Главная » Книги

Стендаль - Красное и черное, Страница 12

Стендаль - Красное и черное


1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24

iv align="justify">   Например, я, человек спокойный и посредственный, рассчитывал умереть в своей семинарии и имел глупость привязаться к ней. И вот! Меня собирались сместить, но я сам подал в отставку. Знаете, каково было мое состояние? У меня было пятьсот двадцать франков - ни более, ни менее; ни одного друга, едва двое-трое знакомых. Из этого затруднительного положения выручил меня господин де Ла Моль, которого я никогда не видел; стоило только сказать ему одно слово, и мне дали приход, в котором прихожане - люди зажиточные, стоящие выше низменных пороков, а доход мой, мне даже стыдно, до такой степени он превышает мой труд. Я рассказываю вам все это так пространно только для того, чтобы немного образумить вас.
   Еще одно слово: я имею несчастье быть вспыльчивым; весьма возможно, что мы перестанем видаться друг с другом.
   Если высокомерие маркизы или злые шуточки ее сына сделают вам жизнь в этом доме невыносимой, то советую вам закончить учение в какой-нибудь семинарии, лье за тридцать от Парижа, - и лучше к северу, чем к югу. Север гораздо культурнее и, - прибавил он, понизив голос, - должен признаться, что близость парижских газет устрашает мелких тиранов.
   Если же мы будем так же охотно видеться друг с другом, а дом маркиза вам придется не по вкусу, то я предлагаю вам у себя место викария и половину того, что дает этот приход. Я вам должен это, и даже гораздо больше, - прибавил он, отстраняя благодарность Жюльена, - за то необычайное предложение, которое вы сделали мне в Безансоне. Если бы вместо пятиста двадцати франков у меня не было ничего, вы бы спасли меня.
   Голос аббата утратил оттенок жестокости. Жюльен, к своему великому стыду, почувствовал, что у него выступают слезы; он сгорал от желания броситься в объятия своего друга и не мог удержаться, чтобы не сказать ему, стараясь показаться как можно мужественнее:
   - Мой отец ненавидел меня с самой колыбели; это было одним из самых больших несчастий для меня; но я более не стану жаловаться на судьбу, потому что в вас я нашел отца.
   - Ну хорошо, - проговорил аббат в замешательстве и вслед за тем вернулся к своей роли ректора семинарии. - Никогда не следует говорить "судьба", дитя мое, всегда говорите "Провидение".
   Карета остановилась; кучер приподнял бронзовый молоток у тяжелой двери; это был особняк де Ла Моля, и, чтобы прохожие не могли в этом усомниться, слова эти красовались на черной мраморной доске над входной дверью.
   Такая аффектация не понравилась Жюльену. "Они так боятся якобинцев! За каждой изгородью им чудится Робеспьер с его тележкой, - это иногда бывает до смерти смешно, а в то же время они пишут на стенах дома свои имена, чтобы в случае мятежа чернь нашла бы и разграбила их!" Он сообщил свою мысль аббату Пирару.
   - О бедное дитя, вы очень скоро станете моим викарием. Какая ужасная мысль появилась у вас!
   - Я нахожу, что нет ничего проще, - возразил Жюльен.
   Важность привратника и в особенности чистота двора привели Жюльена в восхищение. Солнце ярко сияло.
   - Какая великолепная архитектура, - заметил он своему другу.
   Это был один из особняков с плоскими фасадами, понастроенных в Сен-Жерменском предместье незадолго до смерти Вольтера. Никогда еще мода и красота не были так далеки друг от друга.
  

II

Вступление в свет

Souvenir ridicule et touchant: le premier salon où а dix-huit ans l'on a paru seul et sans appui! Le regard d'une femme suffisait pour m'intimider. Plus je voulais plaire, plus je devenais gauche. Je me faisais de tout les idées les plus fausses; ou je me livrais sans motifs, ou je voyais dans un homme un ennemi, parce qu'il m'avait regardé d'un air grave. Mais alors, au milieu des aiffreux malheurs de ma timidité, qu'un beau jour était beau!

Kant1

1 Забавное, трогательное воспоминание: первая гостиная, в которую восемнадцатилетний юноша вступает один, без поддержки! Достаточно было одного беглого женского взгляда, и я уже робел. Чем больше я старался понравиться, тем больше я обнаруживал свою неловкость. Мои представления обо всем - как они были далеки от истины: то я ни с того ни с сего привязывался к кому-нибудь всей душой, то видел в человеке врага, потому что он взглянул на меня сурово.

Но среди всех этих ужасных мучений, проистекавших из моей робости, сколь поистине прекрасен был ясный, безоблачный день.

Кант.

   Жюльен в изумлении остановился посреди двора.
   - Будьте же хоть с виду благоразумны, - сказал ему аббат Пирар, - сейчас вам приходят в голову ужасные мысли, а в общем, вы сущее дитя! Где же nil mirari {Ничему не удивляться (лат.).} Горация? Подумайте, ведь эта толпа лакеев, увидев, как вы тут зазевались, будет издеваться над вами; они сочтут вас за человека, равного себе, но несправедливо поставленного над ними. Под видом добродушия, добрых советов, желания помочь они постараются толкнуть вас на какие-нибудь немалые глупости.
   - Я презираю их за это, - сказал Жюльен, закусив губу, и все его недоверие опять вернулось к нему.
   Гостиные первого этажа, через которые они проходили, направляясь в кабинет маркиза, показались бы вам, читатель, унылыми, несмотря на их великолепие. Вы бы не захотели в них жить, если бы вам их подарили в их настоящем виде: это - родина зевоты и скучного умствования. Но при виде их восхищение Жюльена удвоилось. "Как можно быть несчастным, - подумал он, - когда живешь в таком великолепии?"
   Наконец они пришли в самую безобразную комнату этого роскошного помещения, почти совершенно темную. Там оказался маленький худощавый господин с живыми глазами, в белокуром парике. Аббат представил ему Жюльена - это был маркиз де Ла Моль. Жюльен с большим трудом узнал его, настолько он показался ему вежливым и далеко не таким надменным вельможей, как в аббатстве Бре-ле-О. Жюльен нашел, что в парике его чересчур много волос, и эта мысль несколько его подбодрила. Сначала ему показалось, что потомок друга Генриха IV выглядел довольно жалко, был очень худ и вертляв. Но вскоре Жюльен заметил, что учтивость маркиза доставляла собеседнику больше удовольствия, чем вежливость безансонского епископа. Аудиенция длилась всего три минуты. При выходе аббат заметил Жюльену:
   - Вы рассматривали маркиза так, как смотрят на картину. Я не очень много смыслю в том, что у этих людей называется вежливостью, - скоро вы меня в этом опередите; но все-таки настойчивость вашего взгляда показалась мне не особенно учтивой.
   Они опять сели в карету; на бульваре кучер их высадил, и аббат ввел Жюльена в целый ряд больших зал, где, к его удивлению, совсем не было мебели. В то время как он рассматривал великолепные золоченые часы, изображавшие, по его мнению, нечто крайне непристойное, какой-то очень элегантный господин с веселым видом подошел к нему. Жюльен слегка поклонился.
   Господин улыбнулся и положил ему руку на плечо. Тогда Жюльен вздрогнул и отскочил назад, покраснев от гнева, а аббат Пирар, несмотря на свою серьезность, расхохотался до слез. Господин оказался портным.
   - Я освобождаю вас на целых два дня, - сказал ему аббат при выходе. - Только по истечении этого срока вь сможете представиться госпоже де Ла Моль. Другой бы моем месте стал бы охранять вас, как молодую девушку в первые дни вашего пребывания в этом новом Вавилоне. Но если вам суждено погибнуть, то погибайте теперь же, по крайней мере я избавлюсь от слабости постояннь думать о вас. Послезавтра утром портной этот принесет вам два костюма; вы дадите пять франков подмастерью который вам их принесет. Старайтесь, впрочем, чтобь эти парижане не слышали и звука вашего голоса; стоит вам произнести одно слово, и они найдут возможность посмеяться над вами - таково уж их свойство. После завтра приходите ко мне в двенадцать часов. Идите же погибайте... Чуть не забыл, сходите по этим адресам и закажите себе ботинки, сорочки и шляпу.
   Жюльен посмотрел на почерк, которым были написаны адреса.
   - Это рука маркиза, - сказал аббат. - Это человек деятельный, он все предвидит заранее и предпочитает делать сам, скорее чем приказывать. И вас-то он берет для того, чтобы вы избавили его от такого рода забот. Будущее покажет, хватит ли у вас ума должным образом исполнять все, что вам прикажет этот деятельный человек: смотрите берегитесь!
   Жюльен молча направился к поставщикам по указанным адресам; он заметил, что его везде принимали уважением, а сапожник, записывая его имя в книгу, по ставил: Жюльен де Сорель.
   На кладбище Пер-Лашез какой-то очень предупредительный и крайне либеральный в своих речах господи предложил свои услуги, чтобы показать Жюльену могилу маршала Нея, лишенную надгробной надписи вследстви какой-то тонкой политики. Простившись с этим либералом, чуть не задушившим его со слезами на глазах в свои объятиях, Жюльен заметил, что часы его исчезли. Обогащенный этим опытом, через день, ровно в полдень, о явился к аббату Пирару, который внимательно осмотрел его.
   - Вы, чего доброго, станете фатом, - сказал он ему строго.
   Жюльен выглядел как молодой человек в глубоком трауре; он был действительно очень красив, но добрый аббат был слишком провинциален сам и не мог заметить, что у Жюльена сохранилась еще та манера держаться, которая в провинции служит признаком элегантности и важности. В отличие от аббата, маркиз оценил иначе элегантность Жюльена и спросил:
   - Не будете ли вы возражать против того, чтобы господин Сорель учился танцам?
   Аббат был ошеломлен.
   - Нет, - ответил он наконец, - ведь Жюльен не священник.
   Маркиз, шагая через ступеньку по узенькой потайной лестнице, сам отвел нашего героя в хорошенькую мансарду, выходившую в громадный сад при особняке. Он спросил, сколько тот взял сорочек у белошвейки.
   - Две, - ответил Жюльен, смущенный тем, что такой важный сановник спрашивает о подобных мелочах.
   - Отлично, - сказал маркиз с серьезным видом отрывистым, повелительным тоном, поразившим Жюльена. - Отлично! Возьмите еще двадцать две. Вот ваше жалованье за первую четверть года.
   Спускаясь по лестнице, маркиз подозвал слугу.
   - Арсен, - сказал он ему, - вы будете прислуживать господину Сорелю.
   Через несколько минут Жюльен очутился один в великолепнейшей библиотеке; это была восхитительная минута. Чтобы никто не заметил его волнения, он спрятался в темный уголок и оттуда с восторгом смотрел на блестящие корешки книг. "И все это я смогу читать, - думал он. - Как же может мне здесь не понравиться? Господин де Реналь счел бы себя навеки опозоренным, если бы сделал сотую часть того, что маркиз де Ла Моль сделал для меня".
   "Однако примемся за переписку".
   Покончив с нею, Жюльен осмелился подойти к книгам; он чуть не сошел с ума от радости, когда открыл томик Вольтера и побежал раскрыть дверь, чтобы не быть застигнутым врасплох. Потом он доставил себе удовольствие открыть каждый из восьмидесяти томов, роскошные переплеты которых были настоящим шедевром лучшего лондонского переплетчика. Это было уже слишком, - Жюльен и так пребывал в полном восторге.
   Час спустя вошел маркиз, посмотрел переписанное и с удивлением заметил, что Жюльен пишет э_т_о с двумя "т", - э_т_т_о. Уж не сказка ли все то, что аббат рассказал мне о его учености! И совершенно обескураженный, маркиз кротко спросил его:
   - Вы нетверды в орфографии?
   - Да, - ответил Жюльен, ничуть не думая о том, как вредит себе этим признанием; его так умилила доброта маркиза, - он вспомнил высокомерный тон господина де Реналя.
   "Только потеря времени - вся эта затея с франшконтейнским аббатиком, - подумал маркиз, - но мне так нужен надежный человек!"
   - Э_т_о пишется с одним только "т", - сказал он Жюльену. - Когда вы окончите переписку, то посмотрите в словаре все слова, в орфографии которых вы не совсем уверены.
   В шесть часов маркиз прислал за Жюльеном и с видимым неудовольствием посмотрел на его сапоги.
   - Я сам виноват, не предупредив вас, что всегда в половине шестого вам следует переодеваться.
   Жюльен смотрел на него, не понимая.
   - Я хочу сказать, что следует надевать чулки. Арсен будет вам напоминать об этом, а сегодня я извинюсь за вас.
   С этими словами господин де Ла Моль пропустил Жюльена в сверкающий позолотой салон. Господин де Реналь в подобных случаях всегда ускорял шаг, чтобы самому пройти первому в дверь. Этой суетности своего бывшего патрона Жюльен был обязан тем, что наступил маркизу на ногу, и очень больно, так как тот страдал подагрой. "О, да он еще и дурак, кроме того",- подумал про себя маркиз. Он представил его даме высокого роста и внушительной наружности. Это была маркиза. Жюльен нашел, что своим несколько вызывающим видом она напоминала госпожу де Можирон, супругу верьерского супрефекта. Несколько смущенный великолепием салона, он не расслышал, что говорил господин де Ла Моль. Маркиза едва удостоила его взглядом. Здесь было несколько мужчин, между которыми Жюльен, к своей несказанной радости, узнал молодого агдского епископа, милостиво беседовавшего с ним на церемонии в Бре-ле-О несколько месяцев назад. Молодой прелат был, конечно, испуган теми нежными взорами, которые устремлял на него конфузившийся Жюльен, и не подумал узнать этого провинциала.
   Жюльену показалось, что все гости, собравшиеся в этом салоне, были как-то грустны и скованны; в Париже говорят тихо и не преувеличивают значения мелочей.
   Около половины седьмого вошел красивый молодой человек с усиками, очень бледный и очень стройный; у него была непропорционально маленькая голова.
   - Всегда вы заставляете ждать себя, - сказала маркиза, когда он целовал ей руку.
   Жюльен понял, что это был граф де Ла Моль, и был очарован им с первого взгляда.
   "Возможно ли, - подумал он, - что это тот самый человек, оскорбительные насмешки которого выгонят меня из этого дома?"
   Разглядывая внимательно графа Норбера, Жюльен заметил, что он в сапогах со шпорами. "А я, очевидно, как низший, должен быть в башмаках". Сели за стол. Жюльен слышал, как маркиза сделала кому-то замечание, повысив голос. Почти в ту же минуту он увидел молодую, чрезвычайно белокурую, хорошо сложенную девушку, которая села напротив него. Ему, однако, она совсем не понравилась; внимательно посмотрев на нее, он подумал, что никогда не видел таких прекрасных глаз, но они свидетельствовали о большой холодности души. Немного спустя Жюльен нашел в них выражение скуки, но вместе с тем осознание необходимости внушать другим почтение. "У госпожи де Реналь были тоже прекрасные глаза, - думал он, - ей часто делали на этот счет комплименты, но они были совсем не похожи на эти". Жюльен не имел достаточно опытности, чтобы различить, что глаза мадемуазель Матильды - он услышал, что ее называли этим именем, - порою вспыхивали насмешливым огоньком, тогда как глаза госпожи де Реналь, оживлявшиеся при рассказе о какой-нибудь несправедливости, пылали огнем страсти или великодушного негодования.
   К концу обеда Жюльен нашел, как определить красоту глаз мадемуазель де Ла Моль. "Они мерцают", - подумал он. Впрочем, она была поразительно похожа на свою мать, которая ему все больше не нравилась, и он скоро перестал на нее смотреть. Зато граф Норбер казался ему обворожительным во всех отношениях. Жюльен был до такой степени очарован им, что ему даже в голову не пришло завидовать ему или ненавидеть его за то, что он был богаче и знатнее.
   Жюльен нашел, что маркиз имел скучающий вид. За вторым блюдом он сказал сыну:
   - Норбер, прошу тебя любить и жаловать господина Жюльена Сореля, которого я взял в свой штаб и которого надеюсь сделать человеком, если э_т_т_о возможно.
   Это мой секретарь, - шепнул маркиз своему соседу, - а пишет он "это" через два "т".
   Все взглянули на Жюльена, который поклонился, адресуя поклон скорее Норберу, но в целом все остались им довольны.
   Вероятно, маркиз говорил уже о полученном Жюльеном образовании, потому что один из гостей заговорил с ним о Горации. "Ведь как раз в разговоре о Горации я имел успех у безансонского епископа, - подумал Жюльен. - Очевидно, они знают только этого автора". С этой минуты он овладел собою, это было для него легко, потому что он решил, что мадемуазель де Ла Моль никогда ему не понравится. После семинарии Жюльен презирал мужчин и редко робел перед ними. Он был бы совершенно хладнокровен, если бы столовая была обставлена с меньшим великолепием. Особенно смущали его два зеркала, восемь футов высоты каждое, в которые он иногда посматривал на своего собеседника, говорившего о Горации. Обороты речи его не были слишком длинны для провинциала. У него были прекрасные глаза, в которых светилась робость, то трепещущая, то ликующая при удачном ответе. Его нашли приятным. Этот маленький экзамен придал интерес торжественному обеду. Маркиз знаками поощрял собеседника Жюльена подзадорить последнего. "Возможно ли, чтобы он что-нибудь знал?" - думал он.
   Жюльен настолько освободился от своей застенчивости, что показал в разговоре если не ум - вещь невозможная для того, кто не знаком с языком, на котором говорят в Париже, - то мысли вполне самостоятельные, хотя выражал он их без достаточного умения и не всегда кстати; кроме того, видно было, что он в совершенстве знал латинский язык.
   Противник Жюльена был членом Академии надписей, знавший латынь случайно; он нашел в Жюльене прекрасного знатока литературы и не только перестал бояться его смутить, но даже старался сбить его. В пылу спора Жюльен забыл наконец о великолепном убранстве столовой и начал высказывать о латинских поэтах мысли, которых его противнику не приходилось нигде читать. Как человек учтивый, он воздал за это должное юному секретарю. К счастью, завязался спор относительно того, был ли Гораций беден или богат; был ли он человек приятный, сластолюбивый и беззаботный, сочинявший стихи для забавы, как Шапель, друг Мольера и Лафонтена, или же придворный бедняк-поэт, повсюду следовавший за двором и сочинявший оды на день рождения короля, как Саути, обличитель лорда Байрона. Заговорили о состоянии общества при Августе и Георге IV: как в ту, так и в другую эпоху аристократия была всемогуща; но в Риме власть у нее вырвал Меценат, бывший простым воином, тогда как в Англии она низвела Георга IV почти до положения венецианского дожа. Этот спор, казалось, вывел маркиза из того состояния оцепенения и скуки, в котором он пребывал в начале обеда.
   Жюльен слышал в первый раз новейшие имена, как Саути, лорд Байрон, Георг IV, и ничего не понимал в них. Но ни от кого не ускользнуло, что на его стороне было неоспоримое превосходство всякий раз, как только речь заходила о событиях, происходивших в Риме, и знание которых можно было почерпнуть из произведений Горация, Марциала, Тацита и других. Жюльен бесцеремонно воспользовался некоторыми мыслями, слышанными им от безансонского епископа во время их знаменитого спора, и на их долю выпал немалый успех.
   Когда все достаточно наговорились о поэзии, маркиза, считавшая своим долгом восхищаться всем, что забавляло ее мужа, соблаговолила бросить взгляд на Жюльена.
   - Под неловкими манерами этого молодого аббата скрывается, пожалуй, человек образованный, - сказал маркизе академик, сидевший рядом с нею.
   Часть этой фразы долетела до Жюльена.
   Хозяйка дома имела обыкновение пользоваться уже готовыми мнениями; она усвоила себе сказанное ей насчет Жюльена и осталась очень довольна тем, что пригласила академика обедать. "Он по крайней мере развлек маркиза", - подумала она.
  

III

Первые шаги

Cette immense vallée remplie de lumières éclatantes et de tant de milliers d'hommes éblouit ma vue. Pas un ne me connaît, tous me sont supérieurs. Ma tête se perd.

Poemi dell'av. Reina1

1 Эта необозримая равнина, вся залитая сверкающими огнями, и несметные толпы народа ослепляют мой взор. Ни одна душа не знает меня, все глядят на меня сверху вниз. Я теряю способность соображать.

Рейна.

   На другой день, очень рано утром, Жюльен переписывал в библиотеке письма, когда мадемуазель Матильда вошла туда через маленькую дверь, отлично скрытую корешками книг. Между тем как Жюльен восхищался такой изобретательностью, мадемуазель Матильда, казалось, была очень удивлена и раздосадована, найдя его тут; она была в папильотках, и Жюльен нашел, что у нее жестокий, надменный и почти мужеподобный вид. Дело в том, что она потихоньку таскала книги из библиотеки отца; сегодня же визит ее не удался из-за присутствия Жюльена, и это тем более было ей досадно, что она пришла за вторым томом "Вавилонской Принцессы" Вольтера, книгой, которая достойным образом дополняла высокомонархическое и религиозное воспитание, полученное ею в монастыре Sacré-Coeur. В девятнадцать лет эта бедная девушка уже не могла заинтересоваться романом, если он не был пикантно-остроумным.
   Около трех часов в библиотеку явился граф Норбер; он пришел просмотреть газету, чтобы вечером быть в состоянии говорить о политике, и был очень рад увидеть там Жюльена, о существовании которого совсем позабыл. Он был с ним чрезвычайно любезен и предложил ехать кататься верхом.
   - Отец отпускает нас до обеда.
   Жюльен понял это н_а_с и нашел его очаровательным.
   - Боже мой, граф, - воскликнул Жюльен, - если бы дело шло о том, чтобы срубить восьмидесятифутовое дерево, ободрать его и распилить на доски, то смею думать, что я бы отлично с этим справился; но ездить верхом мне пришлось только шесть раз за всю жизнь.
   - Ну что ж, так это будет седьмой, - сказал Норбер.
   В глубине души Жюльен вспоминал въезд короля *** в Верьер и воображал, что ездит верхом превосходно. Но, возвращаясь из Булонского леса, на самой середине улицы дю Бак, желая разойтись со встречным кабриолетом, он упал и весь выпачкался в грязи. Хорошо еще, что у него было две пары платья. За обедом маркиз, желая заговорить с ним, спросил, хорошо ли прошла прогулка верхом, на что Норбер поспешно ответил в общих выражениях.
   - Граф очень добр ко мне, - возразил Жюльен, - и я глубоко ценю его доброту и благодарен ему за нее. Он приказал подать мне самую смирную и самую красивую лошадь; но все-таки он ведь не мог привязать меня к ней, а без этой предосторожности я свалился как раз на середине этой длинной улицы близ моста.
   Мадемуазель Матильда напрасно старалась скрыть смех; его спросили о подробностях падения. Жюльен рассказал с большой искренностью; он был очень мил, сам того не подозревая.
   - Этот маленький священник мне нравится, - сказа маркиз академику, - настоящий провинциал-простак; даже рассказывает о своей беде при д_а_м_а_х.
   Слушатели Жюльена отнеслись так непринужденно к его несчастью, что в конце обеда, когда общий разговор принял другое направление, мадемуазель Матильда спросила брата о подробностях злополучного происшествия. За одним вопросом последовал другой; хотя они и не были обращены к Жюльену, но, встретив несколько раз ее взгляд, он осмелился сам отвечать ей, и в конце конце все трое стали хохотать так, как могут хохотать только трое молодых крестьян где-нибудь в чаще леса.
   На другой день Жюльен прослушал две лекции по богословию, а потом, вернувшись, переписал штук двадцать писем. Он нашел в библиотеке какого-то молодого человека, очень изысканно одетого, но с дурными манерами и выражением зависти в лице.
   Вошел маркиз.
   - Что вы здесь делаете, Танбо? - спросил он пришельца строгим тоном.
   - Я полагал... - начал было молодой человек, подобострастно улыбаясь.
   - Нет, сударь, вы н_е п_о_л_а_г_а_л_и. Вы сделали попытку, но неудачно.
   Молодой Танбо вскочил взбешенный и исчез. Он был племянник академика, друга госпожи де Ла Моль и готовился к литературной карьере. Академик добился от маркиза обещания сделать его своим секретарем. Танбо работал в отдаленной комнате, но, узнав о преимуществе, которым пользовался Жюльен, работая в библиотеке, захотел разделить его с ним и утром перенес туда же свои бумаги.
   В четыре часа Жюльен после некоторого колебания решился явиться к графу Норберу. Тот собирался ехать верхом и пришел в замешательство, как человек в высшей степени учтивый.
   - Надеюсь, - сказал он Жюльену, - что вы в скором времени побываете в манеже и что через несколько недель я с величайшим удовольствием буду кататься с вами.
   - Я хотел иметь честь поблагодарить вас за оказанное мне внимание; поверьте, граф, - прибавил Жюльен с серьезным видом, - что я чувствую, как я вам обязан. Если ваша лошадь не ушиблась, благодаря моей вчерашней неловкости, и если она свободна, я хотел бы сегодня покататься на ней.
   - Ну что ж, делайте это на свой страх, дорогой Сорель! Считайте, что я сделал вам все требуемые благоразумием возражения. Дело в том, что уже четыре часа, и нам нельзя терять времени.
   - Что надо делать, чтобы не упасть? - спросил Жюльен у графа, когда они сели.
   - Очень многое, - ответил Норбер, покатываясь со смеху. - Например, надо откидывать корпус назад.
   Жюльен поехал крупной рысью. Они были на площади Людовика XVI.
   - О юный смельчак, - сказал Норбер, - здесь слишком много экипажей, и правят ими бесшабашные люди! Если только вы упадете, их экипажи проедут по вашему телу, потому что они не рискнут разорвать своей лошади рот удилами, останавливая ее на скаку.
   Раз двадцать Норбер видел, что Жюльен готов был упасть; но все-таки прогулка закончилась без происшествий. По возвращении домой юный граф сказал сестре:
   - Позвольте вам представить лихого наездника.
   За обедом, разговаривая с отцом через весь стол, он отдал справедливость отваге Жюльена; вот все, что можно похвалить в его манере ездить. Утром молодой граф слышал, как конюхи, чистившие на дворе лошадей, оскорбительно издевались над Жюльеном за его падение.
   Несмотря на все любезности, Жюльен в скором времени почувствовал себя глубоко одиноким в этой семье. Все их обычаи казались ему странными, и он постоянно делал промахи, доставлявшие большую радость лакеям.
   Аббат Пирар уехал в свой приход. "Если Жюльен подобен слабому тростнику, пусть он погибнет, - думал он, - если же это человек мужественный, пусть пробивается сам".
  

IV

Особняк де Ла Моля

Que fait-il ici? s'y plairait-il? penserait-il y plaire?

Ronsard1

1 Что он здесь делает? Нравится ему здесь? Или он льстит себе надеждой понравиться?

Ронсар.

   Странным все казалось Жюльену в благородном салоне особняка де Ла Моля, но и сам Жюльен, бледный и облаченный в черное, казался не менее странным тем, кто удостаивал его замечать. Госпожа де Ла Моль предложила мужу отсылать Жюльена по поручениям в те дни, когда у них должны были обедать некоторые лица.
   - Мне хочется довести опыт до конца, - ответил маркиз. - Аббат Пирар утверждает, что мы не вправе хлестать самолюбие тех, кого мы приближаем к себе. М_о_ж_н_о в_е_д_ь о_п_и_р_а_т_ь_с_я т_о_л_ь_к_о н_а т_о, ч_т_о п_р_о_т_и_в_о_с_т_о_и_т. Этот же неуместен только своей неизвестностью, но ведь он все равно что глухонемой.
   "Чтобы лучше разобраться в этих людях, - сказал себе Жюльен, - надо записывать их имена и несколько слов о каждом, кого только я буду встречать в этом доме".
   Прежде всего он записал пять или шесть друзей дома, которые ухаживали за ним на всякий случай, хотя и были уверены, что только каприз маркиза выдвигает Жюльена. Это были бедняки, более или менее угодливые, однако, к чести этих людей, постоянно встречающихся в аристократических гостиных, надо сказать, что они не были одинаково угодливы ко всем. Иной из них допускал по отношению к себе дурное обращение со стороны маркиза, но бывал крайне возмущен резким словом, сказанным по его адресу госпожой де Ла Моль.
   В основе характера хозяев этого дома таилось слишком много гордости и скуки; постоянно унижая этих людей, они не могли рассчитывать на их искреннее расположение. Впрочем, они всегда были отменно вежливы, за исключением дождливых дней и минут жестокой скуки, наступавших сравнительно редко.
   Если бы эти пять-шесть фаворитов, проявлявшие к Жюльену такое отеческое дружелюбие, перестали бывать в особняке де Ла Моля, маркиза была бы обречена на долгие минуты одиночества; между тем в глазах женщин этого круга одиночество ужасно: это - символ н_е_м_и_л_о_с_т_и.
   В этом отношении маркиз был безупречен; он постоянно старался, чтобы ее салон не пустовал, но избегал приглашать пэров, находя их недостаточно знатными, чтобы бывать на правах друзей, и в то же время недостаточно интересными, чтобы быть допущенными на положении низших.
   Только значительно позже Жюльен постиг все эти тайны. Разговор о высшей политике, являющейся постоянной темой среди буржуазии, допускается в дома высших классов только в минуты важных событий.
   В этот скучающий век так была сильна потребность удовольствий, что в дни обедов, как только маркиз покидал гостиную, все тотчас разбегались. В разговоре допускались все темы, кроме насмешек над Богом, над духовенством, королем, высшими сановниками, над артистами, которым покровительствует двор, над всем тем, что было принято; точно так же нельзя было хвалить Беранже, оппозиционные журналы, Вольтера, Руссо и вообще все, что дышало свободно, но больше всего преследовались разговоры о политике.
   В борьбе против этого непреложного закона был бессильны и стотысячный доход, и синяя орденская лента. Каждая живая мысль здесь казалась дерзостью. Несмотря на хороший тон, на отменную вежливость желание быть приятным, скука читалась на всех лицах. Приходившие с визитами молодые люди, боясь разговора о таких вещах, которые давали возможность заподозрить мысль или обнаружить запрещенное чтение, замолкали, произнеся несколько довольно изящных фраз о Россини или о погоде.
   Жюльен заметил, что оживленный разговор обыкновенно поддерживался двумя виконтами и пятью баронами, которых маркиз де Ла Моль знавал еще во время эмиграции. Эти господа обладали рентой в шесть-восемь тысяч ливров; четверо из них отстаивали Quotidienne, a трое - Gazette de France. Один из них ежедневно приносил несколько свежих анекдотов из дворца. Жюльен заметил у него пять орденов, остальные все вместе имели только три.
   Зато в передней было десять ливрейных лакеев, которые в течение всего вечера угощали мороженым и чаем, а около полуночи подавали ужин с шампанским.
   Это обстоятельство заставляло иногда Жюльена оставаться до конца; впрочем, он почти не понимал, как можно было серьезно относиться к обычным беседам в этом раззолоченном салоне. Порою он всматривался в собеседников, желая понять, не смеются ли они над собой и над тем, что говорят. "Мой господин де Местр, которого я знаю как свои пять пальцев, - думал он, - говорит во сто раз лучше, да и то он бывает скучен".
   Не один Жюльен замечал эту умственную духоту. Одни из гостей утешались мороженым, другие находили удовольствие повторять весь вечер: я только что из особняка де Ла Моля, где я слышал, что Россия и т.д.
   От одного из друзей дома Жюльен узнал, что полгода назад госпожа де Ла Моль вознаградила одного приверженца за двадцатилетнюю верность, сделав префектом бедного барона Ле-Бургиньона, который со времен Реставрации был супрефектом.
   Это великое событие поощрило усердие всех этих господ; прежде они сердились из-за всякого пустяка, теперь же ничто не раздражало их. Правда, им редко выказывали явное неуважение, но несколько кратких фраз маркиза и его супруги, которые пришлось Жюльену услышать за столом, были беспощадны по отношению к сидевшим с ними рядом. Эти знатные особы не скрывали своего искреннего презрения ко всем тем, чьи предки н_е е_з_д_и_л_и в к_а_р_е_т_а_х к_о_р_о_л_я. Жюльен заметил, что одно только упоминание о крестовых походах придавало их лицам выражение глубокой серьезности, смешанной с уважением. Обычно же их уважение таило в себе оттенок снисходительности.
   Посреди всего этого великолепия и скуки Жюльен интересовался только господином де Ла Молем; с удовольствием услышал от него подтверждение о его будто бы непричастности к повышению бедного Ле-Бургиньона. Ясно, что это было любезностью по отношению к маркизе; Жюльен знал существо дела от аббата Пирара.
   Однажды утром аббат работал вместе с Жюльеном в библиотеке маркиза над нескончаемой тяжбой его с господином Фрилером.
   - Как вы думаете, - неожиданно спросил Жюльен, - входит ли в мои обязанности ежедневный обед с маркизой или же эта особая благосклонность, которую мне оказывают?
   - Это высокая честь! - вскричал возмущенный аббат. - Господин N., академик, усердно добивался этой чести в течение пятнадцати лет и все же ему не удалось получить приглашения для своего племянника господина Танбо.
   - Однако для меня это самая тяжелая сторона моей службы. Я меньше скучал в семинарии. Иной раз я вижу, как зевает госпожа де Ла Моль, а она уж должна бы привыкнуть к любезности друзей этого дома. Я боюсь, как бы не заснуть там. Будьте добры, попросите для меня позволения ходить обедать за сорок су куда нибудь в простой трактир.
   Аббат, вышедший из низов, высоко ценил честь обеда со знатным вельможей. В то время как он старался внушить это чувство Жюльену, легкий шум заставил и повернуть головы. Жюльен, увидав слушавшую их ма демуазель де Ла Моль, покраснел. Она вошла за какой то книгой, все слышала и прониклась некоторым уважением к Жюльену. "Этот не рожден, чтобы ползать на коленях, как старый аббат, - подумала она. - Но, боже как он безобразен".
   За обедом Жюльен не смел поднять глаз на мадемуазель де Ла Моль, она же благосклонно обратилась нему сама. В этот день ждали много гостей, и он получил ее приглашение остаться на вечер. Молодые парижанки недолюбливают людей преклонного возраста, особенно если те небрежно одеты. Жюльен, не проявляя особой прозорливости, мог заметить и ранее, что оставшиеся в гостиной товарищи Ле-Бургиньона удостаивались чести служить предметом постоянных насмешек мадемуазель де Ла Моль. В этот вечер, умышленно или случайно, она была просто жестока с этими скучающими господами.
   Мадемуазель де Ла Моль была центром небольшого кружка, почти каждый вечер собиравшегося вокруг громадного кресла маркизы. Там находились: маркиз де Круазнуа, граф де Кейлюс, виконт де Люз и два-три молодых офицера, друзья Норбера или его сестры. Все они усаживались на большом голубом диване. Жюльен молчаливо занимал место на низеньком соломенном кресле у конца дивана, противоположного тому, где располагалась блестящая Матильда. Этому скромному месту завидовали все молодые люди, однако Норбер деликатно удерживал на нем молодого секретаря отца, беседуя с ним и называя его по имени несколько раз за вечер. Мадемуазель де Ла Моль спросила его, какова высота горы, на которой построена безансонская крепость, - выше ли она или ниже горы Монмартр, но Жюльен не сумел на это ответить. Часто он от всей души смеялся тому, что говорилось в этом маленьком кружке, но придумать что-нибудь подобное чувствовал себя неспособным. Они говорили как бы на другом языке, который он понимал, но объясняться на нем сам не мог.
   В этот вечер друзья Матильды встречали особо язвительно всех входивших в большую гостиную. Друзья дома были лучше знакомы и пользовались при этом особым предпочтением. Полный внимания, Жюльен с интересом вникал в смысл и форму насмешек.
   - А вот и господин Декули, - сказала Матильда, - но на нем нет больше парика; не хочет ли он получить префектуру за свою гениальность? Он выставляет напоказ свою лысую голову, начиненную, по его уверению, высокими мыслями.
   - Этот человек знает весь свет, - сказал маркиз де Круазнуа. - Он бывает и у моего дяди кардинала. У него особая способность распускать клевету в течение многих лет о каждом из своих друзей, а их у него две или три сотни. Но он умеет поддерживать дружбу, на это у него талант. Зимой можно его встретить уже в семь часов утра у подъезда кого-нибудь из приятелей. Временами он ссорится и тогда по поводу ссоры пишет семь или восемь писем; затем наступает примирение - и он шлет столько же посланий с изъявлением дружбы. Но всего более ему удаются искренние излияния чистосердечных чувств человека с открытой душой. К этому маневру он прибегает в то время, когда нуждается в какой-нибудь услуге. Один из старших викариев моего дяди бесподобно рассказывает жизнь господина Декули после Реставрации. Я приведу его к вам.
   - О! я не верю этим рассказам: это - соперничество между мелкими людишками, занимающимися одним делом, - сказал граф де Кейлюс.
   - Господин Декули оставил свое имя в истории, - возразил маркиз. - Он участвовал в Реставрации, вместе с аббатом де Прадтом и с господами Талейраном и Поццо ди Борго.
   - Этот человек ворочал миллионами, - сказал Норбер, - и я не понимаю, как может он приходить сюда и выслушивать насмешки отца, подчас невыносимые. На днях он крикнул во всеуслышание: "Сколько раз вы предавали своих друзей, мой милый Декули?"
   - А разве правда, что он их предавал? - спросила мадемуазель де Ла Моль. - Впрочем, кто не предает?!
   - Как! - сказал граф де Кейлюс Норберу.- Вы принимаете у себя господина Сенклёра, этого известного либерала? И на кой черт он сюда является? Надо будет к нему подойти и заговорить, заставить его высказаться. Говорят, что он так умен...
   - Как только твоя мать его принимает? - сказал Круазнуа. - Его идеи так сумасбродны, так смелы, так независимы...
   - Смотрите, - сказала мадемуазель де Ла Моль, - как этот независимый человек чуть не до земли кланяется господину Декули и жмет его руку. Я чуть не подумала, что он поднесет ее сейчас к губам.
   - Надо полагать, что господин Декули стоит ближе к властям, чем мы думаем, - возразил господин де Круазнуа.
   - Сенклер приходит сюда в расчете попасть в академию, - сказал Норбер. - Смотрите, Круазнуа, как он кланяется барону Л.
   - Лучше бы он просто стал на колени, - заметил господин де Люз.
   - Мой милый Сорель, - сказал Норбер, - вы умны и, хотя недавно покинули ваши горы, старайтесь никогда не кланяться так, как это делает сей великий поэт, хотя бы даже самому Богу Отцу.
   - А вот и человек с самым светлым умом - барон Батон, - сказала мадемуазель де Ла Моль, слегка подражая голосу лакея, только что доложившего о нем.
   - Мне кажется, что даже слуги смеются над ним. Какова фамилия - барон Батон! - сказал господин де Кейлюс.
   - "Что значит имя? - сказал он нам однажды,- заметила Матильда. - Представьте себе, что вам докладывают в первый раз о герцоге Бульонском. Просто общество еще не привыкло к моему имени".
   Жюльен покинул свое место у дивана. Не понимая всей прелести легкой и тонкой насмешки, он считал, что смеяться шутке можно только, когда она остроумна. В болтовне этих молодых людей он видел лишь хулу на всех и вся, и это ему не нравилось. Его провинциальная, похожая на английскую чопорность готова была приписать это зависти, в чем, конечно, он сильно ошибался.
   "Я видел, - говорил он себе, - три черновика одного письма в двадцать строк, которое граф Норбер готовил для своего полковника; да, он был бы счастлив, если бы за всю жизнь мог сочинить хоть одну страницу, какие пишет господин Сенклер".
   Не привлекая к себе внимания, в силу своей незначительности, Жюльен переходил от одной группы к другой; он издали следил за бароном Батоном, желая его послушать. Этот человек, известный своим умом, казался озабоченным и оправился лишь, подыскав три или четыре остроумные фразы. Жюльену показалось, что такого рода ум нуждается в просторе.
   Барон не умел говорить парадоксов; чтобы блеснуть, ему нужно было не менее четырех многословных фраз.
   - Э_т_о_т ч_е_л_о_в_е_к р_а_с_с_у_ж_д_а_е_т, а н_е р_а_з_г_о_в_а_р_и_в_а_е_т, - сказал кто-то позади Жюльена.
   Он обернулся и покраснел от удовольствия, услыхав, как назвали имя графа Шальве; это был самый остроумный человек того времени. Жюльен часто находил это имя в "Мемориале Святой Елены" и в отрывках истории, продиктованных Наполеоном. Граф Шальве выражался кратко, его остроты были блестящи, правдивы, жизненны и глубокомысленны. Всякая беседа, которую он начинал, тотчас вызывала интерес, он оживлял ее; слушать его было приятно. Впрочем, в политике он был крайне циничен.
   - Я человек независимый, - говорил он, очевидно насмехаясь, господину, украшенному тремя звездами. - Почему непременно хотят, чтобы я сегодня был того же мнения, что и шесть недель назад? В таком случае мое мнение сделалось бы моим тираном.
   Окружавшие его четверо солидных молодых людей поморщились; эти господа не любили шуточного тона. Граф увидел, что зашел слишком далеко. На свое счастье, он заметил честного господина Баллана - Тартюфа честности. Граф заговорил с ним; их окружили, поняв что бедный Баллан будет сейчас уничтожен. После первых шагов в свете, о которых трудно рассказать, господин Баллан, несмотря на свое ужасное безобразие, прибегнув к уловкам морали и ханжества, женился на богатой особе, которая вскоре умерла; и он женился опять на богатой, которая никогда не появлялась в обществе. Смиренно пользовался он рентой в шестьдесят тысяч ливров и обзавелся льстецами. Граф Шальве говорил обо всем этом ему без пощады. Вскоре около них образовался кружок в тридцать человек. Все смеялись, даже и солидные молодые люди - надежда века.
   "Зачем он появляется в этом доме, где, очевидно служит посмешищем",- думал Жюльен. Он направился к аббату Пирару, чтобы расспросить его.
   Между тем господин Баллан откланялся.
   - Отлично, - сказал Норбер. - Один из шпионов отца уехал, остался только хромой Напье.
   "Не это ли ответ? - подумал Жюльен

Категория: Книги | Добавил: Anul_Karapetyan (27.11.2012)
Просмотров: 639 | Комментарии: 1 | Рейтинг: 0.0/0
Всего комментариев: 0
Имя *:
Email *:
Код *:
Форма входа