| Главная » Книги |
Белый Андрей - Котик Летаев, Страница 7
Белый Андрей - Котик Летаевjustify"> колеблется.
Наливное, безглазое облако - посмотрю - там проходит за окнами; своим
пламенным ободом ополчинится в небо.
ПАССАЖ
Изредка берет меня мама.
И на саночках, мимо саночек, пролетаем мы - в саночки: в белом шипне
метелицы; из метелицы - в вьюгу; из переулков и улиц- переулками, улицами: в
переулки и улицы.
Переулки и улицы пролетают домами.
И уже таинственно пахнет Поповский пассаж; и надо мною, пустой,
раздается он гулкими переходами сводов; зажигают лапчатый газ; в окнах
лоснятся ленты; малнновсют материи; от окна - к окну: веера, сюра, тюли.
Мы бежим прямо в дверь, и -
- приказчики принимаются -
-
из
стены
выхватывать валики и кидаться ими в прилавок и, вертясь на руках, по
прилавку забьют -
- вам -
- вам-вам -
-
волосистые
валики,
разливая
б_о_р_д_о_в_о_г_о ц_в_е_т_а материю; и - на мамины руки! Мама щупает
добротность материи, а галантерейный приказчик над нею разводит руками; и
говорит ей:
- "Шан-жан!"
И уже накидаются желтые, плотно сжатые плитки; развернутся, раскроются;
и - ах! - все малина; развернутся, раскроются; и - ах! - все в шелках.
Мамочка залюбуется желто-красным атласом; из руки приказчика
остервенело лязгнули ножницы; закусались и прытко запрыгали по желто-красным
атласам: отхватить атласца и нам.
Мы выходим; мы - вышли; и - видим уже, что взлетел подкидной огонек;
что на улицах поредел людоход; тихий месяц прорезался; чешется многогрудая
психа о трубу водостока: спиною; и - звездное небо выносится - от зари до
зари, чтоб другое, беззвездное выгнать: от зари до зари.
Уже мы - к носорогой портнихе; черная, она выскочит каркнуть нам:
- "Ну, и атлас: ну, и вкус же у вас!"
Забодается длинным носом на маму... Мама все ей отдаст; и она убежит за
альков: раскромсать нам атлас.
Вновь на саночках, мимо" саночек, пролетаем мы в саночки; приморозило,
а - тепло мне под полостью; вздернешь голову вверх: иззвездилось все -
донельзя; неосыпное небо кипит, дрожит, дышит: переливается звездами!
- "Нет, нет, нет: ты - не папин, не - мамин... Ты - мой!.."
А Млечный Путь - приседает.
ЧЕТЫРЕХЛЕТИЕ
Четырехлетие перечертило жизнь надвое: я как бы пересыпался из эпохи в
эпоху -
- понимаю я пересыпь поколений - из эпохи в эпоху: за сквозным
людолетом времен проясняется явственно - ангел эпохи -
- иная эпоха
мне светит: -
- будто ночь, мрачный бык, бодал стены столовой;
блескородные диски кидались спасительно в окна; жизнь освещалась
моя: будто: -
- на вновь образованной суше приподнялся я со дна
океанов, где виделись гады; но суша сознания простиралась: моря отступали;
самовольные воздухи наполняли мне легкие; иногда начинало душить: это -
трогались зараставшие жабры во мне древним ужасом; и подымались -
гадливости; в миголетах времен начинал я дрожать, потопляемый миголетами
времени; да, я плакал в пучинах: и -
- впоследствии, будучи уже гимназистом,
прочел, что к Калигуле приходил... Океан; приход Океана был ведом
мне в детстве: Океан и Титан - это прощупи прежних бездн -
- (мне
впоследствии представлялся Титаном, огромным и грохотным, Помпул)
-
- эти прощупи гонятся: стародавним Титаном.
Титан бежит сзади.
. . . . . . . . . .
Между тем все менялось: сухо веяла в окна метельная пересыпь; а потом:
рыхло стала носиться она, - омягчая дома в навеваемой снежини; тепленело:
вставали туманы; закапало бисерным дождичком; после дождиков -
гололедица-лединица блистает; и - хруст ледорогих сосулек; и - ломко, и -
скользко.
Уже нет снегопада; в сырых, в обливных деревах - ветроплясы стоят;
кудревато дымы выпрыгают из труб и расчесано низятся склоны их; уже моют нам
стекла окон! и - запах замазки; стаканчики яда стоят; убирается вата;
открыто окошко.
И грохотно.
Я внимательно изучаю дома: по косяковскому дому я знаю, что все это -
тайны; может быть, в тех домах нет печей; может быть, там не водятся п_а_п_ы
и м_а_м_ы, но д_я_д_и и т_е_т_и.
Перевивы орнаментов, надоконные арабески и полные каменных виноградин
гирлянды - глядятся нам в окна; то - розовый дом Старикова; но вот столб
желтой пыли взлетит с мостовой и окно - закрывают.
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
ОЩУПИ КОСМОСОВ
О, страшных песен сих не пой!..
Ф. Тютчев
ВСЕЛЕННАЯ
Все смотрю я из окон: -
- примечательно мне говорят: жесты каменных,
стенных, длинных линий, подающие кучами крыш оконченные трубы - под облако,
которое вылагается в небо; на трубе сидит кот; к ней идет трубочист; с малой
лесенкой, с гирями; грохотно скалится мостовая - внизу: крепким, белым
булыжником; многогрохотно бредит она -
- ppp... ррр... ррр... -
- с колесом
ломового, с пролеткой, - внизу из ущелий: в безмерностях переулков и улиц,
ведущих в тупик - к мировой безоконной стене с водосточной трубою, в которой
зияет жерло в никуда, и откуда в дождливые дни изольются небесные хляби;
жерло ведет в бездну, около которой сидит рваный нищий и указует на страшную
свою язву; песик тоже почешет о край водосточной трубы, о дыру, безволосую
спину свою; и - скулит там: над бездной.
Тротуары, асфальты, паркеты, брандмауэры, тупики - образуют огромную
кучу; эта куча есть мир; и его называют "М_о_с_к_в_а"; на асфальтах,
паркетах, брандмауэрах повисает "М_о_с_к_в_а" посредине пустого, огромного
шара; в этом шаре живем мы; он - небо; открываются форточки в нем; и -
пропускается воздух; этим делом заведует: пристав Пречистенской части,
проживающий в каланче и оттуда нас извещающий приподнятым шаром, что он
бодрствует и что "м_и_р" беспрепятственно повисает. Окончание нашей квартиры
- глухая стена; если в ней пробить брешь, то небесные хляби - хлынут; и
будут потопы; по булыжникам будут пениться белогривые волны; и "М_о_с_к_в_а"
переполнится, как... водовозная бочка.
Между тем, за глухою стеною, вне мира, давно проживает - сосед:
Христофор Христофорович Помпул; непосредственно за стеной тяжело повисает во
мрак - его письменный стол; и четыре колесика кресла блистают - в ничто; в
нем-то вот воссел Помпул, с огромнейшей книжищей; и колотится ею - нам в
стену; полосатый живот из-за кресельных ручек урчит и громами, и бредами; в
животе - блеск огней; будут дни - разорвется он, в стену ударит осколками;
образуется черная брешь: в нее хлынет потоп.
ПОМПУЛ
Христофор Христофорович Помпул - был совсем как... буфет, хоть и жил он
вне мира, за нашей глухою стеною, он все же в "м_и_р" хаживал.
Если бы хорошенько приплюснуть наш столовый желтый буфет, то середина
буфета бы вспучилась; было бы - набухание; было бы - круглотное брюхо
буфета: в н_и_к_у_д_а и н_и_ч_т_о; были бы уши рвущие грохоты посудных
осколков в буфете; и был бы он - Помпулом.
Говорилось у нас: собирает все какие-то д_а_н_н_ы_е Помпул; за
с_т_а_т_и_с_т_и_ч_е_с_к_и_м д_а_н_н_ы_м бросается в Лондон; и Л_о_н_д_о_н, я
знал, есть л_а_н_д_о (л_а_н_д_о видели мы на Арбате). И Христофор
Христофорович Помпул в моем представлении целый день гнался в Лондоне за
с_т_а_т_и_с_т_и_ч_е_с_к_и_м д_а_н_н_ы_м; то есть: целый он день, проезжая в
л_а_н_д_о (его все-то обыскивал он), - с двумя желтыми баками; и - во всем
п_о_л_о_с_а_т_о_м; п_о_л_о_с_а_т_о_е - думал я - и есть образ жизни: по
с_т_а_т_и_с_т_и_ч_е_с_к_и_м д_а_н_н_ы_м.
По ночам же он, наперекор всему, - заводился у нас за стеною: в_н_е
м_и_р_а... -
- я впоследствии знал его комнату; я впоследствии понимал:
заводился он среди очень громких предметов, безалаберно там
возился; и вытаскивал переплетенные томы - огромнейшей библиотеки;
погромыхивал, колотясь имя в полки, в столбе книжной пыли; мне
казалося: кто-то там заживал; слышалось наступление дубостопного
шага; из-за стены - в коридоре; чуялась: неотделенность стеною от
шага; и стало быть: появление Помпула у постельки; и - с толстым
томом в руке; думал я: вот идет теперь Помпул: -
- и глухо бубукали
звуки - из мировой пустоты: выбивал Помпул пыль; и от этого дубостопный
буфет начинал будоражиться.
ЛОМАЕТ ПРОЛЕТКИ
Мы однажды весной шли гулять: было страшно. Над нами слезал тихолазный
толстяк -
- "Беда: это - Помпул".
Христофор Христофорович переламывал оси пролеток: подстережет он
извозчика и бросается на него - прямо в Лондон: ось - лопнет; извозчик -
ругается; я, увидевши Помпула, сзади стучащего желтой палкой, все-то думаю о
извозчике Прохоре - о лихаче; мне хочется выбежать: перед Помпулом хлопнуть
дверью; и - раскричаться на улице:
- "Беда...
- "Помпул сходит...
- "Спасайтесь, извозчики!.."
Извозчики от него - врассыпную, бывало; где проходит по улице Христофор
Христофорович, стуча желтой палкой о тумбы, - там пусто: пи одной пролетки
уж нет; а за углами их - кучи; они ожидают; желтокосмый там Помпул пройдет;
с грохотом после этого они вкатятся снова на белые крепкие камни.
- "С нами, барин!"
- "Пожалуйте..."
Выкинется, бывало, пролетка - из-за угла, невзначай; и уже несется она
в глубину Арбата - от Помпула.
Христофор Христофорович это знал; и, притаившись на корточках за стеной
переулка, - пыхтел он ужасно; и отирал себе пот с крепкокостого лба
полосатым платком; и вот - едет пролеточка: Помпул, уже увидев ее, задрожит;
и подкрадется на карачках к углу перекрестка, чтоб прыгнуть в нее невероятно
огромным прыжком: полосатым своим животом; и тогда-то вот, на переломленной
оси, катается в "Л_о_н_д_о_н_е" Помпул; и собирает в нем "д_а_н_н_ы_е".
. . . . . . . . . .
- "Да - вот, знаете: Христофор Христофорович-то - ломает пролетки..." -
- доканчивал папа свою небылицу (смутно помнится это), лукаво смеясь и
блистая очками; я - верю; а мама - рассердится: небылицы не любит она.
Папа скажет ей:
- "Врать ты мне не мешай: а не любо - не слушай..."
ЛЕВ ТОЛСТОЙ
Смутно помнится: папины небылицы выслушивал - Лев Толстой их любил.
Лев Толстой - кто такой?
Я не знал, что такое - т_о_л_с_т_о_е (или, что ли, -
т_о_л_с_т_о_в_с_т_в_о): ну, там, - звание, как звание архиерея, попа,
математика; и где водятся архиереи, там есть и т_о_л_с_т_ы_е; так бы я
ответил тогда на неуместнейший вопрос о Толстом; если бы в это время я знал,
что университетские города существуют повсюду, то я бы ответил, что на город
приходится: по математику, губернатору, архиерею и... Льву Толстому;
впрочем, я знал один город (о нем говорилось, что мы туда едем) ; и этот
город есть "Клин".
Всякий город есть "К_л_и_н"...
. . . . . . . . . .
Видывал в это время и я - одного Льва Толстого: он пришел к папе в
гости; сидел в красном кресле; ввели меня и сказали:
- "Вот - Лев Николаевич..."
Я его не запомнил. Он брал меня на руки: но запомнились очень ярко:
пылинки на серых толстовских коленях; и огромная борода, щекотавшая лобик
мне.
Эти бороды, думал я, верно, львиные гривы "Т_о_л_с_т_ы_х"; и я думал: о
небылицах, об оси пролеток, о Помпуле, о костромском мужике и о пророке
Магди; про "мужика" и "Магди" - это папа рассказывал: всем московским
извозчикам; и гремело папино имя в городских ночных чайных; извозчики,
собираясь туда, передавали рассказы о "м_у_ж_и_к_е" и "М_а_г_д_и"...
. . . . . . . . . .
Помню после уже: из метели выносятся саночки; в саночках папа несется -
в огромной енотовой шубе; и из нее торчит - меховой колпак шапки, очки, два
уса; прижимая к груди свой портфель полуразорваннщм меховым рукавом,
заливается смехом мой папа - грохочет извозчик:
- "А костромской-то мужик?"...
- "Хе-хе-хе-с..."
И - уносятся саночки.
. . . . . . . . . .
Я однажды встретил извозчика (тому назад - шесть-семь лет); это был
сутуленький старикашка, который узнал меня:
- "Как не помнить вас: были вы Котенькой-с...
- "Как же-с: барина-батюшку помню... Хе-хе-с... Михаил Васильевич-с...
Шутники-с... Ему скажешь, бывало: на Моховую на улицу... А они-то, бывало,
расскажут! о мужике да о черте.
- "Не гнушались простым человеком... Бывало: стараются...
- "Вечная память им".
ПРОФЕССОРА
Подозрительно я встречаю гостей - профессоров и директоров казенных
гимназий, потому что я знаю про них: -
- все они - У_к_р_а_ш_е_н_и_я; и потом
еще: все они - и_з_в_а_я_н_и_я; они украшают И_м_п_е_р_и_ю: это
слышал я от тети Доти и бабушки; а о том, что они крепколобы, я
слышал от дяди Ерша: бьются лбами о стены они; и все прочие мне
говорят, что "п_р_о_ф_е_с_с_о_р" - м_а_с_т_и_т_о_с_т_ь -
- то есть
то, чем м_о_с_т_я_т; и у меня слагается образ -
- "И_м_п_е_р_и_и", то есть
какого-то учреждения вроде К_а_з_е_н_н_о_г_о Д_о_м_а: колоннады или - ну,
там, карниза, подпертого теменем, очень крепким; становится ясным: профессор
-
- приходит с карниза. -
- И меня уже грызут мысли: о ненормальности телесного
состава "профессора"; невыразимости, небывалости лежания сознания в теле
профессора ведь должны быть ужасны; ведь он весь к_а_к_о_е-т_о - т_о, д_а
н_е т_о; я со страхом, бывало, все вглядываюсь в их бескровные, мрачные
лица; да, их лбы - тяжелы, бледнокаменны; их стопы - тяжкокаменны; голоса -
скрип кирки o булыжник...
Профессора и "доценты" -
- бывало, сойдется к нам славная стая их (со
всех московских карнизов); и рассядется: в красных креслах
гостиной: горластые дымогоры взлетают -
- ударяя пальцем по креслу,
бывало, плетет Грохотунко - изветы: и ветви изветов -
- а я не пойму; и -
дрожу -
- от бессмыслицы
громких
слов
и
таимого
ужаса
"п_р_о_ф_е_с_с_о_р_с_к_о_й ж_и_з_н_и"; и старинные бреды подымутся: -
- сам
"профессор" есть прощупь в иную вселенную, где еще все расплавлено и куда
профессор несет свои бреды; в них носится, как, бывало, носилась
с_т_а_р_у_х_а; с_т_а_р_у_х_а - жена его; моя крестная мать, Малиновская,
есть с_т_а_р_у_х_а - п_р_о_ф_е_с_с_о_р_ш_а. Очень часто профессор - старик.
. . . . . . . . . .
Стариков и старух я боюсь.
БРАБАГО
И когда к нам звонится, кряхтя, головастый Брабаго, то боюсь я Брабаго;
Брабаго ощупывал взглядом; щипался глазами; свинцовая боль подымалась в
виске...
Голос Брабаго ужасен: грохотом головастых булыжников разбивался нам
громкий брабажинский голос; и всякие "а_б_р_ы", "к_а_д_а_б_р_ы", бывало, как
камни, слетали из кровогубого рта; разбивали толк в толоки; и толокли
толчею.
Папа мой, бывало, не выдержит, задрожит и подскочит:
- "Как же вы это, мой батюшка: ведь это все только громкие фразы".
А Брабаго каменно принависнет над креслом, да на меня, притихшего в
ужасе, он уставится красным ртом; и - о_ч_е_н_ь з_л_ы_м_и г_л_а_з_а_м_и; и
лицо его наливается кровью, точно зоб индюка; и я - тихий мальчик - бегу:
прямо к Раисе Ивановне, на колени: -
- и плачу, и прячу - головку, в колени;
все - душит; все - давит; кудри мои беспокойными змеями покрывают мне
плечики; все-то кажется мне, что Брабаго там лезет; подпалзывает; припадает
ко мне; и мне рушится в спину: -
- в красный мир колесящих карбункулов
распадается мрак.
Посылают за доктором.
. . . . . . . . . .
Раз я его подсмотрел: -
- как он, описывая спиною дугу, прилобился под
тяжкогрузным карнизом кирпичнокрасного дома - в Криво-Борисовском тупичке:
неподалеку от домика Серафимы Гавриловны, куда мы ходили с Раисой Ивановной;
он, Брабаго, одною рукою поддерживал грузы; другой он рукою сжимал -
опрокинутый каменный светоч и, описывая спиною дугу, собирался обрушиться на
меня кирпично-красным карнизом; протянулась его белая голова с будто жующим
ртом и с пустыми глазами; и - смотрела мне вслед глухою, особою, стародавнею
жизнью.
ДОМ КОСЯКОВА
Впечатления - записи Вечности.
Если б я мог связать воедино в то время мои представленья о мире, то
получилась бы космогония.
Вот она: -
- Дом Косякова, мой папа и все, что ни есть, Львы Толстые -
мне кажутся вечными: -
- все, крутясь, пролетает во мгле, но не дом
Косякова: -
- до Арарата он встал из трепещущих хлябей; кусочек
Арбата - за ним.
Папа мой переезжает немедленно: в н_о_м_е_р одиннадцать; что-то там
образует и пишет; между тем: образуются облака, образуются тротуары; мостят
мостовую; с дальней крыши пожарные Пречистенской части подымают огромное
Солнце; и законами пучинного пульса с Дорогомилова пристает к нам Ковчег; и
из него, из Ковчега, -
- с грохотом выгружается: Помпул; и - что бы и в было;
Помпула тащит дворник, Антон, в н_о_м_е_р д_е_с_я_т_ь, в квартиру, соседнюю
с нами; и она же есть - мировое ничто; и бубукает Помпул; и м_и_р_о_в_о_е
н_и_ч_т_о обставляет б_у_б_у_к_а_м_и он; в него с лестницы ведет дверы
золотая дощечка на ней: "Христофор Христофорович Помпул"; дощечка глядит,
точно память о времени д_о_п_о_т_о_п_н_о_г_о б_ы_т_и_я, откуда втащили к нам
Помпула... -
- папа мгновенно по этому поводу покупает: дубостопный буфет;
Помпул бьется к нам в стену: буфет громыхает посудой...
. . . . . . . . . .
А по Арбату уже: -
- в серой войлочной шляпе и в валенках пробегает в
Хамовники... Лев Толстой; и там раздробляется он в "т_о_л_с_т_о_в_с_т_в_о"
законами пучинного пульса; и о "толстовцах" мы слышим; "толстовцы" бывают у
нас; а смысл колобродит: метаморфозами образов} метаморфоза проносится пылью
по улицам; и возжигается: блеск объяснений над ней, потому что -
- в то самое
время с чердака выпускается на зеленую крышу луна: струит блеск над блеском;
и над фонарными огоньками несутся сияния; - и умножаются блески катимой
луною) луна, описав дугу, падает -
- под тротуары: за парфюмерным магазином
"Безбардис".
. . . . . . . . . .
Папа все это создал, бац-бац - быстро хлопает дверь допотопного дома; и
-
- папа мой с мировою историей многосмысленно утекает из косяковского дома:
-
- в Университет,
- в Совет,
- в Клуб! -
- Наполеоны, Людовики, Киро-Ксерксы и гунны пролетками громыхают за
ним:
- "Со мной, барин".
И - угоняется смысл: на нем Помпул сидит, оповещая Арбат дребежжащей
рессорой, что он видит д_а_н_н_о_е: видит д_а_н_н_о_е мне представленье о
мире.
Оно - несколько фантастично: что делать.
Так я видел действительность.
. . . . . . . . . .
Нет уже Льва Толстого. И нет академика Помпула; Тертий Филиппович
Повалихинский заседает в Верхней Палате, благополучно избавившись от
тевтонского плена (по последним известиям, он скончался: мир праху его!);
над могильным крестом двенадцатилетие падают снежинки на надпись: -
- Михаил
Васильевич Летаев -
- мировая брань не окончена; рушатся в громе пушек
соборы; и утонул Китченер; риза мира колеблется: скоро попадают звезды... -
| |
| Просмотров: 408 | Комментарии: 1 | Рейтинг: 0.0/0 |
| Всего комментариев: 0 | |
Жанры