуют материи более высокие и всеобъемлющие.
   - Но разве...- спросил было Евгений. Дельвиг незаметно толкнул его колено.
   Туманский продолжал:
   - Кроме того, в суровом нашем климате невозможно произрастанье роскошных цветов, способных привлечь ароматом своим простуженное обонянье общества. Поэзия не может и не должна владеть, умом просвещенного россиянина всецело.
   - Что поделывает твой кузен Базиль? - спросил Дельвиг.
   - Василий Иваныч вновь отправляется за границу.
   - Какой счастливец,- завистливо проговорил Евгений. И густо покраснел: каверзный ликер Молинари слишком развязывал язык.
   - Счастливец? - удивленно повторил Туманский.
   - Друг мой служит в полку,- пояснил Дельвиг.- Он человек подневольный.- И вдруг засмеялся: - Он, как птичка твоего стихотворения, жаждет на волю вырваться. Но идемте, господа?
   И, мурлыча бойкое, развалисто двинулся к дверям.
  
   "Но почему Антон так сказал? "Вырваться". Разве жажду я вырваться? А этот... Чудак! О высоком, о всеобъемлющем. Но что превыше поэзии? Говорят, он масон. Тайное общество... Вздор. Игра".
   Туманский обернулся, словно его за фалду дернули.
   - Вам нехорошо, Баратынский? Вы бледны.
   - Оставь его, - смеясь попросил Дельвиг. - У моего Эугения свойство покидать собеседников, не выходя из их круга.
   Да, это свойство водилось за ним. Дельвиг- подшучивал, сперва сострадательно, а потом беспечно: "Красота моя, ты вдруг словно заболеваешь или задремываешь под каким-то магнетическим воздействием. Глаза блуждают в поднебесье, губы шевелятся, лоб в испарине..."
   - Вы странны. Но это странность подлинная,- заметил Туманский, участливо беря его под руку.- Нынче многие ведь странничают. Даже император.
   Евгений неприязненно высвободил локоть и с высокомерным удивленьем посмотрел на Туманского.
   - Запутал я вас? - Туманский опять приструнил свои беспокойные губы. - Нынче много путаницы. Но большие мухи прорывают паутину.
   - А маленькие? - раздраженно спросил Евгений.
   - А маленькие погибают от паука.
   - Я желал бы узнать от вас, чему все-таки должен отдаваться просвещенный россиянин всецело?
   - Служить исправлению нравов,- хладнокровно сказал Туманский.
   - Идемте, господа, идемте, - миролюбиво молвил барон.- Моцион способствует игре воображения. Давно ли ты, Федор Антоныч, был последний раз на театре?
   - С тех пор как угасла звезда Озерова, почитай что и не был.
   - A propos - об Озерове. Недоумеваю, что восхищало нашу публику в творениях сего тяжеловесного пересмешника великих французских трагиков? - с готовностью подхватил барон. - Озеров обработал события отечественной истории, но в поэзии его нет ничего отечественного.
   - Всяк волен судить по-своему.
   - Трагедия Озерова - это тот же Аничков,- горячо убеждал Дельвиг, указывая тростью на сияющий в резком осеннем солнце портик дворца.- Сия пересаженная на русскую почву эллинская древность, перед тем переведенная на французский, ничего национального в характере своем не имеет. Александрийский стих озеровских сочинений вовсе не свойствен языку нашему. Да и кто, кроме Пушкина, может похвалиться верным чувством нашей природной речи?
   - Пушкин? - задумчиво повторил Туманский.- Да, конечно. Кстати - известен ли вам, господа, его последний ноэль? Где о кочующем деспоте?
   - Да, он читал что-то, - уклончиво промямлил Дельвиг.
   Евгений остро глянул да приятеля.
   - Ка-аму, ка-аму? Пирожки милёны, а-реш-ки калены! - лениво проорал уличный продавец, несущий на голове плавно колыхающийся лоток.- Ка-аму, ка-аму...
   И вдруг смолк. И неуклюже, едва не опрокинув наземь, опустил ношу, на мостовую. И барыня с раскрытым зонтиком, и бредущая вслед за нею толстуха кухарка с корзиной, полной битой птицей, и даже скользящий вдоль берега ялик с гребцом в красной рубахе -все смолкло, замерло, словно очарованное манием незримого божества.
   Вдоль парапета, задумчиво склонив голову в шляпе с плюмажем, шел Александр Павлович. На нем был темный наваченный сюртук с серебряными пуговицами и высокие блестящие сапоги с наколенниками.
   Сзади, значительно одаль, старательно вышагивал рослый адъютант в полковничьем мундире с одной эполетой. Дельвиг и Туманский соступили на мостовую; ошеломленный Евгений прижался к гранитному парапету.
   Император поднял бледное опечаленное лицо; голубые глаза скользнули напряженно и невнимательно по фигуре юноши. Пухлый рот вяло улыбался.
   - Merci, ne vous dИrangez pas {Спасибо, не затрудняйте себя (франц.).},- вполголоса сказал государь и прошествовал мимо.
   - Вот... Вот наш император, - растерянно протирая очки, бормотал Дельвиг. - Прекрасен и добр. И всегда, всегда...
   - Как он красив и грустен,- тихо сказал Евгений.- Но мне показалось... Мне почудилось в нем что-то усталое, угнетенное даже.
   - Да, он похож на усталую обкормленную лошадь,- сочувственно подтвердил Туманский.- А что до угнетенности... Помните Шенье? L'oppresseur n'est jamais libre du frein... {Угнетатель никогда не свободен от узды... (франц.)} Ho я вынужден вас оставить, господа.
   И, вскинув потертый цилиндр, повернул к Прачечному мосту.
   - Странный и неприятный человек, - сказал Евгений.- Но господь с ним, договорим в следующий раз. - Он мечтательно улыбнулся.- Впервые я так близко видел государя... Если бы мне повстречать его хоть еще раз, если б я мог осмелиться высказать ему мое раскаянье... Как ты думаешь, Антон, понял бы он меня? Простил бы?
   - Разумеется, - пробормотал барон.- Разумеется.
  

XXIX

  
   - Здравствуй, братец! Здравствуй, барошка, друг ты мой сердешный!
   - Здравствуй, здравствуй, душа моя...
   Дельвиг, взволнованно запыхтев, облапил своего маленького и верткого друга. Пушкин звонко чмокнул его в губы и обратил к Евгению запрокинутое лицо:
   - Вы - Баратынский! Очень рад.
   Отступил немного и засмеялся радостно:
   - Экая высокость! Даже завидно, право. Чудо - последняя ваша элегия! А у меня ералаш - уезжаю!
   И распахнул двери, пропуская гостей.
   Просторный Демутов номер был полон дыма и хмельных голосов. Красные блистающие лица; мундиры, зеленые и синие; размашисто перелетающие руки - все это ярким веером развернулось перед Евгением.
   Две стоящие посреди комнаты фигуры привлекали особое вниманье. Коренастый генерал в расстегнутом мундире и с всклокоченной черно-седой головою крушил невидимою саблей невидимого противника, то и дело обращаясь к молодому гусарскому ротмистру. Генерал грозил жестами и хриплым голосом, свирепым сверканьем красно-карих глаз - могло поначалу представиться, что он на чем свет стоит распекал гусара. Но, прислушавшись и приглядевшись, Евгений изумился тем бережным, как бы опасливым упорством, с которым тот удерживался на одном месте,- словно пьяный, давший слово пройти по одной половице.
   - Ежели мы, любезнейший мой Петр Яковлевич, и достойны сожаленья, то не в убийственных, смертоносных битвах, не в изнурительных походах! Нет, клянусь вам - нет! Нам надо сожалеть, что окружены мы обществом тупоумных болтунов и сановных палачей!
   Гусар безмолвствовал. Лишь тщательные, как бы кисточкой миниатюриста выписанные дуги бровей приподымались с легким вниманьем. Он был высок и осанист, но, казалось, остерегался двигаться и даже говорить; в его тонком прямом стане, чуть откинутом назад, была фарфоровая твердость и хрупкость.
   Пушкин, подкравшись сбоку, внезапно прыгнул на шею шатнувшегося генерала.
   - Денис Васильич! Оставьте хоть напоследях серьезные речи! Уезжаю!
   - Ну, ну, озорник,- добродушно проворчал Денис Васильич, подхватывая проказника. Гусар каменно улыбнулся.
   Пушкин, смугло покраснев, высвободился из объятий генерала.
   - Прошу простить меня, beau Tchaadaeff {Прекрасный Чаадаев (франц.).},- я нынче шаловлив сверх меры. - Он хлопнул в ладоши.- Но, господа, позвольте представить вам нового моего приятеля! Баратынский! - И, почтительно полуобняв, повел гостя к столу.
   - Ур-ра, Баратынский! - встряхнув короткими кудлами, вскричал пьяный офицер с дерзкими припухшими глазами.- Позвольте выпить ваше здоровье!
   - Молчи, Мансуров! - оборвал Пушкин. - Ради бога, господа, молчите все! Давыдов - вы старше всех нас. Вы и самый славный средь нас,- благословите на подвиг ратный нового товарища нашего! И - виват поэзия!
   - Поэзия, - пробормотал Давыдов, грузно седлая стул.- Я прирос к ней, как полынь к розе.
   Он уронил спутанную голову на кулак и внятно храпнул.
   - Эх, Денис, Денис,- сокрушенно пробурчал Мансуров.- Укатали сивку крутые горки.
   - Нет! - взревел Давыдов и с силой ткнул перед собой волосатым кулаком.- Не остарел Денис! Но когда подлость обстает со всех сторон, когда плюнуть нельзя, чтоб не попасть в гнусную образину фискала и палача,- увольте! И служба не в службу!
   - Увы,- тихо возразил Пушкин. Выбритый его череп странно озарился дрогнувшей свечой, и Евгения странно поразила беспокойная волнистость темени, синеватого от проросших волос.
   - Что - увы? - сипло спросил Мансуров.
   Пушкин съежился на диване, поджал под себя ноги и стал похож на наказанного ребенка.
   - Увы,- повторил он.- В России нельзя без службы.
   - Служенье, служенье,- пробормотал захмелевший Дельвиг.
   - Мыслящий человек без определенных занятий в России подозрителен.- Пушкин обнажил яркие и крупные, как у собаки, зубы.- Ежели он станет к тому же высказывать свои мысли вслух, его по щекам прибьют. Как непотребную прачку.
   Он пружинно вскочил с дивана.
   - Человек! Шампанского!
   Чаадаев вкрадчиво прошагал к дверям. Давыдов остановил его умоляющим восклицаньем:
   - Петр Яковлевич! Ради Христа! Обождите немного!
   - Н-не выпускать Чаадаева!

Другие авторы
  • Старостин Василий Григорьевич
  • Гиппиус Василий Васильевич
  • Вельяминов Петр Лукич
  • Коган Петр Семенович
  • Минский Николай Максимович
  • Вердеревский Василий Евграфович
  • Штейнберг Михаил Карлович
  • Казанович Евлалия Павловна
  • Муравьев-Апостол Сергей Иванович
  • Анучин Дмитрий Николаевич
  • Другие произведения
  • Шаховской Александр Александрович - Из писем А. А. Шаховского
  • Кржижановский Сигизмунд Доминикович - Книжная закладка
  • Беранже Пьер Жан - Песни
  • Суриков Иван Захарович - Удалой
  • Мей Лев Александрович - Отроковица
  • Ряховский Василий Дмитриевич - В. Д. Ряховский: биографическая справка
  • Гарин-Михайловский Николай Георгиевич - Вариант
  • Гаршин Всеволод Михайлович - Петербургские письма
  • Хартулари Константин Федорович - Хартулари К. Ф.: Биографическая справка
  • Воровский Вацлав Вацлавович - Из современных настроений
  • Категория: Книги | Добавил: Armush (27.11.2012)
    Просмотров: 511 | Комментарии: 1 | Рейтинг: 0.0/0
    Всего комментариев: 0
    Имя *:
    Email *:
    Код *:
    Форма входа