v>
Годовой доход с города 500000 флоринов. Франкфурт можно почесть
средним магазейном Европейской торговли и общею меновою конторою
Германии и Франции. Положение на Майне и при Рейне делает его к
сему способным. Мятежи беснующейся Франции нанесли много вреда и
благоразумному соседу ее Франкфурту. В 1796 году город был
бомбардирован французами; но жители вели себя как люди вольные и
честные.
Франкфурт удостоен присутствием человека, который жил некогда в
великолепных дворцах, управлял пространным государством и
славился делами. Теперь он в двух комнатах Английского трактира;
управляет только своими страстями и славится - великодушною
твердостию, с которою сносит превратности своего, жребия...
Согласись, друг мой! что наш век есть век великих превратностей:
никогда общества людей не были подвержены таким бурям, волнениям
и переменам. Одна только великость души не подвержена никаким
бурям жизни, никаким превратностям случая. Давно ли минули
времена тихие, когда спокойствие почивало над главами народов?
Цари в великолепном могуществе своем сияли на престолах, как
солнцы в небесах; мир, правосудие, чистая вера и наследственные
добродетели делили благоденствие поровну между всеми состояниями
людей. Тогда еще не имели понятия о великих ударах рока, о
злополучии государей, о кровавом праве войны, о смешении племен и
народов... Люди чех счастливых времен в каком-то приятном
усыплении провождали беспечный век свой. Они, конечно, не могли
чувствовать всей сладости безмятежного благополучия своего, ибо
человек тогда только узнает настоящую цену здоровья, когда
постигают его болезни; а цену счастия познает во время бед! Но
настоящее поколение людей, рожденное в бурях, в дни ужаса,
смятений, великих страхов и тяжких печалей, когда ничего более не
слышно, кроме звуков оружия и стонов человечества, неутешно
рыдающего в бедствиях войны; нынешнее поколение, говорю я, не
может вспоминать без сердечной грусти о благополучии времен
протекших. Каких превратностей не были мы свидетелями? Слепое
счастие водило иноплеменных завоевателей из края в край земли;
сила наглою стопою попирала древние рубежи царств; безбожие,
смеясь, разрушало алтари веры, но, пораженное громом небесным,
само упадало у подножия его. Никогда не был так переменен вид
Европы: мирные города мгновенно ограждались стенами; древние
стены и твердыни мгновенно рассыпались в прах, природные государи
становились простолюдинами; люди из глубокой неизвестности,
раздвигая толпы мятущихся народов, восходили на троны их. Но
торжество порока, при всех превратностях мнений людских, никогда
не сравняется с торжеством добродетели; никакой блеск, никакое
могущество не могут защитить первого от тайной ненависти людей;
никакое злополучие не может лишить последней ее достоинства и
уважения благородных душ...
Во Франкфурте имели мы удовольствие встретиться с генерал-майором
Рейхелем, бывшим полковым командиром в Апшеронском полку. На это
время занимал он почетное звание военного коменданта в городе.
Маинц
Звон колоколов, стук проходящих конных и пеших войск, бряцание
оружия и шум народа неслись навстречу нам из-за высоких окопов
Маинца, когда мы приближались к нему. Недавно ревела там смерть.
Рейн, величественный Рейн явился тут глазам нашим. В великолепном
течении своем орошает он прекраснейшие страны Германии. Сколько
народов жили и погреблись на брегах сей древней реки; сколько
столетий гляделись в водах ее!..
Едем чрез длинный на судах мост; справа замечаю ряд плавучих
мельниц. Входим в Маинц. До какого жалкого безобразия можно
довести прекрасный город!.. Лучшие палаты, дома и церкви
превращены или в арсеналы, или в казармы, или в магазейны.
Бледность - общий цвет лиц, и даже прекрасного пола, который
здесь опять прекрасен. Велико было несчастие жителей маинцких.
Они только что вырвались из страшных когтей смерти!.. Ужаснейший
мор свирепствовал в стенах осажденного града. В течение трех
месяцев умерло 6000 жителей и, как говорят, до 20000 солдат.
Первых хоронили по кладбищам; других с утра до вечера возили
возами, как дрова, и бросали, как ничтожных тварей, по рвам и
вертепам за городом. Хищники Европы валялись в снедь хищным
вранам, и на распутиях, казалось, земля не хотела принимать
отягченных преступлениями. Ужаснейший разврат, лютейший самой
язвы, свирепствовал в сии дни гнева небесного. Воспаленные огнями
сладострастия солдаты врывались в дома, исторгали трепещущих
дочерей из рук их родителей и увлекали в змеиные норы свои. Часто
груды тлеющих трупов служили им постелью. Ни слезы, ни моления
невинности не умягчали злодеев, отнимавших у нее жизнь и честь.
Замученные жещины валялись по улицам.
Франция
"La belle France! Прелестная Франция! - восклицают беспрестанно
французы-учители. - Вот земной рай!.. Переезжайте Рейн, и вы
увидите цветущую землю, счастливый народ, на каждом холме -
виноград, в каждой долине - деревню! На что ни взглянете, все
удивит, утешит и очарует вас. Там (во Франции) деревья обременены
плодами, нивы - волнующимися жатвами, окрестности веселящимся
народом. Переезжайте за Рейн, и вы увидите страны благополучные,
изобилием и многолюдством кипящие". Вот в чем уверяют бродяги
французские и вот чему, к несчастию, верят люди русские!..
Переезжают за Рейн - и где votre belle France! Где ваша
прелестная Франция...Ужасно опустелые края, земля нагая, деревья
увядшие и повсеместное безлюдье. Вот что представляется глазам:
вижу пространство, но не вижу деревень; поля необработаны,
окрестности унылы, тернии и волчцы растут на месте жатв!
В городах лучшие дома - казармы или больницы. Толпы нищих
встречают, провожают и всевозможными хитростями и уловками
нападают на кошелек и сердце проезжего. Один пугает вас своими
ранами, другой рассказывает о своем увечье, третий кричит,
четвертый поет. "Вот бедная сирота! - говорит какая-нибудь
старуха, подводя к вам маленькую девочку. - У нее нет ни отца, ни
матери; одно сострадание проезжающих кормит и одевает ее"...
Просительную речь свою говорит она целую четверть часа, а в
заключение восклицает: "Дайте ей франк!" "Что-нибудь убогому
старику!", "Что-нибудь бедному мальчику!", "И мне!..", "И мне!.."
или "Купите у меня цветов!", "У меня сладких пирожков!", "У меня
ягод" и проч., и проч. Вот что услышите, приехав на станцию. Но
тут уж лучше просто давать милостыню, нежели что-нибудь покупать,
ибо продавщицы цветов и лакомств с прегрязными руками и в
презапачканных лохмотьях.
Странно, что во всех местах, которые мы проехали, только и видны
дети да старики, женщин множество. Где ж цвет юношества? Он
подкошен косою смерти на полях войны! Народ и благоденствие его
поглощается военным правительством. Что есть тут хорошего, так
это большие дороги: чудесные дороги! Проезжаем несколько станций,
не спускаясь, не возвышаясь, все по ровной глади, как по
натянутому холсту; ничто не остановит повозки, нигде не получишь
толчка. Дорога чиста, как ток: на ней, как говорится, ни сучка ни
задоринки. Я в первый раз отроду по такой прекрасной еду. Около
себя видишь горы, а под собой не чувствуешь их. Чудесная здешняя
дорога проведена в виде огромной толстой плотины или наподобие
крепостного вала. В прямом направлении пробитые горы, срезанные
холмы, засыпаны рвы и овраги и проложен гладкий путь, шоссе. Это
шоссе в некоторых местах на два, на три и на четыре аршина от
горизонта от земли возвышается. Суди ж, сколько должно было
приложить тут трудов и сколько тысяч рук занято сею необъятною
работою!.. Но во Франции никогда не было мало рук и счастлива
была она, пока руки сии не сделались хищными, дерзкими и не
окунулись в крови! Сперва руки поселян возделывали нивы в долинах
и лелеяли виноград по горам; руки рабочих строили города, дома и
дороги; руки ремесленников ткали прекрасные шелки свои; руки
воинов поднимали оружие только в защиту отечества; руки вельмож с
честью управляли шпагою и пером; а руки государя крепко держали
скипетр. Тогда умы были остры, сердца веселы, души благочестивы.
Франция молилась, пела и любила государей своих. Но когда это
было? Очень давно!.. Настали другие времена и привели с собою
другие правы: половинное просвещение затмило здравый ум;
непомерная роскошь вельмож и богачей расстроила поселян и
огорчила бедных; уроки лжеумствователей зажгли страсти;
вольнодумство потрясло алтари веры. Тогда излишество рук,
употреблявшееся на украшение областей, обращено на совершенное их
опустошение. Оружие заменило и плуг, и косу, и мирный посох.
Ужасная буря, возраставшая из самого сердца Франции,
разрушительными вихрями понеслась по всем концам. Революцией
назвали великий перелом древнего порядка вещей, ниспровержение
трона и расторжение всех союзов с богом, добродетелями и тишиною.
Революция значит переворот - и конечно во Франции все
переворотилось и превратилось!.. "Guerre aux chateaux (война
замкам) et paix aux cabannes (и мир хижинам)!" - кричали
защитники равенства под предводительством генерала Кюстина и
нещадно разоряли и грабили дворцы и палаты. "Да здравствует
король!" - кричали защитники трона и дрались как львы с
нарушителями прежнего порядка. "Свобода! братство! равенство! или
смерть!" - кричал беснующийся народ - и свобода, братство и
равенство были только на языке и в мечтах, а смерть на самом
деле. Война, смерть и разрушение, взявшись за руки, ходили по
цветущим берегам величественного Рейна. Их след был след кипящей
лавы и всепожирающей саранчи. Нож стал тогда любимою забавою
безумной Франции: она резала им других и себя. Бури мятежей
согнали многие тысячи народа с родной земли под чуждые небеса,
конскрипция, или перепись, влекущая молодых людей поочередно на
убой, повергла земледелие и хозяйство в крайний упадок. Бури,
секира, дожди и времена искоренили, истребили, смыли и сгладили
сады, винограды и даже следы жилищ человеческих. Левый берег
Рейна, всегда улыбавшийся, видя себя столь благополучным в
цветах, виноградах и жатвах своих, теперь мрачен, пуст, печален,
показывает раны и опалы свои от молний мятежной войны. Вот в
каком состоянии нашли мы преддверие мнимопрелестной Франции.
22 мая
Проселком, влево от Маинца, проехали мы чрез города Киршгейм,
Винвайлер и Кайзер-Лаутерн, где, вспав на большую дорогу, идущую
из Мангейма, поехали на Гамбург. Пустота, необработанность,
безлюдье, дичь - вот слова, из которых путешественник должен
составить описания свои страны сей. Кто бывал в польско-жидовских
городах, тот разве может иметь понятие о нечистоте, поражающей
взоры и обоняние в здешних. Во многих местах видал я на улицах
босоногих мальчишек, в лохмотьях, играющих в карты на навозных
кучах! Другие полощутся в лужах или валяются в грязи, ни о чем не
заботясь. От Кайзер-Лаутерна до Гамбурга, на 28 верстах,
встретили мы только трех человек, копающих дикую ниву: двух,
работающих волами, и одного, собирающего травы. Где ж земля,
кипящая народом? А французы все кричат, что им тесно жить!..
Местоположения здесь есть прекрасные; но не очаровательные. По
обеим сторонам дороги холмы и высоты, покрытые развалинами и
лесом. Во многих местах, по дороге, встречаются порядочные дома
без окон и дверей! Здешние деревни совсем не то, что немецкие:
тут нет ни красивых улиц, ни светлых домиков, ни порядка, ни
опрятности. Один изрядный дом какого-нибудь барона или маркиза в
средине, а около него кучи вместе слепленных, старинною поседелою
черепицею покрытых, низких, убогих и часто курных лачужек; улицы
в навозе, народ в лохмотьях... Вот картина деревни здешнего
края!..
Нашу Россию не называют прекрасною; а селы ее по Волге и Оке в
самом деле прекрасны. Дожди здесь сильны, шумны, внезапны и
скоропреходящи - не такова ли и слава французов!..
23 мая. Город Сент-Ароль
От Рейна и до сих мест язык французский не есть еще общим и
единственным: большая часть жителей говорит по-немецки; но с
Сент-Ароля начинается уже повсеместное владычество этого языка.
Очаровательные звуки его гремят в палатах и хижинах, на площадях,
в лачугах и шинках[4]!...
Здесь, (в Сент-Ароле) язык французский сыграл со мною прекрасную
шутку! Приезжаю в трактир, мне отводят комнату; вхожу и слышу
самый чистый и плавный выговор французский. Привыкнув слышать
язык сей всегда в лучших наших обществах, невольно предаюсь
мечтам и воображаю, что там, за стеною, сидит какая-нибудь
знатная женщина, женщина воспитанная, потому что говорит
по-французски, и верно, милая, потому что так нежно произносит
слова... Уступаю любопытству, иду заглянуть в другую комнату -
это кухня; а та, которой слышал голос, ничего более, как кухарка:
но какая кухарка? - не немецкая, а неопрятная, в грязи, в крови и
в саже запачканная растрепа! Очарование исчезло, но представилось
рассуждение: сколько, подобных этой, кухарок, прачек и проч., и
проч. выезжают к нам в наставницы! Возьми запачканную
француженку, брось ее в России, где-нибудь на поле: не пройдет
недели - и ты увидишь ее в богатом доме, в роскоши и в почестях.
Я читал одну небольшую французскую комедию, где представляется,
что на Новом мосту (Pont-Neuf) в Париже сходятся несколько мужчин
и женщин. Всякий горюет о своем горе. Из мужчин одни ушли из
тюрем, другим приходилось не миновать их; из женщин некоторые
обокрали госпож своих, другие потеряли все способы жить на счет
своих прелестей. Те и другие по разным причинам, из страха и
отчаяния, предвидя казнь, стыд и голод, решаются кинуться в Сену
и все пороки и проступки свои утопить с собою вместе. Уже они
готовы, берутся за руки, хотят кидаться... как вдруг послышался
знакомый голос: "Безумцы! Что вы делаете? Вы отнимаете у себя
жизнь, в которой можете найти еще тысячу радостей, тысячу
наслаждений... Вы страшитесь бедности и презрения; оглянитесь
назад - богатство и уважение ожидают вас! За мною, товарищи! за
мною: я укажу вам земной рай для французов; переселю вас в
страну, где ласки, подарки и деньги посыплются на вас как дождь!"
"Что за страна эта?" - восклицают все в один голос. "Россия!..
Россия!.." - отвечает бродяга. "В Россию! В Россию!" - кричат все
вместе и бегут садиться в дилижансы или почтовые коляски. Я это
читал; а те, которые живали в Париже, говорят, что можно это
видеть, и видеть не на театре, а на самом деле.
Нет ничего противоположное, как француз, женатый на немке: это
буря с тишиною. Сердит на русских, нагл в обращении, говорлив и
хвастлив - верно француз!.. "Отчего у вас так разорено и пусто?"
"Где!" - говорят французы и дивятся: им кажется, что земля их
цветет и блаженствует. Однако лучший из писателей их, Делиль (в
своем L'Homme des champs), горько оплакивает упадок земледелия,
явно жалуется на разорительные последствия войны и громко
порицает растление нравов. "Франция, - говорит он, - подобна
кораблю, который буря гонит по неизвестным морям и ветры терзают
со всех сторон". В другом месте уподобляет он отечество свое
увенчанной лаврами могиле: извне обманчивая зелень, внутри тление
и смрад! Этих стихов, однако ж, нет в изданиях парижских.
24 мая
"Не ездите чрез Мец: там бунтуют и режут русских!" - твердили нам
на всех почтах. Мы из Курсета взяли правее и выехали прямо на
Гравло, оставя Мец слева. "А! Вот куда собрались они, вот где
можно видеть людей!" - сказал я сам себе, подъезжая к Мецу.
Множество домов, мыз, деревень, садов, рощиц, перелесков, дорог,
обсаженных высокими деревьями, и туда и сюда идущих, едущих и
гуляющих по них людей представляется глазам в окрестностях Меца.
Окрестности эти в самом деле красивы и живописны, и если б вся
Франция была подобна им, то и я невольно воскликнул бы:
прелестная Франция! Тут под каждым холмом деревенька, на каждой
высоте дом с башнями; скат каждой горы одет виноградником. Сам
Мец - старинный город, окруженный огромными валами, которые
заросли садами и деревьями. Пушки покоятся под тению рощей.
Теперь в нем буря и буйство. Мы переехали прекрасную речку
Мозель. Франция есть земля вин: Мозельское славится между
прочими. Его получают тут, около Меца. И здесь дороги
удивительны: французы растворили горы, чтоб их провести; а где
утесы слишком высоки, там дорога извивается улиткою по ребрам их
и нечувствительно возводит вас на самый верх.
Опять по-прежнему: "Та же пустота!" - сказали мы, проехав с милю
за Meц. С высоты горы, по которой шла дорога, видны открытые
холмистые и ровные поля; но ни больших сел, ни садов, ни
Виноградов уже не видно было. Здесь-то не научиться земледелию!
"Как зовут эту реку (Мозель)?" - спросил я у своего извозчика.
"Рекою!" - отвечал он и уверен был, что дал самый
удовлетворительный ответ. Я не знаю, в чем нельзя уверить
французов! Люди, порядочно одетые, стало не простые крестьяне,
спрашивали у меня на последней станции, известно ли нам, русским,
что пленные французы, сосланные в Сибирь, соединились с турками и
разоряют Россию!.. Хорошо знают географию!!!
"От кого можем мы получить квартиру для ночлега?" - спросили мы,
приехав в Гравелот. "От господина мэра!" - отвечали нам. "А где
ваш господин мэр?" - "В своем присутствии". Идем вслед за
проводником - и что ж за присутствие, где заседает мэр? Простая
изба-мазанка, в сенях коровы и свиньи; около - навоз. Сам мэр
завешен фартуком и шьет сапоги. Около него несколько мальчиков
твердят склады. Этот мэр вместе и школьный учитель. Господин мэр
принимает нас довольно ласково, отпускает несколько острых слов
на счет русских, оставляет шило, берет перо и пишет нам билеты
для квартир. Благодарим, хотим уйти... "Постойте, постойте,
милостивые государи! - закричал он нам вслед. - Вы недавно из
России: скажите, какие меры приняты против французов,
соединившихся с турками?" "Отсутствие войск наших, - отвечали мы,
- не позволяет принять надлежащих мер, и новое бедствие угрожает
еще России: беспокойные крымские татары вступили в тесный союз с
сердитыми чукчами"... Ты смеешься, а господин мэр и учитель
поверил - и мы расстались. Невежество мэра напомнило мне о
невежестве одного француза, который в письме (перехваченном нами
в прошлом году) советовал сыну своему, чтоб он вперед писал к
нему именно, в какой части света и в каком государстве находится
Кенигсберг. Билеты господина мэра не принесли нам никакой пользы:
хозяйки домов, высокого роста, с сердитыми глазами, с большими
крестами на груди и с бранью на устах, стали у дверей и, ругая
мэра, объявили, что не пустят нас ни за что без заплаты. "Да мы
заплатим вам охотно!" И двери отворились. Сколько проехал - я не
знаю, как одеваются французские женщины. Деревенские обертывают
голову какою-нибудь тряпицею и называют это bonnet; их обувь -
деревянные башмаки (sabot), выдолбленные колодки на ноги. Наши
лапти гораздо красивее, легче и покойнее. Но вывези к нам сабо и
- чего доброго! - они как раз войдут в моду и будут в чести! <¿>
Шалон-на-Марнв
Шалон - большой старинный город на Марне. Он кажется лучше всех,
доселе виденных нами; однако красивыми домами - и чистотою улиц
он похвалиться не может. При самом въезде сломалась у нас
повозка; нам отвели квартиру в глухой улице, в бедном доме. Ни с
кем не знаком, идти некуда, что делать? Сижу, думаю, вспоминаю,
соображаю то, что считал, с тем, что слышал; распутываю
происшествия, пристально смотрю на карту и рисую тебе картину
военных действий от Рейна до Парижа. Покуда люди, известные
ученостию и прославившиеся в военном ремесле, начертают
пространное историческое изображение сей знаменитой войны, ты
получишь некоторое о ней понятие, взглянув со вниманием на
картину, начертанную слабым пером твоего друга. Разумеется, что
при этой картине должна быть и верная карта: ты ее имеешь.
Картина военных действий от перехода союзников чрез Рейн до
взятия Парижа.
(Писана в Шалоне-на-Марне)
"Чтоб лучше представить себе страх, отчаяние и смятение жителей
Москвы теперь, как мы (французы) уже заняли Смоленск, то вообрази
себе, друг мой, что вдруг каким-нибудь несодеянным случаем
русские вторглись бы во Францию и заняли Шалон-на-Марне: что б
тогда было в Париже!"... Так писал в августе месяце 1812 года
один французский офицер из окрестностей Смоленска к другу своему
в Париж. "Но, - продолжает он, - многие веки пройдут в вечность,
прежде нежели нога северных варваров ступит на землю прекрасной
Франции. Париж, столица вкуса и веселий! Наслаждайся покоем в
приятном шуме забав твоих; долго, долго не посмеет коснуться
слуху твоему беспокойный шум оружия" И проч., и проч. (Слова из
перехваченного французского письма).
На слова француза скажем его же пословицу: предполагает человек,
а располагает бог! Не веки протекли в вечность; но едва прошел
год и семь месяцев, и русские не только что в Шалоне, но и в
самом Париже!!! Так, никогда действия провидения, для
подкрепления правых и уничижения противников их, не были
очевиднее, как в эту войну Европы с Францией. Казалось, что
десница божия, объемлющая все сердца царей, соединила их воли и
оружие народов их для покорения преступнейшего из вождей
ослепленного народа. Не более как в три месяца союзники пришли от
Рейна к Парижу и преклонили буйную голову Франции к стопам
законного короля, не вонзая, однако ж, меча мщения в мятежное
сердце ее. Последний месяц 1813 года был только свидетелем
вступления союзников во Францию. С января 1814 начались важнейшие
действия и кончились в марте важнейшим из всех происшествий -
взятием Парижа. Итак, окинув глазами декабрь прошедшего,
рассмотрим внимательно январь, февраль и март настоящего года.
1
Месяц декабрь 1813 года застал Европу в крови и пламени, но
радующуюся о изгнании лютого виновника бедствий ее. Еще дымились
свежие раны, еще пугало повсеместное разорение, но уже не было
разорителя. Рука великодушных отвела змея от сердца Европы, из
которого в течение стольких лет сосал он жизнь и кровь. Прошли
времена сердитые, смягчился гнев судеб; победные клики из-за
Рейна разносились по всей Германии.
2
Большая союзная армия из австрийцев, под начальством князя
Шварценберга, и россиян, под предводительством Барклая-де-Толли
состоящая, направляясь вверх по правому берегу Рейна, вступила в
Швейцарию, дабы напасть с слабейшей стороны на Францию. Грозный
ряд рейнских крепостей почитался оплотом необоримым, и никто не
ожидал, чтоб буря и беда вошли во Францию со стороны Альпийских
гор. 8-го и 9-го чисел декабря сия армия союзников в числе 180000
человек, перейдя Рейн, в разных местах между Базелем и
Шафгаузеном, разные отделения свои по разным дорогам во
внутренность Франции вдвигала. Тогда каждый день был днем занятия
большого пространства зарейнских областей, 16-го числа уже
союзники владели Вализскою землею.
3
Около сего же времени и Блюхер, с силезскою армиею приближавшийся
к Франции справа, переходит Рейн, между Майнцом и Кобленцом у
Кауба, и тотчас, обложив частию своих войск крепости Люксембург,
Тионвиль, Мец, Верден и Лонгви, идет с остальными к Нанси, дабы,
усилив себя сближением с главною армиею, предприятия и действия
свои с движениями и действиями ее согласить. Армии, во Францию
вступившие, старались одна другой подать руку и не спускать друг
с друга глаз. Но не одна только Франция была тогда полем
сражений. Глухие отзывы войны в разных местах по Европе еще
слышны были, и возженные прежде пожары на севере и юге пылали.
Принц Шведский сражался, переговаривал и опять возобновлял бои с
датчанами. Австрийцы воевали в Италии. Веллингтон бился с
маршалом Сультом у подножия Пириней и готов был вести толпы
неустрашимых испанцев и свои английские войска в южные пределы
Франции. Все крепости по Висле, вместе с мечтами и надеждами
народа, пали. Дух польский отложил ретивость свою. Долго
противился Данциг: французы называли его оплотом необоримым; но и
он устоять не мог. В один и тот же день, то есть 21 декабря,
россияне вступили в сию крепость, а австрийцы заняли Женеву.
Таким образом, войска, тысячьми верстами разделенные, но одну
мысль, одно желание и одну цель имевшие, как будто по некоему
тайному условию, в важные города на двух противоположных концах
Европы входили. Таковы происшествия, и в Отечественной войне в
России неоднократно случавшиеся, наблюдательный потомок не
отнесет к пустой случайности; но предпишет невидимому содействию
провидения, в кровавой тяжбе за счастие человечества правую
сторону покровительствовавшего.
4
В таком состоянии были дела Европы в последних днях последнего
месяца 1813 года. Но обратимся опять за Рейн и встретим 1814 год
под веяньем знамен союзных уже на древних рубежах Франции. Первые
дни января текущего года увидели большую армию союзников,
миновавшую Альзас и достигшую в Шампании до Шалона и Лангра, где
некогда Юлий Кесарь одержал столь знаменитую победу над храбрыми
народами Гельвеции. Блюхер 3-го числа вступил в Навей. Таким
образом, пространные области между Рейном, Мозелем и Моасом
заняты и одним только смелым движением союзников, без пальбы и
крови, покоряемы были. 12-го числа Мюрат, король Неаполитанский,
предложивший уже усердие и оружие свое на защиту правого дела,
занял Рим. И в сей же день, по приказанию князя Шварценберга, 3-й
и 4-й корпусы напали при Бар-Сюр-Обе, между Коломбо и Фонтенем,
на французского маршала Мортье. Нападение увенчалось успехом.
Полки французской армии расстроены, и маршал отступил к Труа и
Шалону; а главная квартира союзников перенесена в Бар 18 января.
Фельдмаршал Блюхер, с своей стороны, старался также в ходе и
подвигах от главной армии не отстать. С большою поспешностью шел
он от города Туля вверх к реке Марне. 11-го числа он велел
дивизии князя Щербатова сделать мимоходом приступ к Биньи и
укрепленный сей город взять, 13-го тот же князь Щербатов выбил
неприятеля из Сент-Дизье и преследовал его до Витри; а 14 пошел
влево к городу Бриенне для соединения с войсками генерала Сакена.
Генерал Ланской, с небольшим конным отрядом, удерживал
Сент-Дизье, поджидая прусского генерала Йорка.
5
Таковы были первые шаги союзников во Франции. Пространство
исчезало под стопами их; Рейн был уже далеко назади, а Париж
почти в глазах!.. Наполеон находился в Париже и громкими
воззваниями, льстивыми словами и пышными обещаниями забавлял и
о