Курицын Валентин Владимирович - Томские трущобы

оды! - искренне вырвалось у Кочерова.

   - Теперь бы еще устриц десяток и совсем бы на столицу походило! - продолжала Катя, мечтательно щуря свои темно-серые глаза, - вы, Ваня, - обратилась она к Кочерову, - понятия не имеете об устрицах.

   - Откуда мне... в Сибири их нет! Думаю, привычку надо к ним.

   - Да, брат, Катюша, - здесь об устрицах забыть надо... Это тебе не Москва! - вставил Егорин, наполняя бокалы. - Нечего старое вспоминать! Выпьем лучше!

   Катя залпом выпила бокал.

   - Люблю за ухватку! Молодец девка: пьет не морщится! - одобрительно крякнул Егорин.

   - А ты, что же, разлапушка, - продолжал он, обращаясь к Шуре, - сидишь невесела. Пей вино-то... - И он обхватил ее левой рукой, та сконфуженно опустила глаза и сделала слабую попытку освободиться. - Ничего, ничего! Сиди себе смирненько... Ишь ты, нагуляла сколько жира... Сдобная!

   Шура молчала, краснела и ежилась от слишком грубых прикосновений своего кавалера. На глазах у нее блестели слезинки. Катя отодвинула кресло и, шумя своим черным шелковым платьем, прошлась к пианино.

   - Эх, тряхнуть разве стариной, спеть, - воскликнула она. - Только вот, кто аккомпанировать будет.

   - За этим дело не станет: тапёра позвать можно. Здесь при гостинице есть... - отозвался Иван Семенович.

   - Вот и прекрасно! Позовите, пожалуйста!

   Явился тапёр - низенький невзрачный человек, со сморщенным лицом еврейского типа. Войдя, он подобострастно поклонился присутствующим, и усевшись за пианино спросил:

   - Что сыграть прикажете.

   - Знаете аккомпанемент к романсу "Жажду свиданья".

   Тапёр утвердительно кивнул головой и взял несколько вступительных аккордов. Высокое, несколько надломленное, но приятное, ласкающее слух сопрано Кати, вступил под аккомпанемент и полился страстный зовущий романс. Кочеров слушал, низко наклонив голову.

   - Приди, мой милый, я в ожидании! - пела Катя.

   Лицо ее побледнело от внутреннего волнения. Грудь поднималась прерывисто и высоко. Глаза ее были устремлены куда-то вдаль: точно она видела там вдали того, кого так горячо, с такой глубокой тоской призывала в своей песне.

   - Хорошо, ей богу, хорошо! - вырвалось у Егорина, когда Катя, закончив романс, быстро подошла к столу. Она жадно отпила полбокала шампанского. Шура смотрела на нее большими восторженными глазами, все еще находясь под обаянием пения.

   Тапёр тихо перебирал клавиши.

   - Ступайте, больше я петь не буду, - сказала Катя, устало откидываясь на спинку кресла.

   Тапёр молча повиновался.

   - Пойдем и мы с тобой, Шура! - поднялся Егорин, - пройдемся по коридору.

   Катя и Иван Семенович остались вдвоем.

   - Эх, Катя! - странным, точно не своим голосом заговорил Кочеров, - если бы ты только захотела! Душу бы за тебя положил!

   Девушка устало покачала головой.

   - Опять за старое! Голубь ты мой, брось! Что себя расстраивать попусту...

   - Люблю ведь я тебя, Катя, крепко люблю! Слово только одно - весь твой!

   - Многие меня, голубь мой, любили, - грустно отозвалась Катя, многие по мне с ума сходили, еще там, в Москве, а где они теперь! И что со мной сталось! Была я когда-то звездой кафешантанной - на собственных рысаках каталась... А теперь! Все, милый мой, пройдет, все забудется!.. Давай выпьем лучше с горя!!!

     

     

   Читатель, верно, помнит удивление, овладевшее Козырем при видевнезапно появившегося татарина.

   - Откуда ты взялся? - удивленно спросил он.

   "Татарин" расхохотался.

   - Что, не узнал? Приятель!

   Козырь был окончательно сражен.

   Что за притча! - размышлял он, - по голосу, как будто Сашка, а с виду форменный татарин! Перенарядился он, что ли!

   - Ну, гайда, теперь! - скомандовал Сашка. - Понравился тебе мой маскарад? Это, брат, мне необходимо, потому что в тот дом, куда мы сейчас пойдем, надо являться с осторожностью.

   - Ну, брат, и штукарь ты, - покачал головой Козырь, - если бы ты не заговорил своим настоящим голосом, ей богу же, я бы не узнал!

   - Здесь у меня, милый друг, - кивнул головой Александр, указывая на соседнюю комнату, целый склад всевозможных вещей и костюмов. Нечто вроде уборной артиста. Сегодня я татари-ном нарядился, а завтра, если понадобится, монахом буду. Так-то, брат!

   Козырь почтительно слушал Александра и невольно перебирал в своей памяти все рассказы, которые ему приходилось слышать о ловкости и находчивости Сашки Пройди-света.

   Когда они спускались вниз по лестнице, Александр обернулся к Семену и отрывисто произнес:

   - Помни, Козырь, только одно: где ты был, что ты слышал - не видал, не знаю! Понял?

   - Что ты, брат, разве я "первоучка" какой. Нешто я товарищеского обихода не знаю?

   Внизу, в кухне их встретила старуха.

   - Что это, батюшка, вы уже уходите? - обратилась она к Александру.

   - Уходим, уходим, Кузьмовна! - ответил тот. - Я к вечеру еще вернусь.

   Они вышли во двор. Собака, было вновь загромыхала своей цепью, тявкнула раза два, но, узнав проходивших, смолкла и завиляла хвостом. Выйдя в переулок, Пройди-свет остановился и дал Козырю следующую инструкцию:

   - Вот что, Семен, теперь ты иди по одной стороне улицы, а я пойду по другой. Не упускай меня из вида. В какой дом я зайду, туда и ты маленько погодя заходи.

   Козырь молча кивнул головой.

   Через полчаса ходьбы они вышли на одну из центральных улиц города. Здесь Козырю труд-нее стало следить за своим спутником. И улица была шире, и движение по ней больше... Алек-сандр же шел себе, не спеша, размахивая мешком, и время от времени однообразно покрикивая:

   - Шурум нет ли! Старых вещей продавать!

   Поровнявшись с одним большим двухэтажным домом в конце улицы, он остановился и поискал глазами Козыря. Заметив того на противоположной стороне, он слегка кивнул головой и нажал кнопку, под которой было написано: "звонок к дворнику". Минуты через три калитка была открыта и Александр вошел во двор.

   Козырь, стоя на противоположной стороне улицы, видел все это и подождав несколько минут после того, как Александр вошел во двор, он в свою очередь последовал за ним.

   Калитка была полуоткрыта. Во дворе около ворот Козыря встретили Александр и какой-то седенький сгорбленный старикашка.

   - Вот, Иван Панфилыч, - заговорил Александр, указывая на Козыря, - земляк мой, прошу любить и жаловать. Жить он у тебя будет, пока барин не приедет.

   - Ладно, пуская живет, - равнодушно ответил Иван Панфилыч.

   Козырь между тем, с любопытством оглядывал двор, где ему предстояло провести некоторое время в ожидании дальнейшего указания своего нового товарища.

   Двор был большой, открытый, весь заросший травой, видно было, что здесь не появлялись экипажи, да и люди редко заходили. Задний фасад дома с облупившейся штукатуркой, старые надворные постройки, поросшие мхом - все это веяло запустением и мертвой тишиной.

   - Идем же, шоль, в комнаты, - предложил Иван Панфилыч. - Что на дворе-то стоять!

   - Идем, идем, душа моя! - подхватил Александр, - шурум-бурум нет.

   Старик-дворник, кряхтя и почесывая поясницу, мелкими старческими шажками поплелся в дом. Наши приятели последовали за ним. Поднявшись на большое каменное крыльцо с обшарпанными и избитыми ступенями, они через большие темные сени пошли в кухню. Судя по размерам последней, по большому железному колпаку, висящему над широкой плитой, по многочисленным полкам для посуды - здесь когда-то кипела оживленная работа. Стучали, вероятно, поварские ножи, трещали мороженицы, в дымной и чадной атмосфере мелькали белые колпаки поваров. Но теперь и здесь, как и на внешности дома, лежал отпечаток заброшенности и пустоты.

   - Ну, садитесь, гостями будьте, - прокряхтел Иван Панфилович, спускаясь на лавку.

   Козырь с удивлением осмотрелся кругом, недоумевая в чей это дом занесла его судьба.

   - А где Митька у тебя? - спросил Александр.

   - В каретнике, дрова рубит.

   - Что, не слыхать, когда ваш барин приедет, - поинтересовался Александр.

   - А откуда мне знать, нешто он нам докладывает, когда уезжает! Дело барское, - уехал на охоту, а когда вернется - неизвестно.

   - А чей это барин-то? - в свою очередь спросил Козырь.

   - А вот, брат, поживем, так узнаешь! - хлопнул его по плечу Александр. - Оставайся здесь, живи, ешь, пей, спи в свое удовольствие. Одно только помни: на улицу носа не показывай.

   - Ну, оставайтесь покуда, а я пойду...

   - Ежели понадобишься мне, Козырь, тогда я тебя извещу - и Александр, простившись с Козырем и дворником, захватил свой мешок и вышел. Иван Панфилыч поплелся провожать его. На дворе им попался Митька - здоровенный широкоплечий парень с бессмысленным идиотским лицом, одетый в старый изорванный азям и поношенные валенки. Он нес охапку свеженарублен-ных дров и, при виде выходящих, широко осклабил свое тупое, лоснящееся от жира лицо.

   - Гы, гы, - загоготал Митька: он был глухонемой.

   - Ступай, ступай, тащи дрова-то, - махнул ему рукой Иван Панфилыч...

   Подойдя к калитке, Александр обернулся и зашептал дворнику:

   - В комнаты Козыря ты не пускай. Разговоров лишних с ним не веди! Ну, в остальном - ты сам знаешь. Затвори калитку!

   - Не извольте беспокоиться, все будет в порядке. - Прошамкал дворник. Дом, в который ввел Козыря Сашка Пройди-свет, принадлежал, как это значилось на заржавелой доске над воротами, "действительному статскому советнику Николаю Артемьевичу Загорскому", занимавшему в свое время весьма видное положение среди губернской администрации. Старик Загорский умер лет десять тому назад. Умер вдовцом; единственный его сын, привезенный в столицу еще двенадцатилетним мальчиком, по окончании пажеского корпуса, жил за границей, имея место атташе при одном русском посольстве. Получив от душеприказчика покойного известие о смерти отца, Сергей Николаевич, так звали молодого Загорского, не особенно торопился с приездом на родину. Только год спустя после кончины отца, он вернулся в Томск. Устроив дела по введению в права наследства, сделав несколько полуофициальных визитов видным представителям местного общества, очаровав их всех своими изысканными манерами и чистейшим французским прононсом, Сергей Николаевич заперся в своем большом старом доме и повел странный образ жизни. Его поведение считали странным, во-первых потому, что он не стал завязывать более тесные знакомства в том обществе, к которому принадлежал по своему происхождению и образованию, а во-вторых и главным образом, потому что избегал томский бомонд. Сергей Николаевич зачастую появлялся то в клубе, то в лучших ресторанах города, окруженный разношерстной толпой прихлебателей. После покойного Николая Артемьевича, кроме дома, оставалось порядочное состояние - тысяч около восьмидесяти процентными бумагами.

   Молодой Загорский вел большую игру в клубе, проигрывал и выигрывал весьма крупную сумму.

   Одним из самых близких приятелей его по зеленому полю был некто Кравер - инородец, профессиональный игрок, пользующийся далеко не лестной репутацией. Такое знакомство не могло, конечно, не уронить молодого Загорского во мнении томского общества. В описываемое нами время Сергею Николаевичу было тридцать с лишком лет. Но тот, кто встретился бы с ним, не зная его возраста, счел бы его за двадцатилетнего юношу: так неподдельно свеж был его румянец на щеках, так звучен и молод его голос, так стройна и крепка фигура. Казалось, что ни бессонные ночи, проведенные за картами, ни кутежи с невероятным количеством поглощенных напитков, - ничто не наложило свою печать на свежем и чистом лице Сергея Николаевича. Объяснение этому можно было найти, пожалуй в страсти, а именно - в его любви к охоте. Он привез с собой из России целый арсенал дорогого оружия, выписывал охотничьи журналы, завел тесное знакомство с двумя-тремя немвродами из томских старожилов и зачастую исчезал из города на целые недели, уезжая куда-нибудь в окрестную тайгу. Три великолепные медвежьи шкуры, развешанные по стенам его кабинета, были трофеями таких экспедиций. Те, кому приходилось охотиться вместе с Сергеем Николаевичем, удивлялись его хладнокровию, не оставлявшего его ни на минуту.

   - Вам, батенька мой, удивляться надо, где это смелости да выдержки такой набрались! Жили вы все время в столице, да за границей. О тайге только понаслышке знали. А приехали к нам медведей щелкать, как заправский сибиряк: глазом не моргнете! - говаривал, бывало, Сергею Николаевичу один из его постоянных спутников по охоте, опытный медвежатник. Сергей Николаевич на эти похвалы только улыбался и просто говорил:

   - Что медведи, я мечтаю о более крупной дичи, о львах например.

   За последние два-три года Сергей Николаевич еще больше ушел в свою замкнутую жизнь, стал все реже появляться в клубе, что дало повод злым языкам говорить о полном истощении отцовского капитала; даже его частые отлучки на охоту приняли иной характер; он уезжал теперь почти всегда один. В его отсутствие дом охранял знакомый уже нам Иван Панфилыч, старый верный слуга Загорских, вывезенный покойным Николаем Артемьевичем еще из России. Весь штат прислуги ограничивался этим стариком и глухонемым Митькой. Больше в доме никого не было.

    

     

   В тот же момент обе половинки двери распахнулись и на пороге показался Сашка Пройди-свет, одетый на этот раз не оборванцем, а в темное теплое пальто, сапоги с набором и темно-синий суконный картуз. Сзади его виднелись фигура широкоплечего мужчины, громадного роста, с угрюмым, почти свирепым выражением лица. По своему костюму, широкой однорядке и плисовым шароварам, он походил на ломового извозчика. Окинув взглядом присутствующих, Пройди-свет узнал двух-трех знакомых и поздоровался с ними.

   - Господам хорошим мое почтение!

   - Сашка! Откуда ты! Сколько лет, сколько зим! - приветствовали его товарищи. - Садись, брат, с нами: выпьем на радостном свидании!

   По радушному искреннему тону этих слов с которыми встретили здесь Александра, было видно, что последний пользовался громкой популярностью в широких слоях темного мира.

   - Спасибо, господа, за приглашение, но разделить сейчас вашу компанию я не могу: мне нужно потолковать с человеком, - и Александр указал на своего спутника, - будет еще время погулять вместе, не на один ведь день я в Томске.

   - Ну, хорошо, хорошо! Толкуйте себе, мы вам не помешаем, - отозвался один из Федькиной компании...

   Все они принялись вновь пить, не обращая уже никакого внимания на пришедших.

   Александр и его мрачный товарищ заняли столик в отдаленном углу комнаты, спросили себе пару пива и заговорили себе вполголоса.

   Залетный в свою очередь всматривался с любопытством в Сашку Пройди-свет. Ему приходилось не раз слышать всевозможные рассказы про подвиги этого трущобного героя, видеть же его до настоящего времени не приходилось.

   Н-да, парень должно быть, ловкий: очка не пронесет! - подумал

   Залетный, оживляя в своей памяти некоторые эпизоды из прошлой жизни Сашки

   Пройди-свет.

   - "Чиновник", а ты что же, выпьем! - протянули Залетному стакан пива.

   Он машинально взял его.

   - Выпьем! Отчего же не выпить! Вот что я хотел спросить вас, ребята,- вернулся Залетный к своим словам, прерванным словами Александра. - Не был ли кто из вас на днях у Егорина? Дома он или уехал? Дельце у меня до него есть!

   Сухощавый парень, тот, что был трезвее остальных, подумал немного и ответил.

   - Должно быть дома... Вчера вот еще Федька, что-то такое болтал про Егорина, стало быть виделся с ним недавно.

   - Что болтал, говоришь! - деланно равнодушным тоном переспросил Залетный, смутно чувствуя, что неожиданный загул Федьки и его болтовня об Егорине имеют некоторую связь.

   Не один Залетный нетерпеливо ожидал ответа поясняющего, что именно болтал Федька, спящий теперь сном праведника - в темном углу, где сидел Александр, тоже насторожили внимание.

   - Слышишь, - толкнул Сашка мрачного верзилу.

   Тот молча кивнул головой.

   - Нешто разберешь, что пьяный говорит, - спокойно ответил парень, чиркая спичкой, - много он вчера тут звонил... Про Егорина поминал, будто его кто-то и в чем-то нагнул. "Нашла" - говорит, - "коса на камень." А по какому делу, неизвестно, значит.

   - Вот уж подлинно говорится, что на ловца и зверь бежит, - внутренне обрадовался Залетный, но не подавая вида, равнодушно поддакнул:

   - Ну, разумеется, пьяный иной раз такую чушь городит, что и сам после не помнит!

   - Позвольте, господа, прикурить. Спички у меня вышли... - подошел к столу Александр и, наклонясь прикурить, искоса бросил взгляд на спящего Федьку. Никто не обратил внимания на этот маневр. Закурив, Александр, снова отошел и сел за свой столик.

   Залетный некоторое время молча соображал:

   - Ну, теперь не надо упускать Федьку из виду! Лишь бы за нитку поймать, а клубок поймать можно и потом...

   - А, что, ребята, - заговорил Залетный, - не разбудить ли нам его: чай выспался... Он нас угощает, значит, хозяин, а мы его гости. А разве весело гостям сидеть, когда хозяин спит!

   - Верно! Разбудить надо!..

   Но разбудить Федьку было не так-то просто. Насилу-то его раскачали...

   Он приподнял голову, тупо уставился на бутылки и молчал, видимо, стараясь взять себя в руки.

   - Феденька, друг любезный, - похлопал его по плечу Залетный, - очнись, будь молод-цом! Мы ведь пришли сюда смотреть на хозяина, а вино не прокисло ли оно!

   - Выставляй, Федька, еще дюжину пива! Пьяным голосом заорал растрепанный субъект в поношенной визитке из-под которой виднелась манишка далеко не первой чистоты. До этого времени он молчал, пил и тоже клевал носом.

   - Да, пивка-то тоже надо взять! Раскошеливайся, Федя! - поддержали остальные собутыльники.

   - Пива! Сколько хошь! Требуйте в мою голову! - стукнул кулаком по столу Федька, бессмысленно вращая глазами.

   - Вот, сразу видно гулевана! Люблю за ухватку, ай да Федька!

   - Хозяин, пива нам дюжину, пильзенского...

   Сашка вернулся к столу, прошептал:

   - Продал, сволочь...

   Они чокнулись стаканами. Когда в комнате поднялся шум вызванный появлением буфетчи-ка, несшего пиво, Сашка молча кивнул своему товарищу и они вышли, не попрощавшись ни с кем.

   Бросив на стойку два гривенника Александр и его спутник вышли на крыльцо.

   - Утром ты приходи на условленное место: надо мне будет, а сегодня последи за Федькой, надо его будет...

   - Што?

   - А, собаке - собачья смерть! Пришей его! - кратко отрезал Александр.

   - Ладно...

   - Ну, ступай теперь - гляди в оба глаза за Федькой. Да, смотри, действуй осторожно!

   Они расстались.

   Вернемся теперь к веселой компании, пирующей в задней комнате трактира, у Никитки Рыжего. Поданная дюжина пива была раскупорена, стаканы наполнены.

   - За здоровье пленных и военных, - пояснил Залетный невольно входя в роль прихлебателя-шута.

   - Пейте, ребята, пейте! - угощал Федька, - пейте, денег у нас много!

   - Еще бы, у такого молодца, да чтобы денег не было!

   - Все пропьем, снова достанем! - хвастал Федька, не подозревая, что неумолимая смерть, в образе мрачного, широкоплечего детины, сидящего в первой комнате трактира, зорко стережет его...

     

     

   Прошло около недели с того времени, когда Сенька Козырь поселился в доме Загорского... Жилось ему здесь недурно. Еды было вдоволь и, кроме того, старик-дворник не скупился на "монопольку". Одно только не нравилось Козырю - это необходимость постоянно сидеть дома в обществе глухонемого Митьки или сердитого неразговорчивого Панфилыча. "Пусть, - думал Козырь, - проживу себе немного, посмотрю, что будет дальше. Не зря же он меня сюда призвал. Видно, дело какое смекает."

   Спал Козырь на кухне, на широких полатях с Митькой. Панфилыч ночевал в барских комнатах. О Загорском не было ничего слышно.

   - Должно, далеко уехали охотиться! - говорил Панфилыч, отвечая на вопросы Козыря. - Да тебе-то что! Придет дело - спросят!

   К концу недели появился Сашка Пройди-свет. Он появился на этот раз в роли легкового извозчика.

   - Отворяй, старина, ворота!

   - Гости приехали! - весело крикнул он вышедшему на звонок Панфилычу.

   Старые заржавевшие петли ворот заскрипели и на двор выехала рессорная крытая пролетка запряженная парой.

   Александр, в извозчичьем армяке, с лихо заломленным картузом, подмигнул встретившим его на дворе Козырю и глухонемому.

   - Подъехали с подгорелым солодом! Гы, гы, - захохотал Митька.

   - Отворяй каретник, дед!

   Панфилыч не спеша запер ворота и поплелся в дом за ключами.

   - Ну, как ты живешь, приятель! Не соскучился! - обратился Александр к Козырю.

   Тот смотрел во все глаза на новое превращение Александра и старался сообразить, что это значит.

   - Чего ему скучать-то! - подхватил Панфилыч, - пьет, как утка; спит, как хорек: жиру накопляет.

   - Ну, а теперь самое настоящее дело пришло! Теперь ты, Сеня, покажи себя, поддержись, - оживленно говорил Сашка, соскакивая с козел и начиная распрягать лошадей. Ему помогал Митька. Старик Панфилыч равнодушно смотрел на эту процедуру, мигал подслеповатыми глазами и чесал поясницу.

   - А я, по правде сказать, верно без дела заскучал. Уж сомневаться начал!

   - Главная причина - без дела! - отозвался Козырь, в свою очередь помогая распрягать постромки.

   Когда лошади были выпряжены и поставлены в конюшню, а экипаж вкачен в каретник, все прошли в дом. Войдя в кухню, Сашка сбросил с себя армяк и, присев на лавку, заговорил:

   - Ну, Сенька, кажется с лошадьми ты умеешь обращаться.

   Козырь удивленно посмотрел на него.

   - Править-то, я говорю, умеешь?

   - Нехитра штука! - пробормотал Сенька.

   - Ну, так вот сегодня вечером проверим твое искусство. Станешь ты на Аптекарском переулке, где спуск от Николаевской церкви, - знаешь? Я тебе брошу пассажира, сам сяду - тогда уж ты гони вовсю. Понял!

   - А сколько очистится-то? - спросил Козырь, не вполне понимая ту роль, которую он должен исполнить сегодня вечером.

   - За чистую отделку - две радужных!

   Эта сумма ошеломила Козыря. Ну, этот не чета Егорычу! Крупно берет! С ним работать можно!

   - Гнать-то куда? - спросил он.

   - Сюда же, конечно! - ответил Александр.

   Часов около семи вечера в тот же день на углу Благовещенского и Аптекарского переулков чернела крытая пролетка. Сенька Козырь сидел на козлах, крепко намотав вожжи и зорко оглядываясь по сторонам.

   - Извозчик, подавай! - пьяным голосом закричал кто-то из темноты.

   Две, усиленно балансирующие руками, фигуры показались в конце переулка.

   - Занят! - бросил в ответ Козырь. Сердце его билось учащенным темпом.

   Эко дело задумано, - мысленно перебирал он подробности предприятия, сообщенного ему Сашкой. - Народ кругом на каждом шагу. Как тут подступиться! Ну, да авось кривая вывезет! Две катеньки заработать тоже не шутка, как бы только не зацепить что, второпях! Рытвины здесь, грязь.

   На колокольне Николаевской церкви раздался мелкий перезвон, возвещающий конец вечерни. Потянулись темные силуэты возвращающихся из церкви.

   - Я ему на круг предлагаю два с полтиной. Потому рыбка-то тронулась!

   - донесся до слуха Козыря возглас из кучки проходивших мимо.

   - Это что за бас, ты бы послушал в духовой церкви...

   Сенька Козырь жадно ловил отрывочные возгласы проходящих, ожидая условленного сигнала. На тротуаре показались двое: старушка, закутанная в большой ковровый платок и молодая стройная девушка. Сзади шли в шагах двух два парня в пиджаках нараспашку.

   - Едет краля! - громко выкрикнул один из них, когда идущие поравнялись с пролеткой Козыря. Последний узнал по голосу Сашку, забрал вожжи в левую руку и приготовился.

   - Вали, под "шестерку"! - раздался один окрик.

   Один из парней, это был Митька, быстро спихнул старуху с тротуара, а Пройди-свет, схватив онемевшую девушку, бросил ее в пролетку и, вскочив вслед за ней, крикнул:

   - Сыпь!

   Сенька неистово хлестнул по лошадям; горячие, застоявшиеся лошади подхватили и пролет-ка в один момент, ныряя по рытвинам, наполненным жидкой грязью, пронеслась по Аптекарскому переулку по направлению к Ушайке.

   - Наяривай, Сенька! Дуй вовсю! Не бойсь, оси патентованные, не сломаешь! - кричал Сашка, одной рукой держась за сидение, а другой крепко прижимал обезумевшую девушку.

   - Караул! Разб-о-о-й! - донеслось им вслед.

   Зашумела вода, заскрипела галька под колесами пролетки и добрые кони вынесли наших героев на противоположный берег Ушайки.

   - Прямо, потом направо, - командовал Сашка. Он предупредительно закутал рот девушке теплым шарфом, сорванным с ее же головы и без усилия справляясь с молодым, рвущимся телом, грозно прошептал:

   - Только пикни - нож тебе в бок!

   Сенька Козырь отчаянно хлестал по лошадям. Мелькали одинокие, тусклые мерцающие фонари; улицы были темны и пусты. Проскакав бешеным галопом вдоль Бочановской улицы, Сенька повернул на Тверскую. Всякая опасность погони была избегнута.

   - Сдержи лошадей! - заметил Сашка, крепко прижимая обессилевшую девушку.

   - Кажись ушли! - самодовольно крикнул Козырь. - Ну, брат, и ухарь же ты! Уж нешто я, прожженный человек, а и в России таких делов не обделывал! - продолжал он, облегченно вздыхая.

   На Мухином бугре им попался объездной.

   Сенька пошевелил вожжами.

   - Эх, да карие глазки! Да-а-а не заб-бу-бу-буду... - подделываясь под тон пьяного, заорал Пройди-свет.

   Минут через десять они стояли перед домом Загорского. Ворота были предупредительно открыты.

   - Приехали, краля моя!..

    

    

    Дня через два после посещения Егориным Залетного, в местной газете, в отделе полицей-ской хроники, мелким шрифтом была напечатана следующая заметка: "содержателем одной из томских первоклассных гостиниц заявлено полиции об исчезновении одного из постояльцев - молодого человека, приезжего из Иркутска. По показаниям коридорной прислуги, он вышел из занимаемого им номера в восемь часов вечера 10 сентября и до сего времени не возвращался. Дознание производится."

   Егорин прочел эту заметку, сидя у себя дома, за утренним чаем.

   - Поздно хватились, голубчики! - подумал он, откладывая газету. - Поздно... А наверно, и меня к следователю вызывать будут: прислуга-то видела, что я бывал у него ну, да пускай - ответ у меня короткий: гуляли раза два вместе, познакомились на бегах, а больше ничего не знаю. Хорошо, что "человек в маске" (черт бы его побрал) под видом Василия Ивановича был в гостинице в тот самый момент, когда меня видели там последний раз.

   Отвод, значит, хороший!

   - Налить тебе еще чаю! - обратилась к Егорину жена.

   - Налей пожалуй... Делать-то все равно нечего. Что это твой братец глаз не кажет. Был он вчера вечером, когда меня видели там последний раз.

   - Нет не был. Должно быть, приструнили его старики; да и давно пора; совсем то рук отбился.

   - Ну, чего там! Дело молодое - надо же и погулять малость! - заметил Кондратий Петрович, прихлебывая горячий чай.

   - Дело молодое! - сердито передразнила его жена. - Сам же парня за собой таскаешь! От тебя он водку пить научился! Нашел себе товарища - связался черт с младенцем!

   - Ну, ну, пошла баба дурить: что я его на аркане вожу что-ли! Аль у него своего ума нет!

   - Намедни пришел батюшка, это как вы с Васькой последний раз путались. "Где, говорит, твой-то". Про тебя значит. Почем мол я знаю. "Ну, говорит, Анфиса, дурой ты росла, дурой и осталась!" - Как это, говорит, можно, чтобы женатый человек по ночам пропадал!

   А ты бы ему ответила, что, дескать, дело есть. Не стану же я без дела шататься!

   - Ох, уж эти дела! Смотри, Кондратий Петрович, пропадешь ты с ними! Всадишь ты свою головушку и меня горе мыкать заставишь!

   - Будет тебе! - прикрикнул на жену Егорин, выходя из-за стола. - Чего раньше в смерти помирать!

   В это время в комнату вошла кухарка, не старая еще женщина с толстым рябоватым лицом.

   - Там вас на кухне, Кондратий Петрович, какой-то человек спрашивает.

   - Какой это человек? - переспросил Егорин.

   - Кто его знает! Похоже, как из стрюцких - в брюках и пиджаке! - отвечала кухарка, утирая нос грязным передником.

   - Пойти посмотреть, кто там такой? - пробормотал Егорин.

   На кухне его ожидал, сидя на лавке, Залетный, одетый хотя и в поношенное, но довольно приличное платье, купленное на деньги Егорина. Залетный был совершенно трезв.

   - А, ну, что нового? - встретил его Егорин. - Проходи, брат, в комнату, потолкуем.

   Они прошли в столовую, где в это время Анфиса собирала посуду.

   - Выдь-ка, жена, на минутку, - распорядился Егорин, - садись, брат, рассказывай, как и что!

   Залетный присел.

   - Плохи дела! - начал он. - Сперва как будто на след напал, а теперь шабаш!

   - Как так!

   - А вот слушай: все по порядку... - и Залетный рассказал о своей встрече с Федькой-маленьким, в трактире Никиты Рыжего, передал свои подозрения относительно участия этого Федьки в деле похищения тридцати тысяч рублей. - Намотал это я себе на ус! - продолжал Залетный. - До самого вечера канителились в трактире... Пьяны все: и Федька и его компания - ничего сообразить невозможно! Насилу их вытащил оттуда... пошли мы к Голубку. Там опять стали пить. Я заметил, что денег у него было много. При мне он менял десятку у Никитки, да потом у Голубка доставал десятку. Было у него рублей 30, а то и больше.

   - Ишь ты, черт его побери...

   - Да... Ну, я, понятное дело, так исподтишка стал удочку закидывать: откуда, дескать у тебя такое богатство!

   - Ну, а он что!

   - Укрепился, каналья, - молчит! Отвороты разные дает, да и пьян к тому же. Так в тот вечер ничего и не добился.

   - Где живет-то он?

   - Слушай дальше, пили мы, пили, часов так около 11 было... Вышел наш Федька на улицу, во двор то есть, за нуждой. Ждем мы его, ждем, - нету Федьки! Что такое! - думаем. Взяли фонарь, вышли посмотреть - не свалился ли где пьяный, да не заснул ли. Глядим, братец ты мой, лежит наш Федька около поленницы саженях так в двух от крыльца, лежит и уж закоченеть успел...

   - Опился что ли!

   - На "прихватку" взяли (задушили). Карманы выворочены, одним словом, чисто обделано! Главное, то удивительно, как никто ничего из пивной не слышал. Да и во дворе, ведь там еще квартиранты живут. Почитай, никто еще не спал!

   - Следили, значит за Федькой, сметили, что денег много - вставил Егорин.

   - Конечно следили... И обработали чисто, прямо, как котенка прижулькали. Ну, тут, было Федькины компаньоны галдеж подняли. Взялись, было, за Голубка, ты дескать, подвел его. Урезонили их кое-как. Федьку после того, ночью, отвезли подальше, бросили, чтобы не навлечь подозрение на пивную. Так мои надежды на него и не оправдались, - закончил Залетный.

   Егорин крепко выругался.

   - Ну, а больше того ничего не узнал.

   - Пытался я, брат, со всех концов; все дыры облазил - потерян след!

   - Неужели так и пропадать деньгам! - вырвалось у Егорина. Он озабоченно прошелся по комнате. - Попробуем еще... Только вряд ли что выйдет!

   - Кондратий Петрович, - окликнула Егорина жена, полуотворив дверь, - накось, вот письмо тебе с почты принесли, - и она протянула Егорину небольшой конверт с городской маркой.

   Разорвав конверт, он развернул аккуратно сложенные листы белой бумаги, из которого выпал на пол желтый театральный билет.

   - Ложа бельэтажа N 6 на сегодняшний вечер... - недоуменно пожал плечами Егорин. - Что бы это значило? - он вопросительно посмотрел на Залетного.

   - Может, из знакомых кто приглашает, - поднял конверт Залетный, - да, постой, тут, кажется, еще что-то есть! - И он вынул незаметную визитную карточку. - Говорю я - из знакомых кто-нибудь!

   Егорин взял карточку, прочел и глухо прошептал.

   - Опять он...

     

     

   Залетный удивленно посмотрел на Егорина.

   - Кто он.

   Егорин протянул ему визитную карточку и глухо произнес: "читай..." На куске бристоль-ского картона с золотым обрезом шрифтом рондо значилось:

   "Василий Иванович рогов", а ниже, в углу карточки: "г. Иркутск".

   Залетный недоуменно крякнул и вопросительно взглянул на Егорина:

   - Это тот самый...

   - Да.

   В комнате наступило молчание.

   - Прямо голова идет кругом... Ничего сообразить не могу, - начал Егорин, вновь осматри-вая таинственную карточку, - явное дело - это все он - "человек в маске" орудует, что ему от меня надо. Не понимаю!

   - Пойдешь в театр-то, - спросил Залетный.

   Егорин отрицательно покачал головой:

   - Н-нет... Да зачем идти! Попадешь еще в ловушку, пожалуй: черт его знает, что у него на уме!

   Залетный прошелся по комнате, потер поясницу и нерешительно начал:

   - А что, если нам самим попытаться поймать его!

   - Как это так!

   - Да очень просто... Стой! Дай подумать. Надо все взвесить хорошенько!

   - Верно, Артемий - тряхни мозгами, авось, что и выйдет! - поддакнул Егорин.

   Сам он был положительно ошеломлен. Мысль о том, что таинственный, неуловимый его соперник, действительно, силен и непобедим, мучила Егорина.

   - Вот, что я надумал, слушай: в театр ты сам не ходи, а пойду я. Так или иначе узнаю, кто будет ждать тебя в ложе N 6, выслежу его до квартиры... понял?

   План, разработанный бывшим сыщиком, был действительно и прост, и, вместе с тем, мог дать хорошие результаты.

   - Деньги у тебя еще остались на расходы-то? - осведомился Егорин.

   - Деньги есть. Оденусь вечером поприличнее и в театр должен тебе сказать, Кондратий Петрович, что я на ассигнованные тобой 50 рублей приобрел, между прочим, на толкучке черную пару, самого фешенебельного покроя. удовольствие это мне стоило 11 рублей, а вещь, как видишь, пригодилась.

   - Вали, вали, Артемий! Уж я на тебя надеюсь.

   - Дай мне на всякий случай билет-то, - добавил Залетный.

   - На, возьми.

   Егорин протянул ему билет.

   - Ну, пока до свидания! Завтра утром я зайду, расскажу о результатах...

   - Ладно, буду ждать!

   Егорин проводил Залетного до кухни и еще раз напомнил ему об обещанных 5000 рублях, в случае удачного исхода. Залетный простился и вышел.

   Егорин возвратился в комнату, присел к столу и глубоко задумался. В такой позе его застала жена, придя узнать о времени обеда.

   - Чай, пора на стол собирать, - спросила она.

   Егорин только с досадой отмахнулся и ничего не ответил. Анфиса Семеновна даже обиделась на такое внимание.

   - Чего сидишь, как статуй какой. Ладно, что жена дура попалась: я по хозяйству, я в лавке день-деньской... тьфу! - И она хлопнула дверью.

   Егорин молчал.

   Часов около восьми вечера подъезд городского театра был ярко освещен. Из темноты ночи то и дело подъезжали экипажи всевозможных родов, начиная закрытыми колясками томской буржуазии и кончая обшарпанными дрожками ночных ванек. Два околоточных надзирателя, имея в своем распоряжении несколько городовых, энергично наводили порядок среди съезжающихся экипажей.

   По тротуару чернели кучки пешеходов. Около театральной кассы была настоящая давка. Одним словом, открытие зимнего сезона, в смысле сбора, было вполне удачным.

   Залетному пришлось долгонько-таки ожидать своей очереди у кассы, хотя пришел он рано. Было еще лишь пол-восьмого. Наконец. Дошла очередь и до него. Он спросил билет в сталь. Дешевых билетов уже не было, и Залетному пришлось заплатить два рубля за стул в девятом ряду.

   Раздевшись у боковой вешалки, Залетный вынул из кармана маленькое зеркальце, пригладил волосы и тщательно нафабренные усы и оправил галстук. В своей черной паре в манишке, пригла-женный, с чисто выбритыми щеками, Залетный был вполне приличен и производил впечатление отставного чиновника, живущего на пенсию. Предъявив контролеру свой билет, он прошел по коридору и поднялся на бельэтаж. Ему попадались навстречу, обгоняли его раз