Стендаль - Красное и черное

ьных операциях; он говорил себе:

   - Я бы и глазом не моргнул.

   В первый же раз, когда госпожа де Реналь завела с ним разговор, не касавшийся воспитания детей, он стал говорить о хирургических операциях; она побледнела и попросила его перестать.

   Кроме этого, Жюльен ничего не знал. Вследствие чего, когда ему приходилось оставаться вдвоем с госпожою де Реналь, воцарялось самое странное молчание. В гостиной, как бы смиренно он себя ни держал, она находила, что он превосходит умом всех, кто ее посещал. Оставаясь с ним на минуту одна, она замечала его видимое смущение. Это тревожило ее, ибо своим женским чутьем она угадывала, что это смущение проистекает далеко не из нежных чувств.

   Неизвестно, вследствие какого представления, заимствованного из рассказов хирурга о высшем обществе, Жюльен чувствовал себя всегда словно виноватым, если разговор прекращался в присутствии женщины. Это ощущение становилось еще во сто раз тягостнее наедине с дамою... Его воображение, полное самых чрезмерных, самых сумасбродных понятий о том, что мужчина должен говорить наедине с женщиной, внушало ему в его замешательстве самые неприемлемые мысли. Душа его парила в небесах, а вместе с тем он не мог нарушить самого презренного молчания. Вследствие этого его суровый вид во время долгих прогулок с госпожою де Реналь и ее детьми еще усиливался от жестоких мучений. Он безумно презирал себя. Если, на свое несчастье, он заставлял себя говорить, то говорил только самые смешные вещи. К довершению несчастия, он сознавал и даже преувеличивал свое нелепое положение; но он не видел выражения своих глаз, которые были так прекрасны и отражали такую пламенную душу, что, подобно хорошим актерам, зачастую придавали очаровательный смысл тому, в чем его вовсе не было. Госпожа де Реналь заметила, что наедине с нею ему случалось говорить хорошо, только когда, отвлеченный каким-нибудь непредвиденным обстоятельством, он не заботился о том, чтобы говорить комплименты. И так как друзья дома не баловали ее новыми блестящими идеями, она с восхищением ловила блестки ума Жюльена.

   Со времени падения Наполеона всякое подобие любезности было беспощадно изгнано из провинциальных нравов. Все боялись лишиться мест. Плуты искали поддержки в конгрегации; лицемерие торжествовало даже среди либералов. Скука возрастала. Оставалось только развлекаться чтением и сельским хозяйством.

   Госпожа де Реналь, богатая наследница набожной тетки, вышедшая замуж в шестнадцать лет за знатного дворянина, никогда не видела и не испытывала в своей жизни ничего, что походило бы хоть сколько-нибудь на любовь. Только ее духовник, добрый священник Шелан, говорил с ней о любви по поводу ухаживаний господина Вально, причем он изображал ей любовь в таком отвратительном виде, что она представляла ее себе в виде самого гнусного разврата. Она смотрела как на исключение или как на что-то сверхъестественное на любовь, о которой читала в весьма ограниченном количестве романов, случайно попавшихся ей на глаза. Благодаря этому неведению госпожа де Реналь, вполне счастливая, постоянно занятая Жюльеном, была далека от того, чтобы в чем-то себя упрекать.

  

   Ангельское настроение, которым госпожа де Реналь обязана была своему характеру и своему настоящему счастью, слегка омрачалось, когда она думала о своей горничной Элизе. Эта девица получила наследство и, отправившись исповедоваться к священнику Шелану, призналась ему в своем намерении выйти замуж за Жюльена. Священник искренно порадовался счастью своего друга; но велико было его изумление, когда Жюльен объявил ему с решительным видом, что предложение девицы Элизы ему не подходит.

   - Остерегайтесь, дитя мое, того, что происходит в вашем сердце, - сказал священник, наморщив брови, - если вы отказываетесь по причине вашего призвания от такого более чем приличного состояния, то я приветствую вас. Я служу в Верьере уже пятьдесят шесть лет и, несмотря на это, по всей видимости, буду смещен. Это меня огорчает, хотя у меня есть восемьсот фунтов ренты. Я сообщаю вам эти подробности, чтобы вы не строили себе иллюзий насчет того, что вас ожидает в положении священника. Если же вы намерены угождать сильным мира, вы обречены на неминуемую гибель. Вы могли бы сделать карьеру, но для этого придется вредить обездоленным, льстить супрефекту, мэру, всем людям с положением, потакать их страстям; этот образ действий, называемый умением жить, быть может, для мирянина и совместим со спасением; но в нашем положении нужно выбирать; середины нет, - хотите преуспевать в этом мире или в другом. Ступайте, дорогой друг, подумайте и через три дня дайте мне окончательный ответ. С грустью замечаю я на дне вашей души мрачное пламя, не обещающее сдержанности и отречения от земных благ, необходимых священнослужителю; я ожидаю многого от вашего ума; но позвольте мне вам сказать, - прибавил добряк священник со слезами на глазах, - я трепещу за вас в положении священника.

   Жюльену было стыдно за свое волнение; в первый раз в жизни он видел, что его любят; он плакал от умиления и отправился скрыть его в большой лес за Верьером.

   "Что со мною? - спросил он себя наконец. - Я чувствую, что отдал бы сто раз жизнь за этого добряка священника, а между тем он только что убеждал меня, что я дурак. Мне нужнее всего провести его, а он видит мою душу. Скрытое пламя, о котором он говорил, это мое намерение сделать карьеру. Он считает меня недостойным звания священника и, как раз тогда, когда я воображал, что, жертвуя рентой в пятьдесят луидоров, я внушу ему самое высокое представление о моей набожности и моем призвании. В будущем, - продолжал Жюльен, - я буду рассчитывать только на те черты моего характера, которые удастся испытать. Кто сказал бы мне, что я буду, с восторгом проливать слезы? Что буду любить человека, который меня убеждает в том, что я дурак!"

   Через три дня Жюльен придумал предлог, которым должен был воспользоваться с первого дня; это была клевета, но что из этого? Он признался священнику, что его отвратила от предполагаемого брака причина, которую он не может открыть, ибо она может повредить третьему лицу. Это бросало тень на Элизу. Господин Шелан нашел в его поведении какую-то светскую пылкость, совсем не соответствующую тому, что должно было воодушевлять юного левита.

   - Мой друг, - сказал он ему еще раз, - лучше быть хорошим зажиточным крестьянином, уважаемым и просвещенным, чем священником не по призванию.

   Жюльен ответил очень красноречиво на эти новые увещания; он говорил словами юного, пылкого семинариста; но его тон и плохо скрываемое пламя, сверкавшее в его глазах, продолжали тревожить господина Шелана.

   Не следует слишком дурно думать о Жюльене; он только тщательно подбирал лицемерные и осторожные слова. В его возрасте это еще не свидетельствует о дурном. Что касается тона и жестов, то ведь он жил среди простонародья и не видел великих образцов. Впоследствии, лишь только ему удалось приблизиться к таковым, он быстро приобрел изумительные жесты и не менее изумительные выражения.

   Госпожа де Реналь была удивлена, что полученное ее горничной состояние не сделало ее более счастливой; она заметила, что та беспрестанно ходит к священнику и возвращается с заплаканными глазами; наконец Элиза рассказала ей о своем намерении.

   Госпожа де Реналь словно сделалась больна; лихорадка лишила ее сна; она жила только тогда, когда видела свою горничную или Жюльена. Она не могла ни о чем думать, - только о них и о счастье, которое ожидает их в браке. Их убогое хозяйство, которое они должны были вести на пятьдесят луидоров ренты, рисовалось ей в самых пленительных красках. Жюльен может сделаться адвокатом в Брэ, в супрефектуре в двух лье от Верьера; в этом случае она будет его изредка видеть.

   Госпожа де Реналь всерьез вообразила, что сходит с ума; она сообщила об этом мужу и наконец занемогла. В тот же вечер, когда ей прислуживала горничная, она заметила, что девушка плачет. В эту минуту она ненавидела Элизу и накричала на нее; она тотчас извинилась. Слезы Элизы еще усилились; она сказала, что, если барыня позволит, она поведает ей свое горе.

   - Говорите, - сказала госпожа де Реналь.

   - Ну так вот, барыня, он от меня отказывается; злые люди наговорили ему обо мне, а он поверил им.

   - Кто от вас отказывается? - спросила госпожа де Реналь еле дыша.

   - Кто же, барыня, как не господин Жюльен? - продолжала горничная рыдая. - Господину священнику так и не удалось убедить его; а господин священник находит, что не следует отказываться от честной девушки только оттого, что она служит горничной. Ведь уж если пошло на то, отец господина Жюльена - простой плотник, да и сам он чем занимался, прежде чем поступил к вам?

   Госпожа де Реналь больше не слушала; чрезмерная радость почти лишила ее рассудка. Она заставила Элизу повторить несколько раз, что Жюльен окончательно отказался от брака, так что нет никакой надежды заставить его изменить решение.

   - Я попытаюсь еще в последний раз, - сказала госпожа де Реналь своей горничной, - и сама поговорю с Жюльеном.

   На следующий день, после завтрака, госпожа де Реналь доставила себе восхитительное удовольствие ходатайствовать за свою соперницу и видеть, как рука и состояние Элизы отвергались непреклонно в течение целого часа.

   Постепенно Жюльен исчерпал свои придуманные ответы и стал разумно возражать на увещевания госпожи де Реналь. Она не смогла противостоять обуревавшему ее восторгу после стольких терзаний и отчаяния. Ей сделалось дурно. Когда она пришла в себя и очутилась в своей комнате, она выслала всех из комнаты. Она была чрезвычайно удивлена.

   "Уж не влюблена ли я в Жюльена", - сказала она себе наконец.

   Это открытие, которое в любой другой момент повергло бы ее в глубочайшее волнение и раскаяние, теперь показалось ей чем-то странным, безразличным. Ее душа, истощенная предыдущими испытаниями, не в состоянии была реагировать на страсть.

   Госпожа де Реналь хотела поработать, но впала в глубокий сон; проснувшись, она не испугалась, как должна была испугаться. Она чувствовала себя слишком счастливою, чтобы видеть что-либо в дурном свете. Наивная и невинная, эта милая провинциалка никогда не уродовала своей души, выискивая какой-нибудь новый оттенок горя или радости. До появления Жюльена, всецело поглощенная домашней работой, которая выпадает вдали от Парижа на долю каждой хорошей матери семейства, госпожа де Реналь относилась к страстям так же, как мы относимся к лотерее: наверняка - обман, счастье, которого ищут одни безумцы.

   Раздался звонок к обеду; госпожа де Реналь сильно покраснела, услыхав голос Жюльена, ведшего детей. Научившись немножко притворяться, с тех пор как она влюбилась, она стала жаловаться на ужасную головную боль, чтобы объяснить свой необычный вид.

   - Вот каковы женщины, - ответил ей господин де Реналь с громким смехом. - Вечно нужно что-нибудь исправлять в этих сложных организмах.

   Хотя госпожа де Реналь и привыкла к такого рода шуткам, но этот тон ее покоробил. Чтобы отвлечься, она посмотрела на лицо Жюльена; и будь он самым безобразным мужчиной в мире, он бы понравился ей в этот момент.

   Старательно подражавший аристократическому образу жизни, господин де Реналь с первыми весенними днями переселился в Вержи; это была деревушка, получившая известность после трагической истории Габриэли. В нескольких стах шагов от живописных развалин старинной готической церкви господин де Реналь имел старый замок с четырьмя башнями и сад, разбитый наподобие Тюильри, с множеством бордюров из букса и каштановыми аллеями, которые подрезают дважды в год. Соседнее поле, засаженное яблонями, служило местом для прогулок. Восемь или десять великолепных ореховых деревьев находились в конце фруктового сада; их пышная листва возвышалась почти на восемьдесят футов вышины.

   - Каждое из этих проклятых ореховых деревьев, - говорил господин де Реналь, когда его жена восхищалась ими, - стоит мне пол-арпана жатвы: хлеб не может вызреть в их тени.

   Деревня показалась госпоже де Реналь теперь в новом свете; ее восхищение было беспредельно. Воодушевлявшее ее чувство придавало ей рассудительности и решительность. Когда на следующий же день после переезда в Вержи господин де Реналь вернулся в город по делам мэрии, госпожа де Реналь наняла за свой счет работников. Жюльен подал ей мысль устроить песчаную дорожку среди фруктового сада и под ореховыми деревьями, где дети могли бы гулять с утра, не опасаясь замочить ноги росою. Не прошло и суток, как эту затею привели в исполнение. Госпожа де Реналь провела весь день очень весело, командуя рабочими, в обществе Жюльена.

   Когда верьерский мэр возвратился из города, он был очень удивлен, найдя аллею готовой. Госпожа де Реналь также удивилась его приезду; она забыла о его существовании. Целых два месяца он потом говорил с насмешкой о смелости, с которою она предприняла, не посоветовавшись с ним, такую значительную работу, но госпожа де Реналь сделала ее на свой счет, и это его немного утешило.

   Она проводила целые дни бегая с детьми по саду и гоняясь за бабочками. Смастерили большие сетки из светлого газа, при посредстве которых ловили бедных ч_е_ш_у_й_ч_а_т_о_к_р_ы_л_ы_х. Этому варварскому названию Жюльен научил госпожу де Реналь. Она выписала из Безансона прекрасный труд господина Годара, и Жюльен рассказывал о странных нравах этих насекомых.

   Их безжалостно прикалывали булавками на большой картон, сооруженный также Жюльеном.

   Наконец у госпожи де Реналь и Жюльена явился предмет для разговора, и он уже больше не подвергался ужасной пытке минутами молчания.

   Они болтали беспрестанно, с огромным интересом, хотя всегда о вещах весьма невинных. Эта деятельная жизнь, полная веселья и занятий, нравилась всем, кроме Элизы, обремененной работою.

   - Никогда во время карнавала, - говорила она, - даже когда в Верьере готовился бал, барыня не занималась столько своим туалетом; теперь она меняет платья по два или три раза в день.

   Так как в наши намерения не входит никому льстить, то мы не скроем от читателя, что госпожа де Реналь, обладавшая изумительной кожей, нашила себе платьев с открытою шеей и руками... Она была очень хорошо сложена, и такая манера одеваться чрезвычайно шла к ней.

   - Никогда вы еще не казались такой моложавой, - говорили ей ее верьерские друзья, приезжавшие в Вержи пообедать.

   Странная вещь, которой весьма немногие из нас поверят, - госпожа де Реналь так усиленно занималась собою без особо определенных намерений: она находила в этом удовольствие без всяких других помыслов; все время, когда она не охотилась за бабочками с Жюльеном и детьми, она занималась с Элизой шитьем платьев. Ее единственный выезд в Верьер был вызван желанием приобрести новые летние ткани, привезенные из Мюлуза.

   Она привезла в Вержи свою молодую родственницу. После своего замужества госпожа де Реналь незаметно сблизилась с госпожою Дервиль, своей прежней подругой по монастырю.

   Госпожа Дервиль много смеялась над тем, что она называла сумасбродными идеями своей кузины: "Самой бы мне никогда этого не пришло в голову", - говорила она. Этих неожиданных мыслей, называемых в Париже остротами, госпожа де Реналь стыдилась, словно глупостей, если говорили их при муже. Но присутствие госпожи Дервиль придавало ей мужества. Сначала она говорила ей их вполголоса; когда эти дамы долго находились вдвоем, ум госпожи де Реналь оживлялся и долгое утро пролетало как мгновение, оставляя обеих подруг в чрезвычайно веселом настроении. Но в этот праздник рассудительная госпожа Дервиль нашла свою кузину гораздо менее веселою, хотя и более счастливою.

   Жюльен, со своей стороны, жил в деревне как настоящий ребенок, гоняясь за бабочками с такою же радостью, как и его ученики. После стольких стеснений и дипломатических хитростей, один, вдали от мужских взглядов и инстинктивно нисколько не опасаясь госпожи де Реналь, он отдавался радостям жизни, столь живым в его годы, среди самой прекрасной горной природы.

   С самого приезда госпожи Дервиль Жюльену показалось, что она отнеслась к нему дружески; он поспешил показать ей вид, который открывался в конце новой дорожки под большими орехами; в сущности, он был так же хорош, если не лучше, чем красивые виды Швейцарии и итальянских озер. Если взойти на косогор, начинавшийся через несколько шагов, открывались огромные пропасти, окаймленные дубовыми лесами, тянущимися почти до реки. На вершину этих почти отвесных утесов Жюльен, счастливый и свободный, почти правитель дома, сопровождал обеих подруг, наслаждаясь их восхищением этими превосходными видами.

   - Для меня это как музыка Моцарта, - говорила госпожа Дервиль.

   Зависть братьев, присутствие грубого и деспотичного отца испортили в глазах Жюльена все места в окрестностях Верьера. В Вержи у него не было больше этих горьких воспоминаний; в первый раз в жизни он не был окружен врагами. Когда господин де Реналь бывал в городе, что случалось довольно часто, Жюльен осмеливался читать; вскоре вместо того, чтобы читать по ночам, да еще спрятав лампу под опрокинутым цветочным горшком, он стал предаваться сну; днем же, в промежутках между уроками детей, он приходил на эти скалы с книгою, единственным предметом его восхищения, и в ней он черпал все правила поведения. Там он находил сразу счастье, экстаз и утешение в минуты уныния.

   Некоторые вещи, сказанные Наполеоном о женщинах, рассуждения о романах, бывших в моде во время его правления, в первый раз навели Жюльена на мысли, которые давно бы пришли в голову всякому другому юноше его возраста.

   Наступила жара. Они обычно проводили вечера под огромной липой в нескольких шагах от дома. Там царствовал мрак. Однажды вечером Жюльен оживленно говорил, наслаждаясь удовольствием ораторствовать в присутствии красивых женщин, и, жестикулируя, он коснулся руки госпожи де Реналь, опиравшейся на спинку одного из крашеных стульев, обычно находящихся в садах.

   Она быстро отдернула руку, но Жюльен подумал, что его д_о_л_г - добиться того, чтобы руку, которой он касается, не отдергивали. Мысль о долге - о смешном и унизительном положении, которому он подвергнется, если это не удастся, - моментально омрачила его радостное настроение.

  

   Странным взглядом смотрел на другой день Жюльен на госпожу де Реналь; он изучал ее, словно врага, с которым ему придется сразиться. Этот взгляд, столь непохожий на вчерашний, заставил госпожу де Реналь потерять голову; она была к нему так добра, а он, кажется, сердится. Она не могла оторвать от него глаз.

   Присутствие госпожи Дервиль позволяло Жюльену менее разговаривать и более отдаваться своим мыслям. Единственным его занятием в течение всего этого дня было чтение книги, вдохновлявшей и укреплявшей его душу.

   Он сократил занятия детей и затем, встретившись с госпожою де Реналь, напомнившей ему о его честолюбивых замыслах, решил, что сегодня вечером он безусловно добьется того, чтобы она не отнимала своей руки у него.

   На закате солнца, с приближением решительного момента сердце Жюльена странно забилось. Спустился вечер. Он заметил с радостью, облегчившей ему грудь, что ночь будет темная. Небо заволокли большие облака, гонимые теплым ветром; казалось, оно возвещало бурю. Подруги гуляли допоздна. Все их поведение казалось странным в этот вечер Жюльену. Они наслаждались этой теплой погодой, которая для некоторых нежных душ усиливает сладость любви.

   Наконец сели - госпожа де Реналь рядом с Жюльеном, госпожа Дервиль возле своей подруги. Озабоченный своими намерениями, Жюльен не мог ни о чем говорить. Разговор не клеился.

   "Неужели я буду так же дрожать и трусить при первой предстоящей мне дуэли?" - сказал себе Жюльен; он слишком недоверчиво относился и к себе, и к другим, чтобы не сознавать своего душевного состояния.

   Он предпочел бы всевозможные опасности этой мучительной тоске. Как он желал, чтобы госпожу де Реналь позвали в дом из сада по какому-нибудь делу. Жюльен делал над собою такие усилия, что его голос заметно изменился; вскоре голос госпожи де Реналь также задрожал, но Жюльен не обратил на это внимания. Ужасная борьба между "долгом" и застенчивостью слишком поглощала его, чтобы он мог заметить что-либо другое. Без четверти девять пробило на часах замка, а он все еще не решался. Возмущенный своею трусостью, Жюльен сказал себе: "Как только часы пробьют десять, я исполню то, что в течение целого дня обещал себе сделать вечером, или же пойду к себе и пущу себе пулю в лоб".

   В тот момент, когда чрезмерное волнение, ожидание и боязнь довели Жюльена до невменяемости, десять часов пробило на часах над его головою. Каждый удар этого рокового колокола отдавался в его груди, причиняя физическое страдание.

   Наконец, когда замирал последний десятый удар, он протянул руку и взял руку госпожи де Реналь, которая ее тотчас отдернула. Жюльен, не зная сам, что делать, схватил ее снова. Несмотря на свое волнение, он был поражен ледяной холодностью взятой им руки; он сжал ее конвульсивно; слабым усилием попытались вновь отнять ее у него, но в конце концов он удержал ее.

   Душа его утопала в блаженстве не потому, чтобы он любил госпожу де Реналь, а потому, что прекратились ужасные мучения. Для того чтобы госпожа Дервиль ничего не заметила, он счел нужным заговорить; голос его звучал громко и звучно. Голос же госпожи де Реналь, напротив, обнаруживал такое волнение, что ее приятельница сочла ее больной и предложила идти домой. Жюльен почувствовал опасность момента: "Если госпожа де Реналь вернется домой, я снова впаду в ужасное состояние, в котором провел весь день. Я держал эту руку слишком недолго, для того чтобы считать это за приобретенную милость".

   Когда госпожа Дервиль возобновила свое предложение идти домой, Жюльен с силою сжал руку, лежавшую в его руке.

   Госпожа де Реналь, уже приподнявшаяся, снова села, сказав едва слышно:

   - В самом деле, я чувствую себя нехорошо, но на воздухе мне лучше.

   Эти слова закрепили блаженство Жюльена, совершенно утопавшего в нем: он начал говорить, позабыл о притворстве, показался слушавшим его обеим приятельницам самым любезным человеком в мире. Однако в этом внезапно прорвавшемся красноречии было какое-то малодушие. Он смертельно боялся, как бы мадам Дервиль, утомленная поднявшимся ветром и надвигавшейся бурей, не захотела бы вернуться домой. Тогда он останется наедине с госпожою де Реналь. У него хватило безрассудного мужества на то, чтобы действовать, но он чувствовал, что не в состоянии сказать госпоже де Реналь ни одного слова. Как бы слабы ни были ее упреки, он будет разбит и потеряет все сделанные им завоевания.

   К счастью для него, его восторженные и трогательные речи понравились в этот вечер госпоже Дервиль, нередко находившей его скучным и ненаходчивым. Что касается госпожи де Реналь, она ни о чем уже не думала, отдав свою руку Жюльену; она наслаждалась. Часы, проведенные под этой большой липой, посаженной, по местной легенде, Карлом Смелым, составили для нее целую эпоху блаженства. Она слушала с упоением шелест ветра в густой листве липы и шум дождя, начинавшего падать на нижние листья. Жюльен. не заметил одного обстоятельства, которое окончательно успокоило бы его: госпожа де Реналь, вынужденная отнять у него руку, чтобы встать и помочь своей кузине поднять опрокинутую ветром цветочную вазу, едва снова усевшись, сама отдала ему свою руку, словно это было между ними условлено.

   Уже давно пробила полночь; надо было покинуть сад - все разошлись. Госпожа де Реналь в упоении своего любовного восторга была настолько наивна, что не упрекала себя ни в чем. Счастье лишило ее сна. Жюльен заснул мертвым сном, смертельно уставший от борьбы, происходившей в течение всего дня между гордостью и застенчивостью его души.

   На следующий день его разбудили в пять часов; госпожа де Реналь ужаснулась бы, если бы узнала, что он едва вспомнил о ней. Он исполнил свой долг, долг героя. Упоенный этим сознанием, он заперся на ключ в своей комнате и с новым удовольствием погрузился в чтение книги о подвигах своего героя.

   Когда раздался звонок к завтраку, он уже забыл за чтением записок о великой армии свои завоевания вчерашнего дня. Спускаясь в зал, он сказал себе равнодушно: "Надо сказать этой женщине, что я ее люблю".

   Но вместо взглядов, полных неги, которые он ожидал встретить, он нашел суровую физиономию господина де Реналя, приехавшего из Верьера два часа тому назад и весьма недовольного тем, что Жюльен провел целое утро не занимаясь с детьми. Ничего не могло быть отвратительнее этого наглого человека, когда он злился и старался это показать.

   Каждое колкое слово мужа вонзалось, как нож, в сердце госпожи де Реналь. Что касается Жюльена, он был так погружен в величие вещей, развертывавшихся перед ним в течение нескольких часов, что едва мог снизойти до выслушивания колкостей, которые говорил ему господин де Реналь. Наконец он сказал довольно резко:

   - Я был болен.

   Тон этого ответа задел бы человека гораздо менее обидчивого, чем верьерский мэр; ему пришло в голову немедленно прогнать Жюльена. Его удержало только принятое им правило никогда не торопиться в делах.

   "Этот юный болван, - сказал он себе, - создал себе некоторую репутацию в моем доме; Вально тотчас возьмет его к себе, или он женится на Элизе, и в обоих случаях в глубине души может надо мною посмеяться".

   Несмотря на благоразумие этих размышлений, недовольство господина де Реналя выразилось в ряде грубых замечаний, наконец озливших Жюльена. Госпожа де Реналь едва удерживала слезы. Лишь только кончился завтрак, она попросила Жюльена дать ей руку и пройтись с нею; она дружески оперлась на него. На все, что говорила ему госпожа де Реналь, Жюльен только бормотал:

   - В_о_т к_а_к_о_в_ы б_о_г_а_т_ы_е л_ю_д_и!

   Господин де Реналь шел вблизи; его присутствие усиливало раздражение Жюльена. Он вдруг заметил, что госпожа де Реналь как-то особенно опирается на него; это показалось ему таким противным, что он оттолкнул ее и высвободил свою руку.

   К счастью, господин де Реналь не видел этой новой дерзости; заметила это только госпожа Дервиль; ее подруга залилась слезами. В этот момент господин де Реналь начал бросать камни в молодую крестьянку, которая шла по запрещенной дорожке, пересекая фруктовый сад.

   - Господин Жюльен, прошу вас, сдержитесь; вспомните, что мы все бываем раздражены, - проговорила быстро госпожа Дервиль.

   Жюльен холодно посмотрел на нее взглядом, выражавшим величайшее презрение.

   Этот взгляд удивил госпожу Дервиль и еще более поразил бы ее, если бы она отгадала его настоящее выражение; она прочла бы в нем смутную надежду на самую жестокую месть. Такие моменты унижения, без сомнения, порождали Робеспьеров.

   - Ваш Жюльен очень зол, он меня пугает, - сказала тихо госпожа Дервиль своей подруге.

   - Он имеет основание злиться, - ответила та ей. - После поразительных успехов, сделанных благодаря ему детьми, какое значение может иметь одно пропущенное утро; надо сознаться, что мужчины очень грубы.

   В первый раз в своей жизни госпожа де Реналь почувствовала смутное желание отомстить своему мужу. Крайняя ненависть Жюльена к богатым готова была прорваться... К счастью, господин де Реналь позвал своего садовника и занялся с ним огораживанием запрещенной тропинки колючими прутьями. Жюльен не ответил ни словом на все любезности, предметом которых он оставался в продолжение прогулки. Едва господин де Реналь удалился, обе приятельницы, ссылаясь на усталость, попросили его взять их под руки.

   Странный контраст представлял Жюльен, мрачный, решительный, надменно-бледный, и эти две женщины, взволнованные и раскрасневшиеся. Он презирал этих женщин со всеми их нежными чувствами.

   "Как! - говорил он себе, - у меня нет даже пятисот франков ренты, чтобы закончить образование! Ах! как бы я его послал к черту!"

   Поглощенный своими мрачными мыслями, он едва удостаивал внимания комплименты двух подруг, казавшиеся ему пустыми, бессмысленными, ничтожными, - словом, - б_а_б_ь_и_м_и.

   Говоря все, что ей придет в голову, стараясь поддержать разговор, госпожа де Реналь сказала, между прочим, что муж приехал из Верьера для покупки маисовой соломы у одного фермера. (В этой местности маисовой соломой набивают матрацы.)

   - Мой муж не придет, - прибавила госпожа де Реналь. - Он займется с садовником и лакеем набивкою матрацев. Утром он заставил заново набить все матрацы на первом этаже, теперь он направился на второй этаж.

   Жюльен побледнел; он бросил на госпожу де Реналь странный взгляд и, ускорив шаг, очутился с нею вдвоем. Госпожа Дервиль шла за ними.

   - Спасите мне жизнь, - сказал Жюльен госпоже де Реналь. - Вы одна это можете; вам известно, что лакей меня ненавидит до смерти. Поройтесь так, чтобы он не заметил, в углу матраца, обращенном к окну. Вы найдете там маленькую коробочку черного картона.

   - И в ней - портрет? - сказала госпожа де Реналь, едва стоя на ногах. Ее расстроенный вид обратил на себя внимание Жюльена, который тотчас этим воспользовался.

   - У меня еще есть одна просьба к вам, сударыня: умоляю вас - не смотреть на этот портрет, это моя тайна.

   - Тайна! - повторила госпожа де Реналь упавшим голосом.

   Несмотря на воспитание среди людей, гордящихся только состоянием и чувствительных только к денежным интересам, она была сейчас великодушна, воодушевляемая любовью. Жестоко оскорбленная, госпожа де Реналь с самым преданным видом задала Жюльену несколько вопросов, необходимых для успешного выполнения его поручения.

   - Итак, - сказала она, удаляясь, - маленькая круглая коробка, черная и глянцевитая?

   - Да, сударыня, - отвечал Жюльен с тою резкостью, которую опасность придает мужчинам.

   Она поднялась на второй этаж, бледная, словно шла на смерть. В довершение несчастья она почувствовала, что силы изменяют ей; но сознание необходимости оказать Жюльену услугу поддержало ее.

   "Надо найти эту коробку",- сказала она себе, ускоряя шаг.

   Она услышала разговор мужа с лакеем уже в комнате Жюльена. К счастью, они прошли в детскую. Она приподняла матрац и засунула руку в солому с такой силою, что поцарапала себе палец. Будучи очень чувствительной ко всякого рода боли, она едва заметила ее сейчас, ибо почти в ту же минуту нащупала лакированную коробочку. Схватив ее, она выбежала.

   Едва избавилась она от страха быть застигнутою мужем, как ужас, внушаемый ей этой коробкой, вновь лишил ее сил.

   "Значит, Жюльен влюблен, и я держу в руках портрет любимой им женщины"!

   Усевшись на стул в коридоре, близ этой комнаты, госпожа де Реналь отдалась во власть мукам ревности. Ее полное неведение пригодилось ей в этот момент; изумление смягчало скорбь. Вошел Жюльен и, схватив коробку, не говоря ни слова, даже не поблагодарив, побежал с нею в комнату, где тотчас развел огонь и моментально бросил ее туда. Он был бледен, подавлен; он преувеличивал степень опасности, которой избежал.

   "Портрет Наполеона, - говорил он себе, качая головою, - у человека, так явно выражающего ненависть к узурпатору! Найденный господином де Реналем, таким ультраконсерватором и в таком раздражении! и в довершение неосторожности, на обратной стороне портрета строки, написанные моею рукою, не оставляющие никакого сомнения насчет моего чрезмерного восхищения! И каждая из этих восторженных строк помечена числом! последняя - позавчера... Вся моя репутация погибла бы, кончилась бы в один миг! - говорил себе Жюльен, глядя на горевшую коробку, - а моя репутация - все мое богатство, я живу только ею... что я терплю ради нее, великий Боже!"

   Час спустя утомление и жалость к самому себе настроили его на более нежный лад. Встретив госпожу де Реналь, он взял ее руку и поцеловал с большей искренностью, чем когда-либо. Она покраснела от радости и тотчас оттолкнула Жюльена в гневе ревности. Гордость Жюльена, так недавно уязвленная, вновь заговорила в нем. Он увидал в госпоже де Реналь только богатую женщину; с презрением выпустил ее руку и удалился. В задумчивости направился он в сад; вскоре на губах его появилась горькая усмешка.

   "Я прогуливаюсь здесь спокойно, словно человек, располагающий своим временем! Я не занимаюсь с детьми! и подвергаюсь унизительным упрекам господина де Реналя не без основания". - И он побежал в детскую.

   Ласки младшего мальчика, которого он очень любил, немного смягчили его жгучую скорбь.

   "Этот меня еще не презирает, - подумал Жюльен, но тотчас упрекнул себя за мягкосердие как за новую слабость. - Эти дети ласкают меня так же, как ласкали бы гончую собаку, купленную вчера".

  

   Господин де Реналь, обходивший все комнаты замка, вернулся в детскую со слугами, несшими матрацы. Внезапное появление этого человека было для Жюльена каплею, переполнившей чашу.

   Бледный, мрачнее обыкновенного, он бросился к нему. Господин де Реналь остановился и взглянул на слуг.

   - Сударь,- сказал ему Жюльен,- полагаете ли вы, что со всяким другим наставником ваши дети сделали бы такие же успехи, как со мною? Если вы ответите отрицательно, - продолжал Жюльен, не давая господину де Реналю времени ответить, - то как же вы осмеливаетесь упрекать меня в том, что я пренебрегаю моими обязанностями?

   Господин де Реналь, едва придя в себя от страха, заключил по странном тону молодого крестьянина, что он имеет какое-нибудь выгодное предложение и хочет от него уйти. Негодование Жюльена возрастало с каждым словом:

   - Я смогу жить и без вас, сударь, - прибавил он.

   - Мне, право, чрезвычайно досадно видеть вас в таком возбуждении, - ответил господин де Реналь слегка запинаясь.

   Слуги находились в десяти шагах, занятые устройством постелей.

   - Это совсем не то, что мне надо, сударь, - воскликнул Жюльен вне себя. - Вспомните, какие бесстыдные слова вы говорили мне, да еще при дамах!

   Господин де Реналь не ясно понимал, чего от него требует Жюльен, и в душе его происходила тягостная борьба. Наконец Жюльен, дойдя до безумного исступления, воскликнул:

   - Я знаю, сударь, куда я пойду от вас.

   При этих словах господин де Реналь уже представил себе Жюльена в доме господина Вально.

   - Ну что ж, сударь, - сказал он наконец, вздыхая с таким видом, точно призывал хирурга для мучительной операции. - Я уступаю вашим требованиям. Начиная с послезавтра, то есть с первого числа, я буду платить вам по пятьдесят франков в месяц.

   Жюльен хотел расхохотаться, но остановился пораженный: весь его гнев пропал.

   "Я недостаточно презирал это животное, - сказал он себе. - Вот самое большое извинение, которое может принести столь низкая душа".

   Дети, слушавшие эту сцену раскрыв рот, побежали в сад сообщить матери, что господин Жюльен очень сердился, но будет теперь получать пятьдесят франков в месяц.

   Жюльен пошел за ними по привычке, даже не взглянув на господина де Реналя, которого он оставил в величайшем раздражении.

   "Этот господин Вально уже стоит мне сто шестьдесят восемь франков, - сказал себе мэр, - непременно надо будет ему сказать два словца относительно его поставок для подкидышей".

   Через минуту Жюльен очутился лицом к лицу с господином де Реналем.

   - Мне нужно поговорить с господином Шеланом; имею честь вас уведомить, что я отлучусь на несколько часов.

   - О, любезный Жюльен, - сказал господин де Реналь с натянутым смехом, - отлучайтесь хоть на весь день, хоть на два дня, мой друг. Возьмите у садовника лошадь, чтобы доехать до Верьера.

   "Он, конечно, - сказал себе господин де Реналь, - едет давать ответ Вально; он мне ничего не обещал, но надо дать остыть этой горячей голове".

   Жюльен быстро исчез и пошел большим лесом, ведущим из Вержи в Верьер. Ему вовсе не хотелось тотчас являться к господину Шелану. Ему не хотелось вновь принуждать себя к лицемерию, ему надо было разобраться в своей душе и прислушаться к обуревавшим его чувствам.

   "Я выиграл сражение,- сказал он себе, лишь только очутился в лесу, вдали от людских взглядов. - Итак, я выиграл сражение!.."

   Эти слова представили ему все его положение в розовом свете и вернули ему некоторое спокойствие.

   "Теперь я буду получать пятьдесят франков жалованья в месяц, значит, господин де Реналь очень испугался. Но чего же?"

   Это размышление о том, что могло напугать счастливого и влиятельного человека, против которого час тому назад он был преисполнен гнева, вполне успокоило Жюльена. Он почти поддался очарованию восхитительного леса, по которому шел. Огромные глыбы скал когда-то свалились в глубину леса, оторвавшись от горы. Мощные вязы возвышались почти наравне с этими скалами, и тень их придавала чудесную прохладу тем местам, где в трех шагах невозможно было оставаться из-за палящих солнечных лучей.

   Жюльен на минуту остановился в тени этих скал и затем продолжил путь в горы. Вскоре узенькая, едва заметная тропинка, по которой ходят пастухи, привела его на вершину огромного утеса, где он, наверное, уже не встретил бы человека. Это положение заставило его улыбнуться, оно как бы символизировало то положение, которое он так безумно желал занять в обществе. Чистый горный воздух настроил его спокойно и даже радостно. Верьерский мэр продолжал ему казаться олицетворением богатых и наглых людей всего мира, но Жюльен чувствовал, что его ненависть, несмотря на свою силу, не имела ничего личного. Если бы он перестал видеть господина де Реналя, он забыл бы о нем за неделю, - о нем, и о его замке, и о собаках, и о детях, обо всем семействе. "Не знаю, как я его заставил принести такую жертву. Как! более пятидесяти экю в год? Минутою раньше я избежал огромной опасности. Вот две победы в один день; вторая не заслужена, следовало бы разгадать ее причины. Но - до завтра все тягостные расследования!"

   Жюльен, стоя на вершине утеса, смотрел на небо, пылавшее в лучах августовского солнца. Стрекозы распевали на лугу у подошвы утеса; когда они умолкли, вокруг него воцарилось безмолвие. У ног его виднелась окрестность на двадцать лье. Ястреб, слетевший со скал над его головою, описывал молчаливо огромные круги; Жюльен заметил его. Взгляд Жюльена машинально следил за хищником. Его поразили его спокойные и мощные движения; он завидовал этому одиночеству.

   Такова была судьба Наполеона; быть может - со временем и его?

  

   Однако же, надо было показаться в Верьере. Выходя от священника, Жюльен удачно столкнулся с господином Вально, которому он не замедлил сообщить о прибавке жалованья.

   Вернувшись в Вержи, Жюльен сошел в сад только глубоким вечером. Душа его была утомлена множеством сильных ощущений, волновавших его в течение дня. "Что я им скажу? - думал он, с беспокойством вспомнив о дамах. Он был далек от того, чтобы осознать, что душа его была именно на уровне тех мелких событий, которые обычно поглощают все интересы женщин. Часто Жюльен бывал непонятен госпоже Дервиль и даже ее подруге и, в свою очередь, понимал только половину того, что они ему говорили. Таково было действие силы и, если я смею так выразиться, величия страстей, волновавших душу этого юного честолюбца. Ежедневно происходили бури в этом странном существе.

   Входя вечером в сад, Жюльен был расположен поболтать с хорошенькими кузинами. Они ожидали его с нетерпением. Он занял свое обычное место рядом с госпожою де Реналь. Вскоре наступил полный мрак. Ему захотелось взять белую ручку, которую он уже давно видел близ себя на спинке стула. Сначала ему уступили, но затем отняли у него руку, выражая этим досаду. Жюльен готов был остановиться на этом и продолжал весело болтовню, но в это время он услышал шаги господина де Реналя.

   У Жюльена еще звучали в ушах грубые слова этого утра. "Не лучше ли всего,- сказал он себе,- посмеяться над этим существом, так