Сенкевич Генрик - Огнем и мечом

>   Тем временем путники добрались до Плоскирова. На дороге уже реже попадались инсургенты, так как в десяти милях пути начиналась местность, занятая польскими полками, а потому казацкие ватаги не осмеливались туда проникать, так как предпочитали ждать в безопасном отдалении прибытия Бурлая с одной и Хмельницкого с другой стороны

   - Осталось только десять миль! - говорил Заглоба, потирая руки. - Лишь бы нам добраться до первого полка, а там уже мы в безопасности дойдем до Збаража.

   Володыевскмй, однако, решил запастись в Плоскирове свежими лошадьми, так как лошади, купленные в Браке, уже никуда не годились, а скакунов Бурлая следовало беречь на черный день. Предосторожность эта была необходима, особенно когда пронеслась весть, что Хмельницкий уже под Константиновом, а хан со всеми ордами, идет со стороны Пилавиц.

   - Мы здесь с княжной останемся под городом, так как нам лучше не показываться на рынок,- сказал маленький рыцарь Заглобе, когда они остановились в версте от города, около какой-то пустой избы, - а вы ступайте и спросите у мещан, нет ли у них лошадей на продажу или на обмен. Хотя уже вечер, но мы двинемся в путь и пробудем в пути всю ночь.

   - Я вскоре вернусь, - проговорил Заглоба.

   И он тотчас поехал в город Володыевский приказал Жендяну немного распустить подпруги седел, чтобы лошади могли немного передо>муть, а сам ввел княжну в избу и попросил ее, чтобы она для подкрепления сил выпила вина и немного соснула.

   - Мне хочется до зари проехать эти десять миль, - сказал он Елене, - а там мы все отдохнем.

   Однако лишь только он принес баклаги с вином и живность, как перед избой раздался лошадиный топот. Маленький рыцарь выглянул в окно.

   - Господин Заглоба уже вернулся, - проговорил он, - очевидно, не нашел лошадей.

   В эту минуту с шумом распахнулись двери избы и в них показался Залюба, бледный, посиневший, вспотевший, запыхавшийся.

   - На коней - крикнул ок.

   Володыевский был опытным воином и в подобных случаях не терял времени на расспросы, не терял даже на спасение баклаги с вином (которую, однако, схватил Заглоба), но как можно скорее вывел княжну на двор, посадил на лошадь, быстро осмотрел подпруги и сказал:

   - Марш, марш!

   Вскоре в темноте наступившего вечера исчезли и всадники, и лошади, точно кортеж привидений.

   Путники мчались долго без отдыха. Только когда расстояние в семь вера отделяло их от Плоскирова и когда стало так темно, что всякая погоня сделалась невозможной, Володыевский приблизился к Заглобе и спросил:

   - Что случилось?

   - Погодите, господин Володыевский... погодите. Я страшно запыхался, ног под собой не чувствую - уф!

   - Но что же там было?

   - Черт собственной персоной, уверяю вас, черт или дракон, у которого, коли отрубить одну голову, другая отрастает.

   - Да говорите же яснее!

   - Я видел на рынке Богуна.

   - Вы, должно быть, в белой горячке?

   - Я видел его на рынке, а с ним пять или шесть человек, я не мог сосчитать, так как у меня ноги отнялись... Они держали факелы. Мне кажется что нам какой-то черт становится поперек дороги, и теперь я совершенно потерял надежду на счастливое окончание нашего дела... Бессмертный он, этот дьявол, что ли? Не говорите о нем Елене. О Господи! Вы его зарубили, Жендян его выдал, а между тем он жив, свободен и становится нам поперек дороги О Боже, Боже, уверяю вас, господин Володыевский, что я предпочел бы скорее увидеть на кладбище призрак, чем его. Черт возьми! Почему-то я всюду первый встречаюсь с ним!.. Собаке в глотку всадить такое счастье. Разве на свете нет иных людей? Пусть другие встречаются с ним! Нет - всегда я!

   - А он видел вас?

   - Если бы он меня видел, то вы меня уже не видели бы. Этого еще только не доставало!

   - Важно было бы знать, - заметил Володыевский, - гонится ли он за нами или же едет в Валадынку к Горпине в надежде, что по дороге поймает нас.

   - Мне кажется, что он едет в Валадынку.

   - Должно быть, так и есть. В таком случае мы едем в одну сторону, а он в другую, и теперь нас отделяет от него расстояние в милю или, пожалуй, в две, а через час будет пять. Пока он узнает нас, мы будем в Жолкве, не только в Збараже.

   - В самом деле? Ну, слава Богу! Вы точно приложили мне пластырь. Но скажите, пожалуйста, каким образом Богун на свободе, коль скоро Жендян выдал его влодавскому коменданту?

   - Он, наверно, убежал.

   - В таком случае этому коменданту следует срубить голову. Жендян, эй, Жендян!

   - Что вам угодно? - спросил Жендян, сдерживая лошадь.

   - Кому ты выдал Богуна?

   - Господину Роговскому.

   - А кто же этот господин Роговский?

   - Это поручик королевского панцирного полка.

   - А, чтоб тебя! - проговорил Володыевский. - Да разве вы не помните, что Подбипента рассказывал нам о вражде Роговского к Скшетускому? Ведь Роговский родственник Лаща, которого оскорбил Скшетуский, и потому он питает ненависть к нашему другу.

   - Теперь понимаю, понимаю, - воскликнул Заглоба. - Он-то, наверно, назло Скшетускому и отпустил Богуна! Но это уголовное дело и пахнет виселицей. Я первый донесу!

   - Дай Бог только с ним встретиться, - пробормотал Володыевский, - а уж тогда мы не пойдем в суд.

   Жендян до сих пор не знал, о чем идет речь, так как после ответа, данного Заглобе, он ехал впереди, возле Елены.

   Теперь путники ехали не спеша. Взошла луна, мгла рассеялась, и ночь была ясная. Володыевский погрузился в задумчивость. Заглоба еще некоторое время находился в тревожном состоянии, но спустя немного промолвил:

   - Задал бы Богун и Жендяну, если бы захватил его!

   - Скажите ему эту новость, попугайте его, а я тем временем поеду возле княжны, - ответил маленький рыцарь.

   - Хорошо! Эй, Жендян!

   - Что такое? - спросил юноша, остановив своего коня.

   Заглоба поравнялся с ним и с минуту молчал, ожидая, пока

   Володыевский и княжна отдалятся, потом сказал:

   - Знаешь, что случилось?

   - Не знаю.

   - Комендант Роговский выпустил Богуна на свободу. Я видел его в Плоскирове.

   - В Плоскирове? Теперь? - спросил Жендян.

   - Теперь. А что ты не падаешь с лошади?

   Лучи месяца освещали лицо юноши, и Заглоба не заметил на нем испуга, но, наоборот, с удивлением увидел выражение той жестокой, почти зверской ненависти, которое было в лице Жендяна, когда он убивал Горпину.

   - Да ты разве не боишься Богуна? - спросил старый шляхтич.

   - Если господин Роговский его отпустил, - ответил юноша, - то мне придется самому сызнова искать случая, чтобы отомстить ему за мою обиду и позор. Я ему не прощу, так как поклялся; и если бы теперь не надо было везти княжну, я тотчас поехал бы вслед за ним...

   "Ого! - подумал Заглоба. - Хорошо, что я этому юноше, не причинил никакой обиды".

   Потом он погнал коня и через минуту поравнялся с княжной и Володыевским. Через час они переправились через Медведовку и въехали в лес, тянувшийся от самого берега реки двумя черными стенами по обеим сторонам дороги.

   - Я хорошо знаю эту местность, - сказал Заглоба. - Вскоре этот лес кончится, за ним будет около двух верст поле, через которое идет дорога из Черного Острова, а потом опять начнется лес, который еще больше этого и тянется вплоть до Матчина. Даст Бог, в Матчине мы застанем польские полки.

   - Пора уж, чтобы пришло спасение, - пробормотал Володыевский.

   Некоторое время все молча ехали по дороге, освещенной луной.

   - Два волка перешли через дорогу! - внезапно сказала Елена.

   - Вижу, - ответил Володыевский,- а вот третий.

   Действительно, серая тень промелькнула шагах в пятидесяти от всадников.

   - Вот четвертый! - воскликнула княжна.

   - Нет, это серна, смотрите: две, три!

   - Что за черт! - крикнул Заглоба. - Серны преследуют волков! Я вижу, свет переворачивается вверх ногами.

   - Едемте скорее, - сказал тревожным голосом Володыевский. - Жендян! Вперед с княжной!

   Все понеслись... Заглоба на скаку наклонился к Володыевскому и спросил:

   - Что там такое?

   - Скверно! - ответил маленький рыцарь. - Вы видели: зверь из логовищ срывается со сна и бежит ночью.

   - Ой! Что это значит?

   - Это значит, что его тревожат.

   - Кто?

   - Войска. Казаки или татары, - они идут справа от нас.

   - А быть может, это наши полки?

   - Не может быть, так как зверь бежит с востока, со стороны Пилавиц. Это, наверно, идут татары широкой колонной.

   - Бежим, господин Володыевский, ради Бога!

   - Ничего иного не остается. Эх, если бы не было с нами княжны, мы подошли бы к самым чамбулам и зарубили бы нескольких татар, но с нею... иное дело... Туго нам придется, если нас заметят.

   - Свернем в лес, за этими волками.

   - Нельзя, так как если даже нас сразу не поймают, то они наводнят всю местность впереди, и как же мы потом выберемся?

   - Да поразит их молния! Этого еще нам только недоставало. Эй, господин Володыевский, не ошибаетесь ли вы? Ведь волки обыкновенно идут позади войска, а не бегут впереди его.

   - Да, те, что по бокам, тянутся за войском и собираются из всех окрестностей, но те, что впереди, пугаются и убегают. Взгляните-ка вправо, между деревьями, там зарево.

   - Иисус Назарянин! Царь Иудейский!

   - Тише! Много еще этого леса?

   - Он сейчас кончится.

   - А дальше поле?

   - Да О Господи!

   - Тише! За полем другой лес?

   - Вплоть до Матчина.

   - Хорошо! Лишь бы только татары не наткнулись на нас в поле. Если мы благополучно доберемся до второго леса, тогда мы дома. Счастье, что княжна и Жендян едут на конях Бурлая.

   Они погнали лошадей и поравнялись с ехавшими впереди.

   - Что это за зарево там, справа? - спросила Елена.

   - Княжна, - ответил маленький рыцарь, - теперь уже нечего скрывать. Возможно, что это татары.

   - О Господи!

   - Не тревожьтесь, княжна. Клянусь вам, что мы убежим от них, а в Матчине стоят наши полки.

   - Ради Бога! Едемте скорей! - сказал Жендян.

   Они умолкли и неслись, как духи. Деревья редели, пес кончался. Зарево немного побледнело. Внезапно Елена обратилась к маленькому рыцарю.

   - Господа, - проговорила она, - поклянитесь мне, что я живая не попаду в их руки.

   - Не попадете, - ответил Володыевский, - пока я жив.

   В эту минуту путники выехали из леса в поле или, вернее, в степь, которая здесь тянулась версты две, а дальше опять чернел лес. Теперь это со всех сторон открытое пространство было освещено луной.

   - Это самый худший кусок дороги, - прошептал Заглобе Володыевский, - так как если татары находятся в Черном Острове, то они пойдут по этой дороге, между лесами.

   Заглоба ничего не ответил и только пришпорил коня. Они уже доехали до половины, как вдруг маленький рыцарь протянул руку по направлению к востоку.

   - Смотрите, - сказал он Заглобе, - видите?

   - Вижу в отдалении какие-то кусты и заросли.

   - Эти кусты движутся. Теперь скорее вперед, вперед, так как не подлежит сомнению, что нас заметят.

   Ветер засвистел в ушах скачущих Спасительный лес все более приближался.

   Внезапно из темной массы, приближавшейся с правой стороны поля, сначала донесся какой-то неясный шум, подобный шуму волн морских а через минуту явственно раздался громкий крик

   - Нас видят! - зарычал Заглоба. - Собаки! шельмы! черти! волки! негодяи!

   Лес был уже так близко, что наши всадники почти чувствовали его холодное дыхание.

   Но одновременно и туча татар становилась все более отчетливой. От нее начали отделяться длинные тени, точно лапы гигантского чудовища, и они приближались к убегающим с непонятной быстротой. Володыевский уже ясно слышал крики: "Алла, алла!"

   - Конь мой споткнулся, - крикнул Заглоба.

   - Это ничего, - ответил маленький рыцарь

   Но у него молнией проносились вопросы: что будет, если лошади не выдержат, если какая-нибудь из них падет? Это были прекрасные татарские скакуны, железной выносливости, но они уже шли от Плоскирова и мало отдыхали после той бешеной скачки от города до первого леса Правда, можно было пересесть на свободных, но и те утомились. "Что будет?" - думал Володыевский, и сердце его, быть может, в первый раз в жизни тревожно забилось - не за себя, но за Елену, которую за время путешествия он полюбил, как родную сестру. Он хорошо знал, что татары, начав преследование, не скоро отстанут.

   - Пусть гонятся, а все-таки ее не догонят! - пробормотал маленький рыцарь.

   - Конь мой опять споткнулся! - вторично воскликнул Заглоба.

   - Это ничего! - повторил Володыевский.

   Тем временем они въехали в лес. Их охватил мрак, но некоторые татары были уже на расстоянии нескольких сот шагов. Однако маленький рыцарь знал, как ему поступить.

   - Жендян! - крикнул он. - Сверни с княжной в сторону, на первую дорогу!

   - Хорошо, - ответил Жендян.

   Володыевский обратился к Заглобе:

   - Взять пистолеты!

   И одновременно он стал сдерживать коня Заглобы.

   - Что вы делаете?- крикнул шляхтич. - Это ничего! Сдержите вашего коня!

   Расстояние между ними и Жендяном, который мчался с Еленой, все увеличивалось. Наконец они достигли того места, где дорога внезапно поворачивала к Збаражу, а дальше шла прямо узкая просека, наполовину скрытая ветвями. Жендян и Елена направились туда и через минуту исчезли в темноте чащи.

   Между тем Володыевский сдержал своего коня и коня Заглобы.

   - Ради Бога, что вы делаете?- рычал шляхтич.

   - Мы задержим погоню. Для княжны нет иного спасения.

   - Мы погибнем!

   - Погибнем так погибнем. Станьте здесь, на краю дороги!.. Здесь! здесь!

   Оба они притаились в темноте под деревьями. А громкий топот татарских лошадей приближался и гудел, как буря, так что эхо отдавало по всему лесу.

   - Свершилось! - сказал Заглоба и поднес к губам баклагу с вином.

   Он пил, пил, а затем встряхнулся и воскликнул:

   - Во имя Отца, и Сына, и Святого Духа! Теперь я готов к смерти!

   - Сейчас, сейчас! - промолвил Володыевский. - Впереди скачут только три татарина, это мне и надо.

   Действительно, на озаренной луной дороге показались три всадника, сидевшие, очевидно, на самых лучших скакунах, на, так называемых на Украине "волчарах", так как они в состоянии были догнать волка; за ними на расстоянии двухсот или трехсот шагов мчалось еще человек десять, а дальше - густая толпа ордынцев.

   Когда три первые поравнялись с засадой, грянули два выстрела, после чего Володыевский, как рысь, бросился на середину дороги и в одно мгновение, прежде чем Заглоба успел взглянуть и подумать о том, что случилось, третий татарин пал, точно пораженный громом.

   - Марш, марш! - крикнул маленький рыцарь.

   Заглоба не заставил своего товарища повторять этого приказания два раза, и они понеслись по дороге, как два волка, за которыми гонится стая собак; между тем ордынцы подъехали к трупам, и узнав, что эти гонимые ими волки сумеют загрызть насмерть, на минуту остановились, поджидая других товарищей.

   - Видите, - заметил Володыевский,- знал, что они остановятся.

   Однако, хотя убегавшие выиграли расстояние в несколько сот шагов, перерыв в погоне продолжался недолго. Татары теперь скакали более сплоченной массой и поодиночке не высовывались вперед

   К несчастью, лошади нашцх всадников были утомлены продолжительной дорогой, и бег их ослабевал. Конь Заглобы, имея на себе столь значительную тяжесть, опять споткнулся раз и другой. У старого шляхтича при мысли, что он падет, остатки волос стали дыбом.

   -- Господин Володыевский, дорогой господин Володыевский! Не оставляйте меня! - восклицал он с отчаянием.

   - Будьте уверены! - ответил маленький рыцарь.

   - Чтоб этого коня волки...

   Шляхтич не успел кончить, как мимо его уха прожужжала стрела, а за ней другие стали жужжать, свистеть и петь, точно пчелы или шмели. Одна из них пролетела так близко, что почти коснулась уха Заглобы.

   Володыевский обернулся назад и опять два раза выстрелил в преследователей.

   Внезапно лошадь Заглобы так споткнулась, что мордой коснулась земли.

   - О Господи, мой конь падает! - завопил шляхтич.

   - С коней и в лес! - загремел Володыевский.

   Сказав это, он осадил коня, соскочил с него, и через минуту оба они исчезли в темноте леса.

   Но маневр этот не ускользнул от глаз татар, и несколько десятков из них, в свою очередь, спрыгнув с лошадей, пустились в погоню за убегающими.

   Ветви деревьев и кустов сорвали с головы Заглобы шапку, были его по лицу, рвали жупан, но, несмотря на это, шляхтич бежал во всю прыть, точно ему было тридцать лет. Иногда он падал, но тотчас подымался и бежал еще скорее, сопя, как кузнечный мех наконец свалился в глубокий овраг и почувствовал, что уже не выкарабкается оттуда, так как окончательно выбился из сил.

   - Где вы? - шепотом спросил Володыевский.

   - Здесь, внизу... Я пропал, спасите меня!

   Володыевский не колеблясь прыгнул в ров и приложил руку к губам Заглобы.

   - Тише! Быть может, они нас не заметят. В случае чего будем защищаться.

   Тем временем прибежали татары. Одни из них действительно прошли мимо оврага, предполагая, что беглецы продолжают бежать, другие шли медленно, ощупывая деревья и осматриваясь во все стороны.

   Рыцари притаили дыхание.

   "Пусть только кто-нибудь сюда попадет, - в отчаянии думал Заглоба, - тогда я ему попаду!"

   Внезапно посыпались искры. Это татары стали высекать огонь...

   При свете его видны были дикие лица с выдающимися скулами и вздутыми губами. В течение некоторого времени они ходили около оврага, напоминая каких-то зловещих лесных призраков, и все более приближались к тому месту, где находились рыцари.

   Но вскоре со стороны дороги стали долетать какие-то смешанные крики и странный шум, пробуждавшие спящую чащу.

   Татары перестали высекать огонь и остановитесь, точно вкопанные; рука Володыевского впилась в плечо Заглобы.

   Крики усиливались. Внезапно блеснули красные огоньки и одновременно с ними раздался залп мушкетов - один, другой, третий, - а затем крики "Алла!", бряцание сабель, ржание лошадей, топот и смешанные крики. На дороге кипела битва.

   - Наши! Наши! - крикнул Володыевский.

   - Бей! убивай! бей, руби! режь! - рычал Заглоба.

   Еще минута - и мимо оврага в величайшем замешательстве пробежало несколько десятков татар, которые теперь во весь дух удирали к своим. Володыевский не выдержаа бросился за ордынцами и в темноте рубил их направо и налево саблей.

   Заглоба остался один на дне оврага.

   Через минуту он попытался выкарабкаться, но не смог. У него болело все тело, и он еле держался на ногах.

   - А, негодяи, - проговорил шляхтич, оглядываясь во все стороны, - вы удрали! Жаль, что кто-нибудь из вас сюда не попал. У меня была бы компания в этой яме, и я показал бы ему, где растет перец! О, язычники! Зарежут вас там, как скотов. О Господи, шум все усиливается. Мне бы хотелось, чтобы это был сам князь Иеремия, так как он бы вас огрел. Вы кричите: "Алла!" Вот погодите, скоро над вашими трупами волки будут кричать: "Алла!" Однако как же это Володыевский меня здесь оставил! Впрочем, неудивительно! Он жаждет боя, так как молод. После этого приключения я за ним пойду в ад, потому что это не такой друг, что в несчастье оставляет. Ну и оса же он! В один миг насмерть укусил тех троих Если бы, по крайней мере, со мной была эта баклага... но ее уже. наверно, черти взяли... лошади растоптали. Пожалуй, еще какая-нибудь змея укусит меня в этой яме! Но что это?

   Крики и залпы мушкетов стали отдаляться в сторону поля и первого леса.

   - Агей - проговорил Заглоба. - Наши уже гонят их Не выдержали собачьи дети! Слава Всевышнему!

   Крики все более отдалялись.

   - Здорово лупят! - бормотал шляхтич. - Однако мне, очевидно, придется долго просидеть в этому рву. Не доставало бы еще, чтобы меня волки съели. Дай Бог смерть на колу Богуну, а волкам бешенство, так как с татарами наши, по-видимому, недурно расправляются. Господин Володыевский! Господин Во-лодыевский!

   В ответ Заглобе шумел только бор да издали все слабее доносились крики.

   - Уж не лечь ли мне спать, что ли? Черт возьми! Эй, господин Володыевский!

   Но господину Заглобе пришлось еще долго просидеть во рву, так как только перед рассветом на дороге послышался лошадиный топот, а затем в сумраке леса показались огни.

   - Господин Володыевский, я здесь! - воскликнул шляхтич.

   - Так вылезайте.

   - Не могу.

   Володыевский с лучиной в руке стал на краю оврага и, подавая руку Заглобе, сказал:

   - Ну, татар уже нет. Мы их прогнали за тот лес.

   - А кто же это пришел?

   - Кушель и Ростворовский с отрядом в две тысячи человек. С ними и мои драгуны.

   - А неверных много было?

   - Нет, должно быть, тысячи две, может быть, немного больше.

   - Слава Богу! Дайте же мне чего-нибудь напиться, так как я лишился чувств.

   Спустя часа два Заглоба, основательно напоенный и накормленный, сидел на лошади среди драгун Володыевского, а возле него ехал маленький рыцарь и так говорил ему:

   - Вы уж не огорчайтесь, так как хотя мы приедем в Збараж без княжны, но было бы хуже, если бы она попала в руки неверных

   - А может быть, Жендян повернет еще в Збараж? - спросил Заглоба.

   - Этого он не сделает, дорога будет занята; тот чамбул, который мы отразили! скоро вернется и поедет вслед за нами. Да и Бурлай с минуты на минуту станет под Збаражем, прежде чем Жендян успеет туда попасть. Затем - со стороны Константинова идут Хмельницкий и хан.

   - О Господи, так Жендян с княжной попадет как бы в западню?

   - Жендян позаботится о том, чтобы успеть проскользнуть между Збаражем и Константиновой и не допустить окружить себя попкам Хмельницкого или чамбулам хана. Я сильно надеюсь, что он сумеет это сделать.

   - Дай Бог!

   - Этот парень хитер, как лиса. Вы мастер на выдумки, но он хитрее вас. Мы долго раздумывали над тем, как спасти девушку, - и в конце концов у нас опустились руки, и только благодаря ему удалось все устроить. Теперь Жендян будет выскальзывать как уж, так как тут дело идет и об его собственной шкуре. Надейтесь, потому что над ней и Бог, который спасал ее столько раз. Вспомните, ведь вы сами в Збараже велели мне надеяться, когда приезжал Захар.

   Заглоба несколько успокоился после этих слов Володыевского, а затем погрузился в глубокую задумчивость.

   - Господин Володыевский, - сказал он после продолжительного молчания, - вы не спрашивали Кушеля, что со Скшетуским?

   - Он уже в Збараже и, слава Богу, здоров. Скшетуский прибыл с Зацвипиховским от князя Корецкого.

   - Что же мы ему скажем?

   - В этом и суть.

   - Ведь он все думает, что девушка убита в Киеве.

   - Да.

   - А вы теперь говорили Кушелю или кому-нибудь другому, откуда мы едем?

   - Не говорил, так как подумал, что лучше будет сначала нам посоветоваться.

   - Я предпочитаю умолчать обо всем происшествии, - проговорил Заглоба. - Если бы, сохрани Бог, девушка попала теперь в руки казаков или татар, то для Скшетуского было бы новое горе. Это было бы то же, как если бы растравить у него зажившую рану.

   - Я головой ручаюсь, что Жендян спасет ее.

   - Я охотно поручился бы и своей головой, но теперь несчастье свирепствует на свете, как чума. Лучше уж будем молчать, и предадим все на волю Божью.

   - Пусть будет так. Но не откроет ли Подбипента этой тайны Скшетускому?

   - Разве вы его на знаете! Он дал рыцарское слово, а это для него священная вещь.

   Тут присоединился к ним Кушель, и дальше они ехали вместе, беседуя об общественных делах, о прибытии полковников в Збараж, о предстоящем в скором времени приезде князя и о неизбежной уже страшной войне с казаками.

  

  

   В Збараже Володыевский и Заглоба застали все коронные войска, сосредоточившиеся здесь в ожидании неприятеля. Тут были и Ланцкоронский, каменецкий каштелян, который недавно под Баром разгромил казаков, Фирлей, Андрей Сераковский, и Конецпольский, и артиллерийский генерал Пшыемский, талантливый полководец, особенно сведущий в осадном и фортификационном делах С ними было десять тысяч войска, не считая нескольких полков князя Иеремии Вишневецкого, которые и прежде квартировали в Збараже.

   Генерал Пшыемский на южной стороне города и замка, за речкой Гнезной, устроил укрепленный лагерь, который можно было взять только с фронта, так как сзади его защищали пруды, замок и речка. В этом-то лагере полковники намеревались дать отпор Хмельницкому и задерживать его войска до тех пор, пока не подойдет король с остальными войсками и ополчением. Но выполним ли был этот план ввиду могущества Хмельницкого?

   Многие сомневались в этом и в подтверждение своих сомнений указывали на то обстоятельство, что в самом лагере дела шли худо.

   Прежде всего, между вождями не было согласия, так как полковники поневоле пришли в Збараж, подчиняясь лишь требованию князя Вишневецкого. Сначала полковники хотели защищаться под Константиновой, но когда разнеслась весть, что князь Вишневецкий обещает прийти лишь в том случае, если местом обороны будет выбран Збараж, солдаты тотчас заявили королевским вождям, что они хотят идти в Збараж и в ином месте сражаться не будут. Не помогли ни уговоры, ни авторитет гетмана, и вскоре полковники поняли, что если они будут долее настаивать, то войска, начиная с гусарских полков и кончая последним солдатом иностранного отряда, оставят их и перейдут под знамена Вишневецкого. Это был один из тех грустных и все чаще повторявшихся в то время примеров нарушения военной дисциплины, который породил неспособность вождей, их несогласия между собой, боязнь могущества Хмельницкого и небывалые до сих пор поражения, особенно под Пилавицами.

   Таким образом, полковники принуждены были двинуться в Збараж, где власть должна была перейти, от королевских военачальников к Вишневецкому, так как только его одного хотело слушаться войско, только под его командой сражаться и, в случае надобности, погибнуть. Между тем этого фактического вождя еще не было в Збараже, а потому в войсках возрастало беспокойство, ослабевала дисциплина, замечался упадок духа, так как пришло известие, что Хмельницкий и хан идут с такими полчищами, каких со времен Тамерлана люди не видывали. Все новые вести приходили в лагерь, точно зловещие птицы, и подрывали мужество солдат. Некоторые опасались, как бы внезапно не произошла паника такая же, как в Пилавицах, и не рассеяла бы этой горсти войска, которая преграждала Хмельницкому дорогу в сердце Республики. Сами вожди теряли головы Их противоречивые распоряжения вовсе не исполнялись или исполнялись неохотно. Действительно, только один князь Иеремия мог отвратить бедствие, висящее над лагерем, войском и всей страной.

   Заглоба и Володыевский, прибыв с полками Кушеля в Збараж. тотчас были окружены офицерами, которые расспрашивали их о новостях При виде пленных татар любопытные ободрились: "Ущипнули татар! Пленные татары! Бог дал победу!" - говорили одни "Татары уже здесь - и с ними Бурлай!" - восклицали другие. "К оружию, господа! На вал!" Весть летела через весь лагерь, и благодаря рассказам победа Кушеля принимала все более грандиозные размеры. К пленным подходили солдаты, и слышались восклицания: "Срубить им головы! Что мы здесь будем с ними делать?" Градом посыпались вопросы, но Кушель не хотел отвечать и пошел с рапортом на квартиру к белзскому каштеляну. Володыевский и Заглоба постарались отделаться от расспросов, так как спешили поскорее увидеться со Скшетуским.

   Они нашли его в замке, а с ним старого Зацвилиховского, двух местных священников, монахов-бернардинцев и Лонгина Подбипенту. Скшетуский, увидев их, немного" побледнел и на минуту закрыл глаза, так как они вызвали в нем слишком много горестных воспоминаний Однако он поздоровался с ними спокойно, даже радостно, спрашивал, где они были, и удовлетворился их первым попавшимся ответом, так как, считая княжим умершей, ничего уже не желал, ни на что не надеялся и нисколько не подозревал, что их продолжительное отсутствие находится в какой-нибудь связи с Еленой. Они же не проронили ни слова о цели своей поездки, хотя Лонгин Подбипента внимательно посматривал то на одного, то на другого, вздыхал и вертелся на месте, желая увидеть на их лицах хотя бы тень надежды. Но оба они были заняты Скшетуским, которого Володыевский поминутно обнимал, так как сердце его разрывалось при виде этого верного старого друга, который столько перенес и столько утратил, что жизнь ему была не в жизнь.

   - Вот мы опять все собрались, - говорил он Скшетускому, - и нам будет хорошо. Скоро настанет война, да такая, какой еще не бывало, а с ней всякие наслаждения, столь желанные душе каждого воина. Лишь бы тебе Бог дал здоровья, так ты еще не раз поведешь в бой своих гусар.

   - Бог мне уже вернул здоровье, - ответил Скшетуский, - и я сам ничего иного не желаю, как только служить, пока есть надобность.

   Действительно, Скшетуский был уже здоров, так как молодость и могучая сила победили в нем болезнь. Страдания терзали его душу, но не могли истерзать тела. Он только очень исхудал и до такой степени пожелтел, что казалось, будто его лоб, щеки и нос сделаны из костельного воска. В лице его сохранилось строгое выражение и такое ледяное спокойствие, какое бывает на лицах умерших. В его черной бороде кое-где просвечивали седые волосы, но в общем он мало изменился, разве что, вопреки военным обычаям, избегал теперь шума, толпы, попоек и охотнее беседовал с монахами о монастырской и загробной жизни. Однако Скшетуский точно выполняя свои служебные обязанности и наравне с прочими интересовался всем, что касалось войны или предстоящей осады.

   Разговор, конечно, очень скоро перешел на эту тему, так как никто во всем лагере, в замке и в городе ни о чем ином и не думал. Старый Зацвилиховский расспрашивал про татар и Бурлая, с которым давно был знаком.

   - Это великий воин - говорил Зацвилиховский, - и очень жаль, что он вместе с другими восстает против отчизны. Мы вместе с ним служили под Хоцимом; он был тогда еще юношей, но уже и в то время подавал большие надежды.

   - Да ведь он из Заднепровья, - сказал Скшетуский, - и предводительствует заднепровцами, каким же образом, отче, это случилось, что Бурлай теперь идет с юга, со стороны Каменца?

   - Очевидно, - ответил Зацвилиховский - ему Хмельницкий нарочно назначил там зимовать, потому что Тугай-бей остался над Днепром, а этот великий мурза с давних пор в ссоре с Бурлаем. Никто столько не насолил татарам, сколько Бурлай.

   - А теперь будет их соратником!

   - Да, - промолвил Зацвилиховский, - такие уж времена! Но здесь за ними будет наблюдать Хмельницкий, чтобы они не пожрали друг друга.

   - Когда же вы, отче, ожидаете здесь Хмельницкого? - спросил Володыевский.

   - Со дня на день, да, впрочем, кто может наверно знать? Полковники должны посылать разъезд за разъездом, а они этого не делают. Я еле упросил, что бы послали Кушеля на юг, а Пигловских под Чолганский Камень. Мне самому хотелось идти, но здесь постоянно совещания да совещания... Они предполагают послать еще несколько отрядов. Пусть поспешат, а не то будет поздно. Дай Бог, чтобы как можно скорее приехал наш князь, потому что иначе нас ожидает такой же позор, как под Пилавицами.

   - Я видел этих солдат, когда мы проезжали через двор, - сказал Заглоба, - и думаю, что им более подходит торговать на базаре, чем быть нашими соратниками, так как мы любим славу и ценим ее больше здоровья.

   - Что вы говорите! - с досадой проговорил старик - Я не отказываюсь признать вас мужественным человеком, хотя прежде иначе думал, но и те, что здесь находятся, лучшие солдаты, какие когда-нибудь были в Республике. Надо только вождя! Камбиецкий хороший наездник, но вовсе не вождь, Фирлей стар, а что касается третьего, то он вместе с князем Домиником уже составил себе репутацию под Пилавицами. Что же в том удивительного, что их не хотят слушаться! Солдат охотно прольет кровь, если уверен, что его без нужды не погубят. Вот и теперь: вместо того чтобы думать об осаде, они спорят, где кто будет стоять.

   - Достаточно ли съестных припасов? - с беспокойством спросил Заглоба.

   - И этого не столько, сколько нужно, а с пастбищем еще хуже. Если осада протянется месяц, то мы, вероятно, будем кормить лошадей стружками и камнями.

   - Есть еще время об этом подумать,- заметил Володыевский.

   - Так ступайте и скажите им это. Повторяю, дай Бог, чтобы поскорее прибыл князь.

   - Не вы один по нем вздыхаете, - прервал Подбипента.

   - Знаю, знаю, - ответил старичок - Взгляните-ка, господа, на площадь. Все бродят около валов и с тоской посматривают в сторону старого Збаража, иные даже на башни влезают, а если кто-нибудь крикнет: "Идет!" - то все не знают, что делать от радости. Лишь бы только князь успел прибыть раньше прихода Хмельницкого, боюсь, как бы там не возникли какие-нибудь препятствия

   - Мы по целым дням молим Бога о прибытии князя, - заметил один из бернардинцев.

   Молитвы и желания всего рыцарства вскоре должны были исполниться, хотя следующий день принес еще больше опасений и зловещих предзнаменований. Восьмого июля, в четверг, над городом и лагерем бушевала страшная буря. Дождь лил потоками и разрушил часть земляных работ. Гнезна и оба пруда выступили из берегов. Вечером молния ударила в пехотный отряд белзского каштеляна Фирлея, убила нескольких человек и расколола знамя. В лагере сочли это дурным предзнаменованием - очевидным знаком гнева Божьего, тем более что Фирлей был кальвинист. Заглоба предлагал послать к нему депутацию с требованием и просьбой обратиться на пусть истинный. "Ибо не может быть Божьего благословения для войска, предводитель которого пребывает в противных Небу заблуждениях". Многие разделяли это мнение, и только престиж особы каштеляна и булава воспрепятствовали отправлению депутации. Но это еще более ослабило бодрость войск. Гроза бушевала без перерыва. Валы, хотя укрепленные камнями, лозой и кольями, размякли до такой степени, что пушки врылись в землю и под них пришлось подкладывать доски. Во рвах глубина воды достигла человеческого роста. Ночь, не принесла спокойствия. Вихрь гнал с востока все новые гигантские тучи, которые, клубясь и со страшным грохотом проносясь по небу, извергали на Збараж весь свой запас дождя, громов и молний... Только челядь оставалась в лагере, все же офицеры, за исключением каменецкого каштеляна, ушли в город. Если бы Хмельницкий пришел одновременно с этой бурей, то взял бы лагерь без сопротивления.

   На следующий день погода улучшилась, хотя дождь все еще накрапывал. Только около пяти часов пополудни ветер разогнал тучи, небо очистилось, а в стороне старого Збаража засияла великолепная семицветная радуга, один конец которой проходил за старый Збараж, а другой, казалось, проникал в Черный лес. Радуга блестела и играла на фоне исчезающих туч.

   Все ободрились. Рыцари вернулись в лагерь и вошли на скользкие валу, чтобы полюбоваться видом радуги. Тотчас начались разговоры о том, что возвещает этот благополучный знак, как вдруг Володыевский, стоя вместе с другими над самым рвом, прикрыл от солнца рукой свои рысьи глаза и крикнул:

   - Войско из-под радуги выходит! Войско!

   Толпа моментально зашевелилась. Слова "войско идет" стрелой пролетели с одного конца валов до другого. Все зашумели и, сдерживая дыхание, напряженно всматривались в даль. Внезапно под семицветной радугой что-то стало мелькать все яснее, отчетливее, и наконец показались знамена, пики и бунчуки. Теперь уже не подлежало сомнению, что это было войско.

   Тогда у всех из груди вырвался один крик - крик неимоверной радости:

   - Иеремия! Иеремия! Иеремия!

   Старые солдаты положительно обезумели, одни из них спрыгнули с валов, перебрались через ров и бежали пешком по залитой водой равнине к приближающимся полкам, другие кинулись к лошадям, иные смеялись, иные плакали, складывали руки и простирали их к небу, восклицая: "Идет наш отец, наш спаситель, наш вождь!" Тем временем полки князя подходили все ближе, шла легкая кавалерия: полки княжеских татар, казаков и валахов; за ними виднелась иностранная пехота под командой Махницкого, дальше артиллерия под начальством Вурцеля, затем драгуны и гусары. Лучи солнца переливались на доспехах воинов, на шлемах и остриях копий. Все они шли, освещенные необыкновенным блеском, точно их озарял ореол победы. Скшетуский, стоя на валу возле Лонгина Подбипенты, издали узнал свой эскадрон, оставленный им в Замостье, и его пожелтевшие щеки немного окрасились румянцем, он несколько раз глубоко вздохнул, точно сбрасывая с груди какую-то необыкновенную тяжесть, и повеселел. Для него приближались дни нечеловеческих трудов, героических сражений, которые лучше всего исцеляют сердце и сталкивают глубоко на дно души всякие мучительные воспоминания. Полки все приближались и теперь уже находились на расстоянии тысячи шагов от лагеря. Навстречу князю выбежали все старшие офицеры гарнизона: три полковника, а с ними генерал Пшыемский, коронный хорунжий, Корф и другие. Все разделяли общую радость и особенно полковник Ланцкоронский, бывший более рыцарем, чем вождем, и страстно любивший воинскую славу. Он протягивал булаву в ту сторону, откуда приближался князь Иеремия, и громко говорил так, чтобы его слышали:

   - Вот там наш главный вождь, и я первый передаю ему свою власть.

   Между тем княжеские полки стали входить в лагерь. Всего было три тысячи солдат, но они так ободрили збаражцев, как будто бы их было сто тысяч, потому