Главная » Книги

Глинка Федор Николаевич - Письма русского офицера о Польше, Австрийских владениях, Пруссии и Франции..., Страница 8

Глинка Федор Николаевич - Письма русского офицера о Польше, Австрийских владениях, Пруссии и Франции, с подробным описанием отечественной и заграничной войны с 1812 по 1814 год


1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24

>
  часа, а на скалы взбирался ползком 23 минуты. Вот основания, по
  которым можешь вычислять высоту Ландскрона. Не забудь только, что
  шаг лошади и человека изменяется по мере крутизны возвышения: он
  несравненно менее того, который делается на ровной плоскости.
  Труды мои совершенно вознаградились. Как весело возвышаться! С
  каждым шагом вверх новью очарования!.. Отдаленности исчезают,
  предметы сближаются, края горизонта поднимаются как театральная
  завеса.
  
  Невидимое становится видимым.
  
  Чем выше всходим, тем более унижаются окрестности. Герлиц,
  расположенный на горах, казался на гладкой равнине; все прочие
  холмы исчезали, и обманутому взору на далекое пространство
  представлялось повсюду гладкое поле. Одни только исполины и
  снежноглавые горы не хотели уступить Ландскрону и гордо неслись к
  облакам. День был пасмурен; это много мешало; иначе, как говорят,
  можно б видеть оттуда Дрезден почти за сто верст. То, что издали
  казалось на горе небольшим столбом, была высокая башня, на
  которую взойдя по крутой лестнице, еще далее видишь. На самой
  вершине сей горы прекрасный колодезь чистой воды обложен диким
  гранитом: вот чудо природы! Одна она умеет взносить воды на
  вершины гор. Воздух отменно свеж и даже студен. Некогда на высоте
  горы сей был замок. Воинственные толпы гуситов,
  предводительствуемые грозным полководцем своим, владели им. Война
  разрушила стены замка, а время истребило и следы его! Сколько раз
  земля Саксонии напитывалась кровию и устилалась трупами! Древние
  походы Карла Великого, тридцатилетняя брань и война семилетняя с
  свирепством опустошали эту прекрасную землю.
  
  Дрезденская дорога очень неширока; но везде, где грунт не песчан,
  вымощена камнем. Сколько трудов!
  
  Если б какая-нибудь волшебница захотела потешить вас и выдвинуть
  на дорогу, по которой будете ехать, как можно более господских
  домов, прекрасных городков, садов, прелестных деревень, картинных
  видов, то все это не было бы лучше Дрезденской дороги.
  
  Поздно вечером приехали мы в Бауцен, также очень красивый город,
  имеющий более 5000 жителей. Граждане встретили генерала
  приветствием и прекрасною музыкой. Бауцен имеет 500 человек
  городской гвардии.
  
  
  
  
  
  
  
  
  
   2 апреля
  
  Сегодня поутру является к нам городской гвардейский солдат, в
  зеленом мундире, и просит очень учтиво, чтобы отпустить четырех
  лошадей, которые привезли вчера чемоданы наши; а на место их
  вызывается представить нам тотчас свежих, которые уже заготовлены
  в городе. Было ль бы кому дело до обывательских лошадей в другой
  земле?
  
  В Польше, например, об них совсем бы забыли, надобно самому
  кричать и требовать; а без того лошади и подводчик прежде умрут с
  голоду, нежели их переменят. А здесь солдаты обходят нарочно все
  квартиры и везде сами переменяют лошадей. Какая заботливость!
  Какой порядок! Нет ни ссор, ни взяток, ни притеснений. Солдат,
  так много заботящийся о пользе и спокойствии гражданина,
  заслуживает уважения, хотя б и никогда не был на поле сражения.
  
  В Саксонии теперь нет ни короля, ни министров: они все уехали; а
  все и без них идет так хорошо! Во всем такой удивительный
  порядок! Отчего бы это? - Об этом надобно писать пространные
  рассуждения; главная же причина есть та, что всякий твердо знает
  должность свою и привык исполнять ее. Порядок в государстве то,
  что маятник в часах.
  
  
  
  
  Каково нам здесь теперь?
  
  Климат лелеет нас. По прекрасной дороге, среди прелестных видов,
  под пением птиц, едем далее и далее вперед. Нас встречают, как
  избавителей. Входишь в дом, на квартиру, - все готово. Добрые
  хозяева принимают нас, как любезнейших гостей. Неотступно
  спрашивают: что угодно есть и пить; в котором часу прикажешь
  завтра будить себя; какой приготовить завтрак и на сколько особ?
  В комнатах все так порядочно, чисто! Прелестная хозяйская дочь
  играет на фортепиано, на гитаре, поет, показывает свой альбом и
  рисунки - и вдруг потом очутится на кухне, помогает готовить
  кушанье. Таковы немки! У нас это странно, но к ним очень
  пристало: это делает прекрасных еще прелестнее. В самом деле, в
  Саксонии нет почти женщины, которая не была бы прекрасна, если не
  лицом, то стройностью стана и множеством приятностей. Здесь
  пришлось к слову и нельзя не заметить, что предки наши, коренные
  русские, воспитывая дочерей своих в чистоте нравов и страхе
  божием, приучали их с молодых лет заниматься хозяйством,
  заведывать всем домом, избегать праздности и быть всегда в
  трудах. Прежде всякий надеялся найти в жене своей верную подругу,
  домовитую хозяйку и нежную детям мать; а теперь?..
  
  В Бауцене течет Шпрее еще в младенчестве, ручейком; исток ее в
  Богемии; а в Берлине имеет она красу и величие реки. Почти во
  всей Саксонии на каждый квадратный миль считается по 4000
  жителей; каково население!
  
  Наши заниматели квартир уже в Дрездене. Некоторые из адъютантов
  едут прямо в Дрезден. Иду сейчас просить у генерала позволения
  ехать туда же. Хочу взглянуть на столицу Саксонии прежде, нежели
  придут в нее войска и суеты.
  
  
  
  
  
  
  Апреля 23, поутру рано. Дрезден
  
  "Дрезден, Дрезден хочу я видеть!" - сказал я вчера сам себе; сел
  на быстрого донца и помчался вместе с другими по прекрасной
  дороге в столицу Саксонии. Перо и кисть выпадут из рук, если
  станешь описывать ближайшие окрестности Дрездена. Чтоб иметь о
  них понятие, представь, что сам Робертсон, со всею своею
  фантасмагориею, летит пред тобою и раздвигает одну за другой
  прелестнейшие картины. Вот прекрасная роща! Вот тучная, свежая
  долина! Вот пространное зеркало воды, спокойно лежащее на
  шелковой зелени луга! Вот овраг глубокий: берега его круты и
  скалисты, он наполнен прекраснейшими плодовитыми деревьями. Как
  восхищает здесь природа своею величественною угрюмостию,
  священною мрачностию; но искусство закралось в ее святилище: оно
  провело дорожки - и они белеют; постлало цветущие ковры зелени -
  и они улыбаются; разбросало по речкам и ручейкам красивые мостики
  - и они очаровывают взор! Прибавь к этому дворцы, палаты, в
  древнем и новом вкусе, - и будешь иметь, хотя очень темное,
  понятие об окрестностях Дрездена, великолепному саду подобных.
  При въезде в город нет ни огромных старинных ворот, ни черных
  башен, ни стен, ни валов. Мы вошли в Нейштат гуляючи, как в
  Летний сад. Светлая луна, как будто любуясь прекрасною столицею,
  смотрела на нее полным лицом и щедро рассыпала серебряные лучи
  свои. Широкие улицы, дома, одни других прекраснее, и длинные
  аллеи каштановых и вишневых дерев манят нас к себе. Прелестная
  Эльба издали улыбается. Подходишь ближе - и слышишь шум и ропот
  ее: она жалуется на жестокость французов, сорвавших самые лучшие
  перла из ее ожерелья. Вот этот удивительный мост! Из дикого
  гранита, на высочайших сводах, с железною решеткою. Сколько Эльба
  украшает окрестности Дрездена, столько мост сей украшает Эльбу.
  Но время кончить: кладу перо; едем встречать войска. Прощай!
  
  
  
  
  Дрезден. Картинная галерея
  
  Наконец и я увижу то знаменитое собрание картин, о котором так
  много писали иностранные и даже русские путешественники; которое
  известно в Европе, славно в Германии и не напрасно обращает на
  себя внимание знатоков. Вхожу, изумляюсь; восхищен; рассеян...
  Сколько изящного! Сколько поучительного для художников! Сколько
  редкого для знатоков! Сколько прекрасного, поразительного для
  всякого, кто имеет глаза!.. Придя в себя от удивления, спешу
  рассматривать не по очереди, не по порядку, а просто, что больше
  приглянется. Вот ближе всех к нам какая-то историческая картина,
  завешенная куском прозрачной кисеи. Чтоб лучше рассмотреть ее,
  один из моих товарищей хочет вскрыть занавеску, но - она
  нарисована, и, право, можно обмануться: так живо!.. Это работа
  Конто-ди-Ротара. Он рисовал что-то историческое - не удалось,
  поленился поправить - и набросил занавеску. Такие картинки
  называются игрушками в живописи, как триолеты в стихотворстве. Но
  великое дарование сего живописца открывается в полном блеске -
  вот здесь. Хотите ли видеть новорожденного Христа, видеть
  умиление, с каким невинная дева Мария, чудесно ставши матерью,
  смотрит на божественного младенца; видеть удивленного и
  благоговеющего Иосифа: все это здесь в картине Конто-ди-Ротари.
  Вообще все превосходно; но что удивительно, неподражаемо, - это
  сияние светлого нового месяца. Так! Первая Луна, явившаяся по
  сотворению мира, конечно, не была светлее этой.
  
  Посмотрите только, как прелестно сияет этот полумесяц с голубого
  эфира сквозь густую зелень листьев, из которых каждый особо
  различным образом посребряется! Он светит чрез лицо Иосифа, прямо
  на младенца. Что это за сияние! Как описать его вам? Не знаю.
  Стою пред картиной - восхищаюсь; ухожу - дивлюсь и сам себе не
  верю, точно ль видел я это на холсте.
  
  Надобно думать, что живописец, может быть с помощию какой-нибудь
  благодетельной волшебницы, в прекраснейшую летнюю ночь схватил
  несколько самых прелестнейших лунных лучей, рассыпал их по
  картине и приковал к холсту: красками, право, кажется, нельзя
  сделать такого чуда. Это точно тихий небесный сребро-палевый свет
  луны. Он превосходит пылание фосфоров в темноте ночной. Смотрите
  сами, как он все украшает, какую прелесть прядает картине! Иосиф,
  у которого лучи его скользнули по лицу, становится величествен;
  Мария, которой они коснулись, - небесною, святою супругою
  божества. Младенец мог бы казаться сыном человека; но эти лучи
  обоготворяют его. Дитя, погруженное в столь чудесное серебряное
  зарево - есть божество! Оно прекраснее самих ангелов, которые,
  спорхнув с неба, парят и плавают над ним в лиловом отливе.
  Таково-то искусство освещать картины: оно есть душа их. "Кто не
  видал Корреджиевой "Ночи", тот может иметь о ней понятие, смотря
  на эту картину". Так сказал нам один из надзирателей. Какова же
  должна быть "Ночь" Корреджиева?
  
  Хотите ль видеть, как Людовик XIV езжал прогуливаться, на охоту,
  или, окруженный своими полководцами, министрами, придворными,
  великими художниками, славными авторами своего века и прекрасными
  женщинами, входил в покоренные им города? Взгляните только на
  картины Вандернейлена, который всегда сопровождал этого государя
  во всех его подседах. Смотрите, какое множество лиц: но каждое у
  своего места, каждое имеет свои собственные черты; и все так
  хорошо окончено, так искусно выработано!
  
  Здесь веселая толпа фламандских крестьян; да у них какой-то
  праздник. Как живы, выразительны их лица! Какое простодушие!
  Какая беспечность! Им ни до чего дела нет. Кажется, что кубки их
  наполнены водою из Леты - пьют и обо всем на свете забывают! Вот
  тучные, зеленые луга, каких я мало видывал. Вот хоровод девиц и
  молодых людей; они пляшут, я это вижу; они и поют: послушаем. Но
  это ведь картина; голосу не может нарисовать и сам Теньер,
  который так превосходно рисует фламандцев.
  
  Вот Рубенсовы картины. Вы видите лесистое местоположение,
  африканскую пустыню, где охотники сражаются со львами. Видите ли
  вы убитую львицу?.. В кровавой пасти ее молодой львенок, которого
  она хотела спасти. Но вот, о ужас! лев бросается из-за кустов,
  делает прыжок, и он уже на лошади и схватил сзади охотника, и
  давит, и терзает его!.. Вы хотите бежать на помощь к охотнику, но
  боитесь льва. - Так живо изобразил то и другое Рубенс.
  
  Вот его же: пьяный Геркулес с вакханками. Один только Рубенс,
  смелою кистию своею, может написать огромного Геркулеса и
  заставить его балагурить с полупьяными красавицами. Смуглый
  козоногий Сатир, гуляющий в этой же пирушке, любуется своею
  кружкою и странною улыбкою смешит и собеседников и зрителей.
  
  Вот кухня. Сам Рубенс, бледный, сухощавый, с острыми глазами, - в
  виде повара; а третья жена его, полная, свежая, румяная, - в виде
  кухарки - придает вкус блюдам, готовя их своими белыми руками.
  
  Иногда трагики пишут мелкие стихотворения, которые нравятся
  какою-то особенностию. В живописи бывает то же. Рубенс, будучи
  посланником в Испании, вздумал нарисовать вид окрестностей
  Эскурияла. Но кисть его не умеет рисовать улыбающейся природы.
  Деревья без зелени, луга пасмурные, горы угрюмые, и туман,
  дымящийся в воздухе. Говорят, что эту картину рисовал Рубенс;
  какое ж ее достоинство? - То, что всякий испанец, видевший ее
  между тысячью других, восклицал: "Вот наш Эскуриял!" Так верно
  умел снимать Рубенс!
  
  Но положим, что он видел Эскуриял, и потому так верно нарисовал
  его. Где ж, скажите, мог он видеть, как Нептун усмирял бунтующие
  ветры на море? Разве не срисовал ли он этого с превосходнейшего
  древнего живописца - Вергилия? Посмотрите, посмотрите, как
  страшно волнуется море! Как сердиты волны: они ревут, шумят; одни
  других теснят, гонят, поглощают!.. Как пышат и бесятся кони
  Нептуновы, запряженные в огромную морскую раковину; как крутятся
  вихрями пески, камни и чуды морские! Ух! Как всколыхались эти
  пенистые волны; кажется хотят выплеснуть и затопить нас всех.
  Черная пучина ярится, и корабли, урча и клокоча, со щеглой
  поглощает. А ветры так свистят, так дуют, что кажется, скоро
  сорвут и унесут картину; но Нептун здесь! Он грозно потрясает
  трезубцем, и свирепость укрощается, и морские красавицы оставляют
  подводные пещеры свои, чтоб посмотреть на свет, а тишина
  улыбается сквозь разодранные тучи. Воображение любуется этою
  бурною картиною, но жалеет, что она стеснена рамами: это то же,
  что прекрасный стройный мужчина одет в короткое и тесное платье.
  Восколебавшиеся волны, кажется, ударяют в рамы, ропщут, шумят и
  просят пространства, которого в картине недостает. Впрочем, она
  лучшая из всех Рубенсовых в этой галерее. Смелость кисти и
  удивительное подражание природе суть печатию творческого духа
  этого живописца.
  
  Вот и Жорданса, воспитанника Рубенсова, Симеон во храме. Тотчас
  видно, что он не Рубенс; но какова голова у Симеона, воздевшего
  очи горе, как хорошо она нарисована, с каким выражением, то вряд
  и сам Рубенс нарисовал бы такую.
  
  А вот опыт голландского терпения. Взглянем на эту маленькую
  картинку, представляющую фламандского крестьянина в его избе.
  Надобно только смотреть не простыми глазами, а в увеличительное
  стекло. Не правда ль, что это удивительно выработано?.. Вы можете
  перечесть, до одной, все петельки в чулках; даже видно, что они
  штопаны. Переведите стекло повыше на фаянсовую кружку - и
  подивитесь ей.
  
  Каждый рубчик, каждый обручик в узоре, который обыкновенно бывает
  на пивных кружках, отделан в ней удивительно. Вот что значит быть
  великим в мелочах!
  
  Портреты Ван-Дейковы удивят вас чрезвычайною выразительностию,
  живостью в лицах и мастерскою отделкою. Но Ван-Кейленовы не
  уступят им: он имел истинное в сем роде дарование.
  
  Кто там в латах, с смуглым, сухощавым, бледным и мрачным лицом,
  смотрит на нас такими глазами, которые показывают большую остроту
  ума и великую кичливость сердца, хитрость, свирепость и жадность?
  Это хищник короны - Кромвель. Кажется, Ван Дейк писал его в те
  минуты, когда он, поправ престол королей, мечтал о покорении всей
  Англии.
  
  Здесь что такое? Афинская площадь. Что за чудак на ней с
  нечесаными волосами, с странным лицом, одет растрепою, с дубиною
  в одной руке и с фонарем в другой? Это Диоген. Прямой циник! В
  белый день ходит со свечою и ищет, кого бы вы думали? Человека!
  Картина эта представляет опыт кисти Жака-Жорданса - и он
  прекрасен! Я вижу, как народ толпится около циника, и он в целом
  народе не находит человека. Подходят жрецы, судьи, философы,
  ораторы; он видит в них лесть, корыстолюбие, притворство,
  надменность, подлость, ложь - и не гасит свечи. Видит скупых
  богачей, богатых плутов, чиновных невежд - и не гасит свечи. Вот
  блестящая толпа! Подходят старейшины афинские, владеющие судьбою
  Афин; свеча не гаснет и для них. Но вот, наконец, скачет на
  бурном коне, в блестящих латах, в лавровых венках, прославленный
  народом, возвеличенный ораторами, победоносный герой. Ну, циник!
  Это ль не человек? - "Нет! Это истребитель человеков! - думает
  Диоген, - я вижу в нем беспокойный нрав, слепую страсть к громкой
  молве, стремление к честям; ухо его всегда открыто лести, сердце
  - честолюбию, он жаждет крови и славы: это не мой человек!" - И
  свеча все горит. "Не богиня ли это!" - говорит страстный
  любовник, указывая на свою красавицу. "Если богини могут быть
  ветрены, злы, лукавы и вечно притворны", - отвечает упрямец и не
  гасит свечи. Да погаси хоть из учтивости! Но тот, кто не хотел
  видеть Александра и кого сам Александр ходил посмотреть, - не
  знает учтивости - не гасит - и свеча горит до сих пор!
  
  Живописец Роза, прозванный Тиволи, потому что жил долго в этом
  месте, насмотревшись на прелестные окрестности Рима, запечатлев в
  воображении все изящные виды Италии, рисовал прекрасно цветущие
  долины у подножия древних развалин, живописные берега морей, где
  солнце с высокого неба, бросая лучи свои на вечную зелень рощей
  итальянских, золотит плоды их; рисовал беспечных пастырей и
  пестрые стада. Смотря на картины его, хочется побывать в
  Италии!..
  
  Вот прелестное дитя! Не ангел ли это за стеклом? - Нет, это
  Менгсов Амур. Какая белизна в этом милом личике! Какой румянец
  играет на его полных щечках! Он так нежен, как самый приятный
  отлив зари на листках лилия. Как прелестны эти синие васильковые
  жилки, искуснейшею кистию проведенные! А губы? - их описать
  нельзя. Они волны, мягки, свежи, как первый весенний розан.
  Светлые голубые глаза миловидного ребенка возведены к небу и не
  уступают ему в ясности. Полным беленьким пальчиком пробует он
  острие золотой стрелки, которую только что отточил на оселке, и
  думает, точно как говорит: "Она уж довольно остра!"
  
  Здесь великий маршал Сакский. Лиотар изобразил его прекрасно.
  Читайте похвальное ему Томасово слово: смотрите на сей портрет -
  и знаменитый покойник оживет для вас.
  
  Но вот другое творческое произведение сего мастера; прекрасная
  шоколадница! Я говорю прекрасная потому, что она так стройна,
  бела, румяна, так хорошо одета, так ловко подносит шоколад и
  имеет такие свежие карминные губы, что всякому хочется выпить
  шоколад и поблагодарить красавицу - поцелуем.
  
  Отделка сей картины совершенна. Платье и фартук так хорошо
  написаны, что кажется, можно их осязать.
  
  Вот изображения во весь рост, в картинах самого большого размера,
  нечто благородное, нечто священное на лицах; яркие краски,
  искусное расположение, искусное смешение цвета с тенями: все это
  вместе представляет нам разные происшествия из Священного
  Писания. Мы видим их как наяву: хвала Павлу Веронезу.
  
  Не оставьте без внимания и картины кузнеца Анверского. Она
  состоит из нескольких лиц отменно выразительных, из коих каждое
  имеет свои особые примечательные черты; имеет на себе печать
  особых свойств и делает особую честь кузнецу - живописцу. Кто ж
  сделал его живописцем? - Любовь! Молодой кузнец влюбляется в дочь
  живописца, который иначе не хочет ее выдать замуж, как за
  человека одного с ним ремесла. Влюбленный кузнец оставляет
  наковальню, хватает кисть, призывает на помощь терпение, учится,
  трудится, успевает и, наконец, пишет картину, которая, сделав его
  счастливым супругом, перешла в потомство и привлекает теперь
  внимание любопытных путешественников в Дрездене. Любовь, которая
  так много чудесит в белом свете, сделала из кузнеца живописца.
  Кто был влюблен, тот верует в подобные чудеса.
  
  А здесь что за несчастный в столь ужасных муках? За какое
  преступление казнят его, или не страшную ли какую тайну хотят
  исторгнуть из глубины его сердца? Посмотрите, как мучится сей
  страдалец, по рукам и по ногам к столбу привязанный и поджигаемый
  снизу тихим огнем! Как страшно напружинились посинелые жилы его!
  Как выдались, как торчат кости и мускулы! Глаза несчастного
  закатились, пена на мертвых устах, зубы скрежещут, бледность на
  лице, грудь высоко вздулась. Кажется, слышишь, как лопаются жилы
  и трещат кости: так усильно напряжение медленно сжигаемого! В
  некотором отдалении нельзя поверить, чтобы это было в картине,
  или, по крайней мере, чтоб эта картина была не лепная: так резки
  и глубоки черты, так превосходна рисовка, так смела кисть, так
  естественны все выпуклости. Кто же великий творец сей картины?
  Или я худо описал ее, или тотчас должно угадать, что она
  Микеланджелова...
  
  Подивитесь искусству, с каким Гвидо-Рениева кисть изобразила
  здесь страждущего, истомленного и терниями увенчанного Христа.
  Как истерзали его мучители! Он весь изранен, но кровь не течет
  уже более из его ран: она запеклась на них багровыми пятнами.
  Кажется, что он и страдать перестал, а смотрит только на небо в
  каком-то болезненном оцепенении. Заметьте, как кожа, от
  чрезвычайного расслабления, опустилась на руках его и лежит в
  длинных, бледных морщинах. Взгляд на этого Христа Спасителя
  подвигнет вас к ужасу, к жалости о нем и удивлению искусству
  великого художника.
  
  Но хотите ль, наконец, видеть совершенную красоту - совершенную в
  полном смысле сего слова? Не ту, которая блестит в шумных кругах
  большого света, водит за собою толпы любовников и, гоняясь за
  наслаждениями, предается вихрям страстей и забав, блестя и
  исчезая, как светлое воздушное явление. Нет! Эта прелестная
  красавица убегает света, постигнув на заре жизни всю суетность
  его. Ни сладкий голос лести, ни пышный блеск мира, ни шум
  страстей не достигают глубокого ее уединения. Далеко от
  обольщений, приманок и сетей, живет она одна с богом, природою и
  собою. Какое безмятежное спокойствие запечатлено в чертах ее
  лица!.. Кажется, что уединение угасило в ней пламя всех страстей.
  Мягкие златые волосы, сплетаясь с голубым покрывалом, лежат на
  белой груди ее, в которой покоится ангельское сердце. Теперь, как
  видите, отдыхает она на мягкой мураве у чистого ручья,
  услаждающего слух ее стройным журчанием. Прекрасная рощица
  склоняет над нею свежесть теней своих: она держит книгу и
  прелестно читает. Она задумалась - эта задумчивость придает ей
  новую неизъяснимо-очаровательную красоту. Кто ж эта прелестная
  дочь пустыни? Это Корреджиева "Магдалина". "Но это, что вы видите
  здесь, самое слабое подражание; а подлинник, вместе с
  Корреджиевою "Ночью", увезен от французов в Кенигштейн" - так
  сказал нам надзиратель. Чтоб заставить ценить подлинник сей
  картины, то для знатоков довольно сказать, что она Корреджиева;
  чтоб привести каждого, кто б он ни был, в восторг, довольно
  показать ее; а чтоб заставить удивляться ей и самых скупых
  богачей-невежд, то стоит только объявить им, что за эту очень
  маленькую картинку заплачено 13 000 полновесных червонцев: почти
  150 000 наших рублей!
  
  
  
  
  Галерея статуй в Дрездене
  
  Галерея статуй в Дрездене далеко не подходит к картинной: в
  последней подлинники, в первой только подражания. Есть тут,
  правда, группа Лаокоонова и Венера Медицис, но не те, которыми
  восхищался Дюпати. Венера, однако ж, прелестна и не в подлиннике:
  здесь видим ее тень; но и тень красоты прекрасна! Какая
  стройность! Какая улыбка! В каком сладострастном положении она
  стоит!.. Осязая статую, вы можете ощупать все выпуклости, которые
  должны быть на теле прекрасной женщины и которых глазами никак
  нельзя отличить. Эта Венера, кажется, стыдится; но стыдливость ее
  не есть стыдливость невинной Дианы. Венера Медицейская стыдится
  для того, чтоб привлечь более на себя взоров; отворачивается,
  чтоб показаться невинною; торопится будто закрыть одну часть
  тела, с тем чтоб больше обнажить другую. Это хитрая прелестница,
  обвораживающая взоры и воспаляющая чувства.
  
  Галерея сия, по расположению своему, не совсем выгодна, при том и
  статуи не содержат в чистоте: густая пыль затмевает их белизну.
  
  
  
  
  Оружейная палата в Дрездене
  
  Тридцать комнат наполнены оружием всех времен и всех народов,
  начиная от первого пистолета, изобретенного Шварцом, до оружия
  нашего времени. Здесь увидите вы также и конские уборы. Некоторые
  из них очень богаты, ибо украшены дорогими каменьями, бисером,
  жемчугом и проч. Всего любопытнее рыцари с их бронями. Поверите
  ли, что были люди, которые носили на себе латы в 150 и 200 фунтов
  и в пять аршин длиною перья на шишаках. Один саксонский герцог
  носил вседневно вместо бумажного колпака железный в 20 фунтов.
  Нам, питомцам неги, кажется это теперь невероятным, баснословным;
  но я видел в Дрезденском собрании естественных редкостей
  принадлежавшие драбантам[3] герцога Августа второй руки, которые
  путают своею величиною, - после этого начинаю верить, что можно
  носить на себе 200 фунтов железа. Чтоб увидеть рыцарей в полном
  их облачении и со всеми причудами, то войдите в ту комнату, где
  представлен поединок Августа I Саксонского и Альбрехта
  Австрийского. Оба, обремененные 200-фунтовыми бронями,
  пятиаршинными перьями, с трехсаженными копьями, с головы до ног в
  черном, выезжают на смертный бой. И сии богатыри, сии железные
  люди умели любить и быть нежными! Тут есть множество разновидных
  щитов, из которых на каждом надписи в честь любви и красоты.
  
  
  
  Собрание естественных редкостей в Дрездене
  
  Вот место, в которое вхожу с благоговением. Здесь собраны
  неисчислимые чудеса природы. Моря Европы, пустыня Африки, леса
  Америки выслали сюда все, что имели редкого. Все, что открыто
  великим Линнеем, описано красноречивым Бюффоном и созерцаемо было
  глубокомысленным Боннетом, представляется здесь глазам. В роде
  пернатых можете вы здесь видеть всех, начиная от прелестной
  крошечки колибри, которая едва ли больше пчелы, до огромного
  страуса, бывающего ростом выше лошади. Подле каждой птицы видите
  гнезда и яйца ее. В роде животных можете видеть всю цепь оных от
  горностая до слона. Галерея, имеющая сии драгоценности,
  пространна и светла. Сто огромных шкапов не вмещают еще в себе
  всех редкостей. Я видел здесь вторую природу во всей
  разнообразности и пестроте ее. Не имев более часу времени для
  рассматривания, осмелюсь ли описывать подробно то, на что едва
  взглянул мимоходом? Нет! Я намекну только о том, что более
  привлекло на себя общее внимание зрителей.
  
  
  
  
  Примечательнейшие вещи:
  
  1) Рисованные природою цветы, деревья и целые ландшафты на
  камнях. Камни сии, будучи еще в мягком состоянии, получили
  таковые впечатления от прилепу к ним листьев и проч.
  
  2) Отменно большой магнит.
  
  3) Окаменелый дуб в окружности две сажени, открытый в земле близ
  Кемница в 1752 году. Сколько надобно было столетий для
  превращения в камень этого дерева!
  
  4) Большой отломок окаменелой пальмы. Сие тем чудеснее, что
  пальмы вовсе не растут в Германии.
  
  5) Крокодил (окаменелый). Найден в Штутгарде. Ужели и Германия
  была некогда землею пальм и крокодилов? Последний доказывает, что
  там, где он найден, было море. Так много есть доказательств тому,
  что большая часть Европы была дном океана. Было время, когда
  шумели моря в тех местах, где теперь блистают города и цветут
  долины. Едва ли самый дерзкий ум постигнет все изменения природы.
  
  6) Четыре огромных статуи из кипарисового дерева. Прикосновение к
  ним сообщает благоухание рукам. Каждая стоит тысячу талеров.
  
  7) Отаитские материи, подобные нашим кисеям,

Другие авторы
  • Леопарди Джакомо
  • Новиков Михаил Петрович
  • Каннабих Юрий Владимирович
  • Плавильщиков Петр Алексеевич
  • Златовратский Николай Николаевич
  • Вишняк М.
  • Либрович Сигизмунд Феликсович
  • Ульянов Павел
  • Порецкий Александр Устинович
  • Энгельгардт Егор Антонович
  • Другие произведения
  • Мачтет Григорий Александрович - Мачтет Г. А.: Биографическая справка
  • Чехов Михаил Павлович - Чехов М. П.: биобиблиографическая справка
  • Маркевич Болеслав Михайлович - Княжна Тата
  • Кандинский Василий Васильевич - Письмо из Мюнхена
  • Неизвестные Авторы - Собрание от Святаго писания о Антихристе
  • Страхов Николай Николаевич - Исторические взгляды Г. Рюккерта и Н. Я. Данилевского
  • Бакунин Михаил Александрович - Письма к Н. И. Тургеневу
  • Подкольский Вячеслав Викторович - Часы
  • Тредиаковский Василий Кириллович - Л. Тимофеев. Василий Кириллович Тредиаковский
  • Корелли Мари - Варавва
  • Категория: Книги | Добавил: Armush (27.11.2012)
    Просмотров: 465 | Комментарии: 1 | Рейтинг: 0.0/0
    Всего комментариев: 0
    Имя *:
    Email *:
    Код *:
    Форма входа