Курицын Валентин Владимирович - Томские трущобы

в калошах на босую ногу и в азяме, накинутом на плечи. Лицо его было опухшим, как от многодневного пьянства.

   Под глазом красовался синяк, очевидно, недавнего происхождения.

   - Приехали, значит, - медленно заговорил он, прибегая к своему любимому жесту - почесывая поясницу, - ну, ступайте, сам-то наверху сидит. Должно серчает шибко, вас поджидаючи.

   Козырь, давно не видевший Голубка, заметил новое архитектурное украшение на лице этого почтенного мужа, дружески похлопал его по плечу.

   - Кто это тебя так разукрасил, дядя!

   - Свои ребята. Маленько не в аккурате расчет вывел, - флегматичным тоном отозвался Голубок, сторонясь чтобы пропустить своих посетителей в сени.

   Пройдя по полутемным сеням, заставленным разной рухлядью и пустыми корзинами из-под вина, они поднялись по ветхой скрипящей лестнице наверх.

   В небольшой комнатке с окном, выходящим во двор, весьма скудно меблированной и отделенной от соседнего помещения дощатой перегородкой, их встретил таинственный человек в маске.

   - Ну что, орлы, целыми явились! Не пришлось на "вдове" жениться.

   Эта мрачная шутка профессионального жаргона напомнила Асану опасность грозящей им петли. Он нервно передернул плечами и сердито сплюнул.

   - Мы-то пришли, а вот те-то названные товарищи чтоб им ни дна, ни покрышки, пришили нам бороду...

   - Как так, - удивленно и негодующе поднялся атаман.

   - Да так. Взвалили чемодан на телегу, да и были таковы! Трусу праздновали оба, и Егорин, и другой, как его фамилия...

   Глаза таинственного незнакомца блеснули из-под маски зловещим огнем.

   Он прошептал какое-то проклятие и так сильно сжал спинку стула, что она разлетелась вдребезги.

   - Тот, третий, молодой грузин! Он где, - резко отрывистым тоном, видимо пересиливая овладевший им гнев, спросил человек в маске.

   - Тот убежал. Не знаю, как удалось ему скрыться, - ответил Асан, кладя на стол портфель.

   - Это что такое, - обратил на него внимание человек в маске.

   - Это мы захватили у артельщика, которого "похерили". - Спокойно отозвался Асан.

   - А чемодан-то, говоришь, Егорин увез? - оживленно переспросил атаман.

   - В телегу я велел его положить, как было условлено, разве я думал, что они пятки покажут, - начал было оправдываться Асан.

   Но человек в маске успокоил его, хлопнув ладонью по плечу:

   - Черт с ним, с чемоданом! Не в нем дело!

   - Как нет! - в один голос воскликнули удивленно громилы.

   - Ошибка неприятная произошла. Неверные сведения агенты мне доставили. Триста-то тысяч, о которых мы думали, не эти артельщики должны были везти, а другие. Они, должно быть, на Межениновку поехали. Поздно уж сказали мне. Предупредить я вас не успел! Ну не беда! Авось, на наше счастье, в портфеле деньги-то найдутся...

   С этими словами человек в маске раскрыл объемистый портфель черной кожи, застегнутый двумя ремнями... Сообщники жадно следили за его движениями. Какова была их радость, когда они увидели толстые пачки кредитных билетов. Трофей победы на вокзальном шоссе оказался ценным для них приобретением.

   - Ах, ешь тебя волки! А ведь мы чуть не забыли его на дороге, - вырвалось у Козыря невольное восклицание.

   - Вот бы дурака сваляли!

   Глаза Асана заискрились мрачным огнем алчности. Ноздри его широко раздувались.

   - Ну, атаман, теперь крышка! - не спускал он глаз с заманчивых пестрых кучек. - Как получу с дувана свою долю - сейчас же на родину махну! Гори весь Томск огнем!

   Деньги были тщательно пересчитаны.

   - Семьдесят девять тысяч! - медленно произнес атаман, обводя глазами присутствующих.

   Эффект этих слов был поразительным. Ни Козырю, ни Асану никогда еще не приходилось видеть такой большой суммы.

   - Вот это... денежки! - даже головой покачал Сенька.

   Черкес сделал нетерпеливое движение в сторону стола.

   - Ну, дувань, хозяин! Чего еще ждать! - глухо спросил он, видя, что атаман не торопится приступить к дележке.

   - Подожди маленько, успеешь еще! - остановил его человек в маске. - Должен я вам сказать, товарищи, на прощанье несколько слов... Я говорю на "прощанье" потому, что вряд ли мы когда-нибудь увидимся. Ты, Асан, можешь ехать сегодня же, ночным поездом. В Сибирь, навер-ное по доброй воле вернуться не захочешь. Тебе, Козырь, тоже здесь делать нечего. Паспорт у тебя хороший... Поезжай в Россию - живи себе барином! Подфартило нам на сегодня, хотя и не так рассчитывали, а все же не с пустыми руками находимся. Другого такого случая долго ждать приходится!.. Последние мои слова вам: не попадайтесь, а попадетесь - не выдавайте! Ты вот, Асан, парень молодой еще, характер у тебя горячий, смелый... Хвалю я тебя за это, недаром и к себе приблизил, своей правой рукой сделал. Смотри же, и в остальном будь тверд, товарищей не выдавай, тюрьмы не бойся...

   - Что ты говоришь, атаман! - обиженно прервал молодой человек. - Разве я баба, что зря языком болтаешь. Что мне тюрьма, если я петли не боюсь! Сделано дело, значит - могила!

   - Да уж, понятное дело! - поддакнул Козырь.

   - Пятьдесят тысяч я беру себе. Из этих и остальным всем выделим, а эти ваши! Берите каждый свою долю и уходите... Теперь вы вольные казаки!

   Отсчитав пятьдесят тысяч рублей, атаман сунул их в портфель и протянул остальные деньги Козырю и Асану.

   - Прощайте, товарищи! Желаю вам счастья. В Сибирь не возвращайтесь.

   Они обменялись рукопожатием.

   - Эх, атаман, век бы с тобой жить! - вырвалось у Асана. - На родину тянет, вот беда...

   - Ну, уходите теперь поскорее: чем быстрее мы разойдемся, тем лучше.

   Задним крыльцом ступайте: через пивную идти неудобно. Могут быть чужие.

   Обменявшись последними приветствиями, Козырь и Асан вышли из комнаты.

   Теперь вы мне больше не нужны! - проводил их задумчивым взглядом человек в маске.

    

    

   Сенсационное известие о кровавом деле, разыгравшемся среди белого дня, на глазах ехав-шей на вокзал публики, быстро разнеслось по городу и дало обильную пищу для разных толков и пересудов. Не обошлось, конечно, и без преувеличений. Рассказывали, что нападающих была це-лая шайка вооруженная винтовками. Сумма похищенных денег, пока это не было выяснено точно, возрастала на языке досужих болтунов до чудовищных размеров - чуть ли не до миллиона...

   Всем лицам, замешанным в это дело, удалось благополучно скрыться с места преступления, за исключением одного Махаладзе. Он во время бегства был задержан солдатами пехотного полка, расквартированного в городе, патруль которых преградил ему путь.

   Юноша, не сопротивляясь, отдался в руки своих преследователей и был заключен под стражу. Мрачные двери тюрьмы гостеприимно открылись перед ним и навсегда похоронили молодые мечты о родине и счастье...

   Не счастливее его были и наши герои: на другой же день они были арестованы и заключены в тюрьму. Их выдал злополучный чемодан, спрятанный ими в каретном сарае, у Андросихи. В первую же ночь после убийства Кочеров и Егорин поспешили туда с целью воспользоваться содержимым чемодана.

   Каково же было их огорчение и изумление, когда вместо ожидаемых денег в чемодане оказались одни бумаги, платежные ведомости и тому подобные документы. Огорчение, обманувшихся в своих надеждах сообщников было так велико, что они не позаботились даже уничтожить эти вещественные доказательства: чемодан и бумаги. Чемодан попал в руки полиции и дознание установило их прикосновенность к этому делу. Оба были арестованы.

   Арест этот увеличил в публике сенсацию и повысил интерес к дуле. Многим томичам Кочеров и Егорин были знакомы лично.

   - Помилуйте, домовладельцы, денежные люди, и вдруг на такое дело пошли! - удивлялись и негодовали в публике.

   - Не миновать им теперь петли, потому что город на военном положении! - предсказыва-ли другие...

   Дня через два после убийства артельщика, в общей зале гостиницы "Европа" за одним из угловых столиков сидело двое из наших старых знакомых.

   Это были Асан и Козырь, но никто бы не узнал в этих прилично одетых людях, мирно беседующих за ужином наших героев недавнего нападения на вокзальном шоссе. Крупная сумма денег, полученная с дувана и дерзкая удача вскружили им голову. Они пренебрегли прощальными советами атамана и не только не уехали тот час же из города, но рискнули показаться в обществе-нных местах. Это была большая ошибка с их стороны, которая чуть не стоила им жизни.

   В эту ночь Асан был намерен уехать из Томска и теперь они зашли в "Европу", чтобы чинно, по благородному распить на прощание бутылочку, другую "настоящей шипучки".

   - Сроду не пивал! - откровенно заявил Козырь своему товарищу с любопытством осмат-ривая засмоленную бутылку.

   - Не пивал, говоришь. Ну зато теперь вволю можно пить, благо деньги есть! - весело улыбнулся Асан.

   Они чокнулись и залпом осушили свои бокалы.

   - За благополучное возвращение домой! - прошептал Асан.

   - Дай бог счастливого! - отозвался ему в тон Сенька.

   - Теперь, как на родину вернусь, совсем мне другая цена будет, - самодовольно заговорил Асан, вновь разливая вино и любуясь его игрой. - Был когда-то и беден и неизвестен, а теперь при деньгах-то все переменится.

   - Понятное дело... Что-то я, брат, замечаю, никакого толку в этом шампанском нету. На вкус правда сладкое, а крепости настоящей нету.

   Асан только улыбнулся на эти слова.

   - Подожди: вступит в голову - ног не понесешь. Такое уж это вино - незаметно дейст-вует.

   - Дорогое, сволочь... Двенадцать рублей бутылка!

   - Чего ж ты хочешь! На то и Сибирь! Здесь вон виноградное вино столовое дешевле, как рубль бутылка, хорошего нельзя достать, а наших местах его нипочем. Там у нас свои виноград-ники.

   - Да, уж одно слово - Сибирь! Это как у нас в партии по первому разу я тогда шел, был один "обратник" бродяга, так тот, бывало начнет сибирскую сторону ругать: "Эх, говорит, ну и климат! Две копейки игла".

   Козырь громко рассмеялся, вспомнив этот эпизод из своего прошлого.

   Асан последовал его примеру. Оба преступника держали себя совершенно спокойно, непри-нужденно. Опасность каждую минуту быть узнанным и взятыми, казалось, не существовала для них. Ничего похожего на угрызения совести не отражалось на лицах этих недавних убийц. Точно новые, надетые на них костюмы, раз и навсегда отделили их от прошлого...

   - Сам то ты, Семен, когда думаешь из Томска выбраться? - спросил Асан.

   - На этих днях уеду.

   - В Россию тоже думаешь вернуться?

   - Нет... на восток махну. Там у меня в Чите благоприятели есть. С ними надо повидаться. Паспорт у меня хороший, чистый...

   Разговаривая таким образом, наши приятели допили шампанское и спросили еще. С непри-вычки к такому напитку, голова Козыря порядочно закружилась. Он стал клевать носом, то и дело наваливаясь на стол. Асан, как более трезвый, понял, что необходимо уходить. Он вынул свой туго набитый бумажник и достал сторублевую ассигнацию.

   - Ах, черт его возьми! - пробормотал Асан, внимательно рассматривая билет. - Остались все-таки пятна.

   - Какие пятна! О чем говоришь? - навалился к нему через через стол Козырь.

   - Да вот на деньгах-то... Видишь ли, деньги у меня первое время были в воде спрятаны... Хотя и хорошо были завязаны, но сырость проникла. Потом уж над печкой пришлось сушить их - на некоторых билетах остались, смотри вот, точно вылиняли они... Пожалуй, еще за фальши-вую сочтут...

   - Ну так другую достань.

   - Неловко много денег-то показывать. Публика заметить может... Ну, да пустяки, сойдет!

   Асан решительно позвонил в колокольчик.

   Моментально явившийся лакей подобострастно изогнулся в ожидании хорошо получит на чай.

   - Сколько с нас? - отрывисто спросил Асан.

    

    

   Лакей перекинул салфетку из одной руки в другую, пересчитал глазами пустые бутылки и посуду, стоящие на столе и, в свою очередь спросил:

   - Прикажете счетец подавать.

   - Говори, сколько следует. Зачем нам счет. Когда прискакали приискатели гулять, то уж в копейках не считаются - деланно беспечным тоном возразил Асан.

   Последние слова им были сказаны для того, чтобы не возбуждать никаких подозрений ни в лакее, ни в сидящей публике. Природная находчивость и ум подсказали Асану, по явление неизв-естных лиц, кутящих в ресторане, может вызвать неприятные для них предположения, связанные с событиями на вокзальном шоссе, и что лучше всего выдать себя за приискателей, возвратившихся откуда-нибудь из тайги, с хорошими деньгами.

   Лакей вынул из кармана бумажку, где был записан заказ этого столика, вооружился каран-дашом и быстро подвел итог.

   - Тридцать шесть рублей ровно-с! - без запинки ответил он.

   - Получай, братец! - равнодушно протянул ему Асан сторублевую ассигнацию.

   - Сию минуту, разменяю-с! - бросился со всех ног лакей.

   - Ну, товарищ, что ты раскис! - обратился черкес к Козырю. - Крепости, говоришь, настоящей в шампанском нет!

   Семен пьяно улыбнулся, пытаясь закурить папиросу.

   - Крепкое, сволочь! Аж в голову ступило...

   - То-то и оно-то! Это, брат, винцо не гляди, что сладкое, а в лоск кладет!..

   В ожидании, пока лакей принесет сдачу, Асан осмотрелся, тревожимый каким-то непонят-ным волнением. В публике, сидящей за ближайшими к ним столиками, никого подозрительного он не заметил. Рядом с их столиком сидела какая-то большая, шумная и веселая компания, очевидно, представителей золотой молодежи. Они пили крюшон, курили тонкие сигары и были заняты оживленным разговором. На своих соседей не обращали никакого внимания. С правой стороны от наших приятелей, за угловым столиком, сидел какой-то солидный господин, с рыжеватой бородкой, в золотых очках. Он скромно проводил время за чтением газеты, изредка отрываясь от нее затем, чтобы налить пива.

   Что это он так долго копается! - подумал Асан про лакея, с досадой наблюдая за своим товарищем, который все больше и больше раскисал в душной атмосфере зала.

   Наконец, лакей появился. У него был смущенный и несколько недовольный вид. В руках он держал злополучную сторублевку.

   - Простите, господин, - начал он, переминаясь с ноги на ногу, - хозяин не хочет менять эту бумажку... Так что сумлевается... Пятна на ней какие-то...

   Минута была решительная и всякое колебание со стороны Асана могло повредить им. Но он нашелся.

   - Что ж он, хозяин твой, думает, что фальшивая это бумажка, а! - высокомерным тоном заговорил Асан, откидываясь на спинку стула и бросая на лакея уничтожающий взгляд - скажи твоему хозяину, что пятна эти от воды... Когда мы с приисков ехали, попали в наледь! Ну и вымо-кли все и деньги замочили... Понял! Сегодня утром я в казначействе такую же менял, на пятна никакого внимания не обратили! Да, впрочем, чего с тобой толковать! Давай сюда эти сто руб-лей... Кажется, у меня наберется, заплатить сколько следует. Тридцать шесть рублей, говоришь!

   - Так точно-с!

   Асан порылся в карманах, делая вид, что ищет деньги.

   - Ну, конечно, найдется! Только вот на чай тебе мало придется...

   Последние слова возымели на лакея надлежащее действие. Он решительно тряхнул головой.

   - Позвольте-с, господин, я еще раз схожу к хозяину, пусть он посмотрит как следует еще раз...

   - Поскорее только ходи! - крикнул ему вслед Асан, внутренне радуясь своей выдумке.

   - Ну, Асан, ходим, брат, домой... чего сидеть! - совсем пьяным голосом заговорил Козырь и довольно недвусмысленно замурлыкал, обнаруживая желание петь.

   - Тише ты! С ума спятил! - остановил его товарищ. - Сейчас домой пойдем, вот только сдачу принесут.

   - А то, брат, к девочкам махнем... Чего нам! Деньги - во-о они! - и Козырь хлопнул себя по карману.

   Сцена эта начала привлекать внимание посетителей, но к счастью, для наших героев явился лакей со сдачей.

   - Разменял-с! - скромно доложил он, - извольте-с получить!

   Асан, не считая, сунул деньги в карман, оставив лакею три рубля. Тот отвесил ему низкий поклон.

   - Ну, идем! - сказал Асан, отодвигая свой стул.

   Козырь поднялся, и слегка пошатываясь, направился вслед за своим товарищем к выходу.

   - Аж, в голову вступило... - бурчал он себе под нос, тупо смотря вперед осоловелым взглядом сильно пьяного человека.

   В коридоре Асан остановился и обратился к Козырю:

   - Ты подожди меня на площадке. Я зайду в бильярдную. Там мой один знакомый играет, надо ему два слова сказать.

   Козырь молча кивнул головой и прислонился к перилам площадки. В это время, кто-то над его ухом прошептал:

   - Берегись... за вами следят.

   Козырь вздрогнул и повернул голову. Как ни сильно он был пьян, но эти зловещие слова заставили его вспомнить опасность своего положения.

   Он молча и тяжело дыша смотрел на человека, предупредившего его об опасности. Послед-ний, заметив, что Козырь совершенно растерялся, энергичным шепотом приказал ему:

   - Ступай вниз! Одевайся! Выйдешь, подожди меня на улице. Смотри же, скорей! Каждая минута дорога!

   Козырь машинально, плохо сознавая, что он делает, спустился вниз, придерживаясь за перила, кое-как оделся при помощи швейцара и вышел на улицу.

   На свежем воздухе хмель с прежней силой ударил ему в голову. Мысль о грозящей опасности, на минуту осветившая пьяный мозг, погасла... Как сквозь сон помнит он, что кто-то подхватил его под руки, повел куда-то, помог сесть в экипаж... Чей-то незнакомы голос громко крикнул:

   - Пошел! Живее!

     

    

    Асан несколько задержался в бильярдной и, выйдя в коридор, уже не застал Козыря.

   Предполагая, что тот спьяна или вернулся в общий зал или отправился разыскивать его, Асан решил не уходить из гостиницы, пока не разыщет пьяного товарища. Он заглядывал и в общее зало и в бильярдное и в уборную, расспрашивал лакея.

   Козыря нигде не было.

   Убедившись, наконец, что Сенька, не дождавшись его ушел домой, Асан, в свою очередь направился к выходу, не замечая, что за ним неотступно следит тот самый господин, который сидел за соседним столиком и пил пиво.

   - Ах, нелегкая его задави, - думал черкес про Козыря, выходя из гостиницы, - куда это он, пьяный, направился. Заберется с пьяных глаз куда-нибудь в знатное место и влетит! Там теперь переодетых "крючков" (полицейских) сколько хочешь... Поджидают, не подвернется ли кто из "блатных".

   Размышления Асана были прерваны громким окликом очередного извозчика, стоящего у подъезда "Европы":

   - Прикажете подать, барин?

   - Давай.

   Пролетка застучала по мерзлым кочкам дороги... Электрические фонари большой улицы сменились теперь мраком глухих переулков, куда приказывал ехать извозчику Асан. Прежде, чем отправиться на вокзал к ночному поезду, ему необходимо было заехать на квартиру: взять вещи и спрятанные там деньги. При при себе у него было около трех тысяч рублей... Асан был далек от всякой мысли об опасности и поэтому не обращал внимания на ехавшую сзади на некотором расстоянии пролетку с двумя седоками, которые были, как казалось, сильно выпившими. Они орали на все улицу, и то и дело, пытались затянуть какую-то пьяную песню.

   - Эх-х! Да возле речки... - выкрикивал один из них, и в то же время шептал своему спутнику: - Первое дело, оглушить его надо сразу, а то, черт его знает, ножом пырнет.

   - Да уж знаю, ваше благородие, не впервой!

   - Прямо кастетом по башке... извозчик! Дуй в хвост и в гриву! Сы-ыпь!! Вези прямо к "квартерным"!

   Извозчик торопливо передергивал вожжами и погонял лошаденку.

   - Эко, их разбирает! - подумал с досадой Асан, оглядываясь на шумливых гуляк.

   В это время он поровнялся со своей квартирой и велел извозчику остановиться.

   Ворота были заперты и Асану пришлось постучаться в одно из окошек нижнего этажа.

   - Ты меня подожди, я сейчас на вокзал поеду! - крикнул он извозчику.

   Задняя пролетка тоже остановилась и ночные гуляки, быстро соскочив с нее, бросились к Асану. Тот в это время стоял, нагнувшись к ставне окна и не заметил их приближения. Между преследователем и Асаном оставалось всего не более двух шагов, когда последний повернулся к воротам и увидел пред собой две темные фигуры. Поняв, в чем дело, молодой черкес сделал быстрый прыжок в сторону выхватывая револьвер. Но к его несчастью, нога подвернулась на обледенелом тротуаре: он потерял равновесие и упал почти в тот же момент один из нападающих со всего размаха ударил Асана по голове и лишил возможности сопротивляться далее. Извозчик, привезший Асана, увидев происшедшее, закричал было во все горло о помощи, но его остановили.

   - Молчи! Мы - полиция!

   Асан был обезоружен; руки ему связали ремнем и посадили на пролетку.

   Один из полицейских, крепко обхватив арестованного, а другой полицейский поехал сзади... Весь этот кортеж тронулся к ближайшему участку... У ворот участка извозчики были отпущены.

   - Ну, выходи, што-ли, - грубо толкнул Асана в плечо его конвоир. - Не пробуй бежать - сейчас же пристрелим, как собаку.

   Морозный ночной воздух совершенно освежил Асана. Несмотря на сильную боль в плече и в голове от полученного удара кастетом, он довольно бодро сошел с пролетки и поднялся на крыльцо.

   Тяжелая дверь со скрипом ржавых петель отворилась и пропустила Асана.

   Первая комната, небольшая, в одно окно, с грязным заплеванным полом, служила приемной. Здесь по утрам толпилось обыкновенно много народу: просители разного рода, лица, приходив-шие за справками. Спинки скамей, стоящих около стен, хранили на себе, в виде темных лоснящих-ся пятен, красноречивые следы долгих часов скуки и ожидания, которые выпадают на долю мел-кого обывателя, когда он приходит за чем-нибудь в участок. Грязные стены комнаты, с обвалив-шейся кое-где штукатуркой, украшены разного рода объявлениями, начиная с последнего номера губернских новостей со списком разыскиваемых лиц и, кончая предостережением, писанным красивым канцелярским почерком: "шапок в передней не оставлять"! На самом видно месте стены была прилеплена кнопками небольшая фотографическая карточка - снимок с обнаженного трупа, выставленного для "опознания". Приемная освещалась маленькой лампочкой, стоящей на подоко-ннике. Воздух был скверным и тяжелым: пахло махоркой, сыростью... На одной из скамеек лежала неподвижная фигура, покрытая шинелью. Фигура эта испускала неистовые носовые рулады, к которым примешивались однообразные звуки часового маятника и храп дежурного околоточного, доносящийся из соседней комнаты, дверь в которую была полуоткрыта.

   - Эй, ты, чучело, вставай! Ишь разоспался точно дома на печке! - довольно бесцеремонно ткнул один из конвоиров Асана спящую фигуру. Тот зашевелился, фыркнул, из-под шинели показалась заспанная взлохмаченная голова.

   Узнав в одном из вошедших начальство, городовой моментально вскочил со скамейки и захлопал сонными глазами.

   - Ты, тетеря сонная! Спать у меня! Смотри!

   - Так что, виноват, ваше благородие, вздремнувши малость.

   - Обыскать! - последовало краткое распоряжение.

   Асан был тщательно обыскан с ног до головы и все содержимое его карманов выложено на стол...

   - Спустить его вниз!

    

    

   - В общую, прикажете?

   - Запереть в женскую камеру! Там ведь у нас сегодня никого нет?

   - Так точно...

   Асану развязали руки, и еще раз погрозив смертью, если он попытается бежать, повели вниз.

   Из сеней узенькая дверь вела в подвал, где помещалась каталажная камера. Нужно было спуститься по лестнице ступенек пятнадцать. Заспанный городовой вооружился лампой и шел впереди. Шествие замыкал другой городовой. Последний, прежде, чем вывести Асана из прием-ной, красноречивым жестом показал ему револьвер.

   - Влопался! - внутренне бесился черкес, проклиная свою неосторожность, - как кур в ощип влопался! Выследили проклятые! Эх, надо бы мне тогда же из Томска уехать...

   Они спустились по лестнице и стояли теперь на площадке, на которую выходили двери каталажных камер.

   - Отворяй поживее! Чего ты копаешься, словно три дня не ел! - сердито

   проворчал один из конвоиров.

   Обладатель взлохмаченной головы, видимо, не совсем проспавшись, долго возился над замком, прежде чем отворил дверь. Наконец, старания его увенчались успехом: замок был отперт, прибой снят и дверь, уныло скрипя ржавыми петлями, распахнула свою черную смрадную пасть.

   - Ну, проходи, что-ли! - слегка толкнул Асана в плечо его строгий конвоир.

   Асан нервно повел плечом от грубого прикосновения, весь выпрямился в одно мгновение и был готов достойным образом ответить на насилие, но сдержался и молча перешагнул через порог камеры.

   Здесь было темно, душно и сильно пахло сыростью. Маленькое окошечко над дверью, запыленное и засиженное мухами, давало слабый мутный отблеск от лампы, которую полицейские зажгли на площадке...

   Тяжелая дверь еще раз проскрипела петлями и крепко захлопнулась за арестованным.

   Когда глаза Асана привыкли к полумраку, царящему в камере, он произвел тщательный осмотр последней. Ничего утешительного для себя заключенный увидеть не смог. Голые стены с сырыми пятнами в углах и с бесчисленными следами убитых клопов, грязные покатые нары во всю стену, в углу около дверей, неизменная "параша", - вот все, что встретил наш злополучный герой под "гостеприимной" кровлей полицейского участка.

   Асан в волнении принялся расхаживать по камере, проклиная и себя, и судьбу, и все окружа-ющее... Наконец, утомившись этим бесцельным хождением из угла в угол, он подошел к нарам, разостлал на них свое пальто и улегся, намереваясь уснуть.

   Утро вечера мудренее! - уже спокойно думал он. - Что раньше смерти умирать! Авось, еще как-нибудь вывернусь! Да и с участка убежать немудрено. Эх, если бы можно было дать знать о себе атаману - наверняка выручил бы. Да как сделать это!

   Асан повернулся на другой бок и подпер голову рукой.

   - Как-то Сенька выпутался? Не иначе, что и его забрали. Вот тебе и съездил на родину! Эх, дурак, дурак...

   Вскоре арестованный понял, что уснуть ему немедленно не придется.

   Необходимая принадлежность всех каталажных камер - клопы, и здесь давали себя знать. Кроме того, из-за перегородки в общую камеру доносились какие-то неясные дикие звуки, какой-то прерывистый хрип.

   - Пьяный должно быть какой-нибудь во сне мается, - подумал Асан, внимательно прислушиваясь к этим звукам, режущим нервы.

   Асан с головой закутался в пальто и напрягал всю силу воли, чтобы уснуть поскорее. Глаза его уже смыкались и легкая дремота окутывала уже сознание, когда он услышал, что кто-то отворяет дверь в его камеру.

   Асан откинул пальто и удивленно поднялся на локоть.

   Дверь отворилась и на пороге ее показалась фигура того самого полицейского, который участвовал в поимке Асана.

   - Вставай! Одевайся, пойдем наверх, - обратился он к Асану.

   Страшная мысль промелькнула в голове молодого черкеса и заставила содрогнуться. - Бить будут! Иначе, зачем бы стали звать.

   Ему вспомнились слышанные ранее рассказы о жестоких побоях, которым подвергались, будто бы, арестованные в полицейских участках. Глухая полночь, зловещая тишина камеры и мрачный вид городового, неподвижно стоявшего в дверях, как нельзя более гармонировал с этими воспоминаниями.

   Коли бить будут - живым в руки не дамся! - решил Асан, выходя из камеры.

   Когда они поднялись наверх, провожатый указал на дверь, над которой виднелась надпись: "Кабинет пристава" и сказал:

   - Иди туда! Шапку-то сними...

   Асан нерешительно взялся за ручку двери.

   В кабинете, за письменным столом, сидел полицейский чиновник, в котором Асан, к крайнему своему удивлению узнал господина, пившего пиво в "Европе", за соседним столиком. Теперь тот иронически улыбался, заметив удивление Асана.

   - Стань вот здесь, около стола... Да смотри, не вздумай шутить - видишь револьвер.

   Асан встал на указанное место и молча кивнул головой.

   - Слушай, парень. Много ли тебе денег досталось от того артельщика.

   - Какого артельщика? Знать я ничего не знаю.

   - Ну, ладно, ладно! А эти деньги, в бумажнике твоем.

   - Собственные мои...

   Допрашивающий выразительно свистнул.

   - Полно, брат, дурака валять. Будем говорить лучше начистоту! Ты совсем из Томска собираешься уехать.

   - На родину собрался.

   - И паспорт чистый и все в порядке.

   - Да, уж как водится.

   - Гм, воля-то, парень, дороже денег... А как думаешь.

   Смутная надежда зашевелилась в душе Асана. Он поспешил ответить утвердительно.

   - Поезд в шесть утра отходит... Чай с ним бы поехал, если бы не арест.

   - Ни минуты не стал бы ждать, ваше благородие.

   - Гм, ну ступай себе!

   Допрос был окончен и Асан вышел из кабинета. В приемной, к его удивлению, не было ни души. Мысль о возможности побега молнией озарила мозг Асана. Он осторожно вышел в сени, и, никем не замеченный, прошел к наружной двери. Дверь эта была заперта. Еще один шаг и он будет на свободе.

     

    

    Все еще плохо понимая, в чем дело, Асан нерешительно потянул к себе дверь. Она свободно подалась в его сторону и он вышел на крыльцо.

   Свободен! - мелькнула в его сознании радостная мысль. - Теперь только удрать поскорее!

   Ночь приближалась к концу. На востоке уже белела полоса близкого рассвета... Спящая улица тонула в неясном сумеречном полумраке. Час для бегства был самый благоприятный. И Асан не замедлил, конечно, воспользоваться этим. Он бросился бежать по пустынной улице со всех ног.

   Завернув за угол, он миновал один глухой переулок, выбежал на другую улицу и тут только почувствовал себя в безопасности. Тяжело дыша, весь еще полный пережитыми впечатлениями неожиданного ареста и еще более неожиданного спасения, Асан быстро зашагал к своей квартире, обдумывая в то же время план дальнейших действий.

   - Уехать мне теперь в шесть часов не удастся: извозчиков не найдешь, а на себе багаж не потащишь! Придется еще продневать... Но где. У себя на квартире опасно - полиция может с обыском нагрянуть! Пойти разве к Голубку, у него спрятаться. Да, так, пожалуй, будет лучше!

   Приняв такое решение, Асан тем не менее зашел на квартиру. Ему нужно было взять остальные деньги и условиться с хозяином относительно вещей.

   Ворота все еще были закрыты, но на этот раз Асану пришлось недолго стучать: хозяин квартиры, старик еврей, "варшавский портной", как это гласила его вывеска, ловкий и весьма популярный среди "блатных", скупщик краденого, разбуженный стуком в окно, торопливо выбежал к воротам.

   Асан послал по его адресу энергичное приветствие.

   - Отворяй скорей, старый черт! Не узнал!

   Еврей засуетился около калитки.

   - Все ли хорошо, дружище. - Первым долгом спросил он Асана, когда тот вошел во двор. Маленькие хитрые глазки еврея пытливо окинули фигуру квартиранта появившегося в столь неурочный час.

   - Не больно, брат, хорошо. Было попал на "крючок", да убежать удалось! - махнул рукой черкес, направляясь в квартиру.

   - Ах, я уж думал, пропала твоя голова! - быстро с нервной ажитацией говорил еврей, сильно размахивая руками.

   - Почему ты это думал, Янкель? - удивился черкес.

   - Как почему? Разве я не знал? Как вы только вчера утром ушли себе пить, приходит этот старый мошенник Голубь, и зараз говорит мне: "Ох, душа моя, Янкель, беда!" И что за беда? - спрашиваю я. "Твоего, говорит, квартиранта забрали! Очень худое дело вышло! Смотри, придут до тебя, будет большой шухер!"

   Асан с большим изумлением выслушал тот рассказ. Его поразило то обстоятельство, как мог Голубок узнать об аресте. Ведь его взяли ночью, а Голубок приходил днем.

   - Что-то очень странно это и подозрительно! - невольно подумалось Асану. - Уж не Голубок ли и подвел меня? С него, пожалуй, станется. Гляди, еще обделили его на дуване, вот он и вздумал "пришить нам бороду" (выдать товарищей).

   Узнав далее от Янкеля, что Голубок, под благовидным предлогом спрятать от могущего быть обыска вещи Асана, увез к себе его чемодан, черкес окончательно убедился в измене сообщника.

   - Вот рыжая сволочь! Продал нас, собака! Чемодан к себе увез, поди думал, что деньги в нем спрятаны! Ах, псиное мясо, глотку ему перерезать! - внутренне бесновался Асан, пытаясь скрыть свое бешенство от Янкеля.

   К великому своему удовольствию и успокоению, Асан убедился, что спрятанные деньги лежат на месте. Взяв их и положив в карман пальто свой черкесский кинжал, Асан простился с хозяином квартиры и вышел, напутствуемый его добрыми пожеланиями. Остальную часть багажа: одеяло, подушку, корзинку - все это Асан оставил Янкелю, так как багаж мог помешать исполнению задуманного им плана мести.

   Горячая, южная кровь Асана пылала теперь неутолимой жаждой отмщения предателю. Он решил снова рискнуть свободой, но не уезжать из Томска, прежде чем не разделается с Голубком.

   - Из-за него, подлеца, три тысячи в участке остались! Сенька, наверное, тоже попался! Надо его, собаку, пришить!

   От квартиры Янкеля до пивной Голубка было не особенно далеко, и Асан минут через пятнадцать быстрой ходьбы стоял около цели своего путешествия.

   Время было часов пять утра. Асан перемахнул через забор и принялся стучать в заднюю дверь пивной.

   - Кто там, - послышался голос самого Голубка.

   - Свой, отворяй живее!

   - Кто свой.

   - Это я, Асан. Отвори живее. Из участка я бежал из-под стражи. Спрячь меня до ночи где-нибудь.

   - Чего на квартиру к себе не шел. - Спросил, не отворяя дверь, осторожный Голубок.

   - Да разве можно мне на квартиру идти: там теперь наверное полиция караулит! - ни на минутку не задумываясь, ответил Асан.

   Ответ этот, видимо, успокоил подозрения Голубка. Он отворил дверь.

   - Проходи что-ли! Только куда я тебя спрячу. У меня самого, того и гляди обыск будет. Ишь время-то какое: все "крючки" на ноги стали...

   - Ну ничего, дядя, не бойся! - успокоил его Асан, входя в сени.

   - Иди в горницу, а я уж умом раскину - куда тебя получше спрятать! - продолжал Голубок, вполне убежденный, что Асан не подозревает о его предательстве.

   В прошлом у Голубка был не один уже случай подобной измены тем, которые делились с ним воровскими планами и пропивали в его же пивной барыши своих кровавых дел. Но все это как-то сходило с рук. Били Голубка, правда, часто и жестоко, но за недостатком улик, насмерть не убивали.

   Теперь вышло не так.

   Асан, убедившись, что никто не может помешать его намерению разделаться с Голубком, нащупал в кармане кинжал.

   - Нет... зачем идти в горницу... Мы с тобой здесь поговорим.

   В тоне его слов было что-то ужасное, неумолимое. Голубок испуганно отшатнулся в сторону, но было уже поздно. Холодная сталь мстительного кинжала сделала свое дело.

   - Вот тебе, собака, за измену! - торжествующе прошептал Асан.

    

     

   Совершив кровавое дело мести, Асан благополучно успел скрыться. В то же утро он уехал из Томска с намерением никогда более не возвращаться сюда. Насколько оправдались эти надежды, покажет нам будущее, а теперь скажем несколько слов о Козыре. Таинственный незнакомец, предупредивший его об опасности, доставил Козыря в такое место, где розыски полиции были уже не страшны нашему герою. Кто был этот спаситель, какую роль он играл в судьбе Козыря и что заставило его спасти последнего от неизбежного ареста, - все это наши читатели узнают впоследствии.

   Сейчас перед нами открывается новая картина.

   Раннее весеннее утро. Небо раскинулось голубым шатром над обновленною дыханием весны землею. Суровая сибирская природа, освободившись от оков зимнего сна, сыплет щедрым весен-ним солнцем. Люди, вынужденные безвыездно жить в городе, не могут конечно, иметь точного представления о своеобразной прелести сибирской весны, но те, кому хотя бы однажды привелось встретить эту весну на лоне природы, в глуши тайги, - те никогда не забудут, как обаятельно красива лесная глушь в светлые весенние дни.

   Вот почему с первыми весенним цветами, с первым весенним теплом, песнью кукушки и говорливыми ручейками, учащаются побеги из тюрем. в душе каждого заключенного живет тоска по воле, а весной она становится особенно ощутимой.

   В описываемое нами теплое майское утро, двор пересыльной тюрьмы, находящейся за чертой города, был полон арестантами, на уголовных, отбывающих сроки наказания. Все они рады были подышать свежим чистым воздухом, погреться на солнышке, полюбоваться весной, насколь-ко это было возможно в пределах тюремного двора. Яркое весеннее солнце золотило крыши тюре-мных построек и играло огненными бликами на окнах верхнего этажа, обращенных к в