Алданов Марк Александрович - Живи как хочешь, Страница 4 - Книги

нигде нет ни души.

ПЕРВЫЙ РАЗВЕДЧИК (У круглого стола) : Боже мой, что же это такое! Кинжалы лежат посредине стола! Они должны лежать перед троном Великого Избранника! Господи, так эти люди устраивают заговор! (Передвигает кинжалы к креслу Лафайетта. Бернар пожимает плечами. Лина незаметно стучит себя пальцем по лбу и вопросительно смотрит на мужа. Тот с улыбкой отрицательно мотает головой) .

БЕРНАР (вполголоса Лине) : Нет, он не сумасшедший: он фанатик ритуала. Очень честный и хороший человек.

(Входит Джон) .

БЕРНАР. ЛИНА. ПЕРВЫЙ РАЗВЕДЧИК. ДЖОН.

ДЖОН (Его лицо светлеет при виде Лины. Он здоровается с ней, восторженно на нее глядя. Бернар здоровается с ним холодно, что видимо немного смущает молодого человека. Он говорит с американским акцентом) Я думал, что приеду первый. Отчего же вы мне не сказали, что поедете в дилижансе! Я привез бы вас в коляске.

БЕРНАР (сухо) : Зачем же? Мы отлично дошли пешком.

ПЕРВЫЙ РАЗВЕДЧИК (Оглядывается и с негодованием замечает Джона) : Это Бог знает что такое! Это неслыханный скандал! Вы входите на заседание Ордена без условного знака, не произнося пароля! По своей обязанности Первого Разведчика Ордена Рыцарей Свободы, я сегодня же доложу об этом скандале Великому Избраннику!

ДЖОН: Очень прошу извинить меня. Я забыл (Поднимает пальцы) . Вера. Надежда.

ВСЕ (тоже поднимая пальцы) : Честь. Добродетель.

ЛИНА: Рыцарь Джон, хотите портвейна? (Она говорит, ест, пьет, угощает Джона, все одновременно) . Я здесь хозяйка! Меня просила быть хозяйкой в замке Лагранж графиня де Ластейри, дочь маркиза Лафайетта! Какие красивые имена! Я очень хотела бы быть маркизой! Или еще лучше герцогиней! (Смеется) . Герцогиня Бернар! (мужу, весело) . - Ну, ну, не сердись. Я тотчас бы отказалась от титула, потому что я республиканка. Но как-то приятнее отказаться от титула, чем не иметь его. Правда, рыцарь Джон? (Дразнит его) . Впрочем, какой вы Рыцарь! Вы еще ребенок. Я другое дело: я совершеннолетняя.

ПЕРВЫЙ РАЗВЕДЧИК: Устав ордена Рыцарей Свободы в своем параграфе 14 разрешает принимать в Рыцари людей всех национальностей, обоего пола, в возрасте от 18 лет.

ДЖОН: Я был принят с согласия самого генерала Лафайетта. Он особенно благожелателен к американцам. И я так ему благодарен! Я счастлив, что принимаю участие в борьбе за освобождение Франции: мы перед ней в неоплатном долгу, благодаря геройской помощи, которую нам когда-то оказал генерал Лафайетт. Мой дед был в его армии и участвовал в сражении при Иорктауне. Я так рад, что теперь я участвую в его заговоре.

ЛИНА: Он дал на наш заговор пятьдесят тысяч франков!

ДЖОН: Дело не в деньгах. Мне как раз вчера говорили, что барон Лиддеваль обещает дать нам сто тысяч.

ЛИНА: Кто это, барон Лиддеваль?

ДЖОН: Банкир. У меня счет в его банке. Очень умный человек, но он мне не нравится.

БЕРНАР: Лиддеваль прохвост. Он обещает и ничего не даст. Да и нельзя брать у него деньги. Он нажил на спекуляциях миллионы и титул. Был поставщиком армии. Наполеон имел один единственный недостаток: он считал всех людей негодяями и потому был неразборчив в назначениях. Это его и погубило... Впрочем, он скоро вернется со святой Елены.

Поодиночке или небольшими группами входят другие Рыцари Свободы. Каждый останавливается у дверей, делает условный знак и произносит пароль. Некоторые произносят его с иностранным акцентом: итальянским, испанским, славянским. Гостиная заполняется. Лина в восторге угощает всех. Она много пьет. Слышен гул голосов: "Какая жара!.." "Нет, я приехал верхом"... "Такого гнусного правительства во Франции еще не бывало"... "Дайте мне портвейна"... "Вы слышали, император заболел на святой Елене"... "Не может быть! Кто вам сказал?"...

ЛИНА (Джону) : Джон, мой милый мальчик, как я счастлива! Заговор! Я участвую в заговоре! Я всю жизнь об этом мечтала! (Пьет еще) . - Мне главное: прожить бурную жизнь! Как красиво называется наш орден: "Рыцари Свободы"!.. (Оглядывается) . Жаль только, что рыцари не очень красивы...

ТЕ ЖЕ. ГЕНЕРАЛ ЛАФАЙЕТТ

ЛАФАЙЕТТ (с условным знаком, который у него одного выходит красиво и величественно) : Вера. Надежда.

ВСЕ (стоя) : Честь. Добродетель.

ЛАФАЙЕТТ: Прошу извинить, что запоздал на несколько минут. (Ласково обходит гостей и здоровается с ними с королевской благожелательностью. Все и отвечают ему почти как королю. Увидев Лину, он направляется к ней и кланяется ей со старомодной учтивостью, как кланялся полвека тому назад дамам при дворе Людовика XV) .

БЕРНАР: Генерал, позвольте представить вас моей жене.

ЛИНА: Нет, представь меня генералу Лафайетту! (Она делает ему реверанс. Он улыбается) .

ЛАФАЙЕТТ: Так это вы наша первая Рыцарша. Я рад и счастлив познакомиться. (Целует ей руку) .

ЛИНА: Я шифровальщица.

ЛАФАЙЕТТ: Полковник, я вас благодарю за то, что вы ввели в наш орден столь очаровательную заговорщицу.

ЛИНА: Вы меня простите, генерал: я растерялась, увидев перед собой живого Лафайетта!

ЛАФАЙЕТТ (Он доволен, хотя по его виду ясно, что он слышал это сто раз) : Вы очень милы, дитя мое... Вы позволите старику так вас называть? Не говорить же мне вам "сударыня".

ЛИНА: Умоляю вас, называйте меня "Лина"!.. А как мне вас называть? Вас называют все "генерал", но у меня такое впечатление, что было бы как-то естественней говорить вам "ваше превосходительство". Или даже "ваше величество"... Я говорю глупости, правда?

ЛАФАЙЕТТ (Смеется) : Да, правда. Какая вы красавица!

ЛИНА (в восторге) : Неужели красавица? Зачем же вы это говорите мне, когда никто не слышит? (Зовет мужа, который с кем-то разговаривал) . - Марсель, генерал говорит, что я красавица! Ты слышишь?

БЕРНАР (Скрывая восторг) : Генерал очень добр. (Лафайетту) . Прошу вас, генерал, быть снисходительным к моей жене. Она провинциалка, как и я, и вдобавок в первый раз на заседании нашего ордена.

Джон, восторженно смотрящий то на Лафайетта, то на Лину, нерешительно подходит к ним.

ЛИНА: Генерал, разрешите мне представить вам этого молодого американца. Он недавно был зачислен в наш орден. (Лафайетт пожимает Джону руку) .

ЛАФАЙЕТТ: Очень рад с вами познакомиться. Мне незачем говорить вам, как я люблю американцев. Ваша страна для меня вторая родина.

ДЖОН (сильно волнуясь) : Генерал, для меня это такая радость, такая честь пожать вам руку!.. (путается и смущается) . Вы не можете себе представить, как вас боготворят в Америке! Если б вы приехали к нам, вас носили бы на руках...

ЛАФАЙЕТТ: Моя мечта еще раз, перед смертью, побывать в вашей стране. (Улыбаясь) . Я чуть было не сказал: "в нашей стране". Так вы стали членом нашего общества? Я очень этому рад.

ДЖОН (все так же) : Меня послали родители учиться в Париж. Узнав, что ваше общество ведет борьбу за освобождение Франции и что борьбой руководите вы, я сказал себе, что мой долг принять в ней участие. Надо платить долги! Недаром Джефферсон говорит, что у каждого человека есть две родины: его родина и Франция.

ЛАФАЙЕТТ: В нашем обществе, как и среди карбонариев, есть немало иностранцев, и я этому рад. Освобождение Франции будет страшным ударом для всех деспотов Европы.

ПЕРВЫЙ РАЗВЕДЧИК (подходит к ним с часами в руках) : Великий Избранник, заседание назначено на четыре часа, теперь пять минут пятого, и не все еще в сборе. Не приехал Второй Разведчик! Это неслыханно. По 27-му параграфу устава, Рыцари, не имеющие возможности явиться на заседание, должны письменно извещать об этом Первого Разведчика не позднее, как за 24 часа до заседания.

ЛАФАЙЕТТ: Вероятно, он скоро приедет. Просто гденибудь заговорился. (Улыбаясь) . Этот достойный Рыцарь очень любит поговорить. Но мы можем начать заседание без него. (Встает) . Господа, прошу занять места.

ПЕРВЫЙ РАЗВЕДЧИК (вполголоса Бернару) : Великий Избранник говорит "господа"! Это неслыханно!

Лафайетт подходит в круглому столу и садится в кресло. Все занимают места. Лина и Джон садятся рядом. Оба очень взволнованы и не сводят глаз с генерала. Первый Разведчик, занявший место справа от Лафайетта, тотчас берет лист бумаги и карандаш и начинает что-то озабоченно записывать. Слева от Лафайетта остается свободным стул Второго Разведчика. Лафайетт встает и ударяет три раза по столу обухом топора. Все встают.

ЛАФАЙЕТТ: Первый Разведчик, который час?

ПЕРВЫЙ РАЗВЕДЧИК (особенно торжественным тоном) : Великий Избранник, гремит набат. Это сигнал пробуждения всех свободных людей. Настала полночь.

ЛАФАЙЕТТ: Первый Разведчик, в котором часу начинает свою тайную работу наш Орден?

ПЕРВЫЙ РАЗВЕДЧИК: Великий Избранник, Орден начинает тайную работу в полночь.

ЛАФАЙЕТТ: Удостоверься же, что все собравшиеся за сим столом суть Рыцари Свободы.

Первый Разведчик, продолжая священнодействовать, обходит всех собравшихся, перед каждым поднимает три пальца и говорит: "Вера. Надежда". Все поднимают два пальца и говорят: "Честь. Добродетель". Первый Разведчик возвращается к Лафайетту.

ПЕРВЫЙ РАЗВЕДЧИК: Великий Избранник, все собравшиеся за сим столом суть Рыцари Свободы.

ЛАФАЙЕТТ: Да благословит же Всевышний наш ночной труд над делом освобождения Франции и всего человечества.

Все, кроме него, садятся. Он начинает речь очень простым тоном в форме беседы, затем воодушевляется и говорит со все большим подъемом.

ЛАФАЙЕТТ: Друзья мои! (Первый Разведчик пожимает плечами) . Мы собрались в очень серьезный, тяжелый, ответственный момент. Правительство ведет страну к гибели. Тупой, ограниченный старый король окружен тупыми, ограниченными старыми придворными. Везде царит произвол. Контрреволюция посягает на все наши права. Франция находится под ярмом заклейменных ею доктрин, под ярмом держав, которые столько раз были ею побеждены. В свое время мы призвали Европу к свободе. Теперь вся Европа понемногу становится на этот путь. На нем наше место должно быть заранее всем известно. Между тем Франция стоит теперь на распутьи: с одной стороны деспотизм, с другой - свобода, которую мы же первые провозгласили! (Движение) . Свободные или освобождающиеся народы смотрят на нас. Мы должны им указать дорогу!

ГОЛОСА: Да, да!.. Это верно!

ЛАФАЙЕТТ: Но пусть не говорят, будто я призываю к войне! Нет, этого я не имею и в мыслях. Наша нынешняя армия слабее той, которая сражалась при Ватерлоо, и ни один генерал в мире не может сравниться с Наполеоном. Мы были бы немедленно раздавлены. Нет, друзья мои, не нужно больше никаких войн, не нужно больше никаких завоеваний. Я добавил бы: "Не нужно больше и революций!", если б только это было возможно...

БЕРНАР: Но это невозможно.

ЛАФАЙЕТТ: Да, это сейчас невозможно. Я старый либерал и демократ. Я видел кровавые эксцессы революции. Революция за них не отвечает, как религия не отвечает за Варфоломеевскую ночь. Друзья мои, не с легким сердцем я призываю теперь французский народ к восстанию. Однако выбора у нас больше нет! (С большой силой) . Когда права больше не существует, когда свободы больше нет, когда на каждом шагу попирается человеческое достоинство, обязанность всех порядочных людей: взяться за оружие!

Волнение в зале все растет.

ЛАФАЙЕТТ: Этот гнилой строй уже давно был бы сметен народом, если бы между нами не было разногласия... Мне тяжело о нем говорить. Я его коснусь со всей осторожностью и надеюсь никого не задеть. Я говорю о разногласии между бонапартистами и республиканцами. Здесь в этой комнате есть Рыцари, еще надеющиеся на то, что великий узник острова Св. Елены вернется во Францию. Друзья мои, я знал императора и ценю его гений. Но по самой природе своей он может быть только деспотом. (Ропот части аудитории) . Хорошо, я не буду касаться этого вопроса...

БЕРНАР: Перейдем к восстанию!

ЛАФАЙЕТТ: План восстания разработан во всех подробностях, но о нем говорить пока не время. Оно будет начато не в Париже. Парижский гарнизон тщательно подобран правительством и предан ему. Гарнизоны в провинции - другое дело. Среди них много Рыцарей Свободы, бонапартистов, масонов, карбонариев. Нами созданы два центра. Один в Сомюре, где находится знаменитая кавалерийская школа, другой в Бельфоре, где стоит преданный нам 28-ой полк. Если мы преодолеем наши разногласия, если нас не будут больше разделять гений, тень, легенда великого императора, если бонапартисты согласятся работать дружно с республиканцами, то восстание начнется скоро!.. Друзья мои, я не говорю, что нам обеспечен успех. Ни в войнах, ни в восстаниях успех никогда не бывает обеспечен. Не обманывайте себя, дело идет о наших головах. Многие из нас погибнут, кто в бою, кто в тюрьмах, кто на эшафоте. Пусть каждый спросит себя, готов ли он идти на этот страшный риск. Каждый еще может одуматься и отойти. Что до меня, то мой выбор сделан. Мне легче было его сделать, так как я стар. В назначенный час я выеду в Бельфор или в Сомюр. Мне предложен пост главного вождя восстания. За грехи мои принимаю его! (Овация) . Мы поднимем войска, мы призовем к восстанию народ, мы двинем армию на Париж! Какова бы ни была наша участь, - победа или поражение, торжество или эшафот, - история никогда не забудет Рыцарей Свободы!

Стук в дверь. На пороге появляется Второй Разведчик. У него взволнованный вид. Он держит в руках газету. Поднимает три пальца.

ВТОРОЙ РАЗВЕДЧИК: Вера. Надежда.

ЛАФАЙЕТТ: Честь. Добродетель.

ПЕРВЫЙ РАЗВЕДЧИК: Великий Избранник, прошу тебя напомнить Второму Разведчику 27-ой параграф устава, согласно которому...

ВТОРОЙ РАЗВЕДЧИК (перебивая его) : Великий Избранник, прошу слова для внеочередного заявления.

(Все удивленно на него смотрят) .

ЛАФАЙЕТТ: Рыцарь, я знаю, что ты не нарушил бы порядка заседания, если б не имел на то важной причины. Даю тебе слово и прошу быть кратким.

ВТОРОЙ РАЗВЕДЧИК (обиженно) : В виду небходимости быть кратким, я просто прочту кое-что из только что вышедшего номера газеты. (Читает) . - "Его величество король работал утром с генералом Лористоном и с герцогом Ришелье"... (Подготовляя эффект, обводит всех взглядом. Общее недоумение. Продолжает читать) : "Ее высочество герцогиня Бурбонская днем посетила короля". (То же самое. Недоумение растет. Читает:) "В три часа дня Его величество совершил в коляске прогулку в Марли"...

ГОЛОСА ЗА СТОЛОМ: Что это такое?.. Зачем читать нам всякий вздор!

ВТОРОЙ РАЗВЕДЧИК: Разрешите мне прочесть еще одно, последнее, четвертое сообщение из той же хроники. Запомните: номер 7 июля 1821 года, шестая страница, мелким шрифтом внизу, на четвертом месте: "Скончался Наполеон Бонапарт".

В комнате мгновенно наступает мертвая тишина.

Все встают.

ЗАНАВЕС.

КАРТИНА ВТОРАЯ

Тремя часами позднее.

Та же гостиная, но стола, крытого красным сукном, уже нет, а с другого стола сняты посуда и скатерть. Лафайетт полулежит в кресле, вытянув на тумбу ногу. Теперь он больше не "вождь", а больной усталый старик. В руках у него газета. Г-жа де Ластейри вяжет.

ЛАФАЙЕТТ. Г-ЖА ДЕ ЛАСТЕЙРИ.

ЛАФАЙЕТТ (отрываясь от газеты) : Не могу читать! Везде зло, везде ложь, везде беспорядок! Я думаю, столь ужасного времени никогда в истории не было. И если б для этого были хоть какие-либо настоящие причины! Нет, все человеческая глупость. Несколько благонамеренных людей нашего толка у власти - и все это было бы как рукой снято!

Г-жа де ЛАСТЕЙРИ: Папа, я не смею с тобой спорить, но благонамеренные люди вашего толка уже были у власти в 1789 году... Как твоя нога?

ЛАФАЙЕТТ: Я совершенно здоров.

Г-жа де ЛАСТЕЙРИ: Слава Богу, но, быть может, ты недостаточно молод для заговоров... Папа, ты не можешь себе представить, как я волнуюсь! Во-первых, твое здоровье, во-вторых, этот страшный риск. Каждый раз, когда я слышу во дворе конский топот, я вздрагиваю: что, если это полиция! Я не сплю, я болею!

ЛАФАЙЕТТ: Ты хочешь шантажировать меня своим здоровьем. На самом деле ты просто желаешь, чтобы я ничего не делал.

Г-жа де ЛАСТЕЙРИ: Не "ничего", а ничего опасного.

ЛАФАЙЕТТ: Я всю жизнь подвергался опасности и давно к этому привык. Долг прежде всего... Я догадываюсь, ты относишься иронически к нашим собраниям. Неужели ты думаешь, что я не замечаю смешной стороны этих кинжалов, топоров, черепов? Поверь моему опыту, это необходимо! Человеческая душа требует поэзии, требует обрядов. Церковь, монархия, армия этим завоевали души людей. Теперь люди потеряли веру, монархия отжила свой век, войн, надеюсь, никогда больше не будет, - что ж, надо завоевать человеческую душу другой обрядностью. Жаль только, что мы еще не научились выполнять наши новые обряды так же хорошо, как военные выполняют свои. Ты обо всем этом судить не можешь. К сожалению, ты не хочешь войти в наше общество.

Г-жа де ЛАСТЕЙРИ (с горечью) : Папа, мое дело готовить вам бутерброды. Я никогда не позволю себе относиться иронически к тому, что ты делаешь. Ты корнелевский герой, а я никто. Ни в какие революционные дела я входить не могу, у меня есть дети.

ЛАФАЙЕТТ (искоса на нее смотрит) : Называть человека корнелевским героем это и есть злая ирония.

Г-жа де ЛАСТЕЙРИ (быстро) : Клянусь тебе, что нет!

ЛАФАЙЕТТ (как бы невзначай) : Что до детей, то, уж если пришлось к слову, мои дела их не разорят. Конечно, политическая работа всегда мне стоила денег, тогда как многих других она обогатила. Но мои внуки нищими не останутся и им не придется ни жалеть о том, что они внуки Лафайетта, ни стыдиться этого.

Г-жа де ЛАСТЕЙРИ: Папа, я ни одного слова не говорила о деньгах!

ЛАФАЙЕТТ: Я это сказал так, просто к слову. (Улыбается) . Если наше дело будет выиграно, меня прочат в президенты Республики. Другого кандидата у нас в самом деле нет. Тогда нам придется жить в королевских дворцах. Боже, какая это будет скука! Я знал всех королей и императоров. Любой лавочник живет приятнее, чем жил Фридрих Великий... Помню, раз за обедом в Потсдаме он мне сказал: "Если во Франции будет революция, то вас повесят первым".

Г-жа де ЛАСТЕЙРИ (подавляя зевок: она не раз это слышала) : Он, к счастью, ошибся, но не так уж сильно. Ты спасся только чудом.

ЛАФАЙЕТТ (устало) : Господи, кого я только не знал! Подумать, что я разговаривал с Людовиком XV!.. Почти никого из моих сверстников не осталось в живых... Столько их умерло трагической смертью... Сегодня это известие о кончине Наполеона! Он был лет на пятнадцать моложе меня.

Г-жа де ЛАСТЕЙРИ: Вы прервали заседание из-за этого известия?

ЛАФАЙЕТТ: Да... Я сказал слово, посвященное его памяти, поделился личными воспоминаниями о нем. Бывшие офицеры плакали. Конечно, Наполеон был великий человек, но... У него были все худшие человеческие недостатки...

Г-зка де ЛАСТЕЙРИ: Папа, у него были и некоторые достоинства.

ЛАФАЙЕТТ: Этот старый деспот не церемонился с людьми, он хорошо играл трагическую роль, он залил мир кровью - и они его обоготворили. Они, над гробом Наполеона, поклялись защищать свободу! Таковы люди!

Г-жа де ЛАСТЕЙРИ: Это не мешает тебе быть горячим поклонником народоправства.

ЛАФАЙЕТТ: За неимением лучшего. От отдельного человека ничего ждать, кроме деспотизма, нельзя. От народа можно ждать многого. Нет, я предпочитаю лаврам Наполеона славу моего покойного друга Вашингтона, хотя он и не был великим полководцем... Я всю мою жизнь был против террора, но не могу не сказать: если б союзники потратили на убийство Наполеона сотую долю тех средств, которые они потратили на войны с Францией, то войн не было бы, и миллионы людей были бы живы... Впрочем, это было бы низкое, недостойное средство борьбы. (Помолчав) . Да, что ни говори, эта строчка петитом на шестой странице газеты, на четвертом месте в хронике: "Скончался Наполеон Бонапарт"... Надо очень любить людей, чтобы быть демократом.

Г-жа де ЛАСТЕЙРИ: Твой полковник Бернар, папа, из-за смерти императора не сказал за ужином ни одного слова, кроме "да" и "нет".

ЛАФАЙЕТТ: Он стоит за свободу и вместе с тем боготворит Наполеона! Император очень его ценил. Бернар прекрасный офицер.

Г-жа де ЛАСТЕЙРИ: Может быть, но довольно неотесанный человек. С первых слов ни с того, ни с сего сообщил мне, что они живут на две тысячи франков в год.

ЛАФАЙЕТТ (с легким раздражением) : Что мне за дело до его манер? Чем дольше я живу, тем снисходительнее отношусь к людям. Полковник Бернар ценный человек, бесконечно преданный делу борьбы с Бурбонами.

Г-жа де ЛАСТЕЙРИ (испуганно: она больше всего на свете боится раздражить или взволновать отца) : Я ничего дурного о нем не говорю. Жена обожает его, любо на них смотреть. (С улыбкой) . А в нее этот американский мальчик влюблен так откровенно, что даже забавно смотреть. Она, правда, очень мила... Я пригласила их остаться на ночь: они опоздали на дилижанс, а наших кучеров я отпустила. Все-таки, папа, как можно привлекать к вашим делам столь юных людей, особенно женщин?

ЛАФАЙЕТТ (благодушно) : Ты против женского равноправия? Это мне напоминает нашу Луизу, которая по аристократизму не уступит королеве Марии Антуанетте.

Г-жа де ЛАСТЕЙРИ: Я не против женского равноправия, а за здравый смысл. Ей двадцать лет... Кроме того, она слишком много пьет. За обедом она выпила целую бутылку шампанского!

ЛАФАЙЕТТ (так же) : Да, да... Мы принимаем всех, кроме людей заведомо нечестных. Конечно, в этом есть риск. Но... Покойный император издевался над теми генералами, которые хотят вести войну без всякого риска. А я скажу то же о заговорах.

ЛАФАЙЕТТ. Г-ЖА ДЕ ЛАСТЕЙРИ. ЛУИЗА.

ЛУИЗА (Входит и, увидев Лафайетта в кресле, с яростью поднимает три пальца) : У него подагра и болезнь мочевого пузыря, а он устраивает заговоры!.. Еще кто-то к тебе приехал! (Подает ему визитную карточку) .

Г-жа де ЛАСТЕЙРИ: Луиза!

ЛАФАЙЕТТ (читает с иронической интонацией) : Барон Лиддеваль... Этому "барону" чего еще нужно?

Г-жа де ЛАСТЕЙРИ: Он тоже Рыцарь Свободы?

ЛАФАЙЕТТ: Нет, он рыцарь индустрии. Это жулик неизвестного происхождения, натурализовавшийся во Франции.

Г-жа де" ЛАСТЕЙРИ: Мне было бы гадко подавать руку жуликам.

ЛАФАЙЕТТ: Подача руки ровно ничего не означает. Если б ты знала, кому мне только ни приходилось в жизни подавать руку! (Луизе) - Попроси его войти, милая.

ЛУИЗА (сердито) : "Жулик, жулик"! Почему он жулик? У него такие лошади, что на них не отказался бы ездить король. Вот те, что раньше были, это жулики! (Уходит) .

Г-жа де ЛАСТЕЙРИ (встает и собирает вязанье) : Папа, только ради Бога не засиживайся... Тебе доктора велели рано ложиться. Сегодня у тебя очень усталый вид.

ЛАФАЙЕТТ (с досадой) : Хорошо, хорошо, я это уже слышал.

(У нее опять лицо становится испуганным. Уходит) .

ЛАФАЙЕТТ. ЛИДДЕВАЛЬ.

ЛАФАЙЕТТ (очень холодно) : Садитесь, пожалуйста. Чем могу служить?

ЛИДДЕВАЛЬ: Я приехал, генерал, прежде всего для того, чтобы засвидетельствовать вам мое глубокое уважение. Давно собирался это сделать. Вы имеете во мне горячего поклонника.

ЛАФАЙЕТТ: Покорнейше вас благодарю.

ЛИДДЕВАЛЬ: Эти чувства разделяет со мной вся страна. Она единодушно скорбит о том, что такой человек, как вы, находится не у дел и даже в опале. У Франции не так много Лафайеттов. У нее даже нет никого кроме вас.

ЛАФАЙЕТТ (чуть мягче) : Еще раз благодарю вас, хотя вы очень преувеличиваете.

ЛИДДЕВАЛЬ: Нисколько. (Недолгое молчание) . Но если я позволил себе побеспокоить вас, вдобавок в довольно неурочное время, то по важной причине. До меня дошли слухи об одном намечающемся деле вполне секретного характера. (Вопросительно на него смотрит) .

ЛАФАЙЕТТ (сразу насторожившись, еще холоднее, чем вначале) . - О каком деле секретного характера?

ЛИДДЕВАЛЬ: Я, конечно, не имею права на полную откровенность, тем более, что вы меня мало знаете...

ЛАФАЙЕТТ: Я даже совершенно вас не знаю.

ЛИДДЕВАЛЬ (нисколько не смущаясь) : Правда, мы с вами только раза два встречались в обществе... Об этом деле мне говорили другие. Не все так сдержаны, как вы, генерал. Я знаю, что речь идет о возможности серьезных перемен во внутреннем положении нашей страны.

ЛАФАЙЕТТ (так же) : Вот как? Выть может, король намерен призвать к власти либералов?

ЛИДДЕВАЛЬ (улыбаясь) : Это, конечно, самое лучшее, что он мог бы сделать. Но, к несчастью, об этом нет и речи. Как вы знаете, Бурбоны ничего не забыли и ничему не научились.

ЛАФАЙЕТТ: Какие же перемены вы имеете в виду?

ЛИДДЕВАЛЬ (твердо) : Я говорю о заговоре, имеющем широкие разветвления в армии, в обществе и в лучшей части нашего народа.

ЛАФАЙЕТТ: О заговоре? В первый раз слышу, барон.

ЛИДДЕВАЛЬ: Этот заговор ставит себе целью вооруженное восстание.

ЛАФАЙЕТТ: Неужели? Вы принимаете в нем участие, барон?

ЛИДДЕВАЛЬ: Нет, но я готов принять в нем участие.

ЛАФАЙЕТТ: Вот как? Я не знал, что банкиры так недовольны существующим строем... Однако при чем тут я?

ЛИДДЕВАЛЬ: Генерал, вы, конечно, в праве и не оказывать мне доверия... Я мог бы представить вам рекомендации от людей, хорошо вам известных...

ЛАФАЙЕТТ: Помилуйте, зачем мне ваши рекомендации? Я ни малейшего отношения ни к каким заговорам не имею и не хочу иметь. Вас ввели в заблуждение. Не могу даже понять, какой дурак направил вас, барон, ко мне для столь странного разговора.

ЛИДДЕВАЛЬ (не смущаясь) : Вы, конечно, подозреваете полицейскую провокацию. Позвольте вам на это сказать лишь одно: я очень богат, у меня миллионы, это знает весь Париж. Какими деньгами меня могла бы подкупить полиция или кто бы то ни было другой? Напротив, я приношу вам свои деньги. Едиственная цель моего визита заключается в том, чтобы внести патриотическую лепту в фонд общего дела. Восстания без денег не устраиваются. Не буду скрывать от вас, мне приблизительно известен состав участников дела. Среди них нет богатых людей... Банкир Лаффит - вот ведь еще банкир, недовольный существующим строем, и он ваш друг... Но Лаффит не любит рисковать кошельком и тем более головою. Деньги на заговор даете главным образом вы, и я считаю это несправедливым. Я был бы готов дать на это дело сто тысяч франков.

ЛАФАЙЕТТ: Это, конечно, очень мило с вашей стороны, и, вероятно, заговорщики, если они существуют, будут вам очень благодарны. Но, повторяю, при чем тут я? Над вами кто-то подшутил. Я ни одного заговорщика в глаза не видал... Это все, что вы хотели мне сказать, барон?

ЛИДДЕВАЛЬ: Это все... (раздраженно) . - Кажется, вам не нравится мой титул? Я получил его от императора Наполеона, который не давал титулов мужьям своих любовниц, как это делали короли. Разница между новой аристократией и старой знатью скорее в пользу новой.

ЛАФАЙЕТТ: Может быть. Впрочем, и в новой аристократии есть подразделения. Император громадное большинство титулов давал маршалам и генералам за военные заслуги. (Приподнимается в кресле) .

ЛИДДЕВАЛЬ (встает) : До свиданья, генерал.

ЛАФАЙЕТТ: Прощайте, барон. (Не провожает его. Лиддеваль уходит. Лафайетт с брезгливым выражением на лице выходит в другую дверь) .

В гостиной появляются Лина и Джон.

ЛИНА. ДЖОН.

ЛИНА: Никого нет! (Смеется чуть пьяным смехом) . Графиня, верно, пошла спать... Она так хорошо воспитана, так хорошо воспитана, что можно повеситься от скуки... Я очень невоспитанная, правда?

ДЖОН (угрюмо) : Я не знаток.

ЛИБА (очень похоже воспроизводит голос, интонацию, манеру г-жи де Ластейри) : "Будьте в Лагранже, как у себя дома"... "Теперь вы знаете дорогу к нам"... (Опять смеется) . - На ночном столике в нашей комнате стоят два стакана оршада! Если б бутылка шампанского, это было бы лучше. Ах, какое за обедом было шампанское! Клико 1811 года! Кажется, я слишком много выпила?

ДЖОН (так же) : Да, и мне кажется.

ЛИНА: Рыцарь Свободы Джон сегодня дурно настроен. Это тоже из-за смерти Наполеона?

ДЖОН: Почему "тоже"?

ЛИНА: Потому что мой муж лежит на диване в своей комнате, не пошел с нами гулять и еле отвечал за обедом самому генералу. (Подражает поочередно Лафайетту и мужу) : - "Я всегда отдавал должное гению покойного императора". - "Да, генерал". - "Но не согласитесь ли вы, полковник, со мной в том, что он причинил Франции больше зла, чем добра?" - "Нет, генерал".

ДЖОН (огорченно) : Зачем вы шутите?.. (Нерешительно) . - Мне кажется, что ваш муж сердится на меня.

ЛИНА: Я удивляюсь, что он не надирает вам ушей! Вы все время говорите мне о любви! Правда, вы не говорили, что любите именно меня, но я догадалась: я такая догадливая!

ДЖОН: Я не говорил и не мог сказать замужней женщине, что люблю ее.

ЛИНА: Это очень тонкая и достойная мысль. Мой мальчик, вы далеко пойдете! Кстати, чем вы думаете заняться в жизни, когда кончите университет?

ДЖОН: Я хочу обессмертить свое имя.

ЛИНА: Мне нравится скромность в людях... Не сердитесь, что я смеюсь. Я смеюсь, потому что много выпила, потому что мне сегодня очень весело. Как же вы хотите обессмертить свое имя? Вы станете президентом Соединенных Штатов вместо... Кто у вас теперь президент?

ДЖОН: Джемс Монро... Нет, мое честолюбие другое. Я хочу либо написать книгу, которая сделает людям много добра, либо посвятить жизнь борьбе за свободу, как генерал Лафайетт.

ЛИНА (с восторгом) : Ах, как вы правы! Я так рада, что вы так думаете! Я сама так думаю! Книга - нет: книги я написать не могу, я ровно ничего не знаю. Но я до всего дохожу своим умом. Вы не думайте, что я дура: я целыми днями думаю. О чем? Ни о чем! О жизни. Вы, милый Джон, тоже умный. Я больше всего люблю в мужчинах ум, честолюбие, волю.

ДЖОН: Поэтому вы так любите своего мужа?

ЛИНА (с меньшим жаром) : Да, поэтому я так люблю своего мужа.

ДЖОН: Я хочу сказать вам только одно...

ЛИНА: Я знаю, что вы хотите мне сказать. (Подражая его акценту) . "Лина, если вам когда-либо понадобится верный преданный друг, вспомните, что на свете существую я". Правда?

ДЖОН: Правда, но я не вижу, над чем тут насмехаться!

ЛИНА: Мой милый мальчик, я нисколько не насмехаюсь. Вы очень славный юноша... Но вы совершенно правы: нельзя любить замужнюю женщину, это большой грех, и что сказали бы ваши папа и мама?

ЛИНА. ДЖОН. Г-ЖА ДЕ ЛАСТЕЙРИ.

Г-жа де ЛАСТЕЙРИ: А, вы вернулись с прогулки. Правда, лес очень хорош?

ЛИНА: Очарователен! Все очаровательно! Жизнь очаровательна! Кажется, у меня никогда не было такого приятного дня в жизни.

Г-жа де ЛАСТЕЙРИ: Я очень рада. Ваш муж все еще отдыхает?

ЛИНА: Да, он устал.

Г-жа де ЛАСТЕЙРИ: Будьте, как у себя дома. Гостиная к вашим услугам, вы можете в ней оставаться хоть до полуночи. (Джону. Она забыла его фамилию) . Мосье... Вы решительно не хотите остаться на ночь? Очень жаль. Тогда позвольте мне с вами проститься. Теперь вы знаете дорогу в Лагранж, милости просим. (Подчеркнутым тоном) . Надеюсь, у вас все будет благополучно. Во Франции надо быть очень, очень осторожным... Особенно иностранцу... Папа пишет письма, но он сейчас к вам выйдет. (Уходит) .

ЛИНА: Почему вы не хотите остаться на ночь? Вам отвели комнату рядом с нашей. Может быть, именно поэтому?

ДЖОН (вспыхивая) : Лина!

ЛИНА: Собственно и мы могли бы уехать еще сегодня. Здесь был барон Лиддеваль. Он мог нас подвезти в своей великолепной коляске.

ДЖОН: Барон Лиддеваль был здесь? У генерала Лафайетта?

ЛИНА: Да. Говорят, он пират, но интересный пират.

ЛИНА. ДЖОН. ЛАФАЙЕТТ.

ЛАФАЙЕТТ: Вы нас покидаете, молодой друг мой? Мне было очень приятно познакомиться с американцем нового поколения.

ДЖОН: Генерал, я был так счастлив!

ЛАФАЙЕТТ: Теперь вы будете знать дорогу в Лагранж. Я вас провожу.

ДЖОН: Помилуйте генерал! (Целует руку Лине и выходит с Лафайеттом, который в дверях с улыбкой пропускает его вперед. Лина сзади подражает жестами им обоим) .

ЛИНА. ПОТОМ ЛАФАЙЕТТ.

Лина одним пальцем играет на пианофорте мелодию романса Мартини: "Plaisir d'amour"...

ЛАФАЙЕТТ (входя) : Вы играете? Можно вас послушать? Это ведь знаменитый романс Мартини?

ЛИНА: Да. (Опускает крышку пианофорте) . Я плохо играю. Пою немного лучше, но тоже плохо.

ЛАФАЙЕТТ: Вы остались довольны прогулкой? Правда, лес очень хорош?

ЛИНА: Очарователен. Все здесь очаровательно... И больше всего вы сами, генерал.

ЛАФАЙЕТТ (смеется) : Быть может, вы слышали или читали, что я падок на лесть. Враги обвиняли меня - когда-то в "молодом честолюбии", теперь в "старческом тщеславии". Обвиняли меня и в "самовлюбленности"... Я никогда не мог понять, зачем люди доискиваются недостатков в человеке. Каждого человека, все равно большого или маленького, надо судить не по худшему, а по лучшему что в нем есть.

ЛИНА (точно пораженная) : Боже, как это верно!

ЛАФАЙЕТТ (смеется) : Дитя мое, положительно вы решили подкупить меня лестью. Это совершенно не нужно. Мне вы и так очень нравитесь.

ЛИНА (подсаживается к нему ближе) : Правда, я вам нравлюсь? Чем? Ради Бога, скажите чем? Я так люблю когда меня хвалят! Особенно если это в присутствии моего мужа.

ЛАФАЙЕТТ (серьезно) : Ваш муж очень хороший человек.

ЛИНА: Чудный! Я так люблю его. Он умный, храбрый, серьезный. Он герой, он человек из этого... Из Платона, да?

ЛАФАЙЕТТ: Из Плутарха?

ЛИНА: Вот, вот, из Плутарха. Теперь он зол на правительство за то, что оно его уволило в отставку.

ЛАФАЙЕТТ: Не только за это: за то, что это скверное деспотическое правительство.

ЛИНА (поправляясь) : Конечно, это главное. Я обожаю своего мужа, но... Он не любит людей... Он на войне был несколько раз ранен. Теперь он часто говорит: "Вот как они меня вознаградили!" Бернар очень раздражен... Я говорю лишнее оттого, что я много выпила... И он ревнивец... Как зовут того негра, о котором Россини написал оперу?

ЛАФАЙЕТТ (с улыбкой) : Отелло.

ЛИНА: Да, Отелло. Мой муж - Отелло.

ЛАФАЙЕТТ: Я уверен, что вы не даете ему никаких оснований для ревности.

ЛИНА: Ни малейших. Другие мужчины для меня не существуют. А он все боится, что он для меня стар. (Со вздохом) . Он на двадцать пять лет старше меня. Но я его все-таки обожаю.

ЛАФАЙЕТТ: Вы очень милы, хотя у вас лукавые глазки, Лина... Кстати, Лина, это у нас довольно необычное имя.

ЛИНА: Я родилась в Париже, но происхождение у меня иностранное и сложное, скучно рассказывать. Вы однако не сказали мне, чем я вам нравлюсь.

ЛАФАЙЕТТ: Не сказал и не скажу. Я люблю говорить приятное людям: по-моему, к этому частью сводится настоящая житейская мудрость. Но все-таки зачем вас портить? Вот о ваших недостатках, если хотите, я могу сказать.

ЛИНА: О моих недостатках! Разве у меня есть недостатки?

ЛАФАЙЕТТ: Маленькие. Совсем маленькие.

ЛИНА: Тогда о них не стоит и говорить... Генерал, какой вы замечательный человек! Я так рада, что вы меня приняли в ваш орден, что я буду зашифровывать самые секретные письма. Я теперь изучаю ключи, это так интересно! У меня есть отличная мысль о ключе!

ЛАФАЙЕТТ: Дитя мое, будьте очень осторожны. Никому не говорите обо всем этом.

ЛИНА: Никому! Клянусь вам, я не скажу никому!.. Ведь правда, моя голова может полететь?

ЛАФАЙЕТТ: Не думаю, но гарантии вам не даю.

ЛИНА: Эшафот?.. Ну, что, эшафот? Зачем эшафот?.. Но я хотела бы сражаться на баррикадах, и чтобы со мной рядом сражались красивые умные мужчины. Вот как вы! Должно быть, вы когда-то имели сказочный успех у женщин?

ЛАФАЙЕТТ (смеясь) : Благодарю за это "когда-то".

ЛИНА: Ради Бога, извините меня! Я сегодня весь день говорю глупости. Может быть, оттого, что я много выпила... Один человек говорил мне, что со мной можно все сделать, если напоить меня шампанским. Но это гнусная клевета! Я всю жизнь буду верна Марселю!

ЛАФАЙЕТТ (очень серьезно) : Непременно... Вот кстати он идет.

ЛИНА. ЛАФАЙЕТТ. БЕРНАР.

БЕРНАР: Лина, ты отнимаешь время у генерала.

ЛАФАЙЕТТ (Весело) : Я очень люблю, когда у меня отнимают время.

ЛИНА: Марсель, люди, которые говорят, будто время деньги, бесстыдные лгуны. Если мне будут платить по 100 франков за день, я продаю три года своей жизни... Нет, три года много... Год. И мы говорили с генералом об очень серьезных предметах. Это вы все боитесь генерала, а я его нисколько не боюсь!

ЛАФАЙЕТТ: И не надо. Мы отлично ладим с вашей женой, полковник.

БЕРНАР: Ваша дочь сказала нам, что вы рано ложитесь и по вечерам пишете письма.

ЛАФАЙЕТТ: Да, письма, письма... Это мое несчастье. (Встает) .

ЛИНА: Если они будут зашифрованные, то я все прочту и изменю то, что мне покажется неподходящим.

ЛАФАЙЕТТ: Мы вас расстреляем по приговору военного суда. Доброй ночи, друзья мои. (Целует ей руку и уходит) .

ЛИНА. БЕРНАР.

БЕРНАР: Должен сказать, что ты приняла довольно странный тон с генералом Лафайеттом. Ты слишком много пила за обедом.

ЛИНА: Да... Я редко вижу шампанское.

БЕРНАР: Незачем так часто напоминать мне, что я не имею средств.

ЛИНА: Марсель, право это скучно!.. Я не виновата в том, что Наполеон умер.

БЕРНАР: Не могу сказать, чтобы это была очень уместная шутка!

ЛИНА: Но что же мне делать, когда ты в дурном настроении и придираешься?