tify"> снегопись серебреет на окнах.
ТЕТЯ ДОТЯ
Тетя Дотя с_т_а_н_о_в_и_т_с_я - тоже, появляясь сперва в зеркалах
дальней комнаты; и в величавом спокойствии медленно оплотневает; оплотневшая
ходит среди нас: с выбивалкой в руке.
Оплотневшая тетя Дотя становится: Евдокией Егоровной; она - как бы
Вечность.
Евдокия Егоровна, Вечность, сочувственно посещает меня, обнимает меня
своим бледным лицом - без единой кровинки; тетя Дотя - растроена: растроена
в зеркалах; в том и этом; обнимая меня, указует на зеркало; там - она; и еще
кто-то там: зеленоватый, далекий и маленький, в бледно-каштановых локонах; а
тетя Дотя мне шепчет:
- "Чужие..."
Становится все очень странно, а тетя Дотя садится к огромному, черному
ящику; открывает в нем крышку; и одним пальцем стучит мелодично по белому,
звонкому ряду холодноватеньких палочек -
- "То-то" -
- что-то тети-до-ти-но...
. . . . . . . . . .
Мне впоследствии тетя Дотя является: преломлением звукохода; тетя Дотя
мне: мелодический звукоход; а все прочие ходы суть грохоты; и особенно папин
ход: г_р_о_х_о_х_о_д - п_а_п_а_х_о_д...
Тетя Дотя - минорная гамма; или - строй торчащих чехлов; и кресло в
чехле - называю "Е_г_о_р_о_в_н_о_й" я; и мне каждое кресло -
"Е_г_о_р_о_в_н_а"; строй "Егоровен" - Вечность... Он ряд повторений:
э-м_о_л_ь; и тетя -" Дотя - э-м_о_л_ь: повторение одного и того же. Тетя
Дотя - как гамма, как тиканье, как падение капелек в рукомойнике, как за
окнами с_т_р_о_й солдат без офицера и знамени; ее назвал "д_у_р_н_о_й
б_е_с_к_о_н_е_ч_н_о_с_т_ь_ю" знаменитейший Гегель.
НЯНЮШКА АЛЕКСАНДРА
Непротканное звездами бледное небо, дневное - за окнами смотрит;
непроглядная тень на полу: это нянюшка Александра со мной.
Точней - воздух нянюшки: вселенная, продышавшая многим; и - прогнанная;
ее прогнали: я плакал.
Все было в нянюшке правильно нам: и внедырно, и комнатно (она дозирала
за дырами: трубочист - ее кум) ; я, бывало, ее теребил; я просил ее: мне
позвать трубочиста; нянюшка мне молчала: ни слова. И голоса я не помню ее;
да и нрава не помню, но -
- дозирающий облик из теней, углов и простенков, в
тускловатой мгле серых стен передо мною встает, как реликвия
древности.."
. . . . . . . . . .
Смутно помнится: -
- что букетиками васильковых обой - передо мной
встали стены и что тарелочка с манной кашкой откушана мною; и - перемазан я
весь (нянюшка на меня заворчала: меня подтирает). Мне немного грустно и
пусто; вот он кованый, жестяной сундучок; около него, под часами, в
пунцово-сером платье сидит она -
- с изможденным, пожелклым, изборожденным
лицом; и - с желтыми скулами; я валюсь на подушки, потому что я -
-
недоволен; мне говорили потом, что в это время был болен я, что
меня мучил жар; жара нет; и - события нет; то есть нет ничего уже;
а... кашка... откушана... мною; я кушал - в будни; откушал: и - те
же все будни; мне хочется плакать; в тиканьях перемогается время:
уж сумерки.
Нянюшка на меня посмотрела; и забегали над чулком вязальные, ясные
спицы -
- Манная кашка меня обманула; тяготится желудочек и нападают
сонливости; я простираюсь за помощью; нянюшка склонилась ко мне;
вместо ее головы -
- над воротом пунцового платья, без колпака, торча,
меня лижет, мне блещет и синеньким огонечком моргает мне, дышит
отверстием: ламповое стекло! -
- А нянюшка с ясными, вязальными
спицами - только смотрит!
ПРОГУЛКА
Нянюшка Александра и я пробираемся по коридору - из детской: в
коридорной печи - залетали огни; краснопалое пламя показало нам палец; мы
проходим в столовую: на летящих спиралях с обой онемели давно лепестки белых
лилий легкотенным изливом: проходим в гостиную: она - в красных креслах; на
стенах из огромных гирлянд багрянеют, грозясь: кисти красные роз заревыми
роями; мы - на кухню: шепоты, шумы, шипы, огни, пары, гари; там на кухне
стоит, там на кухне бурлит - дымно-шинный котел; и огонь бьет в котел,
прободая железную вейку; ломти мягкого мяса малиновеют на столике; кровоусая
кошечка с красным куском в зубах - уж косится; и - морковина сочно трется о
терку... -
- Афросинья, замахиваясь рукой над огнем, описывает кочергою дугу,
вся в отсветах кудрявого пламени, вылезающего на нее из печи
легкой гривой; в печке - красная ярая морда оскалилась углями; -
-
и мне кажется: -
- Афросинья там борется с гадом, приползающим к
черному отверстию печки; будет - будет нам гибель: кричу; и
выводят меня в коридор.
. . . . . . . . . .
Нянюшка Александра и я пробираемся по коридору - из кухни; я - прижался
к подолу; за нами бродят по стенам огромные великаны; то - тени; съеживаясь,
переменяясь, метаются; а коридор - бесконечен; странно мне это шествие -
нянюшки Александры, меня - по коридору и комнатам опустевшей квартиры в
сопровожденьи двух спутников, теней, немых и бесшумных; настроение это мне
переживалось впоследствии, при созерцанье рисунка, изображавшего шествие по
храмовым коридорам ведомого пленника в сопровождении птицеголового мужчины с
жезлом.
Я впоследствии мальчиком ждал: вот откроется дверь; и - войдет:
птицеголовый мужчина; и родимый клекот его огласит мою детскую.
ОБМОРОК
Наши комнаты: коридор, кабинет, кухня; и - далее, далее; но - еще есть
комнаты; их убрали; и их расставляют, как ширмы; только выйдем мы с няней из
коридора на кухню, как уже в столовую быстро ворвутся губастые черные рожи -
а_р_а_п_ы: и - раздвигают все кресла; на опростанном месте они учреждают
"в_е_р_т_е_п": и - обставляют вертеп: кумачами; и папа в парчовом халате, в
короне и с шаром в руке, появляется сам восседать в золоченом там кресле; и
- мама становится д_а_м_о_й; и - ходит за папой; подают пузатую чашу и
открывают паркеты; и опускают туда: под паркеты; под паркетами - синеродные
воды играют струею; под паркетами плывет водовоз, попирая ногами бубновую
бочку; и быстроливным ведром наливает в пузатую чашу: сестренок; папа с
мамой танцуют кадриль, а сестренки их просят: "Отдайте нас Котику!"
По ночам иногда я не сплю: и в столовой мне слышатся стуки: танцуют
кадрили - в "в_е_р_т_е_п_е"; утром встает с золоченого кресла мой папа; и
запирает сестренок моих в крепкий шкап; и д_а_м_а становится м_а_м_о_й:
проходит за папой; "вертеп" разбирают а_р_а_п_ы; я ищу его...
Где он, где?..
. . . . . . . . . .
Тоже вот: -
- будет, будет нам гибель: попадают плитки паркетов - в миры
новых комнат!..
В ожидании катастрофы я шил; она и случилась однажды: -
- мы, паркетные
плитки и я, - мы попадали в обморок (это было во сне); падать в обморок с
той поры означало: падать в чужую квартиру, под нами, где доктор Пфеффер
проказникам дергает зубы и откуда грозится нам чернобровая девка, Ардапкц
"Проказничать больше нельзя..."
Помню я этот сон: -
- выбегаю в столовую я, а за мной моя нянюшка с
криками: "Обморок..." И этот обморок вижу я: он - дыра в лакированном нашем
паркете; и я вижу в дыре: там - гостиная; она - в красных креслах, как наша;
на стенах из огромных гирлянд багрянеют, грозясь: кисти красные роз заревыми
роями; я туда падаю; шепоты, шумы, шипы, огни, пары, гари влетают в открытую
дверь; и появляется сам доктор Пфеффер в короне; и чернобровая девка Ардаша
становится дамою; и доктор Пфеффер кричит из отверстия усатого-бородатого
рта:
- "Я твой папа".
А чернобровая девка, Ардаша, стреляет глазами:
- "Я - мама".
. . . . . . . . . .
Метафоры понимаю я точно: упал в обморок - значит! упал, куда падают; а
ведь падают - вниз; внизу - пол; под полом доктор Пфеффер проказникам
дергает зубы; и - попадают к нему.
. . . . . . . . . .
Ощущение зыбкости стен и таимого мира под ними объяснимо, по-моему,
крепнущим порогом сознания, беспрепятственно простертого прежде в
бессознательный мир, где я, з_а_п_о_р_о_ж_е_ц, сшибался со всяким
т_а_т_а_р_и_н_о_м, - в с_у_б_л_и_м_и_н_а_л_ь_н_о_е п_о_л_е, усеянное
костями:
"О поле, поле, кто тебя
"Усеял мертвыми костями?"
Эти кости - порог, а блуждание сознания по костям
прежде павших существ - стены комнат; сознания в нашем смысле; но
раздвигаемы кости; мне порог сознанья стоит передвигаемым, проницаемым,
открываемым, как половицы паркета, где самый о_б_м_о_р_о_к, то есть мир
открытой квартиры, в опытах младенческой памяти наделяет наследством, не
применяемым ни к чему, а потому и забытым впоследствии (оживающим, как
п_а_м_я_т_ь о п_а_м_я_т_и!) в упражнении новых опытов, где древние опыты в
новых условиях жизни начинают с_т_а_р_у_ш_и_т_ь_с_я в_н_е м_е_н_я и меня -
тысячелетнего старика - превращают в младенца: то, что я - маленький,
случайное несчастие, что ли: не истина, а - социальное положение среди
более, чем я, позабывших и именуемых - в_з_р_о_с_л_ы_м_и; мне, младенцу
(старику ненашего мира), они объясняют игрушки; и объяснение их игрушек
перетягивает внимание от во мне живущего мира - к играм, затеянным вне меня;
и - создается п_о_р_о_г. -
- Я его помню открытым.
ДРЕВНЯЯ ТАЙНА
На лакированной поверхности шкапчика линии деревянных волокон
сбежались: -
- темнородным пятном перепиленных суков -
- как бы в две фигуры,
склоненные смутными ликами из разлетевшихся складок - друг к другу: что-то
поведать друг другу -
- таить, молчать, вспоминать: какую-то древнюю правду,
которой касаться нельзя:
- "Ни-ни-ни!" -
- которую вспоминаешь ты, так же вот, поклоняясь
без шепота: образы посвященных переживались мной впоследствии так, как
полное тайны склонение покровенных фигурок на шкапчике... из разлетевшихся
складок; и - образы склоненных волхвов в великолепных коронах над ясным
Дитятей: в киоте; и моргает киот самоцветным рубином; и от рубина потянутся
красные, ясные лучики; один волхв - трубочист: черен ликом и красен губами;
и красные губы раскрылись, как будто поет он; и мне говорят про волхва, что
он - Мавр -
- на лакированном шкапчике линии деревянных волокон сбежались к
двум пятнам: перепиленных суков; и эти пятна - не пятна, а м_а_в_р_ы, то
есть, темные богомольные лица: волхвов.
. . . . . . . . . .
Невыразимое чувство: -
- я его впоследствии узнавал, неоткрытым в своей
остроте, но мне глухо-звучащим под образами и событиями жизни - в
произведеньях искусства, в грохоте городов, между двух подъездных дверей;
более всего - на ребре Хеопсовой пирамиды, в час тихий вечера, когда солнце
Египта зловеще отускневало в подпирамидной пыли; и - плавали золото-карие
сумерки; плавали главы пальм, занесенных песчаною пылью; и - будто
бесствольных; чернея с громадных ступеней, феллах подымал на меня одиноко
гортанный свой голос... -
- Много раз приходило ко мне мое странное
чувство...
. . . . . . . . . .
По утрам из кроватки, бывало, смотрю: на узоры стоящего шкапчика; я
умею скашивать глазки (смотреть себе в носик) ; узоры, бывало, снимаются с
мест: прилипают мне к носику линии деревянных волокон двумя темнородными
пятнами перепиленных суков; и мне кажется: две фигуры склонились своими
неясными ликами, как два Мавра, - из разлетевшихся складок: над маленьким
мальчиком; пальчиком трогаю их; но легко и воздушно сквозь лики проходит мой
пальчик; моргну -
- и темнородные пятна перелетают на шкапчик...
Среди дня я на них посмотрю - тысячелетием древнего мира мне немо
склонились фигурки; и мне кажется, что у меня за спиною - не стены, а такие
же точно миры, как на маленьком лакированном шкапчике: волокнисто-темнеющие,
золото-карие, где все плавают сумерки меж бесствольными кущами; и чернея
оттуда, зовет о_н (а кто - я не знаю); и - одиноко подымет гортанный свой
голос - повертываюсь: -
- вместо золото-карего мира - стена: этажерочка (та
же!) стоит себе; и на ней - строй солдат; оловянные гренадеры мои серебрятся
мне лицами... Сидит моя нянюшка.
. . . . . . . . . .
Среди ночи, бывало, лежу; и повешено мне на стенке окошко; там - стылая
ясность вечернего неба; и стылая ясность вечернего неба дрожит; и -
- самоцветная звездочка -
- мне летит на постель; и - уколется усиком; я потру кулачком свои
глазки: и возникнет в закрытых глазах моих центр; и - исходят из центра мне
трепеты молний; а центр раздвигается: строятся светлые комнаты; из центра
несутся: центр ширится - раздвигается в синий глаз: синий глаз - добрый
глаз; но... я глазки открою: -
- и вижу: -
- нянюшка моя под киотом; кладет там
поклоны; и красным рубином моргает протканная риза; и - Мавр протянул свои
руки: над ясным дитятей разводит ладонями - из разлетевшихся складок.
. . . . . . . . . .
Я впоследствии взрослым смотрел с ожиданием на лакированный шкапчик:
две фигуры, склоненные смутными ликами, там слагались по-прежнему; и -
ничего не могли мне поведать; пересчитывал я деревянные волоконца под лаком;
и рассматривал темнородные пятна перепиленных суков.
ЦЕРКОВЬ
Спины, склоны, поклоны -
- как полное тайаы сложение деревянных фигурок
на шкапчике... -
И за спинами - голоса: -
- подъемлют какую-то огромную, но позабытую истину:
древнюю; мне когда-то открытую в храме (когда это было?).
Громкий зов я забыл: забыл солнцевый голос!
И - вот он раздался: -
- дергаю бабушку за края ватерпруфа и собираюсь расплакаться...
Но меня приподняли (и - мне узреть!): -
- блистающее, как золотое
светило небесное, чернобородое божество там стояло перед распахнутой дверью
- в т_а_и_м_у_ю к_о_м_н_а_т_у блесков; и, подымая высоко десницу, с
блистательной лентою, провозгласило: голосом, от которого чуть не лопнули
стены... -
- блеско-громное, огромное Солнце, на котором я жил, опустилось на
нас: провозглашенным глаголом - провозглашенным единственный раз, потому что
мир не способен вторично услышать гласимого: он, наверно, провалится... там
- в сияющей синеватости дымов вставали светящие: б_л_а_г_а и
ц_е_н_н_о_с_т_и... неописуемых, непонятнейших форм; там, оттуда, - на миг
показалась т_а с_а_м_а_я Древность в сединах; и пышные руки свои развела: из
Золотого Горба; и казалося мне, что стоял перед нами: Золотой Треугольник;
две руки, как лучи, протянулись направо-налево от белого лика:, белый лик,
точно око, глядел в золотом треугольнике; и - миры миров там чинились: под
багряной завесою; человекоглавое серебро из руки затеплило звезду; золотою
планетою дориносилася Книга... к престолу, сквозь разрывы завесы; но
таинница строгих дел там закрылась; и -
- красные, кудлатые люди в огне, по
бокам, как загаркали в ужасе!.. -
- Тут меня опустили под спины, но
еще долго мне слышались какие-то багровые ревы; серебрились и синились
дишканты: точно четыре животных подхватили провозглашенные вопли; и катали
их... п_о м_и_р_а_м; из подкинутой чашечки на серебряной цепи вылетали
душистые клубы... над спинами; как крылами, громами бил храм; и в глаголы
облекся, как в светы...
. . . . . . . . . .
Очень скоро за узренным раздаются глаголы и мне: об ангелах, рае и...
Боженька; окончательно выясняется мне, что таимая комната - Церковь, где
староста Светославский обходит с тарелочкой; в Золотом Горбе, у престола
подъемлющий руки, есть "б_а_т_ю_ш_к_а", или - священ* ник; когда он без
парчи, то он - "п_о_п"...
П_о_п, п_о_п_ы, п_о_п_а_д_ь_я, п_р_о_с_ф_о_р_а, п_р_о_с_в_и_р_н_я
слова, которые меня просветили; главным образом - бабушка; тут она знала
толк; я ее считал - п_о_д_п_р_о_с_в_и_р_н_е_ю; бывало - она перекрестит;
бывало - подсунет мне в ручку пузатенький хлебик: "п_р_о_с_в_и_р_к_у";
поминаньице -
- лиловая книжечка -
- все, бывало, с ней рядом; и даже она
понесет поминаньице, лиловую книжечку, с просфорой на поднос: и ее унесут: в
миры блеска; и даже, бывало, пошутит она с попадьею; и - даже! - пройдет с
крестным ходом: за ним, з_а с_а_м_и_м, - - за Иоанникием, Митрополитом
Коломенским и Московским.
. . . . . . . . . .
Мне дорога жизни протянута: через печную трубу, коридор, через строй
наших комнат - в Троице-Арбатскую Церковь, где наш староста, Светославский,
обходит с тарелочкой...
СТРОГИЕ СТРОИ
Все, возникающее из-за коврика, было мне не на пользу; там, оттуда -
шли поступи; и галопада времен приближалась; она разбивалась о правило: о
мой завет с нянюшкой -
- мне жить по закону; и - в правиле: около угла,
сундучка, при часах; слушать тихое тиканье; то есть: жить в
строгих строях; не перетягивать цепочки за гирю; не останавливать
тиканье; не искать новых комнат; галопируя, не забегать в коридор;
и не щелкать под креслами; не залезать под подол; и пушистую
кисиньку не таскать за приподнятый хвостик; главное чтобы бабушка
не сломалась, как сломалась однажды она, как недавно мной
сломанный слоник: -
- как она к нам подсела; и подзывала меня: ее
тиснуть; ну, - я ее тиснул; она же сказала: "Сломаюсь". Я тиснул
еще ее; и - сломал; хохотали все: папа, мама и няня; но я...
сломал бабушку!.. -
- словом, мне быть: не шалить; проживать
формалистом; и даже... буддистом.
Что-то и доселе живет во мне в фуге Баха и в белой дорической колоннаде
от моего мира с нянюшкой; и от вечного тети-дотина мира.
В более позднем младенчестве этот мир строгих строев (строевая служба
моя) представляется мне миром зданий, гамм, руляд, крамеровских этюдов и
Ч_е_р_н_и (экзерсисы Ч_е_р_н_и вы помните?); особенно: государственных
учреждений, массивных и каменных, без орнаментной лепки, но с колоннадою:
николаевских серых и белогжелтых казарм, александровских и мариинских
институтов, гуляющих парами, в пелеринках, больниц, богаделен; и даже -
пожалуй - мне розовый Вдовий Дом напоминал этот мир (неподалеку от
Пресненской части, где выскакивал бородатый-рогатый козел и,
бодаясь-брыкаясь, летел впереди вестового, предшествуя "Части"; и где
бродил он степенно от Пресни и до... Горбатого Моста); все богаделенки няни;
вдовы же, то есть старые девы (что то же), представляются мне до сих
пор... и_н_т_е_р_е_с_а_м_и Веры Сергеевны Лавровой: -
-
Вера
Сергеевна
Лаврова - знакомая тети Доти, пахла прелыми яблоками; и загадывала на...
Бабашкина; выходило всегда, что Бабашкипу предстоят и_н_т_е_р_е_с_ы;
и_с_п_о_л_н_е_н_и_е и_н_т_е_р_е_с_о_в - четыре десятки ложилось не редко...
. . . . . . . . . .
Этот строй мне знаком; противопоставлен он р_о_ю; с_т_р_о_й оковывал
р_о_й; с_т_р_о_й - твердыня в бесстроице; все остальное - т_е_ч_е_т, как,
например... дети Ветвиковы: притекают откуда-то к нам - колесить и дразнить.
Все это на меня налетит, обестолковит и схлынет. И останется тихий мой мир;
и в нем - я, надо всем -
- стрекотание спиц из простенка и темные орбиты
нянюшки Александры: из-под белого чепчика.
ФУНДАМЕНТ АЛИКОВ-ЧЕМОДАНИКОВ
Фундаменталиков-Чемодаников, ученик ремесленной школы, - этот был
безобразник; на металлический сундучок приходил он посиживать из угла
коридора; и разговаривал с нянюшкой о ремесленной школе; о воспитанниках
этой школы; и о том, - сколько их...
Мне казалось, что они грохотали у нас по ночам; в лабиринте из комнат с
толпами - вот таких же точно, как и они, безобразников; это были д_и_к_и_е
п_л_е_м_е_н_а, населявшие миры дальних комнат; я с волнением взирал на
сидящего б_е_з_о_б_р_а_з_н_и_к_а, учиняющего в ночных переходах ужасные
нападения на детей; (с Фундаменталиковыми-Чемоданиковыми грозно бьются в
огнях трубочисты! отражая их черные полчища, нам грозящие и угаром й
сажами).
Папа его отчитал:
- "Знаете: вы - молодой человек...
- "Ученик ремесленной школы...
- "И - ай, ай - что вы сделали!
- "За такие поступки вам, сударь мой, в нос проденут кольцо: и -
потащат по улицам с городовыми..."
Мне все думалось после: Фундаменталиков-Чемодаников -
- ай, ай, ай! -
-
п_о_с_т_у_п_и_л, то есть позволил себе своевольно т_я_ж_е_л_у_ю
п_о_с_т_у_п_ь: н_а_р_о_ч_н_о гремел по паркету; мне открылось тогда: кто
н_а_р_о_ч_н_о гремит по паркету, тот свершает поступок; за поступок же
всякий! - огромных размеров кольцо продевается в нос; и тут вспомнилось мне,
что поступил еще хуже я: щелкнул во мрак пустых комнат; оттого-то и
прибегал Дорионов: мне продеть в нос кольцо; и - утащить за собою...
. . . . . . . . . .
И уже значительно позже: -
- видя черные рожи индейцев с продетыми в
носу кольцами, понимал я отчетливо: все они - безобразники: с тяжелою
поступью: Фундаментал