Некрасов Николай Алексеевич - Мертвое озеро (Часть первая)

труша с сердцем топнул ногой и, наклонясь к Ане, сказал:

   - Полно, не плачь: когда я стану учиться, я не позволю тебя так обижать.

   В это время голоса за дверьми заставили их вздрогнуть. Локти у Ани соскочили; она скатилась вниз и, чуть не упав, пустилась бежать к себе в комнату.

   Петруша долго не спал и видел, как Федор Андреич просидел всю ночь в креслах у окна, а утром он увидел его в постели во всей одежде.

   На другое утро Аня, как ни хитрила, чтоб скрыть свои руки, расцарапанные при падении, но их тотчас заметил Федор Андреич и, сказав: "Куда вы это лазить изволили?", погрозил ей пальцем. За обедом он, неожиданно для всех, объявил, что завтра утром повезет Петрушу в город, что ему нечего делать в деревне.

   Настасья Андреевна давно знала, что должна расстаться когда-нибудь с своим любимцем; однако это ей не помешало измениться в лице.

   Селивестр Федорыч не доел жаркого и с ужасом глядел на хозяина; его жена закашлялась, как обыкновенно с ней случалось при всяком волнении. Федор Андреич, как бы заметив это, сказал учителю:

   - Вы можете остаться у меня, пока не сыщете места.

   Учитель встал и отвесил поклон, его жена сделала реверанс, и с новым аппетитом Селивестр Федорыч доел свое жаркое и взял двойную порцию пирожного,- верно, за своего ученика, которому в этот день отнесли обед в кабинет.

   В доме сделалась суматоха. Настасья Андреевна на одной кладовой перебегала в другую, считала белье, и какие хитрости ни употребляла, чтоб проникнуть к своему любимцу,- всё рушилось о железную волю ее брата.

   Ане тоже не было случая переговорить с Петрушей, потому что Федор Андреич целый день сидел у себя в кабинете, а когда смерклось, посадил ее читать. Ужин был подан ранее обыкновенного, и, прощаясь, Федор Андреич объявил, что поедет в город с Петрушей после завтрака.

   Настасья Андреевна с вечера заказала любимые кушанья Петруши для завтрака и не очень покойно спала эту ночь.

  

  

   Утром, собравшись к чаю, Настасья Андреевна спросила лакея, стоявшего у двери:

   - Что, встал барин?

   - Никак-с нет!

   - Спит? - с удивлением поглядев на лакея, заметила Настасья Андреевна.

   - Никак-с нет! - поспешно отвечал лакей.

   - Что ты это зарядил свое "никак-с нет"! Поди, проси кушать чай.

   И она стала заваривать чай.

   Лакей не двигался с места и, запинаясь, сказал:

   - Да... они-с в ночь изволили уехать-с!..

   Все присутствующие недоверчиво глядели на сконфуженного лакея.

   - Как, уехали?! а Петруша? - воскликнула Настасья Андреевна.

   - Они-с тоже! - пугливо глядя на хозяйку, отвечал лакей.

   - Как же ты меня не разбудил? - закричала Настасья Андреевна.

   - Очень крепко запретил барин никого не беспокоить-с.

   Настасья Андреевна опустилась в изнеможении на стул, а все присутствующие менялись удивленными взглядами и пожатием плеч, казалось лишась способности говорить. Посреди-то этой тишины со стола зажурчали ручьи воды. Настасья Андреевна забыла закрыть кран у самовара, заваривая чай. Все заахали, засуетились вокруг стола. Настасья Андреевна шумела больше всех, выбранив всех, начиная от Ани до жены учителя... Когда привели всё в надлежащий порядок и все опять уселись по своим местам за чай, на каждом лице заметно было напряженное усилие разгадать причину неожиданного отъезда хозяина и похищения Петруши.

   Селивестр Федорыч находился в волнении, особенно подозрительном при его глубокомысленной неподвижности. Он напевал старичку обидчивым голосом:

   - Что же, мной были недовольны, что ли? разве они не знают, что я семерых приготовил к экзамену?

   - Уехал! - пробормотала Настасья Андреевна, неопределенно смотря на самовар.

   - Не дал ни с кем проститься! - покачивая головой, в свою очередь рассуждал старичок.

   Настасья Андреевна, услышав его, подняла голову; глаза ее запылали гневом, и она, задыхаясь, отвечала старичку:

   - И даже не дать проститься с той, которая ему заменяла мать!

   Руки ее судорожно сжались, и она тихо произнесла, как бы рассуждая сама с собой:

   - Кажется, я терпела; но этот поступок...

   - Он, верно, боялся слез? - заметил старичок.

   - Ах, боже мой! да что я за дура? неужели я стала бы плакать, если его повезли бы учиться! Я давно просила его позаботиться о нем. А тут вдруг, как преступника, засадили в комнату и ни с кем не дали проститься - увезли.

   - Круто поступил! - печально сказал старичок.

   - Не круто... нет... это просто жестоко! - воскликнула Настасья Андреевна и, как бы испугавшись своих слов, огляделась кругом. Но, встретив сухую фигуру Селивестра Федорыча, она видимо обрадовалась и продолжала, не понижая голоса: - Это всё вы, вы виноваты: вам только бы сидеть у себя да нежничать с вашей женой!

   Учитель разгорячился от несправедливых упреков Настасьи Андреевны и с несвойственным жаром сказал:

   - Помилуйте, Настасья Андреевна! я обязанность свою исполнял как следует: я занимался с ним ровно восемь часов в сутки, по десять предметов проходил каждый день. Слава богу, я знаю, как должно исполнять свой долг; у госпожи Ломаковой я пятерых приготовил в...

   - Убирайтесь вы со своими Ломаковыми! Вы за Петрушей не смотрели, не смотрели! - кричала всё сильнее Настасья Андреевна.

   Учитель обижался и ко всем обращался с вопросом: "Чем же я-то виноват?"

   - Я бы вас дня не стала держать! вот как вы правы!- произнесла иронически Настасья Андреевна и вышла из залы, захлопнув с силою дверь.

   - Что я такое сделал? - жалобно спросил Селивестр Федорыч, обращаясь к старичку, который отвечал ему:

   - И, батюшка! полноте! не видите вы, что ли, как она огорчена? Всем поровну досталось от нее сегодня.

   Учитель задумался, а его жена не спускала глаз со своего мужа; ее била лихорадка, и слезы текли по щекам.

   - Не плачьте! - с участием шепнула Аня, подойдя к жене учителя, которой, казалось, только недоставало этого, чтоб разрыдаться.

   - Это, это что? - спросил учитель, глядя с удивлением на свою жену.

   - Очень просто: ей больно, что на вас рассердилась Настасья Андреевна,- отвечал старичок.

   Но жена учителя уже не плакала и, сделав реверанс стулу, на котором сидела Настасья Андреевна, вышла первая из залы, а за ней и муж.

   - Аня, пойдем погулять в сад: здесь что-то душно! - вставая со стула, сказал старичок.

   Дедушка и внучка, оба грустные, пошли в сад. Усадив старичка в беседку, Аня пустилась бежать к мостику, но скоро остановилась и пошла лениво; мимоходом и как бы с досадою щипала листья с кустов и бросала на дорожку. Подойдя к молоденькой березе, у которой она недавно была с Петрушей, она остановилась перед ней и долго оставалась в раздумье. Потом, вынув из кармана перочинный ножичек, она вырезала число и год на дереве.

   Долго она ходила по саду, как бы кого-то всё искала,- была у речки, пробовала кататься на лодке, и видно было, что ей неловко и грустно.

   Она возвратилась в беседку и нашла старичка сладко спящим на скамейке. Сорвав огромную ветвь акации, она села возле него и стала обмахивать мух с лица спящего, пристально глядя ему в лицо. Мысли ее обратились к прошедшему - к той веселой и свободной жизни, какую она вела у доброго старичка: невольно родилось сравненье с теперешней жизнью. Она припоминала ту легкость на душе, когда, бывало, усевшись между двумя старичками под вечерок, она читала им романы, как потом она им разливала чай и как весело ей было ложиться спать. И когда дошла она до смерти бабушки, сердце у ней сжалось и вдруг пришла ей мысль: что, если и дедушка умрет, с кем она останется? Это так испугало Аню, что она разбудила старичка. Открыв глаза, он пугливо спросил:

   - Что тебе, Аня, что?

   - Ах, дедушка, мне скучно! - отвечала внучка.

   - Что же мне делать, голубушка моя! - протирая глава, ласково отвечал старичок.

   - Не спите!

   - Да ведь так только вздремнул.

   И он сладко зевнул.

   - Ну хотите, я принесу сюда шашки, и мы будем играть.

   - Ты разве умеешь?

   - Умею: недаром же я сижу всё возле вас, как вы играете с ним.

   - Ну давай!

   Аня побежала к дому и в аллее видела Настасью Андреевну, которая расхаживала скоро и поминутно подносила к глазам платок.

   Под вечер Аня стала веселее, потому что целый день провела одна с дедушкой: всё было тихо, никто ее не бранил, никто на нее враждебно не глядел; она говорила, что ей приходило в голову, ела за столом, сколько ей хотелось, потому что Настасья Андреевна не сходила сверху со дня отъезда Петруши.

   Аня, пользуясь этим, отобрала себе пробор, завила пукли и возилась с ними по нескольку часов в день. Стоя перед зеркалом, она напряженно рассматривала себя, будто совершенно постороннюю особу, и наконец решила, что она недурна собой, хоть и желала много перемен в своем лице. Во-первых, более бледности и таких огромных глаз, что верно б сама испугалась, если б желание вдруг исполнилось.

   В несколько дней она как будто возмужала. Движения ее стали плавны, она не бегала по саду, а тихо расхаживала по дорожкам; даже ее мысли вращались на совершенно новых предметах.

   В ожидании ужина усталая Аня после продолжительной прогулки отдыхала на диване в гостиной; у стола читал старичок газету. Дверь была открыта на террасу; но Ане было жарко: она откинула густые пукли от разгоревшихся своих щек, сняла пелеринку с своих пышных плеч и оставалась в полулежачей позе.

   - Не закрыть ли дверь на террасу? - смотря на пылающие щеки своей внучки, спросил старичок.

   - О нет! мне и так жарко; я далеко зашла, всё думая да думая, потом бегом бежала домой.

   - Дурочка, о чем же это ты так думала?

   - О Петруше! я ужасно рада, что его увезли отсюда.

   - Чему же ты рада? - с удивлением спросил старичок.

   - Да помилуйте! ну что ему было здесь-то делать, шалить?..

   - Умно рассуждаете! - раздался голос: в дверях террасы стоял Федор Андреич.

   Аня и старичок очень испугались неожиданного появления его и стали его расспрашивать, как он явился.

   - Просто всего изломало меня от езды. Я вышел у лесу из коляски да и пришел пешком,- ласково пожимая руку у старичка, отвечал Федор Андреич, и, обратясь к Ане, он продолжал:- Что же вы не здороваетесь со мной? ведь мы давно не видались.

   И он поцеловал ее в лоб и погладил по плечу.

   - Уф! - упав на диван, произнес Федор Андреич и, проведя рукой по лбу, вдруг пугливо оглядел комнату и поспешно спросил:- А где сестра?

   - Наверху-с! - отвечала Аня.

   - Здорова?

   - Кажется! - неутвердительно отвечала Аня.

   Но Федор Андреич, не слушая ответа, обратился к старичку и, потирая руками, спросил:

   - Ну а как вы без меня проводили время?

   - Да вот, как видишь, скучали,- отвечал старичок, и говорил искренно, потому что без карт и партии шашек ему страшно длинны казались вечера.

   - А вы? - обратясь к Ане, спросил Федор Андреич.

   - Да вот играла со мной в шашки: ведь она умеет играть! - с гордостью сказал старичок.

   - Хорошо, сыграем... сыграем...

   И Федор Андреич с удивлением глядел на Аню и продолжал:

   - Да что это вы как-то нарядны сегодня?

   На Ане было ее будничное ситцевое платье с открытым лифом и рукавами; но несколько диких роз приколото было к корсажу. Пукли, падавшие на ее плечи, при слабом освещении, делали ее туалет очень роскошным.

   Аня сконфузилась и поспешила накинуть на плечи, пелеринку; закинув пукли назад, она спрятала их под гребенку. Всё это было делано необыкновенно быстро; но, срывая свой букет с лифа, она слабо вскрикнула, уколовши руку.

   Федор Андреич с упреком сказал:

   - К чему всё это вы измяли! Я только так заметил, вот вы и наказаны...

   И, заслышав шаги в зале, он подмигнул старичку, прибавив шепотом: "Идет!"

   Настасья Андреевна вошла в гостиную; брат поздоровался с ней и, подавая ей письмо, сказал:

   - Петруша вам всем посылает поклон, а вам письмо.

   Настасья Андреевна тут же, распечатав его, стала читать; но руки у ней задрожали, она стала щуриться и наконец быстро вышла из гостиной.

   За ужином Федор Андреич поразил всех любезностью своей; он даже пожал руку учителю и его жене и отвечал поклоном на ее скорый реверанс. Лица у всех были веселы, кроме Настасьи Андреевны, которая после ужина объявила брату, что желает с ним переговорить.

   - С большим удовольствием! - отвечал Федор Андреич; но его лицо противоречило словам.

   Войдя в гостиную, Настасья Андреевна заперла дверь в залу, заглянула на террасу и, став посреди комнаты, молча глядела на брата, как бы не решаясь говорить. Но Федор Андреич не заметил этого и покуривал свою трубку, делая кружочки из дыму.

   - Братец! - дрожащим, но полным упрека голосом начала Настасья Андреевна.

   Федор Андреич поднял голову и равнодушно посмотрел на сестру, которая раскрыла рот, чтоб говорить, и вместо того залилась слезами. Может быть, с детства он не видал ее плачущею; но он спокойно продолжал глядеть на сестру. Прошла минута в молчании. Федор Андреич первый нарушил его, сказав:

   - Вы еще долго будете плакать?

   - Вы... вы жестоко поступили со мной! - всхлипывая, отвечала ему сестра.

   - Это в чем?.. что увез шалуна?.. не дал ему проститься ни с кем? - насмешливо спрашивал Федор Андреич и строго продолжал:- Мне нужно было проучить его - это ему было наказанием.

   - Наказывая виноватого, вы забыли, что оскорбляете...- раздражительно перебила его Настасья Андреевна.

   - Полноте! что за оскорбление! - нахмурив брови, резким голосом заметил ей брат.

   Настасья Андреевна замолчала и кротко спросила:

   - Петруша приедет после экзамена?

   - Нет! я его намерен проучить за его упрямство, и он до Рождества не будет дома. Он это знает.

   Настасья Андреевна гордо подняла голову и твердым голосом сказала:

   - Братец, так я поеду в город к нему!

   - Не нужно-с! - сердито отвечал Федор Андреич.

   - Я... я завтра поеду! - отчаянным голосом сказала Настасья Андреевна.

   Глаза ее засверкали и встретились с не менее блестящими глазами брата. Они переглянулись, как бы измеряя силу друг друга.

   - Вы можете делать, что вам угодно! - вставая, холодно сказал Федор Андреич.

   - Я еду! - пробормотала едва внятно Настасья Андреевна.

   И они разошлись по разным дверям. Настасья Андреевна, уходя в залу, оглянулась на своего брата, который мерными шагами вышел на террасу.

  

  

   Сборы к отъезду Настасьи Андреевны произвели большую суматоху в доме. Это был ее первый выезд из деревни с тех пор, как она родилась в ней. Сама она ходила как потерянная; ей было дико, что она пошла против воли Федора Андреича, которому с детства привыкла повиноваться. Но любовь к приемышу так была сильна в ней что она не побоялась прогневить брата, лишь бы только повидаться с Петрушей, благословить его на новую жизнь и дать ему наставление, как вести себя в ней.

   Накануне отъезда Настасьи Андреевны Аня всю ночь трудилась над письмом к Петруше, которое посылалось тихонько с человеком, сопровождавшим Настасью Андреевну. Много труда стоило Ане изложить письменно все происшествия после его отъезда. Она раз восемь переписывала письмо и наконец, рассердясь, запечатала его своим колечком.

   Ключи были оставлены Федору Андреичу, а он передал их Ане, которая и заняла роль хозяйки.

   Отсутствие Настасьи Андреевны ни на кого не имело грустного впечатления; напротив, все были веселы за столом, даже жена учителя решилась говорить. Федор Андреич сам подчинился веселой молодой хозяйке, у которой были большие упущения по хозяйству; но детский испуг, вызвавший краску на щеки, без того уже розовые, и желание загладить предупредительностию ошибку - обезоруживали угрюмого хозяина и расправляли его нахмуренные брови.

   Выдался день, что у Ани всё хозяйство шло наизворот,- Федор Андреич рассердился; хотя гнев его обрушился на повара, но Аня тихонько поплакала. Следы слез были открыты Федором Андреичем, и, вместо всяких упреков, он предложил ей ехать кататься.

   Так как для живого характера Ани в деревне не было развлечений, то она с радостью приняла предложение и побежала одеваться.

   Но туалет ее не был многосложен. Дорожного зимнего капора ей не хотелось надеть, а летней шляпки не было, и она, накинув белый кисейный вуаль на голову и взяв зонтик, сошла на крыльцо. Федор Андреич со старичком хлопотали около рысака, запряженного в длинные беговые дрожки.

   - Вы не трусливы? - спросил Федор Андреич, садясь осторожно на дрожки и собирая вожжи.

   - О нет! - гордо отвечала Аня.

   - Помните, что ноги надо держать осторожнее, когда будем на гору въезжать.

   - Я знаю-с,- садясь проворно, сказала Аня.

   - Ну, пускай! - сказал Федор Андреич кучеру, державшему под уздцы лошадь, которая быстро рванулась с места.

   - Тс-тс! - произносил Федор Андреич, осаживая ее и заставляя идти шагом, пока раскрывали ворота.

   Старичок с беспокойством следил за лошадью и, когда выехали из ворот, закричал:

   - Аня, ноги, ноги! братец, осторожнее!

   Аня весело кивала головой, как бы поддразнивая старичка, который долго оставался на крыльце, приложив руку к глазам.

   Лошадь горячилась; но Аня была совершенно покойна, не потому, что была уверена в искусстве Федора Андреича, а скорее по детской беспечности и желанию чего-нибудь нового. Проезжая деревню, Аня радушно отвечала на низкие поклоны баб и мужиков, высыпавших смотреть на барина.

   - Ну, куда хотите? - спросил Федор Андреич, выехав за околицу.

   - В лес! ах, пожалуйста, свезите меня в лес! - отвечала Аня и несколько тише продолжала:- Мне говорили, что там много ягод!

   - А кто это вам сказывал?

   - Дуня!

   - А-а-а!

   Они ехали по узенькой дорожке, проложенной между золотистой рожью. Солнце начинало садиться и, яркими своими лучами рассыпаясь по чистому небу, манило в бесконечную даль, где чернелся лес, сквозь который, как зарево пожара, просвечивалось оно. Дорога была гладкая. Федор Андреич усилил бег лошади и спросил Аню:

   - Не боитесь?

   - Нисколько! напротив, очень весело.

   - Если так, то держитесь крепче: я пущу лошадь во всю рысь.

   Аня слегка обхватила Федора Андреича рукой, а другою уцепилась за подушку дрожек.

   - Крепче, крепче держитесь! - твердил Федор Андреич и пустил лошадь.

   Лицо его ожило; он с напряжением следил за лошадью, прищелкивал языком и, казалось, весь перешел в вожжи, которые держал, как ученый кучер.

   Аня же, поджав свои ноги, держась за Федора Андреича и приложив свою голову к его плечу, звучно смеялась и в то же время щурилась от быстроты мелькавших перед ней колосьев ржи.

   Въехав в лес, Федор Андреич утишил бег лошади, повернул голову к Ане и, поцеловав ее в лоб, спросил:

   - Ну что?

   От неожиданной ласки Аня покачнулась назад; дрожки, наехав в ту минуту на кочку, подбросили ее, как мячик, кверху, и она очутилась на земле.

   Страшный крик вырвался из груди Федора Андреича. Он бросил вожжи, соскочил с дрожек и кинулся к Ане, которая уже стояла на ногах и, дрожа всем телом, силилась улыбаться. Она не столько испугалась своего падения, сколько крика Федора Андреича и его бледности.

   - Не ушиблись ли вы? - нетвердым голосом произнес Федор Андреич.

   - Мне ничего! - пугливо отвечала Аня, очищая свое платье и собирая свои волосы, рассыпавшиеся при падении. Она стала искать гребенку свою, но собрала только мелкие куски и, держа их в руках, со слезами глядела на них.

   Федор Андреич, заметив сломанную гребенку, рассердился:

   - Вот ваши шалости, вот до чего они вас доводят! Ну что вы теперь будете делать с вашими волосами?

   Аня поспешно разняла их на две косы и стала заплетать.

   Федор Андреич молча ждал окончания, и когда Аня, забросив свои косы назад, взглянула на него, гнев уже исчез с его лица. Она робко сказала:

   - Я вас рассердила?

   - Признаюсь, вы хоть кого из себя выведете.

   Тут только он хватился лошади; но ее не было видно.

   - Боже мой! где она? чтоб не сломала себе ноги! - в отчаянии воскликнул он и чуть не бегом пустился, свистя пронзительно.

   Невдалеке послышалось ржание. Федор Андреич пошел тише и свободно вздохнул. Аня первая открыла дрожки, которые, зацепись колесом за молоденькое дерево, стояли боком, а лошадь спокойно щипала дубовые листья с отростков и, махая хвостом, отгоняла докучливых комаров, усевшихся у ней на спине.

   Федор Андреич заботливо осмотрел лошадь и дрожки и, найдя, что всё было в целости, вывел лошадь на дорогу и сел на дрожки, сказав Ане:

   - Извольте садиться; теперь уж некогда, делать прогулки: пора домой.

   И он посадил Аню вперед и, когда лошадь тронулась с места, прибавил:

   - Не бойтесь: я тихо поеду; но всё-таки держитесь за меня, а то опять упадете!

   - Я уж не упаду-с,- отвечала Аня, уклоняясь.

   - Вздор! сидите смирно! - резко сказал Федор Андреич.

   И он пустил лошадь маленькой рысью.

   По лицу Ани можно было заключить, что ей не нравилась заботливость Федора Андреича; она кусала губы, вертелась и вдруг вскрикнула:

   - Стойте, стойте!

   Федор Андреич остановил лошадь и тревожно спросил:

   - Что такое?

   Аня соскочила с дрожек и, сказав: "Я забыла зонтик", пустилась бежать назад.

   - Экая шалунья! - сердито сказал Федор Андреич и крикнул громко:- Назад! назад!

   Аня остановилась и тихо пошла к дрожкам.

   - Назад! - повторил Федор Андреич, и когда Аня подошла к нему, он спросил своим сердитым голосом, страшно хмуря брови: - Куда вы так бежали? а?

   - Взять зонтик!

   - И для такой дряни стоит бежать за версту?.. Садитесь! - повелительно прибавил Федор Андреич.

   Аня села, и ей стало страшно одной в лесу с сердитым Федором Андреичем, у которого лицо никогда еще не казалось ей так угрюмо, а глаза так блестящи, как теперь. Сердце у ней застучало, и она готова была бежать от него.

   - Держитесь крепче за меня! - отрывисто сказал Федор Андреич, давая свободу лошади; но Аня не решалась дотронуться до его руки.

   - Что же вы боитесь! я не укушу! - раздражительно заметил Федор Андреич.

   Подъезжая к дому, он насмешливо спросил:

   - Ну что, съел я вас?

   И когда старичок встретил их, Федор Андреич сказал:

   - Ну трусиха же ваша внучка, чуть шеи не сломала.

   - Господи! как? что? - тревожно воскликнул старичок, обращаясь к своей внучке, которая, поцеловав его крепко, отвечала:

   - Ничего, я не ушиблась!

   - Какая жара сегодня! - заметил Федор Андреич и, сев на крыльцо, вытер платком лицо, горевшее, как раскаленное железо.

   Аня о чем-то задумалась и машинально следила за лошадью, которую кучер проваживал по двору.

   - Уж не изволите ли вы сердиться? - спросил Федор Андреич, окинув Аню пристальным взглядом.

   - Я устала,- ответила она и ушла.

   - Ее надо почаще брать с собой... ужасная трусиха, да и моцион ей нужен! - провожая глазами Аню, заметил Федор Андреич.

   - Странно! а на вид такая храбрая,- в недоумении отвечал старичок.- Спасибо,- с чувством прибавил он,- спасибо, что ты о ней заботишься, как родной отец.

   - Разве я ей не родня? - обидчиво сказал Федор Андреич.

   - Больше, чем родной! Но она девушка добрая: она оценит твое расположение к ней. Мы чувствуем всё, всё, что ты для нас делаешь.

   И у старичка слезы дрожали на ресницах.

   - Что это! как вам не стыдно! Я, слава богу, и чужих пригрел в своем доме. Вы увидите впоследствии мое расположение к вам. Я не люблю вполовину делать добро. Вы стары, а ей нужна опора.

   - Я даю тебе право, или, лучше, ты его уже приобрел своими благородными поступками: устрой ее судьбу.

   После этого разговора они пошли в гостиную и застали Аню в слезах, сидящую на ступеньке террасы.

   Гнев охватил Федора Андреича; он заходил по террасе, бормоча: "Вот мило - плакать каждую минуту!"

   И потом требовал, чтоб она сказала причину.

   - Я сломала гребенку и потеряла зонтик! - всхлипывая, отвечала Аня.

   - И вы из таких пустяков плачете, как будто вас теснят здесь, а?

   - Она глупенькая! - перебил старичок.

   - Зачем же она не смеется, а чуть что-нибудь - хнычет? Знайте, сударыня! я вам в последний раз говорю, что не терплю, когда в моем доме, плачут. Слышите?

   И Федор Андреич пошел в сад.

   - Ну что ты его сердишь?- садясь к Ане, сказал старичок.

   Внучка, положив ему голову на колени, продолжала плакать.

   - Перестань, Аня; ну стоит ли о гребенке так плакать.

   - Ах, дедушка, я совсем не о том плачу!

   - Так о чем же?

   - Я его боюсь.

   - Чего же его бояться? что ты? он так нас любит.

   - Не знаю; я его боюсь.

   И она крепко прижалась к старичку и плакала; старичок, не зная, чем утешить ее, сказал:

   - Посмотри-ка, Аня, какая бабочка красивая летит,- чудо!

   Аня заплаканными глазами взглянула на порхавшую бабочку, долго следила за ней и наконец пустилась ее ловить.

   Старичок свободно вздохнул и, улыбаясь, глядел на бегающую свою внучку, бормоча:

   - Дитя еще; немудрено, что боится его.

   После чаю Федор Андреич пожелал сыграть с Аней партию в шашки. Они уселись в гостиной.

   - Ну-с, почем прикажете? - шутливым голосом спросил своего партнера Федор Андреич, расставляя свои шашки.

   - На деньги я не хочу играть,- сухо отвечала Аня.

   - Отчего?

   - У меня их нет.

   - Выиграете, так будут.

   - Нет! я не хочу! - капризным голосом отвечала Аня и, перестав расставлять шашки, сложила руки.

   Федор Андреич нахмурил брови.

   - Нехорошо, нехорошо! - строгим голосом заметил Ане старичок, поставил за нее шашки и с несвойственною ему строгостью сказал:- Играй!

   Аня не без удивления повиновалась старичку.

   Игра длилась до ужина, и Аня осталась победительницей, выиграв несколько партий у Федора Андреича, который принес из кабинета двадцатипятирублевую бумажку и, подавая ей, сказал:

   - Вот теперь вы можете не плакать о ваших потерях. Пошлите в город нарочного, чтоб он вам купил гребенку.

   - Много! - заметил старичок.

   __ Надо же ей иметь свои деньги: она не дитя! - сердито сказал Федор Андреич и, обратясь к Ане, которая, покраснев, не брала денег, прибавил:- Возьмите же!

   И он поспешно отошел от стола.

   - Возьми скорее, а не то опять рассердится,- шепнул старичок, сунув в руки Ане бумажку.

   К самому ужину приехала Настасья Андреевна. Она была не в духе. Усталость от дороги, холодная встреча брата, полное равнодушие его к Петруше, о котором она рассказывала,- всё обрушилось на Аню, которая, к довершению беды, имела неосторожность занять место Настасьи Андреевны за столом. Настасья Андреевна стала придираться к ней за разные мелочи и наговорила ей довольно колкостей. Аня, не видав ее давно, почувствовала более храбрости и оправдывалась очень смело. И когда кончился ужин, Настасья Андреевна подняла страшный шум. Брат положил конец, послав Аню спать, а Настасье Андреевне строго заметив:

   - Если кто виноват в беспорядкам в доме, так, я думаю, вы, потому что хорошая хозяйка не должна бросать всё, чтоб скакать к упрямому мальчишке.

   Эти слова глубоко поразили Настасью Андреевну. Она всю жизнь свою посвятила хозяйству, гордилась титлом хорошей хозяйки и воображала, что никем не может быть заменима в доме брата. Федор Андреич подобными упреками довел ее до того, что она созналась в своем проступке и попросила у него прощенья.

   Аня в то время, трепеща от страха и радости, читала письмо от Петруши, который также подробно писал ей о своем положении и молил ее при каждом случае писать к нему.

   Переписка завязалась, потому что случаев было много пересылать письма. Беспрестанно ездили подводы в город за разными необходимостями, которых оказывалось очень много с тех пор, как Петруша жил в городе; узлы разных варений и солений отсылались к нему каждый раз заботливой хозяйкой.

   Боясь Настасьи Андреевны и ее брата, Аня придумала следующую хитрость. Петруша должен был писать свои письма не только на имя дедушки, но даже всё письмо будто бы к нему, а уж она должна была понимать, в чем дело. А так как дедушка был слаб зрением, и притом от слабости у него дрожала рука, то Аня предлагала свои услуги и писала под его диктовку, а чаще сочиняла всё письмо сама. Хитрость удалась: никто не подозревал, что Аня с Петрушей ведут переписку.

   Игра в шашки с Федором Андреичем вменилась в обязанность Ане. Впрочем, скука выкупалась частыми выигрышами: у Ани накопилось до ста рублей - сумма огромная, на которую она не могла придумать, что бы купить.

   Прогулки также повторялись почти каждый день, но были для Ани невыносимы, потому что ей приходилось быть одной с Федором Андреичем: Ане было неловко с ним говорить, а он сердился, что она ничем не довольна.

   Раз, в назначенный час, дрожки стояли уже у крыльца, когда начали собираться тучи. Настасья Андреевна и старичок заметили Федору Андреичу, что ехать не совсем приятно: сейчас пойдет дождь. Но их замечание только рассердило его, и он ускорил свой отъезд, побранив Аню за медленность. Аня чуть не со слезами села на дрожки, потому что лицо Федора Андреича было мрачнее самой тучи, медленно расстилавшейся по небу. Душный перед грозой воздух давил грудь Ани. Они поехали молча.

   Послышались вдали глухие удары грома. Аня сказала:

   - Вы слышите? гром!

   Федор Андреич, вместо всякого ответа, пустил лошадь во всю рысь. Он о чем-то всё думал и часто пугливо глядел на Аню, как будто дивился присутствию девушки, которая вызывала его из задумчивости каким-нибудь движением.

   Стал накрапывать редкий, но крупный дождь. Аня опять нарушила молчание, заметив, что идет дождь.

   Но ничто не заставляло Федора Андреича повернуть назад; он ехал всё прямо, как бы без всякой целя. Удары грома становились всё чаще и явственнее, а небо всё облеглось тучами, так что прежде времени совершенно стемнело. Молния быстро, как змея, взвилась по небу; лошадь приостановилась. Федор Андреич вздрогнул, а Аня слегка вскрикнула. Не успели они прийти в себя, испуганные молнией, как оглушительный раскат грома разразился над их головами. Лошадь рванулась и помчалась. Аня обхватила за шею Федора Андреича и закрыла глаза.

   Долго мчала лошадь Федора Андреича; он потерял фуражку; жесткие с проседью его волосы стояли дыбом, глаза страшно сверкали, а густые брови совершенно сдвинулись. Аня, вся вымоченная дождем, дрожала не столько от холоду, сколько от страху. Федор Андреич остановился в первой деревне, чтоб переждать дождь и дать ей обсушиться. Они вошли в пустую избу, только что выстроенную. Аня должна была, за неимением другого платья и белья, надеть русскую рубашку и сарафан, принесенные хозяином избы, и превратилась в красивую крестьянку.

   Заботы Федора Андреича об Ане исполнялись как бы с сердцем, и малейшее уклонение от них с ее стороны раздражало его.

   На дворе стояла такая буря и темнота, что не было возможности пуститься в дорогу. Федор Андреич после чаю приказал принести сена и сам приготовил постель для Ани. Чистое полотенце в головах служило вместо подушек. Аня с радостью бросилась на сено, потому что ей так было тяжело и страшно.

   Ветер выл на дворе, и дождь стучал в окна мрачной избы, освещенной одной сальной свечой, перед которой сидел Федор Андреич. Лицо его было красно, против обыкновения, глаза сверкали и были устремлены постоянно на Аню, которая притворилась спящею.

   Настала глубокая ночь. Федор Андреич только тогда изменил свое положение и, встав со скамьи, заходил по избе,- то подходил к окну и смотрел в него, нетерпеливо барабаня по стеклу, то подходил к Ане и, наклонясь, глядел на нее, верно желая знать, спит ли она. Тогда у бедной Ани замирало сердце, и дыхание останавливалось.

   Наконец он потушил свечу. Аня чуть не вскрикнула: пока она видела знакомое лицо, ей не так было страшно, но тут ей показалось, что она лежит в могиле. От малейшего шелеста волосы дыбом подымались у ней, и холодный пот выступал на лбу. Она напрягала зрение, чтоб различить что-нибудь в темноте. Но страх ее так увеличился, что ей стали казаться какие-то видения. Она творила молитву, и вдруг ей показалось, что она уже чувствует чье-то дыханье. Аня дико вскрикнула.

   - Что! что такое? - спросил Федор Андреич.

   - Мне страшно! огня зажгите, огня! - говорила Аня, смешивая слова с рыданиями.

   - Господи! что это за детство! не даст заснуть! где вы?

   И Федор Андреич приблизился к ней и, взяв ее за руку, сказал:

   - Ну чего вы испугались?

   - Зажгите огня: мне страшно! - кричала Аня.

   Огонь был высечен, и у Ани как бы отлегло на сердце. Федор Андреич, обводя свечой избу и остановясь на бледной и дрожащей Ане, сидящей в углу на сене, сердито сказал:

   - Ну как вам не стыдно! точно дитя!

   И, поставив свечу на стол, он бросился на скамью.

   Аня только тогда задремала, как начало рассветать. Проснувшись утром, она прямо встретила глаза Федора Андреича, стоявшего перед ней; он сказал:

   - Насилу-то проснулись! я вас будил. Вставайте: пора ехать домой.

   Трудно описать тревогу, какую наделало отсутствие Федора Андреича и Ани. Всю ночь старичок и Настасья Андреевна не ложились спать, ожидая их каждую минуту.

   При свидании с дедушкой Аня так обрадовалась, что долго душила его своими поцелуями. Федор Андреич остался очень недоволен беспокойством домашних об их отсутствии и сказал своей сестре:

   - Вы воображали, что я должен скакать в бурю и рисковать сломать себе шею, чтоб поспешить к вашему ужину. Разве не могли без меня лечь спать?

   Весь этот день он по-прежнему провел у себя в кабинете.

  

  

   С переселением в город для Петруши открылась новая жизнь, не лишенная горя. Федор Андреич дал ему на содержание довольно незначительную сумму. Самолюбие не позволяло ему отставать от товарищей: скоро он наделал долгов; нужно было платить или задолжить вдвое. Петруша решился на последнее, хотя знал очень хорошо строгость Федора Андреича; но надежда на любовь Настасьи Андреевны немного успокаивала его. Однако, как ни была хороша и разнообразна жизнь между товарищами, Петруша скучал по деревенской жизни, по Настасье Андреевне, которую очень любил. Он также желал видеть Аню, которая своими письмами несколько напоминала ему его деревенскую жизнь.

   Незадолго перед праздниками посылали нарочного в город, и Аня спешила окончить письмо к Петруше. Она сидела возле старичка, который дремал, и очень проворно скрыпела пером. Она описывала свое нетерпение видеть его, разные сцены свои с Настасьей Андреевной, хвалила ее брата, рассказывая, как он за нее заступается иногда.

   Она так была углублена в свое занятие, что не обратила внимания на замолкнувшие в зале шаги Настасьи Андреевны, которая, подкравшись сзади, через ее плечо схватила письмо.

   Аня вскрикнула и, закрыв лицо руками, склонилась к столу.

   Старичок вздрогнул и с удивлением смотрел на радостное лицо Настасьи Андреевны, которая, потрясая письмо в воздухе, сказала:

   - Наконец я имею улику всем вашим козням! А, вы изволите вести переписку, отвлекать мальчика от наук, чтоб на него сердились, чтоб его наказывали, жаловаться на меня!

   Лицо у ней покрылось яркой краской, и она с минуту читала письмо.

   - Отлично! Прекрасно! вас обижают здесь... Вы поселяете раздор во всем доме. Но теперь всё выведено наружу, довольно вы хитрили, и вам придется снова нищенствовать, как прежде. Вам здесь более нет места!

   И она вышла из залы.

   Аня и старичок, как огл