Краснов Петр Николаевич - Цареубийцы

ела музыка, били барабаны. Юольшой войсковой наряд сопровождал гроб.

   - Генерала хоронит, - говорили в толпе любопытных.

   Порфирий был произведен и генералы и получил назначение губернатором на далекую окраину - это было очень видное и самостоятельное место. Перед отправлением к месту службы он взял двухмесячный отпуск и решил совершить паломничество ко Святым местам, в Палестину.

   Паломничество это состояло в том, что они с женой сначала ехали до Одессы в купе 1-го класса, потом шли в отдельной каюте нового прекрасного пассажирского парохода "Царь" Русского общества пароходства и торговли, с остановками в лучших отелях до Яффы, а в Иерусалиме были прекрасно устроены в Горней Женской Обители у матушки настоятельницы. Эта новая Горняя Обитель были основана на том месте, где, по преданию, находился во времена Спасителя дом Захария и Елизаветы, куда приходила Божья Матерь, - "вставши же Мария во дни сии, с поспешностью пошла в нагорную страну в город Иудин и вошла в дом Захария и приветствовала Елизавету"...

   Здесь окружили Порфирия и Лилю такие дивные, святые воспоминания, что сердца их растопились и стали они верить в чудо.

   Только что кончилась литургия. Чинными рядами выходили монахини из светлого храма и спускались через сад к трапезной.

   Блестящий гравий хрустел под их легкими шагами. Стройные кипарисы, раскидистые смоковницы, цветущее алыми цветами гранатовое дерево, алоэ, воздушные эвкалипты, палево-желтые розы, богато цветущие вдоль каменной ограды дикого камня, - все сверкало и благоухало под знойным палестинским солнцем. Синее небо было такого голубого цвета, что графиня Лиля глаз не могла оторвать от него. Казалось, что святость мест, освященных пребыванием здесь Сына Божия, отразилась и на природе.

   У Лили земля горела под ногами. Ее походка стала легкой и воздушной. Душа ее точно растворялась в прозрачном эфире. Она стояла в стороне от дорожки и смотрела на проходящих с опущенными головами монахинь. Одна, проходя мимо Лили, приподняла голову и посмотрела на Лилю. Ясные голубые глаза в опушке длинных ресниц спокойно и бесстрастно глядели на графиню из-под черного монашеского куколя. Лиля увидела матовую бледность прекрасного и будто знакомого, родного лица, красивый рисунок поджатых губ. Точно что толкнуло ее. Она крепко схватила Порфирия за руку.

   - Смотри! Вера! - прошептала она в страшном волнении.

   Монахиня опустила глаза. Сходство исчезло. Она не могла не слышать шепота Лили. Ни одна черта не дрогнула в ее лице. Только еще строже были поджаты бледные губы.

   В покоях матушки настоятельницы за чаем с каким-то особенным апельсиновым вареньем графиня Лиля соответственно месту рассказывала матушке настоятельнице и матушке казначее о том знамении, какое было явлено киевскому схимнику Алексию Голосеевскому 1-го марта 1881 года.

   - Вы Алексия того знаете, матушка? - спросила Лиля.

   - Ну, как же, Елизавета Николаевна, видать, правда, не сподобилась, а слыхать много чего слыхала. До 10 лет немым был, а после, по молитве, стал сразу говорить и пошел служить Богу. А вот про знамение-то и я не слышала ничего. Расскажите, милая.

   - Вынимал тот Алексий в чине иеромонаха 1-го марта за жертвенником частицы о здравии и только вынул о здравии Государя Александра II и говорит сослужащему с ним отцу диакону: "Поосторожнее надо, отец диакон, на частицу вино чего пролил! Красная, как в крови частица..." Диакон смотрит с удивлением, что такое говорит отец архимандрит: частица совсем белая. - "Батюшка. отец Алексий, - говорит диакон, - да что вы, частица же белая..." - "Что вздор мелеть, - говорит отец Алексии, красная частица, в крови выкупана..." Тогда никто ничего не понял, а после-то все объяснилось. Прозорливец был отец Алексии.

   Графиня подождала, когда мать казначея вышла из покоев и они остались наедине с матерью настоятельницей, и сказала доверительно:

   - Я вот о чем хотела спросить вас, матушка. Проходили сейчас из церкви монахини, и между ними одна была такая красивая, с голубыми глазами и совсем молоденькая.

   Настоятельница радостно засмеялась.

   - Ну, знаю, знаю, - сказала она. - Все ее примечают. Это сестра Вороника. Ангел - не человек. И работает как, и молится!..

   - Матушка, может быть, этого и нельзя, я прошу нас открыть только мне и мужу, кто такая была в миру эта сестра Вероника?

   - Мы не можем никому, Елизавета Николаевна, - открывать. мирское прошлое наших чад. Это как тайна исповеди.

   - Даже если на то есть особые и очень важные обстоятельства? Я вам расскажу, в чем дело.

   И графиня Лиля, торопясь и довольно сбивчиво, рассказала о Вере, о ее странностях, о том, как Вера пропала вскоре после цареубийства, как думали, что она наложила на себя руки и утопилась и как никто ее больше не видел.

   Настоятельница слушала с большим вниманием рассказ графини Лили.

   - Что же, много бывает загадочного в мире, Елизавета Николаевна, - сказала тихо и в глубокой задумчивости настоятельница. - Но ничего такого сказать вам про сестру Веронику не могу. Просто не знаю ничего такого. Она ангельский чин приняла и с ним отрешилась от всего земного, ушла от мира. Кто она была - я не знаю. Пришла она к нам точно два года тому назад, летом, с партией богомолок, все больше простых крестьянок. Пришла из Яффы пешком, с клюкой, и черном, очень бедном платье и, видимо, очень нуждавшаяся. Просилась остаться у нас и осталась на послушание. Рабо-отала! Так ни раньше, ни после никто у нас не работал. Видите - какой сад. Все ее руками создано. Ручками своими нежными тяжелые камни на гору таскала, землю набрасывала и любила цветы. Поэтическая натура. Ну, да у нас о прошлом не принято расспрашивать. Что было в миру нас не касается. Я и сама слышала что-то про Веру Ишимскую... Так у нас тайна исповеди - тайна по гроб и дальше. Год тому назад постриглась - стала Вероникой и ушла из мира. Пока послушницей была, могли мы сказать ее имя - теперь никак не возможно, и не гневайтесь на меня за то. Ваша Вероника образец целомудрия, чистоты, телесной и душевной, добролюбия и трудолюбия, и не нужно смущать ее душу, примирившуюся со своим положением. Она у нас и по сей час садом заведует.

   - Вы нам, матушка, вмешался Порфирий, - только скажите, какая она блондинка или брюнетка?

   Матушка шутливо замахала рукой на Порфирия и даже пальцем ему пригрозила:

   - Ка-к-кой! - с прежней светской кокетливостью былой дамы света сказала она, - и ни блондинка и ни брюнетка, - а монахиня. Не напрасно волосы мы обрезаем, да куколем покрываем. Платом лоб укручиваем, чтобы женскими прелестями никого не смущать. Монахиня Вероника не пожелала открывать тайну своего прошлого значит, имела на то основание.

   Вероника как будто стала скрываться от приезжих гостинников. Только еще раз удалось Порфирию увидеть ее, когда она работала в саду. И Порфирий стал после этого уверять графиню Лилю, что усмотрел на ее верхней губе черный пушок, какой не мог быть у блондинки.

   Графиня Лиля даже не на шутку рассердилась на Порфирия.

   - Подумаешь! - говорила она, устраиваясь в каюте парохода, стоявшего в Яффе. - Сказал! Усики! Брюнетка! Что же, ты хотел бы, чтобы та страшная, на морском берегу, зарытая без молитвы, - была нашей Верой? Нет - именно монахиня Вероника и есть наша милая Вера. У Веры всегда была склонность к мистицизму, к возвышенному. Мирское ее не удовлетворяло. Подумаешь! Афанасию она отказала. Последнее время, перед тем, как исчезнуть, помнишь, твоему отцу все Евангелие читала. Неспроста это было. И всегда была такая скрытная. Где она ходила, с кем она виделась, разве мы когда-нибудь знали? Может быть, и тогда она молиться ходила, с Божьими людьми видалась... И я так счастлива, что мы, наконец, нашли нашу Веру... Так жутко было всегда думать о том, что мы видели тогда на берегу. Мне даже часто снилась она. Жаль, умер Афиноген Ильич... Каким было бы это ему утешением... А теперь - все в порядке. Монахиня Вероника... И - красота! За садом ходит. Ишимская! Несказанная прелесть их Горний сад... Ты куда положил букет роз, что дала нам настоятельница? Вероника его резала. И банку с вареньем из апельсинов? Я такого варенья и не видала никогда. Цельными плодами сварено, и - сочно!.. Жалко, рецепта не спросила, как оно делается. Ну, вот - банку на сетку! А качка будет, нам на головы и полетит - хорошо разве будет?

   Оживленная, красивая, годы ее не брали, Лиля пустила теперь в свои черные косы белые пряди - "poivre et sel" [7] - она устанавливала по-своему вещи в каюте "Царя".

   Золотые зайчики, отражения маленьких волн на рейде, затейливым узором играли по белому, крашенному масляной краской потолку каюты, В круглый иллюминатор видны были розовые скалы, белые дома. пальмы, миндальные деревья, смоковницы. Тихо и сонно плескало о борта парохода море. Порфирий сидел под иллюминатором и вспоминал Балканы и тот Восток, который он освобождал, проливая кровь и отдав сына по воле Императора Александра II.

   Все было в прошлом, точно с тех пор целая вечность прошла.

   Грустные мысли одолевали Порфирия:

   "Нет Царя-Освободителя, которого Порфирий крепко любил и за которого пролил кровь. Внезапно от удара, в Москве, в гостинице, умер кумир Порфирия Скобелев. Александровское прошлое кануло в вечность. Шли новые веяния, новые являлись люди, и строительство России шло большим, но мирным темпом, и про Государя Александра III говорили: "Царь-Миротворец". Бедно одетая, но новому, утвержденному военным министром Ванновским образцу, армия вела работу незаметно, без прошлого парадного блеска, и не было больше разводов в Михайловском манеже. На новую дорогу выходила Россия. И в семье Порфирия сколько перемен... Недавно похоронил отца, без погребения лежат где-то кости Афанасия, и ушла Вера... И, конечно, - Вероника не Вера... Вера - та, страшная, гнилая, на пустынном морском берегу. Была бы Вероника Верой, не подошла бы она? Не сказала бы слова привета, не расспросила бы хотя о дедушке?"

   Но сказать своих мыслей Лиле Порфирий не мог и не смел. В жаркой каюте уже пахло тонкими Лилиными духами, пахло обаятельной, милой женушкой, жизнерадостной и живой, всюду, куда ни входила она, умевшей вносить свой особенный уют и свое женское очарование.

   "Ну, что же? - думал Порфирий. - Те умерли, как и нам придет пора умирать, а с этой он пойдет и дальше по пути работы, по пути строительства России на далекой окраине, понесет с ней в глухие места Русскую культуру и Русское очарование. Такие простые, честные, любящие, немудреные жены больше нужны и больше сделают, чем сложные и мудреные натуры, как Вера, и Господь знал, кому послать смерть, кому сохранить жизнь..."

  

  

   Скромность. (франц.)

   Четверть часа из милости

   Барышня Его Величества. (франц.)

   Лавочка - место возле избы, где собираются досужие кумушки посудачить, посплетничать.

   "Почтальон" (франц.) - любимая песенка времен Русско-турецкой войны.

   Гельфман не была казнена. Она разрешилась в крепости от бремени ребенком, который вскоре умер, и сама умерла от родильной горячки.

   Перец с солью. (франц.)

www.krasnov-don.narod.ru