| Главная » Книги |
Белый Андрей - Котик Летаев, Страница 12
Белый Андрей - Котик Летаев align="justify"> сжимая мне грудку: -
- Он пришел - ко мне:
Меня взять, меня взять -
- и увести за собой:
- "Не забудь!..
- "И возьми!..
- "В свою красную комнату!.." Красноречие течет к нам оттуда!
. . . . . . . . . .
"Которым вы свою любовь открыли..."
Клоуна подарила мне Соня Дадарченко - девочка с длинными волосами и
какая-то вся, как мое пунцовое платьице, о которое мне приятно тереться,
которое хочется мять, -
- а пунцовый наш абажур с двумя глазами совы и совиным клювом
красноречиво посматривает! грустным, ласковым, древним:
- "Не - папин, не - мамин..."
- "Я - Сонин..."
Он же, клоунчик, все зовет:
- "За ним - все, все, все!"
И - ослепительна будущность: моей любви... - я не знаю к чему: ни к
чему, ни к кому: -
- Любовь к Любви!
- "Я помню все: тот миг красноречивый,
"Которым вы свою любовь открыли".
Желто-красные пятна заката - в черноватеньких облачках: догорели -
- последние!
- "Мой леопардовый клоунчик!.."
. . . . . . . . . .
И я - мыслю без мысли: -
- Раиса Ивановна, милая, там иголкою делает:
"красненький шерстяной червячок";
- "Was ist das?"
- "Das ist die Jakke".
Как же мог я забыть. _Яккэ_ - красненький шерстяной червячок в красной
комнате клоуна: -
- когда время окончится, будет... комната клоуна; там он
делает _Яккэ_ - всем, всем!..
Он - за мною, ко мне, - меня взять: в свою красную комнату!
Я прижался к нему: и он пах деревянным; уже убегаю: решение роковое -
-
я завтра утром: к нему!..
- А пунцовый наш абажур с двумя глазами совы красноречиво посматривает:
я - не папин, не - мамин; я - даже, не Сонин; я - клоунов.
Пунцовые отблески гонятся:
"Я помню все: тот миг красноречивый,
"Которым вы свою любовь открыли".
. . . . . . . . . .
Засыпаю: и клоунчик - желто-красный! - до ужаса узнанным ликом без
слов:
- "О, вспомни!..
- "Ведь это - я!..
- "Старая старина!.."
СОНЯ ДАДАРЧЕНКО
Соня Дадарченко -
- в желтых локонах, с бледным бантом: какая-то вся -
"т_е_п_л_о_т_а", которую подавали нам в церкви - в серебряной чашке, -
- ее
бы побольше хлебнуть:
не дают! -
- в желтых локонах: из-под них удивляются два фиалковых глаза
на мир; опустились безмолвно в меня, прожигая меня, бархатен и ластясь -
- и
милым, и древним! -
- и мне изнутри вылагая грудь - чашу, в которой,
колышется сердце фиалковой синью и ширью, чтоб малым алмазиком звездочка
прокатилась туда бы... Сияющим ощущеньем тепла; -
- и все это вносится
взглядами Сони Дадарченко, девочки в желтых локонах, о бледным бантом.
Подходит ко мне;
- "Ты - не папин!..
- "Не - мамин!..
- "И ты - не Раисин Ивановнин,
- "Мой!"
И хочет вести за собою - туда, куда катится звездочка малым алмазиком.
Убегаю за ней.
. . . . . . . . . .
Но она - от меня: прямо в дверь.
Деревянная дверь в долгих складках портьеры свисает сребристыми
струями; а струи слетают блистающим током: туда -
- улетает она!
Оттуда - просунулась Сонечка: лобиком, локоном, глазками, бантиком, в
блесках и шелестах -
- милая!
Все, что было, что есть и что будет: теперь между нами: но локоны,
лобик и бантик пропали; и нет ничего! рябь.
И - утекло все, что было.
Ничего и не было: струи.
Что же это такое, что - есть?
Соня Дадарченко - е_с_т_ь: ничего больше нет.
. . . . . . . . . .
Она водилась меж кресел: садилася в кресло; и раздавалось оттуда, из
складок портьеры;
- "Ау!"
И я, тихий мальчик, сидел перед нею, - в малиновом кресле, с поджатыми
ножками: все, что случится, что есть и что было, опять возникало меж нами;
Сонечка не посмотрит, бывало, своими алмазными глазками; у нее закушена
губка, дрожащая от улыбок, когда она, отталкивая меня от себя своей ручкой,
мне что-то такое лепечет -
- про Диму Илёва, которого у Дадарченок видел я и которого невзлюбил:
- "Не папы-мамина я...
- "Не твоя я.
- "Я - Димина..."
А сама улыбается ясненьким личиком. Это ясное личико - мило,
Целую ее.
. . . . . . . . . .
Пятна заката в окне догорают: последние!
Сумерки.
Сонечку я не вижу, но - знаю, что там, из угла, два фиалковых глаза
безмолвно проходят в меня, бархатен и ластясь мне синью и ширью -
- куда -
-
самоцветная звездочка... скатится!..
Косяк пурпура - на стене; косяк пурпура - на полу: там - закат, на
который глядят...
ЗАКАТЫ
В эту пору впервые мне и открылись закаты...
Закат: -
- все отряхнуто: комнаты, дома, стены, тучи: все - четко; все -
гладко; земля - пустая тарелка; она - плоска, холодна и врезана лишь одним
своим краем -
- туда! -
- где из багровых
расколов блистает он золотом, -
- тянет нам руки из-за багровых
расколов: и руки, желтея, мрачнеют и переходят во тьму: -
- все -
отряхнуто: комнаты, дома, стены, тучи: все - четко; все гладко; земля -
пустая тарелка; она - плоска, холодна и мы - в хрупком круге -
- почти на
тарелке! -
- А кто-то стоит и глядится из полосатых закатов, чтобы уйти в
стародавнюю, черную, зонную Древность; и до ужаса узнанным ликом -
- говорит
мне без слов:
- "Вспомни же!..
- "Ведь это - я: старая старина..."
. . . . . . . . . .
Уже ширятся огромные очи ночи; и восстает она, ночь; и - страшное,
роковое решение, -
- улыбался, -
- томной тайной приходит: -
- и мне кануть с
ним: отблистать в серной Древности: -
- "За ним!" -
- "Все!" -
- "Туда!.."
. . . . . . . . . .
Но световые пятна заката уже потухают; желто-красною леопардовой
шкурою...
ПРИХОД... ОТ ГУТХЕЙЛЯ
Я не верил ночам: -
- красноярая свора огней, мне казалось, неслась по
печам: накалять печи нам... -
- Там, бывало, зиял раскаленный оскал... -
- Я
кричал над раскалом:
- "Спасите!..
- "Нет мочи!.."
. . . . . . . . . .
Красноречивые миги случались, -
- И если бы уплотнить мне при помощи
слов эти миги! -
- Когда понимания, мысли, понятия начинали кричать очень
громко и пухнуть в огромных рассказах; а вещи немели, струясь и расплавленно
утекая, чтоб Вечность, как вещь, возникала в летучем безвещии: и - объясняла
себя -
- очень тихим звонком к нам во входную дверь -
- (ни глазами, ни ухом
его не уловит никто, потому что спадают очками глаза; уши, тоже, - не уши:
наушники) -
- звонок, знаю я, - от Гутхейля; Дуняша бежит отпирать: кто-то -
желтый и красный - древнеет, как прежде, в дверях перед дрожащей Дуняшею; -
-
подает картонную карточку с красным крапом; на другой стороне - т_у_з
ч_е_р_в_е_й: - это сердце мое; пламенеет оно; решено, суждено: пронзено! -
-
а картонная карточка капает красным краном нам на пол,
Клоун кланяется: -
- кипарисовой, деревянной рукою откроет он деревянные
двери столовой: половою щеткой окрасит бестенные стены; красноречивые миги в
спокойных покоях растут на обоях кровавыми крапами, точно древнее древо: -
-
красноречивые карусели кипят; кипятками калят: колесят краснолетом; и он -
пролетел в коридор: бьет в упор: -
- фыркнул фейерверк азиатскими змеями:
тетками. Тетки тикают!
- "Ай!
- "Помогите!
- "Спасите меня.
- "Унесите от теток!" -
- Так бы я закричал, если б мог; так кричать я
не мог: и я - вскакивал; вскакивала и Раиса Ивановна из белеющих простынь: и
- чиркала спичкой; и вспыхивал ярый мир; темнота исходила багрово расколами.
. . . . . . . . . .
Утро.
Детская. Девять: не двигаюсь... Десять!
Довольно.
Там, бывало, Раиса Ивановна заволнится сквозной рубашонкой; белеет
босою ногою; покрадется с черным чулком и с фланелевым лифчиком:
- "Кофе готово!"
Упираюсь коленом в колено ее.
Она - милая, мягкая: мну ее; -
- будто мягкое платье мое, с крупным
кремовым кружевом, о которое так приятно тереться и которое так приятно
трепать, мять и рвать -
- ее стисну: повисну на ней; и - затихну.
. . . . . . . . . .
Рукомойники плещут, по лощатся; мылятся руки - до локтя; намылены -
личико, лобик: до локонов; все - яснеет.
И ясно.
Припоминаю сегодняшний сон, то есть красную комнату клоуна: в красной
комнате клоуна древняя змея, Я_к_к_э, - ждала.
Может быть, еще ждет.
Жутко и чутко: жужжат рукомойники; отжужжали! иду коридором - туда!
может быть, она - там.
Но, бывало, войду - погляжу; безвременное временее? вещами.
Столовая - мерзленеет; стенным отложением, точно надводными льдами -
-
на легких спиралях, с обой, онемели давно: лепестки белых лилий легчайшим
изливом; кружевные гардины, как веки, тишайшие нависли, как иней; смотрю: -
-
и окнами, как глазами, без слов отвечаю" мне стены; и - бледноглазая
ясность: покроет покоем.
. . . . . . . . . .
У Дадарченок была елка: -
- Христофор Христофорович Помпул, влезая на
стул, начинал очень громко кричать, отцепляя хлопушки, бросая их детям;
Николай Васильевич Склифосовский, чернобородый, веселый, сгибаясь под ветви,
ловил те хлопушки; свечи таяли, заструясь и расплавленно утекая в безвещие;
и безвещие трепетало огромнейшим световым ореолом вкруг елочки, объясняя
себя очень громким звонком -
- мы уж знали: то - ряженый; фыркал бенгальский
огонь; в комнату вбегал клоун: и желтый, и красный, но... в масочке.
ТАМАРА
Полиевкт Андреевич Дадарченко раз с Еленой Кирилловной, Сониной мамой,
- читали: какое-то такое... свое.
Не пойму: хорошо!
Понимаю одно я - "Тамара".
И - Т_а_м_а_р_а сидит; и - Т_а_м_а_р_а молчит: перед окнами; в окнах -
стылое небо: дрожит; и -
- самоцветная звездочка, -
- в звездолучие ширяся,
падает из огромного синерода, настоя из блещущих звезд, становяся -
дву-
лучием: -
- перемещаются два луча вокруг диска; диск - ширится; и - лебединые
перья свои протянул он к Тамаре, лаская Тамару сияющим ощущеньем тепла;
описывал дуги над нею, начался над нею в темнеющем воздухе: -
- и - Тамара
сидит; и Тамара молчим перед окнами; в окнах стылое небо дрожит, а какое-то
в ней "с_в_о_е" - запевает:
"Я тот, которому внимала
"Ты в полуночной тишине..."
Полиевкт же Андреевич, Сонин папа, окончил тут чтение, приподымая на
нас толстый нос, ущемленный пенснэ.
Полиевкт Андреевич, из-за книги прояснись, ко мне наклонялся подчао
великаньим лицом с преогромною лысиной:
- "Тоже слушает!.."
- "Нервный мальчик какой..."
И принимался меня он подкидывать на огромных, тяжелых ладонях; и
напевал громким басом:
- "Ша-ша...
- "Антраша!..
- "Ша-ша-ша!"
А когда опускал меня на руки он, то смотрел я на два бирюзеющих Сонина
глаза; Сонечка, клонясь из качалки, меня целовала; но я, -
- простирая над
Сонечкой руку, - я пел:
"Я тот, которому внимала
"Ты в полуночной тишине..."
Быстротечное небо кипело, дрожало, дышало, переливаяся звездочкой.
КЛОУН КЛЁСЯ
Поликсена Борисовна Блещенская появлялася в бьющихся, вьющихся лентах:
черноглазая, с черной мушкой на щечках; прядали пышные перья: белело боа;
точно небо на ней, стрекозящая сетка стекляруса вся кипела, дрожала, дышала,
переливайся блеснами.
Поликсена Борисовна, обнимая мне мамочку, сопровождала слова многим
смыслом, передо мною гонимых значений.
Я вникал в те значенья: -
- являлась не наша вселенная, где и я был
когда-то: как знать - до рождения? Слушая речи Блещенской,
закрываю глаза -
- встают комнаты Блещенских: это - комнаты
Космоса, где клокочут лучи миллионами светлых пылиночек: где -
-
Валериан Валерианович, черноусый, в мундире - со шпагой, встает
из-за кресла пред ярким камином - с бокалом шампанского... -
-
Валериан Валерианович, поднимая бокал высоко, запевает:
"Ах, сколько надежд дорогих..."
Выпивает бокал; разбивает бокал. Длинный же Клёся, который не Клёся, -
а - Костя ("Клёся" - прозвище Кости) - маленький, юркий и пестрый, подхватит
уже:
"Сколько счастья!"
. . . . . . . . . .
Эти речи о "К_л_ё_с_е", о "К_л_ё_с_ь_к_е", о "К_л_ё_с_и_н_ь_к_е", - без
которого Блещенские не могли обходиться, который пришел к ним зажить, им
устраивать сферу света -
- за сферою - сферу! -
- кружить эти сферы: все речи о
"К_л_ё_с_и_н_ь_к_е" сопровождали мне воспоминания маминой жизни у
Блещенских: -
- где за круглым столом подают "к_р_е_м-б_р_ю_л_э" в виде
формочки с выступцами, где за круглым столом сидят д_я_д_и и
т_е_т_и перед зажженными канделябрами: -
- мне казалося: -
- гости те
- Азаринов, Миловзориков, Глянценроде, Гринев - быстро выскочат
из-за кушанья и, схватив канделябры, вдруг пустятся в пляску они,
угоняемые под арку, раскрытую Клёсей, - туда -
- где их всех
поджидает драгун: "д_р_а_к_о_н" Даков - в розово-рдяных рейтузах,
с женою, цыганкою, в бархатном платье: все - Клёся устроил,
смеется, с гитарой в руке:
| |
| Просмотров: 501 | Комментарии: 1 | Рейтинг: 0.0/0 |
| Всего комментариев: 0 | |
Жанры