Уоллес Льюис - Бен-Гур

Вифлеема, тоже колена Давидова?

   - Да, я знал их. Хорошие были люди.

   Привратник в раздумье смотрел на землю. Вдруг он приподнял голову.

   - Я не могу найти вам комнаты, - сказал он, - но не могу и отпустить вас отсюда. Все, что я могу сделать, я сделаю. Сколько вас?

   Иосиф подумал и сказал:

   - Моя жена и мой друг с семейством из Бет-Дагона, городка за Яффой, всего шестеро.

   - Ладно. Вы не будете спать на открытом воздухе. Приводи их поскорее: солнце уже заходит, а ночь здесь наступает быстро.

   - Я благословляю тебя как бездомный путник, а затем благословлю как человек, нашедший у тебя приют.

   Произнеся это, Иосиф радостно пошел к Марии и бет-дагониту. Тот быстро собрал свою семью. Когда они подъехали к двери, привратник мог заметить, что они принадлежат к низшему классу.

   - Вот та, о которой я говорил тебе, - сказал назареянин, - а это мои друзья.

   Покрывало Марии было снято.

   - Синие глаза и золотые волосы, - пробормотал про себя привратник, смотря на нее одну. - Таков же был и молодой царь, когда он шел петь перед Саулом.

   Он взял повод из рук Иосифа и сказал Марии: "Мир тебе, дочь Давида!", к остальным он обратился со словами "Мир всем вам!" и пригласил Иосифа следовать за ним.

   Через широкий мощеный проход они вошли во двор канны, переполненный толпой. Узким проходом между грудами клади они проникли внутрь смежной с домом ограды, где увидели дремлющих верблюдов, лошадей и ослов. Между ними там и сям виднелись их хозяева - они тоже или спали, или стерегли своих животных. Затем две семьи спустились по склону двора и медленно, повинуясь неповоротливости своих животных, вышли на дорожку, извивавшуюся по направлению к сырому известковому утесу.

   - Мы идем к пещере, - пояснил Иосиф.

   Проводник замедлил шаги, дожидаясь, пока Мария поравняется с ним.

   - Пещера, в которую мы идем, - сказал он ей, - служила Давиду убежищем. Вот с того поля и от колодца, что в долине, он сгонял сюда свои стада, a после, когда стал царем, возвратился сюда, в старый дом, чтобы отдохнуть и в покое насладиться богатством. Ясли с тех пор остались нетронутыми. Спать на полу лучше, чем во дворе или при дороге. А вот и дом, за ним пещера.

   Речь эта не должна быть принята за обычную в подобных случаях похвалу предлагаемого жилища. В этом не было нужды - место, действительно, было из лучших. Посетители принадлежали к простому народу, не избалованному жизнью, и к тому же для еврея того времени укрыться в пещере было делом самым обыкновенным. Сколько выдающихся событий в еврейской истории произошло в пещерах! К тому же все наши путешественники принадлежали к вифлеемским евреям, которым менее всего могло показаться странным провести так ночь, ибо их местность изобиловала пещерами. Для них не могло быть ничего оскорбительного и в том, что пещера, в которую они шли, когда-то, а может и теперь, служила хлевом. Все они происходили из племени пастухов, деливших со своими стадами и странствия, и места ночлегов, поэтому они весело следовали за привратником, с любопытством глядя на дом: все, что связано с именем Давида, интересовало их.

   Строение это было низким и не имело окон, оно крайне незначительно отступало от скалы, к которой было прислонено своей задней частью. В передней его части была вымазанная желтой глиной дверь, вращавшаяся на огромных петлях.

   Путники вошли и изумились. Вскоре они рассмотрели, что дом служит прикрытием для входа в естественную пещеру или грот. Свет из отворенной двери падал на неровный пол, освещая груды зерна, сена и домашнюю утварь, занимавшие середину пещеры. По стенам были устроены невысокие каменные ясли для овец. Стойл или каких бы то ни было перегородок не существовало. Пыль и мякина покрывали пол и толстым слоем лежали на паутине, грязными нитями спускавшейся с потолка. Когда-то место это было чисто и не уступало сводчатым льюинам (арочный пролет галереи) канны, ведь пещера и послужила образцом для льюин.

   - Войдите! - сказал проводник. - Распоряжайтесь всем, что здесь есть, как своей собственностью. Берите, что вам надо!

   Потом он спросил Марию:

   - Будет ли тебе удобно здесь?

   - Место это священно, - отвечала она.

   - Так оставайтесь здесь. Мир да будет со всеми вами!

   Путники занялись устройством своего жилища.

  

  

  

  

   К вечеру жизнь в Канне и вокруг нее стихла. То был священный девятый час, тот час, в который каждый израильтянин, благоговейно сложив руки на груди, молился, обратившись в сторону Иерусалима, час, в который приносилась жертва в храме на горе Мориа и Бог, как думали, присутствовал при этом жертвоприношении. Но вот молитва окончена, и одни спешат поесть, другие улечься на ночлег. Еще немного - и огни потушены, царит тишина, все спят.

   Около полуночи кто-то из спавших на полу закричал:

   - Что это за свет на небе? Проснитесь, братья, смотрите!

   Многие поднялись и сначала не могли прийти в себя, но скоро сон отлетел от них - все были изумлены. Движение охватило и двор, и льюины. Все постояльцы канны глядели на небо.

   Косой луч света с высоты, не достигающей и ближайших звезд, падал на землю. Луч этот в основании был широк, и края его незаметно сливались с мраком. В середине же он блистал сильным розовым блеском, на конце суживаясь до острия. Явление это, казалось, остановилось над ближайшей горой, образовав бледно-желтую корону над ее вершиной.

   Удивление тем временем сменилось благоговением и страхом. Робкие дрожали, более смелые говорили шепотом:

   - Быть может, это падающая звезда?

   - Когда звезда падает, она потухает.

   - Я знаю, что это! - вскрикивает с уверенностью третий. - Пастухи приметили льва и зажгли огонь, чтобы отпугнуть его от стада.

   - Да, да, именно это! Стада пасутся там, в долине за горой.

   Наступило молчание, прерванное восклицанием одного еврея почтенной наружности:

   - Братья, - сказал он, - это лестница, которую наш отец Иаков видел во сне. Да будет благословен Бог отцов наших!

  

  

  

  

   В полутора или двух милях от Вифлеема есть долина, отделенная от города горным отрогом. Она хорошо защищена от ветров, покрыта богатой растительностью, среди которой возвышаются дикая смоковница, малорослые дубы и сосны. Долы же и рвы, прилегающие к ней, поросли густыми оливковыми и тутовыми кустарниками.

   Несколько пастухов, отыскивая место для выпаса скота, завели его в эту долину. И вот с раннего утра рощи и перелески оглашаются криками пастухов, ударами бича, звоном колокольчиков, блеянием, мычанием и лаем. На закате пастухи погнали скот к загону, и с наступлением ночи разожгли костер, скромно поужинали и расположились отдохнуть и поболтать между собой, оставив одного пастуха сторожить.

   С уходом сторожевого у огня остались шесть человек. Одни из них сидели, другие лежали на земле. Так как обыкновенно они ходили с обнаженными головами, то волосы их сбились в грубые, выжженные солнцем копны и спутанные бороды закрывали их шеи и падали на грудь. Они были до колен закутаны в плащи из кожи телят и ягнят шерстью наружу, руки оставались голыми. С правого плеча каждого свешивалась сумка с пищей и камнями, годными для бросания из пращи, которой они были вооружены. На земле около каждого из них лежал посох, символ их звания и орудие защиты.

   По наружности грубые и дикие, на самом деле иудейские пастухи были простодушными и сердечными людьми. Эти качества лишь отчасти можно приписать их первобытному образу жизни, главным же образом - их постоянной заботе о существах беспомощных и любимых ими.

   Они отдыхали и разговаривали: предметом разговора были стада. Рассказы их были переполнены подробностями самых ничтожных событий. Если кто-нибудь из них рассказывал, например, о пропаже ягненка, то не пропускал ни малейшей детали, и в этом нет ничего удивительного, стоит только вспомнить об узах, связывавших пастуха с этим пропавшим ягненком. Великие события, слух о которых случайно достигал их ушей, события, сметающие с лица земли целые нации и изменяющие течение истории, были для них ничтожными пустяками. О деятельности Ирода, о постройке им дворцов и училищ и о допущении запрещенных обычаев они узнавали стороной. Рим в те времена не имел обыкновения прислушиваться к голосу народа, он действовал самостоятельно.

   Однако эти простые и грубые люди обладали своеобразными мудростью и знанием. По субботним дням они принимали опрятный вид и шли в синагоги, где усаживались на самых дальних скамьях. Никто усерднее их не целовал Тору, когда ее обносил хазан (человек, руководящий пением молитвы), никто с более сильной верой не вслушивался в Священное Писание, не выносил больше них из проповеди старейшин и уж во всяком случае никто больше них не думал после об этой проповеди. Все учение и весь закон для этих простых людей заключались в том, что Господь их един и что они должны любить Его всей душой, и они любили Его. В этом и состояла их мудрость, превосходящая мудрость царей.

   Разговор пастухов продолжался недолго: не прошла еще и первая стража, как все они один за другим заснули тут же, у костра.

   Как всегда бывает зимой в гористых местностях, ночь стояла ясная и холодная. Небо сияло звездами, воздух был необыкновенно прозрачен. Было тихо, но тишина эта происходила не только от безветрия: это было святое молчание, предуведомление о том, что небо нисходит и несет внемлющему благую весть.

   У дверей, крепко закутавшись в плащ, ходил сторожевой. По временам он останавливался, заметив движение в стаде или заслышав за горой вой шакала. Медленно приближалась полночь, но вот наступила и желанная минута: он исполнил свою обязанность, пора на покой. Сейчас он ляжет и проспит до утра без всяких снов, как спят все труженики. Он уже двинулся к огню, но остановился, заметив какой-то необыкновенный свет - мягкий, белый, похожий на лунный. Свет усиливался, предметы, которые перед тем нельзя было различить, стали видны. Острый холод, превосходящий холод морозного воздуха, пронизал его. Он взглянул на небо: звезд не было видно, и свет исходил как будто из разверзшихся небес. Пока он смотрел, свет, все усиливаясь и усиливаясь, превратился в блеск, и сторожевой в ужасе закричал:

   - Вставайте, вставайте!

   Собаки вскочили и с воем разбежались. Испуганный скот сбился в кучу. Люди поднялись на ноги с оружием наготове.

   - Что такое?

   - Смотрите - небо горит.

   Свет сделался нестерпимо ярок. Пастухи закрыли глаза и опустились на колени, сердца их сжались от ужаса, и они пали ниц, бледные, в состоянии, близком к обмороку, и, наверное, умерли бы от страха, если бы не голос, говоривший им: "Не бойтесь!"

   Они стали прислушиваться.

   - Не бойтесь: я возвещаю вам великую радость для всех людей.

   Голос тихий и внятный проник им в души и вселил уверенность. Они приподнялись на колена и, с благоговением подняв взоры, увидели перед собой человека, окруженного великим сиянием: он был в одеянии нестерпимой белизны, над плечами его виднелись вершины блестящих сложенных крыльев. Он простер к ним руки, как бы благословляя их. Лицо его сияло божественной красотой.

   Им часто приходилось слышать и самим говорить об ангелах. Теперь они с уверенностью говорили себе: "С нами Бог, а это тот, кто некогда являлся пророку на реке Улай".

   Ангел же говорил: "...ибо ныне родился вам в городе Давидовом Спаситель, Который есть Христос Господь..." (Евангелие от Луки 2:11).

   Он смолк, как бы выжидая, когда слова его запечатлеются в их душах.

   - И вот вам знак! - продолжал провозвестник. - Вы найдете младенца в пеленах, лежащего в яслях.

   Он смолк: благая весть, принесенная им, была сообщена. Свет, окружавший его, вдруг сделался розовым и начал мерцать, и в то же время на высоте, едва доступной человеческому взору, стали видны взмахи крыльев и послышалось пение множества голосов: "Слава в вышних Богу, и на земле мир, и в человецех благоволение".

   Провозвестник поднял свой взор, внемля кому-то в недоступной вышине. Крылья его начали плавно и величественно расправляться, сверху они были белы, как снег, снизу же блистали радужными цветами перламутра. Когда они расправились совсем, он легко поднялся с земли и исчез из виду, окруженный сиянием. Долго еще после того, как он исчез, с неба доносилось славословие, постепенно делаясь все тише и тише: "Слава в вышних Богу, и на земле мир, и в человецех благоволение".

   Когда пастухи пришли в себя, они с недоумением глядели друг на друга, пока один из них не произнес:

   - То был Гавриил, посланник Бога.

   Все промолчали.

   - Он сказал, что Бог Христос родился!

   - Он сказал и то, что это произошло в городе Давида - стало быть, в нашем Вифлееме - и что мы найдем там младенца в пеленах, лежащего в яслях.

   Первый из говоривших смотрел задумчиво на огонь и наконец, словно найдя искомое, произнес:

   - Только в одном месте в Вифлееме есть ясли. Это в пещере близ старой канны.

   - Братья, пойдемте посмотрим, что там. Старейшины и ученые давно уже ищут Христа. И вот Он родился, и Бог дал нам знамение, по которому мы узнаем Его. Пойдемте, поклонимся Ему.

   - А как же стада?

   - Бог позаботится о них. Спешим!

   Они все разом оставили загон, обошли гору и через город проникли к воротам канны, у которых стоял привратник.

   - Что вам надо? - спросил он.

   - Нынешней ночью мы видели и слышали великое знамение, - ответили они.

   - И мы сегодня видели знамение, но ничего не слышали. Что же вы слышали?

   - Дозволь нам пройти в пещеру, которая в ограде, чтобы увериться в слышанном: "Родился Христос", потом мы тебе все расскажем. Пойдем с нами, увидишь и сам.

   Привратник презрительно засмеялся.

   - А если и Христос, так как же вы узнаете Его?

   Они прошли двором, не обратив на себя внимания, хотя многие еще не спали, разговаривая о чудесном свете. Дверь в пещеру была отперта, и внутри виднелся свет от фонаря.

   - Мир вам, - сказал привратник Иосифу и бет-дагониту. - Эти люди разыскивают младенца, родившегося нынешней ночью.

   В этот момент простодушное лицо Иосифа выразило волнение, и он сказал:

   - Вот тут дитя.

   Он провел их к яслям, в них действительно лежал ребенок. Принесли фонарь, и пастухи в молчании остановились возле яслей.

   - Где же мать? - спросил привратник.

   Одна из женщин, взяв на руки ребенка, подошла к Mapии, лежавшей неподалеку, и вручила ей младенца.

   - Это и есть Христос, - сказал один из пастухов.

   - Христос! - повторили все, упав с молитвой на колени.

   Один из них произнес:

   - Это Бог, и слава Его превыше неба и земли.

   Поцеловав полы платья Марии, эти простые люди удалились с сердцами, переполненными радостью. В канне они рассказали теснившемуся вокруг них народу обо всем происшедшим с ними. На обратном пути они все время повторяли: "Слава в вышних Богу, и на земле мир, и в человецех благоволение!"

   В последующие дни пещера посещалась многими любопытствующими: некоторые поверили, большинство же отнеслось с сомнением.

  

  

  

  

   В одиннадцатый день от рождения младенца три волхва приближались по Сихемской дороге к Иерусалиму. Переехав Кедронский поток, они стали чаще встречать народ.

   Иудея по необходимости служила международной дорогой. Это обстоятельство было источником ее богатств: Иерусалим мог облагать пошлиной весь товар мимоидущих торговцев. Нигде, кроме Рима, не собиралось такое множество народа, как в Иерусалиме, и нигде иностранец не привлекал к себе столь ничтожное внимание горожан. И все-таки эти три человека возбуждали интерес у всех.

   При дороге сидели несколько женщин. Ребенок одной из них, увидев путешественников, захлопал в ладошки и закричал:

   - Смотрите, смотрите: вот так колокольчики! Какие большие верблюды!

   Колокольчики на верблюдах были серебряные, сами же верблюды были огромные и белые, их упряжь говорила о долгом путешествии по пустыне и указывала на богатство хозяев. Но не колокольчики, не верблюды и не их упряжь, точно так же, как и не сами путники, вызывали изумление: изумлял всех вопрос, задаваемый человеком, ехавшим на переднем верблюде.

   С севера дорога к Иерусалиму идет через равнину, постепенно понижающуюся к югу, так что Дамасские ворота находятся как бы в углублении. Дорога узка, но хорошо укатана многочисленными путешественниками, только кое-где булыжники, обнаженные дождевыми потоками, мешают идти по ней. Справа и слева от нее видны поля и роскошные оливковые рощи, что делает дорогу прекрасной, в особенности же для путешественников, оставивших за собой необъятный простор пустыни. На этой-то дороге, у гробницы, три путника встретили людей, шедших им навстречу, и остановились перед ними.

   - Добрые люди, - сказал Валтасар, поглаживая бороду и несколько склонившись с сиденья, - до Иерусалима ведь уже недалеко?

   - Да, - отвечала женщина с ребенком на руках. - Если бы не мешали те деревья на холме, можно было бы увидеть башни рынка.

   Валтасар переглянулся с греком и индусом и спросил:

   - Где здесь новорожденный Царь иудеев?

   Женщины посмотрели друг на друга и ничего не ответили.

   - Вы разве не слыхали о Нем?

   - Нет.

   - В таком случае расскажите всем, что мы видели Его звезду на востоке и пришли поклониться Ему.

   Тот же вопрос путники задавали многим, но одинаково безуспешно. Встретившаяся им по пути к гроту Иеремии толпа так сильно была удивлена их видом и вопросом, что последовала за ними обратно в город.

   Путешественники совсем не обращали внимания на окружающее, а вид, открывшийся перед ними, стоил того, чтобы залюбоваться им. Невдалеке располагалась деревня, за ней стена с сорока высокими массивными башнями. Вдали красовался Сион, высочайший из холмов, увенчанный мраморными дворцами. Храм на горе Mopиa, считавшийся одним из чудес, блистал своими террасами, и царственные горы, окружая Священный Город, образовали как бы громадную чашу, на дне которой стоял Иерусалим.

   Наконец дромадеры подошли к высокой башне над Дамасскими воротами, где сходились дороги из Сихема, Иерихона и Гаваона. Толпа, следовавшая за верблюдами, успела к этому времени возрасти. Валтасар остановился для переговоров с часовым.

   - Мир тебе! - сказал египтянин.

   Часовой не ответил.

   - Мы пришли издалека в поисках новорожденного Царя иудеев. Не можешь ли ты указать нам, где Он находится?

   Солдат поднял забрало своего шлема и громко крикнул. Из помещения с правой стороны ворот появился офицер.

   - Дорогу! - кричал он, пробиваясь сквозь толпу, и так как ему повиновались неохотно, он прочистил себе дорогу, быстро вертя дротиком направо и налево.

   - Что тебе надо? - обратился он к Валтасару на местном наречии.

   На том же языке Валтасар отвечал ему:

   - Где здесь новорожденный Царь иудеев?

   - Ирод? - спросил сбитый с толку офицер.

   - Царствование Ирода от кесаря: не Ирода нам надо.

   - У иудеев нет другого царя.

   - Но мы видели Его звезду на востоке и пришли поклониться Ему.

   Римлянин недоумевал.

   - Спросите ученых в храме или первосвященника Анну, - наконец произнес он, - а лучше всего самого Ирода. Если есть, кроме него, царь иудеев, он разыщет его.

   Офицер пропустил чужестранцев, и те прошли в ворота.

  

  

  

  

   (* - Синедрион - верховный суд в древней Иудее)

  

   В тот же вечер перед закатом солнца несколько женщин стирали белье на верхней ступеньке лестницы, спускавшейся к бассейну Силоамской купели. Каждая из них стояла на коленях перед большим глиняным сосудом. Девушка приносила им воду. Она пела, черпая ее. Песня была веселая и, без сомнения, облегчала им труд. По временам они присаживались и смотрели на Офелский склон, из-за которого возвышалась гора Соблазна, окрашенная нежными красками под лучами заходящего солнца.

   В то время как они терли и полоскали белье, к ним подошли еще две женщины с кувшинами на плечах.

   - Мир вам, - сказала одна из них. - Ночь близко, пора кончать.

   - Говорят, родился Христос, - отозвалась другая и приготовилась рассказывать.

   Любопытно было посмотреть на оживление, которое выразилось на лицах работниц. Перевернув тазы, они быстро превратили их в сиденья.

   - Христос! - вскричали слушательницы.

   - Да, говорят, что Он.

   - Кто же говорит?

   - Да все.

   - А верят-то все ли?

   - Сегодня к вечеру три человека через Кедронский поток выехали на Сихемскую дорогу, - обстоятельно, дабы уничтожить всякое сомнение, начала рассказ одна из женщин. - Они ехали на совершенно белых и таких высоких верблюдах, каких в Иерусалиме и не видали. Путники эти - люди знатные и богатые. Пряжки на их седлах были золотые, а серебряные колокольчики звучали, как настоящая музыка! По-видимому, они пришли издалека. Один из них обращался даже к женщинам и детям с одним неизменным вопросом: "Где Царь иудеев?" Никто не понимал, чего они хотят. Так проходили они, говоря: "Мы видели Его звезду на востоке и пришли поклониться Ему". В воротах они обратились с тем же вопросом к римлянину. Он же, понимая не более простонародья, направил их к Ироду.

   - Где же они теперь?

   - В канне. Множество народу идет посмотреть на них.

   - А кто они?

   - Никто не знает. Говорят, что это персидские мудрецы-гадатели по звездам, а может быть, пророки вроде Илии и Иеремии.

   - Кого же они разумеют Царем иудеев?

   - Христа. Он будто бы только что родился.

   Одна из женщин засмеялась:

   - Если я Его увижу, я уверую в Него.

   Другая последовала ее примеру:

   - И я также, - сказала она, - если увижу, что Он воскрешает мертвых, уверую.

   Третья спокойно заметила:

   - Давно уже предвещали Его пришествие. Для меня достаточно было бы увидеть, что Он исцелил хотя бы одного прокаженного.

   Так в разговорах они просидели до самого наступления ночи, когда холодный воздух разогнал их по домам.

   Вечером во дворце на Сионской горе состоялось собрание приблизительно пятидесяти лиц, никогда не собиравшихся иначе как по приказу Ирода, и то когда последнему требовались разъяснения каких-либо запутанных мест еврейской истории и права. Короче, это было собрание наиболее известных своей ученостью учителей и первосвященников, спокойных и мягкоречивых философов-стоиков, социалистов ессеев, саддукеев и фарисеев. Собрание состоялось в одном из внутренних залов дворца, украшенном в римском стиле. Мозаичный пол был выложен мраморными плитами в виде шахматной доски, стены без окон украшали фрески с панелями шафранно-желтого цвета. Диван с подушками занимал середину комнаты и имел форму буквы U, обращенной раскрытым концом ко входной двери. В излучине дивана помещался большой бронзовый треножник изящной работы с инкрустацией из золота и серебра, над ним с потолка спускалась люстра с семью светильниками.

   На диване сидели люди, по большей части почтенных лет. Бороды обрамляли их лица с крупными носами, большие черные глаза были резко оттенены черными бровями. Держали они себя с достоинством, подобно патриархам. Словом, это было заседание синедриона.

   Человек, сидевший перед треножником во главе дивана, имея по обеим сторонам остальных присутствующих, был, очевидно, главой собрания и потому наиболее заслуживает внимания читателя.

   Он был высокого роста, но страшно сморщенный и сгорбившийся. Его белое платье складками спадало с плеч, не обнаруживая никаких намеков на мускулы. Руки, наполовину скрытые шелковыми рукавами, покоились на коленях. Когда он говорил, большой палец правой руки по временам конвульсивно вздрагивал, и казалось, что это было единственное движение, на которое он способен. Но голова его была великолепна. Редкие волосы, как тонкие серебряные нити, обрамляли его затылок; на широком, совершенно обнаженном черепе кожа была ослепительна: виски глубоко впали, отчего лоб резче выступал вперед, словно неприступная скала; глаза были бесцветны и тусклы; нос приплюснут; вся нижняя часть лица закрыта длинной почтенной бородой, как у Аарона. Таков был вавилонянин Гиллель! В Израиле ученые давно сменили пророков, он же считался первым по своей учености во всем, кроме божественного откровения. Хотя ему было уже 106 лет, он все еще состоял главой большого училища.

   Шли дебаты, но в описываемый момент собрание уже пришло к решению, и каждому, по-видимому, хотелось отдохнуть. Почтенный Гиллель позвал юного слугу.

   - Поди скажи царю, мы готовы дать ему ответ.

   Мальчик поспешно удалился.

   Спустя некоторое время в помещение вошли два офицера и встали по обе стороны дверей. За ними медленно появился старик поразительной внешности, одетый в опушенную багрецом пурпурную мантию, охваченную в талии золотым поясом такой тонкой работы, что он сгибался, как кожа. Пряжки башмаков искрились драгоценными камнями. Узкий филигранный венец красовался над тарбушем из нежнейшего бархата. Вместо печати с его пояса свешивался кинжал. Старик шел прихрамывая, тяжело опираясь на посох. Он направился прямо к дивану, все время смотря в пол, потом, как бы вспомнив, что он перед собранием, и пробуждаясь в его присутствии, выпрямился и надменно обвел глазами собрание, как будто подозревая во всех присутствующих своих врагов. Мрачен, подозрителен и грозен был его взгляд. Таков был Ирод Великий - с телом, изнуренным болезнями, с совестью, запятнанной преступлениями, с богато одаренным умом, с душой, родственной кесарю. Уже шестидесятисемилетним стариком он бдительно охранял свой трон и был безжалостным деспотом.

   В собрании произошло общее движение: одни приветствовали его салямом, другие почтительно преклоняли колено, причем руки прикладывали к бороде или груди.

   Осмотревшись, Ирод приблизился к треножнику.

   - Ответ! - сказал царь с величавой простотой, обращаясь к Гиллелю и опираясь обеими руками на свой посох. - Ответ!

   Глаза патриарха кротко засветились: подняв голову и глядя прямо в лицо вопрошавшему, он отвечал, сосредоточивая на себе все внимание присутствующих.

   - О царь, да будет с тобой мир Бога Авраама, Исаака и Иакова! - так начал он и затем продолжил:

   - Ты спросил нас о том, где должен родиться Христос?

   Царь утвердительно кивнул головой. Его злые глаза были по-прежнему устремлены на Гиллеля.

   - Слушай же, царь: говоря от себя и от лица всех присутствующих братьев, я утверждаю, что Христос родится в Вифлееме Иудейском, ибо так написано у пророка: "...И ты, Вифлеем, земля Иудина, ничем не меньше воеводств Иудиных, ибо из тебя произойдет Вождь, Который упасет народ Мой, Израиля" (Евангелие от Матфея 2:6).

   Лицо Ирода было неспокойно, глаза его блуждали. Он думал. Все затаили дыхание. Наконец, он повернулся и вышел из комнаты.

   - Братья, - сказал Гиллель, - мы можем разойтись.

   Присутствующие поднялись и стали расходиться.

   - Симон, - сказал снова Гиллель.

   Человек лет пятидесяти, но по виду совершенно юноша, откликнулся на его голос и подошел к нему.

   - Дай мне твою руку, пойдем к носилкам.

   Сильный человек наклонился, старик дряблыми руками оперся на него и, встав, колеблющимися шагами направился к двери. Так удалились знаменитый Гиллель и Симон, его сын, наследник мудрости, учености и сана своего отца.

   Позже вечером волхвы лежали в льюине канны. Камни служили им изголовьями. Наблюдая мерцание звезд, они мечтали о предстоящем: "Как это должно случиться? Как это сбудется?" Они уже достигли Иерусалима: они заявили о рождении Христа, они искали Его, все свои упования возлагая на Святого Духа.

   Волхвы еще пребывали в мечтаниях, как вдруг вошел человек и, остановившись у входа, заслонил им свет.

   - Проснитесь! - сказал он. - Я явился к вам с неотложным поручением.

   Все поднялись.

   - От кого? - спросил египтянин.

   - От царя Ирода.

   Всех бросило в дрожь.

   - Ты управляющий канны? - робко спросил Валтасар.

   - Да.

   - Чего желает от нас царь?

   - Он сам сообщит вам. Посланник его за воротами.

   Они поднялись, надели сандалии, облеклись в плащи и вышли навстречу посланнику.

   - Приветствую вас, да будет над вами мир. Прошу вас меня простить: мой властелин, царь, послал меня к вам, чтобы пригласить вас во дворец, где он желал бы переговорить с вами наедине.

   - Желания царя для нас закон, - заметил Валтасар посланнику. - Мы последуем за тобой.

   Затем египтянин подошел к управляющему и сказал ему на ухо:

   - Тебе известно, где во дворце сложены наши вещи и где помещаются наши верблюды. Нельзя ли во время нашего отсутствия приготовить все это к нашему отъезду, если того потребуют обстоятельства?

   - Ступайте и положитесь на меня, - отвечал управляющий.

   Следуя за своим провожатым, волхвы шли в глубоком молчании. Тускло мерцали звезды, их свет еще более скрадывался стенами по обеим сторонам дороги. Улицы Святого Города тогда были так же тесны, как и теперь, но не так неровны, потому что великий строитель, не удовлетворяясь требованиями одной красоты, придавал большое значение опрятности и удобству.

   При свете огней они мельком оглядели здание дворца и неподвижных стражей, затем смело вошли внутрь. Им пришлось проходить по залам со сводами, через дворы, между колоннад, не всегда освещенных, подниматься на высокие лестницы, минуя бесчисленные коридоры и служебные помещения. Наконец их ввели в высокую башню. Проводник остановился и, указывая на растворенную дверь, сказал им:

   - Входите, там царь.

   Воздух в зале был пропитан благоуханием сандала, и все здесь дышало негой. На полу был разостлан мохнатый ковер, на нем возвышался трон. Смущенные посетители, однако, имели время мельком разглядеть резные вызолоченные оттоманки и диваны, опахала, драгоценные сосуды, музыкальные инструменты, золотые подсвечники, стены, расписанные в стиле сладострастной греческой школы, один взгляд на которые заставил бы фарисея отвернуться в священном ужасе.

   Они приблизились к краю ковра и пали ниц. Царь позвонил. Вошел служитель и поставил перед троном три скамьи.

   - Садитесь, - милостиво сказал им монарх и, когда они уселись, продолжил: - Сегодня я получил известие о прибытии через северные ворота трех чужеземцев. Вы ли это?

   Египтянин, переглянувшись с греком и индусом, отвечал с глубоким салямом:

   - Если бы то были не мы, не послал бы за нами могущественный Ирод, слава которого, подобно фимиаму, наполняет весь мир. Без всякого сомнения, эти чужеземцы - мы.

   Ирод одобрительно махнул рукой.

   - Кто вы? Откуда пришли? - спросил он и многозначительно прибавил: - Пусть каждый говорит за себя.

   Поочередно все отвечали ему, указывая только на место своего рождения и рассказывая, какими дорогами они пришли в Иерусалим. Ирод, немного разочарованный, спросил более прямо:

   - Какой вопрос вы задали в воротах офицеру?

   - Мы спросили его, где родившийся Царь иудеев.

   - Мне ясно теперь, почему народ так заинтересовался вами. Вы и во мне возбуждаете не меньшее любопытство. Разве существует царь иудеев, кроме меня?

   Египтянин не пытался увильнуть.

   - Он недавно родился.

   На сумрачном лице монарха, как бы под влиянием мучительных воспоминаний, выразилось страдание. Перед ним, взывая о мести, встали призраки убитых им детей. Несколько оправившись от волнения, он резко спросил:

   - Где новый царь?

   - Об этом-то, царь, мы и вопрошаем.

   - Вы являетесь с загадкой более трудной, чем те, разрешать которые приходилось Соломону, - заметил Ирод и затем продолжал:

   - Я уже в том возрасте, когда любопытство так же непреодолимо, как и в детские годы, и когда издеваться над ним - жестоко. Сообщите мне все, что вы знаете о Нем, и я окружу вас почестями, какие царь воздает царю. Говорите, что известно вам о новорожденном, и я присоединюсь к вам в поисках Его, а когда мы Его найдем, исполню все, что вы пожелаете. Я перевезу Его в Иерусалим, научу искусству царствовать, воспользуюсь расположением ко мне кесаря, чтобы упрочить Его славу. Клянусь, между нами не будет места зависти. Но скажите мне, как вы узнали об этом в одно и то же время, несмотря на то, что моря и пустыни отделяли вас друг от друга?

   - Я скажу тебе, царь, всю правду.

   - Говори, - ответил царь.

   Валтасар выпрямился и торжественно сказал:

   - Существует всемогущий Бог!

   Ирод заметно вздрогнул.

   - Он заповедал нам идти сюда, обещая, что здесь мы найдем Спасителя мира, узрим Его, поклонимся Ему и засвидетельствуем то, что Он явился в мир. В знак этого каждому из нас дано было видеть звезду, а Дух Божий пребывал с нами. О царь, Дух Его и теперь не покидает нас!

   Сильное чувство овладело всеми троими. Пристальный взгляд Ирода быстро перебегал от одного к другому. Он относился к ним все более подозрительно.

   - Вы издеваетесь надо мной? - сказал он. - Если нет, то скажите, что последует за пришествием нового царя.

   - Спасение людей от их несчастья.

   - Каким образом?

   - Угодными Богу путями: верой, любовью и добрыми делами.

   - В таком случае, - Ирод остановился, но затем продолжил:

   - Вы предвозвестники Христа? В этом ваше назначение?

   Валтасар низко поклонился.

   - Мы всегда готовы служить тебе, царь.

   Монарх позвонил, и явился служитель.

   - Принеси дары, - сказал Ирод.

   Служитель удалился и, возвратившись через некоторое время, стоя на коленях перед гостями, подал каждому из них по верхнему платью из алой и синей материи и золотому поясу.

   Они, согласно восточному обычаю, выразили благодарность за оказываемые почести, пав ниц.

   - Еще одно слово, - сказал Ирод, когда кончилась эта церемония. - Вы говорили офицеру у ворот, а теперь и мне, что видели звезду на востоке. Когда она появилась?

   - Когда мы получили повеление идти сюда.

   Ирод встал, давая этим понять, что аудиенция окончилась. Сойдя с трона, он милостиво сказал:

   - Мне кажется, ученые мужи, что вы действительно предвозвестники только что родившегося Христа. Знайте, что я в эту ночь советовался с еврейскими мудрецами, и они единогласно говорят, что Он должен родиться в Вифлееме Иудейском. Идите туда, старательно ищите дитя и, когда вам удастся найти Его, дайте мне знать, чтобы я мог прийти поклониться Ему. На своем пути вы не встретите никаких препятствий, никаких помех. Идите с миром!

   И, накинув край мантии на плечо, он оставил комнату. Явился проводник и повел их обратно на улицу, оттуда в канну, при входе в которую грек внезапно сказал:

   - Отправимся, братья, в Вифлеем, как советует царь.

   - Да, - воскликнул индус, - Дух пылает во мне.

   - Пусть будет так, - подхватил с горячностью Валтасар, - верблюды готовы.

   Одарив привратника и справившись о дороге к Яффским воротам, они сели на верблюдов и отправились в путь.

   Трое волхвов выехали за город, на дорогу, по которой так недавно еще проходили Иосиф и Мария. Когда они выбрались из Гиннома на Рафаимскую равнину, показался бледный свет, охвативший большое пространство. Свет становился все ярче. Сердца их сильно забились, они закрыли глаза от нестерпимого блеска луча. Когда они дерзнули взглянуть опять, - удивительно! - звезда, низко спустившись, тихо двигалась перед ними. Тогда они, скрестив руки, возликовали, и их радости не было границ. "С нами Бог!" - повторяли они всю дорогу, пока звезда не остановилась над одним из домов на склоне.

  

  

  

  

   В начале третьей стражи на восточных холмах Вифлеема уже забрезжило утро, в долине же все еще царила ночь. Сторож на крыше старой канны, озябнув на свежем воздухе, прислушивался к первым различимым звукам, которыми просыпающаяся жизнь приветствует зарю. Вдруг он заметил свет, направлявшийся к дому с холма. Вначале он подумал, что это идет человек с факелом в руке, потом - что это метеор, но что бы то ни было, а свет становился все ярче и наконец оказался звездой. Страшно испуганный, он закричал, созывая людей. Свет же все приближался. Деревья, дорога, скалы были освещены, как при блеске молнии. Свет становился ослепительным. Более робкие из зрителей пали на колени и молились, закрывая руками лицо, храбрые время от времени открывали глаза и бросали взгляд на загадочный свет. Звезда стояла прямо над домом перед пещерой, в которой родилось дитя.

   В это самое время волхвы у ворот канны сошли с верблюдов и попросили их пропустить внутрь. Привратник, как только оправился от страха настолько, чтобы их заметить, сейчас же отодвинул засовы и отворил ворота. При чудесном освещении верблюды производили впечатление призраков, а лица и фигуры путников, не говоря об их внешности иноземцев, дышали такой страстной восторженностью, что еще сильнее возбудили страх привратника: он отступил назад и некоторое время не в силах был ответить на их вопрос: "Это ли Вифлеем Иудейский?"