Главная » Книги

Белый Андрей - Котик Летаев, Страница 15

Белый Андрей - Котик Летаев


1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16

  
  
  
  
  
  ЕЩЕ - ВОТ
  
  
  Еще вот: -
  
  
  - я садился на креслице: чувствовать в креслице: -
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  - отливало
  все в сердце: набухало во мне тепленевшее сердце; в руках зажигались пожары:
  ветрами; они выбивали из рук: вылетали из рук мне, как... руки; и эти мне
  "р_у_к_и и_з р_у_к" изливались под лобик, как... в пару перчаток: -
  
  
  
  
  
  
  
  
  
   - сказал
  
  бы я
  
  ныне: -
  
   - мои полушария мозга стремительно плавились: и перьями блещущих
  
   крылий, разбив черепные покровы, они принимались дрожать:
  
   процветать; и мощною прорезью крылий переживалося содержание вне -
  
   мысленных ощущений моих: себя водящих чувств: -
  
  
  
  
  
  
  
  
  - переживалися: -
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
   -
  птицею, припадающей к безголовому телу с просунутой длинной шеею -
  
  
  
  
  
  
  
  
  
   - горлышком!
  -
  - в сердце: птица думала сердцем моим; надувало его лучевым излиянием
  солнца, пролитого в руки; в месте отверженной головы бились крылья; и -
  водили взмахами: неподвижное тельце являло мне чашу: мысль - "голубку";
  вылетала ль, влетала ль голубка - не знаю; казалось: -
  
  
  
  
  
  
  
   -
   многообразие
  положений сознания относительно себя самого; воображалось: летающим
  многокружием; многокружие потом размыкалось; оно становилось двулучием с
  ясным диском в средине; двулучие билось двукрылием; а диск улетал на
  двулучия: от меня - надо мной; он описывал дуги: летал; перелеты его с
  головы на постельку, на шкапчик, на стены меня занимали; качался крылами в
  темнеющем воздухе; и шумно снимался; в сияющих перьях бросался - за мною, ко
  мне и... в меня; снять мне "Я" и лететь с ним чрез форточку в бесконечность:
  -
  - тысячелетием в тысячелетиях времени!
  
  . . . . . . . . . .
  
  Котик Летаев, оставленный нами, сидел, проседая во тьму своим
  креслицем; может быть, видел он: белоснежные блески ресниц -
  
  
  
  
  
  
  
  
   - свет из глаза!
  -
  - и может быть: лебединые перья по нем проходили сияющим ощущеньем тепла:
  сквозь него самого.
  
  Комната прояснеет, бывало; он знает -^ летит существо иной жизни;
  порхать, трепетать, с ним играть.
  
  "Мы" же - "мы"! -
  
  - тысячесветием в тысячелетиях времени мы неслись; появлялся Наставник
  и несся за нами: стародавними пурпурами; и ты, ты, ты, ты - нерожденная
  королевна моя - была с нами; обнимал тебя я - в моих снах - до рождения:
  родилась ты потом; долго-долго плутали по жизни, но встретились после:
  у_з_н_а_л_и д_р_у_г д_р_у_г_а. -
  
  
  
  
   - "Я плакал во сне...
  
  
  
   "Мне снилось: меня ты забыла.
  
  
  
   "Проснулся... а слезы все льются
  
  
  
   "И я не могу их унять".
  
  
  После встретил тебя: ныне снова - далеко, далеко моя королевна.
  
  - Простираюсь к тебе... И - к Наставнику:
  
  - "Вспомните!"
  
  . . . . . . . . . .
  
  Если бы в этих мигах моих мне взошло полноумие будущих дней и осветило
  бы то тело и если бы - тело умело бы "в_и_д_е_т_ь": -
  
  
  
  
  
  
  
   - увидело бы: наше небо
  
   с землею, Москвою, Арбатом, квартирой и Котиком, проницаемым
  
   крыльями невероятной вселенной: вселенная: -
  
  
  
  
  
  
  
   - птицею спускалась в
  него; перед собой она видела - нет, не Котика, а пустую, глухую дыру -
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  - темя
  Котика! -
  
   - в которую -
  
  
  
  - вот-вот-вот: точно в гроб, оно ринется!
  
  Все лежанья сознанья под черепом - странноужасны.
  
  . . . . . . . . . .
  
  Котик - маленький гробик!
  
  
  
  
  
  
  ДВУЛУЧИЕ
  
  
  Как бы ни было: -
  
  
  
  - духа видывал я: он -
  
  
  
  
  
  
  - сияние; двулучие от него
  отлетает; два луча бегут вокруг диска; сольются, нагонят друг друга; дух
  тогда, как звезда; из нее излетает, как выстрел, огромные лезвия лучевые:
  мне в сердце; дух - меч.
  
  
  
  
   "И он мне грудь пронзил лучом
  
  
  
   "И сердце трепетное вынул,
  
  
  
   "И угль, пылающий огнем,
  
  
  
   "Во грудь отверстую водвинул".
  
  
  А то, раздвоись, закачается дугами крылий; и тихо распустится, точно
  древо цветами, - своими лучами; и нет его: отдал себя он лучам; а лучи, -
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
   -
  фосфореют, мутнея во мраке, двумя лопастями, как... лилии; знаю я, отчего
  ангел... с лилией.
  
  Лилии возникали во мне; и лилии ли из меня вырастали, в меня ли
  врастали - не знаю; казалося: я иногда в лепестках; лепестки ясно светятся,
  облекают собой; я - в одежде из света.
  
  Я духовную ризу носил: облекался в одежду из света; воображение
  облекало в духовность меня; и был в блеске я; знаю я: -
  
  
  
  
  
  
  
  
  - я - сгустился из
  блеска; меня выстрелил ангел: я - луч, раздвоенный в излучину; ангел себя
  отдал мне: он во мне; бесконечные годы излучина фосфорически омутневала во
  мраке двумя полукружьями крылий; и медленно обрастали они костяными
  наростами... черепа: -
  
  
  
  - так два полукружия мозга, быть может, сгущенные
  крылья; если бы развернулись они, - разорвался б мне мозг; он - духовная
  пряжа; он - чехол; дух тянулся к нему; облекался в него; начинали
  вздрагивать думы: и Котик Летаев сидел, как...
  
  ...Тамара!..
  
  . . . . . . . . . .
  
  И - "Тамара" сидит. И - "Тамара" молчит.
  
  . . . . . . . . . .
  
  Про меня говорили одни:
  
  - Вот "талантливый мальчик"...
  
  - "Он - развит..." Другие уже говорили:
  
  - "Он - глуп..."
  
  - "Дурачок..."
  
  - "Все молчит..."
  
  - "Не имеет суждений своих..."
  
  - "Ну, Котик, скажи что-нибудь..."
  
  - "Отчего ты молчишь?"
  
  Но, бывало, во мне все сожмется: становится точкою; не умею высказать
  ничего; все-то думаю: что бы такое придумать: -
  
  
  
  
  
  
   - слова - кирпичи: чтобы
  
   выразить, нужно упорно работать мне в поте лица над сложением
  
   тяжкокаменных слов; взрослые люди умеют проворно сложить свое
  
   слово. И слышу:
  
  - "Да он не имеет суждений..."
  
  И я становлюсь на карачки: виляю им хвостиком, - к спинке приложенной
  ручкой. И слышу:
  
  - "Вот видите?"
  
  - "Я говорю..."
  
  - "Обезьянка какая-то".
  
  Мне так больно!
  
  . . . . . . . . . .
  
  Многообразие положений сознания относительно себя самого все танцует,
  бывало, безобразным, веющим смыслом: летает своим многокружием, как яснеющим
  диском, во мне; и - размыкается дугами; мысль течет выстрелом странных
  ритмов; вздрагивает все мое существо: безответно, мгновенно взрывается, не
  разрешается образом; и - улетает сквозь окна.
  
  В голове моей ветер - всегда: повествует мне ветер в трубе: о летающем
  космосе.
  
  - "Ну-ка, ну-ка - скажи".
  
  Немота тяготит.
  
  Что сказать?
  
  - "Глупый мальчик: не развит!"
  
  А как мне развиться? Мамочка запрещает развиться; развитие - страшно;
  быть - глупеньким мне.
  
  Я поплачу.
  
  Штанишки не в пору: теснят они, жмут меня; хожу я матросом - с огромным
  и розовым якорем, но... без слов; и, отвечая на ласки, я трусь головою о
  плечи; из-под бледно-каштановых локонов дозираю я мир: о, как странно!
  
  Нет, не нравится мир: в нем все - трудно и сложно.
  
  Понять ничего тут нельзя.
  
  
  
  
   БЕАТРИСА ПАВЛОВНА БЕЗВАРДО
  
  
  Тетя Дотя - бедная; и - бедная бабушка; мне их жаль: бедные - тетя Дотя
  и бабушка!
  
  А были - богаты.
  
  Оттого-то они все у нас: и обедают, и ночуют; то - одна, то - другая; а
  то - обе вместе; и - ссорятся вместе; мы-то вот: ночевать никуда не
  пойдем...
  
  Тетя Дотя на службе, на Брестской железной дороге; и ходит на станцию -
  ночевать: через два дня - на третий; а бабушка вяжет косынки: костяными
  крючками; и когда пуст наш дом, у нее в глазах пойдут пятна; и вот только
  поэтому она потянется в кухню: заводит тары-бары: - о том, как она была... в
  соболях, и в какие ленты рядилась, и в какие кареты садилась, и как из
  Ирбита она получала в подарок меха чернобурой лисицы -
  
  
  
  
  
  
  
   - бабушке выход на
  кухню был нашей мамочкой воспрещен; но, бывало, бабушка в кухне Петровича,
  Афросиньина мужа, угащивала табачком, раскуряемой "п_у_т_а_н_о_й
  к_р_о_ш_к_о_й".
  
  Тетя Дотя и бабушка проживают в квартирке о трех только комнатах,
  платят двадцать пять рублей серебром, да еще - с дядей Васей, с чиновником;
  он ходит в Палату с портфелем под мышкой, с кокардою на околышке козырька и
  с двумя бакенбардами; его прозвище - англичанин; он еще все выпивает... с
  Летковым; и этот самый Летков - р_о_к_о_в_о_й ч_е_л_о_в_е_к.
  
  Дядя Вася приходит к нам редко: устраивать к_о_н_т_р_ы и обозвать
  г_е_н_е_р_а_л_ь_ш_е_ю... нашу мамочку; это просто не то; просто черт знает
  что; это все - Беатриса Павловна Безбардо; и - говорят на ушко.
  
  А что "это все", о чем на ушко?
  
  Беатриса Павловна Безбардо?
  
  И никто - ни за что: а не то - произойдет замешательство: тетя Дотя
  надуется и жалобным голосом примется нам описывать печальное положение своей
  жизни; а бабушка - плачет.
  
  Папа же - им обоим:
  
  - "Вы, Василиса Михайловна, да и вы, Евдокия Егоровна, - вы, скажу вам,
  вы Василия-то Егорыча, знаете, оставьте в покое; он - молодой человек; "это
  все" - так в порядке вещей; и потом - это "все" так давно".
  
  А вот что "это все"?
  
  Протемнели халвою снега; и была всем халва: на лотках у разносчиков; и
  утекали сосульки на капельках - в слякоть; саночки задевали полозьями
  слякоть; гнулись старые спины извозчиков в слякоть; и воющим ветром валилось
  пространство - на землю; и земной шарик бежал во всем этом.
  
  Очень страшно: что делать?
  
  
  
  
  
  
  ВЕСНА
  
  
  Прослякотился и Арбат; уже он обсыхал; отколотили палками мебель;
  ножичком отскоблили замазку, вынули стаканчики с ядом и валики с ватой;
  вымыли нам окошко, и солнце заширилось блесколетней за стеклоглазым окошком;
  огромные краснороги заогневели за крышами - под вечер. Погрохатывало.
  
  Раз прошел дождичек: позеленели все крыши, а тугопучные почки открылись
  - на красноватых жердях, за забориком, где песик песику пробовал усесться на
  спину: позеленели все жерди; и закричало на нас: Дорогомилово - грохотом; и
  стало выбрасывать на Арбат: ломовых, фабричных и конки; поехала пестрая
  фура: "Шиперко"...
  
  Раз стояли мы на железном мосту над бутылочной мутной водой,
  раздробленной в громкие белоструи; я бросил весенний подарочек, зайчика, -
  туда, в белоструи; и плачущим привели меня к бабушке, где дядя Вася с
  Летковым продолжали уписывать кашу с маслом, а черноглавый Летков из-под
  гущи усов засверкал нам глазами.
  
  Мамочка говорила им всем про плохую московскую мостовую, и, разгораясь
  щеками, вспоминала она Петербург: -
  
  
  
  
  
  - какие красоты там, какая торцовая
  
   мостовая, какие гусары, как они говорят, что едят - у Поликсены
  
   Борисовны и у Большого Медведя; рассказала про Мариинский театр и
  
   про то, как она налила стакан чаю Великому Князю и как Великий
  
   Князь играл в карты... -
  
  
  
  
  
  -
  Бабушка натирала "П_у_т_а_н_о_й
  К_р_о_ш_к_о_ю" - табачком шелестящую пачечку гильз, а тетя Дотя - моргала
  глазами, вздыхала: на железной дороге ей нет: - Петербурга; и нет ей -
  гусаров; телеграфистки вообще ужасно не ком-иль-фо, а телеграфисты - нахалы.
  Вот уже принесли калачи; дядя Вася - представьте, - без всякого грубианства
  стал тихонько наигрывать на гитаре:
  
  
  
  
   "Наклонишь ты свою головку,
  
  
  
   "И на него поглядишь;
  
  
  
   "Но знаю я твою уловку -
  
  
  
   "Ты только ревность мою дразнишь". -
  
  
  - А Летков из-под гущи усов меланхолически подпевал: вот уже они
  переглянулись и надели пальто.
  
  Мое новое платьице - жмет; и мне грустно; и я - вспоминаю: погибшего
  зайчика; вспоминаю и то, что нам у нас расставлены сундуки, что туда уложено
  очень многое; что-то нам приготовлено; что-то будет - не знаю: ветрами
  повалили пространства; уж и гремело над нами; и земной шарик бежал - во все
  это. Мне очень странно.
  
  
  
  
  
   МРАК НЕИЗВЕСТНОСТИ
  
  
  Знал ли я, что опять мы поедем... - в Касьяново: в изумрудные, кипящие
  кущи - и к изумрудному пруду, где бегут стальные отливы под липы и ивы; -
  
  
  
  
  
  
   - и какие пойдут пироги нам с
  грибами! -
  
   - где с огромной террасы под ясными днями будем мы распивать
  молочко, где самый воздух не воздух, а резедовый настой; где бегут облака -
  кудластые, растормошенные, ясные, а то дымные, с громом - к бирюзеющей
  дали, а в воздухе хрусталеет над прудом трескучее крыло коромысла; где из
  зелени встала - стародавним каменным шлемом и моховатым лицом: однорукая
  статуя со щитом; где желтеют маслята и где композитор Чайковский проживает
  от нас в четырех верстах: в Фроловском; где Иван Иваныч Касьянов в горьком
  запахе роз проповедует нам печально про восстание всех против всех и про то,
  что нас всех перережут; где по огромной аллее, потрясая в воздухе
  д_у_р_а_н_д_а_л_о_м, ожесточенно забегает папа, не согласный на то, чтобы
  нас перерезали; где по ночам завывают собаки и совы, а над могильным крестом
  возникает покойный полковник Пупонин и тихо несется в кустах на Касьяновский
  парк.
  
  Знал ли я, что -
  
  
  
  - приедет к нам офицер с эполетами, из города Витебска,
  что, надевший белый свой туго-стянутый китель, будет он проходить в старый
  парк и рассказывать всем, как за месяц поправился он в касьяновском воздухе,
  и, отмахнувшись пахучей акацией от танцующих комаров, позабавит нас
  анекдотами о командире полка и о витебской барышне.
  
  Знал ли я: -
  
  
   - что под самую осень, когда по дорожкам закружит, шурша,
  
   желтолистие и красноглавый осинник зареет на небе стеклянном,
  
   когда -
  
  
   - проступают холодные пятна под окнами каменной дачи и
  
   цокает красная белочка, -
  
  
  
  
  
  - офицер с эполетами прихворнет -
  
  
  
  
  
  
  
  
  
   - и уедет
  от нас, вдруг на что-то надувшись, с болезнью седалищных нервов... в свой
  Витебск; и мы переедем за ним: на Арбат.
  
  Воспоминание о Касьянове в это лето мне бледно; оно связано более всего
  с игрою в крокет офицера, с отплясыванием им лезгинки по вечерам, пред
  зажженным огнем и с болезнью седалищных нервов, которой боялся я долго.
  
  
  
  
  
  
  РАСПЯТИЕ
  
  
  Мне бессказочно все в этот год, но я переполнен какой-то невнятною
  правдою; провозгласи ее я - и огромное Слово опустится: в слово мое; и -
  новые блески зажгутся; и ко мне склоненные старики - папа мой, Полиевкт
  Андреич Дадарченко, Федор Иваныч Буслаев, Сергей Алексеевич Усов, мой
  крестный, - огромную правду мою понесут по мирам: затрясут очкастыми
  головами; и - рявкнут:
  
  - "Воистину так это, Котик!"
  
  Но - нем: -
  
  
   - Правду высказать невозможно: она горит в сердце, к
  которому опускаю глаза - опускаю: смотреть себе в грудку: во мне подымается
  жест; две ладони подъемлют мне... воздух: у сердца; и этот воздух мне
  - сладкий.
  
  Он - веет в лицо мое.
  
  Чем?
  
  . . . . . . . . . .
  
  Взрослые говорят обо мне; тетя Дотя и Серафима Гавриловна
  представляются мне очень злыми: они ненавидят огромное Слово, которое
  спустится в слово мое (я не знаю, когда это будет); распнут меня -
  
  
  
  
  
  
  
  
  
   - о
  распятии слышал я.
  
  Старики подбежали ко мне: и чего-то ждут; окружают меня добродушною
  ласкою, вынуждая меня преждевременно развиваться; Полиевкт Андреич
  Дадарченко мне поет:
  
  - "Ша-ша-ша: антраш_а_!"
  
  А Федор Иваныч Буслаев в щетинистой шубе приносит мне сладкой пастилки;
  подносит мне папа букварик.
  
  И - старческий шепот стоит вкруг меня: и мне кажется, что вот-вот они
  склонятся передо мною с дарами, - таить, молчать, вспоминать какую-то
  древнюю правду, которой касаться нельзя, которую вспоминаешь безропотно,
  вспоминаешь, тогда -
  
  
  
  - об Адаме, о рае, об Еве, о древе, о древней змее, о
  добре и о зле.
  
  Папа, Федор Иваныч, Сергей Алексеевич Усов составили себе представленье
  об Еве и древе; и ждут от меня подтверждения своих слов; воображаю
  впоследствии я себя стоящим средь них; и мне видится жест мой: -
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  -
  стою,
  
   опустивши ресницы: и - с бьющимся сердцем; две ладони - ладонь под
  
   ладонью! - все силятся приподнять в сердце данное слово: мне к
  
   горлышку; в горлышке что-то теснит; и слеза ясно зреет; но слово -
  
   не поднято; в полуоткрытый мой ротик повеяло сладким ветром моим:
  
   две ладони приподняли к ротику - только воздух пустой: слова нет;
  
   я - молчу... -
  
  
  
   - И мне грустно: я ничего не скажу; если бы я и
  сказал, то слова мои обманули бы их, отвергая дары; потому что я знаю, что
  знаю: мне кусочек рябиновой пастилы не говорит ничего; пастила будет
  съедена; и от этого ничего не случится; скажи это я, - знаю я - огорчится
  мой друг, Федор Иваныч Буслаев; и как сказать папочке, что букварик его
  непонятен и чужд вовсе мне (откроешь - беззвучно пурпурится буква: н_а_у_к_а
  б_е_з з_в_у_к_а); как сказать мне, что клоунчик вырос огромнейшим Клёсей и
  погасил все огни: погасил древо жизни под веками, что чудесная весть - об
  Адаме, о рае, об Еве, о древе, о добре и о зле! - лишь пустой особняк в
  глубине Трубниковского переулка...
  
  . . . . . . . . . .
  
  Я себя вспоминаю поникшим: мне грустно; дары окружающих меня ласкою
  греющих стариков лишь обломки... рухнувших космосов и стародавних громад, о
  которых давно повествует мне ветер в трубе, что их - нет: и туда, в это
  "нет", побежал земной шарик; букварик мне их не вернет.
  
  . . . . . . . . . .
  
  Между тем: уже бабушка, тетя Дотя и старая дева, Лаврова, обижены
  ожиданьями; и когда они не исполнятся, то есть -
  
  
  
  
  
  
  
  - когда косматая стая
  
   старцев, шепчась и одевая печально шершавые шубы, уйдет от меня,
  
   то -
  
  
  - то придвинется стая женщин с крестом: положит на стол; и
  меня на столе, пригвоздит ко кресту.
  
  . . . . . . . . . .
  
  О распятии на кресте уже слышал от папы я.
  
  Жду его.
  
  
  
  
  
  
  ---
  
  
  
  
  
  
  ЭПИЛОГ
  
  
  Миг, комната, улица, происшествие, деревня и время года, Россия,
  история, мир - лестница расширений моих; по ступеням ее я всхожу... к
  ожидающим, к будущим: людям, событиям, к крестным мукам моим; на вершине ее
  - ждет распятие; мое платьице из пунцового шелка, отсюда, из этого мига, мне
  кажется: багряницей моею; мне кажется: я тащу на себе деревянный и плечи
  ломающий крест; стая воронов обгоняет меня, задевая крылами; в клювах их все
  железные гвозди: проткнутый, я повисну на них; представляется мне: ветер
  рвет багряницу; под бременем падаю я; у ног моих яма; с годами она зарастает
  невнятными травами.
  
  Ступень за ступенью открыта мне спереди:
  
  Ожидают меня.
  
  Ожидают меня: мои новые миги; и - новые комнаты -
  
  
  
  
  
  
  
   - комнаты, комнаты! -
  
  
  
  
  
  

Другие авторы
  • Вейнберг Андрей Адрианович
  • Ганьшин Сергей Евсеевич
  • Ушинский Константин Дмитриевич
  • Альфьери Витторио
  • Д-Аннунцио Габриеле
  • Краснов Платон Николаевич
  • Свенцицкий Валентин Павлович
  • Тассо Торквато
  • Герцык Евгения Казимировна
  • Аристов Николай Яковлевич
  • Другие произведения
  • Ешевский Степан Васильеви - Русская колонизация Северо-восточного края
  • Толстой Лев Николаевич - По поводу конгресса о мире (Письмо шведам)
  • Гиппиус Зинаида Николаевна - Е. Бакунина. Любовь к шестерым
  • Чириков Евгений Николаевич - Автобиографическая справка
  • Андерсен Ганс Христиан - Большой морской змей
  • Байрон Джордж Гордон - Видение суда
  • Миклухо-Маклай Николай Николаевич - Новый вид кенгуру (Dorcopsis chaimersii) с юго-восточной оконечности Новой Гвинеи
  • Гримм Вильгельм Карл, Якоб - Разумный Ганс
  • Вельяминов Николай Александрович - Вельяминов Н. А.: Биографическая справка
  • Эдельсон Евгений Николаевич - Несколько слов о современном состоянии и значении у нас эстетической критики
  • Категория: Книги | Добавил: Anul_Karapetyan (27.11.2012)
    Просмотров: 487 | Комментарии: 4 | Рейтинг: 0.0/0
    Всего комментариев: 0
    Имя *:
    Email *:
    Код *:
    Форма входа