Главная » Книги

Краснов Петр Николаевич - Цареубийцы, Страница 8

Краснов Петр Николаевич - Цареубийцы


1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18

вижении на Балканы и точно замерла и ожидании чего-то крупного. Государь жил при армии, деля с ней все походные невзгоды.
   Скобелев продолжал быть не у дела, в "диспонибельных", как Порфирий и другие офицеры, приехавшие в армию не с частями, а одиночками.
   Но не в пример другим одиночкам, у Скобелева, привыкшего к походной жизни в азиатских пустынях, все было организовано. Был у него повар, был и большой погребец с приборами на несколько человек, чтобы принять и угостить тех, кто будет к нему назначен, было несколько прекрасных - и все серых - лошадей, и при них киргиз Нурбай в неизменном желтом халате, холивший лошадей, ходивший как нянька за своим тюрой и не раз перепиравшийся с ним из-за излишней скачки и бравирования опасностями.
   - Тебя зацепит - твоя дело, коня зацепит - Нурбай подавай другого. Гавару тебе не изди, куда не надо.
   Эти жаркие дни Скобелев ездил куда не надо. Сядет до рассвета на коня, в свежем кителе, тщательно умытый, надушенный, веселый, радостный, бодрый, с ним Нурбай, один-два ординарца или казака терско-кубанской бригады, временно бывшей в его распоряжении, кто-нибудь из штабных, присланных к нему за приказаниями или за сведениями, - выедет в поля, в холмы, балки, пустит лошадь свободным галопом и скачет, скачет, куда глаза глядят. На лице радость движения, конского скока, в больших, выпуклых, прекрасных глазах напряженная мысль.
   Порфирий попал в эти дни к Скобелеву, чего он так добивался, и должен был скакать с ним по болгарским полям и деревням. Скобелев встретит болгарина, расспросит - и Порфирий диву дается, как знает все деревни, названия всех урочищ Скобелев, точно родился здесь. Прискачет Скобелев на батарею под Плевной, где сонно копошатся артиллеристы, где все застыли, приморившись в жарком солнечном полудне, соскочит с коня, бросит поводья Нурбайке и, разминая ноги, пойдет к самым пушкам.
   - Устали, Порфирий Афиногенович? Присядем, что ли?
   Сядет калачиком подле пушки, вынет из кобуры бинокль, посмотрит в сторону турок и начнет ласково:
   - И без бинокля видно. Глаза у вас хорошие, Порфирий Афиногенович. Видите, Разгильдяев, вот это наша батарея, а там еще и еще... А вон там, ни гребие-то, уже турецкая будет. Да что я?.. Ее вам и не видно. Она не стреляет... А ну-ка, есаул, разбудите-ка ее... Откройте огонь гранатами. Авось надумает ответить - вот полковник и увидит, где она находится.
   Прислуга бежит к орудиям. Порфирий оглушен громом орудийных выстрелов. И вот уже блеснули вдали желтые вспышки ответных выстрелов, выкатились за зелеными холмами клубы белого дыма, и уже свистят осколки, лопается шрапнель, приникли к земле люди, спрятались в ложементы, донеслись ответные громы и сзади слышен крик: "Носилки!".
   Кого-то ранило.
   Скобелев стоит между пушек. Он спокоен, сосредоточен. Он поглядывает на Порфирия, а тот сидит калачиком, старается улыбаться, делает вид, что все это пустяки, баловство... даже приятно.
   - Что, есаул, на тех же местах? - спросит Скобелев.
   - На тех же, ваше превосходительство, - ответил хмурый есаул, только давеча восемь отвечало, а нынче только семь. Я полагаю, не подбили ли одно...
   - Что же... Отлично...
   Скобелев похаживает между пушек, ждет, когда затихнет турецкая канонада. И все поглядывает на Порфирия.
   Стихли громы, улеглись пороховые дымы. Жаркий полдень. Сонные казаки. И вдали двое носилок, удаляющихся от батареи к перевязочному пункту.
   - Что же, Разгильдяев, пойдемте теперь в цепи, на аванпосты, к Владикавказскому полку?
   Они идут вдвоем к желтым окопам, где, притаившись, лежат казаки.
   - Что это, станица, турки сегодня не стреляют?
   - Не стреляют, ваше превосходительство. Надо быть - приморились или спят.
   - А вы разбудите их. Ну-ка, сотник, редкий огонь.
   И вот уже закурилась дымами его турецкая позиция. Завизжали, зачмокали пули. Все притаилось, спряталось, за накопанными земляными валиками. "В-жж, вж-жи... цок, цок, цок"... - щелкали и свистели пули. Порфирий в землю готов был врыться, так ему это все было неприятно. Все кругом лежало, сотник совсем скрылся в своем окопчике и даже голову руками укрыл. Скобелев стоял, как мишень, и внимательно смотрел на турецкую позицию. Он крепко стиснул зубы, так что скулы напряглись. Чуть развевались на знойном ветру рыжеватые бакенбарды. Пули падали подле ног Скобелева. Порфирий стоял в пяти шагах и стороне от Скобелева на виду у него, подрагивал ногой, деланно, напряженно улыбался, старался не согнуться, не поклониться пуле, когда просвистит или ударит совсем подле.
   - А их больше стало, - спокойно сказал Скобелев.
   - В четыре раза больше, - ответил из окопчика сотник. - И все роет, все роет. Там, за Зелеными горами, за ручьем между виноградником чего только не нарыл.
   Перестрелка смолкает. Еще и еще просвистели пули, и снова тихо. Полдень... Зной... Истома...
   Кульком, недвижное, лежит неподалеку тело убитого казака. Кто-то вполголоса говорит, без досады, без упрека, с неизбывной тоской:
   - Эх, братцы, кого-то не досчитаются нынче дома.
   Скобелев идет рядом с Порфирием. Они идут напрямик, полями, спускаясь в лощину, где их ожидает с лошадьми Нурбайка. Неожиданно Скобелев берет Порфирия под руку и говорит:
   - Давайте будем на "ты".
   Оба снимают фуражки, трижды целуются, точно христосуются. Потом идут дальше.
   Легка походка Порфирия. Точно он получил какой-то ценный подарок. Радостные колокола звонят в ушах.
   - Как ты не боишься, Михаил Димитриевич? - говорит Порфирий и сам не слышит своего голоса.
   - Ты думаешь? Поверь мне, Порфирий Афиногенович, нет такого человека, который не боялся бы. Но нужно уметь владеть собой и не показать вида, что боишься. В этом и есть храбрость. И этом счастье победы над собой перед лицом смерти.
   Нурбай подает Скобелеву лошадь. Он держит повод и стремя и влюбленными глазами смотрит на своего господина.
   Скобелев скачет с Порфирием к Боготу. Порфирий скачет рядом со Скобелевым. Он чувствует, что влюблен в Скобелева так же, как Нурбайка, как влюблены все, кто видел в бою и соприкасался со Скобелевым.

XX

  
   Старый Разгильдяев ошибался, когда так рьяно и сердито стучал по карте, указывая на Плевну. В штабе Главнокомандующего Плевну учли и принялись за нее усердно.
   6-го июля 1-я бригада 5-й пехотной дивизии была направлена на деревни Вербицу и Палац, где должна была соединиться со стоявшим у Турского Трестеника Костромским полком, чтобы вместе с ним атаковать турок у Плевны.
   Бригада шла без мер охранения, без кавалерии. Обозы шли при частях. По ошибке колонновожатого - он говорил, что карта была неверна, - бригада неожиданно вышла на Плевну, и, не считая сил неприятеля и без предварительной разведки, атаковала плевненские траншеи. Там оказалось - двадцать тысяч войска Османа-паши, сидевших и прекрасных укреплениях. Бригада, неся потери, овладела траншеями и дошла до предместий Плевны. Командира бригады ранили, потери были огромные. К туркам подошли подкрепления, пришлось отступить... Это были первая Плевна...
   Плевну оценили в ставке, поняли опасность положения, и на 18-ое июля барону Криденеру с 4-м, 9-м и 11-м корпусами было приказано взять Плевну.
   В центр турецкой Плевненской позиции, на Гривицкий редут, был направлен князь Шаховской; на левом фланге, на Зеленые горы, с горстью пехоты - батальоном Курского полка и с казачьей бригадой - шел Скобелев. К вечеру, после упорного боя, всюду лично водя войска в атаку, он занял Зелены горы, и отдельные люди ворвались в Плевну.
   У князя Шаховского войска прошли Тученицкий овраг, попали под перекрестный огонь из турецких укреплений, попали, как говорили офицеры этих частей, не в бой, а на убой, атака захлебнулась, и к вечеру части откатились назад.
   Ни у князя Шаховского, ни у Криденера не было Скобелевского порыва к победе, чтобы с малыми силами бить турок.
   Это была вторая Плевна.
   Плевна тормозила столь удачно начатое движение на Балканы, и было решено и третий раз брать Плевну.
   Сознавая силу Плевненских укреплений и величину армии Османа-паши, было подтянуто все, что можно было собрать; с 27-го августа осадная и полевая артиллерия громили Плевну, и 27-го августа началась третья Плевна. И опять, как и при второй Плевне, с полным сознанием важности и необходимости победы шел только Скобелев - он и дошел со своими малыми частями опять до предместья Плевны, - все остальное остановилось, едва продвинувшись вперед. Потребовались подкрепления. Это была румынская армия Князя Карла - она должна была взять Плевну 30-го августа.
   Причины плевненских неудач происходили от того, что не было достаточных сил, чтобы развивать операции по всему Турецкому фронту. Но мало кто и в армии-то, не говоря про общество, знал, почему же брали Плевну, сознавая, что сил мало и что с имеющимися силами ее взять нельзя?!
   Главнокомандующему нужно было на дело доказать, что сил мало, что нужна присылка основательных подкреплений. Доказывать это приходилось кровью, потерями, сражениями и... поражениями. Ибо слова были неубедительны.
   Когда решался вопрос о том, объявлять или нет Турции войну, - Государь колебался. Он сознавал всю трудность и опасность войны, но ему было жаль славян. Общественное мнение давило на него. Тогда Государь вызвал старых фельдмаршалов графа Берга, князя Барятинского и Коцебу, Великих Князей Николая Николаевича Старшего и Михаила Николаевича, военного министра и министра финансов и устроил нечто вроде военного совещания. Был задан вопрос: какой силы должна быть армия для того, чтобы победить Турцию? Все три фельдмаршала доложили, что для того, чтобы одолеть современную Турцию, принимая во внимание ее географическое положение, устройство театра военных действий, пути сообщения и учитывая ту несомненную помощь, которую Турция получит от Англии, - необходимо иметь от 400 до 500 тысяч войска.
   Оба министра заявили, что состояние финансов России и ее воинских кадров таково, что Россия не может выставить более 120 тысяч солдат.
   Наступило тяжелое молчание. Государю нужно было или отказаться от войны ("сербам сидеть смирно, а Черняеву вернуться назад"), или, как Самодержцу, повелеть напрячь все силы, сделать невозможное, собрать полумиллионную армию и исполнить его волю.
   Государь молча смотрел на своего брата, Великого Князя Николая Николаевича Старшего. Тогда Великий Князь сказал:
   - Если Ваше Императорское Величество прикажет, согласен принять пост Главнокомандующего, имея сто двадцать тысяч штыков!
   Государь встал и обнял своего брата. Заседание было окончено - война решена: стали расходиться.
   На подъезде граф Милютин подошел к Великому Князю и сказал:
   - Как, Ваше Императорское Величество, вы решаетесь на такое дело со столь малыми силами?
   - Знаю, - ответил Великий Князь, - что нехорошо делаю, да если бы ты видел выражение глаз Государя, когда он смотрел на меня! В этих неотразимо прекрасных глазах Государя было прямо написано: "Выручай!" Ты знаешь, как я его люблю... Пойдем так... а после сам прибавишь...
   После второй Плевны и была потребована эта прибавка, но для того, чтобы она прошла, понадобилась вся кровь и муки третьей Плевны. Только после них Россия до конца исполнила свой долг и выполнила волю своего Государя-Самодержца...

XXI

  
   Накануне третьей Плевны Порфирий, назначенный к Скобелеву, поехал к стрелкам: ввиду убыли офицеров в бригаде генерала Добровольского, к ней был прикомандирован от Волынского полка Афанасий, и Порфирий хотел перед решительным сражением повидать сына.
   - Что, Афанасий, и ты Скобелевцем стал? - сказал Порфирий, любуясь еще более похорошевшим и возмужавшим сыном.
   - Кто, папа, хоть раз повидает Скобелева, тот ему никогда не изменит.
   - Знаю, милый, сам на себе это испытал... Молодчина ты у меня... И у тебя уже и клюква на сабле, и чин поручика.
   - За переправу через Дунай, папа, - значительно сказал Афанасий и добавил, - ты ей напишешь?.. Я не смею...
   - А ты осмелей. Перед Скобелевцем и Вера не устоит. Вернешься, и, поверь, все по-хорошему будет.
   Они помолчали.
   - Ну, мне пора. Темнеет. И какой дождь! Надо еще к твоему бригадиру заглянуть, а, вишь, как погода-то испортилась! Ты напиши сам...
   - Да, если вернусь из боя, - тихо и как-то несвойственно печально сказал молодой поручик.
   Порфирий внимательно посмотрел на сына.
   - Ты что?
   - Я ничего, папа. Сам знаешь, пехота при штурме горит, как солома в огне.
   - Ну, ну. А что Скобелев говорит?
   Лицо Афанасия просияло.
   - Никто, как Бог! Двум смертям не бывать - а одной не миновать.
   - Вот то-то и оно-то!
   И не прощаясь с сыном, Порфирий пошел с бивака.
   - Прощай, папа! - донеслось к нему от палаток стрелков.
   - Вере напишу, - ответил Порфирий, хотел вернуться и обнять сына, да раздумал.
   "Что тревожить понапрасну, - подумал Порфирий. - И так мальчик не в себе"...

XXII

  
   Стоявшие все эти дни духота и зной, когда сильно наносило вонь гниющих трупов от турецкой позиции, в понедельник, 29-го августа, стали еще сильнее. С полудня (раскаленная земля закурилась туманами, небо сразу потемнело, солнце скрылось во вдруг откуда-то появившихся тучах, и полил дождь. Не короткий, летний ливень с грозой, но нудный, ровный, холодный осенний дождь, долгий и упорный. Глинистая почва сразу намокла и стала скользкой, по глубоким колеям потянулись коричневые лужи, и пузырями всхлипывали по ним частые дождевые капли. С дождем и с тучами сразу надвинулась хмурая, ненастная безотрадная осенняя ночь.
   Непогода и ночь захватили Порфирия в дороге. Едва он выбрался с бивака 9-го стрелкового батальона, как настала такая тьма, что Порфирий совсем растерялся. Ноги вязли и расползались по глинистой дороге. Ветер распахивал бурку, дождь забирался за ворот и холодными струями бежал по телу.
   Впереди и совсем недалеко загорелось желтое пламя костра, сквозь сырость потянуло угарным, смолистым дымком, и показалось, что с ним и тепло нанесло. Порфирий пошел на огонь.
   Под навесом из сучьев и распяленных на них рогож, попон и шинелей солдаты раздули костер и повесили над ним большой томпаковый чайник. В отсвете пламени стала видна коновязь, где мокли под попонами лошади, и тут же стоила большая коляска с поднятым верхом и пристегнутым наглухо кожаным фартуком. Внутри коляски горел фонарь. В щели между фартуком и верхом просвечивал неяркий свет.
   - Генерала Добровольского коляска? - спросил Порфирий у солдат.
   - Так точно, генерала Добровольского, - бойко ответил красивый черноусый стрелок, вглядываясь в Порфирия и, признав в нем офицера, ловко поднялся от костра.
   - Матюшин, это кто там? Не с диспозицией ли?
   - Это я, ваше превосходительство, полковник Разгильдяев.
   - Что это вы, батенька, в такой дождь! Небось, промокли совсем...
   - Да, есть малость.
   - Заходите погреться, чайку вместе напьемся. Я один. Паренсова услал к Имеретинскому.
   Полог коляски отстегнулся, и Порфирий с удовольствием влез в нее. Там было тепло и после ненастья непогожего вечера показалось уютно. Внутри коляски на проволоке висел фонарь со свечой. В его свете Порфирий, сам любивший походный комфорт, с удовольствием рассматривал, как в коляске было хорошо и ладно устроено. Передняя часть коляски откидывалась, образуя две мягкие постели. Под сиденьями были устроены выдвижные ящики и сундучки, на бока верха нашиты карманы.
   Добровольский в наглухо застегнутом стрелковом сюртуке сидел на заднем сиденье. Перед ним был расставлен раскрытый дорожный погребец, обитый белой жестью "с морозами", подле него был приготовлен поднос со стаканами, тарелками и закуской.
   - Как кстати вы пожаловали, - сказал Добровольский, усаживая Порфирия против себя. - Я всех своих услал. Начальника штаба и адъютанта послал за приказаниями. Говорят, завтра - штурм Плевны, а мы еще ничего не знаем. Да и какой может быть теперь штурм? Вы вот пешком шли, так видали, что делается. Какие могут быть по эдакой грязище атаки, перебежки. Да просто не влезть на эти страшные горы.
   Порфирий молча вглядывался в лицо Добровольского. Странное оно было, или казалось в этом освещении. Совсем особенная смертельная бледность была на нем, и оранжевый свет свечи не менял его, как свечи, горящие у изголовья покойника, не рассеивают мертвенной бледности его лица. Выражение глаз было жуткое. Точно эти темные живые глаза на мертвом лице провидели нечто ужасное.
   - Я, Порфирий Афиногенович, прямо считаю завтрашний штурм невозможным. Я надеюсь... Я уверен, что Государю Императору все это доложат, и Его Величество именно ввиду своего тезоименитства его отменит.
   Порфирий сомневался в этом. Он знал, что деликатнейший Государь никогда не вмешивался в оперативные распоряжения Штаба Армии. Чтобы переменить разговор и отвлечь Добровольского от мрачных мыслей, Порфирий стал расхваливать устройство коляски.
   - Как только у вас все это хорошо придумано. И спать отлично, и сидеть, точно маленький дом... И все под руками.
   - Пожалуйста, не хвалите, - желчно сказал Добровольский. - Это мой гроб!
   - Полноте, ваше превосходительство! Всех нас, Божией милостью, переживете.
   - Нет! - настойчиво и еще сильнее раздражаясь, сказал Добровольский. - Я это точно знаю. Меня в ней и повезут...
   Порфирий растерялся. Мертвое лицо Добровольского страшило. Порфирий замолчал. Добровольский пронизывал его печальными глазами. Так прошло более минуты. На счастье, полог отвернулся, солдат протянул в коляску дымящийся чайник и ласково сказал:
   - Пожалуйте, ваше превосходительство, горяченького чаю. Самое во время.
   Добровольский стал наливать чай по стаканам. В палатке было тихо. Мерно, ровно и усыпительно сыпал по кожаному верху холодный дождь, и вода, стекая с верха, журчала но лужам.

XXIII

  
   Была глухая ночь, когда Паренсов привез князю Имеретинскому диспозицию на 30-е августа.
   Прилегший было, не раздеваясь, на походной постели в хате князь поднялся и накинул на плечи черную черкеску с Георгиевским крестом на свежей ленточке.
   - Ну, что? Привез? Завтра? - спросил он и от горевшей на крестьянском столе свечи зажег вторую.
   - Садись... Читай.
   - "Завтра, 30-го августа, назначается общая атака укреплений Плевненского лагеря", - начал читать Паренсов. - "Для чего: 1. С рассветом со всех батарей открыть самый усиленный огонь по неприятельским укреплениям и продолжать его до 8-ми часов утра. В 9 часов одновременно и вдруг прекратить всякую стрельбу по неприятелю"...
   - Постой. Как же это так? Ты прочел: "продолжать огонь до 8-ми часов утра", - значит, в 8 часов огонь прекращен. Как же дальше сказано - "в 9 часов одновременно и вдруг прекратить всякую стрельбу по неприятелю"... Тут что-нибудь да не так...
   - Так написано в диспозиции, - смутившись, сказал Паренсов.
   - Ну, читай дальше.
   - "В 11 часов дня вновь открыть, усиленный артиллерийский огонь и продолжать его до часа пополудни. С часа до 21/2 часа вновь начать усиленную канонаду, прекращая ее только на тех батареях, действию которых могут препятствовать наступающие войска. В 3 часа пополудни начать движение для атаки"...
   - Это уже даже не по-немецки выходит, а что-то по-польски, - с тонкой иронией кавказского человека сказал Имеретинский. - В три часа начать... В 7 часов уже сумерки, а там и ночь... Как же по этой-то грязи мы за четыре часа дойдем до Плевны и возьмем весь лабиринт ее укреплений? Ну, что же дальше?
   - "Румынская армия атакует северное укрепление"...
   - Да ведь там, милейший Петр Димитриевич, не одно укрепление, а целая сеть укреплений, названная Опанецкие редуты, и рядом почти неприступные Гривицкие редуты! Ну, да это уже меня не касается. Что мне-то указано делать?
   - Тебя, ваше сиятельство, собственно говоря, нет.
   - То есть? - хмурясь и вставая с койки, сказал князь. - Где же моя 2-я пехотная дивизия, стрелковая бригада генерала Добровольского, тоже подчиненная мне, и 16-я пехотная дивизия?
   - Под литерою "е" значится: "Отряду генерала Скобелева в составе бригады 16-й пехотной дивизии, стрелковой бригады генерала Добровольского и полка 2-й пехотной дивизии атаковать укрепленный лагерь, прикрывающий Плевну со стороны Лопчинского шоссе"...
   - Постой... Как?.. Скобелеву?.. Та-а-к! Я говорил... Добился, значит своего. Недаром он все эти дни ездил то на позицию под самых турок, то в Ставку. Но все-таки?.. Ведь Скобелев подчинен мне... Ну, его взяли, Бог с ним совсем, но я-то хоть с чем-нибудь да остался? Где же я?
   - Под литерою "ж" значится: "В резерве колонны генерала Скобелева с обязанностью поддерживать его атаку и прикрывать левый фланг его колонны следуют остальные полки 2-й пехотной дивизии с их батареями под начальством святы Его Императорского Величества генерал-майора князя Имеретинского".
   - Та-а-ак! - с тяжелым вздохом сказал князь и подошел к двери. - Значит, теперь уже меня подчинили Скобелеву! Не гожусь, значит!
   Он приоткрыл дверь и крикнул на двор:
   - Модест! Прикажи запрягать и давай мне одеваться.
   - Князь, - воскликнул Паренсов, - да что случилось? Куда ты едешь? Зачем?
   - Как куда? В главную квартиру. Что же, любезный, или ты думаешь, что я здесь останусь? Да разве ты, знающий все наше положение, не понимаешь, что Скобелев сразу у меня все отнимет. Он это умеет... А я с чем останусь?
   Князь торопливо надевал в рукава черкеску и перепоясывался поясом с кинжалом и шашкой:
   - Князь! Я умоляю тебя остаться!
   - Остаться? О, да! Я вижу, и ты уже стал Скобелевцем! Остаться?.. Восемь дней тому назад мне за Ловчу дали Георгия - значит, не так уж я плох!.. А теперь отставляют от командования отрядом и даже мою дивизию отнимают у меня... И ты спрашиваешь, зачем я еду?..
   - Князь! А долг солдата повиноваться при всех обстоятельствах.
   - Долг? Ты мне указываешь мой долг?.. Долг солдата... Вот, уж прости меня - я уеду...
   - Князь, подумай! Как можно уезжать с поля сражения, покидать свои войска за несколько часов до штурма?
   Низко опустив красивую седеющую голову, князь молча шагал по комнате. Паренсов подошел к нему, обнял его за плечи и сказал глубоким проникновенным голосом:
   - Князь, голубчик, останься! Ну, хочешь... Я на колени стану и буду умолять тебя исполнять твой долг! Подумай о Государе!
   Имеретинский отстранил Паренсова и снова стал ходить взад и вперед. Так в напряженном молчании прошло несколько минут. Одна свеча догорела и погасла. В хате стало темнее, и, казалось, и ночной тишине слышнее был мерный, ровный шум дождя.
   - Хорошо, - останавливаясь против Паренсова, тихим голосом сказал Имеретинский. - Изволь! Я останусь. Но, помни, завтра же с утра Скобелев отберет от нас все, и мы останемся с тобой вдвоем... Садись, пиши приказ!

XXIV

  
   Скобелев встал до света, вышел во двор хаты и долго смотрел, как Нурбайка и вестовой, терский казак, чистили и полутьме под навесом сарая его лошадей. Мягко шуршала щетка, скребница отбивала о камень, и мутном свете походного фонаря со свечой серебром отблескивали крупы серых коней.
   - Со светом поседлаете, - сказал Скобелев и по скользкой дощечке, положенной через грязь и лужи двора, прошел в хату. Там, при свете одинокой свечи, одевались его ординарцы. Озабоченный Куропаткин, начальник штаба Скобелева, в накинутом на плечи сюртуке с аксельбантами торопливо писал приказание.
   - Вот что, Алексей Николаевич, - сказал Куропаткину Скобелев. - В приказе написано: "Наступление начать в три часа дня"... Это не годится. По такой грязище скоро не пойдешь, да и люди вымотаются. Пиши: "Людей не позже одиннадцати часов накормить горячим обедом с мясом. Движение начать в полдень. Я буду при авангарде Владимирского полка". Как рассветет, так и пойдем. Кажется, и дождь перестает.
   Пришедший со двора ординарец Скобелева осетин Харанов сказал:
   - Дождь, ваше превосходительство, точно перестал, но туман! Такого и тогда не было!
   С первыми проблесками дня дождь прекратился. Земля клубилась седым паром. На двадцать шагов не было видно человека.
   "Туман Инкермана, - подумал только что вернувшийся от Добровольского Порфирий, вспоминая утро 27-го августа. - Нет, сейчас еще хуже".
   Тогда туман, все густея, поднимался и потом растаял в знойном воздухе, и из-за него проглянуло солнце. Теперь небо было сплошь затянуто черными тучами, и туман бродил под ними седыми пеленами. По-осеннему пахло сыростью и дождем. На дворе по соседству редко и хрипло - на осень, на ненастье точно жалуясь или бранясь, - лаяла собака.
   Дороги так распустились, что ноги вязли в грязи по щиколотку. На улице, где грязь была покрыта опавшими листьями, ноги скользили.
   Уже гремела по всему фронту артиллерия, но кто и куда стрелял - нельзя было определить. За туманом не было видно ни вспышек выстрелов, ни разрывов шрапнелей и гранат, ни порохового дыма. Точно далекие небесные громы, предвестники грядущей грозы, катались над землей.
   Скобелев в свежем кителе, в легком генеральском пальто с алыми лацканами нараспашку, в белой свежей фуражке, на сером коне просторным шагом выехал по растоптанной людьми грязной дороге и поле.
   По сторонам дороги, за составленными и козлы ружьями, стояли темными колоннами солдаты. Должно быть подвезли ротные котлы: пахло щами, черным хлебом, махоркой, пахло пехотным солдатом. В тумане были видны лишь ближайшие ряды, да вспыхивали огоньки солдатских трубок. В колоннах было тяжелое молчание. По серой лошади, по значку, по свите кое-где признавали Скобелева. Порфирий слышал, как кто-нибудь да скажет:
   - Скобелев!.. Скобелев!.. Наш генерал проехал!
   Кое-кто станет смирно за ружьями. Офицер приложит руку к козырьку фуражки... Все это мелькнет в тумане, как видение, и растает.
   - Стрелки, что ли? - крикнул в колонну Куропаткин.
   - Никак нет... Володимирский полк... Стрелки сзади остались...
   "Призраки, - подумал Порфирий, - мелькнули и исчезли, как и все мы в жизни мелькнем и исчезнем. Что ожидает нас всех сегодня, меня, Афанасия, Скобелева, Харанова? Вон как гремит артиллерия... Граната разорвалась где-то неподалеку, разрыва не видно, а как жутко просвистали осколки совсем близко. Туман... Ничего не видно... Куда мы едем?.. Туман Инкермана!.. Брррр!"
   Остановились, слезли с лошадей, подтягивали подпруги. Как исполинский серый призрак, стоял у дороги громадный карагач. Вода с него капала. Под деревом собрались пехотные солдаты. Кто-то, должно быть пришедший с разведки, рассказывал:
   - Нарыто у него!.. Чисто кроты какие! И ходы, и переходы, и все турами оплетенными обставлено. Наша артиллерия почем зря бьет. Не дохватывает до него. А он там как в дому сидит, что в крепости за стенами. Ему и не страшно вовсе!
   - А тебе, поди, страшно было!
   - А ты сам попробуй? Страшно... Ну, однако, не очень...
   - И все, ребята, ничего, кабы только не погода. Уж очень грязь. Грузко стало. Ни тебе окопаться, ни лечь - так и ползет.
   - Кручи большие, не взберешься...
   Говорившие сквозь туман разглядели Скобелева. Замолчали. Кто-то тихо сказал:
   - Никак Скобелев?
   Встали "смирно". Скобелев сел на лошадь.
   - Что, ребята, пообедали? - спросил он.
   - Так точно, ваше превосходительство.
   - Лопаты получили?
   - Получили.
   - Не так, чтобы много... Не на каждого.
   - Чего говоришь, что не надо! Получили, ваше превосходительство.
   - Турка не боитесь?
   - С вами, ваше превосходительство, самого черта, и того не боимся.
   Скобелев тронул лошадь. Зачмокали по грязи копыта лошадей его свиты. Грязевые брызги полетели вперед.
   Мелкий, холодный и упорный дождь снова посыпал с неба.
   Впереди падали гранаты. Сквозь серую пелену тумана и дождя было видно, как вдруг исполинскими кустами вздымались клубы разрыва и медленно таяли в воздухе. Свистали и выли осколки.
   Владимирцы рассыпались в цепи и ползли на холм, как улитки. Все чаще и слышнее становилась трескотня ружей. Скобелев поднялся на гору и остановился на шоссе. По одну сторону шоссе наступал Владимирский полк, по другую стрелки.
   Турецких редутов не было видно - они скрывались в сумерках дождливого дня. Они давали о себе знать пушечными громами и непрерывной стукотней ружей. Точно вода кипела там в громадном котле.
   Пули свистели над Скобелевым. Сзади с легким шуршанием проносились снаряды наших батарей и лопались где-то вдали невидимыми разрывами и взрывами.
   Под сотником Александром Верещагиным, Скобелевским ординарцем, убило лошадь, казак-вестовой соскочил со своего коня и повел его Верещагину, но тут упал и сам Верещагин раненый. Его понесли вниз, под гору. Только что люди с ним скрылись на шоссе, как прискакал казак и доложил Скобелеву, что посланного вперед, к стрелкам, ординарца Сергея Верещагина - "зараз насмерть свалило... Сильно теснят турки стрелков. Наши начали подаваться назад..."
   - Как странно: сейчас Александра ранило, и в то же время его брата убило. Судьба! От судьбы не уйдешь. Что же, пойдемте, господа, - сказал Скобелев и стал спускаться в овраг, а потом подниматься на зеленую гору к стрелковым цепям.
   Берданки стреляли непрерывно. Сквозь стукотню выстрелов, сквозь недалекие громы турецкой батареи, стоявшей на гребне, были слышны крики:
   - Носилки!
   - Санитаров!
   - Дохтура! Ротного ранило!
   Навстречу Скобелеву шли одиночные люди. Они деловито, скользя по грязи, спускались с холма и шли назад.
   - Вы зачем? - спросил Скобелев.
   - За патронами, ваше превосходительство... Патронов у нас больше нет.
   И по тому, как смело и уверено ответили они, Скобелев видел, что и точно, люди шли за патронами.
   Сзади, обгоняя Скобелева, прошли к цепям люди. Измазанные сплошь красноватой глинистой грязью, с кепи на затылке, они несли в рубашках и мешках коробки с патронами. Еще издали было слышно, как один из них молодым возмущенным голосом громко говорил:
   - Я ему говорю, - давай патроны... А он мне Крыночные сыплет. Да что ты, милый человек, говорю ему, не видишь, кому сыплешь? Не видишь - стрелки мы. Нам давай - берданочные...
   - Так вот, Второв Крыночные принес у цепу, а ему поручик патронами в самую морду! Потеха!
   - За дело! Не бери зря...
   Они увидели Скобелева и замолчали.
   - Ну, как стрелки? - крикнул им Харанов. - Не подкачаете?
   - Держались крепко, однако подмога нужна.
   Скобелев вынул из-за борта золотые часы и посмотрел на них.
   - Алексей Николаевич, - сказал он, - пишите приказание. Ординарцы, приготовьтесь.
   Куропаткин слез с лошади, расставил бурку шатром над собой, стал на колени в грязь и достал полевую книжку. По бурке щелкал дождь, блестящие капли стекали с черного бурочного ворса. Чаще и чаще посвистывали турецкие пули.
   - Генералам Тебякину и Добровольскому, - диктовал Скобелев, - командирам Владимирского, Суздальского и Ревельского полков, 9-го и 10-го стрелковых батальонов.
   "И моему Афанасию, значит", - подумал Порфирий и почувствовал, как холодный пот прошиб его сверху донизу.
   - Готово?
   - Сейчас, ваше превосходительство. Не поспеешь за вами, грубовато ответил Куропаткин.
   - Пишите всем одинаково: "Начинайте штурм. Генерал Скобелев... 3 часа пополудни, 30-го августа".
   Куропаткин вызвал ординарцев и передал им маленькие конверты.
   - Поручик Лисовский - генералу Тебякину! Кто от стрелковых?
   - Поручик Марк, господин капитан.
   - Командирам 9-го и 10-го батальонов... Хорунжий Дукмасов! Хорунжий Харанов!
   Офицеры скрывались в дождевой мгле.
   Дождь усилился и уже лил непрерывно.
   В три часа дня, точно для того, чтобы Русским войскам виднее была цель атаки, чуть приподнялся туман.
   За белесой дождевой полосой показались за третьим гребнем Зеленых гор турецкие редуты, опоясанные сплошной линией белых дымков ружейных выстрелов.
   В логу, совсем близко от редутов, сипло и печально раздался сигнал на горне: "Предварение к атаке". Он повторился дальше и дальше за шоссе, там, где уже не были видны лежащие цени, и замер. Прошло несколько мгновений, показавшихся Скобелеву бесконечно долгими.
   Вдруг весело, справа от Владимирцев, грянула музыка и загрохотали барабаны.
   Длинными томными цепями поднялись Владимирцы и суздальцы и пошли вперед. Видно было, как солдаты скользили ни мокрой глине и падали.
   Раздалось сначала несмелое, потом все более и более громкое "ура". Оно покатилось, понеслось и вдруг стихло. Умолкла и музыка, барабаны перестали бить.
   Налетевший порыв ветра на мгновение согнал туман и пороховой дым с холма. Показались редуты Кованлек и Исса-Ага и перед ними чистый, гладкий, точно выбритый, глинистый скат, мокрый и скользкий.
   Этот скат был сплошь покрыт ползущими по нему, как червяки, людьми. И видно было, как кто-нибудь выскочит вперед - вероятно с криком "ура", неслышным за стрельбой, - и упадет тут же...
   Цепь ползет все тише и нерешительнее...
   Остановилась... Замерла...
   - Ординарец!
   Лицо Скобелева спокойно, полно решимости.
   - Ревельскому полку!
   - Ваше превосходительство, - чуть слышно говорит сзади Скобелеву Куропаткин, - это последний наш резерв!
   - Знаю-с... Ревельскому полку поддержать атаку!
   Старик полковник Писаренко взял руку под козырек, принял от ординарца, хорунжего Харанова приказание... Подал команду полку.
   Передние роты раздались в темные цепи, за ними потянулись линиями ротные поддержки. В резерве грянула музыка. Ветхое знамя развернулось над резервом.
   Ревельские цепи влились в цепи Владимирцев и Суздальцев. И уже не цепи, но темная солдатская масса ползла, скользила, падала, карабкалась вперед, навстречу гулу пушек, непрерывной ружейной трескотне. Прошли вперед, еще... еще... Остановились, опоясались белой полосой ружейного огня и поползли назад.
   - Алексей Николаевич, у Имеретинского есть Либавцы, у Добровольского остались 11-й и 12-й батальоны.
   Ординарцы поскакали передавать приказание... Время идет... Время остановилось... Холодный дождливый день меркнет. В мглистом тумане видно, как из Плевны идут густые колонны турок. Они вливаются в промежуток между редутами Исся-Лга и Плевной.
   Либавцы и стрелки косят их огнем - но они идут вперед и вот слились с передовыми цепями.
   В третий раз грянула музыка. Либавцы пошли на штурм. Все подалось с ними вперед, опять раздалось "ура", и видно было, как начался рукопашный штыковой бой.
   И вдруг поползли назад. Сначала тихо, одиночными людьми, нерешительно, потом группами... Сейчас будет бегство!..
   ............................................................................................
   Скобелев в сопровождении Куропаткина, немногочисленной свиты - разосланные с приказаниями ординарцы не вернулись и с казаком со значком медленно спускается с кручи. Лошадь скользит по мокрой глинистой земле. Она расставила задние ноги, тормозит ими себя. На середине ската Скобелев останавливается. Его лицо очень бледно и мрачно. Волевой огонь то загорается, то потухает в пристально глядящих вперед глазах. С намокших рыжих бакенбардов на потемневшее полотно кителя каплет вода. Дождь зарядил косой и упорный.
   Сквозь пелену дождя - в сером сумраке совсем близко, и восьмисот шагов не будет, за оврагом по склону холма еще идет бой. Турки стреляют в упор. В пелене выстрелов, между высоких дымов взрывающихся гранат, видно, как темная масса перемешавшихся между собой полков ползет неудержимо назад.
   Время измеряется долями секунд...
   Скобелев оборачивает бледное лицо на Куропаткина. Он испытующе, пронзительно смотрит на него.
   - Алексей Николаевич, - тихо говорит он. Его голос слышит один Куропаткин. - Не пора ли мне? Самому?
   Куропаткин молчит. Его лицо угрюмо. В узких волчьих глазах вспыхивает злой волевой огонь. "Пора!"
   Лицо Скобелева краснеет, загораются минуту тому назад потухшие, печальные глаза. Решительно подобран поводья, Скобелев дает шпоры коню, и тот клубком катится вниз, утопая по бабку и грязи, перескакивает на дне оврага какой-то бурлящий, глинистый поток и во мгновение ока взмывает наверх в самую гущу залегших недвижно, в нерешимости отчаянии цепей.
   - Вперед, ребята!
   В дыму и сумраке печального дня Скобелева видят единицы. Но по всей цепи, но трем ее полкам и по стрелковой бригаде шорохом, электрическим током проносится:
   - Скобелев! Скобелев!
   Все встает, гремит победное "ура"...
   Сквозь участившийся треск совсем близких выстрелов, сквозь грохот орудийной пальбы, визг и шлепанье пуль и осколков - кажется, везде слышно бодрое Скобелевское: "Вперед, ребята!"
   Грязь в полголенища - ее не чувствуют. Глина скользка, течет под ногами. Люди обрываются, падают, встают снова и, грязные, измазанные землей, бегут вперед, где на мгновенье увидели Скобелева, его белого коня, его белую фуражку.
   "Ура" заливало всю полосу гребня, гремело с лишком на дне версты, неумолимое, ликующее и победное. Солдатам казалось, что неудержимая сила несет их наверх, на кручи турецких брустверов, через канавы ложементов и окопов.
   Турки отхлынули из передних укреплений и бежали в промежутки между редутами.
   Скобелев, ухватившись за гриву коня, взобрался по крутому скользкому скату гласиса, скатился с лошадью в ров, в воду, там лошадь упала, Скобелев выбралс

Категория: Книги | Добавил: Anul_Karapetyan (27.11.2012)
Просмотров: 454 | Рейтинг: 0.0/0
Всего комментариев: 0
Имя *:
Email *:
Код *:
Форма входа