Главная » Книги

Стендаль - Красное и черное, Страница 6

Стендаль - Красное и черное


1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24

ле, как вы видите, кровоточащей по сей день ране святого Климента, но торжествуют на небе. Не правда ли, юные христианки, вы никогда не забудете этого дня, вы будете ненавидеть нечестие? Всегда останетесь верными Господу столь великому, столь грозному, но и столь милостивому?
   С этими словами епископ величественно поднялся.
   - Обещаете вы мне это? - сказал он, подымая руку вдохновенным жестом.
   - Обещаем, - отвечали молодые девушки, заливаясь слезами.
   - Принимаю ваш обет во имя грозного Бога! - закончил епископ громовым голосом. Церемония окончилась.
   Сам король плакал. Только спустя много времени Жюльен настолько оправился от волнения, чтобы спросить, где находились кости святого, присланные из Рима Филиппу Доброму, герцогу Бургундскому. Ему сказали, что они были спрятаны в восхитительной восковой статуе.
   Его Величество соизволил разрешить девушкам, сопровождавшим его в часовню, носить красную ленту с вышитыми словами: "Ненависть к нечестию, вечное обожание".
   Господин де Ла Моль велел раздать крестьянам десять тысяч бутылок вина. Вечером в Верьере либералы сумели устроить иллюминацию во сто раз лучше, чем роялисты. До отъезда король сделал визит господину де Муаро.
  

XIX

Думы вызывают страдания

Le grotesque des èvénements de tous les jours vous cache le vrai malheur des passions.

Barnave1

1 Необыденное в рутине повседневных событий заслоняет подлинное несчастье страстей. Барнав.

   Приводя в порядок комнату, которую занимал господин де Ла Моль, Жюльен нашел лист толстой бумаги, сложенной вчетверо. Внизу первой страницы он прочитал:
   "Его Превосходительству, маркизу де Ла Молю, пэру Франции, кавалеру королевских орденов и т.д. и т.д."
   Это было прошение, написанное грубым почерком кухарки:
   "Господин маркиз!
   Всю мою жизнь я был религиозен. Был в Лионе под обстрелом во время осады в проклятом 93 году. Я причащаюсь, каждое воскресенье бываю у обедни в приходской церкви. Никогда не пропускал Пасхальной службы, даже в гнусном 93 году. Кухарка,- до революции у меня были слуги,- кухарка моя блюдет посты по пятницам. Я пользуюсь в Верьере общим уважением, смею думать заслуженным. В процессиях я иду под балдахином, рядом с господином кюре и господином мэром. В исключительных случаях я несу большую свечу, купленную на собственный счет. Все отзывы обо мне находятся в Париже в министерстве финансов. Я прошу у господина маркиза лотерейную контору в Верьере, которая вскоре останется так или иначе без начальника, ибо он очень болен, к тому же подает голос на выборах не как следует и пр.

Де Шолэн".

  
   На полях этого прошения была приписка де Муаро, начинавшаяся следующими словами:
   "Я имел честь говорить в_ч_е_р_а_с_ь о верноподданном, обращающемся с этою просьбою и так далее".
   "Итак, даже болван де Шолэн указывает мне путь, которым надо следовать", - сказал себе Жюльен.
   Неделю спустя после посещения королем Верьера распространились бесчисленные сплетни, глупейшие рассказы, комичные споры и т. п., предметом которых являлись по очереди король, епископ Агды, маркиз де Ла Моль, десять тысяч бутылок вина, бедняга Муаро, упавший с лошади и не выходивший из дому после этого целый месяц в ожидании ордена, все еще говорили о чрезвычайном неприличии неожиданного назначения в почетную охрану Жюльена Сореля, сына плотника. На этот счет надо было послушать рассуждения богатых мануфактурщиков, которые с утра до вечера надрывались в кафе, проповедуя равенство. Эта надменная дама, госпожа де Реналь, придумала такую гнусность. Причина? Прекрасные глаза и румяные щеки юного аббата Сореля.
   Вскоре после возвращения в Вержи Станислав-Ксавье, младший из детей, заболел; внезапно госпожа де Реналь предалась страшному раскаянию. В первый раз она стала упрекать себя за свою любовь с некоторою последовательностью; она словно чудом прозрела, поняла, в какое громадное заблуждение позволила себя вовлечь; несмотря на свою искреннюю религиозность, до сих пор она не думала о громадности своего преступления перед Богом.
   Когда-то в монастыре она страстно любила Бога; теперь она так же страстно боялась его. Сомнения, раздиравшие ее душу, были тем ужаснее, что в страхе ее отсутствовала всякая рассудительность. Жюльен заметил, что малейшее рассуждение раздражало ее, нисколько не успокаивая; она видела в этом внушение сатаны, но так как Жюльен сам очень любил маленького Станислава, то она выслушивала его, раз дело шло о болезни; а она приняла вскоре опасный оборот. Тогда постоянные угрызения совести лишили госпожу де Реналь сна; она впала в какое-то мрачное оцепенение; и если бы заговорила, то только для того, чтобы признаться Богу и людям в своем преступлении.
   - Заклинаю вас, - говорил ей Жюльен, лишь только они оставались одни, - не говорите ни с кем; пусть я буду единственным посвященным в ваши страдания. Если вы меня любите, не говорите ничего; ваши слова не вылечат нашего Станислава.
   Но его уговоры не оказывали никакого действия; он не знал, что госпожа де Реналь вбила себе в голову, что, для того чтобы умилостивить ревнивого Господа, надо возненавидеть Жюльена или принять смерть сына. И она чувствовала себя такой несчастной, сознавая, что не в состоянии возненавидеть своего возлюбленного.
   - Бегите от меня, - сказала она однажды Жюльену, - ради Бога, оставьте этот дом: ваше присутствие здесь убивает моего сына. Господь карает меня, - прибавила она тихо. - Он справедлив; я преклоняюсь перед его правосудием; преступление мое ужасно, и я жила не раскаиваясь! Это был первый признак того, что я забыла о Господе - я должна быть наказана вдвойне.
   Жюльен был глубоко растроган. Он не мог видеть в этом ни лицемерия, ни преувеличения. "Она считает, что, любя меня, теряет сына, и в то же время несчастная любит меня больше, чем сына. Без сомнения, ее убивает раскаяние; какое величие чувств. Но как мог я внушить такую любовь, - я, такой бедный, так плохо воспитанный, такой невежественный, иногда такой грубый в обращении?"
   Однажды ночью ребенку стало очень плохо. Около двух часов ночи господин де Реналь зашел взглянуть на него. Ребенок, красный от жара, не узнал своего отца. Вдруг госпожа де Реналь бросилась к ногам своего мужа; Жюльен видел, что она сейчас во всем признается и погубит себя навеки.
   К счастью, этот странный жест рассердил господина де Реналя.
   - Прощай, - сказал он, выходя.
   - Нет, выслушай меня, - воскликнула жена, стоя перед ним на коленях и стараясь его удержать. - Узнай всю правду. Это я убиваю своего сына. Я дала ему жизнь, и я же ее отнимаю. Небо карает меня в глазах Бога, я виновна в убийстве. Я должна сама себя унизить и погубить; быть может, эта жертва умилостивит Господа.
   Если бы господин де Реналь был человек с воображением, он понял бы все.
   - Романтические бредни, - воскликнул он, отстраняя жену, старавшуюся обнять его колени. - Все это одни романтические бредни! Жюльен, велите позвать доктора рано утром. - И он пошел спать.
   Госпожа де Реналь упала на колени почти без чувств, судорожно отталкивая Жюльена, бросившегося ей помочь.
   Жюльен был поражен.
   "Вот что значит адюльтер! - подумал он. - Возможно ли, что эти столь лукавые священники... правы? Они так много сами грешат, что знают истинную сущность греха? Какая странность!"
   Спустя двадцать минут после ухода господина де Реналя Жюльен все еще видел, как любимая им женщина, склонившись головою к постельке ребенка, застыла неподвижно, почти лишившись чувств. "Вот женщина, столь умная, доведена до полного отчаяния только потому, что познала меня, - думал он. - Часы летят быстро... Что могу я сделать для нее? Надо решиться. Теперь дело идет уже не обо мне. Что мне до людей и до их глупых кривляний? Что могу я сделать для нее? Оставить ее? Но ведь я оставлю ее на растерзание ужасным мукам. От этого истукана-мужа больше вреда, чем пользы. Он способен грубо с ней обойтись; она может помешаться, выброситься из окна.
   Если я ее оставлю, если перестану за нею наблюдать, она признается ему во всем. И кто знает, быть может, несмотря на наследство, которое она должна ему принести, он поднимет скандал. Она может все сказать, Господи! этому... аббату Малону, который под предлогом болезни шестилетнего ребенка постоянно торчит в доме, и неспроста. В своем горе и страхе перед Богом она забывает, что он за человек; видит в нем только священника".
   - Уходи, - сказала ему вдруг госпожа де Реналь, открывая глаза.
   - Я бы тысячу раз пожертвовал жизнью, если бы знал, что это тебе поможет, - ответил Жюльен. - Никогда я еще тебя так не любил, мой дорогой ангел, или, вернее, только с этой минуты я начинаю обожать тебя так, как ты этого заслуживаешь. Что станется со мною вдали от тебя, если я буду думать, что ты несчастна из-за меня! Но не будем говорить о моих страданиях. Я уеду, да, любовь моя. Но если я тебя оставлю, если перестану наблюдать за тобою, беспрестанно находясь между тобой и твоим мужем, ты ему скажешь все и погубишь себя. Подумай, он с позором выгонит тебя из дому; весь Верьер, весь Безансон будут говорить об этом скандале. Тебя сочтут во всем виновною; ты никогда не оправишься от этого позора...
   - Этого-то я и хочу, - воскликнула она, вставая. - Я буду страдать, тем лучше.
   - Но ведь этим ужасным скандалом ты опозоришь и его!
   - Но я унижу сама себя, я брошусь в грязь; и, быть может, этим я спасу сына. Это унижение на глазах у всех, быть может, послужит публичным покаянием. Насколько я могу судить, это самая большая жертва, какую я могу принести Богу... Быть может, он удостоит принять мое унижение и сохранить мне сына! Укажи мне еще более тяжелое покаяние, я устремлюсь к нему.
   - Позволь мне наказать себя. Ведь я также виновен. Хочешь, я отправлюсь к траппистам? Суровость их жизни может умилостивить твоего Бога. О Господи! Почему я не могу взять на себя болезнь Станислава.
   - О, как ты его любишь, - сказала госпожа де Реналь, бросаясь в его объятия.
   В то же мгновение она оттолкнула его в ужасе.
   - О, мой единственный друг! - воскликнула она, снова упав на колени, - почему ты не отец Станислава! Тогда бы не было страшного греха - любить тебя больше сына.
   - Позволь мне остаться здесь и любить тебя отныне, как брат? Это единственное разумное искупление; оно может умилостивить гнев Всевышнего.
   - А я, - воскликнула она, поднимаясь, схватив голову Жюльена руками и держа ее перед своим лицом. - А я разве могу любить тебя, как брата? В моей ли власти любить тебя, как брата?
   Жюльен разразился слезами.
   - Я послушаюсь тебя, - сказал он, падая к ее ногам, - я послушаюсь тебя, что бы ты мне ни приказала. Это все, что мне остается делать. Мой разум поразила слепота; я не знаю, что мне делать. Если я тебя оставлю, ты все скажешь мужу; погубишь и себя, и его. Никогда после такого скандала его не выберут в депутаты. Если я останусь, ты будешь считать меня причиною смерти твоего сына и сама умрешь с горя. Хочешь, я попробую уехать? Если хочешь, я накажу себя за наш грех, расставшись с тобою на неделю. Я проведу эту неделю, где ты хочешь. Например, в аббатстве Бре-ле-О; но поклянись мне, что во время моего отсутствия ты ни в чем не признаешься мужу. Помни, что я не смогу вернуться, если ты признаешься.
   Она обещала, он уехал. Но через два дня был снова призван.
   - Я не могу без тебя сдержать своего обещания. Я признаюсь мужу, если ты не будешь постоянно приказывать мне взглядами молчать. Каждый час этой ужасной жизни кажется мне целым днем.
   Наконец Небо сжалилось над несчастной матерью. Понемногу Станислав стал поправляться. Но лед был сломан; она поняла всю значительность своего прегрешения и не могла вернуться к прежнему спокойствию. Оставались муки совести и их воздействие на столь искреннее сердце. Жизнь ее становилась попеременно то раем, то адом: адом, когда она не видала Жюльена, раем, когда была у его ног.
   - Я не строила никаких иллюзий, - говорила она ему даже в те моменты, когда осмеливалась всецело отдаваться любви, - я проклята, безвозвратно проклята. Ты молод, ты поддался моим чарам, Небо может тебя простить; но я осуждена. Я в этом убеждена. Мне страшно: кому бы не было страшно при виде ада? Но в глубине души я не раскаиваюсь. Я снова совершила бы этот грех, если бы пришлось его совершать. Только бы Небо не покарало меня в этой жизни и через моих детей, и я получу больше, чем заслуживаю. Но ты, по крайней мере, мой Жюльен, - восклицала она в другие моменты, - счастлив ли ты, чувствуешь ли, как я люблю тебя?
   Недоверчивость и болезненная гордость Жюльена, больше всего нуждавшегося в жертвенной любви, сдались при виде этой жертвы, столь великой, столь несомненной, столь длительной. Он стал обожать госпожу де Реналь. "Хотя она знатного рода, а я - сын работника, все же она любит меня... Я для нее - не простой лакей, исполняющий роль любовника". Расставшись с этими опасениями, Жюльен предался всем безумствам любви с ее мучительными сомнениями.
   - По крайней мере, - восклицала она, видя, что он сомневается в ее любви, - пусть я дам тебе счастье в те немногие дни, которые нам остается провести вместе! Не будем терять времени; быть может, уже завтра я больше не буду твоею. Если Небо поразит меня в моих детях, напрасно буду я стараться жить только ради тебя, закрывая глаза на то, что мое преступление - причина их гибели. Я не переживу такого удара. Если бы я и хотела, то не смогу, я сойду с ума.
   - Ах! если б я могла взять на себя твой грех, как ты великодушно предлагал мне взять на себя болезнь Станислава!
   Это огромное испытание изменило характер чувств, которые Жюльен питал к своей возлюбленной. Его любовь уже не была одним только восхищением ее красотою, гордостью обладания...
   С этих пор счастье их сделалось гораздо возвышеннее; сжигавшее их пламя усилилось. Порывы их восторгов доходили до безумия. Со стороны казалось, что они теперь гораздо счастливее. Но они утратили восхитительную ясность, безоблачное блаженство, безмятежное счастье первых дней их любви, когда единственное опасение госпожи де Реналь состояло в том, что Жюльен ее недостаточно любит... Теперь в их счастье словно было что-то преступное...
   В самые счастливые и, по-видимому, безмятежные минуты госпожа де Реналь вдруг восклицала, судорожно сжимая руку Жюльена:
   - Ах! великий Боже! я вижу ад! Что за ужасные терзания! Я их вполне заслужила. - И она обнимала его, прижималась к нему, словно плющ к стене.
   Жюльен тщетно старался успокоить эту разволновавшуюся душу. Она брала у него руку, осыпала ее поцелуями. Затем, погружаясь в мрачную задумчивость, говорила:
   - Ад, ад был бы для меня милостью; я могла бы провести на земле еще несколько дней с тобою, но муки ада в этой жизни, смерть моих детей... Впрочем, такой ценой, быть может, простится мое преступление... Ах! великий Боже! не посылай мне прощения этой ценой. Мои бедные дети не грешили пред тобою; я, одна я единственно виновна: я люблю человека, который мне не муж.
   После этого Жюльен видел, что на госпожу де Реналь нисходило видимое успокоение. Она старалась овладеть собою; старалась не отравлять жизнь любимого. Среди этих чередований любви, раскаяний и наслаждений время летело для них с быстротою молнии. Жюльен потерял привычку размышлять.
   Девица Элиза отправилась в Верьер по своему делу... Она застала господина Вально чрезвычайно настроенным против Жюльена. Она ненавидела наставника и часто о нем говорила с господином Вально.
   - Вы можете меня погубить, сударь, но я вам открою истину!.. - сказала она однажды господину Вально. - Господа все заодно в некоторых важных вещах... Бедным слугам никогда не прощают некоторых признаний...
   После этих банальных фраз, которые нетерпеливое любопытство господина Вально быстро сократило, он узнал вещи совершенно невыносимые для его самолюбия.
   Эта женщина, самая изысканная в округе, которую шесть лет он окружал таким вниманием, - к сожалению, на глазах у всех, - эта женщина, столь гордая, надменность которой столько раз заставляла его краснеть, взяла себе в любовники жалкого работника, пожалованного в наставники. В довершение великой досады господина директора дома призрения, госпожа де Реналь обожала этого любовника.
   - И, - прибавляла горничная со вздохом, - господин Жюльен нисколько не добивался этой победы, обращался с барыней со своей обычной холодностью.
   Элиза убедилась в этом только на даче, но полагала, что интрига началась значительно раньше. "Без сомнения, - прибавляла она с горечью, - это ему и помешало жениться на мне. А я, дура, ходила советоваться с госпожою де Реналь, просила ее поговорить с ним!"
   В этот же вечер господин де Реналь получил из города вместе с газетою пространное анонимное письмо, сообщавшее ему во всех подробностях все, что происходило у него дома. Жюльен видел, как он побледнел, читая письмо, написанное на голубоватой бумаге, и бросил на него злобный взгляд. Весь вечер мэр не мог прийти в себя от волнения; и тщетно Жюльен заискивал перед ним, расспрашивая его о генеалогии знатнейших бургундских семей.
  

XX

Анонимные письма

Do not give dalliance

Too amuch the rein; the strongest oaths are straw

То the fire I'the blood.

Tempest1

1 Обуздывай себя - иль клятвы эти

В пылающей крови сгорят, как порох.

Шекспир. Буря.

   Когда около полуночи расходились из гостиной, Жюльен улучил минутку и шепнул своей возлюбленной:
   - Сегодня мы не будем видеться, ваш муж нас подозревает; держу пари, что длинное письмо, которое он читал, вздыхая, - анонимное письмо.
   К счастью, Жюльен имел обыкновение запираться на ключ в своей комнате. Госпожа де Реналь решила, что опасения Жюльена были предлогом не видеться с нею. Она окончательно потеряла голову и в обычный час подошла к его двери. Жюльен, услыхав шаги в коридоре, моментально потушил лампу. Кто-то старался отворить его дверь; была ли это госпожа де Реналь или ревнивец муж?
   На другой день рано кухарка, покровительствовавшая Жюльену, принесла ему книгу, на обложке которой он прочел по-итальянски: "Guardate alla pagina 130" {Посмотрите на страницу 130.}.
   Жюльен бросило в дрожь от этой неосторожности, он отыскал 130 страницу и нашел там письмо, приколотое булавкой, написанное наскоро, залитое слезами, без всяких признаков орфографии. Обычно госпожа де Реналь тщательно ее соблюдала, это тронуло его, и он даже забыл о ее страшной неосторожности.
   "Ты не захотел видеть меня сегодня ночью? Бывают минуты, когда мне кажется, что я никогда не заглядывала в глубину твоей души. Порою твои взгляды пугают меня. Я боюсь тебя. Великий Боже! Неужели ты никогда не любил меня? В таком случае пусть мой муж узнает о нашей любви и запрет меня навеки в деревне, вдали от моих детей. Быть может, Господу это угодно. Я скоро умру; но ты будешь чудовищем.
   Неужели ты не любишь меня? Тебя утомили мои безумства, мои угрызения, безбожник? Хочешь погубить меня? Я тебе указываю легкий способ. Ступай - покажи это письмо всему Верьеру или, лучше, одному только господину Вально. Скажи ему, что я тебя люблю, нет, не произноси такого богохульства; скажи ему, что я тебя обожаю, что я увидела жизнь только с того дня, как увидала тебя; что в самые безумные минуты юности я даже не мечтала о том счастье, которое ты мне дал; что я пожертвовала тебе жизнью и жертвую душою. Ты знаешь, что я жертвую тебе и большим.
   Но разве этот человек понимает, что значит жертва? Скажи ему, скажи, чтобы привести в ярость, что я презираю всех злюк и что на свете для меня только одно несчастье - видеть перемену в единственном человеке, привязывающем меня к жизни. Какое счастье было бы для меня лишиться жизни, принести ее в жертву, не бояться более за детей!
   Не сомневайтесь, дорогой друг, что, если существует анонимное письмо, оно послано этим гнусным существом, которое в продолжение шести лет надоедало мне своим грубым голосом, рассказами о своей верховой езде, своим фатовством и постоянным восхвалением своих достоинств.
   Было ли анонимное письмо? Злюка, вот о чем я хотела поговорить с тобою; но нет, ты поступил умно. Сжимая тебя в объятиях, быть может, в последний раз, я бы никогда не могла рассуждать хладнокровно, как я рассуждаю, оставшись одна. Теперь наше счастье не будет уже таким безоблачным. Вызовет ли это у вас досаду? Да, в те дни, когда вы не получите от господина Фуке какой-нибудь занимательной книги. Жертва принесена; завтра - есть ли анонимное письмо или нет его - я сама скажу мужу, что получила анонимное письмо и что следует немедленно удалить тебя под приличным предлогом, отправить тотчас к твоим родным.
   Увы! милый друг, мы расстанемся на две недели, быть может, на целый месяц! Слушай, я буду справедлива, знаю, что ты будешь страдать не менее меня. Но, в конце концов, это единственное средство противодействовать этому анонимному письму; это уже не первое, полученное моим мужем, и все по поводу меня. Увы! сколько раз я смеялась над этим!
   У меня одна цель - заставить мужа подумать, что письмо написано господином Вально; а я не сомневаюсь, что он его автор. Если ты уедешь от нас, поселись непременно в Верьере; я устрою так, что мой муж захочет там провести две недели, чтобы доказать глупцам, что мы с ним не поссорились... Устроившись в Верьере, постарайся подружиться со всеми, даже с либералами. Я уверена, что все дамы будут от тебя в восторге.
   Не вздумай ни ссориться с господином Вально, ни отрезать ему ушей, как ты однажды выразился; напротив, будь с ним как можно любезнее. Главное, пусть все кричат в Верьере, что ты поступаешь к Вально или к кому-нибудь другому в воспитатели.
   Этого мой муж никогда не допустит. Если же он на это решится, ну что ж! по крайней мере, ты будешь жить в Верьере, и я тебя буду изредка видеть; мои дети так тебя любят и будут тебя навещать. Боже мой! я чувствую, что детей люблю сильнее за то, что они любят тебя. Какой грех! Чем все это кончится?.. Я теряю голову... Ну, ты понимаешь, как нужно себя вести; будь кроток, учтив, не выказывай презрения этим грубиянам, умоляю тебя на коленях: от них зависит наша судьба. Не сомневайся ни минуты, что мой муж будет поступать в отношении тебя так, как ему предпишет о_б_щ_е_с_т_в_е_н_н_о_е м_н_е_н_и_е.
   Ты должен доставить мне анонимное письмо, вооружись терпением и парою ножниц. Вырежи из книги прилагаемые слова; затем наклей их на голубоватую бумагу, которую я тебе посылаю; она у меня от Вально. Приготовься к обыску у тебя, сожги страницы книги, которые ты испортишь. Если ты не найдешь готовых слов, не поленись составить их по буквам. Чтобы облегчить твой труд я составила очень короткое анонимное письмо. Увы! если ты меня больше не любишь, как я того опасаюсь, каким длинным должно тебе показаться это мое письмо!
  

Анонимное письмо

"Сударыня!

   Все ваши проделки известны, а лица, в интересах которых их обуздать, - предупреждены. Остаток дружеских чувств к вам заставляет меня предложить вам решительно удалить от себя молодого крестьянина. Если у вас хватит на это благоразумия, ваш муж поверит, что полученное им уведомление ложно, и его оставят в этом заблуждении. Подумайте, что я держу в руках вашу тайну; трепещите, несчастная; теперь вы должны ходить передо мною п_о с_т_р_у_н_к_е".
   Как только ты закончишь наклеивать слова этого письма (узнал ли ты слог директора?), выйди из дому - я тебя встречу.
   Я пройду в деревню и вернусь расстроенная; да я и в самом деле буду взволнована. Великий Боже! что я задумала, и все это только потому, что т_е_б_е п_о_ч_у_д_и_л_о_с_ь анонимное письмо. Затем с изменившимся лицом я передам мужу письмо, поданное мне каким-то незнакомцем. А ты иди гулять с детьми по дороге к большому лесу и возвращайся только к обеду.
   С вершины утеса ты можешь видеть голубятню. Если наши дела пойдут хорошо, я привяжу там белый платок; в противном случае - там не будет ничего.
   Неблагодарный, твое сердце может подсказать тебе какой-нибудь способ шепнуть мне, что ты меня любишь, до ухода на прогулку? Что бы ни случилось, будь уверен в одном: я не проживу и дня после нашего окончательного разрыва. Ах! какая я скверная мать, но это пустые слова, дорогой Жюльен. Я этого не чувствую; я не могу думать сейчас ни о ком, кроме тебя. Я написала эти слова только для того, чтобы ты меня не бранил. Теперь, когда я чувствую, что могу потерять тебя, - к чему скрывать? Да! пусть я покажусь тебе жестокой, но я не могу лгать перед человеком, которого обожаю! Я и так уже много лгала в своей жизни. Слушай, я тебя прощаю, если ты даже меня больше не любишь. У меня нет времени перечесть это письмо. Мне кажется пустяком заплатить жизнью за счастливые дни, которые я провела в твоих объятиях. Ты знаешь, что они обойдутся мне еще дороже".
  

XXI

Диалог с хозяином

Alas, our frailty iz the caus, not we;

For such as we are made of, such we he.

Tweleth Night1

1 О слабость женская! Не наша ль в том вина,

Что женщина такой сотворена?

Шекспир. Двенадцатая ночь.

   С детским удовольствием Жюльен в течение целого часа подбирал и наклеивал слова. Выходя из своей комнаты, он встретил своих учеников с матерью; она взяла письмо с простотою и смелостью, которые его удивили.
   - Просох ли клей? - спросила она.
   "Та ли это женщина, которую раскаяние доводило почти до безумия? - подумал он. - Что она затеяла?" Он был слишком горд, чтобы спросить ее об этом; но, быть может, еще никогда она ему так не нравилась.
   - Если это не выгорит, - прибавила она с тем же хладнокровием, - у меня отнимут все. Закопайте это где-нибудь в горах; быть может, наступит день, когда этим ограничатся все мои средства.
   Она подала ему стеклянный футляр в красном сафьяновом чехле, наполненный золотом и драгоценностями.
   - Теперь уходите, - сказала она ему.
   Она поцеловала детей, младшего - два раза. Жюльен стоял не двигаясь. Она ушла быстрыми шагами, даже не взглянув на него.
   С той минуты, когда господин де Реналь вскрыл анонимное письмо, жизнь его сделалась ужасной. Он не волновался так со времени дуэли, случившейся в 1816 году, и нужно отдать ему справедливость, что тогда перспектива получить пулю была ему приятнее его теперешнего состояния. Он рассматривал письмо со всех сторон. "Не женский ли это почерк? - спрашивал он себя. - Но какая же женщина могла его написать? - Он перебирал в уме всех знакомых дам в Верьере, но ни на одной не мог остановить своих подозрений. - Или мужчина сочинил это письмо? Но какой мужчина? - Снова он колебался; ему завидовали, и, без сомнения, большинство его знакомых питало к нему ненависть. - Надо посоветоваться с женой, - сказал он себе по привычке, поднимаясь с кресла.
   Он встал, но тут же воскликнул, ударив себя по голове: "Боже мой! да ее-то я и должен особенно остерегаться; она - теперь мой враг". И слезы брызнули у него из глаз от злости.
   Как бы по справедливому возмездию за сухость души, олицетворяющей всю провинциальную мудрость, два человека, которых в этот момент господин де Реналь боялся больше всего, были его самыми близкими друзьями.
   "Кроме них, у меня, может, наберется еще десяток приятелей, - и он перебрал их в уме, оценивая степень участия, которое мог ожидать от них. - Всем! всем! - воскликнул он в бешенстве, - мое несчастье доставит величайшее удовольствие". К счастью, он воображал, что все ему завидуют, и не без основания. Кроме его великолепного городского дома, который король *** осчастливил навеки, переночевав в нем, он владел еще прекрасным замком в Вержи. Фасад его был выкрашен белой краской, а окна закрывались прекрасными зелеными ставнями. На мгновение его утешила мысль об этом великолепии. Ведь его замок был виден на три или четыре лье, к великой досаде владельцев всех соседних домов, называемых "замками", которые стояли серые, потемневшие от времени.
   Господин де Реналь мог рассчитывать на сочувственные слезы лишь одного из своих друзей, приходского церковного старосты; но этот дурак плакал из-за всего. И, однако, этот человек был его единственной надеждой.
   "Какое несчастье можно сравнить с моим? - воскликнул он в бешенстве. - Какое одиночество! Возможно ли! - думал этот человек, поистине достойный сожаления, - возможно ли, что в моем несчастье у меня нет друга, чтобы посоветоваться? Ибо я теряю голову, я чувствую это! Ах! Фалькоз! ах, Дюкро!" - воскликнул он с горечью. Это были имена двух друзей детства, которых он оттолкнул своим высокомерием в 1814 году. Они не были знатного рода, и он счел нужным изменить тон равенства, который установился между ними с детства.
   Один из них, Фалькоз, умный и душевный человек, занимавшийся торговлей бумагой в Верьере, купил в главном городке департамента типографию и начал издавать газету. Конгрегация решила его разорить. Газету его запретили, лишили его прав типографа. В этих печальных обстоятельствах он попробовал обратиться к господину де Реналю впервые за десять лет. Мэр Верьера счел нужным ответить подобно древнему римлянину: "Если бы королевский министр удостоил меня чести спросить совета, я бы сказал ему: разоряйте без сожалений всех провинциальных типографов и введите на типографию такую же монополию, как на табак". Это письмо к близкому другу, которым в свое время восхищался весь Верьер, господин де Реналь вспоминал теперь с отвращением. "Кто бы мне сказал, что в моем положении, с моим состоянием, при моих орденах, я когда-нибудь буду в этом раскаиваться?" Он провел ужасную ночь, то негодуя сам на себя, то на все его окружающее; к счастью, ему не пришло в голову следить за женою.
   - Я привык к Луизе, - говорил он, - она знает все мои дела; если бы завтра я получил возможность вновь жениться, я не знал бы, кем ее заменить. - И он стал утешать себя мыслью, что жена его невинна; эта точка зрения не ставила его в необходимость выказывать характер - вообще устраивала его; ведь мало ли на скольких женщин клевещут!
   "Вот еще! - воскликнул он вдруг, судорожно забегав по комнате, - неужели я потерплю, словно я какое-нибудь ничтожество, какой-нибудь голяк, чтобы она издевалась надо мною со своим любовником? Неужели я допущу, чтобы весь Верьер смеялся над моим мягкосердечием? Чего только не говорили о Шармье (это был муж, явно обманываемый)? При его имени не начинают ли все улыбаться? Он хороший адвокат, но кто при этом заикается о его таланте? А! Шармье, говорят: Шармье де Бернар, - называют его именем человека, который его опозорил.
   Слава Богу, - говорил господин де Реналь немного спустя, - что у меня нет дочери, и наказание, которому я подвергну мать, не повредит положению моих детей; я могу поймать этого малого с моей женой и убить их обоих; в этом случае трагизм положения заслонит собою всю смешную сторону. - Эта мысль ему понравилась, он стал ее обдумывать во всех подробностях. - Уголовное положение за меня, и, что бы ни случилось, наша конгрегация и мои друзья присяжные меня спасут. - Он осмотрел свой охотничий нож, который показался ему очень острым; но мысль о крови пугала его. - Я могу поколотить этого нахального наставника и выгнать его; но какой шум это наделает в Верьере и даже во всем департаменте! После запрещения газеты Фалькоза, когда его главный редактор вышел из тюрьмы, я содействовал тому, чтобы он потерял свое место в шестьсот франков. Говорят, что этот писака осмелился снова появиться в Безансоне; он может так ловко опозорить меня, что окажется невозможным притянуть его к суду!.. Наглец такого нагородит, чтобы доказать, что сказал правду. Человека из хорошей семьи, поддерживающего свое положение, как я это делаю, ненавидят все плебеи. Я увижу свое имя в этих ужасных парижских газетах; о Господи! какой позор! видеть древнее имя де Реналя втоптанным в грязь... Если я поеду когда-либо путешествовать, придется переменить фамилию; как! отказаться от имени, в котором гордость и моя сила! Какое безмерное несчастье!
   Если я не убью свою жену, а только с позором выгоню ее, то в Безансоне у нее есть тетка, которая передаст ей из рук в руки все свое состояние. Моя жена отправится в Париж с Жюльеном; это узнают в Верьере, и я еще раз окажусь в дураках".
   Наконец несчастный человек заметил по бледному мерцанию лампы, что светает. Он пошел в сад слегка освежиться. В этот момент он почти решил не поднимать скандала, в особенности ради того, чтобы не доставить такого торжества своим добрым верьерским друзьям.
   Прогулка по саду слегка успокоила его. "Нет, - воскликнул он, - я не лишу себя жены, она мне слишком нужна". Он с ужасом представил себе, что станется с его домом без жены; его единственная родственница, маркиза Р... была старая, глупая и злая женщина.
   Ему пришла в голову благоразумная мысль, но исполнение ее требовало силы характера значительно больше той, чем располагал этот несчастный человек. "Если я не выгоню жену, - подумал он, - я знаю себя - когда-нибудь в момент раздражения я ее упрекну за ее проступок. Она горда, мы поссоримся, и все это случится раньше, чем она получит наследство от тетки. Как все будут тогда надо мной смеяться! Моя жена любит своих детей, и в конце концов все перейдет к ним. А я сделаюсь посмешищем для Верьера. Как, скажут все, он даже не сумел отомстить своей жене! Не лучше ли оставаться при своих подозрениях и ничего не проверять? Этим я свяжу себя по рукам и по ногам и впоследствии не смогу ее ни в чем упрекать".
   Спустя мгновение господин де Реналь, в новом припадке оскорбленного тщеславия, старался припомнить все способы узнать истину, о которых говорили за бильярдом в к_а_з_и_н_о или д_в_о_р_я_н_с_к_о_м к_л_у_б_е Верьера, когда какой-нибудь говорун прерывал партию, чтобы рассказать сплетню об обманутом супруге. Как жестоки казались ему в этот момент эти шутки!
   "Боже! отчего моя жена не умерла! Тогда я был бы неуязвим для насмешек. Почему я не вдовец! Я бы проводил полгода в Париже в лучшем обществе". После мгновения радости при мысли о вдовстве он снова стал думать о способах узнать правду. После полуночи, когда все лягут спать, он насыпет слой отрубей перед дверью комнаты Жюльена: на следующий день утром он увидит следы шагов.
   "Но это средство ничего не стоит, - воскликнул он вдруг в бешенстве, - эта плутовка Элиза сейчас все заметит, и скоро все будут знать в доме, что я ревную.
   В другой басне, пущенной в к_а_з_и_н_о, муж убедился в своем несчастье, запечатав волоском дверь жены и ее поклонника.
   После стольких часов колебаний этот способ убедиться в своей судьбе показался ему наилучшим, и он стал думать о том, как бы привести его в исполнение, когда на повороте аллеи он встретил свою жену, которую желал видеть мертвой.
   Она возвращалась из деревни. Она ходила к мессе в церковь Вержи. По преданию, весьма сомнительному в глазах рассудочного философа, но которому она верила, маленькая церковь, где теперь служили, была некогда часовней при замке владельца Вержи. Эта мысль преследовала госпожу де Реналь все время, которое она рассчитывала провести в молитве в церкви. Она беспрестанно представляла себе, как муж ее убьет Жюльена на охоте, как бы случайно, а затем вечером заставит ее съесть его сердце.
   "Моя судьба, - думала она, - зависит от того, что он подумает, слушая меня. После этой роковой четверти часа, мне, пожалуй, больше не придется говорить с ним. Он - не мудрый и не руководствуется рассудком. Поэтому я могу, призвав на помощь свой слабый разум, предвидеть, что он скажет или сделает. Он решит нашу общую участь, это в его власти. Но эта участь зависит от моей ловкости, от искусства направить мысли этого сумасброда, которого гнев ослепляет, мешая ему соображать... Боже! мне нужно хладнокровие, мне нужна ловкость, где их взять?"
   Она сделалась спокойною, словно ее зачаровали, когда вошла в сад и увидала издали своего мужа. Беспорядок его шевелюры и одежды свидетельствовал о бессонной ночи. Она подала ему распечатанное, но сложенное письмо. Он, не раскрывая его, смотрел на жену глазами сумасшедшего.
   - Вот гнусность, - сказала она ему, - которую какой-то подозрительный человек, уверяющий, что знает вас и обязан вам, передал мне, когда я проходила за садом нотариуса. Я требую от вас одного, чтобы вы немедленно отослали к родным господина Жюльена. - Госпожа де Реналь поспешно выговорила это слово, быть может, даже раньше, чем нужно было, чтобы освободиться от ужасной перспективы произносить его.
   Она возликовала при виде того, как обрадовался ее муж. По пристальному взгляду, устремленному на нее, она поняла, что Жюльен рассчитал верно. Вместо того, чтобы огорчиться этой очевидной неприятностью, она подумала: "Что за присутствие духа, что за изумительный такт! в юноше, еще совершенно неопытном! Чего только он не достигнет впоследствии? Увы! Успехи заставят его позабыть меня".
   Эта маленькая дань восхищения человеком, которого она обожала, помогла ей окончательно оправиться от волнения.
   Она восхищалась своей выдумкой. "Я оказалась не ниже Жюльена", - подумала она, сладостно волнуясь.
   Не говоря ни слова, чтобы не выдать себя, господин де Реналь рассматривал второе анонимное письмо, составленное, если читатель помнит, из печатных слов, наклеенных на голубоватую бумагу.
   "Надо мною всячески издеваются, - сказал себе господин де Реналь в полном изнеможении. - Опять приходится читать новые оскорбления, и все по милости моей жены!" Он едва не осыпал ее самыми грубыми ругательствами; только перспектива безансонского наследства удержала его. Раздираемый потребностью на ком-нибудь сорвать злобу, он скомкал это второе анонимное письмо и начал ходить большими шагами; ему необходимо было уйти от жены. Несколько мгновений спустя он вернулся к ней уже более спокойный.
   - Надо на что-нибудь решиться и отослать Жюльена, - сказала она ему тотчас. - В конце концов, ведь он всего лишь сын плотника. Вы можете вознаградить его деньгами, к тому же он достаточно учен и легко найдет себе место, хотя бы, например, у господина Вально или супрефекта де Можирона, у которых есть дети. Таким образом, вы ему не повредите...
   - Вы говорите, как настоящая дура, - воскликнул господин де Реналь ужасным голосом, - да, впрочем, какого разума можно ожидать от женщины? Вы никогда не обращаете внимания на то, что разумно. Как можете вы что-нибудь знать? С вашей беспечностью и вашей леностью вам только гоняться за мотыльками, - вы слабые существа, и мы осуждены терпеть вас.
   Госпожа де Реналь предоставила ему говорить, он говорил долго. Он изливал свой гнев - по местному выражению.
   - Сударь, - наконец заметила она ему, - я говорю как женщина, оскорбленная в своей чести, то есть в том, что у нее есть самого драгоценного.
   Госпожа де Реналь сохраняла невозмутимое хладнокровие в течение всего этого тягостного разговора, от которого зависела возможность оставаться под одной крышей с Жюльеном. Она искала слова, которые, по ее мнению, могли лучше всего направить слепой гнев ее мужа. Она оставалась нечувствительною ко всем оскорбительным соображениям на ее счет, даже не слушала их, думая в это время о Жюльене: "Останется ли он мною доволен?"
   - Этот молодой человек, которого мы осыпали любезностями и подарками, может быть, невинен, - сказала она ему наконец, - но тем не менее он причина первого полученного мною оскорбления... Сударь, когда я прочла это гнусное письмо, я дала себе слово, что либо он, либо я должны покинуть ваш дом.
   - Вы хотите скандал устроить, чтобы опозорить и меня, и себя заодно? Вы многим доставите удовольствие в Верьере.
   - Правда, все завидуют благосостоянию, которое вы своим мудрым управлением сумели обеспечить себе, вашей семье и городу... Хорошо! я посоветую Жюльену попросить у вас отпуск и уехать на месяц в горы к своему достойному другу-лесоторговцу...
   - Пожалуйста, воздержитесь от всяких действий, - возразил господин де Реналь достаточно спокойно. - Прежде всего я требую, чтобы вы с ним не разговаривали. Вы можете вспылить и поссорить и меня с ним, вы знаете, как этот господинчик вспыльчив.
   - У этого молодого человека совсем нет такта, - продолжала госпожа де Реналь. - Он, может быть, и знает кое-что, вам лучше судить, но, в сущности, это настоящий крестьянин. Что касается меня, то я перестала о нем думать хорошо с тех пор, как он отказался жениться на Элизе, с ее приличным приданым; и все это под предлогом, что она иногда потихоньку навещает господина Вально.
   - А! - сказал господин де Реналь, вытаращив глаза, - вам сказал это Жюльен?
   - Нет, не совсем; он мне всегда говорил о своем призвании к духовному сану; но, поверьте мне, первое призвание этих бедняков - иметь достаток. Он намекнул мне, что догадывается об этих секретных посещениях.
   - А я, я ничего об этом не знал! - воскликнул господин де Реналь, впадая снова в ярость и отчеканивая слова. - У меня происходят вещи, о которых я ничего не знаю... Как! значит, что-то есть между Элизой и Вально.
   - Э! да это старая история, мой друг, - сказала госпожа де Реналь смеясь, - да может быть, ничего дурного и не было. Это началось еще тогда, когда ваш милый друг Вально был очень не прочь, чтобы в Верьере думали, что между ним и мною существует какая-то платоническая любовь.
   - Мне это приходило в голову, - воскликнул господин де Реналь, хлопая себя в бешенстве по голове и переходя от открытия к открытию, - и вы мне ни слова не говорили?
   - Неужели стоило ссорить двух друзей из-за тщеславия нашего любезного директора? Какая светская женщина не получает остроумных и галантных писем?
   - Он вам, может быть, писал?
   - Он пишет много.
   - Покажите мне сейчас же эти письма, я вам приказываю, - и господин де Реналь точно вырос на шесть футов в собственных глазах.
   - Я от этого воздержусь, - ответили е

Другие авторы
  • Иванов Федор Федорович
  • Первухин Михаил Константинович
  • Орлов Е. Н.
  • Аксакова Анна Федоровна
  • Мошин Алексей Николаевич
  • Свенцицкий Валентин Павлович
  • Гюббар Гюстав
  • Малышев Григорий
  • Герасимов Михаил Прокофьевич
  • Кокошкин Федор Федорович
  • Другие произведения
  • Лухманова Надежда Александровна - Девочки
  • Иванов Иван Иванович - Поэзия и правда мировой любви
  • Короленко Владимир Галактионович - Письма
  • Деларю Михаил Данилович - Песнь об ополчении Игоря, сына Святославова, внука Олегова
  • Венгерова Зинаида Афанасьевна - Стриндберг
  • Житков Борис Степанович - Медведь
  • Боткин Василий Петрович - (Письма Белинского и Боткина к Краевскому)
  • Успенский Глеб Иванович - Очень маленький человек
  • Станюкович Константин Михайлович - Утро
  • Плеханов Георгий Валентинович - О нашей тактике по отношению к борьбе либеральной буржуазии с царизмом
  • Категория: Книги | Добавил: Anul_Karapetyan (27.11.2012)
    Просмотров: 547 | Комментарии: 2 | Рейтинг: 0.0/0
    Всего комментариев: 0
    Имя *:
    Email *:
    Код *:
    Форма входа