Вельтман Александр Фомич - Странник

lign="justify">   Чрез десять лет в отечестве своем

   Холодный встретили прием.

   По вожделенном возвращенье

   И даже сам Агамемнон

   Постель свою и царский трон

   Застал в чужом распоряженье⁴⁵.

  

   Впрочем, это ничего не значит. Агамемнон был великий полководец, но худой муж.- 10 лет! Господи боже мой! где мое терпенье! ни разу не побывать в отпуску! не подать о себе вести, и в какое же время?- за 1184 года до Р. X. У нас, просвещенных христиан, только 7 лет безвестного отсутствия уничтожают брачные связи⁴⁶, и жена свободно может отдать свою руку, сердце, все движимое и недвижимое имение другому, и поделом, и по закону!- не пропадай от жены!

  

  

   Жениться прекрасно.

  

   В домашней неге я бы плавал:

   Жена, семейство - рай земной!

   Хоть между мужем и женой

   Почти всегда посредник дьявол!

  

   Это также ничего: недостатки или дополнения в отношении нравственном могут тем или другим образом быть исправлены; но кроме этого и женитьбе бывают иногда невыгоды совершенно материальные. Вы вообразите, что если вы заключаете в себе вес или тяжесть единицы, а подруга ваша так легка, как ноль; если она подле вас с левой стороны, то это не беда, вам не делается от этого тяжелее; но если этот нолик стоит с правой стороны, то есть сочетай с вами по математическим и гражданским законам, то вообразите, что вам в десять раз труднее двигаться с места и в десять раз увеличиваются ваши потребности. Не правда ли? Вот что значит жениться; а вы думали, что вы да она = 2? Нет!

  

   К тому же человек военный,

   Походный обер-офицер

   С своей супругой несравненной

   Да с парой деток, например,

   При всех его честях и званье

   По мне забавное созданье!

  

   Его какой-нибудь Лука

   И пьян, и весел спозаранку,

   Исправив должность денщика

   И заменив жене служанку,

   Идет на кухню, есть варит,

   Потом в конюшню и не тужит,

   Лошадку чистит да бранит

   И всем равно и верно служит.

  

   Я поздравлять их очень рад;

   Все это мило и прекрасно!

   Особенно, когда согласно

   Они семейный мир хранят

   И вместе денщика бранят.

  

   Их счастье истинно прямое!

   У них в хозяйстве все складное:

   И зеркальцо, и стол, и стул,

   Дорожный самовар, кастрюлька,

   И даже есть складная люлька,

   В которой сладко бы заснул

   И сам Амур, младенец дерзкий,

   Из уст супруги офицерской

   Внимая: баюшки-баю

   Малютку милую мою!

  

   По недостатку и безлюдью

   Она на все везде сама:

   Сама ребенка кормит грудью

   И учит говорить ма-ма! -

  

   Но я завидовал бы другу,

   Который в брак вступил шутя,

   Имеет нежную подругу

   И нянчит милое дитя!

   Как часто, утомясь от службы,

   В желаньях тонет мысль моя!

   И кажется, изрядный муж бы

   С женой хорошей был и я;

   Но эту странную идею

   Ласкать надеждой я не смею.

  

  

   Если бы только один день я терял, заговорившись таким образом о вещах, до меня еще не касающихся; если бы только один я терял день без пользы, это было бы простительно; но и император Тит⁴⁷ почти всякий день повторял: Amici, diem perdidi! {Друзья, день потерян! (лат.).}

  

  

   - Знаете что!- вскричал вдруг вошедший ко мне приятель.- Что?- Знаете ли, что я слышал?- Что?

   - Что влюблены ужасно вы!-

   - В кого же?

   - И скоро по словам молвы...

   - Дай боже!

   - Но мой совет вам подождать...

   - К чему же?...

   - Чем больше будем рассуждать...

   - Тем хуже!..

  

   Вскричал я, закрутил локоны, осмотрелся в зеркало, поправил галстух, налил на платок духов и оставил своего приятеля в неведении, что со мной сталось.

  

  

   Я недаром торопился, други-читатели. Вечер промчался. Как милы, приятны неожиданные, заветные удовольствия! Вообразите, я в таком был веселом духе, в каком очень, очень редко бывают люди влюбленные. Я даже решился петь. Для любопытных я пропою еще раз первый и последний куплет.

  

   I

  

   Откройся мне, о друг мой нежный!

   Скажи, о чем печаль твоя?

   Ужель ты страстью безнадежной

   Томишься так же, как и я?

  

   V

  

   Когда любви узнаешь цену,

   Тогда в награду приготовь:

   За сердце - сердце дашь взамену,

   А за любовь его - любовь!

  

   *

  

   Но читатель! деликатным

   Я теперь не в силах быть!

   Тороплюсь, чтоб сном приятным

   День приятный заключить.

  

   Не небесный рай мне надо:

   Сон и мягкую постель.

   Пойте песни, Дид и Ладо,

   Нежь меня, крылатый Лель!⁴⁸

  

   Звуки сладостные тронут

   Душу страстную во мне,

   И медлительно потонут

   Чувства в сонной глубине.

  

  

  

   Лукулл уже готов был вступить в битву с Тиграном⁴⁹, как вдруг донесли ему, что по предзнаменованиям день был несчастен; тем лучше, сказал он, мы его осчастливим победой.

   Мне перебежал через дорогу заяц; это добрый знак,- думал я, подъезжая к городу,- это добрый знак! здесь водится много зайцев! - и въехал в Кишинев.

   Рассудок говорит: ступай вперед! а предрассудок говорит: воротись! Что же такое предрассудок пред рассудком?- Предрассудок, господа, есть тот камень, который один глупый бросил в воду, а десять умных не вытащили.

  

  

   Вот таким-то образом, слово за слово, шаг за шагом, и мы уже тянемся ночью по грязным кишиневским улицам. Не зная никого в городе, самое лучшее велеть везти себя в заездный дом.- Вези меня в заездный дом! - вскричал я.- Нушти! {Не знаю (молд.).} - отвечал мне суруджи {Кучер (молд.).}.- В трактир! - Ла каре фатирь? - Ну хоть к Дакару. - Нушти! - отвечал мне суруджи. - Стой! проклятый Нушти! {Здесь; проклятый Незнайка!}

   В некоторых домах еще светилось; я чувствовал, что пахло жидами. - Фактора! - Фактора? Фактора? - раздалось со всех сторон. Во всех домах распахнулись двери, и вдруг какая-то магическая сила осыпала меня жидами. - Фактора вам? в трактир вам надобно? - Да! - К Исаевне, вате благородие! лучше нет заездного дома во всем Кишиневе. - К Голде, в. б.! - кричала другая толпа. - Куда ближе, к Голде или к Исаевне, все равно! - К Исаевне ближе! - Не верьте им! к Голде ближе! Неправда, неправда! - раздавалось с левой стороны... - Ступай налево!.. - Направо! - кричали другие.

   - Вот Исаевна!

   - Вот Голда!

   - Где же? - Вот направо! - Не слушайте их, вот палево!

   Наконец с обеих сторон в один голос раздалось: здесь! вот направо! вот налево! - и я увидел, что левую пристяжную жиды тянули в вороты налево, а правую пристяжную в вороты направо, из чего я и заключил тотчас, что Исаевна и Голда обитают одна против другой. Но толстая жидовка слева предупредила толстую жидовку справа ласковым приглашением меня в комнату, и я вступил во владение Исаевны. Вещи внесли. Жиды рассеялись, как туман. На улице опять ничего не стало слышно, кроме еврейского испарения; петухи пропели полночь; дворовая собака в последний раз хамкнула; я потянулся - и заснул.

   Так как сновидение есть не что иное, как бессоница воображения, то мне ничего не приснилось, потому что воображение мое успокоилось вместе со мной.

  

  

   День более 6 часов уже хозяйничал на нашем полушарии, когда я проснулся. Едва я оделся, толпа жидов с товарами хлынула в мою комнату. - Что вам надо, проклятые? - А может быть, что-нибудь вам надо? - отвечали все вдруг.- Есть платки, помада, духи! может, что купите? - Полотенцы, салфетки, ножи! извольте посмотреть! - Прочь саранча! Убирайтесь к черту. - А где черт живет? - раздался умный жидовский вопрос. - Ей, проводи их к черту! - Не дождавшись проводника, все жиды пустились в дорогу, и все утихло.

  

  

   Акустика, или физика, жидовского наречия поразила меня. Есть что-то. в произношении оригинальное, и в подражании может быть выражено только посредством какого-нибудь инструмента; но покушение напрасно, ибо абуб⁵⁰, древний инструмент, выражавший еврейскую мелодию и хранившийся в святилище храма Соломонова⁵¹, погиб вместе с уничтожением храма. Изобресть подобный инструмент уже трудно, ибо мнения о свойстве его так же различны, как и вообще все мнения и заключения ученых о всякой древности по одним только сохранившимся названиям. Кирхер⁵² в своей Музургии говорит, что это был инструмент, похожий на трубу; Кальме⁵³ заключает, что абуб есть то же, что амбубайя, дуда, бывшая в употреблении у латин; по Талмуду⁵⁴ абуб есть дудочка; а по мнению всех прочих абуб есть тросточка, от которой барабан издавал тоны приятнее, нежели от обыкновенных барабанных палок.

   Это очень любопытно для каждого любителя приятных звуков, или мелодии выражений, особенно издаваемых устами милых женщин; но это особенная статья, которая должна быть помещена в главе о гармонии Вселенной и о хоре гениев, когда они возносят на небо праведную душу. И это любопытно, но я уже оделся и тороплюсь осмотреть Кишинев,

  

  

   Первый шаг на улицу в неизвестном городе есть минута затруднительная, в которую человек смотрит во все стороны и, обыкновенно, после короткой или долгой осмотрительности, идет невольно в ту сторону, в которую тянется более народа.

   Первое, что мне бросилось в глаза, были шинки и мелочные лавки; почти во всяком доме на окошках стояли в бутылях вино и водка, а на широких опускных ставнях табак, сера, гвозди, дробь, веревки, мешти {красные сафьяновые носки (молд.).}, кушмы {высокая шапка из мерлушек (молд.).}, трубки, кочковал {сорт сыра (молд.).}, масло... - Всемогущий! - думал я. - Здесь везде продают; где же живут те, которые покупают? - Плачинда, плачинда! - вдруг раздался позади меня дикий голос. - Сам ты плачинда. проклятый! - и точно: молдаван с поджаренным лицом, как корка пирожная, замасленный, как блин, нес на медной сковороде жирную горячую лепешку и кричал: плачинда, плачинда! - Это завтрак для прохожих.

  

  

   Экипажей встречал я без счета; здесь, по большей части, все ездят в колясках, от последнего мазила⁵⁵ с обритой бородой до первого бояра с длинной бородой. Но молдаванские кони не соответствуют венским экипажам. Как тиринтиец, я лопнул со смеха, когда увидел, как две водовозные клячи

  

   С трудолюбивым напряженьем

   Тащили венскую коляску;

   Цыган, в гусарском доломане,

   Плачевным ходом клячей правил;

   А толстый молдаван бояр

   Недвижно, так, как идол древний,

   Секирой сделанный из дуба,

   Сидел в качуле {*}, расправляя

   {* шапка (молд.).}

   Усы и бороду густую -

   И было тяжело рессорам!

   А арнаут⁵⁶, облитый златом,

   Стоял смиренно на запятках

   И трубку длинную держал. -

  

   Я шагом шел, но скоро оставил далеко позади себя эту процессию переезда от нечего делать к безделью. Исполнив предписанный мне визит и отрекомендовавшись по установленной форме, я отправился потом в Митрополию⁵⁷. Литургия совершалась самим митрополитом: глубокая старость его возвышала величие обрядов церкви.

  

  

   В Митрополии много было народа; близ левого клироса стояли женщины. Взглянув на них - хорошенькие! - думал я, но опустил очи своп, вспомнив: ты не в храме древних истуканов, не языческий грешник, который засмотрелся бы, как молится юная грешница, и верно бы вскрикнула

  

   О, как мила! как богомольна!

   Зевес, Олимпа строгий бог,

   Грехи простил бы ей невольно

   За обращенный к небу вздох!

   Ее блистательные слезы

   Обезоружили б его,

   И вместо грома своего

   На деву бросил бы он розы!⁵⁸

  

  

   По выходе из церкви я имел все законное право рассматривать богомольцев и богомолок, но рассказ об них, без имен, был трактатом о красоте и безобразии. Я скажу только вообще, что молдаванские купоны и куконицы по наружности очень похожи на русских госпож и барышен, французских мадам и демуазелей, испанских донн, английских леди а мисс, немецких фрау и фрейлейн и так далее. Глаза их черны, быстры и зорки; взгляды спрашивают каждого: "правлюсь ли я вам? а? что? нравлюсь? ага! пропал!" - И потом вдруг - еще один умильный взгляд, как будто говорящий что-то вроде: "не бойтесь меня - я не жестока".

   Но здесь не место говорить о куконах ясным и подробным образом; притом же тот, кто жил на свете, нигде не будет говорить ясно и подробно о женщинах. Еще кстати здесь заметить, что я поставил правилом: смотреть на женщин с хорошей только стороны.

  

  

   Возвратившись домой, я обратил внимание на то, чтобы дать пищу желудку, и садился за стол с намерением поискать после обеда чего-нибудь и для сердца. И это очень обыкновенно. Люди всегда заботятся, по большей части, о желудке и сердце, а ум у них голодает, он похож на немого и безрукого нищего: не попросит и руки не протянет.

   После обеда пустился я снова вдоль улиц. Встречая повсюду русских, молдаван, греков, сербов, болгар, турков, жидов и пр., я не смел сделать им вопроса: "векую шаташася языцы?"

  

  

  

   Я полагаю, вы заметили, что в течение последнего дня прошло дно" суток? Если же не заметили, то это доказывает, что или вы человек рассеянный, или......последнее или мне приятнее; по время мстительно! оно заставит забыть и меня! Далее!

  

  

   Всякий ученый путешественник обязан умно и подробно отвечать на вопросы о той земле, которую он измерял растворением ног своих. Но, несмотря на это, если я буду писать, напр., о Бессарабии, что она лежит между такими-то и такими-то градусами широты и восточной долготы, что она граничит с такими-то и такими-то государствами, лесом, дорогами и т. д., что ее населяют такие-то жители, что в пей столько-то цынутов, или уездов, то, мне кажется, подобным описанием я отобью хлеб у географии - этого я не хочу делать: я скажу только, что Бессарабия лежит на земном шаре в виде длинной фигуры, склонившей главу свою на отрасль Карпатских гор и призывающей в объятия свои родную Молдавию.

  

  

   История государства, существа пелого, столько же любопытна и поучительна, как жизнь великого человека, но историю провинции, и провинции, подобной Бессарабии, так же трудно писать, как историю пальца, найденного после сражения. При всех затруднениях, все изыскания будут состоять единственно в следующем: по всему видимому, палец велик и хорош, хотя упругость и твердость его от безжизненности совершенно исчезли. - По сравнениям преданий Страбона, Тита Ливия, Квинта Курция, Аммиана Марцелина⁵⁹ подобный палец принадлежал к левой руке Аттилы⁶⁰, и был он палец безымянный; основываясь же на греческих писателях, он принадлежал во втором веке Децибалу⁶¹ и, будучи мизинцем, был на работах вала, разделяющего Мезию от Певцинии⁶².

   Плутарх⁶³ очень рассудительно сказал в "Жизни Перикла", что "трудно, или, лучше сказать, невозможно познать и различить истину в истории", а С. Реаль⁶⁴ еще умнее сказал: "довольно знать, как полагают в справедливости событий такие-то и такие-то историки".

   Если б при Термопилах⁶⁵ в 300-х спартанцах столько же было единодушия, сколько в 300-х историках, описавших марафонскую битву⁶⁶, - погибла бы Греция!

  

  

   Отклонив внимание и любопытство читателя от Частной и Всеобщей истории, которую в настоящем веке борьбы классицизма с романтизмом не нужно знать, а иногда не должно знать, а иногда стыдно знать, - я иду по кишиневской улице.

  

   Мне кажется, уже давно

   У всех в обычай введено:

   Чуть дом порядочен немножко,

   Взглянуть в открытое окошко;

   И иногда награждено

   Бывает наше любопытство,

   И как я знаю, то окно

   Всегда причина волокитства.

   Таким же образом и я,

   Кидая взоры вправо, влево,

   Увидел, точно как моя

   Родная! Ангел, а не дева!

   Не доходя к окну на шаг,

   Невольно сиял свою я шляпу,

   И если б был я брат арапу,

   То и тогда, как черный рак

   В воде горячей, стал бы красен;

   Но все пройдет! и я согласен:

   Хоть крылья режь, хоть крылья рви,

   Но улетит пора любви!

  

   Ах, милый друг, какое прекрасное чувство любовь! Знаешь ли что? Она для мужчин соблазнительна, как женщина, а для женщины, как мужчина. Не правда ли?

  

  

   От окошка я уже продолжал идти, как прикованный к чему-то; чем более я отдалялся, тем более мне становилось жаль чего-то, точно как будто я потерял самое лучшее из всего существа своего. Я хотел воротиться, как вдруг попадается навстречу старый приятель-товарищ. Сначала увлек он меня к себе, а потом повел знакомить с одним знатным бояром молдаванским⁶⁷.

   В доме встретил я все во вкусе европейской роскоши. Проходя залу, слух мой поражен был хлопаньем в ладоши и громкими повелительными звуками: Иорги! чу буче! {трубку! (молд.).} - В следующей комнате хозяин дома сидел на диване всею своею особого. Едва мы взошли, он приподнялся, снял феску и произнес важно: слуга! пуфтим, шец {прошу, садитесь (молд.).}, а потом повторил снова: Иорги! чубуче! - Арнаут Георгий подал и нам трубки. После долгих приветствий, завязался разговор между товарищем моим и хозяином. По приличию, я внимательно устремил очи на бояра и слушал его плавные речи; посмотрев на меня, он обратился к товарищу моему и сказал: Молдовеншти нушти? {По-молдавски не знает? (молд.).} - Нушти, - отвечал мой товарищ. Тем и кончилось обращение ко мне. О приятностях выражений молдавского языка я не могу сказать ни слова, но мне всегда казалось, что хозяин рубил дубовые дрова, а щепка, летели прямо мне в уши.

  

  

   Так как есть меры и долготерпению, то, соскучившись слушать непонятный разговор, я неспокойно ворочался на диване, вертел шляпу, надевал перчатки, вставал с места, ходил по комнате, смотрел в окошко, кивал товарищу головой, давал знак глазами - ничто не помогло! как прикованный, сидел он на месте. Я уже... как вдруг дверь отворилась, входит дева...

  

   То, верно, дочь была бояра;

   Мы поклонились. Буна сара! {*} -

   {* Добрый вечер! (молд.).}

   Тихонько молвила она.

   Казалось, бурная волна

   В младой груди ее кипела

   И рвалась вон! - Ралука! шец! -

   Сказал ей ласково отец,

   И, закрасневшись, дева села.

  

  

   Товарищ мой недолго думал, свел кое-как разговор с отцом и подсел к дочери. Несколько французских слов ободрили меня; как учтивый кавалер я также подал свое мнение о погоде; но речи наши скоро прервались взаимным согласием, что день был прекрасный, и заключением, что, вероятно, будет дождь, потому что нахлынула туча и отзывался гром. Между тем я заметил, что в очах у товарища моего потемнело, уста его точили сот и мед, вся вещественность его была в каком-то конвульсивном состоянии и начинала выражать верховное блаженство души и избыток сладостного огня, похищенного Прометеем⁶⁸ с неба. Я знал, что подобное состояние продолжительно и заставляет забывать не только товарища, но и все в мире. Хозяин дома, наговорившись до усталости, предался вполне сладости молчания. Будучи вроде лишнего, я оставил хозяина в табачном дыму, товарища в чаду любви, а пышную Ралу в некоторой нерешительности, что удобнее на каждый вопрос отвечать: да или нет, хотя слова да и нет изобретены людьми решительными и для людей решительных.

  

   Но вот, по-моему, беда:

   Когда согласие готово,

   Когда в душе вертится: да!

   А произнесть не в силах слово.

   В подобном случае, друзья,

   Прелестных женщин видел я.

   Им вынужденье неприятно;

   Любовь имеет тьму примет,

   Ее наружность так понятна,

   К чему же звуки: да и нет?

  

  

   Здесь должно заметить, что во время вышеозначенных приключений верный слуга мой переехал в отведенную мне квартиру. Запыхавшись, пришел я на новоселье, и, приближаясь к крыльцу, я уже мечтал, как полетит с меня платье и я погружусь в мягкую постель, как утопленник в волны. Но кто мог предвидеть новое огорчение? На крыльце встретил я хозяйку дома - молоденькую женщину в черном платье, которое к ней пристало, как весна к природе. На поклон мой я получил ласковое приветствие на французском языке. Она сама показала мне назначенные для меня комнаты и потом пригласила к себе.

  

  

   Здесь продолжение описания я должен был бы начать вроде некоторых новейших поэм:

  

  

   Но я начну другим образом и совершенно в новейшем вкусе. Однако же, я не имею теперь времени продолжать рассказ, и читатель, если он чересчур любопытен, должен знать, что не всегда имеющий уста да глаголет.

  

  

   Занимаясь иногда мелкими стихотворениями, я всегда терпеть не мог шарад, и тем более шарад, вроде предложенной на разрешение графу Ланьёлю⁶⁹. Самые лучшие произведения, по-моему, экспромты; в них видно искусство и резкий полет гения. Все в мире, что хорошо и умно было сделано, - сделано было экспромтум: касалось ли это до создания, до стихотворений, до военного искусства или до поднятий покрова со всего, что облечено какою бы то ни было таинственностью.

   Вот один из экспромтов:

  

   Не встретив в ней противоречий,

   Я кратко кончил свою речь:

   "Мой друг, игра не стоит свеч" -

   И мигом потушил все свечи. -

  

  

  

   Мне не спалось, и встал я рано,

   Еще до света, свечку вздул,

   Прочел главу из Аль-Корана⁷⁰

   И снова мертвым сном заснул.

   И спал я долго, до полуден;

   Мой сон был сладостен и чуден:

   В нем видел гурии я тень;

   Мне снилось, что с ее совета

   Я начал свой девятый день

   Девятой сказкой Магомета⁷¹.

  

   Так и случилось:

   Магомет, или Мухаммед, или Мегоммед, или по-прежнему Магомет, путешествовал на своем Альбораке⁷² подобно мне, не сходя с места. Что за быстрое и решительное воображение! где он не был? Читая книгу Азар⁷³, я восхищался описанием поездки в Эдем. Седьмой рай мне более всех нравится; и кому бы не нравился этот блаженный сад, где вечно бьют фонтаны и текут реки млечные, медовые и винные? Там вечно цветут чудные древа, там плоды обращаются в дев, столь прелестных и сладостных, что если б хоть одна из них плюнула в море, то вода морская потеряла бы горечь свою! Это бесподобно, несравненно! Но, при всех сих наслаждениях, вообразите себе там же ангелов, имеющих по 70 000 уст, каждые уста по 70 000 языков, и каждый язык, хвалящий бога 70 000 раз в день на 70 000 различных наречиях. Это ужасно! что за шум, что за крик! Нет! беда быть в магометовом Эдеме, несмотря на прекрасный стол и вечно девственных гурий. Вы помните как на Кавказе черный ворон терзал каждый день сердце Прометея и как оно, заживая к следующему дню, готово было на новые терзания? Это все вещи понятные и возможные.

  

  

   С высот Эдема спустившись на высоты Кавказские, я еще желаю с них перенестись на аравийскую гору Абарим; с ее чела взглянул бы я на обетованную мою землю, в которую приведу чрез все известные моря и пучины несколько тысяч своих читателей. Да ниспошлет небо на пути нашем манну и Земзен⁷⁴, и да осветится путь наш и луною и солнцем, - да возблестит на нас одежда славы, да опояшет нас честь и да венчает главу нашу добродетель!

  

  

   Но где, где эта обетованная земля, в которой, сложив с себя тягость жизни, я узнаю, что такое истинное спокойствие, бесконечность любви и сладость дружбы?. Там должен меня встретить избранный, единственный друг мой. Так, милый добрый друг мой! до встречи с тобою я буду странником; только ты в состоянии остановить полет мой и приковать меня к блаженству!"

  

  

   . . . . . я ее люблю . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . она меня любит! . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . - Что же? - Больше ничего.

  

  

  

   Утро и день провел я, приводя в порядок хозяйство свое. Столик под зеркалом накрылся чистой белой салфеткой, и разложился на нем весь мой necessaire: помада; духи; щетки: головные, зубные, ноготные; гребни, гребенки, гребешки; savon a la mausseline; бритвы barber; cuir de Pradier; Pate d'Amand, Pate minerale {Сорт мыла; барберские бритвы; ремень для точки; притирания (франц.).}; ножички, ножницы; двуличное зеркало; и т. п. в<ещи>. Стол близ дивана покрылся зеленым сукном, и по чинам расставились на нем книги, бумаги мои, чернилица и перья. Уложив все, я лег на диван и восхищался мысленно устроенным порядком, квартирой и самой хозяйкой, которую чрез окошко я видел на крыльце. К вечеру влюбленный мой товарищ пришел ко мне.

   <pre>

  

  

  

  

  

  

   Я

  

  

  

  

   Ты весь расстроен! что с тобой?

  

  

  

   Ну точно как ушел с кладбища!

  

  

  

  

  

  

  

  

  

   Он

  

  

  

  

  

  

  

   Черт знает! я совсем не свой,

  

  

  

   На ум нейдет ни сон, ни пища!

  

  

  

  

  

  

  

  

  

   Я

  

  

  

  

  

  

  

   Помочь теперь уж трудно злу:

  

  

  

   Тебя, друг, сглазила Ралу!

  

  

  

   Мила!

  

  

  

  

  

  

  

  

  

   Он

  

  

  

  

  

  

  

  

   Ты шутишь!

  

  

  

  

  

  

  

  

  

   Я

  

  

  

  

  

  

  

  

  

  

  Кроме шуток!

  

  

  

   Она мне нравится весьма:

  

  

  

   Я сам на несколько, брат, суток

  

  

  

   Сошел бы от нее с ума!

  

  

  

  

  

  

  

  

  

   Он

  

  

  

  

  

  

  

   Какая свежесть!

  

  

  

  

  

  

  

  

  

   Я

  

  

  

  

  

  

  

  

  

  

  Чудо!

  

  

  

  

  

  

  

  

  

   Он

  

  

  

  

  

  

  

  

  

  

  

  Очи!

  

  

  

   Ты видел этот блеск очей?