Некрасов Николай Алексеевич - Мертвое озеро (Часть первая)

ы, походку и явился на сцену. Тавровский всех более аплодировал актеру, громко хвалил его, и на другой день актер получил посылку с коротенькой запиской: "Милостивый государь! вы сыграли свою роль превосходно, благодарю вас; одну только неверность заметил я: на вас были стеклянные запонки, а Тавровский не носит никаких, кроме брильянтовых, которые и прошу вас принять в знак моего уважения к вашему таланту. Тавровский".

   Таков был Тавровский; все удивлялись ему, все подчинялись неотразимому влиянию его ума, любезности, привлекательности, и самые кредиторы его сознавались, что, придя к нему с решительным намерением вытребовать свои деньги, они чувствовали, поговорив с ним полчаса, желание предложить ему еще в долг денег.

   Хотя состояние Тавровского было огромное, однако ж два миллиона, прожитые в один год, вместе с долгами, сделанными им за границей, ужаснули Наталью Кирилловну. Много раз пробовала она остановить расточительность племянника; но убеждения и просьбы старухи были бесполезны. Других, более решительных мер она употребить не могла, потому что имение было его, да у нее и недостало бы сил, потому что она без ума любила своего племянника. Он так мило извинялся в своих издержках и шалостях, так красноречиво давал слово исправиться и так убедительно умел просить денег, что она решительно не находила в своей голове возражений. Видя, однако ж, что дела клонятся к опасному концу, она решилась хоть отделить свое имение от имения племянника,- на тот случай, что если он промотается, то ему останется еще ее часть. Поэтому, сложив с себя опеку, она требовала, чтоб Тавровский сам вступил в управление своим имением и ехал бы на год или на полтора в деревню для поправления дел. В этом ей удалось наконец убедить Тавровского, которому начинала уже надоедать разгульная городская жизнь.

   Богатые имения его находились в двух губерниях. В одно Тавровский ехал сам. В другое нужно было послать опытного управляющего. Гриша убедил Тавровского взять Ивана Софроныча.

   По приглашению франта камердинера, Иван Софроныч, тщательно выбрившись и надев свой поношенный вицмундир, явился к Тавровскому.

   А Гриша тем временем побежал в Коломну, отыскал маленькую квартиру Понизовкина и робко постучался. Ему отперла Настя.

   Она обрадовалась и перепугалась, увидев Гришу, и, не пуская его за порог, с упреком сказала ему:

   - Зачем вы пришли? Разве не сами вы дали слово, что никогда...

   - Знаю,- отвечал Гриша.- Но я пришел проститься с тобой, Настя. Пусти же!

   Настя побледнела, но не пустила его в комнату.

   - Разве вы едете? - спросила она.- Куда?

   - Не я, а вы поедете,- отвечал Гриша.

   - Мы?

   Гриша со слезами рассказал ей всё. Настя так была тронута его великодушным ходатайством, что шире раскрыла дверь и впустила Гришу в комнату. Тут они простились, поплакали и поклялись вечно любить друг друга.

   - Дай мне что-нибудь на память,- сказал Гриша.

   Настя отрезала ему такой пучок своих чудесных волос, какого не соберешь со всей головы иной петербургской красавицы, и счастливый юноша, целуя его, прижимая к сердцу, побежал домой.

   Понизовкин понравился Тавровскому своею откровенностию и добродушием, и дело между ними в тот же день сладилось. Понизовкину выдана была изрядная сумма на подъем, и через неделю Иван Софроныч с Настей сидели уже в покойной кибитке и отправлялись в дальнюю губернию, где снова ждали Ивана Софроныча спокойствие, довольство и деревня, которую он так любил.

   Несмотря на неожиданный и счастливый оборот обстоятельств после бедной и трудной жизни в Петербурге, Иван Софроныч был довольно печален.

   - Ох, тяжелая, тяжелая ноша! - шептал он по временам, щупая свой боковой карман, значительно оттопырившийся.- Опять везу тебя в деревню; опять будешь лежать бесполезно, и бог весть, когда придется исполнить завет Александра Фомича и благодетеля моего Алексея Алексеича... царство им небесное!

   Настя тоже была печальна, и они ехали молча.

   Спустя месяц отправился в деревню и Тавровский. В доме Натальи Кирилловны снова водворилась тишина; мрачность и запустение опять постепенно вступили в права свои на дворе, и в саду, и вокруг всего дома, а внутри его закипела по-прежнему мелкая, копотливая жизнь, полная интриг, сплетней, грубой лести и мелкой зависти. Перспектива скуки, однообразия, горьких, кислых и соленых лекарств, раздражительных капризов и выговоров снова открылась перед Зиной, и Зина не дремала....

  

  

   Одно из великих летних наслаждений - отдохнуть в жаркий день после продолжительной ходьбы под тенью ветвистого дерева, которое ревниво бережет влажность земли около себя, как бы заботясь о жертвах безжалостного солнца. Подобное наслаждение, казалось, испытывал красивый господин, лежавший в полудремоте под большим деревом в густом лесу. Туалет его был в страшном беспорядке. Ворот тонкой рубашки был расстегнут и выказывал мощную грудь и удивительно красивое горло - редкость в мужчине. Жилет едва виднелся; сюртучок из темной летней материи весь был в паутине; светлые панталоны на четверть мокры и покрыты болотной тиной; тонкие сапоги тусклы и тоже мокры. Густые волосы молодого человека, слегка влажные у висков и лба, были все откинуты назад. Фуражка с маленьким козырьком валялась на траве, и шведские перчатки были далеко отброшены. Галстух висел на сучке. Маленькое ружье, стоявшее у дерева, доказывало, что щеголеватый господин запасся им единственно из предосторожности, потому что других принадлежностей охоты незаметно было ни около него, ни в его туалете, который шел скорее для прогулки по расчищенному парку, чем по дикому лесу. Долго лежал он, полный приятной неги, изредка лениво обмахивая свое раскаленное жаром лицо платком и отгоняя насекомых, которые тучами кружились над его головой. В лесу господствовала глубокая тишина, среди которой жужжание мухи казалось уже чем-то шумным. И тем резче и поразительнее после этой величественной тишины подействовали на молодого человека дикие крики, внезапно раздавшиеся в лесу и показавшиеся ему воплями погибавшего. Он проворно вскочил на ноги, надел фуражку и, схватив ружье, кинулся смело в ту сторону, откуда слышались крики. Эти крики раздавались всё ближе и ближе, и наконец между ними послышался звонкий, веселый смех.

   Щеголеватый господин прошел в кустарник и нетерпеливо ждал, что предстанет его глазам. В глубине леса, между деревьями, мелькало что-то пестрое и неслось прямо к небольшой равнине, за кустами которой был он скрыт.

   С визгом и криком вбежали на площадку две женские фигуры: как дикие козы, они прыгали, бегали, догоняя друг друга и размахивая длинными сучьями, которыми каждая была вооружена и от которых листья разлетались во все стороны. Странность их туалета так поразила скрытого наблюдателя, что он не вдруг мог понять, что такое он видит. Пестрые ситцевые платья обрисовывали стройные и гибкие их талии; руки, шея были открыты; на плечи накинуты были куски белого полотна, узлом завязанного у горла; на этих лоскутках, как змеи, резко отделялись черные их косы. Лица и плечи были закрыты широкими листьями репейника, которые около головы образовывали что-то вроде полей пастушеской шляпы,- вероятно, для защиты лица от солнца.

   Эти странные фигуры после нескольких минут беготни бросились, тяжело дыша и смеясь, на траву, как бы только для того, чтоб снова и с большей быстротой начать бегать.

   Щеголеватый господин из своей засады никак не мог хорошо разглядеть их лиц; однако он подметил в те минуты, когда на бегу листья на их голове подымались от лица и снова припадали, как бы поддразнивая его любопытство, что они смуглы, с огненными глазами; а по быстроте движений и их ловкости он ясно мог заключить, что они еще очень молоды.

   Наконец одна из них, утомленная, упала на траву, что-то сказав на странном языке. Подруга последовала ее примеру, но не для того, чтоб отдохнуть: она стала кататься по траве быстро, как шар, брошенный по скату горы. Наконец она вдруг неожиданно остановилась при повороте на спину, закинула руки за голову, отведя сначала листья от своего лица, и, щурясь, стала глядеть на небо. То была молодая худощавая цыганка с чертами лица правильными и резкими. Ее смуглота была с лоском и с таким ярким румянцем, как будто в нем было что-то кровавое. Брови сходились на ее высоком лбу, густые ресницы придавали ее и без того черным глазам страшно дикий блеск. Губы были тонки, так что довольно большие зубы постоянно были на виду, и легкая черная тень на верхней губе придавала им страшную резкость. Курчавые ее волосы были сине-матового цвета, а заплетенные две косы крутились, как змеи. Подруга ее резко отличалась нежностью своей кожи, хотя тоже смуглой. У ней не было этого кровавого румянца и той лоснящейся смуглоты, ни тех матово-сизых курчавых волос. Казалось, тип цыганский смягчился в ней в самую лучшую его сторону. Глаза у ней были черны, но длинные мягкие ресницы смягчали их блеск; брови не сходились, как у первой, а нежно были проведены. Волосы были длинны и слегка вились только около лба и на висках. Она была среднего роста; формы ее были более округлены. Движения и смех - всё было в ней мягче, чем у худощавой цыганки. Она отбросила от своего лица завялые листья и, накинув на голову кусок полотна, приняла полулежачую позу и как бы о чем-то думала, разглядывая траву и лениво перебрасываясь словами с лежавшей на спине цыганкой.

   Щеголеватый господин не мог оторвать глаз от диких красавиц. Он затруднялся, которой цыганке отдать преимущество, и пожелал оставить свою засаду, но лишь только сделал первое движение, как чуткие уши дикарок заслышали его, и в одну секунду они были на ногах и, держа друг друга за руку и готовясь бежать, однако, глядели туда, где скрывался щеголеватый господин. Любезно кивая им головой, он решил выйти из своей засады. Завидя незнакомца, цыганки прижались ближе друг к другу и с любопытством, смело смотрели на щеголеватого господина, который снял им фуражку и делал дружеские жесты. Дикарки смотрели на него, и худощавая цыганка резко спросила его довольно чисто по-русски:

   - Зачем ты здесь прятался?

   Он обрадовался, узнав, что цыганки говорят по-русски, и сказал им:

   - Вы меня перепугали: я думал, что кто-нибудь попался в лапы медведя.

   - Здесь нет медведя!.. А ты зачем пришел сюда? разве не знаешь, что стрелять в этом лесу запрещено? Твое ружье отнимут,- гордо говорила худощавая цыганка.

   - Неужели так скуп здешний барин? Ведь он, говорит стар: где ему по лесам таскаться! Да вы-то как не боитесь одни в таком лесу гулять?

   - Чего нам бояться! мы не заблудимся.

   - Так скажите-ка, как мне выбраться из лесу поскорее? я устал... и не проводите ли вы меня?

   Цыганка худощавая засмеялась и сказала:

   - Как пришел, так и уйди.

   - Ого, какая злая!.. Ну а ты что всё молчишь? ты, верно, не знаешь по-русски? - спросил щеголеватый господин другую цыганку, которая всё время с любопытством разглядывала его. - Погадай-ка мне - какое мое счастье?

   И он протянул ей свою руку. Цыганка гордо отвернула голову, что-то сказала по-цыгански своей подруге и, отойдя в сторону, прислонилась к дереву.

   - Какая гордая! - любуясь ею, сказал щеголеватый господин и, обратись к худощавой цыганке, продолжал: - Ну погадай хоть ты... А как тебя зовут?

   - Стеша! - отвечала цыганка.

   - Ну погадай-ка, Стеша.

   Стеша взяла его руку и, смеясь, стала ему гадать с разными цыганскими прибаутками.

   Подруга ее улыбалась, слушая болтовню Стеши.

   - Славно! так я буду богат! хорошо! Ну, как же мне тебя поблагодарить?..

   Цыганка отскочила от него и, садясь, сказала:

   - Не смей подходить.

   - Это отчего?.. Ну давай бегать: посмотрим, догоню ли?..

   - Догони! - крикнула цыганка и пустилась бежать.

   Щеголеватый господин после долгой беготни догнал цыганку, которая стала вырываться у него из рук.

   - Люба, помоги, помоги мне! - говорила она.

   Цыганка, стоявшая у дерева, кинулась на помощь своей подруге; но лишь только она подошла, как щеголеватый господин оставил Стешу и бросился к Любе с ласковым движеньем. Люба отшатнулась назад, грозно взглянув на незнакомца, в лицо которого Стеша бросала травой, землей, сучьями - всем, что попадало ей под руку.

   - Перестань! - защищая глаза, кричал щеголеватый господин.

   Но Стеша кинула горсть сырой земли ему в лицо. Он пустился бежать за ней и, догнав, силился овладеть ее руками, которыми она рвала его волосы и царапала лицо. Наконец она устала, и вместо смеха послышался жалобный стон.

   Подруга ее, тоскливо следившая за борьбой, вдруг улыбнулась; тихонько подкравшись к незнакомцу, она вынула из кармана своего платья небольшой складной ножик, ловко перерезала тесьму от ружья, висевшего у него за плечами, и завладела им. Он кинулся за похитительницей, но худощавая цыганка бросилась ему под ноги: он, потеряв равновесие, растянулся по траве. По лесу раздался торжествующий смех, повторяемый эхом; и цыганки пустились бежать.

   На лице щеголеватого господина показалась досада. Вставая, он стал было очищать себя, но усмехнулся и пустился догонять похитительницу ружья. Он было догнал ее, но тотчас отскочил, потому что она прицелилась в него и таким решительным и грозным голосом сказала:

   - Не подходи: я выстрелю!

   - Ты ранишь себя, оставь ружье! - закричал щеголеватый господин, видя, что она взвела курок.

   - Оставь нас, не догоняй!..- отвечала похитительница ружья.

   - Оставь ты ружье; я не сделаю ни шагу за вами.

   - Обманешь, он обманет! - подхватила худощавая цыганка.

   - Я отдам тебе ружье, только влезай на дерево,- объявила владетельница ружья.

   - Это зачем? - спросил удивленный господин.

   - Для того, чтоб мы успели убежать подальше от тебя, если ты вздумаешь догонять нас.

   Щеголеватый господин призадумался и, сняв с себя сюртучок и бросив фуражку, начал карабкаться на дерево. Он с ловкостью взбирался на него, поощряемый криками цыганок: "Выше, выше!", и они, прыгая около дерева, заливались детским смехом.

   Взобравшись на самую верхушку, он крикнул цыганкам:

   - Это что за дом там, на горе?

   - Не твой! - смеясь, отвечала худощавая цыганка.

   - Ах, какой вид чудесный отсюда!.. А вот и озеро, да это целое море... у-у-у! и конца ему нет! - кричал с верхушки щеголеватый господин.

   Цыганки этим временем шептались между собою, и вдруг похитительница ружья выстрелила на воздух, а худощавая цыганка всыпала в дуло горсть сырой земли. И они со смехом пустились бежать, бросив ружье.

   Щеголеватый господин проворно слез с дерева; но их уже не было и следов. Взяв ружье и увидев, что оно набито землей, он ворчал себе под нос:

   - Дурак я, ведь это не девушки, а какие-то бесенята.

   С минуту он стоял в недоумении, наконец снова стал взбираться на дерево, говоря:

   - Погодите, дикарки: я ведь отсюда увижу, куда вы убежали.

   Через две-три минуты он снова был на земле и, схватив ружье, пустился бежать. Ему не нужно было долго бежать. Лес шел скатом к громадному озеру, и на берегу его он увидал отдыхающих цыганок; они, верно, не подозревали погони, потому что покойно сидели спиной к лесу. Щеголеватый господин, как змея, стал спускаться, прячась за деревья; но цыганки, верно, почувствовали чье-нибудь приближение, повернули головы и очутились на ногах. Они без боязни ждали приближения незнакомца, и худощавая цыганка крикнула ему:

   - Ты не прячься: мы тебя видим и не боимся.

   Щеголеватый господин пошел прямо к ним и строго сказал:

   - Зачем вы испортили мое ружье, а? Знаете ли, что, если бы вы не были такие хорошенькие, вам досталось бы от меня.

   Худощавая цыганка дерзко заметила:

   - Мы и без тебя знаем, что мы хорошенькие; да если бы были и дурные, то ты не посмел бы с нами ничего сделать.

   - Ну что вы храбритесь? откуда вы?

   - Из озера,- смеясь, отвечала худощавая цыганка.

   - Стеша, перестань! - заметила ее подруга и хотела идти.

   - Куда вы хотите идти? Ну так и я пойду с вами, потому что теперь, по вашей милости, я и дороги не найду.

   - Не смей идти за нами! - с горячностью сказала худощавая цыганка.- Тебе так и надо, заблудись здесь,- раз попавши к озеру, не уйдешь от него!

   - Ну, полно стращать-то меня этим озером: я ведь не мужик, что испугаюсь его. Да вы-то сами как попали сюда? Ведь тут, куда ни взгляни, всё болото, и с той и с другой стороны.

   - Прилетели! - смеясь, отвечала подруга Стеши.

   - Ну так дайте мне ваших крылышков отлететь домой. Я же так устал.

   И щеголеватый господин сел на траву.

   - Пойдем домой,- сказала подруга Стеши.

   - Куда же вы хотите идти?

   Но цыганки кинулись к озеру, прямо в осоку, и скрылись.

   - Они, кажется, правду сказали, что из озера вышли! - ворчал господин и побежал за ними.

   Шум и треск осоки и плеск весла об воду пояснили ему всё. Он было хотел идти по берегу, по направлению шума высокой осоки, где плыла лодка, но топкое болото помешало ему. Ноги его глубоко вязли, и щеголеватый господин повернул назад и, дойдя опять к скату леса, взобрался на раздвоенное молнией дерево и стал искать лодку глазами. Но никаких следов не было. Кругом было тихо. Огромное озеро как зеркало было гладко; полуденное солнце играло широко на воде. Плеск рыб иногда нарушал гладкость воды, надолго оставляя круг, который, расширяясь бесконечно и как бы утомясь, исчезал.

   Беззаботное красивое лицо щеголеватого господина по мере созерцания озера стало чем-то омрачаться; он, как бы сделав усилие над собой, тяжело вздохнул, тряхнул головой и проговорил:

   - Как хорошо и в то же время грустно здесь. Недаром это озеро называется Мертвым. И только одни дети, у которых еще нет никаких упреков, могут быть здесь веселы, как эти дикарки.

   И он снова впал в задумчивость. Вдруг осока вдали зашелестила, и лодка выскользнула на гладкую поверхность воды. Худощавая цыганка гребла и пела, а ее подруга стоя правила веслом.

   Над ее головой надувался, как белое полотно, парус.

   Щеголеватый господин, любуясь ею, кивал дружески головой и махал платком на прощанье. Лодка неслась быстро, оставляя за собой на воде резкий след, как будто мощные руки управляли веслами.

   Лодка стала уменьшаться, фигура стоявшей цыганки слилась, только надувшееся полотно над головой ее резко отделялось. Скоро лодка совершенно исчезла за осоками, но голос худощавой цыганки был еще явственно слышен; наконец и он затих; тогда озеро снова приняло свою величественную тишину и как бы опять навеяло грусть на щеголеватого господина.

  

  

   На другое утро, в тот же самый час, как накануне, на берегу озера, у ската горы, спал щеголеватый господин. Туалет его на этот раз был гораздо удобнее и проще.

   Вокруг была та же величественно-печальная тишина, нарушаемая тем же плеском рыб в озере, и так же ослепительно играло солнце на поверхности вод.

   Привязанная к дереву лошадь, вся в мыле, зорко озиралась кругом и как бы в остервенении стучала зубами о мундштук.

   Вдали, около берега, в осоке, показалось легкое колебание, оно приближалось, и шелест травы замер вблизи от спящего. Лошадь поводила ушами и смотрела на осоку, из-за которой через несколько минут показались две смуглые головки молодых цыганок, которые, разводя руками осоку, осторожно двигали лодку к самому берегу и, улыбаясь, глядели на спящего.

   - Я тебе говорила, что он здесь,- шепотом говорила худощавая цыганка.

   Подруга ее, приложив палец к губам, произнесла: "тс!"

   - Он спит.

   - Да может проснуться.

   - Посмотри, Люба, как лошадь страшно глядит на нас,- говорила худощавая цыганка.

   На что Люба отвечала:

   - Да, хорошенькая лошадь.

   - Лучше твоей!

   - Ну так и есть! вот выдумала! - обидчиво сказала Люба.

   Худощавая цыганка засмеялась, зажав себе рот.

   И лодка скрылась в осоке. Но через минуту она снова показалась на том же месте, и цыганки делали выразительные жесты друг другу. Веселости своей, казалось, худощавая цыганка никак не могла победить, и подруга ее серьезно сказала:

   - Ты уж его разбудишь.

   - Ну так что же? чего нам его бояться?

   - Нехорошо: он подумает, что мы для него приехали.

   - Ах! отвяжем его лошадь: пусть она убежит в лес,- говорила худощавая цыганка.

   - И, нет! зачем! он, может быть, ее любит, а лошадь не ружье,- наставительно сказала Люба.

   - Да потому, что ты то сама сделала,- с упреком заметила худощавая цыганка.

   - Ну, что за глупости! Возьми всё у меня из вещей, только не трогай мою Стрелку. И если бы кто ее пустил к озеру одну, уж я бы!..

   И лицо говорившей приняло грозное выражение.

   - Поплакала бы - вот и всё! - заметила ее подруга. И, забирая в руку осоки и двигая лодку, она сказала:

   - Выйдем на берег!

   - Нет! - решительно отвечала Люба.

   С минуту цыганки ничего не говорили и смотрели на спящего.

   - А знаешь ли, Стеша, не оставить ли ему наше молоко? - спросила Люба.

   - Это зачем? Я лучше его в озеро вылью,- отвечала Стеша.

   - А он, может быть, устал, есть хочет. Проснется, найдет молоко и хлеб, то-то будет ломать себе голову, как оно тут очутилось. Поставим.

   И лицо Любы покрылось краской.

   - Я лягушку пущу ему туда: пусть свежее молоко будет,- смеясь, сказала худощавая цыганка.

   - Стеша! - сердито заметила ее подруга и надулась.

   Стеша ласково сказала после минутного молчания:

   - Ну, коли хочешь, так я поставлю.

   - Пойдем вместе.

   И они осторожно вышли на берег. Люба несла кувшин с молоком и кусок хлеба. Они тихо крались и невдалеке от спящего поставили молоко. Сделав это, они не убежали, а внимательно глядели на спящего, который в самом деле мог бы поразить всякого своей красотой. Спящий вдруг вскочил на ноги и прямо кинулся к озеру, говоря:

   - Ага! попались, попались теперь!

   Цыганки, дрожа от страху и бледнея, с ужасом смотрели, как он с необыкновенной легкостью вытащил лодку на берег и потом, возвращаясь к ним, язвительно сказал:

   - Ну, мои пленницы.

   Худощавая цыганка с криком пустилась бежать в лес; но подруга ее осталась на том же месте. Испуг исчез с ее лица; она гордо смотрела на приближение щеголеватого господина, который был поражен такой переменой в ней и сказал:

   - Ты не так труслива, как твоя приятельница.

   - Спусти лодку в воду! - повелительно сказала девушка.

   - Ого! да ты не как моя пленница говоришь со мной, а как будто я твой слуга.

   - Спусти лодку! - горячась, повторила девушка.

   - Не хочу! - смеясь, отвечал щеголеватый господин.

   Девушка что-то положила себе в рот и пронзительно свистнула.

   Щеголеватый господин зажал уши, а лошадь заржала.

   - Это что? - спросил щеголеватый господин.

   Девушка указала ему вдаль, откуда послышался такой же свист, только слабее, на что девушка еще два раза свистнула.

   Щеголеватый господин недоверчиво огляделся кругом и потом спросил цыганку:

   - Кого ты зовешь?

   - Брата.

   - Зачем?

   - Чтоб он втащил лодку опять в озеро.

   - Да я бы это и без него мог сделать; я пошутил с вами только... Ты ведь вчера испортила мое ружье?

   - Я боялась, что ты застрелишь нас,- улыбаясь, отвечала девушка.

   И, маня свою подругу, она прибавила:

   - Стеша, иди сюда, не бойся!

   Худощавая цыганка подошла к говорящим и, как бы спрятавшись за свою подругу, положила голову ей на плечо и лукаво смотрела на щеголеватого господина, который с минуту видимо любовался девушками. Лица их, так близкие в эту минуту одно к другому, представляли совершенную противоположность характеров.

   - Вы не сестры? - спросил щеголеватый господин.

   - Нет, сестры, - отвечала Стеша.

   И, обвив талию подруги своими худощавыми руками, она сильнее прижалась своей темно-красной щечкой к нежной щеке Любы.

   Щеголеватый господин и девушки продолжали глядеть друг на друга. Как вдруг худощавая цыганка, протянув руку к озеру, сказала радостно своей подруге:

   - Смотри, вон, вон он едет.

   Щеголеватый господин повернул голову и увидал на озере небольшую точку. Он сказал:

   - Это ваш брат? а большой он?

   - С тебя! - смеясь, отвечала худощавая цыганка и, подсев к молоку, стала завтракать.

   Щеголеватый господин вполголоса сказал Любе, которая, как бы устав стоять, опустилась на траву.

   - Ты ведь принесла мне это молоко? У тебя доброе сердце: ты...

   - А у тебя злое! - с грустью перебила его Люба.

   - Это отчего ты так думаешь?

   - Зачем же ты притворился спящим?

   - Чтоб ты вышла на берег! - едва слышно проговорил щеголеватый господин.

   Девушка сконфузилась и быстро отвернула от него голову.

   - Тебя зовут Любой? да за что же ты сердишься? - продолжал вполголоса щеголеватый господин, стараясь заглянуть в лицо девушки, которое пылало, как он мог заметить по одной щеке.

   - Вон брат едет! - сказала она, не повертывая головы.

   - Сколько тебе лет, Люба?

   - Я не знаю! - улыбаясь отвечала девушка.

   - Кто же знает? она?

   И щеголеватый господин указал на Стешу, которая, кажется, старалась скорее всё выпить и съесть и, смеясь, сказала:

   - Сейчас! ты есть хочешь?

   - Нет, я хочу знать, сколько ей лет? - отвечал щеголеватый господин, указывая на Любу.

   - Ей шестнад... двадцать, сорок,- громко засмеясь, проговорила худощавая цыганка, перешептываясь с своей подругой, которая грозила ей.

   Щеголеватый господин обидчиво сказал:

   - Ну хорошо, хорошо... я всё разузнаю об вас.

   - Узнавай! об нас нигде никто ничего не скажет, - отвечала худощавая цыганка.

   - Почему?

   - Оттого, что мы не здешние.

   - Откуда же вы?

   - Издалека-далека!

   - Стеша, вон Иша едет,- перебила Люба и, встав, начала махать платком, который она сняла с плеч.

   - Ах, какие у тебя беленькие и хорошенькие плечи и как твоя шея загорела! - воскликнул щеголеватый господин.

   Девушка вспыхнула, проворно завернулась в платок и руками стала манить сидящего в лодке, которая быстро неслась к тому месту, где они стояли. На берег вышел цыган лет двадцати, высокий и стройный. Несмотря на свою матовую бледность, тонкие усы и мрачность взгляда, он имел поразительное сходство с худощавой цыганкой, зато ровно ничего общего не было в нем с ее подругой.

   Костюм цыгана состоял из белой рубашки, ворот которой был расстегнут, а рукава засучены выше локтя. Суконные темные панталоны, тоже поднятые на четверть, открывали босые его ноги. Густые слегка вьющиеся волосы стояли все кверху, как бы заменяя шапку. Он, казалось, был поражен присутствием щеголеватого господина и вопросительно смотрел на всех.

   Щеголеватый господин приподнял немного фуражку, на что цыган кивнул небрежно головой.

   Худощавая цыганка подскочила к нему, с жаром стала говорить по-цыгански и указала на лодку. Цыган мрачно окинул щеголеватого господина с ног до головы и, втащив лодку в воду, искоса поглядывал на щеголеватого господина. Усевшись на траву, он углубился в распутывание леса от удочки, которую он вынул из кармана. Худощавая цыганка, как бы поддразнивая щеголеватого господина, стоя в лодке, покачивалась из стороны в сторону. А подруга ее кормила хлебом лошадь.

   Глаза щеголеватого господина перебегали от одного лица на другое. В этом положении прошло несколько минут. Щеголеватый господин вынул из кармана сигары и, закурив одну, предложил цыгану, который с радостью взял сигару и, закуривши, пробормотал:

   - Я их очень люблю.

   - Это твои сестры? - садясь возле него, спросил щеголеватый господин.

   Цыган, с наслаждением затягиваясь сигарой, как трубкой, кивнул головой.

   - Она вот на вас не похожа? - заметил щеголеватый господин, указывая на девушку, кормившую его лошадь.

   Но цыган ничего не отвечал; он, казалось, весь погрузился в сигару. Затянувшись и выпустив дым, он провожал его такими глазами, как будто сожалел о нем и снова хотел втянуть его в рот.

   Щеголеватый господин, видя, что сосед его так занялся, встал, подошел к лошади и сказал девушке:

   - Смотри, чтоб не укусила.

   - Нет, она добрая! - лаская лошадь, сказала девушка, и, обратясь к цыгану, она прибавила:- Иша, посмотри-ка, какая лошадка.

   Цыган подошел и, оглядывая ее с ног до головы, спросил:

   - Дорогая?

   - Как видишь, дешева не может быть,- отвечал щеголеватый господин, трепля по красивой шее лошадь.- Если умеешь ездить на этом седле, так попробуй ее.

   Цыган поспешно докурил сигару, не выпуская, а глотая дым, и очутился на лошади, которую девушки отвязали.

   - О, да ты славный конюх! - заметил щеголеватый господин, подавая поводья цыгану и крича на лошадь свою, которая как бы сердилась, что на нее посадили такого седока, и не двигалась с места.

   Цыганка и щеголеватый господин стали поодаль, смотря на цыгана, который заставлял лошадь идти; но она по-прежнему вертелась на одном месте.

   - Ты дай ей шпоры! с левой!., так!.. Легче поводья, смотри, чтоб не сбросила тебя! - кричал щеголеватый господин, следя за цыганом, который, как бы обидясь его замечанием, ударил своими босыми ногами в бока лошади. Она взвилась на дыбы и бросилась в сторону,- цыган очутился на земле, лошадь остановилась и сердито била копытом об землю.

   Цыганка сначала вскрикнула, но, завидев цыгана, вскочившего на ноги, засмеялась. Однако ж цыган недолго был на ногах: страшно побледнев, он снова упал на землю. Девушка с плачем кинулась к нему. Цыган лежал как мертвый.

   - Он убит, он убит! - ломая руки, кричали девушки.

   - Полноте! это ему от сигар дурно: они очень крепкие,- сказал щеголеватый господин.

   И, взяв цыгана на руки, как самую легкую ношу, он принес его к воде, где смочил ему голову и лицо, и, глядя на него, весело сказал перепуганным и плачущим девушкам:

   - Смотрите: вот он вздохнул.

   Цыган, точно, открыл глаза и с удивлением остановил их на щеголеватом господине. И, как бы опомнясь, он вырвался из его рук и, злобно глядя на него, сказал:

   - Зачем ты подсмеялся надо мной?

   - С чего ты взял? Я не ожидал, что ты был так слаб.

   - Нет, ты знал, что твоя лошадь сбрасывает,- задыхаясь, сказал цыган.

   - Да тут не лошадь, а сигары виноваты. Ведь я не знал, что ты от крепкого табаку падаешь в обморок,- отвечал щеголеватый господин.

   - Он, верно, ничего не ел с утра, - заметила худощавая цыганка.

   - Он всегда так: коли ловит рыбу или охотится, то в рот ничего не возьмет,- подхватила ее подруга и с чувством продолжала, обращаясь к цыгану: - Он тебя на руках принес оттуда сюда.

   Это, казалось, сильно обидело цыгана, и он сказал:

   - Я бы хотел посмотреть, как бы он теперь до меня дотронулся.

   - Вот как! Ну что горячишься? Разве я не могу сладить с тобой? - насмешливо сказал щеголеватый господин.

   - Ну, попробуй! давай бороться: кто кого сильнее?

   И цыган расправлял руки. Худощавая цыганка весело вскрикнула; но на лице ее подруги показалась досада, и она тихо шепнула щеголеватому господину:

   - Не борись с ним: он уронит тебя.

   - Посмотрим! - отвечал щеголеватый господин и, сбросив с себя сюртучок, улыбаясь, сказал: - Я готов, только с условием: никаких хитростей, а сила против силы; и кто упадет, не должен обижаться.

   Цыган только улыбнулся, и они очутились в объятиях друг друга и не двигались с места. Девушки тревожно следили за борьбой, которая продолжалась долго. Лица борющихся побагровели; пот катился с них крупными каплями; они тяжело дышали. Ни одного слова не было произнесено ни ими, ни зрительницами. Наконец цыган был пригнут к земле, и щеголеватый господин так глядел на него, как будто у его ног лежал враг, победа над которым дает ему бессмертную славу. Худощавая цыганка залилась смехом, а подруга ее с удивлением смотрела на оживленное борьбой лицо победителя.

   Цыган встал с земли с потупленными глазами. Худощавая цыганка каталась на траве от смеху и закричала ему:

   - Как ты грохнулся! Ну-ка, хвастайся теперь своей силой!

   - Стеша, перестань! - заметила с упреком ее подруга. Но худощавая цыганка, как бы охваченная непреодолимым весельем, оглашала лес звонким хохотом, и лес так же шумно вторил ей; прыгая перед цыганом, она строгала палец о палец и делала ему носы. Цыган, озлобленный своей неудачей, кинулся к Стеше. Она пустилась бежать; но цыган догнал ее и, схватив за руку, завертел и толкнул так, что она упала на землю. Исполнив всё это с изумительной быстротой, бледный, дико озираясь, остановился он над своей жертвой. Стеша стонала, обливаясь слезами, держась за голову, которою ударилась об дерево.

   Всё это сделалось так быстро, что ни подруга Стеши, ни щеголеватый господин не могли опомниться и защитить девушку от цыгана, раздраженного ее насмешками. И только тогда, как Стеша была уже повержена на землю, они кинулись к ней. А мрачный цыган медленно отошел от нее.

   Щеголеватый господин осмотрел голову цыганки: она слегка была ранена. Он, намочив свой носовой платок, обвязал ее голову и, грозя цыгану, сказал:

   - Я тебя, дикий зверь, проучу так обходиться с ними!

   Раздраженный дикарь вздрогнул, заскрежетал зубами и, сжав кулаки, кинулся на него, но был сильным и хладнокровным ударом отброшен назад.

   Худощавая цыганка сквозь слезы, но всё-таки засмеялась и крикнула:

   - Хорошенько его!

   Но в ту же минуту взгляд ее упал на цыгана,- она страшно вскрикнула и закрыла лицо руками. Подруга ее повернула голову на крик и кинулась к щеголеватому господину. Став близко к нему, она смело ждала цыгана, который с ножом в руке бежал к своему противнику. Но шаги его постепенно уменьшались, и наконец он остановился, потупив глаза, после того как они встретились с глазами девушки, которая полным гнева и презрения голосом сказала ему:

   - Подай нож!

   - Зачем они меня обижают? - отчаянным голосом отвечал цыган.

   Девушка ничего не отвечала и повторила:

   - Подай нож! Уж сколько раз я тебе говорила, чтоб ты не смел его носить с собой.- И, подойдя к цыгану, она взяла нож из его рук и, с ловкостью бросив его далеко в озеро, сказала:- Я хочу домой! Иди в мою лодку.

   Цыган, бросив мрачный взгляд на щеголеватого господина, медленно пошел к лодке, а девушка, обратись к щеголеватому господину, тихо сказала:

   - Не ходи сюда больше: он сердится.

   - Спасибо тебе, моя спасительница; я никогда не забуду твоей смелости,- и, понизив голос, он продолжал: - Я завтра очень рано буду здесь; приходи... одна только.

   - Зачем одна я приду?

   - Потому что твоя компания или очень смешлива, или очень мрачна.

   - Нет, я больше никогда не приду сюда ни одна и ни с кем,- отвечала девушка.

   - Мне будет очень скучно. Я сегодня для тебя приехал,- печально сказал щеголеватый господин.

   Девушка вся вспыхнула, быстро повернула голову и нетвердым голосом прошептала: "Прощай!" Щеголеватый господин остановил ее за руку и тихим, гармоническим голосом сказал:

   - Скажи, скажи, Люба, ты придешь?

   Девушка, вздрогнув, вырвала руку и побежала к лодке, где ее ждали цыган с сестрой, которые продолжали ссориться между собой.

   Лодка быстро выехала из осоки на гладкую поверхность озера, и Люба, сидя в ней, дружески кивала головой оставшемуся на берегу. Цыган правил лодкой, Стеша гребла. Лодка шла неровно, потому что голова гребца тоже поминутно повертывалась к берегу. Щеголеватый господин, стоя на берегу, делал прощальные жесты и долго следил за лодкой. Когда лица сидящих в ней стали сливаться, он запел какой-то романс на итальянском языке. Голос его был силен, метода пения - необыкновенно приятная.

   Лодка остановилась и потом быстро понеслась снова к берегу. Певец снова мог различать лица сидящих в ней. Люба встала; худощавая цыганка, вынув весла, повернулась совершенно к берегу. Голова цыгана выглядывала из-за плеча Любы, и он тихо правил веслом. Когда певец заключил свое пение энергической нотой, сидящие в лодке стали посылать ему выразительные жесты, и лодка медленно продолжала прежний свой путь.

  

  

   На другой день, рано утром, лодка уже была на озере. В ней сидела одна Люба, которая с трудом правила двумя веслами, поминутно отдыхая и часто поглядывая на свои раскрасневшиеся и даже слегка припухшие руки. Подъехав к скату горы, девушка долго смотрела на берег; в ее лице появилось тоскливое выражение; она скрылась с своей лодкой в осоку.

   Через час послышался конский топот из лесу, и щеголеватый господин, осторожно спускаясь по скату, что-то напевал, глядя на озеро. Осока зашевелилась, и смуглая головка выглянула.

   - А-а-а! это ты! - радостно воскликнул щеголеватый господин, быстро соскочил с лошади и кинулся к девушке, которая пугливо спряталась.