iv align="justify">
-
Не падает дом Косякова; он все так же стоит; и - кусочек Арбата пред ним.
Рухни он, - все исчезнет.
"Я"
Описанное - не сознанье, а - ощупи: космосов; за мною гонятся прощупи
по веренице из лет: стародавним титаном: титан бежит сзади.
Нагонит и сдавит.
В детстве он проливался в меня; и я ширился от моих младенческих въятий
- титана.
Но ощупи космоса медленно преодолевалися мною; и ряды моих
"в_ъ_я_т_и_й" мне стали: рядами понятий; понятие - щит от титана; оно - в
бредах остров: в бестолочь разбиваются бреды; и из толока - толчеи - мне
слагается: толк.
Толкования - толки - ямою мне вдавили под землю мои стародавние бреды:
над раскаленною бездною их оплотневала мне суша: долго еще средь нее
натыкался я иногда: на старинную яму; и из нее выгребали какую-то нечисть; и
ужас вил гнезда в ней; с годами она зарастала; глухонемою бессонницей
тяготила мне память она. Тяготит и теперь.
Миг, комната, улица, происшествие, деревня и время года, Россия,
история, мир - лестница моих расширений; по ступеням ее восхожу: это - рост;
я - расту; и иногда себя вижу повернутым и склонившимся в ощупи, шелестящие,
как - дрожащее древо, - о прошлом.
Об утрате старых громад повествует мне ветер - в сумерки, из трубы; и
прощаюсь со старою былью: о рухнувшем космосе... Громыхает, а папа
склоняется; и, склонялся, шепчет мне:
- "Гром - скопление электричества".
А над крышами в окна восходит огромная черная туча; тучею набегает -
т_и_т_а_н; тихий мальчик, я - плачу: мне страшно.
. . . . . . . . . .
Я внимательно изучаю дома; и московская улица - передо мной возникает
стенами; и - орнаментной лепкою!
Перевивы орнаментов, арабески, вазы, полные камейных виноградин;
гирляндой опутанный бородач на меня вперяет свои две пустые дыры; я его
узнаю: это он, Дорионов; из раскаленного состояния он перешел в состояние
каменное; он томится теперь, прислонясь к углу дома, поддержкой карниза; как
бы он не соскочил и, потрясая лепною плодовой гирляндой, как бы не принялся
он оттопатывать по крепкозвучным булыжникам, поспешая к портному Лентяеву:
себе шить сюртучок.
ГИБЕЛЬ
С вечера громыхал Христофор Христофорович Помпул за нашей стеною: так
еще он никогда не гремел; да, все - рушилось; сверкания начинали
подбрасывать ночь: грохотали пожары; казалося: в страшных тресках
разрушились тротуары и крыши; и - осыпались дома; хляби хлынул в окна: думал
я - за стеною, как бомба, разорвался тресками Помпул, - пробивая в стене нам
огромные дыры.
Вселенная кончилась: тьма. Ничего я не помню.
. . . . . . . . . .
Вскоре помню опять: громыхало и рушилось; сверкания начинали
подбрасывать ночь и освещались не стены, а - обступившие толпы Мавров,
взирающих очень строго из разлетевшихся складок одежд.
. . . . . . . . . .
Утром вижу я; -
- толпы Мавров - очень многие темнородные пятна
перепиленных суков на деревянных стенах неизвестной мне комнаты; мне к
постельке склонилось молоденькое лицо с завитыми кудрями; и говорит, с ясным
смехом, что уже мы в деревне, в Касьянове.
Молодое лицо с завитыми кудрями - Раиса Ивановна. Помолодела она.
. . . . . . . . . .
"Мир", Москва, переулки распалися; и чернородные, жирные земли
простерты повсюду; рухнула мировая, глухая стена; и показались за прудом,
куда все провалилось, - проглядные дали.
. . . . . . . . . .
Воспоминание об утрате громад меня давит: повествует ветер в полях мне
о рухнувшем космосе: "Городе"; в облачной стае башен плывет этот "город";
тенит поля - прошлым: о Москве, о стене, что-то такое пытаюсь припомнить; не
помню; и - мучаюсь.
ГРУСТЬ
Небывалая грусть охватила меня.
Отступило мне все и ушло в кущу листьев: предметы, события, люди; даже
- папа и мама.
В прежде бывшей вселенной, в "М_о_с_к_в_е", -
- вспоминаю я, -
- мое "я"
было связано с лабиринтами комнат; и комнаты мне менялись мгновенно: от моих
о них мнений; все обставшее связано с "я"; все предметы меняются: нянина
голова мне появится; я подумаю, что мне страшно; и - вот: -
- вместо няниной
головы блещет лампа; обои дымятся на стенах: пестреют мне образом; -
-
весело, и - уже: за стеною во тьме папа с мамою веселятся кадрилями; грустно
мне, и - уже: чернобровая девка, Ардаша, выходит из-под полу...
Это все - отвалилось: все события и предметы от мысли всей отвалились;
действия мысли в предметах, метаморфоза предметов при моей о них мысли - все
теперь это кончилось: весело - за стеною уже папа с мамою не веселятся
кадрилями; грустно - и девка Ардаша не вылезает из-под полу.
Все лежит вне меня: копошится, живет, - вне меня и оно - непонятно.
"Курица"... это... это... какое-то: гребенчато-пернатое, клохчет,
клюется, топорщится; не меняется от моих состояний сознаний; непроницаема
"курица"; вместе о тем мне она совершенно отчетлива; и - блистательно мне
ясна в непонятностях своей р_а_с_т_о_п_о_р_щ_е_н_н_о_й, к_л_ю_в_н_о_й жизни.
Вот он "я"... А вот - "муха",
И она меня мучает.
Все, что ширилось, распирало меня, вне меня вылипаясь с_т_е_н_о_ю:
ужасно распалось, разъялось на части} омертвенело землей, испаряющей вечером
пар над душистыми травами; и - побежало по небу: обелоглавило небо; -
- облака бегут на громах и на молньях, а дни - на ночи: повторяют себя
на - ночи; -
- светлорогий пастух зовет рогом меня; черный бык - ночь - мычит на
меня...
. . . . . . . . . .
По вечерам, над столом, под открытым окном: мы сидим; и - молчим:
краснобрюхий комарик с размаху ударится в лампу из мрачного парка; вдруг
омолнится все; посребреют глазастые окна; посмотрят, закроются; проговорят
перекатные громы; и это все непонятно.
Пролетка проехала?
. . . . . . . . . .
Где Москва?
Развалилась она: никогда не увижу ее,
В КАСЬЯНОВЕ
Я смотрю: и я думаю.
Передо мною на столике молочко: в круглой глиняной крынке; и - два яйца
всмятку; а я, тихий мальчик, прислушиваюсь: -
- об утрате старых громад
повествует мне ветер: о рухнувшем космосе (грозами рушатся
космосы; и, восставая над липами, набегают Титаны на нас -
бородатыми тучами) -
- передо мною на столике молочко: и оно -
белотечно; и повествует мне ветер о рухнувшем -
- где-то близко за окнами... -
- Все-то воздухи веяли; где-то близко за окнами: самозвучные кущи
кипели: то липы; и - лето ходило по липам; и рушились космосы: липовых
листьев; и чащи кипели листами; и сочноствольный лесок кипел тоже...
. . . . . . . . . .
С террасы ведут на дорожку: четыре ступеньки; направо, налево - трава;
ты сойди - потеряешь себя; и открыта глубокая яма; она - зарастает;
глухонемою тоской тяготит; в яме - страшно; там курица... -
- Миг, комната,
происшествие, город - четыре ступеньки, мной пройденных; я взошел
на них; и расширился мир мне деревней; и вместо стен мне открыты:
проглядные дали...
КУРИЦА
Вспоминаю себя я, сходящим с террасы: над шелестящими травами; колкие
ощупи трав припадают к лицу; самоводный лужок ходит травами; а перелеты их
лоснятся: прохожу я - в старинную яму; цветок одуванчика, сорванный,
огорчает мне ротик; тяжелые зной напали; порхает невнятица листьев;
бессмысленно - все; я уставился -
- в курицу:
- "Здравствуй...
- "Ты...
- "Курица..."
. . . . . . . . . .
А белоглазая курица клювом уставилась в стену; и - клюнула: мухи нет;
желторотые шарики побежали... Цыплята...
И я -
- вылезаю из ямы; глухонемая тоска тяготит; я - себе на уме: да, я
знаю, что знаю: и - никому не скажу -
- как там -
- бегают... шарики.
И мне пусто, мне грустно... -
- склоняюсь головкой к кому-то - в колени,
вперяясь в пространства; невнятны пространства -
- (озерцо изморщинилось и издали синилось) ... -
- личико поднимаю (а оно все горит) и протянутой ручкою тереблю я
Дуняшу.
- "Как там курица...
- "В яме: ж_и_в_е_т... "
Не понимают меня.
. . . . . . . . . .
Вдруг горячим приливом, как матовым жемчугом, я согрет: меня поняли; и
- бархатисто тепло льется в грудку; Раису Ивановну, милую, которая меня
поняла, я люблю; и склонилась ко мне своим матовым личиком; и агатовым
взглядом зажгла: в моей грудке тепло; поцеловала она: ничего -
- мы над ямой пройдем: еще раз - с ней; вдвоем; мы идем уже; курица
клохчет, бежит; уморительно убегают за нею все желтые шарики на тоненьких
лапочках - в травы: и приседаю я в травы; и - вот: белоглавый грибок:
сыроежка; и - вот: мне сухая лепешка (проходит здесь стадо); над ней вьется
муха; смеется Раиса Ивановна:
- "Нет, не надо..."
Сухую лепешку я трону.
А Раиса Ивановна:
- "Пфуй..."
Подсыхали вокруг очень многие "пфуи"...
. . . . . . . . . .
Тихо движемся в спящие чащи, в листы: за листы;! там - жердисто,
нелисто; схватились колючие поросли - рогорогими чащами; двигаюсь - в сонные
сумерки, в немо нецветные воды болота.
ВОДА
Там стучат жернова: -
- и вода, зеленея, летит стекленеющим током; а
воду дробящие камни прояснились лбами под нею: -
- Так же вот: -
- из
меня, от меня улетит все-все-все, что когда-то мне было; за улетающим током
душа улетает; а душу дробящие дали окрепли мне берегом; безобразное
образовано: это - земли; а сонные образы - дымно-кипящие воды: вода,
зеленея, летит стекленеющим током; а воду дробящие камни прояснились
лбами.
. . . . . . . . . .
У грустного пруда дохнуть я не смею: грустнею, немею... -
-
Сребрится
изливами пруд: а из него на меня смотрит малюсенький мальчик; он - в
платьице, с кружевом; беспокойные кудри упали на плечики: -
- я таков на
портрете, еще сохранившемся где-то; я - в платьице, в кружеве; кружево это
помню: оно - бледно-кремовое; помню платьице я - из пунцового шелка... -
-
малюсенький мальчик, как я; все, что было, что есть и что будет, теперь
между нами: изливы; изольется все.
- "Эй, ты, маленький мальчик..."
А маленький мальчик запрыгал на ряби: пропал; утекло - все, что было.
Ничего и нет: ряби...
Что же это такое, что есть?
. . . . . . . . . .
Я, бывало, без мысли смотрю - в эту мутную глубину; и, бывало, без
мысли смотрю -
- как из мутных глубин подтечет живородная рыбка; и - пустит
пузырики; передернулась; нет ее: р_я_би... Дробится и прыгает маленький
мальчик на ряби: -
- Ах, рыбка его погубила: "Я" - маленький мальчик; меня,
ах, меня погубила она.
То, над чем я сижу, глубина: и она мне темна, и она мне мутна.
. . . . . . . . . .
Дерево изветвится, излистится...
Мне ветв_я_тся, мне л_и_стятся мысли...
Что-то такое я думаю: но кишит бестолковица... Какая такая - не знаю...
-
- Вот он - "я"; вот он - пруд; пруд кишит головастиком, а сребреет
изливами... -
- изливается дума моя; и сребреет она предо мною; а не знаешь,
что в ней.
Может быть... - головастики?
ГРОЗЫ
Вставали огромные орды под небо; и безбородые головы там торчали над
липами; среброглазыми молньями заморгали; обелоглавили небо; кричали
громами; катали-кидали корявые клади с огромного кома: нам на голову.
Это, спрятавшись в облако, облако рушили в липы - титаны; и подымали
над дачами первозданные космосы: -
- рухнувших городов и миров: улицы, дома,
башни - а кремнели над ними; и грохотали пролетки... -
- Каменистые
кучи облак сшибая трескучими куполами над каменистыми кучами, восставал там
Титан, весь опутанный молньями: да, там пучился мир; да, и в бестолочь
разбивались там бреды; и - толоклась толчея: -
-
складывался толковый и
облачный ком в мигах молний, с туманными улицами, происшествиями,
деревнями, Россией, историей мира; и мировая история разгремелась
над парками; и Титан, поднимая ее, точно старую быль, на нас
гнался, врезался грудью в кипящие кущи; уже проходил он по парку
сквозь листья; под тяжелой стопою Титана дрожала земля... -
- И я,
тихий мальчик, увидев носимое - там, над нами, - бежал в темный угол; а папа
бежал вслед за мною.
И - принимался нашептывать:
- "Это, видишь ли, Котенька, - гром...
- "То есть это...
- "Скопление электричества..."
Прощупи прежних лет шевелились во мне; бестолочь прежних лет
громыхала...
. . . . . . . . . .
Помню раз: -
- обезвоздушилось все; и - душило меня; все притихло;
вдруг: -
- заскрипели стволы; бурно хлынули главы; рванулись рои живолистых
ветвей прямо в окна, треща и кидаясь суками; и - откачнулись назад; увидал
там, в окошке, что Мрктич Аветович пробегает из чащи с распущенным зонтиком;
утка хлопала крыльями; и крикливо сухой треснул звук: опустилась в кусты
многолетняя ветвь; и - повисла на белом расщепе: -
-
белолобое
облако
подошло; белолобое облако хлопнуло частым градом: нам в стекла.
. . . . . . . . . .
В этот вечер гуляли; блистали нам слякоти; все проглядные дали
иссинились тучами; некудрые тучи замазались в небе; и - шлепало стадо на
нас.
Громкорогий пастух мне понятен: зовет за собою.
. . . . . . . . . .
Снова молнилась ночь.
Сверкания начинали подбрасывать ночь; глухонемая бессонница нападала, я
просился к Раисе Ивановне: из постельки в постельку; и Раиса Ивановна
поднялась: и босыми ногами она полусонно прошлепала - меня взять; я
испуганно обнял ее; между белыми блесками падали темени; как рубашки,
срывались с дерев, зеленя их в бесстыдную ясность; то пурпуровым, то
фиолетовым лётом бросались от края до края летучие лопасти: каменистое тело
Титана восстало; и над всем, там стояло...
. . . . . . . . . .
С той поры начались неизливные дни.
КУПАНЬЕ
Побежали купаться: -
- Раиса Ивановна, барышни, Нина Васильевна: с
полотенцами, в сарафанах, по полю.
Бегу и я с ними; а кругозорное небо над - полем, глядится; работники:
в белотканых, вспотевших рубахах тут ходят по грядам душистого сена с
огромными вилами; в воздухе сыплется сено сухое, шершавое; быстрый рог
длинной вилы мелькает по воздуху; мы бежим, а мужик - обругался...
Мы дальше: -
- тропинкою - в ольхи: под гору; тихохолмные брега
зашершавились мохом; сереют нам издали крышей недымной деревни; песком
прожелтился откос; и цветы, молочаи, на нем... вот - и засыпалось издали, в
ольхи - все ближе; и вот - хлынуло холодом; над головой все рванулось; и -
ясновзорные просветы бросились на летучих листах; и - рогатая веточка ходит
единственным листиком над живою рекою: купальня; - ту -
- я, Раиса Ивановна,
барышни, Нина Васильевна Вербова! -
- и говорят, что наружу они выплывать не
хотят; восьмиклассник Щербинин с подзорной трубой залег прямо в ольхи;
качается лодка; и переходные мостцки - гнутся; и - рыбка пускает пузырик;
тут в сухие дни - плесенеют круги; в водоливные дни - пузыри...
. . . . . . . . . .
Купаются все. А меня посадили на лавочку. Поснимали свои сарафаны; и
поснимали рубашки; и - длинноногие, белые, ходят: полощатся, мочатся; мне
отчего-то их стыдно; меня им не стыдно...
И, скрывая свой стыд, я кричу:
- "Ах, какие вы все..."
ВОСПОМИНАНИЯ О КАСЬЯНОВЕ
Воспоминания о Касьянове растворяют в себе воспоминания о людях, там
живших в то время; изумрудные кущи кипят: и туда, в эти кущи, уходят - мне
люди; бегаю к пруду я, где уходят стальные отливы под липы и ивы; и
трескает в лобик сухое крыло коромысла; а однорукая статуя встала из зелени
- стародавним лицом и щитом: на нас смотрит...
Под ней проповедует папе на лавочке, где ярко-красные розы, - Касьянов.
Папа с ним не согласен, кричит:
- "Я бы все эти речи..."
И на него замахнулся он в споре своим д_у_р_а_н_д_а_л_о_м (корнистой
дубиной, с которой он ходит) -
- впоследствии мама сожгла дурандал -
потихоньку от папы; он в споре махал им; свою палку назвал папа
мой д_у_р_а_н_д_а_л_о_м, производя это слово от "дюрандаля" -
меча: (им сражался Роланд) -
- папа целыми днями, бывало, летает в
огромных аллеях, махая своим д_у_р_а_н_д_а_л_о_м; это он возмущается: это
все - р_а_з_л_и_ч_и_я у_б_е_ж_д_е_н_и_й; и натыкается на Мрктича Аветовича;
Мрктич Аветович есть горбун в ярко-красное рубахе; Мрктич Аветович с папою
не согласен; припирая к стволу его, папа мой раскричится:
- "Позвольте же...
- "Нет-с...
- "Что такое вы говорите?..
- "Да вас бы я..." -
- Мрктич Аветович -
- много лет уж спустя я читал
толстый том его: "Эра" -
- язвительно тыкает папу, блистая зубами
под папой, огромной рукою - в живот:
- "Нет, а все-таки.,.
- "Все-таки..."
. . . . . . . . . .
Мрктич Аветович часто, увидевши папу, стремительно убегает под липы;
приседая в кустах, ой оттуда краснеет горбами; это - р_а_з_н_о_с_т_и
у_б_е_ж_д_е_н_и_й; - "они" убегают от папы - в лесные убежища; и, убеждая
"их всех", потрясая своим д_у_р_а_н_д_а_л_о_м, Вспотевший мой папа за ними
гоняется в кущах Касьянова.
РАИСА ИВАНОВНА
Затрясется матрасик под ней; и босыми ногами - к окошку; дырявая ставня
скрипит под напорами ветра и света; покрывая волною волос, вся какая-то
мягкая, - тащит меня за подмышки; над одеяльцем нагнется своим мыльным
личиком; бегаем в одних рубашонках.
Как весело!
Завиваются легкие локоны легкими кольцами над ее легким личиком; и, со
мною отпив молочка, выбегает со мною она - в росянистые колокольчики, к