Некрасов Николай Алексеевич - Три страны света

   Он поднял часы, приложил к уху и радостно сказал: "Идут!", потом обратился к Полиньке.

   - Ах, как вы испугались! - сказал он, любуясь бледным и прекрасным лицом девушки. - Хе, хе, хе!

   Посмеявшись тихо и звонко, он круто спросил:

   - Ну-с, так вы желаете денег взаймы?

   - Да! - отвечала Полинька и нагнулась подбирать ложки.

   - Не могу! - решительно отвечал Борис Антоныч, тоже нагибаясь, причем Полинька заметила горб между его плечами.

   Отказ так поразил бедную девушку, что она лишилась голоса и удивленными глазами смотрела на согнувшегося горбуна, который, подбирая ложки, слегка кряхтел. Она быстро поднялась с колен, не заботясь больше о своих ложках, на которых за минуту основывала так много надежд. Горбун тоже поднялся и долго не спускал глаз с изумленного и печального личика девушки, которой все еще казалось невероятным, чтоб вещи, столь дорогие для нее, не имели цены в глазах других. Наконец, чтоб смягчить свой отказ, он сказал:

   - Я даю только по знакомству или по дружбе.

   - Я слышала... - робко начала Полинька.

   - От кого вы слышали? - перебил, горбун, раскрыв шире свои большие глаза.

   - ...что вы даете деньги, - продолжала Полинька.

   - Мало ли что вы слышали! Точно, даю деньги, но только тем, кого знаю. И кто вам сказал, что я беру в залог вещи?

   - Надежда Сергеевна Кирпичова.

   Лицо горбуна немного передернулось. Взглянув исподлобья на Полиньку, он проговорил протяжно:

   - Гм! так вы ее знаете?.. А супруга изволите также знать?

   - Да, как же-с! - с улыбкой отвечала Полинька.

   - Позвольте узнать, с кем имею честь говорить? - вежливо спросил горбун, немного нагнувшись.

   Полинька снова увидела горб.

   - С... с Климовой! - весело отвечала Полинька.

   - Имя и отечество?

   - Палагея Ивановна.

   - Вы замужем?

   И горбун насторожил уши.

   - Нет, - беззаботно отвечала Полинька.

   Горбун пристально посмотрел на нее, будто желая удостовериться, правду ли она говорит.

   - С папенькой или с маменькой изволите жить?

   - Нет-с...

   - Так, может быть, - перебил горбун, - с тетенькой?

   - У меня никого нет родных, - грустно отвечала девушка.

   - С кем же изволите жить?.. молодой девушке надо...

   - Я живу одна, на своей квартире, и трудами достаю себе хлеб, - быстро возразила Полинька, опасаясь, чтоб он не сделал о ней невыгодного заключения.

   - Так вы сирота круглая, можно сказать?

   - Да, - со вздохом отвечала Полинька.

   - Далеко изволите жить?

   - Нет, близко, то есть... довольно далеко...

   Во время разговора горбун так проницательно смотрел на Полиньку, что она начинала уже чувствовать невольную неловкость и очень обрадовалась, когда горбун, наконец, спросил:

   - А сколько вы желаете? я, знаете, обеднел немного в последнее время.

   - Мне нужно двести пятьдесят рублей, - отвечала Полинька, краснея.

   - Не могу такой суммы! - возразил горбун, но, увидев слезы, блеснувшие в глазах девушки, прибавил, не сводя с нее глаз: - вещиц-то маловато!

   - У меня ничего больше нет! я все принесла! - отчаянным голосом отвечала Полинька.

   - Нет ли еще чего? колечка? - с тихой усмешкой спросил горбун и, лукаво прищурив глаза, посмотрел на тоненький пальчик девушки, украшенный колечком с небольшим опалом. Она быстро схватилась за свое колечко, будто испугавшись, чтоб у ней его не отняли, и долго и печально смотрела на него: слезы блеснули в ее черных продолговатых глазах... Горбун жадно наблюдал лицо девушки, беспрестанно менявшееся. Вдруг оно приняло выражение твердой решимости. Поспешно сняв шляпку, Полинька с удивительным проворством выдернула из ушей небольшие серьги, кинула их к ложкам и стала снимать кольцо, но так медленно, что, казалось у ней недоставало сил. Наконец кольцо было снято; Полинька поднесла его к губам, но, увидав язвительную улыбку горбуна, следившего за каждым ее движением, быстро переменила намерение: не поцеловав дорогого колечка, она присоединила его к прочим вещам.

   - Теперь я все отдала! - проговорила взволнованная девушка нетвердым голосом и закрыла лицо руками.

   Горбун не обращал внимания на приращение вещей: он жадно смотрел на Полиньку, на ее черную роскошную косу, тяготившую, казалось, маленькую головку, на чудную шейку, которой белизну разительней оттеняли крошечные уши, сильно раскрасневшиеся и сквозившие. Лицо горбуна вдруг просияло веселостью и добротой.

   - Я вам дам денег, - сказал он ласково.

   Как быстро приняла руки Полинька, и какая чудная, радостная улыбка осветила ее раскрасневшееся личико и глаза, еще полные слез!

   - ...только скажите мне, - продолжал горбун, - на что вам деньги? Вы молоды: может быть, на прихоти, на тряпки?.. а?

   - О, нет, мне нужны деньги не на пустяки!

   - Эх, хе, хе! Все так говорят, когда деньги нужны. Извините, но я вам сейчас расскажу, какую со мной штуку сыграли. Вот так же приходит раз одна дама, или девица, бог ее знает... ну-с... и просит денег под залог вещей. Вещи такие дрянные, да жаль стало: плачет, говорит: нужда! Хорошо, я и дал. Срок проходит; жду, жду... нет, не идет моя должница... хе, хе, хе! Раз встречаюсь с ней на улицей говорю: "Возьмите же ваши вещи: пора деньги отдать". А она смеется... "Вольно же вам, говорит, брать вещи, которые вдвое дешевле стоят!" Вот-с, как впросак попался! хе, хе, хе!

   Заливаясь своим тоненьким и звонким смехом, горбун щурился и пристально смотрел на Полиньку. Щеки девушки вспыхнули, и все лицо приняло напряженное выражение; в глазах сверкнуло негодование.

   - Я знаю, - поспешил прибавить горбун, - что вы так не поступите; но вы молоды, сирота... без родителей.

   - Пожалуйста, не думайте обо мне... я трудами достаю хлеб...

   - А зачем же вам столько денег? - перебил горбун. - Я вас спрашиваю, как отец, как брат...

   В голосе его звучало столько нежности и участия, что Полинька доверчиво сказала:

   - Я занимаю для своего жениха.

   - Ай, ай, ай! - И лицо Бориса Антоныча все скорчилось. - Вот так я и думал! Как можно доверять деньги молодым людям? Верно, проигрался?

   - Нет, ему нужно ехать отсюда.

   - Надолго? - спросил горбун и внимательно посмотрел на печальную Полиньку.

   - Не знаю, может быть, и надолго, - отвечала она с грустью.

   - Вот ведь молодость-то! Право, мне жаль вас: долго ли до беды! ну а кто вступится за вас?.. И братца нет? а?

   - Нет никого, - с досадой отвечала Полинька.

   - Вот я тоже знал одну девицу-сироту. Жених присватался - хорошо; вот и собрался он к своим родным просить позволенья жениться. А она - молода была - сдуру денег ему и вещей надавала. Ну-с, уехал он; она ждет: ни слуху, ни духу, - жених сгиб да пропал! Бедная девушка похудела; партии хорошие были, всем отказывала: знаете, все верила его клятвам. Хе, хе, хе! Через год или больше, бог их знает, они встретились на улице; она к нему на шею; с радости плачет...

   "Что вам угодно? кто вы такие?"

   "Как! ты меня не узнал?" - спрашивает она своего жениха.

   "Я вас не знаю..."

   "Я твоя невеста..."

   "Я давно женат на другой..." - Хе, хе, хе! - тихим смехом окончил горбун свой рассказ, который, впрочем, не произвел на Полиньку особенного впечатления. Твердо уверенная в Каютине, она весело сказала:

   - Ну, он не станет меня обманывать: напишет, если полюбит другую.

   - Да, вот вы так рассуждаете! Ну, хорошо, он вас так любит, что сам не женится; ну, так его силою женят... хе, хе, хе! Человек молодой, как раз встретит товарищей, погуляют, оберут да так подведут, что на другое утро просыпается, а жена сбоку... хе, хе, хе! какая-нибудь сестрица приятеля... хе, хе, хе!

   В лице Полиньки выразился испуг: она вспомнила ветреный характер своего жениха, его слабость кутить и дружиться со всеми, и предсказания горбуна смутили ее. А горбун смеялся громче обыкновенного, будто радуясь, что испугал девушку.

   - Ну-с, - сказал он, потирая руки, - из уважения к Надежде Сергеевне я готов вам дать ту сумму, какую вы желаете. Вот извольте видеть: ваши вещи я беру во сто пятидесяти рублях, а в остальных... прошу покорно, так, знаете, на память, напишите, что, дескать, взяли у такого-то взаймы сто рублей ассигнациями... хе, хе, хе!

   Горбун подошел к столу и приготовил все нужное для письма.

   Когда Полинька проворно написала, что он продиктовал ей, горбун сказал:

   - Теперь извольте имя и фамилию подписать.

   Когда и фамилия была подписана, горбун медленно сложил и спрятал расписку в карман, тихо посмеиваясь. Полинька спокойно стояла перед ним, а он, заложив руки назад, насмешливо смотрел ей в лицо. Наконец его насмешливый и проницательный взгляд смутил ее.

   - Ну-с, - сказал он тогда, - вы изволили дать мне расписку?

   - Да, - отвечала Полинька, не понимая, что он хочет сказать своим вопросом.

   - А деньги получили? хе, хе, хе!

   - Нет.

   - Вот молодость! - воскликнул горбун, недовольный добродушием девушки. - Денег не получили, - прибавил он резко, - а расписку мне отдали; ну, как я вам не отдам теперь денег, а?

   И лицо его приняло такое решительное выражение, что Полинька побледнела.

   - Как можно? - возразила она с испугом.

   - Как можно?.. вот я вам покажу, как можно!..

   Он гордо поднял голову и грубо проговорил:

   - Я не могу, сударыня, дать вам взаймы; извольте прежде заплатить по старой расписке... хе, хе, хе!

   Заключив свою грозную речь тихим и гармоническим смехом, горбун придал своему лицу такое добродушное выражение, что Полинька тоже весело улыбнулась.

   - Вот видите, какая вы ветреная, Палагея Ивановна! - заметил горбун с особенным ударением на ее имени. - Извольте подождать: я сейчас принесу деньги... Погодите, сейчас!

   Он ушел с озабоченным видом. Полинька, утомленная разнородными ощущениями, села и, нетерпеливо ожидая его возвращения, печально смотрела на красную полоску, будто на память оставленную колечком на ее пальце. -

   - Вот-с и я! - произнес горбун, остановясь перед ней и подавая деньги.

   Полинька протянула к ним руку, но горбун сказал:

   - Позвольте! Где расписка?

   - У вас в кармане, - шутливо отвечала Полинька.

   - Хе, хе, хе! ну, так извольте взять ее. - Он подал ей расписку и продолжал: - Теперь протяните вашу ручку... вот так, хорошо... Вот деньги, а вот расписка.

   Они обменялись.

   - Вот так нужно обходиться с деньгами, - заключил горбун.

   Полинька поблагодарила его и хотела спрятать деньги. Горбун остановил ее.

   - По-по-позвольте! Так вы получили деньги?

   - Получила.

   - Сполна?

   - Сполна...

   И она остановилась в недоумении.

   - Как же вы не считая взяли? хе, хе, хе!

   Пересчитав деньги, Полинька смутилась: двадцати пяти рублей недоставало.

   - Хе, хе, хе! недостает!

   - Да, двадцати пяти рублей.

   - То-то, вы, молодой народ! ну хорошо, что на меня напали, а то...

   И горбун, не окончив своей мысли, подал девушке двадцатипятирублевую бумажку.

   - Благодарю вас, - сказала Полинька и надела шляпку.

   - Прошу и в другой раз не забыть меня; рад, душевно рад служить всем, кто придет от имени такой почтенной дамы, как супруга Василья Матвеича.

   Полинька раскланялась и вышла. Горбун провожал ее глазами.

   Только что Полинька спустилась с крыльца, как четыре огромные собаки яростно кинулись к ней, гремя цепями, которые были так длинны, что собаки бегали по всему двору. Полинька с пугливым криком воротилась. Горбун стоял в прихожей, заложив руки за спину; он встретил ее своим тихим смехом.

   - А ваши собаки? - задыхаясь, сказала она.

   - Хе, хе, хе! они не кусаются.

   - Нет, я их боюсь.

   И Полиинька умоляющими глазами смотрела на горбуна. Лицо его съежилось, и он сказал сладким голосом:

   - Сейчас, не беспокойтесь. Извольте теперь итти, - продолжал он, дернув за снурок колокольчика. - Желаю вам веселой дороги и прошу вас засвидетельствовать мое почтение Надежде Сергеевне и ее супругу.

   - Хорошо-с, прощайте.

   - Прощайте! - кричал ей вслед горбун.

   На крыльце Полинька встретила рыжего мальчишку; она дружески кивнула ему головой. Он протянул руку и, к великому ее удивлению, жалобно сказал:

   - Дай еще: я сиротка, - богу буду за тебя молиться!

   - Так ты говоришь? - спросила изумленная Полинька.

   Мальчишка улыбнулся и снова жалобно затянул:

   - Дай хоть грошик!

   - У меня нет больше...

   Мальчишка проворно побежал отворить калитку и Полинька подивилась, как искусно час тому назад он притворялся хромым.

   - Прощай! - сказала она, остановясь в калитке и погрозив ему пальцем.

   Мальчишка глупо усмехнулся и дерзко сказал:

   - Смотри же, принеси в другой раз, а не то...

   - Что ж ты сделаешь? - перебила его угрозу Полинька.

   - Не впущу!

   - Как же ты смеешь?

   - А так!

   - Я скажу Борису Антонычу.

   - Да я тебя не впущу: как же ты скажешь?

   - Я его знаю; увижусь в другом доме и скажу.

   Они разговаривали таким тоном, как будто дразнили друг друга. При последних словах Полиньки мальчишка задумался, потом выразительно произнес: "Ну, так...", но, не кончив фразы, неожиданно толкнул Полиньку в спину и с диким хохотом захлопнул за ней калитку.

   Полинька хотела закричать... но осмотрелась: пустота страшная была кругом... и в невольном испуге Полинька почти бегом пустилась домой...

  

  

   В комнате Полиньки страшный беспорядок: посреди пола чемодан, раскрытый и полууложенный; белье и платье разбросаны по стульям.

   Полинька одна в комнате; она то укладывает, то зашивает что-нибудь. Глаза ее немного припухли и очень красны; слезы даже нередко мешают ей шить.

   Солнце село. Каждый раз, как на улице стучали дрожки, Полинька подбегала к окну, но отходила с грустью и снова принималась укладывать.

   Наконец стук дрожек, послышавшийся издали, замолк под самыми окнами. Полинька отряхнула платье, поправила волосы и кинулась встречать Каютина, который с трудом вошел в дверь, обремененный многоразличными узлами.

   - А, насилу! я думала, что ты уж пропал, - сказала Полинька.

   Каютин с озабоченным видом подал Полиньке бутылку шампанского.

   - Вот я бутылочку вина привез. Разопьем на прощанье. Ах, как я устал! бегал, как угорелый! все торопился к тебе, - уж недолго на... нам... Ну, Полинька, ты, кажется, плачешь?

   Каютин подошел к ней и поцеловал ее влажные глаза.

   - Если ты будешь плакать, - продолжал он, - я не уеду. Мне тяжело, мне грустно. Нам надо расстаться весело...

  

   Будем пить и веселиться,

   Станем жизнию играть! -

  

   басом запел Каютин, схватил Полиньку за талию и начал вальсировать. Она защищалась. Слезы еще не высохли у ней на щеках, как она уже увлеклась веселостью своего жениха и тоже начала вальсировать. Они вертелись, как сумасшедшие, по маленькой комнатке, с разными напевами, которые заменяЛи им музыку, как вдруг Каютин споткнулся за чемодан и чуть не полетел, но удержался благодаря своей ловкости.

   Запыхавшаяся, раскрасневшаяся Полинька сказала с веселым смехом:

   - Хорош кавалер: чуть даму не уронил! -

   - Еще бы, дурацкий чемодан... прямо под ноги...

   И он со злобой двинул ногой чемодан.

   - Давай укладывать, а то все перезабудем.

   - Давай.

   Полинька и Каютин сели на пол и начали укладывать вещи. Незначительная укладка немного заняла времени.

   - Нельзя закрыть: не сходится! - сказала Полинька, захлопывая крышку.

   - А вот я стану на чемодан. Ну, так хорошо?

   И Каютин начал припрыгивать на чемодане.

   - Тише: ты все там раздавишь! - с сердцем сказала Полинька.

   - Что там такое лежит? - спросил Каютин.

   - Белье, - отвечала Полинька.

   - Ха, ха, ха! разве белье можно раздавить?

   Полинька улыбнулась своей оплошности и сказала:

   - Смейся! я тебе положила баночку духов: хотела тебе сделать сюрприз. Думаю: приедет, станет разбирать чемодан и увидит духи - вот будет рад!.. Там, я думаю, трудно достать духов... вспомнишь обо мне, как будешь душиться?

   - Полинька, я о тебе каждую минуту буду думать! я тебя очень, очень люблю! но я...

   И Каютин замолчал; слеза скатилась с его щеки.

   - А, вот хорошо: ты велишь мне быть веселой, а сам-то! - с упреком заметила Полинька.

   - Что?.. что такое? - спросил Каютин, стараясь придать веселый вид своему лицу.

   - Ты плакал.

   - Что я за дурак? я не ребенок, - обиженным тоном возразил Каютин.

   - Я видела.

   - Вздор! Лучше поцелуй меня, Полинька! Долго, долго мне не придется тебя видеть, тебя целовать! а я так привык к тебе, что сам не знаю, как я решился ехать.

   Каютин сел на чемодан.

   - Дай я запру чемодан, - сказала Полинька, стараясь скрыть свою грусть.

   - Ты все возишься с чемоданом; не хочешь меня утешить, сказать, что не разлюбишь меня.

   - Ты знаешь это хорошо! - твердо перебила Полинька.

   Каютин поцеловал ее и, нежно взглянув ей в глаза, сказал торжественно:

   - Я буду самый низкий человек, если разлюблю тебя!.. Ты любишь меня, но скажи, за что... я глуп, - прибавил он так наивно, что Полинька засмеялась.

   - А может быть, - отвечала она, - я люблю больше глупых, чем умных.

   - Ну, я ветрен.

   - Остепенишься.

   - Я лентяй!

   - Будешь работать.

   - Нет, нет, я скверный человек! - горячо сказал Каютин, чистосердечно сознавая в ту минуту свои недостатки и глубоко негодуя на свою давнюю беспечность, которая заставляла его теперь ехать искать счастья бог знает куда, тогда как ему давно следовало подумать о своем положении.

   - Пожалуй, ты скверный человек, но я все-таки тебя люблю, - вот и все!

   Полинька сделала ему премилую гримасу.

   - Хорошо же, ты будешь виновата: я буду желать, чтоб ты меня полюбила все сильнее и сильнее, и из скверного человека превращусь просто в злодея!

   - Ты слишком ветрен для злодея.

   - Ну, так сделаюсь пьяницей! - со смехом сказал Каютин.

   - Вот это так! - тоже смеясь, подхватила Полинька.

   Стук в дверь прекратил их разговор.

   - Войдите; кто там? - сказала Полинька, запирая чемодан.

   В комнату вошла Кирпичова, держа в руках узел с хлебом.

   - А, мое почтение, Надежда Сергеевна, - сказал Каютин, вставая с чемодана и вычурно кланяясь.

   Полинька поцеловалась с Надеждой Сергеевной, которая подала ей узел и сказала, обращаясь к Каютину:

   - Вот хлеб и соль на дорогу.

   - И прекрасно! вино у нас есть; мы славно кутнем! Ах, боже мой!

   Каютин с отчаянием схватил себя за голову.

   - Что такое? - с испугом спросили в одно время Полинька и Кирпичова.

   - Ах, боже мой! да как же быть? - говорил Каютин озабоченным голосом.

   - Да что такое? не потеряли ли вы паспорта? - спросила с участием Полинька.

   - Какой паспорт? - с презрением возразил Каютин. - Льду, льду нет! - прибавил он жалобно: - вино будет теплое!

   И он чуть не плакал. Полинька смеялась.

   - Браво! браво! - воскликнул Каютин. Он схватил бутылку, потом фуражку, подкинул фуражку к потолку, ловко поймал ее, спросил, надев на голову: "хороша фуражка, Полинька?" и выбежал из комнаты.

   Прибежав в свою комнату, Каютин закричал раздирающим голосом:

   - Хозяин! а хозяин!

   К удивлению его Доможиров в ту же минуту явился с вопросом:

   - Что вам?

   - А вот что: если хотите удружить мне в последний раз, так вот опустите эту бутылку в ваш колодезь.

   Доможиров идиотически засмеялся.

   - Ну, как разобьется, - сказал он, - кто отвечает?

   - Разумеется, вы.

   - Ишь какие! ну, а зачем уезжаете, а? Ведь я пошутил, а вы и в самом деле подумали! Нет, я не такой; я благородный!

   И Доможиров затянул покрепче кушаком свой халат.

   - С чего же вы взяли, что я от вашей шутки уезжаю? - спросил удивленный Каютин.

   - Знаю, все знаю, - отвечал Доможиров, прищурив глаза, - вы в тот же день задумали ехать, как я вынул раму. Ей-богу, для шутки! Ну, останьтесь; право, буду ждать деньги, а вперед, пожалуй, никогда не давайте.

   - Спасибо вам, спасибо! - отвечал Каютин, тронутый жертвами Доможирова.

   Доможиров страшно привык к нему: его веселый характер, толки о книгах, о разных важных предметах, о политике - все привязало его к Каютину, - и старик чувствовал, что жизнь его одушевилась с тех пор, как он к нему переехал. Доможиров в душе благоговел перед знаниями Каютина, и, не будь он жилец, Доможиров был бы самым покорнейшим и послушнейшим его слугой; но мысль, что он хозяин, а Каютин его жилец, заставляла Доможирова облекаться в вечную холодность, сварливость и противоречие.

   - Ну, как знаете, а право бы остались, - подбирая с полу бумажки, бормотал хозяин.

   - Я уж и тройку нанял: скоро приедет.

   - Эка важность! дайте на водку... Сами же говорили, что с водкой все можно уладить с мужиком.

   - Нет, уж теперь поздно, а как вернусь, так готовьте мне квартиру... только большую.

   - Экой шутник, право!

   - Однако простимтесь: я скоро поеду.

   - Неужто? да останьтесь хоть до завтра: что за охота ехать к ночи?

   - Веселее, - слез не видать. Прощайте!

   И Каютин протянул руку Доможирову. Доможиров простер к нему свои объятия, прижал его крепко к своей засаленному халату и небритой бородой прикоснулся два раза к его щекам.

   - Счастливого пути! - сказал он. - Лихом не вспоминайте!

   - Не буду, не буду, вы только не браните меня.

   - Не за что, - растроганным голосом отвечал Доможиров, и вдруг, будто припомнив что-то очень важное сказал: - подождите, я сейчас приду.

   - Мне некогда.

   - Одну минуту! - с упреком произнес Доможиров и выбежал вон.

   Каютин печально смотрел на свою комнату. Она была совершенно пуста; с вечера еще вся мебель была продана Щукин двор, за пять целковых. Только кучки сору и черные полоски напоминали диван и комод, накануне украшавшие комнату.

   Каютин подошел к окну и раздвинул зелень; он хотел было закричать Полиньке, чтоб она в последний раз посмотрела на его окно, но голоса недостало, и слезы рекой полились из его глаз; он отскочил от окна и плакал, как дитя.

   Дверь с шумом раскрылась. Как дикий черкес, влекущий на аркане пленника, Доможиров сердито тянул своего сына в комнату, а тот упирался и кусал рукав своего халата. Сын, по примеру родителя, вечно ходил в халате.

   - Ну, простись же, поблагодари! - говорил Доможиров, делая сыну страшные гримасы.

   - А, Митя! прощай! - сказал Каютин.

   - Скажите, чтоб хорошенько учился, - шепнул Доможиров.

   - Учись хорошенько, Митя.

   Мальчик молчал и продолжал кусать свой рукав.

   - Ну, поцелуй же!

   Доможиров, недовольный неловкостью сына, толкнул его в спину к Каютину. Мальчик от неожиданного удара ткнул прямо в живот молодому человеку и сильно сконфузился. Наконец он привстал на цыпочки и чмокнул в пуговицу пальто Каютина.

   - Прощай!

   И Каютин, смеясь, поцеловал Митю в лоб.

   - Прощайте! - сказал Каютин, обращаясь к Доможирову.

   - Прощайте, с богом! желаю вам счастья... приятного путешествия, - говорил Доможиров вслед уходящему Каютину.

   - Бутылочки-то не разбейте! слышите?

   - Слышу, слышу!

   Каютин, перебежав улицу, в одну секунду очутился в комнате Полиньки. Гостей прибавилось немного. Катя и Федя играли около чемодана, а мать их сидела в углу и печально смотрела на своих детей. Надежда Сергеевна тихо разговаривала с Полинькой, которая при входе Каютина поспешно вытерла слезы.

   - А, здравствуйте, Ольга Александровна! как поживаете? - сказал Каютин, раскланиваясь с печальной матерью Кати и Феди. - Ну, а вы что кричите, а? - продолжал он весело, обращаясь к детям. - А где же Карл Иваныч? что его не видать?

   - Я ему дала комиссию; он сейчас придет, - отвечала Полинька.

   - Хорошо! А я покуда, с позволения дам, выкурю трубку.

   Но вдруг лицо Каютина омрачилось.

   - Ах, я дурак! что я наделал? табаку-то и не купил, - воскликнул он печально и с ужасом посмотрел на всех.

   Полинька невольно улыбнулась и, перемигнувшись с Надеждой Сергеевной и Ольгой Александровной, отвечала:

   - Зато вино есть!

   - Я сейчас сбегаю... нет, мне не хочется...

   И Каютин хныкал, как капризное дитя; ему не хотелось оставить Полиньку. В ту минуту в дверях показался Карл Иваныч, весь запыхавшись, с двумя картузами табаку в руках, Он, видимо, смутился и не знал, что ему делать при виде Каютина, который радостно закричал: "а, а, а!"

   Полинька подскочила к оторопевшему Карлу Иванычу, вырвала у него из рук картуз с табаком, поблагодарила его за хлопоты и весело начала дразнить табаком Каютина.

   - А я об вас спрашивал, - сказал Каютин и пожал руку Карлу Иванычу. - Спасибо вам: вы все хлопочете.

   - Ничего-с! - И Карл Иванович странно улыбался и вытирал себе лоб; потом он взял Каютина за руку, отвел его в сторону и, таинственно подавая ему коробочку сигар, сказал: - Вот-с, на дорогу.

   - Что это? сигары?.. Ах, Карл Иваныч, спасибо, спасибо вам!

   Каютин поцеловал смущенного Карла Иваныча в лоб.

   Полинька, пользуясь временем, самодовольно набивала табаком чудесный новенький кисет собственной работы.

   - Где табак? - спросил Каютин, суетясь с трубкой, которую хотел набить.

   - Вот он! - торжественно сказала Полинька и подала ему туго набитый кисет.

   Каютин был тронут внимательностью Полиньки; он молчал и так нежно смотрел на свою невесту, что она, краснея, сказала:

   - Что же вы?

   - Полинька!.. Палагея Ивановна! - поправился Каютин, но слов у него недостало... он с жаром поцеловал ее руку.

   Полинька вырвалась и сказала:

   - Ну, набейте же вашу трубку.

   - Какой хорошенький! - в восторге говорил Каютин, разглядывая кисет.

   Он осыпал его поцелуями и бегал по комнате с криком "какой хорошенький!" Подбежав к Полиньке, Каютин неожиданно поцеловал ее в щеку. Полинька вскрикнула и готова была надуться; но Каютин так смешно вертелся по комнате, всех целуя, с кем сталкивался, что сердиться у Полиньки недостало духу. Все смеялись. Каютин, все больше одушевляясь, делал страшные прыжки, прижимал к сердцу кисет, целовал его страстно; но вдруг; общий смех и говор замолк. Каютин, приготовлявшийся к новому прыжку, остановился неподвижно. Все прислушивались к тяжелому стуку, раздавшемуся у окон... Вдруг стук замолк.

   - Телега, телега! - радостно кричали дети, подбегая к окну.

   Полинька побледнела и закрыла лицо руками: В комнате было страшное молчание. Привязанный колокольчик уныло позванивал, когда коренная встряхивала головою. Безобразная Розка злилась и лаяла на телегу и особенно на ямщика, который дразнил ее кнутом. Карл Иваныч, дрожа всем телом, смотрел то на Полиньку, то на Каютина, стоявшего неподвижно среди комнаты с испуганным лицом.

   - Шампанского! давайте пить и веселиться! - вдруг вскрикнул он и снова запел и завертелся по комнате.

   - Где же вино? - спросила Полинька.

   - В колодце у Доможирова... ла, ла, ла! - отвечал Каютин, напевая вальс Вебера и грациозно вальсируя с кисетом, который он держал за снурки, будто даму.

   Все засмеялись.

   - Зачем вы его туда кинули? - спросил Карл Иваныч.

   - Ха, ха, ха! вот мило! как кинул? деньги заплатил, да кинуть! нет-с, я не такой! я его опустил, чтобы оно холоднее было.

   - Я сбегаю принесу его.

   Карл Иваныч побежал за бутылкой.

   - Пока уложили бы чемодан и вещи в телегу, - заметила Надежда Сергеевна.

   - Успеем, - беспечно отвечал Каютин, будто оставалось еще очень много времени, и, обратясь к Полиньке, тихо прибавил:

   - Ну, Полинька, я уез...

   И, не окончив своей фразы, он громко запел:

  

   Вот мчится тройка удалая

   Вдоль по дороге столбовой!

  

   Но и песни своей он не кончил, а снова обратился к Полиньке:

   - Палагея Ивановна, спойте мне что-нибудь.

   - Вот что вздумали! я стану петь!

   - Отчего же и нет? Ну, пожалуй, если не хотите петь, так давайте пить; вот и Карл Иваныч... а, спасибо! холодно ли?

   - Вот вам! - ставя на стол бутылку, сказал Карл Иваныч.

   - А бокалы? - спросил Каютин.

   - Какие бокалы! вот стаканы! - отвечала Полинька.

   - Ах, бокалы бы лучше! ну, да нечего делать, давайте хоть стаканы.

   И Каютин с наслаждением начал обивать смолу. Все смотрели с любопытством и все жались ближе.

   - Тише, не разбейте, - заметила Ольга Александровна.

   - Не бойтесь! - гордо ответил Каютин, обрезывая проволоку. - Ну, господа, стаканы!

   - Вот, вот!

   И ему подали на маленьком подносе несколько стаканов. Медленно начал Каютин вытаскивать пробку.

   - Не нужно ли штопора? - наивно спросил Карл Иваныч.

   Каютин залился смехом... Пробка сама выскочила с треском и ударила в потолок. Все отскочили с визгом и криком: каждый боялся пробки, как ракеты. Каютин так растерялся, что отчаянным голосом закричал:

   - Стаканов, стаканов!

   Несколько рук протянулось к нему; шипя и искрясь, полилась влага в стаканы.

   - Ах, уйдет! уйдет квас! - закричали дети, увидав, как высоко поднялась пена.

   Разлив вино по числу присутствующих, Каютин взял стакан и сказал:

   - Господа, за здоровье Палагеи Ивановны!

   - Нет, нет, за ваше скорое возвращение! - сказала Полинька краснея.

   - Да, правда! - сказали все остальные.

   - Желаю вам счастливого пути! - сказала Надежда Сергеевна.

   - Желаю вам денег, - подходя к Каютину, сказала Ольга Александровна.

   - Желаю вам... - и Карл Иваныч остановился, пристально посмотрел на Полиньку и договорил: - желаю вам воротиться к зиме.

   Полинька взглядом поблагодарила доброго Карла Иваныча за такое великодушное желание.

   - Ха, ха, ха! скоро, очень скоро! - заметил Каютин.

   Полинька подошла к Каютину.

   - Желаю вам, - сказала она нетвердым голосом, - веселой дороги и успеха во всех ваших предприятиях... чтоб вы были здоровы и веселы и не заб...

   Полинька запила остальное. Каютин жадно слушал очаровательный и грустный голос своей невесты, которого предстояло ему не слышать, может быть, многие годы. Он обвел стаканом присутствующих, прощаясь со всеми и благодаря; глаза его остановились на Полиньке.

   - Я сам себе желаю, - сказал он: - ну, да не скажу, чего я желаю...

   И, выразительно посмотрев на Полиньку, он залпом выпил стакан до капли. Чтоб скрыть свое смущение, Карл Иваныч поднял пробку с полу и старался ее вставить снова в бутылку, удивляясь, что пробка так дурна.

   - Уж смеркается, - заметила Надежда Сергеевна.

   Все затихли и глядели друг на друга; казалось, ни у кого недоставало духу сказать: пора ехать. Каютин подошел к окну, заглянул в него и, обратясь к детям, сидевшим на окне, сказал дрожащим голосом:

   - Ну, что? хотите ехать со мною, а? так собирайтесь: пора!

   - Хотим, хотим! - радостно отвечали дети и, соскочив с окна, подбежали к матери, крича:

   - Мы с дядей поедем!

   - Полноте, он пошутил, - отвечала мать и обратилась к Каютину:

   - В самом деле, не пора ли ехать?

   - Надо сперва всем сесть! - заметила Надежда Сергеевна.

   - Да, надо сесть! - повторил Каютин стараясь придать веселость своему голосу.

   Полинька ничего не говорила; бледная, как смерть, она смотрела кругом в молчаливой тоске и машинально подражала движениям других. Все уселись. Каютину было так тяжело, что он через секунду же вскочил; все, крестясь, сделали то же.

   - Ну...

   И Каютин собрался с силами, подошел к руке Надежды Сергеевны и сказал умоляющим голосом;

   - Прощайте, не оставьте Палагею Ивановну! Кирпичова успокаивала его и обещала как можно чаще навещать Полиньку.

   Каютин подошел также к руке Ольги Александровны и, прощаясь, тоже просил о Полиньке.

   - Прощай, дядя, прощай! - цепляясь за пальто Каютина, кричали дети и протягивали ему губы. И Каютин, приподняв каждого из них, крепко поцеловал детей: ему было невыносимо грустно расставаться со всем, что любила Полинька.

   - Карл Иваныч, прощайте! - сказал Каютин, голос которого все больше и больше слабел.

   Карл Иваныч стоял с узлами, которые готовился уложить в телегу.

   - Прощайте! - отвечал он и не знал, как подать руку: обе его руки были заняты.

   Каютин обнял его, крепко поцеловал и шепнул ему на ухо:

   - Ради бога, не уезжайте с этой квартиры, не оставляйте ее одну.

   - Как можно! как это можно!

   И Карл Иванович побледнел при одной мысли переехать на другую квартиру.

   Время настало проститься с Полинькой, которая с каким-то странным равнодушием глядела на прощанье; она, казалось, не верила своим глазам и ушам.

   - Палагея Ивановна, проща...

   Но у Каютина опять недостало голоса. Он нагнулся поцеловать ее руку; слезы брызнули из его глаз, и он долго, долго, не