Главная » Книги

Краснов Петр Николаевич - Екатерина Великая, Страница 2

Краснов Петр Николаевич - Екатерина Великая


1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20

и плечами и широким тазом. У него были продолговатые, сонные глаза, полуприкрытые веками. Он равнодушно посмотрел на красивую девочку. Он держался с вычурно-солдатской выправкой и почти всё время молчал.
   В гостиной, где София сидела с матерью и любекскими дамами, она наслушалась отзывов об этом мальчике.
   "Урод"... "Чертёнок"... "Совсем ещё мальчишка, а напивается с лакеями"... "Упрям и вспыльчив"... "Живого нрава"... "Болезненного сложения и слабого здоровья"...
   Софии было жаль его. Из всего большого общества, которое София видела в первый раз, только он один остался в её памяти со странным взглядом загадочных глаз, с подёргиванием узкими плечами и деревянной походкой марширующего гренадера.
   Над этим мальчиком висела российская корона.
   Софии было тринадцать лет, когда она была с матерью в Брауншвейге у вдовствующей герцогини. На большом обеде был епископ Корвенский с канониками. После обеда, когда все собрались в гостиной, зашёл разговор о хиромантии. Один из каноников - Менгден - славился как человек, умеющий угадывать судьбу по линиям руки.
   Бевернская принцесса Марианна просила ей погадать. Каноник смотрел на её руку и, шутя, говорил всякий вздор о счастливом браке, о том, что у неё будет много детей, о шаловливом её характере, о любви к танцам.
   - Погадайте мне, - сказала София, когда каноник закончил.
   - И правда, Менгден, посмотрите-ка, что ожидает мою дочь, - сказала герцогиня Иоганна.
   София протянула канонику маленькую длинную руку, тот взял её, посмотрел, стал внимательнее вглядываться, стал серьёзен, начал сличать линии рук правой и левой и задумался. Он бросил Софиины руки и подошёл к герцогине Иоганне.
   - На голове вашей дочери, - в упор глядя в глаза принцессе, сказал он, - я вижу короны. По крайней мере три!..
   - Шутите, - дрогнувшим голосом прошептала Иоганна.
   - Не сомневайтесь, Ваше Высочество.
   Этою же зимою, как и всегда, отец Софии поехал в Берлин с докладом королю Фридриху. На семейном совете было решено взять и девочку, чтобы показать её королю.
   София помнит хмурый, печальный день. Свинцово-серые тучи низко нависли над городом. На каменных мостовых лежал рыхлый, тающий снег, и тяжело тащилась по нему высокая придворная карета. В три часа было так темно, что по улицам бегали фонарщики и зажигали высокие круглые фонари. В их тусклом свете тяжёлыми и мрачными казались громады тёмных дворцов.
   Отец ввёл Софию в большой, холодный и мрачный кабинет. Свечи, горевшие на столе, не могли разогнать сумрака. В глубоком кресле сидел худощавый человек в белом гладком парике, с такими знакомыми по портрету острыми, большими, слегка навыкате серыми глазами. Он приподнялся и хриплым голосом сказал:
   - А ну!.. Покажи!.. Покажи!..
   София так много слышала дома о короле Фридрихе, так привыкла благоговеть перед ним, что теперь была взволнована и, трепещущая, с дрожащими коленями медленно подошла к королю и подала ему обе руки. Король обнял её и притянул к себе. София ощутила крепкий запах табака и опустила глаза перед молодым острым взглядом прусского короля.
   - Хороша!.. Очень хороша!.. Куколка... Глазки умные и смелые... В мать... Ростом маловата... Ну, ничего...
   Король освободил Софию из своих объятий, отодвинул от себя и взялся за трубку. Красный огонёк вспыхнул возле Софии, трубка засипела, и лицо короля окуталось сизым табачным дымом.
   Король повернул голову в сторону родителей Софии и говорил сам с собою.
   - Вот оно где, решение вопроса... Надо сломить Бестужева... Всё вздор!.. Теперь, когда на престоле "царь-девица" Елизавета... Да вот оно, по-моему... Молодец девка!.. По-солдатски!.. По-петровски!.. Пришла и взяла... Петра-Ульриха на саксонской?.. Вздор!.. Какая чепуха!.. К чертям! Мардефельд мне пишет из Петербурга... Планы... Что он понимает? Не такая она. Она кровь свою бережёт... Что ей саксонская? Ну, спасибо, что привёл... О делах - завтра... Славная девочка, твоя Фике... Ну, будь умницей!
   Король встал, давая понять, что аудиенция окончена, и, прощаясь с герцогом, говорил, ни к кому не обращаясь:
   - Саксонцы... Французы... Предадут... Мне вечный мир нужен. Подлинная дружба... Родственные связи... Он-то, конечно, дурак, да она, видать, умница.
   Высокие двери закрылись за Софией и её родителями. Камердинер взял со стола тяжёлый канделябр и повёл гостей по тёмным залам дворца к выходу.
  

IV

  
   Принцесса София знала, что девушки не выходят замуж, но родители их замуж выдают. Она знала, что принцессами распоряжаются уже и не родители, но политика. И - "себе на уме", "esprit gauche" - она прекрасно поняла намёки короля. Вспомнила и гадание каноника Менгдена. Три короны на голове!
   Сладко кружилась голова. Россия! О России она толком ничего не знала. На карте - Россия - огромная страна с чёрными толстыми зигзагами рек и очень редкими кружками и точками городов. По рассказам... Очень противоречивы, впрочем, были рассказы. Кто говорил, что Россия - дикая страна, вечно под снегом, покрытая болотами и лесами, с грубыми и дикими жителями монгольского происхождения, что в России можно "делать дела", но жить там нельзя, кто, напротив, восхищался Россией, чудеса рассказывал о Санкт-Петербурге. Город весь в садах, на прекрасной широкой реке, с великолепными зданиями, строится и сейчас, в нём белое Адмиралтейство с золотым шпилем, это едва ли не самый красивый город севера Европы. Общество петербургское - образованные и очень гостеприимные люди, а при дворе молодой Императрицы - блеск, затмевающий Версаль!..
   Ни мадемуазель Кардель, ни мосье Перар, ни старый Вагнер ничего о России не знали, и оставалась Россия для Софии далёкой, чуждой, незнаемой и манящей.
   С Россией неразрывно было связано воспоминание о длинном мальчике с узкими плечами и широким тазом, с прикрытыми верхними веками загадочными глазами... Урод... Чертёнок... Пьяница... Упрямый и вспыльчивый... Болезненный и слабый...
   Невесело!
   Герцогиня Иоганна приехала в Штеттин в большом возбуждении. Как это так, она не заметила, не поспела, не подумала. Надо было приветствовать Императрицу Елизавету Петровну, поздравить её с восшествием на престол, пожелать долгого и благополучного государствования. Письмо составлялось всею семьёю, и каждое слово в нём обсуждалось и взвешивалось. Софии оно показалось витиеватым, заискивающим и унизительным. Как-то примет такое письмо тётя Императрица, не сделает ли оно только хуже?
   Письмо было послано, и неожиданно скорый и очень благоприятный ответ был получен. Императрица писала собственноручно и по-русски. В Штеттинском замке никто не понимал по-русски, и послали к русскому резиденту за переводчиком. В комнате герцога происходило чтение письма. Вся семья слушала его стоя. Переводчик читал каждую строку торжественным голосом и переводил её сейчас же на немецкий язык.
   - "Светлейшая княгиня, дружелюбно-любезная племянница, - писала Государыня. - Вашей любви писание от двадцать седьмого минувшего декабря и содержанные в оном доброжелательные поздравления мне не инако, как приятны быть могут.
   Понеже ваша любовь портрет моей в Бозе усопшей Государыни сестры герцогини Голштейнской, которой портрет бывший здесь в прежние времена королевский прусский министр барон Мардефельд писал, у себя имеете, того ради особливая угодность показана будет, ежели ваша любовь мне оной, яко иного хорошаго такого портрета здесь не находится, уступит и ко мне прислать изволит, я сию угодность во всяких случаях взаимствовать сходна буду Вашей любви дружелюбно охотная Елисавет..."
   - Её Величество хочет иметь портрет герцогини Анны, - воскликнула принцесса Иоганна. - Ну, конечно! Какие тут могут быть разговоры!. Сейчас же с нарочным будет послан!
   Портрет сняли со стены, и, когда переводчик ушёл, сама герцогиня с мадемуазель Кардель мылом мыли щёткой холст и краски.
   Недолго пришлось ждать и ответа на посылку портрета В сентябре 1743 года Императрица "взаимствовала" герцогине Иоганне посылкой великолепной миниатюры Государыни Елизаветы Петровны в чеканной золотой раме, осыпанной бриллиантами. Миниатюра была доставлена секретарём русского посольства в Берлине Шривером.
   В герцогском замке поняли, что такая ценная вещь и такое исключительное внимание герцогской семье были оказаны неспроста.
  
   Утром шли обычные уроки. Чтение Корнеля, Расина и Мольера становились длиннее, и Софию заставляли заучивать наизусть большие куски, днём за клавесином мучилась София, сбиваясь с такта, не находя нужную клавишу, и в прохладном зале журчала и переливалась печальная мелодия упражнений. По вечерам семья сбивалась в маленькой гостиной, герцогиня и София сидели за круглым столом, на котором горел канделябр о пяти свечах, герцог читал полученные газеты, кто-нибудь из придворных дремал в углу.
   Герцог откинул тетрадку пухлой газетной бумаги и, приподняв очки на лоб, сказал:
   - Ого!.. Вот оно каким холодом пошло! В ноябре Голштинский герцог Пётр-Ульрих объявлен наследником русского престола, вызван в Петербург, обучается русскому языку и принимает православие. Я думаю, он раньше немного знал русский язык?.. Вот это так!.. Ты помнишь, Фике, герцога?..
   София ничего не ответила отцу Она мучительно, как краснеют девочки, до самой шеи покраснела и ниже нагнулась над работой.
   Старый каноник Перар, сидевший с чётками в углу комнаты, сказал из темноты:
   - Как же это так?.. Слыхал я - принцесса Анна, выходя замуж, подписку давала, что ни она сама, ни десценденты её претензий на престол российский иметь не будут.
   - То было тогда... В те времена. Ныне совсем другое. Императрица, говорят, кровь свою бережёт... Везде ищет память Петра Великого. А ведь чего же ближе? Мать его ей родная сестра. Пётр-Ульрих - внук Петра Великого.
   - Конечно... На всё её державная воля. На то она и самодержица, - сказал каноник и стал перебирать чётки.
   В гостиной наступила тишина. Принцесса Иоганна показала дочери глазами на свечи. София встала, взяла железные ножницы с коробочкой для нагара и стала подрезать фитили. На мгновение в гостиной стало темнее, и герцогиня отложила работу, а герцог газету.
   - Принц Август скоро едет в Россию, вот и случай доставить её портрет, как того хотела Императрица, - сказал герцог.
   - Надо ехать в Берлин, - сказала Иоганна. - Я думала снега дождаться.
   - Надо ехать сейчас.
   София знала, что королевский придворный живописец Антуан должен был в Берлине писать её портрет. Соединив в уме прочтённое известие о Петре-Ульрихе с высказанной отцом торопливостью, она всё поняла. Когда в дом, где есть холостой принц, требуется портрет принцессы - это значит...
   Дальше София не хотела, боялась думать... Три короны на голове...
  

V

  
   В императорских, герцогских, княжеских домах жизнь не проста. Она связана сложным этикетом и полна строгой тайны и секретов. В них не принято говорить о том, что в данную минуту заботит, волнует и тревожит. То мешает прислуга, то придворные, при ком нельзя говорить, то точно боятся спугнуть надвигающуюся судьбу.
   Это состояние секрета в доме София особенно мучительно чувствовала на четырнадцатом году своей жизни, потому что она не только догадывалась, но знала, что секрет касался её самой. Таинственные нити судьбы связывали её с бледным мальчиком, шагавшим по-солдатски прямо, о котором так дурно говорили. И было страшно. Но ни спросить, ни поговорить об этом было нельзя. Это был строжайший секрет потому - что, если это не состоится?.. Никто не должен был даже подозревать об этом, хотя все об этом знали.
   В 1744 году, в самое новолетие, пришла специальная эстафета от фон Брюммера, обер-гофмаршала Великого Князя Петра Фёдоровича, так был наименован теперь Пётр-Ульрих.
   Письмо было написано по-французски и адресовано не герцогу, но герцогине Иоганне:
   "По именному повелению Её Императорского Величества, - писал обер-гофмаршал, - я должен, Государыня, передать вам, что эта августейшая Императрица желает, чтобы ваша светлость, в сопровождении принцессы, вашей старшей дочери, прибыли возможно скорее и не теряя времени в Россию, в тот город, где будет находиться Императорский двор. Ваша светлость слишком просвещены, чтобы не понять истинного смысла того нетерпения, с которым Её Императорское Величество желает скорее увидеть вас здесь, равно как и принцессу вашу дочь, о которой молва сообщила нам так много хорошего. Бывают случаи, когда глас народа есть именно глас Божий..."
   Фон Брюммер указывал дальше, что намерения и цель поездки должны быть скрыты до времени от людей. Герцогине с дочерью предлагалось ехать до России под именем графини Рейнбек. Свиту она должна была взять самую маленькую. Все счета по поездке по приказанию Императрицы будут оплачены купцом Иоганном Лудольфом. Дом в Петербурге.
   С красными от волнения щеками, запершись в кабинете герцога, читала герцогиня Иоганна письмо своему мужу.
   - Сказать Фике?.. - спросила она.
   - Погоди... Дай подумать... Всё это так неожиданно... Ведь это?.. Православие?.. Россия?
   - Императрица Всероссийская, вот что это, - задыхаясь от восторга, сказала принцесса Иоганна.
   - Всё-таки пока ничего не говори Фике. Я должен очень подумать.
  

VI

  
   Десятого января София с матерью под именем графини Рейнбек, в сопровождении управляющего двором полковника Латорфа, придворной фрейлины Каин, горничной Софии - девицы Шенк и нескольких человек прислуги в четырёх телегах по ужасной распутице выехали из Цербстского замка.
   Россия представлялась Софии именно такой, какой она её себе воображала: зимней, снежной, морозной, пустынной и в то же время дивно прекрасной. Арабскими сказками Шахразады повеяло от первой встречи на границе Российской империи.
   После утомительного, двухнедельного путешествия по жёсткой колоти мёрзлых по утрам, распускавшихся днём в непролазную грязь дорог, грохота железных шин тяжёлых колёс по неуклюжей, разбитой мостовой, ночлегов в дымных, вонючих избах прусских крестьян, раскладок и укладок каждый вечер и каждое утро, забот о том, чтобы было мягко сидеть, чтобы не продуло в пути, стали приближаться к Двине, к границе Российского государства.
   Был сильный мороз и резкий ветер с моря. Графини Рейнбек ехали, закутав головы тёплыми, вязаными, шерстяными капорами. От Мемеля через Митаву ехали санями.
   И вот... Было раннее утро, солнце всходило за снеговым простором, и слепили глаза снежные сверкания. От дыхания иней налипал на Софиины ресницы и радужными огнями играл перед глазами. Опираясь о грядки саней руками в тёплых перчатках, София напряжённо смотрела вперёд.
   Сейчас будет Россия.
   Бело и тихо кругом. Вдали за замёрзшею рекою показались стены города, крыши домов, шпили колоколен и белые, курчавые дымы, столбами шедшие к голубому холодному небу. Впереди опушка соснового леса, и на ней золотое сверкание чего-то большого, что не могла разобрать София, и тёмная толпа людей.
   Верховой солдат встретил их и поскакал назад к толпе. Там произошло движение. Но тут лес заслонил от Софии то, что там происходило. Сани медленно ползли наизволок между сосен. От усталых лошадей голубоватый пар поднимался.
   Дорога повернула, и вдруг в совсем необычной красоте предстало перед Софией то, что она наблюдала издали. София не была новичком придворной жизни. Она бывала в Берлине у короля Фридриха. Она видала роскошь Потсдама и красоту Шарлоттенбургских дворцов. Она знала, что такое встречи. Там всегда бывала тяжёлая, крепкая, серая и во всём своём великолепии как бы скромная и бедная роскошь. Здесь сказочные краски играли.
   Золотая карета с хрустальными окнами, запряжённая шестью прекрасными лошадьми, их ожидала. Эскадрон кирасир в чёрных плащах на рыжих лошадях выстраивался по одну сторону кареты. По другую вся опушка леса была заставлена парными и троечными санями. Гул голосов и позванивание колокольцев и бубенцов неслись оттуда.
   Несколько вельмож, несмотря на мороз, в одних расшитых золотом кафтанах, направились навстречу к саням. И кто-то сказал, что это встречает их по повелению Императрицы - рижский вице-губернатор князь Долгорукий.
   Крестьянские простые сани, в которых ехали Иоганна с Софией, остановились. Князь Долгорукий подошёл к ним. Герцогиня и София, как были в простых шубах и безобразных шерстяных платках, вылезли из саней.
   Князь Долгорукий на французском языке приветствовал герцогинь и предложил им садиться в карету.
   Произошло некоторое замешательство и остановка. Девицы Каин и Шенк носили корзины и баулы, картонки и узлы с самыми необходимыми вещами. Трубачи кирасир трубили, застоявшиеся на морозе лошади фыркали и разравнивали ряды, князь Долгорукий что-то спрашивал у принцессы Иоганны, та невпопад отвечала ему. Софии было мучительно стыдно, что так вышло. Мороз хватал её за нос и щипал за уши, с которых она кое-как сбила платок, у неё сладко кружилась голова. Сопровождавшие князя люди рассаживались по саням. Наконец последняя картонка была внесена в золотую карету, князь пригласил герцогинь садиться. София прошла за матерью, девица Каин пролезла между вещами на переднее место. Князь закрыл дверь с хрустальным окном.
   Лошади рванули сани. Девица Каин упала на колени Софии, та откинулась к мягкой спинке и сейчас же прильнула к окну. У самой кареты, то закрывая вид из окна, то отставая, скакал на рыжей лошади кирасир. София видела перед собою густую, зимнюю, бархатистую шерсть лошади в серебряном бисере инея. Чёрный тяжёлый ботфорт с большою шпорой мотался перед окном, блистало стальное стремя. Комья снега часто летели от скачущих лошадей и звучно ударяли в бока кареты. Сзади колокольцы и бубенцы скачущих троек стоном заливались, гудели и ворковали. Сани вздрагивали на ухабах, полозья визжали, попадая на освободившуюся из-под снега полоску песка.
   Город с белобашенными стенами и красными колокольнями лютеранских церквей наплывал навстречу. Вдруг белыми, широкими и точно радостными, приветливыми клубами порохового дыма стены окутались и сейчас же - "бах... бах... бах..." - загремел, отдаваясь о стены кареты, дребезжа её стёклами, встречный салют.
   И уже никаких сомнений не было ни у принцессы Иоганны, ни у Софии: кого так встречают?..
   На тесных улицах толпами стоял народ. Люди махали шапками и кричали. Улицы были гулки от перезвона церквей, пушечного грохота и криков толпы. У Софии от быстрой езды, от салюта, от звона колоколов, от волнения встречи пересыхало во рту, сердце быстро и беспокойно билось и болела голова. Она брала у девицы Каин флакон с солью и нюхала его. Герцогиня Иоганна сидела прямая, молчаливая, торжествующая и гордая.
   Сани резко остановились. Лакей, в белом парике и красном кафтане, расшитом золотым позументом, подбежал к дверце кареты и раскрыл её. Перед Софией было высокое крыльцо с каменной лестницей, устланной красным ковром.
   Сановный старик в парике и кафтане, генерал-аншеф Салтыков, медленно и важно спускался с лестницы навстречу.
   В высоких сенях было душное тепло, угарно и по-восточному пахло амброй и ладанным куреньем. У Софии от мороза горело лицо, она торопилась освободиться от неуклюжего шерстяного капора.
   Два рослых измайловца, на посту у высокой белой двери, картинно "по-ефрейторски" откинули ружья "на караул", Салтыков открыл двери и, пропуская Софию вперёд, сказал:
   - Ваши покои, Ваша Светлость!
   Комната, куда вошла София, была в ярком зимнем солнечном свете. Светло-голубые обои, окна, за которыми голубым казался воздух и в нём в серебряном кружеве инея ветви деревьев, - всё было радостно, весело и приветливо. Трубные звуки и барабанный грохот остались позади, в комнате было тихо.
   Высокая полная женщина в парадной "робе" с широкими фижмами, окружённая девушками, стояла посередине комнаты. У неё в руках - драгоценная соболья шуба, крытая голубовато-золотою парчою. Едва София переступила порог комнаты, женщина двинулась ей навстречу, подавая шубу, и по-французски сказала:
   - Подарок Её Императорского Величества Вашей Светлости.
   София совсем растерялась. Девицы в пёстрых робах, пышные юбки которых висели, как лепестки опрокинутых вверх стебельками роз, обступили Софию и все разом заговорили по-французски, по-немецки и по-русски. Они накинули шубу на плечи Софии и обдёргивали на ней складки.
   - Как Государыня верно угадала!.. В самый раз!..
   - Какой прелестный мех. Ваша Светлость, правда, как оный вас нежит и греет!..
   - Настоящий сибирский соболь...
   - Такого соболя в неметчине не достанете...
   - Ваша Светлость, пожалуйте оправиться и переодеться.
   Капор сбился с головы Софии и висел за плечами. Лицо пылало от тепла после мороза, от смущения, от волнения. Маленькие ноги в высоких котах ступали с трудом. От милых девиц сладко пахло духами и пудрой. Они усадили Софию в кресло и со смехом стаскивали с неё тёплые калоши. Они стащили капор и снимали простенькую шубку герцогини Цербстской.
   - Ваша Светлость, пожалуйте помыться.
   На плечи Софии опять накинули наопашь соболью шубу. София робко взглянула на зеркало. Какой, должно быть, ужас её лицо и причёска!.. В зеркале отразилась будто совсем незнакомая девушка, с прелестным лицом, со счастьем горящими глазами, с завитками тёмных волос надо лбом, обрамлённым тёмным, нежным, пушистым собольим мехом. Это лицо улыбалось кому-то несказанно милой улыбкой.
   Птичьим весенним щебетом сыпались кругом русские, французские и немецкие слова быстрой болтовни словоохотливых барышень.
   Так - сказочно богато, христиански ласково и по-русски гостеприимно - встретила в Риге Россия принцессу Софию-Фредерику.
  

VII

  
   Принцессы Цербстские два дня отдыхали в Риге. Двадцать девятого января в одиннадцать часов утра в особых санях, обшитых внутри соболями, с шёлковыми матрацами, - в них можно было лежать и спать в дороге, - принцессы отбыли дальше... Тридцатого они проехали Дерпт, первого февраля поздним вечером въехали в Нарву. София помнила - плошки с салом, дымно и чадно горевшие вдоль тротуаров, гирлянды цветных фонарей, расцветивших фасады домов, и окна, освещённые стоявшими за стёклами свечами. В Нарве в императорских комнатах почтовой станции ночевали и, выехав второго февраля в полдень, ехали весь день и всю ночь, меняя лошадей, и рано утром третьего февраля, как то было указано в присланном им особом "церемониале", подъезжали к Санкт-Петербургу.
   С верков Адмиралтейской крепости палили пушки, на высоком подъезде Зимнего дворца их ожидали санкт-петербургский вице-губернатор князь Репнин, придворные, военные и гражданские чины.
   Императрица Елизавета Петровна находилась в Москве, куда и приглашала принцесс прибыть без всякого промедления.
   Герцогиня Иоганна очень устала от путешествия, длившегося три недели, от утомительных встреч и решила остаться на один день в Петербурге. София совсем не устала. Окружённая приставленной к ней молодёжью, она в тот же день ездила в открытых санях по городу и с волнением слушала рассказы очевидцев и участников о том, "как о н о е случилось".
   По историческому пути, от Преображенских светлиц к Зимнему дворцу поехали шагом. Лошади звучно фыркали. Тихо шелестел снег, раздвигаемый полозьями.
   Каждое слово, каждый описанный случай, подробность запоминались Софией навеки.
   Так вот как оно было!.. Была холодная и, должно быть, жуткая ноябрьская ночь. Цесаревна решила всё на себя взять. Иначе было нельзя. По городу уже об этом говорили. Цесаревну ожидали изгнание, насильственный постриг в монахини, быть может, смерть... Не было выхода... Она решилась...
   - Вот здесь... Вот в эту самую избу она вошла. Мы все спали, но спали, как все эти дни, после ареста Бирона Минихом, чутким, тревожным сном. Едва стукнула дверь, мы вскочили. Мы не сразу узнали в темноте нашу цесаревну... Когда мы выбежали во двор, цесаревна стояла у парных саней. С нею был только Воронцов. Цесаревна села в сани и поехала, мы побежали за ней...
   Глаза Софии блестели... Вот она какая, её тётя!.. Истинно дочь того Петра Великого, который подковы гнул и был страшно высокого роста... Сколько мужества и самообладания нужно было для этого иметь!.. Герои Корнеля, Расина, история римлян Корнелия Непота вспоминались ей. Цесаревна пошла, как Немезида, чтобы покарать виновных и спасти Россию...
   - Мы вошли на это крыльцо. Цесаревну несли на руках... Часовые нас пропускали, они знали и любили цесаревну... Преображенский гренадер нёс за нами высокий бронзовый канделябр о многих свечах, и наши тени бежали впереди нас. Было страшно тихо в ночном дворце.
   - Было страшно?..
   - Тогда мы ни о чём не думали. Нас несла какая-то сила. С нами была наша Елизавета Петровна, дочь Петра Великого!
   Лейб-кампанец, он сам был участником всего этого, показывал Софии те залы, по которым они шли в ту ночь.
   - Вот здесь была их спальня... Тут стояла её постель. Цесаревна взяла ребёнка - Императора Иоанна VI - на руки. Он тихо лежал у неё на руках и улыбался...
   - Где он теперь?..
   - Сие от всех скрывают... Оное есть тайна. Говорят... В Митаве.
   - Нет, увезли в Раненбург, - перебила лейб-кампанца девушка.
   Этот рассказ был первым впечатлением Софии в Петербурге. И каким сильным! Точно и сама она шла по глубокому снегу, и, когда не могла поспевать за гренадерами, её подхватили на руки солдаты.
   Но?.. Как легко!.. Как скоро и просто всё это свершилось. Нужна была решимость, вера - и подвиг спасения родины был совершён.
  

VIII

  
   Четвёртого февраля утром выехали из Петербурга и помчались в бешеной скачке в Москву. Всё показывало Софии, что это главный тракт, основная артерия Русского государства. Широкая дорога прекрасно была разделана. Она шла то дремучими, густыми лесами, то вырывалась в простор, в поля и тянулась красивою аллею высоких в инее берёз. Сёла с большими, крытыми тёсом избами, с маленькими, слюдяными и стеклянными окнами были часты, белые дымы вились из труб, сладко пахло навозом, скотиной и печёным хлебом. Прекрасны были каменные "станки", где их ожидали повара с "фрыштыками", обедами и "вечерним кушаньем". На станциях комнаты были жарко натоплены, угарно дымком пахло, перины на кожаных диванах высоко были взбиты, и такая тишина, такая истомная нега охватывала на этих ночлегах Софию, что чувствовала себя она разнеженной и размягчённой.
   В четверг девятого февраля, в восьмом часу вечера после долгой скачки по кривым и тесным улицам скудно освещённой Москвы они подъехали к загородному Головинскому дворцу.
   Все окна высокого двухэтажного дома были освещены. Лакеи с горящими факелами выбежали на крыльцо. Обер-гофмаршал фон Брюммер и доктор Лесток в ярко освещённых многими свечами сенях ожидали герцогинь.
   София была поражена обилием слуг, помогавших, а более того мешавших ей раздеваться. Их повели наверх, в приготовленные им покои.
   София только что подошла к зеркалу и взялась за поданные ей щипцы, чтобы привести в порядок совершенно растрёпанные волосы, как высокая дверь, без всякого предупреждения, настежь раскрылась и в комнату вбежал Великий Князь.
   То, о чём все догадывались, более того - все знали, всё-таки было тайной. Великий Князь Пётр Фёдорович и принцесса София-Фредерика не были объявлены женихом и невестой. Петру Фёдоровичу было шестнадцать лет, Софии - пятнадцать. Пять лет они не видели друг друга, да и тогда, когда они первый раз встретились, они не сказали ни слова, но точно за эти последние годы невидимо для них произошло нечто, что сблизило их. Великий Князь не шагал, как тогда, медленно и по-солдатски прямо, но был порывист, оживлён и развязан. Он вырос, но был так же худощав и бледен.
   Комната наполнялась людьми. Великий Князь показал Софии на высокого человека в пудреном парике, лет сорока и сказал:
   - Принц Людвиг-Иоганн-Вильгельм Гессен-Гомбургский, - и радостно рассмеялся, точно радуясь длинному имени принца, которого он представлял принцессам.
   Принц подошёл к руке принцессы Иоганны, потом поцеловал руку Софии. Девица Шенк второй раз демонстративно пронесла гору нежных, пёстрых материй на камышовых каркасах фижм. От платьев веяло духами. Великий Князь не хотел заметить, что принцессам надо было переодеться с дороги. Загадочными, прикрытыми веками и точно сонными глазами он бесцеремонно разглядывал принцессу Софию и, не умолкая, говорил по-немецки:
   - Мы давно ждали вас, княгиня. Как долго тянулось время... Я хотел скакать вам навстречу но тётя не пустила меня.
   - Скакать в такой мороз, - сказала герцогиня Иоганна.
   Она сделала движение, чтобы задержать девицу Шенк, в третий раз показавшуюся в дверях с платьями.
   - Не переодевайтесь, это только нас задержит. Тётя ожидает вас с таким же нетерпением, как и я. Ей уже доложили о вашем приезде.
   В открытой в коридор двери появился рослый скороход в кафтане брусничного цвета, расшитого позументом, и торжественно объявил:
   - Ваша Светлость, Её Императорское Величество изволят ожидать вас с её Светлостью вашею дочерью!
   Герцогиня Иоганна сделала гримасу отчаяния, показывая на своё скромное платье. В дорожных тёмных "адриенах" со смятыми фижмами герцогини Цербстские, предшествуемые скороходом и сопровождаемые Великим Князем, герцогом Гессен-Гомбургским и какими-то придворными дамами, пошли к покоям Государыни.
   В комнату Государыни вошли только принцессы Цербстские.
   Елизавета Петровна сидела в небольшой антикамере подле своей опочивальни. Она была одна. Золочёная мебель, крытая зелёным шёлком с золотыми "травами", стояла вокруг овального стола, заставленного драгоценными миниатюрами, коробками для мушек и пудры и табакерками. Большая люстра и два высоких канделябра по-праздничному ярко освещали комнату. От множества свечей в ней было душно. Императрица поднялась с дивана и пошла навстречу гостям. Герцогиня Иоганна склонилась в глубочайшем придворном реверансе, поцеловала протянутую ей руку и, чуть запинаясь, стала говорить приготовленную ею по-французски речь.
   - Ваше Величество!.. Я приехала повергнуть к стопам Вашего Величества чувство живейшей признательности за благодеяния, которые вы изливаете на мою семью и новые знаки которых сопровождали каждый шаг, сделанный мною во владениях Вашего Величества. У меня нет других заслуг, кроме того, что я так живо чувствую эти благодеяния, чтобы осмелиться просить вашего покровительства себе, остальному моему семейству и той из моих дочерей, которой Ваше Величество удостоили дозволить сопровождать меня в поездке к вашему двору.
   Герцогиня торопилась всё сказать. Она боялась, что Императрица прервёт её на полуслове, но Елизавета Петровна, привыкшая к церемониалу, терпеливо слушала её, не спуская с круглого приветливого своего лица милой и благостной усмешки, немного будто и смущённой, от которой прелестными казались ямочки подле крошечных пухлых губ.
   Как только герцогиня кончила, ямочки улыбки сбежали со щёк Государыни и стало серьёзным её лицо, На чистом французском языке, приятно грассируя, Императрица сказала:
   - Всё, что я сделала, - ничто в сравнении с тем, что я желала бы сделать для своей семьи. Моя кровь мне не дороже, чем ваша. Намерения мои всегда останутся теми же, и моя дружба должна цениться по моим действиям в пользу вас всех.
   Государыня подошла к Софии, обняла её и крепко расцеловала в обе щёки.
   Официальная часть приёма была кончена. Императрица пригласила пройти в её опочивальню.
   Широкая постель была скрыта под высоким шёлковым пологом. У окон, затянутых занавесями, стояли бронзовые вазоны с гиацинтами и ландышами, выгнанными в оранжереях. Свежий и точно прохладный запах цветов смешивался с запахом амбры и ладанного куренья. В углу комнаты на столе, накрытом скатертью, был приготовлен чайный прибор и стояли золотые блюдца с печеньем и вазочки с вареньем.
   Государыня внимательно вглядывалась в герцогиню Иоганну.
   - Боже мой, - взволнованно сказала она. - Как вы, княгиня, напоминаете мне вашего покойного брата, моего жениха.
   Синие глаза затуманились слезами. Императрица прижала к ним платок и отошла в угол комнаты, где у образов теплились лампадки. Она сейчас же справилась с собою.
   - Сядемте, - сказала она, поворачиваясь к гостям. Села сама и стала разливать по чашкам чай из большого тяжёлого серебряного чайника с чеканным двуглавым петровским орлом... - Мне надо поговорить с вами. Я хочу познакомиться с вашею милою дочерью, которую я уже заочно успела полюбить.
  

IX

  
   После этих сказочных, колдовских, как девичьи сны, дней приезда для Софии настали скучные будни. Она снова обратилась в прилежную ученицу, взялась за перья, брульоны, тетради, учебники и книги.
   Раннее утро. В окно учебной комнаты Софии глядится Москва под снегом. Сады окутаны серебряной дымкой инея. Всё бело кругом, и утреннее небо совсем белое. В открытую форточку клубами врывается морозный воздух. Медная дверка у жарко растопленной кафельной печи звенит и гудит. София подходит к окну и закрывает форточку. Как холодно на улице! Она ёжится под накинутою на плечи дорогою персидскою шалью и садится за стол.
   Первый утренний урок русского языка - Ададурова.
   Русский алфавит София, знавшая при своём немецком ещё и латинский, осилила легко, но как было трудно учиться складам и ударениям слов. Как казалось дико, что - есть, ката, аз, твёрдо, есть, рцы, иже, ныне, аз, такое длинное и нелепое слово означало - Екатерина!
   София училась прилежно и требовала от русской прислуги, чтобы та говорила с ней по русски.
   Ададурова сменял архимандрит Симон Тодорский.
   Во всём радостном, волнующем вихре путешествия и ожидания своего нового положения было одно тёмное пятно - необходимость, в случае если то, для чего они ехали, осуществится, - принять православие Мать, принцесса Иоганна, смотрела на это спокойно. С эгоизмом матери, нашедшей выгодного жениха для дочери, она рассуждала просто: что нужно, то - нужно. В общем она мало видела разницы между религиями. "Не в этом счастье", - думала она. Но София знала, как болезненно принимал этот вопрос её отец. Когда он прощался с Софией, он заклинал её хранить свято заветы лютеранской веры и написал ей по-немецки длинное наставление о том, как должна вести себя София, если ей всё-таки придётся принять православие.
   Из Штеттина, Брауншвейга и Берлина - от лютеранских пасторов, каноников и епископов - София вынесла некоторое пренебрежение к православию. Православные священники казались ей необразованными и грубыми, и самая вера - тёмной и дикой. Она с трепетом ожидала первого урока закона Божия. На каком языке ей будут преподавать его?.. Как объяснят ей все тонкости обряда, всю запутанную сложность православного богослужения?..
   Когда в классную комнату вошёл монах в длинной чёрной рясе с золотым крестом на груди, София смотрела на него со страхом. Она поклонилась и жестом предложила сесть.
   На чистом немецком языке, какому позавидовал бы сам пастор Рэллиг, на каком говорят профессора и академики, спокойно и просто монах начал объяснять Софии смысл, силу и преемственность от апостолов православной веры. Первый урок прошёл незаметно в простой и тихой беседе. Монах показал глубокое знание самой философии лютеранства. Когда урок был окончен, София робко спросила монаха, где изучал её учитель немецкий язык и лютеранскую веру?
   - По окончании Московской духовной академии, - с приятной скромностью ответил Тодорский, - я, не принимая ещё пострижения, отправился за границу и в городе Галле четыре года слушал лекции в университете. В эти годы у знаменитого математика Христиана Вольфа {Вольф Христиан (1679-1754) - барон, профессор университета в Галле, философ и математик.} - быть может, и Ваша Светлость о нём слыхали - я научился историко-критическому взгляду на богословие.
   Эти уроки стали для Софии истинным наслаждением. Симеон Тодорский "прилежал к лютеранскому исповеданию", он умело доказал, что в православии нет той ереси, которой так боялся отец Софии. Вера в Бога и его три ипостаси та же самая, и разница только в обрядах.
   С чувством большого облегчения София написала обо всём этом отцу.
   Постепенно, быть может, несколько холодно, разумом больше, чем сердцем, София приобщалась к православию.
  
   В эти первые месяцы своего пребывания в Москве София опасно заболела. Длинные тяжёлые дни и ночи кошмаров, бреда сменялись проблесками сознания, когда София лежала, оборотясь лицом к стене, и с трогательным вниманием, сама не зная чему, умилялась, рассматривая обои своей спальни. В эти дни мысль работала особенно утончённо. София вскрывала то, чего раньше не понимала. Она с радостным чувством успокоения убеждалась в том, как сильно полюбила её тётя, не отходившая от её постели, её до горькой обиды огорчало отношение к ней матери, и постепенно точно прозревала она, угадывая, что для всех этих людей, которые окружали её в эти дни, она была не просто больная, страдающая девочка, но объект сложной политической игры. Из намёков придворных, из озлобленных слов матери София узнала, что в дни опасности для жизни были люди, которые ждали её смерти с радостным удовлетворением, что Бестужев в эти дни готовил Петру Фёдоровичу в невесты саксонскую принцессу Марию-Анну. Она узнавала в эти дни, что она - девочка София - это только имя, что за нею борются две партии: англо-саксонская - Бестужева и франко-прусская - Мардефельда, Лестока и Брюммера. Жизнь показывала своё новое лицо, и на нём была отвратительная гримаса политики. Она понимала в эти дни, как хрупки её жизнь и её счастье, для которого она приехала в Россию.
   В эти дни выздоровления тихие беседы, откровенные признания Тодорскому стали для Софии истинной отрадой.
   С совершенно особым чувством София, полулёжа в кресле у открытого в сад окна, прислушивалась к звону множества колоколов Москвы, и, когда вдруг по залам Головинского дворца раздалось ликующее пение "Христос Воскресе" и крестный ход прошёл по залам дворца мимо комнаты Софии, точно новое, никогда ещё ею не испытанное чувство охватило её. В эти часы она поняла, что в православии есть нечто светлое, примирённое, такое, где самая смерть побеждена, чего нет ни в какой другой религии.
   В ней начался душевный перелом, но окончательно завершился он лишь летом, когда она с Елизаветой Петровной совершила паломничество в Троице-Сергиеву лавру.
  

X

  
   Государыня Елизавета Петровна при вступлении на престол дала обет - всякий раз, как она будет в Москве, пешком посещать Троице-Сергиеву обитель.
   Первого июня, прохладным, светлым вечером, Императрица в сопровождении Великого Князя и небольшой свиты "выступила в поход". София из-за болезни оставалась в Москве - её должны были на лошадях доставить к окончанию похода.
   Каждый день от Императрицы приезжали конные гонцы, и София знала все подробности шествия.
   Второго июня Государыня ночевала в Больших Мытищах, где были поставлены для этого шатры. Третьего июня Государыня обедала в селе Брестовщине и ночью вернулась лошадьми в Москву, в Анненгофский дворец, где ночевала. Рано утром, четвёртого, Государыня поехала в экипаже на то самое место, до которого она дошла пешком накануне, и продолжала путь до Кащева, где ночевала в шатрах. Через Рахманово, Воздвиженское, Рязанцево Государыня дошла до Клементьевой слободы и отсюда прислала офицера лейб-гвардии с приглашением принцессам Цербстским прибыть в экипаже в Клементьевское.
   Принцесса Иоганна без большой охоты - ей было жаль расстаться с карточным столом и политическими сплетнями и пересудами, - София в восторженном, приподнятом настроении на рассвете выехали из Москвы. В Клементьевской слободе им была приготовлена изба, где они должны были переодеться и завтракать.
   Прекрасный, тихий июньский вечер незаметно надвигался. Скороход пришёл пригласить принцесс занять место в шествии, которое должно было сейчас начаться.
   Широкая дорога-аллея между четырьмя рядами старых громадных берёз была заполнена празднично одетым народом. Конные драгуны прочищали путь через толпу.
   - Пади!.. Пади!.. Посторонись! - раздавалось впереди.
   Передние раздвигались, но сейчас же толпа

Другие авторы
  • Волкова Мария Александровна
  • Вонлярлярский Василий Александрович
  • Гретман Августа Федоровна
  • Философов Дмитрий Владимирович
  • Дроздов Николай Георгиевич
  • Миклухо-Маклай Николай Николаевич
  • Шполянские В. А. И
  • Шубарт Кристиан Фридрих Даниель
  • Аникин Степан Васильевич
  • Сильчевский Дмитрий Петрович
  • Другие произведения
  • Карамзин Николай Михайлович - Мысли об уединении
  • Потемкин Григорий Александрович - П. Ф. Карабанов. Фамильные известия о Князе Потемкине
  • Панаев Иван Иванович - Стихотворения
  • Муравьев Андрей Николаевич - Стихотворения
  • Кущевский Иван Афанасьевич - Кущевский И. А.: Биографическая справка
  • Толстой Лев Николаевич - Том 65, Письма 1890-1891 (январь-июнь), Полное собрание сочинений
  • Максимович Михаил Александрович - Письмо В. П. Гаевскому
  • Пушкин Александр Сергеевич - М. П. Алексеев. Пушкин и английские путешественники в России
  • Добролюбов Николай Александрович - Природа и люди
  • Миклухо-Маклай Николай Николаевич - О безволосых австралийцах
  • Категория: Книги | Добавил: Armush (27.11.2012)
    Просмотров: 488 | Комментарии: 1 | Рейтинг: 0.0/0
    Всего комментариев: 0
    Имя *:
    Email *:
    Код *:
    Форма входа