стороны, какое правительство рискнет сделать почин? Конечно, нет ничего лучше согласия. Но, с другой стороны, как можно рассчитывать на его продолжительность, пока существуют человеческие страсти, частные интересы и т. д.?
- Позвольте, господа, - вмешался мой сын Рудольф. - Сорок миллионов жителей государства составляют целое. Почему же нельзя составить такое целое из сотен миллионов? Если ж вы хотите, чтоб я доказал это вам математически и логически, то я приведу такой примерь: пока существуют человеческие страсти, частные интересы и т. д., сорок миллионов людей могут отказаться от драки между собою; три государства, - как мы видим тому образец в тройственном союзе, - могут составить союз и образовать лигу мира, но пять государств уже не могут этого, не должны? Право, наш современный мир считает себя необыкновенно умным, смеется над дикарями, а между тем в некоторых вещах мы сами-то не можем сосчитать до пяти.
- Как? Что? - послышалось со всех сторон.
- Дикари! Сравнивать нас, при теперешней утонченной культуре... В конце-то XIX столетия!..
Рудольф поднялся.
- Да, дикари, я не беру обратно своего слова, и пока мы будем цепляться за прошлое, то останемся дикарями. Но мы уже стоим в преддверии новых времен - все взоры устремлены вперед, все неудержимо стремится к иному, высшему порядку вещей... Дикость, с ее истуканами и ее орудием, многие из нас уже откинули прочь. И если мы пока ближе к варварству, чем многие думают, то, пожалуй, и ближе к облагорожению, чем кажется многим. Может быть, уже народился государь или государственный деятель, призванный совершить подвиг, который будет признан в позднейшей истории самым славным, самым блистательным изо всех - добиться, именно добиться всеобщего разоружения. Теперь уже рушится безумное убеждение, придававшее государственному эгоизму обманчивый вид справедливости, убеждение, будто бы вред, нанесенный одному, может послужить на пользу другому... Уже занимается заря сознания, что справедливость должна лежать в основе всякой социальной жизни, и это сознание воспитает новое человечество, "благородное человечество", как говаривал Фридрих Тиллинг... Мать, этот бокал я осушаю в память твоего незабвенного усопшего, которому я также обязан своим духовным развитием. Пусть никто больше не пьет из этого сосуда - Рудольф бросил его об стену и разбил в дребезги - и пускай также сегодня, на крестинах новорожденного, не произносится другого тоста, кроме этого: да здравствует будущее! Чтобы исполнить его задачи, станем закалять себя. Нет, не отцам отцов наших, как говорится по-старинному, хотим мы идти во след, чтобы показать себя достойными их - нет, не их, а сыновей наших внуков!.. Мать, что с тобою? - прервал он свою речь, - ты плачешь?.. что ты там видишь?..
Мой взгляд был обращен к отворенной стеклянной двери, выходившей в сад. Лучи заходящего солнца окутали розовый куст золотистой трепещущей дымкой, и из нее выделялся, как живой, тот образ, который я видела во сне и наяву: вот блестят садовые ножницы, вот голова с серебристой сединой. "Не правда ли - улыбается и кивает мне Фридрих - ведь мы с тобой счастливая почтенная парочка?"
Горе мне!..
2-е издание Ф.Павленкова
"Долой оружие!"
(DIE WAFFEN NIEDER!)
Анти-милитарный роман
Берты Зутнер.
Перевод с немецкого Л.Н.Линдегрен
С предисловием к русскому изданию
Р.И.Сементковского
С.-Петербург
Типография Ю.Н.Эрлих, Садовая, N 9
1903