Вельтман Александр Фомич - Приключения, почерпнутые из моря житейского. Саломея

так вам еще многое предстоит осмотреть в Москве: театр, благородное собрание... Здесь часто бывают концерты, маскарады; время проходит очень приятно; вы увидите, какой рай Москва, и не расстанетесь с ее удовольствиями. Летом на дачу, беганье, игры... Ах, какая у нас деревня! и невдалеке от Москвы...

   Саломея Петровна насчитала столько удовольствий, предстоящих Федору Петровичу, что у него проявилась жажда скорее ими воспользоваться; она выспросила у него все его вкусы, все, что ему нравится, и привела его в совершенный восторг восклицаниями: ах, это и мой вкус! ах, и я ужасно как это люблю! ах, я совершенно согласна с вами!

   - У вас живы еще родители?

   - Нет-с, волею божиею скончались.

   - Так вы совершенно располагаете собою? Вероятно, у вас много родных?

   - Ни одного человека-с.

   - Ах, боже мой, как вам должно быть скучно! - произнесла Саломея Петровна, изменив вдруг мажор голоса на минор, - не иметь никого, кто бы привязывал вас к жизни! Что может заменить сладость семейной жизни: в ней только и живут удовольствия. Верно, этот недостаток очень чувствителен для вас?

   - Очень-с, очень-с! - сказал Федор Петрович, проникнутый до глубины сердца этим недостатком, которого он до сих пор и не чувствовал.

   - Ах, я понимаю, как это должно быть для вас горько; своя семья - это такое счастие!... Взаимная любовь! О, я не удивляюсь теперь, что вы еще не пользовались удовольствиями Москвы. Вы, верно, и посреди людей чувствуете свое одиночество, не правда ли?

   - Совершенно так-с! - произнес растроганный Федор Петрович. Никто еще в жизни не говорил с ним так сладко и с таким участием. - Я несчастный человек-с! - прибавил он.

   - Отчего ж вы несчастливы? Вы располагаете сами собою; жуть ваша судьба вполне от вас зависит. Девушка - совсем другое: девушка не может собою располагать.

   - Отчего же, Саломея Петровна?

   - Очень натурально; например, вы, как свободный человек, можете составить свое счастие по желанию, можете жениться на той, которую изберет ваше сердце; а не на той, которую стали бы вам навязывать на шею, - не правда ли?

   - Совершенно так! могу сказать! Нет, уж мне не навяжут-с! - В мыслях Федора Петровича родилось подозрение, что ему хотят навязать Катеньку. - Нет-с, если уж жениться, так по выбору-с, - прибавил он.

   - О, без сомнения, благородный человек так и думает. Представьте себе несчастие: навяжут какую-нибудь бессловесную дурочку, у которой нет ни сердца, ни души... Целый век прожить с таким существом! это ужасно!

   Федору Петровичу опять представилась Катенька, стыдливая, скромная и молчаливая Катенька.

   Он задумался, откашлянулся, проговорил:

   - Совершенно так-с! - и опять замолчал.

   Саломея Петровна поняла эту беспокойную задумчивость и в душе радовалась успеху своего замысла.

   - Вы задумались; как бы я желала знать, о чем? - сказала она очень нежным голосом, но с улыбкою, которую понял по-своему Федор Петрович.

   - Я-с... - начал Федор Петрович, но не мог продолжать, вынул из шляпы платок и отер лицо.

   - Я люблю откровенность, - сказала простодушным голосом Саломея.

   - Позвольте узнать, Саломея Петровна, правда ли, что вы никогда не выйдете замуж?

   - Это кто вам сказал? - спросила с удивлением Саломея.

   - Сказали-с...

   - Я прошу вас сказать мне, кто и по какому случаю, - вы, верно, от меня не скроете, потому что вы благородный человек!

   - Саломея Петровна, - отвечал робко Федор Петрович, - действительно, не могу скрыть от вас... потому что...

   Федор Петрович остановился и не смел продолжать. Но Саломея Петровна поддержала его.

   - Говорите, пожалуйста, прямо, - сказала она, - вы можете быть уверены, что все, что вы скажете, останется между нами.

   Федор Петрович откашлянулся, снова отерся, как утомившийся до поту лица и принимающийся снова за тяжелую работу. Он придумывал, как бы красноречивее выразиться и вставить в свою речь судьбу.

   - Потому что судьба-с, - начал он, - когда я увидел вас, зависит от этого... я тотчас же... на мне сказали, что вам и слышать не угодно...

   Саломея Петровна поняла.

   - Вам это сказали? - вскричала она, - какая низость!

   - Сказали и предложили вашу сестрицу...

   - А, теперь я понимаю! Вас хотели женить на моей сестре и потому-то находили предлоги удалять меня из дому, когда вы приезжали к нам... как вам это нравится?

   - Помилуйте-с, как можно, чтоб это нравилось; я желаю получить вашу руку, Саломея Петровна, а не сестрицы вашей... Что ж мне сестрица!... Если смею надеяться...

   - Что-с? - произнесла Саломея с взволнованным чувством самолюбия. Оказанное простодушное предпочтение приятно польстило ей. "Он не так глуп, как я себе воображала, - подумала она, - он богат, его можно образовать".

   - Получить вашу руку! - едва проговорил Федор Петрович.

   Саломею Петровну, казалось, смутило неожиданное предложение, но сердце ее прыгало от самодовольствия; в мыслях вертелось: "Да, да, я выйду за него... меня хотели провести; но я скорее проведу вас!... Да мне же и надоели эти четыре стены и эта вечная зависимость!... еще, чего доброго, обнищаем... поедем на заточение в деревню!... Нет, лучше быть за уродом... и мало ли мужей дураков: скольких я ни знаю, все дураки... а он очень сносен; не светский человек - что за беда! я его образую! Да! и пусть все думают, что я вышла по страстной любви! не иначе! Не умели ценить меня, - пусть жалеют!..."

   Федор Петрович ждал с трепетом ответа.

   - Вы мне сделали честь, - сказала она, - я от нее не откапываюсь: вы мне нравитесь...

   - Саломея Петровна! - вскричал было Федор Петрович.

   - Ах, тише!... Я вас прошу не говорить об моем согласии маменьке: это все расстроит. Вы когда опять будете к нам?

   - Завтра же, если позволите.

   - Вам назначали время?

   - Нет, не назначили.

   - Так сделайте так, как я вам скажу. Когда вас позовут на вечер, может быть и завтра, потому что, верно, торопятся навязать вам на шею мою сестрицу. Вы приедете... Да... нет, это не годится. Я знаю, что меня за вас по доброй воле не выдадут...

   - Отчего же, Саломея Петровна?

   - Отчего? оттого, что от меня требуют, чтоб я вышла за другого, а я лучше убегу из дому... я не могу против желания выйти замуж!...

   Саломее Петровне непременно хотелось по крайней мере кончить девическое поприще романическим образом. Если б она была Елена и явился вторично Парис , готовый ее похитить, она бежала бы с ним только для того, чтоб снова возгорелась Троянская война и она имела бы право сказать: "Я причина этой войны".

   - Да! мне только остается бежать из дому с тем, кого люблю! другого средства нет! - прибавила она голосом томного отчаяния.

   Федор Петрович был хоть и не из числа героев, но он слыхал, что страстным любовникам почти всегда случается увозить своих милых.

   - Что ж, Саломея Петровна, я вас увезу, если позволите, - сказал он расхрабрясь.

   - О, я на все согласна! Но куда мы бежим?

   - Куда угодно-с.

   Саломею Петровну, казалось, затруднил этот вопрос, и она вдумчиво спросила:

   - Ваше имение далеко отсюда?

   - Близёхонько, верст сто с небольшим; у меня там и дом, и все есть, и церковь, и все-с... Сделайте одолжение, Саломея Петровна... - сказал Федор Петрович, кланяясь.

   - Я решилась... но каким же образом?

   - Уж это как прикажете, - отвечал Федор Петрович, не зная сам, каким образом увозят.

   Это покорное предоставление права распоряжаться было в духе Саломеи Петровны. Она подумала и сказала:

   - Медлить нельзя; завтра в шесть часов вечера я приеду в галицынскую галерею... экипажу своему велите остановиться со стороны театра и ждите меня у входа. Только приезжайте в крытом экипаже, чтоб меня не узнали.

   - Непременно-с, в шесть часов подле театра.

   - Подле галицынской галереи .

   - Непременно-с! - повторил Федор Петрович и замолк, не зная, что ему дальше говорить.

   - Теперь нам должно расстаться: я думаю, maman скоро возвратится, - сказала Саломея, вставая и подавая руку.

   Федор Петрович не умел пользоваться правами героев романа и не смел выйти из границ форменного поцелования руки; поцеловал, шаркнул, поклонился и отправился.

   Быть героем, хоть и не настоящим, а романическим, очень приятно. Федор Петрович, несмотря на неопытность свою по части приключений любовных, чувствовал однако же наслаждение и какую-то торопливую деятельность во всех членах. В продолжение всей ночи перед ним развивался сказочный мир и похищение царевен.

   Рано поутру озаботился он о найме кареты в четыре лошади рядом и приказал денщику укладываться.

   - Вчера три раза прибегала, вот эта, как ее... Василиса Савишна. По часу сидела, ждала вас, хотела сегодня поутру опять прийти.

   - Не пускай ее, скажи, что дома нет.

   - Да она ворвется, сударь, в комнату. Скажет, что подожду!

   - Ну, не пускай, да и только! вот тебе раз!

   - Уж если вы приказали, так не пущу!... Чу, вот прилетела, стучит.

   Федор Петрович молча присел в угол, а Иван подошел к двери и спросил:

   - Кто там?

   Ответа нет, а в дверь кто-то постукивает.

   - Что за черт, кто там? - спросил Иван, приотворив, дверь.

   - Я, Иванушка, - проговорила Василиса Савишна и сунулась в дверь.

   - Позвольте-с, дома нет.

   - Как дома нет?

   - Изволил уехать.

   - С кем же ты тут разговаривал?

   - С кем разговаривал, я ни с кем не разговаривал.

   - Вот прекрасно, я ведь слышала.

   - Что ж что слышала? Я бранился на деревянную ногу, что из сапога вон не лезет; вот и все!

   - Так я подожду.

   - Нет, уж извините, мне надо идти, я запру.

   - Ну, хорошо, я после приду; позволь мне только поправиться перед зеркалом.

   - Нет-с, позвольте.

   Иван торопливо припер двери из передней в комнату. Василиса Савишна удивилась, но ей никак не пришло на мысль, что ее выживают.

   - Ну, ну, не буду мешать. Верно, гости! - прибавила она шепотом, усмехаясь. - Я приду часа через два.

   Она ушла.

   - Что?

   - Опять хотела прийти.

   - Черт какой неотвязчивый! Давай одеваться; я поеду на почту. Как придет эта баба, так скажи ей, что в шесть часов я буду ждать ее.

   Федор Петрович отправился. Василисе Савишне переданы были его слова. Она прибежала в третий раз; но и след Федора Петровича уже простыл. В пять часов сел он в дорожную карету и приказал ехать в галицынскую. Его привезли в галицынскую больницу.

   - Это театр? - спросил он, выходя из кареты.

   - Какой театр, сударь; это галицынская больница.

   - Да где ж театр? ведь подле театра галицынская, как вишь ее...

   - Так это галерея, сударь, так бы и сказали; эх, барин, сколько мы крюку сделали!

   Это однако же не помешало Федору Петровичу приехать вовремя на назначенное место, потому что героиня романа любила во всяком случае заставить себя ждать. Как удивился Иван, когда великолепно разодетая дама, в роскошном манто, в шляпке с пером, вышла из галереи, подала руку Федору Петровичу, села с ним в карету и поехала.

   Между тем Василиса Савишна прибежала в шесть часов вечера в гостиницу, стукнула в дверь номера, занимаемого Федором Петровичем, - никто не отзывается. Приложила ухо к двери, посмотрела в замочную скважину, - никого нет!

   - Опять нет! что за чудеса! Поскакала к Софье Васильевне.

   - Не у вас? - Нет еще.

   - Что за диво такое, все дома нет да дома нет! сейчас была, сам велел сказать мне, что будет ожидать меня в шесть часов.

   - Что это? моя карета едет! - сказала Софья Васильевна. - Саломея воротилась домой! Опять помеха! И лучше, если он не будет сегодня.

   Вошел слуга.

   - Что ты? А где же Саломея Петровна?

   - В галицынской галерее; приказали ехать домой и сказать, чтоб ее не дожидали-с.

   - Как не дожидали? с кем же она поехала?

   - Не могу знать-с! как приехали к галицынской галерее, они изволили выйти из кареты, а мне велели ехать домой да изволили сказать: "Скажи маменьке, чтоб меня не дожидала".

   - С кем же она поехала?

   - Не могу знать-с.

   - Не дожидала! Куда не дожидала? ты, верно, переврал.

   - Никак нет-с; как приказано сказать, так я и докладываю.

   - Не может быть! верно, кто-нибудь там был из знакомых.

   Часов до двух за полночь беспокоило Софью Петровну только недоумение: с кем поехала Саломея? Пробило два, пробило три, началась суматоха. Саломеи нет, а не знают, куда послать за Саломеей. Призывают опять лакея, переспрашивают, бранят, что он, вероятно, переврал и что, верно, Саломея Петровна велела куда-нибудь приезжать за собой. Он божится, что нет. Призвали кучера, не слыхал ли он, что приказывала Саломея Петровна? Он подтвердил слова Игната, а больше ничего не слыхал.

   - Она, верно, принуждена была где-нибудь остаться ночевать! Теперь уж и посылать поздно, да и куда посылать!...

   Чем свет карета отправилась по всем родным и знакомым и возвратилась домой с известием, что Саломеи Петровны нигде нет.

   Софья Васильевна в отчаянии и в слезах, а Петр Григорьевич ходит по комнатам, ломает себе руки и гремит на весь дом:

   - Прекрасно! прекрасно! достойная дочь заботливой, разумной матушки! Осрамили, зарезали, убили! Это ни на что не похоже, это ужас! это поношение: Туруцкой звал на вечер, я дал слово... на Туруцкого все мои надежды... О, да я знаю, что это вы с намерением, чтоб... это черт! она не скажет просто: "я бы не желала"; она выкинет назло какую-нибудь штуку... насмеется над отцом, поставит его в дураки! Эй! кто там? скотина, что ты нейдешь, когда тебя зовут! Пошел к Платону Васильевичу Туруцкому, кланяйся и скажи, что Саломея Петровна заболела и что мы не можем быть у него на вечере... Ну, что ж ты стоишь?... Постой! скажи, что я очень-очень сожалею... слышишь?...

   Отправив человека к Туруцкому, Петр Григорьевич снова начал ходить по комнатам и греметь.

   А между тем Василиса Савишна и не подозревает, что у Софьи Васильевны пропала дочь. Ранехонько она торопится в гостиницу Печкина, проведать о Федоре Петровиче, опять постукивает в дверь, прикладывает ухо и смотрит в скважину, - никого нет.

   - Кого тебе, матушка? - спрашивает ее прислужник, проходя по коридору.

   - Да вот мне нужно видеть господина, который здесь стоит.

   - Это пустой номер, здесь никто не стоит.

   - Как пустой? Неправда, здесь стоит военный.

   - Вчера уехал.

   Василису Савишну как водой обдало. Она всплеснула руками.

   - Уехал? ну!

   - А что?

   - Гусёк!

   - А что?

   - Что уж и говорить! надул!

   - Чем надул?

   - Ну, да уж... тьфу!

   И Василиса Савишна побежала вон из коридора; но к Софье Васильевне побоялась идти проведать о Федоре Петровиче.

  

  

   Рассказав, по принадлежности, кто такая Саломея Петровна, мы оставим ее в покое до первой встречи. Обратимся к Дмитрицкому, который, как вам уже известно, проиграл сполна собственные деньги и частию прихватил деньги ремонтные. Не для чего было говорить ему, что это сделано не только неосновательно, но даже безрассудно: все знал он это сам и бранил себя, как собаку. После нагоняя самому себе, он стал обдумывать, как поправить дело, и ничего лучше не выдумал, кроме новейшей гомеопатической пословицы: Similia similidus curantur - или древнейшей русской пословицы: чем обжегся, тем и лечись.

   - Но здесь, в поганом Бердичеве, не буду лечиться: поеду поправлять здоровье посреди сельской жизни. И вот, в прекрасных долинах Подолии, под именем ремонтера разъезжает он от помещика к помещику, играет для "препровождения времени". Но во всяком случае он был не более как Sch?ller в сравнении с Schulmeister-ом Желынским. Желынский, проведав, что он в его заветных полях красного зверя ловит, тотчас же разместил засады, и с бедного, с живого Дмитрицкого сняли кожу.

   Между тем время проходит; в полку о Дмитрицком нет и известий. Полковой командир менее заботится о нем и о деньгах, нежели о команде, и отправляет другого офицера отыскивать Дмитрицкого и принять команду и ремонт. Офицер, недолго думав, едет в Бердичев. Там находит он команду, которая преспокойно живет по квартирам в ожидании своего командира; в числе команды и денщик Дмитрицкого.

   - Где Василий Павлович?

   - А бог его знает; он меня оставил у одного помещика, я там жил-жил, ждал-ждал барина, покуда выгнали; помещик сказал: "Ступай, брат, барин твой, верно, умер; я держать тебя не хочу", Я и пришел сюда.

   - А что, в самом деле не умер ли он?

   - Верно, что умер; помещик недаром говорил.

   Офицер доносит в полк, что команда состоит благополучно налицо, а сам ремонтер пропал без вести и, вероятно, умер.

   Дмитрицкого означили в списках умершим.

   Таким образом кончил Дмитрицкий жизнь служебную.

   Между тем новый ремонтер, приехав к одному помещику для покупки лошадей, входит в гостиную и видит - ни дать ни взять Дмитрицкий, в венгерке, в гусарской жилетке, сидит за картами.

   - Дмитрицкий? - вскрикивает он, всмотревшись в него.

   - Ах, любезный друг! - вскричал и Дмитрицкий, вскочив из-за стола и обнимая товарища своего. - Вот неожиданно встретились!

   - Что ты здесь делаешь?

   - Tс! скажи, пожалуйста! вот встреча! Как давно не видались!

   И он потащил его за руку в другую комнату.

   - Что ты здесь делаешь? где ты пропадал?

   - И не думал пропадать, братец; а видишь, по маленькой, отыгрываюсь.

   - Да знаешь ли что, ведь ты исключен из списков и показан в числе умерших?

   - И очень хорошо сделали. Я действительно убитый человек; а потому и не могу уж явиться в полк.

   - Ах, чудак! Да что ж ты будешь делать!

   - Что ж, братец, мертвому делать, кроме как скитаться тенью.

   - Ах, чудак!

   - Только, братец, не говори никому, что и тень мою видел, а то, пожалуй, кол в спину вколотят.

   - Где ж ты живешь?

   - Теперь здесь гощу.

   - Не советую тебе, однако ж, проживать в этих местах; если тебя узнают - беда!

   - И не напоминай, сам уеду; черт знает, здесь нет мне счастья. Поеду искать невест, попробую жениться.

   - Ах, чудак! да как же ты будешь жить без всякого вида?

   - Вот тебе раз! попробуй кто от меня требовать вид, поставлю ему на вид вот что!

   Дмитрицкий показал свой кулак.

   - С этим видом не далеко уедешь.

   - Не далеко уеду, так далеко уйду. Однако ж меня ждут; шпини, брат, я к тебе приду на квартиру.

   - Нет, спасибо, отложи попечение: со мной команда.

   - Да, да, да! ну, хорошо! Так до свидания на том свете.

   - Прощай, брат!

   - Присядь, хоть по маленькой.

   - Нет, спасибо.

   - Ну, хоть карточку, на мое счастье.

   - Нет, благодарствуй.

   - Экой чудак!

   После известия, сообщенного новым ремонтером, Дмитрицкий понемногу стал подвигаться с юга на север. Он был некогда в Москве, и Москва ему нравилась; выезжая из нее, он думал: когда-то бог приведет опять побывать. Эта старая мысль пришла ему в голову, когда он задумался, куда ему ехать.

   "Э! да вот прекрасный случай ехать в Москву! Там же всегда тьма невест. Именно! там открою свой новый карьер... Скверная вещь без денег! Я уверен, что без денег я могу завлечься во все страсти. А с деньгами я совершенно смиренное существо: засел где-нибудь в уголок, бросил пук ассигнаций или горсть золота на стол. "Господа! банчику!" Смотришь, тянутся со всех сторон искатели земного блага, обступают фараона, как рыбы, и ждут подачки. Иному дашь туза - счастлив! иного оборвешь - молчит! Судьба! Добродетельный муж и отец семейства не с намерением пролил чашу довольствия своего. Он только хотел дополнить ее последним глотком бедняка, да черт подтолкнул под руку, чаша вверх дном, а наш брат подставил горсть и богат. Но для того, чтоб иметь право стоять там, где черт подталкивает под руку, надо иметь случай при нем. А кто ж может доставить этот случай как не жена, входящая в дела своего мужа и способствующая его успехам в свете? Что за роскошь иметь такую заботливую, умную помощницу!... "Душа моя! заинтересуй, пожалуйста, мосье такого-то, чтоб ему у нас не было скучно. Умная жена тотчас поймет пользы мужа. О, она должна быть непременно привлекательна в отношении интересных людей. Одного только боюсь, чтоб не попасть на такую, которая вздумает тебя вывести в чины, или на такую, которая только ночует дома; или на такую, которая пришпиливает мужа к хвосту... Да еще боюсь, чтоб не влюбиться в аплике, в дрянное сердчишко, которое разрядится в любезность, в сладость, в нежность, подобьет все свои недостатки пуховой прелестью, раздушится благовонными вздохами, разукрасится алмазными взорами, разрисуется узорными приемами..."

   Рассуждая таким образом, Дмитрицкий ехал в Москву на огромном чемодане, набитом сеном. Хоть у него и осталось только одно носильное платье: венгерка да шинель, но он знал, что ездить без чемодана - нельзя: почтут за нищего.

   По приезде в Калугу в кошельке у него остался один только червонец и ключ от чемодана. "Этого скакуна я ни за что в свете не отдам: это у меня заводчик. Лошадей найму вплоть до Москвы; а что касается до насущного пропитания: есть что есть, так есть, а нет, так мы не взыщем; впрочем, глупость! возможно ли умереть с голоду там, где люди завтракают, обедают, полдничают, ужинают и, словом, целый день едят?"

   Следуя этому правилу, Дмитрицкий не голодал. В первой же деревне, где его извозчик остановился кормить лошадей, он застал хозяина, хозяйку и всю семью за столом: они хлебали из огромной чаши жирные щи.

   - Что это? квасок? дай-ко, брат, ковшичек... ух как славно щами пахнет!

   - Да не угодно ли, сударь, покушать? - сказала хозяйка, - у нас щи, жаркое есть, если угодно, рыба есть.

   - Нет, благодарствуй, милая, боюсь обед испортить... я только попробую... Славные щи!

   - Да что ж, пообедайте у нас, сударь.

   - Нет, милая, меня ждут обедать, отсюда недалеко. Таким образом наш путешественник везде пробовал то щи,

   то кашу; но на половине дороги ему захотелось хорошо пообедать. Проезжая в обеденное время чрез одно село, он спросил:

   - А что, здесь живет сам помещик или управляющий?.

   - Сам помещик.

   - А есть у него продажные лошади?

   - Как же, большой завод есть.

   - Прекрасно! Проводите-ко меня к нему. Барин-заводчик рад покупщику.

   Нечего рассказывать, как явился Дмитрицкий к помещику, к Григорью Тимофеевичу Мискину, покупщиком и знатоком в лошадях; как, осматривая завод, проморил плотного барина, и тот пригласил его откушать вместе, потому что уже было время, а после обеда предложил испытать лошадей в упряжке. Все проделки были исполнены как нельзя лучше, лошади в упряжке ходили очень хорошо, помещик назначил им цену прекрасную и расстался с Дмитрицким, как с таким покупщиком, каких ему надо было и по самолюбию и по расчетам.

   Пообедав очень хорошо и даже выпив за здоровье гнедых, Дмитрицкий решился не обедать до самой Москвы, если только не представится какого-нибудь особенного случая. Но особенного случая не представилось.

   Я думаю, памятно вам, как счастливо он миновал заставу.

   - Покуда прямо, - отвечал он, а между тем думал: "Куда ж теперь ехать? приехав в Москву, разумеется, теперь следует, ехать в "Европу"; во всех лучших городах должна быть "Европа": без "Европы" нельзя обойтиться, особенно приезжему человеку". - Эй! послушай, любезный, где тут "Европа"?... Спасибо! ступай!

   Приехали в "Европу". Дмитрицкий повелительно крикнул у крыльца на швейцара и лакеев, чтоб помогли вылезти ему из повозки.

   - Первый номер готов для меня? а?

   - Первый номер занят-с.

   - Как?... Фу! бока разбило! Животное! заставил меня прокатиться в телеге! Пять тысяч заплатить за экипаж и сесть на половине дороги!... Как занят?

   - Занят-с.

   - Как занят! Ах, дурак! что ж это он здесь делал? он, верно, занял в другой гостинице.

   - Третий номер свободен-с, прекрасный номер! три комнаты-с, мебель красного дерева, фортепьяны, все есть-с, все принадлежности, как следует, сейчас только очистился.

   - Три комнаты! какие-нибудь скверные! Экое животное! Ну, веди!... Что за гадкие коридоры! тьма кромешная! Это ни на что не похоже! то ли дело в Париже.

   - В Париже-с? Помилуйте, что Париж! Уж лучше нашей гостиницы в целом городе нет,

   - Я ничего не вижу!

   - Пожалуйте, пожалуйте сюда.

   - Ну, что тут такое?... Это-то? Фу! да покури, братец, скорее! Кто тут стоял?

   - Только что сегодня изволил уехать один сочинитель из Петербурга.

   - Сочинитель? Именно какими-то сочинениями пахнет! Покури, да не какой-нибудь смолкой, а по крайней мере лавандом... Да чаю, чаю скорей!... Один из вас, порасторопнее, чтоб здесь дежурил, покуда мои люди приедут! Да есть ли тут сарай хороший, поставить коляску, а?

   - Как же-с, сколько угодно.

   - Ну, чаю!

   - В повозке есть вещи-с?

   - Какие вещи? вещи в экипаже. Да! кажется чемодан положили со мной. Внести его! Адрес-календарь есть?

   - Есть-с.

   - Принеси! тебя как зовут?

   - Иваном-с.

   - А тебя?

   - Алексеем.

   - Так ты, Иван, ступай за календарем, а ты за чаем, да живо! Лентяям ничего, кроме простого туза, не даю; а кто услужит мне тому червонный, слышите?

   - Будем довольны-с! Кому ж и угождать, как не доброму барину.

   - То-то же!... А! Чемодан; хорошо! Поставь его, да осторожнее, не перемни у меня там. Тебя как зовут?

   - Петром-с.

   - Петр, спроси бутылку лучшей мадеры! скорей!

   Петр бросился за мадерой; а между тем Дмитрицкий раскинулся на диване и стал зевать, как изнеженный помещик, с дороги. Приказания его живо были исполнены. Алексей принес, с вывертами, на подносе аплике, чайник, сливочник и чашки - пестрый фарфор рококо с позолотой, в корзинке сухари, на блюдечке сахар. Иван прибежал с адрес-календарем, а Петр с бутылкой мадеры.

   - Первый номер мадера?

   - Самая старая-с.

   Дмитрицкий налил стакан, выпил залпом и потом плюнул.

   - Дрянь!

   - Самая лучшая-с!

   - Самая лучшая! почем бутылка?

   - Пять рублей-с.

   - Ну, может ли быть здесь настоящая мадера в пять рублей, когда она и на острове Мадере дороже пяти рублей. Скажи хозяину, что я мадеру пью настоящую и чтоб он достал мне самой лучшей, хоть по червонцу бутылку. Слышишь? Возьмите эту себе. Теперь ступайте все вон, я отдохнуть хочу.

   - Позвольте узнать чин и фамилию, да подорожную надо записать в книгу-с.

   - Успеешь! приедет мой камердинер с экипажем, так спросишь у него; ну, марш!

   - Черт знает, я без чаю похудел в эти три дня, - сказал Дмитрицкий, принявшись пить чай. - Надо отыскать какого-нибудь знакомого... Черт знает, сколько в календаре фамилий! Ну, как тут не найти знакомых или дураков, которые рады будут моему знакомству?...

   В это время послышалось, кто-то вошел в переднюю комнату.

   - Кто там?

   - Извините, - сказал вошедший молодой человек, очень щегольски одетый, в очках, с улыбающимися устами, с сладостными и изгибистыми манерами, с ногами, имевшими привычку шаркать, с ушами, похожими на крылья у шапки Меркурия.

   - Извините...

   И так далее... а дальнейшее мы изложим впоследствии; покуда означенный молодой человек не познакомился с Дмитрицким, мы познакомим вас с ним самим.

  

  

   Его зовут Михайло Памфилович Лычков. Молодой человек, как бы вам описать его?... Молодой человек, если хотите, очень с хорошими свойствами. Молодой человек, который делает около ста визитов по годовым праздникам, которого встретите в обществе и в театре, где отвечают на поклон его замечательные поди, иногда протягивают руки и говорят: "bonjour, monsieur Лычков!" , которого встретите в канцелярии, где он сам подойдет к вам и скажет, что он по особенным поручениям при его превосходительстве; которого встретите в каком-нибудь комитете о тюрьмах и в каком-нибудь благотворительном или ином обществе... которого встретите верхом, и он предупредит похвалу своей лошади и скажет, что она орловского завода, но что у него есть лошадь собственного завода, гораздо лучше этой... Молодой человек, которому вы, верно, понравитесь, если послушаете его рассказы и который, верно вас позовет к себе.

   Михайло Памфилович вступил в службу в кацелярские служители по протекции самого начальника канцелярии, которому он понравился по какой-то особенной, природной готовности служить. И действительно, Михайло Памфилович служил ему чем только мог и, между прочим, приезжал в канцелярию на положении дела не делающих, а от дела не бегающих, которых начальник канцелярии встречал, протягивая руку, принимал как гостей и увлекался от своих скучных занятий приятной их беседой.

   Так как настоящий век изобилует обладающими даром поэзии или, все равно, обладающими даром поэзиею, и так как в канцелярских, кроме размашистых перьев, необходимы иногда перья красноречивые, то в числе сослуживцев Михаила Памфиловича, кроме молодых людей высокого полету, было много неоцененных еще поэтов и прозаиков. Из салонов спускаться в канцелярию было низко, а от истоков Ипокрены ходить в канцелярию было далеко и утомительно; и потому все эти прихожане ужасно зевали и рады были какому-нибудь развлечению. Одни читали наизусть свои поэтические вдохновения, другие с восторгом выслушивали декламации стихов о каком-нибудь Демоне или о какой-нибудь Демонессе, у которой, вместо волос, спускается на плечи лава; вместо взоров - стрелы или метательные копья, на ланитах пламень, на устах огонь, на груди дым, а в груди - что-то неизъяснимое.

   Михайло Памфилович ахал больше всех, и потому признан был за человека со вкусом. По этому вкусу он был приятелем поэтов, а по изрядному состоянию, по возможности ездить на конях, быть одетым с иголочки и природной способности перенимать светские манеры был приятелем с некоторыми из верхолетов. Вследствие моды на литературные вечера между означенной рассадой светской деятельности завелись также литературные вечера. После нескольких опытов распределить дни Михайлу Памфиловичу достался вторник, и все сослуживцы в один голос решили: "Завтра все к тебе, Лычков!"

   Чтоб придать тону своему вторнику и сделать его известным целой Москве, Михайло Памфилович обдумал, что для этого надо залучить к себе и известных московских литераторов. На первый вторник, в который так неожиданно должен был совершиться литературный вечер у Михаилы Памфиловича, нельзя было никак распорядиться насчет известных литераторов; но все-таки он решился сделать визиты всем, с которыми кланялся в обществе. Но прежде всего надо было предуведомить папеньку и маменьку, которые были в восторге от успехов сына в свете и потворствовали ему елико возможно.

   Папенька Михаилы Памфиловича, Памфил Федосеевич, был, казалось, человек простой и добряк, по крайней мере на старости лет; но несмотря на простоту, он умел, со вступления на поприще житейское, сколотив изрядный капитал, купить именье и величаться помещиком. Так как это достоинство досталось ему довольно уже поздно, то он и не успел войти в круг знакомства, соответственный властителю двухсот душ и обладателю капитала, дающего около десяти тысяч процентов. Большой круг требовал новых привычек; а расставаться с старыми, с которыми сжились душа и тело, было и жалко и трудно. Чувствуя невозможность самому почваниться в свете и показать, что мы, дескать, сами с усами и не последние из личных дворян, Памфил Федосеевич сосредоточил свое честолюбие на успехах в свете единственного и возлюбленного сына, Мишеньки. Мишенька не изменил надеждам отца.

   Пожилая супруга Памфила Федосеевича, Степанида Ильинишна, несмотря на толстоту свою, так и лезла в гору и, без сомнения, взобралась бы на нее и завела знакомства и с графинями и с княгинями, потому что она сочувствовала своему достоинству и всегда говорила: "Эка невидаль, графство!" Но, к несчастью, она не знала по-французскому; а без этого, черт знает чего, невозможно было показаться в русской гостиной, как с непричесанной головой. Не являясь в свете, Степанида Ильинишна сосредоточила свое высокое достоинство в своем дому да в кругу старых знакомых - губернских и коллежских регистраторш и секретарш, с которыми издавна она покумилась и без секретов которых, гаданий и сплетней, не могла уже обходиться. Сверх того и привычная, бессменная партия бостончика или вистика сроднила ее с ними. Но, как боярыне, ей нельзя уже было не нежиться, не чувствовать боли в какой-нибудь части тела и не лечиться лопатией или гамепатией . И то и другое не приносило ей пользы, особенно после заговенья или розговенья. Отлежав однажды бок, она почувствовала онемение. Призванный медик вообразил, что это следствие полноты и излишества крови и немедленно же предписал, кроме следуемых микстур, приставить к боку, на первый раз, не менее пятидесяти пиявок; пиявки исполнили свое дело как следует: выпили кровь да еще про запас притянули к боку достаточное ее количество. С тех пор обиженный бок стал беспокоить Степаниду Ильинишну. Она почла за долг проклинать лопатию и призвать в помощь гамепатию; но бесконечно малые приемы не нашли дороги из желудка к боку и воротились на белый свет без пользы. Прослышав про чудеса магнитизирования, Степанида Ильинишна расспросила, каким это образом лечатся новым способом? Кумушка Арина Ивановна тотчас же объяснила ей, что, дескать, есть два способа: первый способ самому магнитизироваться: доктор начнет водить руками по всему телу, покуда сон наведет...

   - Нет, нет, нет, матушка, этого-то я с собой не позволю делать! Скажи, какой другой?

   - А другой способ: доктор возьмет да намагнитизирует какую-нибудь девушку, да и спросит у сонной, какое лекарство он должен дать больной. Всю подноготную скажет! Удивительное дело! Что-то уж и не верится!

   - Верится или не верится, отчего же не попробовать! Я попробую: велю намагнитизировать Дуньку да расспросить у ней, какое, дескать, для барыни лекарство нужно? Глупа только, где ей сказать! Ну, да не велика беда попробовать.

   - Уж кстати бы и я полечилась, Степанида Ильинишна.

   - Пожалуй, матушка, убытку мне от этого не будет.

   - Так пришлите мне сказать, как будут магнитизировать.

   - Изволь, пришлю.

   Степанида Ильинишна в самом деле послала Сидора искать по Москве иностранного доктора, что магнитизирует. Сидор тотчас же отыскал иностранного доктора, что мозоли сводит.

   - Здравствуйте, батюшка, - сказала Степанида Ильинишна. - Эй, Дунька... Вот, намагнитизируйте, пожалуйста, девчонку да расспросите у ней, чем лечить от бока? у меня бок болит... Вот она.

   Дунька явилась, стала в дверях и смотрела исподлобья на мозольного мастера, не понимая, зачем ее представляют ему.

   - Вот она, сделайте одолжение; а я уж уйду, не могу смотреть... извините!

   Степанида Ильинишна вышла, а мозольный мастер показал Дуньке стул, помог ей разуться. Дунька не смела противиться.

   Кончив операцию, в ожидании вознаграждения он походил по комнате, кашлянул несколько раз. Степанида Ильинишна со страхом взглянула в двери.

   - Что, уж кончено?

   - Ага! - отвечал доктор по части мозолей.

   - Что ж, какое же лекарство-то мне предпишете?

   Он подал ей скляночку и сказал по-немецки, жидовским наречием, что она увидит на опыте, как хорошо это лекарство сгоняет мозоли.

   - Как же, батюшка, принять это или намазывать? - спросила Степанида Ильинишна, подавая в вознаграждение десятирублевую ассигнацию.

   Вместо ответа оператор поклонился и выше