Вельтман Александр Фомич - Странник, Страница 11 - Книги

городок; кроме одной или двух мечетей, из-за домов белела башенка с крестом; это была церковь.

Так вот то место, где жил изгнанный из Рима Овидий, по неизвестной потомству причине! Вот тот город Томи, где лежал надгробный камень е подписью:

Hic ego qui jaces tenerorum lusor amorum,

Ingemis peru Naso poeto meo.

At tibi qui transis, ne sit grave, quisqius amasti,

Dicere Nasonis, molliter ossa cubent {*}⁷³

{* Здесь я лежу, поэт Назон, певец сладостных песен,

Погибший из-за своего таланта.

Да не будет тебе в тягость, прохожий,

Как и всякому, пожелать, чтобы кости Назона покоились мягко (лат.).}

CCLXXXIX

Люди по большей части развязывают узлы не умнее Александра Великого⁷⁴. И потому кто же упрекнет меня за перевод древней латинской рукописи, объясняющей тайну, важную для ученого света.

CCXC

(Октавий Август⁷⁵ и Овидий Назон в теплице Пантеойа)

Август

Ложись, Назон!.. распарив кости, приятно лечь и отдохнуть!

Мне кажется... что вместе с грешным телом омылись также ум и чувства и с грязью стерлись все заботы.

Читай мне новое твое произведенье; готов внимать.

Я в бане свой... вполне свободен... как мысль крылатая певца!

Здесь, отдохнув от тяжести державы, я чувствую себя...

Все говорит во мне: ты сам в душе поэт!..

О, если б не судьба мне быть владыкой Рима и прославлять отечество свое, я посвятил бы жизнь одним восторгам чистым, как огнь богов, хранимый Вестой!⁷⁶

Любить и петь любовь... вот два предназначенья, святой удел людей и жизни цель!..

О, я бы был поэтом дивным!.. мой век Октавия бы знал!

Между творцом великим Илиады... и богом песней есть довольно места!..

Наш беден век достойными названия поэтов!..

(вздыхает)

Ну что Виргилий⁷⁷ наш?.. Тибулл⁷⁸?.. или Гораций? - Певцы ничтожные, временщики у славы. Будь сам судьей, Назон!

Овидий

Им судьи время и потомство.

Август

Нет, говори свободно!.. Ты цену им давать имеешь право... Назон живет для славы римских муз.

Овидий

Таких нахлебников у славы очень много!

Август

Виргилиевы сказки про Енея⁷⁹ я слушал, слушал и заснул.

Язык нечист, болотист и тяжел, как воздух понтипейский...

Эклога и конец шестой лишь песни - так - изрядны, сносны... {Эклоги в честь Августа; в конце шестой песни Виргилий воспевает Клавдия Марцелла, сына Октавии, сестры Августа (прим. автора).}

Ему бы не простил я глупости народной и восторгов, когда читал на сцене он отрывок; но... кесарская честь... так шла к Виргилию, как тога к обезьяне.

Я посадил его с Горацием за стол свой...

Живые статуи!.. ничем не сдвинешь с места; но одаренные завидным мне желудком!..

(смеется)

Один вздыхал, другой точил все слезы {Виргилий был одержим одышкой. Гораций имел фистулы в глазах (прим. автора).}... Я смеялся... мне для сваренья пищи смех полезен...

Трибун Гораций, кажется, знаком тебе, Назон?.. и, верно, знаешь ты, что он бежал с сраженья?.. а трус поэтом быть не может.

Его все оды так несносны!.. надутее Эзоповой лягушки⁸⁰, и, кажется, их слава скоро лопнет!..

Овидий

Да... так... но, кажется, что прежде этой славы от зависти к поэту лопнет зависть!..

Август

Из дружбы ты к Горацию пристрастен.

Но слушай, как его Октавий проучил:

Ему и в мысль не приходило, что кесарь может быть поэтом.

Вот я шутя ему однажды предложил учить меня науке стихотворства"

Что ж? вдруг является Гораций мой ко мне с огромным свитком.

Вот, говорит, Наука Стихотворства⁸¹, когда начнем урок?

Урок?.. садись!.. и слушал я с терпением и смехом,

Как с важностью глубокой на челе он толковал цезуру и гекзаметр и альцеический⁸² глупейший свой размер.

Я обещал ему твердить все наизусть; а между тем просил на завтра же задать предмет для описанья в стихах ямбических; и хитро речь склонил к Сицилии роскошной.

Он не заметил сети, и сам мне предложил Сицилию воспеть.

Вот, на другой же день являюсь с торжеством я пред наставника как. ученик успешный.

Читаю третью песнь моей Сицилиады {Светоний⁸³ (прим. автора).}... Ты знаешь сам, Назон, как хороша она!

Что ж, думаешь, Гораций мой плаксивый? Не понял красоты! и вздумал мне мои высчитывать ошибки!..

А, друг! ты хлопаешь ушами,

Так отправляйся же с своей наукою в деревню! Учись сперва, потом; учи других!

Овидий

Ты дал урок не одному ему.

Август

Ну, а Табулл?.. певец любовных дел Сюльпиции с Церинтом, как нравится тебе?.. а мне так жаль его!..

Недаром он свои елегии заслюнил: мне кажется, ему Церинт из дружбы позволил сесть в ногах и списывать с натуры восторги страстные свои!..

(смеется)

Постой... прекрасно!.. эпиграмма!..

Увы, судьба над ним жестоко тяготеет:

Другие пьют, а он пьянеет!

Я, как Метида⁸⁴, вдруг рожаю головой вооруженную Минерву - Эпиграмму! Ну, начинай, Назон!

Овидий

(развертывает свиток)

Август

Что, не Искусство ли любить⁸⁵?

Овидий

О, нет, Искусство ненавидеть, трагедия.

Август

Трагедия!.. прекрасно! мы с тобой как будто сговорились!.. и я трагедию недавно кончил и, отдохнув, тебе намерен прочитать. Названье как?

Овидий

Медея⁸⁶.

Август

Как?.. Медея?.. Назон, ты, верно, знал, что я пишу Медею... и подшутить желаешь надо мной!

Овидий

Невыгодно шутить мне над тобой!.. Кто ж виноват, что Мельпомена⁸¹ внушила кесарю и мне одну и ту же мысль!

Август

Так ты не знал, что я пишу Медею?

Овидий

Я только знал одно, что Август - император и долг его писать законы Риму!

Август

Не хочешь ли и ты давать законы мне?.. Но полно, в стороне оставим сердце, рассудок нас с тобою примирит...

Но если ты без всякой цели свою Медею написал, то ты легко мне это и докажешь.

(хлопает в ладони; являются слуги)

Курильницу, и с жертвенным пылающим огнем! Дай свиток свой!

Овидий

Зачем?

(вносят курильницу)

Август

На жертву дружбе. Я состязаться с Еврипидом...⁸⁸ один хочу!

Овидий

Когда бы у тебя родился сын... ужели всех чужих младенцев ты повелел предать бы смерти... чтоб не встречать нигде подобных сыну?..

Август

Зло, колко!.. но прощу, когда исполнишь просьбу.

Овидий

Я, как отец, люблю своих детей!.. на жертву и богам я их не принесу!

Август

(вырывает у Овидия свиток и бросает в огонь)

Смотри же на свою пылающую славу!

Овидий

(схватывает свиток Августа и бросает в огонь)

Смотри же и ты на казнь своей Медеи и на дымок, оставшийся от кесарских трудов!

Август

Стража, стража!

(стража входит)

(показывая на Назона)

На скифскую границу, в заточенье!

Овидий

(увлекаемый стражею)

Медея!.. ты виновна!.. и я наказан небом за то, что освятить твою желал я память и оправдать тебя хотел перед потомством!

День XLI

CCXCI

(Вечер.)

(Общество сидит вкруг стола; читают новое произведение Поэта.)

Une demoiselle {Девица (франц.).}

(восхищенная до седьмого неба прекрасными стихами)

"Как он хорош, как он умен!

Как мил!.. и я того не знала!..

Ах, если б здесь явился он,

Его бы я расцеловала!"

И вот является Поэт

Нежданно, робко, осторожно.

Ей шепчут: вот он!

"Что вы!.. нет!"

- Клянусь вам честью! - "Невозможно!..

Я не поверю никогда!"

И кто поверит, в самом деле,

Что истинный талант всегда

Судьбина держит в черном теле!

(про себя)

О память, душу не волнуй!

Ужели в жизни все непрочно!

Увы, не отдан поцелуй,

И мне обещанный заочно!

CCXCII

Поэта посадили также в круговую. Он был робкого свойства.

Я с сожалением смотрел на его страдальческое положение между двумя дамами, которые по-своему экзаменовали ум и чувства его и заметно удивлялись простоте его ответов. А он - учтивец! - стягивался в математическую линию, чтоб не задеть плечами, локтем или рукою за которую-нибудь из своих соседок; но - увы! - стали рассматривать портрет глаза одной из дам; ему также предложили взглянуть; он протянул руку и - провел локтем по лицу хорошенькой соседки справа.

"Сочините экспромт на этот портрет глаза",- сказала ему соседка слева.

Бедный поэт не знал, отвечать ли ему прежде на предложение или извиняться в своей неосторожности.

Только с двух сторон он был виноват, со всех сторон заметили его неловкость.

Он краснел; казалось, что весь поэтический угар выступил ему в лице. "Пишите же экспромт!" - повторила соседка слева и придвинула к нему бумагу и чернилы.

- Что прикажете писать? я не знаю?..

"Найдите, например, ошибку в изображении этого глаза".

- Если это ваш глаз, то... "То пишите!"

Поэт взял перо и написал:

Ошибку отыскать я рад,

Язык мой чувств моих невольник,

По мне бы, должно не в квадрат

Вписать ваш глаз, а в

Поэт задумался; дело стало за рифмой.

"Хорошо, хорошо, рифму я сама подберу, - вскричала капризная соседка; - теперь пишите что-нибудь другое, а именно: посвящение этого глаза моему другу; только по-французски".

- Не умею-с.

"Пишите, пишите! говорю вам".

Поэт не умел и не смел отговориться. Слабое существо поэт, а не женщина, подумал я.

Он написал:

Mon amie! que cet ceil vous rappele les yeux,

Qui aimaient vous chercher, contempler et com prendre;

Qu'il vous souvient toujours les regards tendres,

Et les larmes qu'ils versaient au moment des adieux {*}.

{* Мой друг, пусть этот взгляд вам напоминает

Глаза, которые любили вас искать, созерцать и понимать;

Пусть он всегда напоминает вам нежные взгляды и слезы,

Которые они источали в момент прощания (франц.).}

"Хорошо!.. Теперь стихи в альбом, без отговорок! Для вас это легко.

- Трудно, - отвечал, запинаясь, поэт.

"Так же трудно, как нам из горсти бисера связать какой-нибудь узор. Вот вам горсть слов: Coeur, souffrir, souvenir, oubli {Сердце, страдать, воспоминание, забвение (франц.).}; составьте из них какой-нибудь смысл".

- Из поэзии хотят сделать мозаическую работу! - прошептал поэт и стал писать:

Deux choses qui font le coenr souffrir,

Que le tourmentent pendant le vie:

C'est d'un cote le souvenir,

De l'autre cote l'oubli {*}.

{* Две вещи, которые заставляют сердце страдать,

Которые его мучают в течение жизни:

Это, с одной стороны, воспоминание,

С другой - забвение (франц.).}

"Браво, браво! и еще раз браво! Это можно поместить не только в альбом, по и в новое издание конфектных девизов!"

Поэт не обиделся этим восклицанием: он знал, что поэзия есть сладость, полезная для сварения истины, особенно для тех, которым философическая пища тяжела и неудобосварима.

CCXCIII

- Скажите пожалуйста! - думал я,- так стихи есть не что иное, как мозаическая, бисерная работа? Нетрудная работа! Буду и я писать стихи! буду писать - и кончено! Горсть слов, немного смысла, музыкальное ухо, небольшой навык - вот и все материалы для произведения стихов.

Читатель, давайте же писать стихи! Верьте, что менее, нежели в несколько дней, мы собьем цену со всех поэм, опер, водевилей и т. д., не говоря о мелочных стишках, которые пишутся в один присест и даже экспромтум, как вы видели в предыдущей главе. Мы пособьем спеси со всех недорослей, которые величают себя поэтами.

Боже мой! как будто свекла не в состоянии заменить сахарного тростника!

CCXCIV

Да перстень с светлым камнем дал...

. . . . . . . . . . . . . . . . . .

(Странник, Часть I. Глава CVI.)

. . . . . . . . . .а он

Последний отнимал мой сон

И увеличивал недуги.

Как часто я ее услуги

Благославлял и проклинал,

А после бредил и не спал!

Однажды, утомленный, хилый,

Я, глядя на нее, алкал

Здоровья, крепости и силы;

Вдруг вижу, входит молодой

Армейский юнкер в ту же хату;

Я не позволил бы с собой

Стоять в одной квартире брату,

Где только угол есть, да стол,

Да благосклонный женский пол.

В другое время, знал бы дворник,

Что я, и ближнего любя,

Способен выйти из себя;

Но истомленный, как затворник,

Я все терпел, я все сносил

И даже денщика не бил.

Моя хозяйка серной с места

Вскочила юнкера встречать.

А он, застенчив как невеста,

Вошел, поклон и стал снимать

С бессильных плеч солдатский ранец;

Взглянул на портупейный глянец,

Потер немножко обшлагом,

Повесил кивер и потом,

Расслабленный жарою тяжкой,

Возился долго бы он с пряжкой,

Когда б хозяйка не была

Предупредительна, мила.

"Москаль сараку! {*} как ты молод, -

{* Бедный москаль! (прим. автора).}

Она сказала, - как твое

Здоровье сносит жар и холод,

Солдатский ранец и ружье!

Аштаб те! {*} пряжку расстегну я!"

{* Постой-ка (прим. автора).}

И вот она с него сняла

Мундир и галстух и дала

Ему три жарких поцелуя;

Потом просила его сесть.

Без благодарности за честь,

За встречу и прием приятный.

"Хозяйка, как бы что поесть!" -

Сказал ей юнкер непонятный.

А я, я - хилый и больной!

Забыл болезнь и хладнокровье,

Как будто юнкер молодой

С собой принес мое здоровье!

. . . . . . . . . . . . . . .

CCXCV

Ах, боже мой!.. Как вам не стыдно

Без спросу брать мою тетрадь!

Из этого поступка видно,

Что вы... умеете читать!

(В сторону.)

Совсем не то хотел сказать!

CCXCVI

Рассерженный нескромностью соседа, прочитавшего без моего позволения продолжение поэмы, найденной мною в Лозове, о Мититике Марьиолице, я сел подле письменного стола, бросил взоры на карту, глаза разбежались: что же было мне делать без глаз? Как ученик аббата Л'Епе⁸⁹, провел я пальцем по карте и ощупал Кавказские горы. По воображению, создал я об них полную логическую идею.

Посмотрите же на эту природу, обогащенную небом, на столпившиеся горы, на светлые ручьи воды живой, на эту щедрую, девственную землю, не тронутую сошником, на эти плодоносные леса, на эти испещренные цветами скаты и покрытые густою зеленью долины; на эти громады скал, на эти слои снегов, по которым можно было бы определить возраст Вселенной; на этот воздух благовонный, как роза, распустившаяся во время создания Эввы!^,0 Смотрите, смотрите, гг. читатели и милые читательницы!

Солнце блистательным светом своим завистливо скрывает от взоров бесчисленные светила, плавающие в небе; в отдалении вечные снега уподобляются полотну, разостланному по вершинам цветущего Кавказа: ни волны, ни листья не ропщут на беспокойный ветр. Окруженный неведомой мне доселе тишиною, я слышу только биение своего сердца; вдруг раздается голос... какой голос! Внимайте, внимайте, гг. читатели и милые читательницы!..

CCXCVII

Заняв таким образом слух и взоры моих спутников и прекрасных спутниц, я опять выкрадываю себя из толпы их и еду от Мангалии вверх по морскому берегу; отсчитав 300 стадий⁹¹, по счислению неизвестного мореплавателя, по Понту Эвксинскому⁹², я приближаюсь к древнему Истеру, прообразованному временем и потомками торков⁹³ в Кистенджи.

Там был добрый мой приятель П.П.Л.⁹⁴, человек с славною душой и приветливым сердцем. Заплатив долг климату и трудам кампании, он только что скинул с себя оковы болезни.

Отвыкнув от теплого приюта, от мягкого ложа и лакомой пищи, мне странно казалось соединение всей этой роскоши в бывшем доме наши кистенджийского, в котором жил Л.

Спокойствие мне показалось чудно,

Но я никак бы здесь не мог сказать,

Что от всего отвыкнуть очень трудно,

А ко всему труднее привыкать.

CCXCVIII

После шестимесячного непостоянного крова неба мне так хорошо было видеть над собою резной потолок бывшего харэма {гарема.}; так хорошо показалось быть снова заключенным в стенах!.. Сон уморил бы меня, если б необходимость вставать не разорвала маковых оков, которыми я был опутан. И сердце, и воображение покоились безмятежно; пульс утих, кровь смиренно совершала обращение свое. Как трудно разлучаться с таким сном!

Так как в продолжение войны каждая крепость обращалась в гошпиталь, то и в Кистенджи любопытство могло бы взглянуть только на несколько бакалеи с сидельцами жидами, греками, армянами и русскими маркитантами.

Кто имел необходимость в сале, в балыке, в маслинах, в черных булках и в кислом вине, тот мог купить все эти жизненные потребности за довольно сходную цену.

На стенах укреплений стояли еще огромные крепостные орудия, древние трофеи побед турецких в Германии и Польше⁹⁵. Молчаливо выглядывали они из амбразур, как головы черепах из своих... как их называют?.. похожих на два щита, в которых было погребено тело Аларика⁹⁶, мужественного царя готов.

Не видя необходимости описывать, как интересно плещет Черное море о гранитные подошвы древнего, славного города Истра, я еще менее намерен уверять читателей, что некогда Дунай впадал в море близ этого города и что долина Кара-су есть древнее русло его.

Как ни теки, Дунай мой, быстро,

Но без чудес не мог ты перелить

Своей воды чрез гору, что близ Истра

Дорогу вздумала тебе загородить.

День XLII

CCXCIX

Pour ne rien laisser en arriere, je vous

dirai, monsieur, que...

(Lettre sur le tetes parlanles. Rivarol) {*}

{* Чтобы ничего не оставлять позади, я вам скажу, господин, что...

(Письмо говорящим головам. Ривароль) (франц.).}

Я еду далее, по пустырю Силистрийского Санджака, на Гирсов. После шести часов езды лошади устали, желудок опустел, должно было искать приюта от дождя. Вот в стороне от дороги видно какое-то киой. Посмотрим на карте. Карамурат-киой, Дана-киой... Бог знает! Дана-киой или Карамурат-киой?.. Судя по расстоянию от Гирсова, должно быть Дана-киой... но Дана-киой влево от дороги, идущей из Кистенджи!.. Впрочем, и Карамурат-киой... да... не более трех верст по карте... но столько ли в натуре?.. На карту надейся, а сам не плошай! - говорит военная пословица.

Так рассуждал я, а между тем бричка двигалась вперед. Киой осталось версты две уже позади. - Стой! назад! не все ли равно, Карамурат-киой или Дана-киои? и там, и там пусто. Нужны только вода, очаг да камыш. Ступай! И вот въезжаем в деревню. Чисто, и домового нет!.. в одной трубе дымок... может быть, турки?.. нет!.. видна бричка... подъезжаю.

"Ба! В.......!" - А! Н....! что ты здесь делаешь! - "А вот взойди, посмотри".

Одна булгарская землянка уцелела от совершенного разрушения; над пою еще была крыша, внутри ее был еще очаг. Перед очагом, в котором трещал уже камыш, лежал огромный чемодан; на чемодане стояла оловянная чаша; из чаши клубился пар, как из Везувия.

Я не буду ни опровергать, ни подтверждать догадку читателя, что в чаше заключался суп, сваренный на подобие супов французских на воде, немецких на шоколаде или на пиве, английских на вине, китайских с кирпичным чаем, восточных на всякой всячине; не буду спорить о вероятности предположения, что то были щи русские или борщ польский, с свеклой; малороссийский на капустном или огуречном соке; молдаванский с виноградным листом; не скажу, справедливо или нет заключение, что в чаше была уха, столь же жирная и вкусная, как уха Демьянова⁹⁷.

И странно было бы спорить о том, чего я сам не успел исследовать, хлебнув сгоряча чего-то необыкновенно горячего. Язык мой загорелся, из глаз посыпались слезы, аппетит исчез.

ССС

Ожога лишила меня часа на три памяти и внимания, и потому в нескольких словах переношу я себя и И.... из Дана-киой или Карамурат-киой по грязной дороге в Гирсов.

Читатель может себе представить влево от дороги темно-голубую ленту Дуная, лежащую на одичалой природе; вправо покатость гор; позади себя путь, который мы уже совершили; перед собою гласис⁹⁸ кр. Гирсова, мост чрез ров и каменные ворота в средине куртины⁹⁹; над собою вечернее небо со всеми признаками осенней, дурной погоды.

Таким образом, проходя церемониальным маршем вместе со всею Вселенною пред Временем, мы пронеслись чрез мост и ворота и катились по гирсовской улице под гору, к комендантскому дому. Коменданта дома нет; плац-адъютанта дома нет.

Вечер держался уже на ниточке.

Какой-то солдатик взялся отводить нам приличную квартиру.

Долго водил он нас между рассеянными по крепости деревянными, полуразрушенными домами, занятыми под гошпитали и магазины; наконец, как бы случайно, нашел пустой дом.

"Господин служивый, здесь ни окошек, ни дверей! очаг и труба слопаны!"

Идем далее.

"Вот еще дом, годный под квартиру, В. в-е! {Ваше высокоблагородие!}"

Я отворяю двери, вхожу... темно... Наступив на что-то мягкое, я невольно остановился... гляжу под ноги... "Любезный друг, здесь есть уже постояльцы!.. если не живые, так мертвые!.. смотри, сколько их разметалось по полу!"

"Виноват, В. в-е! - отвечал простодушный солдатик, - здесь, верно, гошпитальный амбар для склада покойников."

Опять пошли ходить и ездить.

Еще квартиру показал нам вожатый наш. Тепла, хороша; но в ней только что упокоился один офицер, бывший в горячке.

- Невыгодна квартира! показывай другую.

"Больше нет, В. в-е!" - отвечал наш квартиргер {квартирьер.}.

Положение наше было не очень приятно: ночью, под дождем, посреди грязных улиц Гирсова. Однако же оно скоро улучшилось. Узнав, что плац-адъютант уехал на несколько времени из крепости, мы расположились в его квартире, теплой, снабженной всеми потребностями, необходимыми для военного спокойствия.

День XLIII

Сей день должен был начинаться главами CCCVII

и CCCVIII; но так как они не явились в назначенное

время к своему месту, то и были арестованы мною

на двадцать четыре часа.

(Примечание}

CCCI

Хотя бы нить памяти вашей и была короче расстояния между хвостом и головой Большой Медведицы, но, верно, вы не отказались бы нанизать иа нее и прекрасное правило жизни:

Будь тем, что есть;

Ходи без маски;

Люби не лесть,

А только ласки.

Людей люби;

Не крась природу;

Не много спи,

Пей больше воду.

Божбе не верь;

Все весь и мерь;

Не нянчи тело

И делай дело.

CCCII

Таким образом, в молодости, нанизав на память все прекрасное, все полезное, все высокое, под старость от нечего делать можно перебирать эти четки.

Как сладко воспоминание, как хороша и старость, когда она есть тихая задумчивость о прошедшем!

Жизнь наша требует того, чтоб каждому делу предшествовала мысль и новая мысль последовала за делом.

Помните ли вы... вы, которую я не знаю, как назвать... вы, которая так похожа на все, с чем поэты сравнили красоту и добродетель, помните ли вы чувства той минуты, в которую сердце вам сказало: "Ты сделала добро!", а все окружающее подумало: "Как она совершенна!".

CCCIII

Если бы мысль моя была так глубока, как океан в том месте, где измерял его Форстер, и так высока, как слой воздуха, до которого долетал Гай-Люсак¹⁰⁰, то подобная красноречивая мысль не нашла бы по себе языка, и ее пришлось бы выразить красноречивым молчанием; потому что красноречивое молчание могущественнее, выразительнее красноречия словесного. Это подтвердят вам все мои читательницы. Их тонкому, чувствительному слуху более понятна пауза между двумя очаровательными аккордами, этот сокровенный звук, слышимый только одною непорочною, чистого душою.

CCCIV

Не сердитесь же, что в этой главе не слышен вам скрып моего пера. Это пауза. Здесь мысль моя выражена молчанием.

CCCV

После трехдневного жития в крепости Гирсове, по причине невозможности переправиться чрез бурный Дунай, наконец на четвертый день поутру солнце стало проглядывать сквозь остальные облака, и я двинулся с места.

Не буду описывать, как прибыл я в г. Галац, где первоначально предполагалось зимованье Главной квартиры действующей армии.

Галац из повести одной,

Мне кажется, уж вам известен¹⁰¹;

Вы помните: ее герой,

Хотя был молод, добр и честен,

Но, убоясь гнилой тюрьмы,

Сибирской жизни и зимы,

Бежал. В невольники попался,

Гречанку спас и от чумы

В ее объятиях скончался.

И потому я не буду также описывать и картины Галаца. Это небольшой городок на скате Дунайского берега, сжатый реками Серетом и Прутом. В небольшую пристань стекаются в известное время несколько десятков, купеческих кораблей и меняют архипелагское вино, турецкий табак, маслины, апельсины, лимоны и масло на жирную пшеницу Молдавии и - отправляются куда следует.

CCCVI

Надежда моя оставаться в Галацо и расположиться на покойной квартире обманулась, но приятным образом.

Едва только въехал я в двор одного жителя города, как мне принесли от коменданта предписание из Главной квартиры на мое имя о назначении зимовать ей в г. Яссах.

В Яссы!..

День XLIV

Vulсain (a part).

Ah, nature nature! vas, je l'abandonne,

a qui vondra te prendre!

Pandore. St. Foix {*}

{* Вулкан (в сторону).

Ах, природа, природа! итак, я оставляю тебя тому, кто захочет тебя взять!

Пандора. Сен-Фуа (франц.).}

CCCVII

Человек счастливее, спокойнее, довольнее жизнию, когда он имеет дело с самой природой, а не с людьми.

С какою благодарностию и щедротой сравнится благодарность и щедрость природы? Кто лучше вознаградит труд?