Главная » Книги

Белый Андрей - Котик Летаев, Страница 10

Белый Андрей - Котик Летаев


1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16

sp;
  
  
  
  - черной вазы, которую бы
  размашисто окаймили гирляндой - клинобородые дяденьки с факелами, мечами и
  дисками.
  
  . . . . . . . . . .
  
  Я впоследствии узнаю хорошо: здание Окружного Суда... с полуэллипсисом
  на крыше.
  
  
  
  
  
  
  МУЗЫКА
  
  
  Музыка - растворение раковин памяти и свободный проход в иной мир: и -
  открылось мне: -
  
  
   - все, везде: ничего! -
  
  
  
  
  
   - мне и грустно, и весело; я ищу под
  подушкою, под диваном, под креслом; но подобия - пусты: -
  
  
  
  
  
  
  
  
  - в_с_е, в_е_з_д_е:
  н_и_ч_е_г_о! -
  
  
  - без глаз моргало мне в душу; и комнаты - как аквариум; окна
  - выходы в небывшее никогда; можно из них выплывать; и - черпать гармонию
  бесподобного космоса; память о памяти - такова; она - сладкий ритм; она
  садилась в пьянино; водилась в пьянино; и раздавалась - нам в комнаты.
  
  . . . . . . . . . .
  
  Я однажды увидел, как старый настройщик снял черную крышку пьянино;
  открылись - миры молоточков; бежали; и настучали мелодию: -
  
  
  
  
  
  
  
  
   - "Да-да-да!"
  
  
  
  
  
  
  
  
   - "Да-да!"
  
  
  
  
  
  
  
  
   - "Все - я-я!" -
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
   -
  Так этот старый настройщик - настроил: на бытии - бытие; "все течет"
  Гераклита соединилося с Парменидовским постоянством: в пифагорову гармонию
  сферы; и открылся мне путь -
  
  
  
  
  - к идеальному миру Платона! -
  
  
  
  
  
  
  
  
  - Под руладой сижу:
  немой мальчик; и - плачу; и пытаюсь все ручкой поймать мою свободу в "да -
  да"; несутся багровые окна; и из багровых расколов блистает мне золотом:
  
  - "Ты - был сир... Пришел - "Я"!
  
  
  
  
  
   ВПЕЧАТЛЕНИЯ
  
  
  Впечатления первых мигов мне - записи: блещущих, трепещущих пульсов; и
  записи - образуют; в образованиях встает - что бы ни было; оно -
  о_б_р_а_з_о_в_а_н_о; образования - строи. Образование меняет мне все: -
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  -
  молниеносность сечется и образуется ткань сечений, которая отдается обратно,
  напечатляяся на душе вырезаемом гиероглифом, и -
  
  
  
  
  
  
  
  - я теперь - запись!
  
  Но точки моих впечатлений дробятся -
  
  
  
  
  
  
  - душою моею! -
  
  
  
  
  
  
  
  
  - и риза мира
  колеблется (я потом ее не колеблю); по ней катятся звездочки законами
  пучинного пульса, и безболезненно гонится смысл -
  
  
  
  
  
  
  
  - любого душевного взятия,
  то есть п_о_н_я_т_и_е -
  
  
  
   - метаморфозами красноречивого блеска, где точка,
  понятие, множится многим смыслом и вертит, чертит мне звенья -
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  -
  кипящей,
  горящей, летящей, сверлящей спирали: объясненья - возжение блесков;
  понимание - блески над блесками, образование блеска блеснами, где ритм
  пульса блесков - мой собственный, бьющий в стране танцев ритма и отражаемый
  образом, как п_а_м_я_т_ь о п_а_м_я_т_и.
  
  Впечатление - воспоминание мне; воспоминание - музыка сферы;
  воспоминания меня обложили; воспоминания - ракушки; вспоминая, я ракушки
  разбиваю; и прохожу через них в никогда не бывшее образом; вызывание образов
  прежде бывшего - припоминание той страны, по образу и подобию коей прежде
  бывшее было; припоминание - творческая способность, мне слагающая проход в
  иной мир; преображение памятью прежнего есть собственно чтение: за прежним
  стоящей, не нашей вселенной; впечатления детских лет, то есть память, есть
  чтение ритмов сферы, припоминание гармонии сферы; она - музыка сферы:
  страны, где -
  
  
  - я жил до рождения! Вспоминаю: возникают во мне соответствия -
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
   -
  и в мимическом жесте (не в слове, не в образе) встает п_а_м_я_т_ь о
  п_а_м_я_т_и, пересекая орнаменты мне в собственный жест мой в стране жизни
  ритмов: там был до рождения я.
  
  Память о памяти такова; она - ритм, где предметность отсутствует;
  танцы, мимика, жесты - растворение раковин памяти и свободный проход в иной
  мир.
  
  Воспоминания детских лет - мои танцы; эти танцы -< пролеты в небывшее
  никогда, и тем не менее сущее; существа иных жизней теперь вмешались в
  события моей жизни; и подобия бывшего мне пустые сосуды,* ими черпаю я
  гармонию бесподобного космоса.
  
  
  
  
  
   ПАПИНЫ ИМЕНИНЫ
  
  
  Помпул захаживал редко, являяся в папины именины: в Михайлов день, в
  ноябре.
  
  Я впоследствии вспоминал этот день: многорогая вешалка полнилась
  шубами: грохотала столовая, туго набитая профессорами и членами
  всевозможнейших обществ; поминутно звонили - входили: седые и молодые
  сюртучники; то, бывало, войдет полногрудая дама; с ней плоская девочка
  (делая низкие книксены), то - неславный пиджачник, то - "Лев", молодой
  человек, перекрахмаленный: щелкает грудью; и папа усадит: полногрудую даму,
  пиджачника, "п_е_р_е_к_р_а_х_м_а_л_е_н_н_о_г_о щ_е_л_к_а_ч_а" за уставленный
  закусками стол; то появится модница: серое, тонкое платье с огромным
  турнюром, в боа, в меховой шляпчонке, с наперсточек; и - с огромнейшим
  током; приходил даже раз многобитый нахал с поздравлением папе; и был нами
  не принят; приходил попечитель Учебного Округа: граф Капнист; приходили
  тогда и иные к нам - именитые гости; кудрокрылый, седой Николай Алексеевич
  Умов, присылающий торт: преогромный калач; Алексей Николаевич Веселовский,
  блистающий голубыми глазами и важно текущий меж стульями; Матвей Михайлович
  Троицкий, написавший "Н_а_у_к_у о д_у_х_е": в синем, форменном фраке, с
  огромной звездою: улыбчивый, белоусый и потирающий руки; садился за стул; и
  нежно плакался голосом и замыкался в свое самодушив над куском пирога. Очень
  грузный и пышащий дымом Сергей Алексеевич Усов, хрипя и махая рукой, подымал
  бурю смеха: он подмигивал мне; я глядел все на родинки; и - однажды
  воскликнул:
  
  - "А скажи-ка мне, мамочка: почему это выросла земляничка у
  "к_р_е_с_т_н_о_г_о" на лице?.."
  
  На меня замахали руками: Сергей Алексеевич не растерялся; и - прохрипел
  на весь стол:
  
  - "Это - что... Вот однажды к лицу поднесли мне младенца... А он,
  знаете, рот открыл, да и тянется, тянется... Чуть не схватил меня
  губками..."
  
  - "Это - что..."
  
  И Сергей Алексеевич Усов, намазав французской горчицей кусок,
  перевернется на стуле: проявит свое быстродушие перекидным разговором; и
  бросает им всем неизмятое мнение; он - возжаривал мнения; и пускал их
  волчками; и мнение начинало кружиться; и - возвращалось обратно; он его
  убирал; многоносое любопытство стояло, когда из дверей появлялся, круглея
  чистейшим жилетом, - к нам Тертий Филиппович Повалихинский, которого
  называли они "парижанином" и который был "м_а_м_и_н ш_а_ф_е_р": он, бывало,
  меня приподнимет и мягко посадит себе на живот (я его надавлю); в это время
  мне почему-то казалось, что прячется он, что его укрывает Москва (вся
  Москва!); и я думал: хорошо ли стирают там пыль под диваном, где прячется
  Повалихинский (прячутся - под диваном: и все это знают!); должно быть,
  стирали, потому что Тертий Филиппович Повалихинский непосредственно из-под
  дивана являлся к нам завтракать таким надушенным и чистым; похахатывал, брал
  меня на живот и, разжевывая своими, как сливы, губами кусок именинного
  пирога, увлекательно передавал впечатленья о завтраке с профессорами
  Сорбонны и сказанной "пикуле" (путал я: с_п_и_ч и п_и_к_у_л_и).
  
  Вот тогда-то к нам появлялся и Помпул, в наушнике, и с какими-то
  трубными звуками -
  
  
   - "Бу-бу-бу: по штатиштическим данным... бу..." -
  
  
  
  
  
  
  
  
  
   -
   он
  входил: в полосатом и желтом, с двумя желтыми баками, как подобает
  расхаживать "а_н_г_л_и_ч_а_н_и_н_у", побывавшему в Лондоне и сломавшему ось
  пролетки (я напрасно боялся его: он был нежной души человек); появлялся он
  п_о_д-д_а_н_н_ы_м, то есть: с Анной Петровною Помпул; Христофор
  Христофорович был верноподданным Анны Петровны, которую называл кто-то
  д_а_н_н_ы_м: то есть Помпулу д_а_н_н_ы_м; он садился за стол, пережевывал
  свой кусок пирога (с рисом, с рыбой, с вязигою) и рассказывал: -
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  - как ему
  
   вырвал врач: вместо дуплистого зуба - здоровый и крепкий: -
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  - а во
  
   мне начинается: -
  
  
  
  
  - вращение набухавшего смысла: в н_и_к_у_д_а и в
  
   н_и_ч_т_о, которое все равно не осилить мне в водоворотном грохоте
  
   слов, темнодонных, бездонных, среди плясок ножей на тарелках, в
  
   тарарыканье передвигаемых стульев -
  
  
  
  
  
  
   - набухание смысла, гонимого
  "светочами" всевозможных отраслей знаний, имена которых впоследствии видывал
  я напечатанными жирным шрифтом во всех повременных изданиях: -
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  - и проходил я
  в гостиную, где стояли столбы коромыслом сигарного мнения: в
  п_а_п_и_р_о_с_н_и_ц_у, в п_е_п_е_л_ь_н_и_ц_у и в красные кресла,
  отделанные американским орехом, где тоже сидели все с_в_е_т_о_ч_и, но...
  откушавшие свой пирог и опроставшие место; не понимаю и тут: смысл всего
  темен мне; но понимаю я жесты движения горластого дымогара; и, уплотняя
  словами те жесты вне их яснящих значений, я бы выразил их приблизительно
  так, если б мог выражаться: -
  
  
  
  
  - у_м_о_з_р_е_н_и_е, выплетаяся, виснет словами
  
   и дымом из славного рта; и сплетается с у_м_о_з_р_е_н_и_е_м;
  
   м_н_о_г_о_з_р_е_н_и_е умозрений осядет на креслах табачного
  
   копотью, став всезрением мнений; и отлагаются в воздухе
  
   бледноречивые, стылые стразы; скучают: и, поглядев на часы, гость
  
   за гостем, приподымаясь, кряхтит, говорит: -
  
  
  
  
  
  
  
   - "Мне пора..."
  
   И отправляется под карнизы имперского здания: -
  
  
  
  
  
  
  
  
  -
  поддерживать
  
   грузы там.
  
  . . . . . . . . . .
  
  Вот, бывало, Покров; вот уж замелькали снежиночки; Пелагея Семеновна
  Мозгова заказала себе выездное, зеленое платье; князь Носатинский не
  купается; в Университете готовится бунт; и Михайлов день катится: на санях
  из метелицы.
  
  Жду я - Помпула: будет он говорить нам о зубе.
  
  . . . . . . . . . .
  
  Повалихинский, Помпул и Усов - еще мне не люди, а ощупи: космосов...
  Гуманизма; приоткрывают завесу" они; указуют они... на зарю; оттого-то они
  предстают мне впервые в эпоху, когда от меня отступают куда-то: мои
  стародавние бреды; и начинает блистать - р_е_н_е_с_с_а_н_с...
  
  Я впоследствии их узнаю как людей; но впервые они вырастают из сумрака
  титанически иссеченными в камне на портале огромного Здания: Гуманности и
  Свободы; там они мне висят: кариатидами Вечности - в дочеловеческих формах;
  они мускулистой рукою сжимают увесистый светоч: и ударяют противников
  просвещения: мраморным пламенем.
  
  Перевивы орнаментов, арабески, гирлянды и вазы, полные каменных
  виноградин, - дары; и они предлагают их мне; я предчувствую: не оправданны
  на меня их надежды; увы - отвернутся они от меня; и поэтому я -
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  - с опасением
  созерцаю: -
  
   - кариатиды подъездов, орнаменты грузных карнизов; и - статуи:
  бюст Ломоносова черен и строг; я его где-то видел.
  
  
  
  
  
   СНОВА ОБРАЗА
  
  
  Вот подобие моей жизни с Раисой Ивановной: -
  
  
  
  
  
  
  
  - если б мог я сказать, то
  сказал бы я так: -
  
  
   - перед нею проходит настройщик, снимает рояльную крышку;
  блистают миры молоточков; и разливается море руладой рояля, -
  
  
  
  
  
  
  
  
   - где, как
  
   соль, растворяются желтые плитки паркета и начинают кидаться
  
   волнами о стульчик, откуда склоняюсь -
  
  
  
  
  
  
  
  - и вижу: -
  
  
  
  
  
  
  
  
   - самую подводную
  глубину - с двумя докторами: доктор Пфеффер и Дорионов в образах, покрытых
  щетиною рыбохвостых свиней, мелодически плавают там на серебряных плавниках
  и лысинами старательно роют подводный песочек: -
  
  
  
  
  
  
  
  - вместо кресел - кораллы
  
   там; вместо столиков - гроты; и вместо пепельниц - перламутры; там
  
   брызжут фонтанчики: словом - аквариум: -
  
  
  
  
  
  
  
  - там залегает в песках
  аксолотль, дядя Вася; под переливными дишкантами, на глубочайших басах,
  Артем Досифеевич Дорионов, там, упирая под боки кулаки, припустился резво за
  бриллиантовой рыбкой; и, не догнавши, пускает пузырики кроворотою мордою; и
  - потом: он винтами подносится кверху, чтобы высунуть мокрый нос, им
  уставиться на меня и добродушно побрызгать алмазным фонтанчиком,
  перевернуться и нежиться розовеющим животом -
  
  
  
  
  
  
   - и потом: -
  
  
  
  
  
  
  
  
  - он низринется в
  темноводные заросли: залегать в этих зарослях и разгрызать слизняков: -
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  - Так
  слагались мне звуки, бывало: темнеет; и я проседаю - во мраки с кроваткой и
  спинкой; Раиса Ивановна издали зачитала под лампой; дремотно; в ресницах
  развернуты лучики: белоснежными блесками крылий; там - лебеди: звуки:
  переливаются по лазури они; ничего не пойму: -
  
  
  
  
  
  
   - то серебряный старичок, в
  парике, в лепестистом небесном камзоле, бежит по аккордам на туфлях, смеяся
  и плача; и на ходу принимается кушать печеное яблоко он; мне - старинно,
  смешно; я его узнавал и потом.
  
  На аккорде споткнется: и бухнет с размаху - он в мраки молчаний; и,
  упадая, рассыплется гранями горных хрусталинок и дишкантовою фугой...
  
  А то разразится из ночи весенняя буря; из седопенных дождей зеленеет
  нам молнья: -
  
  
  - мне все кажется, что я - в воздухе, на распластанных крыльях;
  переливаюсь в лазурях (и - струнно; и - струйно); и перья, как пальцы,
  сияньем проходят по ним; я... заснул.
  
  . . . . . . . . . .
  
  Это все вырастало из звуков: кипело, гремело, рыдало, носилось,
  блистало...
  
  . . . . . . . . . .
  
  
  
  
  
  
   ЕЛКА
  
  
  Если бы всему тому - смёрзнуться, то ретивые ритмы бы стали ветвями; а
  бьющие пульсы - иглинками; там стояла бы елочка; все мелодийки из нее
  вырастали игрушкой; из трепещущих, блещущих звуков сложились бы нити и бусы;
  а из кипящих, летящих аккордов - хлопушки; застрекотали бы ломкими бусами
  хрустали дишкантов; а басы бы надулись большими шарами из блесков; да,
  мелодия - елочка, где дишканты - канитель, а объяснение звуков - возжение
  блесков над блесками; Дорионовы, рыбы, гоняются там за орешками; риза мира -
  там; и риза мира колеблется.
  
  Если сесть в уголок и прищурить глаза, - разрастается все это звучно; и
  трепещущий, блещущий мир восстает; и гоняются красноречивые блески в
  яснейших спиралях; и сединится в ясыостях старец; и весь он - алмазный.
  
  . . . . . . . . . .
  
  Помню я: -
  
  
  - самозвучные половицы скрипели; там от меня запирались:
  стучались; в столовую озабоченно пробегали: Раиса Ивановна, мама и папа: с
  пакетами; расставлялись там кресла; и думал я, что губастые рожи, а_р_а_п_ы,
  уж там: учреждают "в_е_р_т_е_п"; я не спал в эту ночь; к вечеру собирались к
  нам гости; дети Ветвиковы подразнили меня перед запертой дверью; явился мой
  папа; и распахнул быстро дверь: - в эту комнату блесков, где в сияющей
  ясности, из свечей и ветвей рисовались мне б_л_а_г_а и ц_е_н_н_о_с_т_и...
  неописуемых, непонятнейших форм; и уже заиграли кадриль; и уже откуда-то
  ворвались к нам губастые рожи (две маски); и сам папа мой, переряженный,
  появился за ними в енотовой шубе; и - в бумажной короне; велел взяться за
  руки; ходил вокруг "елки": мы ходили за ним. После я присел в уголок: и
  смотрел на алмазную куколку, Рупрехта; белоглавая, все-то она там глядела из
  нитей - задумчивым взором: как п_а_м_я_т_ь о п_а_м_я_т_и; мне казалося, что
  на миг явилась т_а с_а_м_а_я Древность, в сединах; мне казалося:
  человекоглавое серебро - растечется; и встанет: огромный старик, весь в
  алмазах; отслужит обедню; тут меня приподняли к нему; и я сам оторвал от
  ветвей мою куколку, Рупрехта.
  
  
  
  
  
  
  РУПРЕХТ
  
  
  Рождество прошло быстро.
  
  Хлопнули все хлопушки. И орехи разгрызены; и бусы раздавлены; золотая
  картонная рыбка расклеилась: пополам; уцелел только Рупрехт.
  
  Я поставлю на печку его: на меня он уставится с печки; он уставится,
  через кресла, на стол, на паркеты, ковры. Я поставлю под кресло его: и -
  глядит из-под кресла. Я его уберу: его - нет; почивает в кардоночке; но все
  ждет его: умывальники, кресла, шкафы меж собой говорят:
  
  - "Ушел Рупрехт..."
  
  . . . . . . . . . .
  
  Наша квартира есть память о той стороне, где я не был; в ней - не
  бывшее никогда оживает; и Касьяново - в ней; на этажерке фарфоровый пастушок
  разговорился с пастушкой... о Рупрехте (где-то он?); а уж Рупрехт алмазится
  издали: он уж их видит; он - помнит; нет, он никогда не забудет
  
  Будет, будет: -
  
  
  
  - похаживать одиноко в огромнейших комнатах, вмешиваясь
  в события нашей жизни; он - покажется здесь; и - покажется там; и даже
  пройдет по Арбату, замешавшись в толпе; его видели в кондитерской Флейша; и
  в булочной Бартельса; может быть, это - он; а может быть, - это папа (у папы
  огромная шапка и шуба: у Рупрехта - тоже) ; может быть, никакого и не было
  Рупрехта: -
  
   - Вот он, вон: одиноко стоит там на полке; и слушает слухи о...
  Рупрехте; и слушает он мои мысли о нем... Был ли он на Арбате? Этого не
  расскажет он мне: никогда не расскажет.
  
  
  
  
  
  
   МИФ
  
  
  Куколка затерялась моя; но я верю в нее; мне Раиса Ивановна шепчет, что
  бегает вечерами мой Рупрехт - по замерзшим носам: надирает носы; в пустой
  комнате, там, - он стоит, половицей скрипит; и недавно насыпал серебряных
  рыбок: в почтовые ящики.
  
  Я прошу показать эти рыбки, настаиваю, а Раиса Ивановна меня уверяет,
  что он бегает в вислоухой, енотовой шубе и в шапке из котика; и я забываю
  про рыбок.
  
  И - начинаем мы говорить, что... -
  
  
  
  
  
   - за Арбатом кончается все (знаю я,
  что не так это; и все-таки верится); "Б_е_з_б_а_р_д_и_с" - последнее
  торговое учреждение; санки, конки, прохожие, как только вылетят за Арбатскую
  площадь - у Безбардиса стараются повернуть; и вернуться обратно, чтобы им не
  низвергнуться... -
  
  
   - Под тротуарами, за Безбардисом, -
  
  
  
  
  
  
  
   - на кубовом небе! -
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  - все
  свечечки, свечечки, свечечки; и горят себе, точно звезды: это свечки
  огромной, разросшейся елки, которою -
  
  
  
  
  
   - елкою! -
  
  
  
  
  
  
   - мировой старик, Рупрехт,
  точно звездными небесами, подпирает... Арбат.
  
  . . . . . . . . . .
  
  Помнится: -
  
  
   - раз идем по Арбату; навстречу нам - папа; путаясь в полах
  огромной, енотовой шубы с полуизорванным рукавом - набегает на нас он,
  толкая локтями прохожих, - в огромнейшем меховом колпаке, из-под которого
  выставляется веточка ледорогих сосулек - на огромном серебряном усе; над
  усом торчит красный нос; на носу - два очка, и это все - добродушно ушло в
  шерсти меха (и точно не папа, а... Рупрехт); глядит - и не видит; вместо
  елочки прижимает к груди очень туго набитый портфелик; за папой вдогонку - с
  углов, переулков, с Арбата, - отставая, перегоняя и полозьями натыкаясь на
  тумбы, несутся извозчики; хлопают рукавицами и кричат:
  
  - "Михаил Васильевич..."
  
  - "Барин..."
  
  - "Со мною..."
  
  - "Недорого..."
  
  - "На Моховую на улицу..."
  
  - "Довезу в

Другие авторы
  • Мейендорф Егор Казимирович
  • Отрадин В.
  • Платонов Сергей Федорович
  • Кроль Николай Иванович
  • Бакунин Михаил Александрович
  • Каленов Петр Александрович
  • Каченовский Михаил Трофимович
  • Дмитриев Михаил Александрович
  • Кантемир Антиох Дмитриевич
  • Щиглев Владимир Романович
  • Другие произведения
  • Тепляков Виктор Григорьевич - Странники
  • Гайдар Аркадий Петрович - Письма Аркадия Гайдара к отцу
  • Иванов Вячеслав Иванович - Автобиография
  • Марло Кристофер - Из "Фауста"
  • Некрасов Николай Алексеевич - Из статьи "Обзор прошедшего театрального года и новости наступающего"
  • Бестужев-Марлинский Александр Александрович - Мореход Никитин
  • Гербель Николай Васильевич - Предисловие к "Гамлету" в переводе А. Кронеберга (Издание Н. В. Гербеля)
  • Барро Михаил Владиславович - Фердинанд Лессепс. Его жизнь и деятельность
  • Арцыбашев Михаил Петрович - Санин
  • Философов Дмитрий Владимирович - (О творчестве Горького)
  • Категория: Книги | Добавил: Anul_Karapetyan (27.11.2012)
    Просмотров: 408 | Рейтинг: 0.0/0
    Всего комментариев: 0
    Имя *:
    Email *:
    Код *:
    Форма входа