Некрасов Николай Алексеевич - Мертвое озеро (Часть первая)

ушенные громом, слушала Настасью Андреевну, и, когда она вышла, Аня с ужасом воскликнула:

   - Господи, что нам будет!

   - Чего ты испугалась! - весь дрожа, сказал старичок.- Ну есть ли правда в том, что нагородила глупая и дерзкая женщина?

   - Неужели она в самом деле подозревает, что мы ссорим Петрушу с ним?

   И Аня горько зарыдала.

   - Полно! она погорячилась!.. Какие и против кого мы делали козни?

   Как ни успокаивал старичок свою внучку, но ужас объял его при мысли, что если они должны будут оставить дом: куда ему деваться с внучкой?

   В то же самое время в кабинете хозяина происходила не менее неприятная сцена. Торжественно войдя в комнату, Настасья Андреевна подала письмо своему брату, сидевшему за счетами, и радостно сказала:

   - Наконец я нашла случай уличить и вывести всё наружу. Вот где источник всех неприятностей в доме... Читайте, и вы увидите, как опутывают неопытного мальчика, чтоб навлекать на него ваш гнев и самим выигрывать в ваших глазах. Я давно подозревала переписку старика с Петрушей. Я боялась за него.

   Федор Андреич пробегал письмо; брови его нахмурились страшно; смяв письмо, он бросил его на пол, а сам, вскочив со стула, заходил по комнате.

   В первый раз Настасья Андреевна обрадовалась признакам гнева в своем брате и продолжала тем же упрекающим голосом:

   - Я вам всегда говорила, что Петруша не виноват. Вот как вам платят за вашу хлеб-соль. Они поселяют раздоры между...

   - Какие раздоры? кто поселяет? - неожиданно остановись перед Настасьей Андреевной, грозно перебил брат.

   - Братец! - пугливо пробормотала Настасья Андреевна, попятясь назад; но брат наступал с гневом и повторял:

   - Говорите, кто... кто поселяет раздор, кто??

   - Я ничего...- оторопев и запинаясь, бормотала Настасья Андреевна.

   - Для чего же вы пришли сюда?.. для чего вы всё это наговорили?? какие раздоры?? - и несколько тише он прибавил:- Насчет глупого письма прошу не беспокоиться: я его не возьму к празднику.

   - Боже мой, он опять виноват остался! - с ужасом воскликнула Настасья Андреевна.

   И, полная гнева, она гордо сказала:

   - Я вижу, братец, что вы опутаны кругом хитрой и лицемерной девчонкой.

   - Замолчите!! - так сильно воскликнул Федор Андреич, что рамы задрожали в комнате.

   И Настасья Андреевна кинулась в испуге к двери, на которую указал ей брат; но он остановил ее и с убийственной жестокостью сказал:

   - Сохрани вас боже, если вы осмелитесь намекнув ей о ваших глупых подозрениях.

   Настасья Андреевна сделала умоляющий жест и, встретив сверкающие гневом глаза брата, с рыданием вышла из комнаты.

   Аня и старичок немало были поражены молчанием с обеих сторон о письме. Одно их поразило - это отсутствие за столом Настасьи Андреевны и полное равнодушие ее брата, как будто они сговорились. Он был очень любезен с Аней и со старичком, припоминал свое житье в Москве и заключил следующими словами, обращенными к старичку:

   - Я никогда не забуду всех одолжений ваших в то время. Они спасли меня, может быть, от многих несчастий. И, пока я буду жив, дом мой будет вашим.

   Старичок до слез был тронут благодарностию Федора Андреича.

   И когда дедушка и внучка остались одни, первый наставительно сказал:

   - Нет, нам следует всё вытерпеть от нее. Бог с ней, он хозяин дома и не думает так об нас: зачем же нам подымать ссору между братом и сестрой...

   Оставался один день до праздника, а за Петрушей не посылали. Из намеков Настасьи Андреевны Аня могла догадаться, что ее письмо тому причиной. Это ее ужасно опечалило: она так желала видеть Петрушу; к тому же посреди стариков Ане было очень скучно.

   В первый день праздника - то было Рождество,- возвратясь после обедни, все сидели за чаем в глубоком молчании. Явился деревенский священник поздравить с праздником. Он отслужил молебен и с удивлением спросил:

   - А где Петрушенька ваш? Я что-то его не вижу?

   Настасья Андреевна с упреком посмотрела на брата, который покойно отвечал:

   - В городе, батюшка!

   - Как... в такой великий праздник и не в доме своих родных?! ведь вы его сыном своим признали! - воскликнул священник.

   - Он наказан! - отвечал недовольным голосом Федор Андреич.

   - Братец! простите его! - умоляющим голосом произнесла Настасья Андреевна и, обратись к священнику, в отчаянии прибавила: - Хоть вы, батюшка, попросите за него.

   Старичок и Аня находились в сильном волнении.

   - Что за такой превеликий грех, Федор Андреич, мог сделать он?

   - Ослушание, батюшка!

   - Братец, в чем же он вас ослушался? - с упреком заметила Настасья Андреевна и прибавила, глядя на Аню: - Следовало бы наказать тех, кто не стыдится ссорить...

   - Побойтесь бога! - воскликнул обиженно старичок.

   И, с несвойственной ему горячностью, схватив Аню за руку и подведя к побледневшему Федору Андреичу, он сказал:

   - Встань перед ним на колени и проси за того, за кого тебя оклеветали!

   Аня, рыдая, упала на колени перед Федором Андреичем, который сердито поднял ее и с презрением произнес:

   - Стыдитесь... разве вы способны!

   Старичок, указывая на образ, торжественно произнес:

   - Пусть он будет свидетелем, что ты не поселяла раздора.

   Голос у старичка прервался, и он заплакал. Аня бросилась в объятия к нему и тоже зарыдала.

   - Полноте, полноте! - повторял Федор Андреич, разнимая Аню и старичка.

   И, поцеловав того и другую, он медленно произнес, смотря на свою сестру:

   - Однажды навсегда требую от всех присутствующих здесь - ни одним словом, ни взглядом не обижать тех, кого я призрел в своем доме.

   - Аминь! - заключил священник.

   - В доказательство, что на меня никто не имеет влияния, извольте послать лошадей в город!

   Настасья Андреевна от радости оторопела; Аня же с увлечением кинулась к Федору Андреичу и с жаром поцеловала его, после того сама сконфузилась и стояла, потупив глаза.

   - В такой великий день помиритесь все,- сказал священник, смотря на Настасью Андреевну, которая подошла мерными шагами к брату и сказала:

   - Простите меня, братец.

   И они поцеловались.

   - Простите нас, если мы невольно огорчили вас,- сказал старичок, подходя к Настасье Андреевне.

   Все перецеловались, исключая учителя, стоявшего в продолжение всей сцены прижавшись в углу, и его жены, обильно проливавшей слезы.

   - Да простит вас всех господь, и да снизойдет на ваши главы мир и тишина! - так заключил священник семейную сцену, после чего все свободнее вздохнули.

   Приезд Петруши в деревню произвел всеобщую радость; даже Федор Андреич довольно ласково его принял, расспрашивал о его занятиях и жизни. Петруша вырос и возмужал в несколько месяцев, как его не видала Аня; он ей уже казался совершенным молодым человеком, а не тем Петрушей, с которым она любила бегать по саду и даже ссориться для разнообразия. Она вспомнила разговор на лодке, как Петруша доказывал, что, когда он поживет в городе, она к нему изменится: да, он был прав! Но Петруша так был рад возвращению своему в деревню, что Аня осталась для него всё той же Аней, и, только боясь гнева Настасьи Андреевны, он старался украдкой говорить с ней.

   Накануне Нового года приехали гости к Петруше: Федя, бывший товарищ его детства, и Танечка, воспитанница Фединой матери.

   После длинного и скучного обеда, в отсутствие Федора Андреича, удалившегося отдыхать в свой кабинет, Петруша упросил Настасью Андреевну сыграть вальс, и под тихие звуки, чтоб не разбудить хозяина, две юные пары закружились по зале. Старичок, Селивестр Федорыч и его жена были зрителями.

   Петруша, кружась с Аней, тихо разговаривал.

   Но вдруг танцы прекратились. В дверях стоял Федор Андреич и глядел на танцующих.

   - Продолжайте, продолжайте! - сказал он довольно весело и сел на стул.

   Заслышав голос брата, Настасья Андреевна прекратила игру: танцующие, начавшие было вновь кружиться, тотчас же остановились.

   - Зачем остановилась? играй,- заметил ей брат и, взяв Танечку от Феди, сделал круг вальса.

   Всё остолбенело от удивления и не верило глазам. И когда он посадил Танечку на место, отвесив ей низкий поклон, старичок засмеялся.

   - Чего вы смеетесь? вы, кажется, в самом деле считаете меня стариком. Сыграйте-ка, сестрица, мазурку... знаете, старинную: по той мне легче.

   И, взяв Аню, он пустился выплясывать со всеми старинными ухватками, становился на колени, вывертывался из ее рук.

   Со всех сторон сыпались восклицания удивления.

   - Живей, живей! - топая ногами и каблуками и носясь по зале, твердил Федор Андреич.

   Угрюмое лицо его мало смягчилось, он скорее был неприятен в своей ненатуральной веселости. При окончании фигуры он приподнял Аню за талию и, прокружив ее в воздухе, посадил на стул, а сам, бросившись возле и вытирая платком лицо, сказал задыхаясь:

   - Уф, устал! - и, обратись к учителю, повелительным голосом прибавил:- Ну что же, берите даму.

   Селивестр Федорыч засмеялся и искал глазами, где бы найти даму; но две дамы имели уже кавалеров, оставалась одна его жена.

   - Что же, начинайте! - повторил Федор Андреич шутливо.- Берите вашу жену.

   - Ну а я уж один потанцую,- смеясь, сказал старичок, и, выступив на средину залы и приподымая свой халат, как дамы платье, он неповоротливо вертелся перед сухой фигурой учителя, тащившего нехотя за собой свою жену, которая, конфузясь, пятилась назад.

   Смех раздался в зале. Старичок притряхивал плечами и прищелкивал языком. Федор Андреич приказал зажечь старинные канделябры, стоявшие вечно в гостиной, на ломберных столах; свечи в них с незапамятных времен не зажигались и только каждый год подвергались омовению. Мрачная зала осветилась и наполнилась музыкой, смешанной с говором, шарканьем и смехом. Вся дворня сбежалась в переднюю и глядела с удивлением на господ и залу, в которой, с тех пор как она была выстроена, в первый раз раздались смех, говор и танцы. Федор Андреич приказал даже подать какое-нибудь угощение для танцующих, а для себя, старичка и учителя - вина, и, расхаживая по зале, угощал всех. Если Настасья Андреевна уставала играть, он сочинял в антрактах разные игры.

   Пробило двенадцать часов: начались поздравления и целования. Федор Андреич со всеми перецеловался, даже с учителем и его женой.

   Ужин был шумный и поздно встали из-за стола. Прощаясь с Аней, Федор Андреич спросил:

   - Вам было весело сегодня?

   - Да-с; благодарю вас! - отвечала Аня и с жаром поцеловала его в щеку, а он, взяв ее голову в обе руки, осыпал поцелуями. Петруша стоял возле, ожидая очереди проститься с Федором Андреичем, который и его удостоил поцелуем.

   Первый день, с тех пор как Аня поселилась в доме Федора Андреича, она ложилась спать такой счастливой и веселой, что долго не могла заснуть от волненья.

   На другое утро мрачность вступила в свои права, и Федор Андреич по-прежнему хмурил брови.

  

  

   Праздники прошли быстро. Петруша должен был ехать в город. При прощанье он объявил о своем долге Настасье Андреевне, у которой ужас и гнев были первым порывом; но мольбы и отчаяние Петруши смягчили ее, и она обещала ходатайствовать за него у своего брата, потому что у ней самой в руках не было ни гроша.

   Прощанье Петруши с Аней было трогательно: они плакали оба, клялись думать каждую минуту друг о друге и расстались до следующего праздника.

   Уныние настало в доме после отъезда Петруши. Аня часто плакала.

   Настасья Андреевна, как ни сбиралась объявить тайну Петруши своему брату, не находила удобной минуты; но, получив письмо от Петруши, где он просил ее поспешить высылкою денег, она решилась сказать всё брату, несмотря на его недовольное лицо в тот вечер.

   Он играл с Аней в шашки, старичок следил за игрой, а Настасья Андреевна вязала чулок.

   - Братец...- начала она нетвердым голосом.- Петруша, уезжая, просил меня...

   - О чем? - не отрывая глаз от игры, спросил ее брат.

   Настасья Андреевна с минуту помолчала и наконец сказала:

   - Просить у вас прощенья.

   - В чем? - и, взяв шашку, он прибавил, обращаясь к Ане:- Прозевали!

   - Он очень, очень раскаивается и дал мне слово никогда этого не делать.

   - Опять!.. Ну, вы просто рассеянно играете! - хмурясь, сказал Федор Андреич Ане и продолжал: - В чем же он раскаивался?

   - Он не виноват: приятели...

   - Верно, уж долги появились? - перебил сестру Федор Андреич.

   - Не сердитесь, братец; я его жестоко бранила.

   - Хорошо, хорошо! - недоверчиво произнес Федор Андреич и спросил:- А сколько?

   Настасья Андреевна нетвердым голосом произнесла:

   - Триста!

   Аня и старичок с ужасом переглянулись.

   - Гм... каково?.. У меня нет денег платить за него долги, и так он дорого стоит,- покойно и решительно отвечал Федор Андреич и, обратись к Ане, прибавил: - Ну-с, о чем вы думаете?

   Аня поспешно подвинула шашку.

   - Братец, он дал расписку, и срок кончился,- тоскливо заметила Настасья Андреевна после некоторого молчания.

   - Мне-то что за дело! вольно мальчишке верить.

   - Это будет пятно на его чести.

   - Кто велел ему ее пятнать!

   Холодность, с какою говорил Федор Андреич, отняла всякую надежду у сестры; она пришла в отчаяние.

   - Братец, я прошу эти деньги дать для меня; неужели вы мне откажете?

   - Откажу, потому что вы их просите на баловство и поощрение мотовства...

   И, горячась, он продолжал:

   - Да скажите мне, пожалуйста, вы просили у нашей покойной мачехи для меня денег? давала она мне столько, как я ему даю на содержание, а?

   - Он молод и в первый раз...- заметил старичок.

   - Я тоже был молод, однако никому не давал расписок.

   - Может быть, дурные товарищи,- опять сказал старичок.

   - И у меня были тоже товарищи... Впрочем, напрасно его оправдывать... Мне всё равно... Я сказал ему, что не буду за него платить долгов, когда привез его в город, и не заплачу.

   И Федор Андреич углубился в игру. Никто его не смел более беспокоить, и партия длилась в глубочайшем молчании. Аня проиграла.

   - Желаете отыграться? - спросил Федор Андреич.

   - Извольте! только с условием! - весело отвечала Аня.

   Она давно заметила, что ее веселое расположение часто смягчало суровость его, и теперь не ошиблась: он довольно ласково отвечал:

   - Говорите, какое?

   - Я скажу, если выиграю.

   - Что за тайны! говорите прежде.

   - Не скажу.

   - А я не согласен играть.

   - Я ожидала этого! - с тяжелым вздохом сказала Аня и привстала со стула.

   - Кажется, вы изволили надуть губы? Садитесь.

   Партия долго тянулась. Аня обдумывала каждый шаг, но перевес всё-таки был на стороне Федора Андреича, который подшучивал над горячностью Ани.

   Но вдруг Федор Андреич сделал такую ошибку, что старичок с жаром воскликнул:

   - Да что вы сделали?

   - Эх! скажите, какая рассеянность! - с досадою сказал Федор Андреич.

   - Да как это вы? что с вами сделалось! как вы этого не видали? - приставал к нему старичок.

   Он наконец недовольным голосом сказал:

   - Ну что вы заахали! разве нельзя ошибиться?

   - Выиграла! - с силою ударив шашкой по доске, воскликнула Аня и, забив в ладоши, стала прыгать по комнате.

   Настасья Андреевна и старичок не без удивления посмотрели на развязность Ани, до сих пор вечно застенчивой при Федоре Андреиче. А он был углублен в игру, как бы обдумывая проигранную им партию.

   - Ну-с, извольте сказать ваше условие,- сказал он.

   - Я завтра его скажу,- небрежно отвечала Аня.

   - Как завтра? - с удивлением спросил Федор Андреич.

   - Очень просто - завтра!

   И она присела перед ним.

   - Хитра! надула старого филина! - заметил Федор Андреич, подмигнув старичку.

   Настасья Андреевна так улыбнулась язвительно, что Аня закусила губу.

   На другой день утром, за чаем, Федор Андреич встретил Аню вопросом:

   - Ну-с, какое условие?

   - За обедом скажу, - отвечала Аня, здороваясь с ним.

   - Вы, кажется, подсмеиваетесь надо мной,- хмурясь, заметил Федор Андреич и быстро вышел из залы.

   - Как мило! и что за дерзость так шутить со старшими! - язвительно сказала Настасья Андреевна.- Вы его сердите своими глупостями и лишаете других возможности говорить о деле.

   Этот упрек подействовал на Аню: она догадалась, что Настасья Андреевна желала опять говорить с братом о Петруше. Извинясь перед ней, она попросила позволения отнести чай Федору Андреичу в кабинет. Она важно вошла к нему и, с недовольным видом поставив чашку на стол, пошла назад.

   - Подождите; куда торопитесь? - сказал Федор Андреич.

   Аня, остановись посреди комнаты, повернула к нему одну только голову.

   - Подойдите!

   Аня медленно подошла.

   - Вы сами догадались принести мне чай?

   Аня покачала головой.

   - А вы разве сами не могли догадаться?

   - Если бы мне не приказали Настасья Андреевна и дедушка, я к вам ни за что бы не пошла.

   Федор Андреич улыбнулся такой смелой откровенности. Аня никогда еще так фамильярно с ним не обходилась.

   - Отчего? - спросил он.

   - Я сердита на вас! - отвечала она.

   Федор Андреич засмеялся; смех его был такой редкостью, что Аня испугалась; храбрость ее исчезла, и она вновь чувствовала неловкость перед ним.

   - А за что вы на меня сердитесь?

   Аня, с минуту помолчав, отвечала:

   - За то, что вы проиграли и стараетесь показать, что рассердились на меня, чтоб не заплатить своего проигрыша.

   - С чего вы взяли? вы, право, забавны! Извольте же говорить ваше условие, и я его исполню, если только оно возможно.

   - О, конечно, оно очень возможно! - радостно воскликнула Аня и нерешительно прибавила: -Заплатите долг за Петрушу.

   Федор Андреич вскочил с своего места; лицо его запылало гневом, и, топнув ногой, он грозно сказал:

   - Извольте идти; я таких глупостей не намерен исполнять.

   Аня так испугалась в первую минуту, что ноги у ней задрожали; но вдруг она гордо сказала:

   - Я вас потому прошу об этом, чтоб опять не подумали, что мы с дедушкой строим козни.

   Федор Андреич посмотрел пристально на Аню, молча подошел к бюро, вынул оттуда деньги, отсчитал триста рублей и, подавая их Ане, сердитым голосом сказал:

   - Извольте передать от меня Настасье Андреевне.

   Аня, полная гордости, вручила деньги Настасье Андреевне, которая ужасно обрадовалась им. Они тотчас же были посланы к Петруше.

   Этот случай так ободрил Аню, что она совершенно изменила свое обращение с Федором Андреичем; особенно замечала она свое влияние, если не было Настасьи Андреевны в комнате. Тогда она капризничала и выпрашивала всё, что ей хотелось. Настасья Андреевна с ужасом стала замечать перемену в Ане, которая уже не слушалась ее более. Она по ночам читала романы, чесала голову, как ей хотелось, не надевала более передников. Впрочем, Ане уже было семнадцать лет.

   Иногда Аня оставалась одна с угрюмым Федором Андреичем; тогда она походила на маленькую болонку, запертую в одну клетку со львом. Чувствуя инстинктивно громадную силу зверя, собачонка, однако ж, лает на него, теребит его за гриву, вызывая на бой, а потом от одного его сердитого взгляда прячется, дрожа, в угол и визжит. Так-то и Аня. Иногда она трепетала при одном взгляде Федора Андреича, а то вдруг смело противоречила ему.

   Петруша и Аня продолжали вести переписку, благодаря деньгам, которые постоянно проигрывал ей Федор Андреич. К тому ж все в доме любили Аню и в тяжкие минуты прибегали под защиту ее. Это льстило Ане, и она употребляла всё свое искусство, чтоб поддержать свою роль в их глазах. Следующего рода вещи стали повторяться. Любимая чашка Федора Андреича была разбила одним из лакеев. Никто не знал, как сказать о том ему, и ждали бури в доме. И точно, когда Настасья Андреевна подала своему брату чай не в его любимой чашке он грозно спросил:

   - Что это значит?

   Молчание было ему ответом; бледность лакея, стоявшего в углу залы, изобличила виновного.

   - Кто разбил чашку? кто? - привставая со стула и всё более и более горячась, говорил Федор Андреич.

   - Это я виновата! - вдруг, встав со стула, сказала Аня.

   Ужас и удивление изобразились на лицах присутствующих; ждали грозы. Но Федор Андреич проговорил что-то сквозь зубы, сел на свое место и стал пить чай из поданной ему чашки.

   Настасья Андреевна, видя такое влияние Ани над своим братом, страшно досадовала, но в душе не могла не сознаться, что оно было благодетельно для всех в доме, тем более что характер брата стал еще раздражительнее и придирчивее и одна Аня своей болтовней и звучным смехом развлекала его и имела доступ к нему в самые страшные минуты его гнева.

   Ане льстило ее влияние, и она заметно изменилась в обращении со всеми; ей уже казалось, что она не из милости живет в доме, а по какому-то праву.

   Петруша приехал на Пасху. Аня встретила своего товарища игр холодно. Ее гордая осанка, шелковое платье, покровительный тон так поразили Петрушу, что он не верил, что это та самая бедная девочка, с которой он бегал по саду, которая, провожая его, горько плакала, прося его защиты. Петруша не знал даже, как и говорить с ней; если он ее по-старому называл "Аня", она гордо выпрямлялась и, с недоумением поглядев на него, не удостоивала даже ответом.

   Настасья Андреевна, смотря на Аню враждебными глазами, насказала о ней Петруше ужасов. Петруша глубоко был огорчен, тем более что Аня в своей надменности гораздо сильнее нравилась ему, чем прежде, в своей покорности. Он уехал в отчаянии, оставив письмо Ане, полное упреков, заслуженных и незаслуженных.

   При чтении письма Аню бросало то в жар, то в холод; когда она дочла до того места, где Петруша, по наущенью Настасьи Андреевны, упрекал ее в намерении выжить всех из дому, она вскрикнула пугливо, потом с недоумением разорвала письмо на мелкие кусочки и долго плакала.

   В течение нескольких дней потом она была грустна, услуживала Настасье Андреевне, которая по своей жесткости не могла смириться, а только вновь вызывала Аню на бой.

   В доказательство, что все ее желания выполняются, Аня пожелала учиться ездить верхом. Седло было выписано из Москвы, лошадь куплена, и Аня, торжествуя, разъезжала всякий день на прогулки в сопровождении Федора Андреича.

   Трудно передать всю мелочность войны, какую вели две женщины в этом доме. И каждая удача как с одной, так и с другой стороны еще более разжигала их вражду.

   Настасья Андреевна из экономии требовала удаления учителя, который, пользуясь молчанием хозяина, каждый день сходил к столу и к чаю. Федор Андреич согласился. Аня довела распоряжения Настасьи Андреевны до самой последней степени и почти накануне отъезда учителя упросила Федора Андреича оставить его, под предлогом, будто она желает брать у него уроки. Учитель был оставлен.

   Настасья Андреевна так была уязвлена этим поступком Ани, что грозилась ей оставить дом брата. Может быть, она и исполнила бы свою угрозу, но мысль о будущности Петруши заставляла ее принести не первую жертву.

   На каникулы явился Петруша. Он похудел, был бледен и избегал Ани, что ужасно оскорбляло ее, тем более что он очень нравился Ане с тех пор, как румянец исчез с его щек и вместо детской веселости в глазах появилась грусть.

   Ане было жаль его, и в то же время ей не хотелось первой начать объяснение. Она холодность свою заменила кокетством, но таким тонким, что нужно было дивиться ее искусству, которое можно было бы приобрести в большой практике, а не в деревне, где, кроме старика дедушки да угрюмого Федора Андреича, она никого не видала. Петруша стал менее дичиться своей подруги детства.

   Раз, во время послеобеденного отдыха Федора Андреича, Аня пожелала ехать верхом и предложила Петруше сопровождать ее. Лошади были оседланы, по приказанию Ани, и они поскакали в лес. Аня была довольна случаем показать свою ловкость и смелость. Она скакала не переводя духу; канавки, плетни не останавливали ее. Петруша молча следовал за ней.

   - Знаете ли, что вы очень похожи на Федора Андреича: он, решительно как и вы, всё молчит, когда катается со мной? - сказала Аня, останавливая свою лошадь всю в пене.

   - Вы знаете очень хорошо, почему я молчу,- с упреком отвечал Петруша.

   - Оттого, что вам наговорила на меня Настасья Андреевна? - перебила его Аня.

   - Ах! пожалуйста, не говорите этого. Когда она была виновата против вас, я разве оправдывал ее? - с горячностью возразил Петруша.

   Аня вспыхнула, ударила хлыстом лошадь и помчалась; она скакала долго и очень была поражена, не видя Петруши за собой. Она вернулась назад. Петруша ехал шагом и о чем-то думал. Аня подскакала к нему и с запальчивостью сказала:

   - Почему вы отстаете!

   - Лошадь очень устала, и я боюсь ее замучить: она не моя.

   Аня сконфузилась и предложила, доехав до лесу, привязать лошадей, чтоб дать им отдых.

   Когда подпруги были ослаблены и лошади привязаны к дереву, Аня сказала:

   - Петруша, пойдем сбирать васильки для Селивестра Федорыча, как мы, помнишь, прежде делали, чтоб его задобрить.

   Петруша очень был поражен такой переменой; он глядел с удивлением на Аню, которая, взяв его за руку и потупив глаза, продолжала:

   - Петруша, ты на меня сердишься?

   - Нет, Аня; но ты сама очень изменилась.

   - Ах, Петруша, что же мне делать? я готова всё сделать, чтоб только она на меня так не смотрела! Я всё знаю: она наговорила на меня, будто я...

   - Аня, я сам вижу! - с упреком перебил ее Петруша.

   - Ну, скажи мне, что я должна делать?

   - Не знаю,- только не быть такой.

   Равнодушие, с которым говорил Петруша, сначала так рассердило Аню, что она заплакала; потом она вытерла слезы и, гордо подняв голову, торжественно сказала:

   - Петруша... дашь ли ты мне слово защищать меня и моего дедушку: тогда я ничего не буду делать против нее.

   - Ты помнишь, Аня, как я всегда за вас заступался; я тогда был еще мальчишка.

   - Если так, Петруша, забудь всё, не сердись на меня более; прости же меня!..

   Аня остановилась.

   - Ах, Аня... как мне больно было, как ты вздумала, чтоб я тебе говорил "вы"!- с жаром подхватил Петруша.

   И, усевшись на траву, они стали передавать друг другу все страдания свои. Оба поплакали; но скоро звучный смех огласил лес.

   Они, припоминая старое время, стали бегать и догонять друг друга.

   Полные радостью примирения, они вернулись домой. Федор Андреич был ужасно разгневан самопроизвольным распоряжением. Он встретил Петрушу следующими словами:

   - Милостивый государь! как вы осмелились взять мою лошадь?

   - Это я приказала оседлать,- самонадеянно отвечала Аня за оторопевшего Петрушу.

   Федор Андреич пуще прежнего сдвинул свои брови, но кротче отвечал:

   - А вы, сударыня, как смели распоряжаться?

   Аня вспыхнула; она давно уже не слыхала таких жестких слов.

   - Я не знала,- обидчиво отвечала она,- что не могу распоряжаться своей лошадью.

   - Своей - как угодно, но не другими! - запальчиво произнес Федор Андреич.

   Аня замолчала, и так как она имела характер мстительный, то с вечера подбила Петрушу идти гулять рано утром. И, чтобы придать решимости Петруше, она насмешливо сказала:

   - Может быть, ты боишься его: помнишь, как он за нашу прогулку засадил тебя к себе в кабинет?.. Впрочем, он тогда рассердился, что был вечер, а мы теперь пойдем утром. Да и тебе ведь уж двадцать лет.

   - Больше - двадцать один! - с гордостью сказал Петруша.

   Рано утром Аня, взяв с собою булку, а Петруша - книгу, отправились на дальнюю прогулку. Они доехали в лодке до ближайшей деревни, там выпили молока, долго гуляли в лесу, читали книгу и вернулись домой после утреннего чаю.

   Встревоженные лица домашних известили их о готовившейся буре; но Аня смело подошла здороваться с Федором Андреичем, который сидел на террасе и медленно курил трубку. В присутствии своей сестры и старика он старался придать своему голосу более твердости, но не умел: видно было, что гнев душил его.

   - Где вы это изволите пропадать? - спросил он.

   - Мы гуляли.

   - Как же вы смели без спросу?

   - Мы ходили пешком,- насмешливо отвечала Аня, не замечая умоляющих жестов старичка.

   - Вот, братец, вы видите, как она вам отвечает: что же вы хотите, чтоб я делала? Она дошла до такой дерзости...

   - Я никому не позволю быть дерзким со мной! - в гневе закричал Федор Андреич.

   Аня побледнела; но при взгляде на торжествующее лицо Настасьи Андреевны кровь хлынула ей в голову, и она с необычайной смелостью сказала:

   - Я дерзостей никому не делаю своими прогулками; но никто не может мне их запретить!

   Послышались со всех сторон восклицания удивления. Федор Андреич, казалось, сам онемел от слов Ани, которая гордо глядела на всех.

   - Вы... вы воображаете, что над вами нет старшего, а?.. - задыхаясь и едва сдерживая гнев, спросил Федор Андреич.

   - Нет! кроме моего дедушки! - отвечала Аня.

   Старичок побледнел и в отчаянии воскликнул:

   - Аня, Аня!

   - Каково! а? слышите, братец! что она думает о себе! Она, кажется, воображает, что играет первую роль в доме, - жужжала Настасья Андреевна своему брату, который, повесив голову, сидел, как бы о чем-то думая. Он долго оставался в этом положении. Все, объятые страхом, разошлись, оставив его одного.

   В этот день Федор Андреич не выходил из своего кабинета, а на другое утро все в доме были поражены его неожиданным отъездом: он уехал в ночь.

  

  

   Аня очень скоро ощутила отсутствие Федора Андреича и с ужасом увидела, до какой степени расположение его было необходимо ей: Настасья Андреевна не замедлила выказать свою власть над беззащитной Аней и ее дедушкой. Целые дни проходили в попреках, в колкостях, которые приводили гордую Аню в отчаяние, особенно после той свободы, которой она наслаждалась так недавно. Петруша впал в немилость у Настасьи Андреевны за его расположение к старичку и заступничество за Аню и скоро уехал. Его отъезд был страшен для Ани: она оставалась совершенно одна. Но, к счастью, возвратился скоро Федор Андреич. Аня, увидев его, так ему обрадовалась, что бросилась ему на шею и долго плакала. Но как она была удивлена: Федор Андреич совершенно изменился к ней, даже к старичку, с которым сухо поздоровался и ничего не говорил. Он сидел большую часть времени у себя в кабинете, а если и выходил в залу, то был до того угрюм, что Аня не решалась произнести слова; слезы ее потеряли всякую силу; он даже был жесток в такие минуты своими вопросами:

   - Чем еще вы недовольны?

   Туалет Ани износился, даже не было у ней башмаков,- Федор Андреич как бы не замечал, а Настасья Андреевна ждала, когда Аня попросит, чтоб иметь случай прочесть ей наставление и высчитать, сколько на нее тратят. Но Аня решилась терпеливо выносить всё - для своего дедушки, который от беспрестанных домашних неприятностей стал часто прихварывать.

   С каждым приездом Петруша больше сближался с Аней. Детская их дружба теперь, когда они уже были в полном расцвете жизни, начала принимать характер серьезный. Это не укрылось от Настасьи Андреевны, и, в отмщение своему любимцу, она перестала присылать ему разные хозяйственные мелочи. Даже деньги он получал уже не через нее, а должен был сам просить их у Федора Андреича, который обращался с ним с убийственною холодностью.

   Всё это раздражало Петрушу; он часто стал ссориться с Настасьей Андреевной, которая всё приписывала и без того угнетенной Ане. Аня же давно бы покинула этот дом, если б не дедушка, умолявший ее потерпеть, и уверявший, что скоро Федор Андреич перестанет сердиться и всё опять пойдет хорошо.

   Но время шло. Раздоры вспыхивали из малейших пустяков. Петруше перестали посылать деньги; он жил в долг.

   Всё это наконец вывело из терпения Аню: она написала ему письмо, где логически изложила печальную перспективу их любви, просила его забыть о ней и требовала, чтоб он повиновался желаниям Настасьи Андреевны.

   Аня потеряла все силы; бодрость духа исчезла у ней в каждодневных стычках с Настасьей Андреевной; она похудела; нервы ее до такой степени раздражились, что она от всяких глупостей плакала как сумасшедшая.

   Посланный, которому она тихонько отдала письмо Петруше, должен был, по распоряжению Настасьи Андреевны, возвратиться на другое утро. Но настал вечер, а он не являлся; волненье Ани доходило до страшной степени, так что Федор Андреич заметил:

   - Вы, кажется, сегодня чем-то очень заняты.

   - Праздностью, как всегда,- подхватила Настасья Андреевна.

   - Отчего вы совершенно оставили музыку? хоть бы ею иногда занялись! - продолжал Федор Андреич, верно смягчась бледностью Ани. Аня хотела было сказать, что ей запретила играть Настасья Андреевна, но смолчала; зато как же она была награждена! ее враг язвительно отвечал:

   - Из лености!

   - Извольте-ка заниматься,- сказал Федор Андреич и, обратись к старичку, насмешливо прибавил: - Прикажите вашей внучке хоть чем-нибудь заниматься, а то она от праздности всё только хнычет.

   - Федор Андреич! - с упреком возразил старичок.

   - Она ведь ничьей власти не признает здесь, кроме вашей,- продолжал тем же язвительным тоном Федор Андреич.

   Эта фраза тысячу раз была повторяема им с тех пор, как Аня имела безрассудство сказать, что, кроме дедушки, никто не может приказывать ей.

   Аня, вся вспыхнув, быстро подошла к флигелю, судорожно отбросила крышку, взяла два аккорда и чуть не воплем заглушила их.

   С минуту сидящие в комнате молча вслушивались в рыдания девушки, которые полны были отчаяния. Старичок, победив опасение прогневить Настасью Андреевну и ее брата, пошел утешать свою внучку.

   Лицо Федора Андреича приняло суровое выражение. Искоса поглядев на свою сестру, которая стала упрекать Аню в капризах, он сказал:

   - Всё ваше пустословие... замолчите!

   Настасья Андреевна пугливо и вопросительно уставила свои глаза на брата: она думала, что он уже никогда ее примет Аню под свою защиту.

   - Перестаньте! мне ужасно надоели все ваши слезы!

   И, встав с своего места, он стал ходить по комнате.

   Аня замолчала; в ту минуту дверь отворилась, и посланный в город, несколько пошатываясь, вошел в комнату. Аня радостно встрепенулась.

   - Отчего ты так долго не являлся? - обратись к нему, спросила Настасья Андреевна.- Пил где-нибудь? а?

   - Ну что ты его спрашиваешь, пил ли он? разве не видишь, он на ногах не стоит?.. - заметил Федор Андреич.

   Лакей пробормотал: "Виноват" - и, еще более шатаясь, пошел к двери.

   - Подай счеты! - остановив его, сказала Настасья Андреевна.

   Лакей сунул в карман руку и подал письмо вместо счета.

   - Это что? письмо? - вертя его в руках, бормотала Настасья Андреевна, потому что оно было без адреса. И вдруг, как бы озаренная вдохновением, она сорвала печать. Аня как безумная кинулась к Настасье Андреевне, воскликнув:

   - Не читайте: это ко мне.

   И она взяла письмо.

   Федор Андреич перестал ходить.

   - Как вы смели вырвать у меня из рук письмо, а? - гневно проговорила Настасья Андреевна и, обратясь к брату, продолжала: - Братец! я у вас прошу защиты против дерзостей этой интриганки: она, она ссорит Петрушу со мной, чтоб он женился на ней.

   Аня окаменела. Федор Андреич взял у ней из рук письмо, подошел к свече и стал читать; вдруг лицо его побагровело, и он залился смехом, от которого Аня кинулась к дедушке, как бы под защиту; лакей вздрогнул, а Настасья Андреевна пугливо произнесла:

   - Братец!