Сологуб Федор - Тяжелые сны

  - У меня была надежда на счастие с тобою. Но можешь ли ты любить меня после того, что случилось?

  - Ничто нас не разлучит. Я сердцем приросла к тебе.

  - Даже преступление? Кровь? Анна задрожала.

  - Ничто не может разлучить нас! - воскликнула она. - Я бы за тобою пошла на каторгу, я помогла бы тебе нести тайну.

  Подняла на Логина глаза; полные слез, они выражали страдание. Слезы катились по ее щекам, и это терзало сердце Логина.

  - Нюточка, бедная моя, ты что-нибудь знаешь?

  - Я знаю, что тебе тяжело. Открой мне твою тайну:

  пусть не будет у нас ничего неразделенного.

  - Слушай, Нюточка, - я убил Мотовилова. Почувствовал опять ее трепет. Страшно было взглянуть на нее, - смотрел в сторону. Но молчание было невыносимо. Их глаза встретились. Состраданием горели кроткие глаза Анны. Логин почувствовал, как радость воскресает в его душе.

  - Это было для меня роковым делом. Это началось давно, и мучило меня- Когда я убил его, я почувствовал, как это ни дико, радость и облегчение. Мне казалось, что в себе самом я убил зверя. Но я должен рассказать тебе все. Захочешь ли ты слушать меня?

  - Да, расскажи мне все, - тихо сказала Анна. - И только мне, - не им же ты скажешь все это.

  Логин и сам не ожидал, что повесть об его отношениях к убитому будет так длинна. Рассказывал и не чувствовал былой злобы. Но как тяжело было говорить об убийстве! Как это было жестоко, - это кровавое дело, - и как, по-видимому, бесцельно!

  Наконец кончил и с тревожным ожиданием смотрел на Анну. Она взяла его руку.

  - Ты убил прошлое, - решительно сказала она,- теперь мы будем вместе ковать будущее,- иначе и заново.

  Она быстро нагнулась и поцеловала его руку.

  - Нюточка! Чистая моя! - воскликнул Логин.- Как беден я перед тобою, жрица моя и агнец!

  Опустился перед нею на колени и покрывал поцелуями ее руки.

  - Пойдем вперед и выше, - говорила она, - не будем оглядываться назад, чтоб не было с нами того же, что с женою Лота.

  Логин встал перед Анною и смущенно спросил ее:

  - Надо ли признаться перед людьми?

  - Нет, - твердо ответила Анна. - К чему нам самим подставлять шеи под ярмо? Свою тяжесть и свое дерзновение мы понесем сами. Зачем тебе цепи каторжника? Вот, у тебя есть сладкая ноша, - я: возьми, неси меня.

  Встала, положила руки на его плечи. Он поднял ее на руки.

  - Нет, не уноси меня, - тихо шепнула она, - посиди со мною здесь.

  Обнял ее. Сел на скамейку и держал ее у себя на коленях. Она прилегла головою на его плечо и полузакрыла глаза. Грудь ее порывисто колыхалась. Логин чувствовал жаркий трепет ее тела. Но ее неровное дыхание и горячий румянец ее лица не будили в Логине вожделения, и он смотрел на нее спокойными глазами, как на младенца. А -она томительно трепетала и смущенно склоняла отуманенные глаза.

  - Какая ты тяжелая! - сказал Логин.

  Анна быстро взглянула на него и улыбнулась.

  "Отчего улыбка ее стыдливая?"-подумал Логин.

  

  Логин вернулся домой с неопределенными ощущениями. Сначала, когда он ушел от Анны, простившись нежным поцелуем, его осенило мирное настроение. Но, приближаясь к городу, почувствовал он в мыслях неловкость, как будто смутно вспомнилось что-то забытое, пренебреженное, но необходимое, - как будто не сделано было еще что-то, что надо было сделать. И вслед за этим первым странным ощущением неловкости стали подыматься в душе неясные, раздражающие напоминания.

  А в городе было дико и шумно. Толпы пьяных и мрачных оборванцев шатались по улицам. В одном месте, против дверей трактира, кучка мещан окружила полицейского надзирателя, приставая к нему с вопросами, отчего только бедные умирают, да зачем барак холерный поставили. Надзиратель, бледный с перепугу, старался выбраться из толпы, лепетал несбыточные обещания и уговаривал мещан успокоиться и разойтись; впрочем, уж и не помнил, что говорил. Свирепый верзила торчал перед ним, вытянувшись в струнку, приложив к правому виску скрюченные пальцы, и, издеваясь над полицейским, поминутно гаркал ни к селу ни к городу:

  - Так точно, ваше благородие! Слушаю, ваше благородие! Рады стараться, ваше благородие!

  Полицейский не чаял быть живу. Но задребезжали дрожки, с них соскочил тщедушный городовой с тараканьими усами и яростным солдатским лицом и, наступая на мещан, как на пустое место, объявил, что надзирателя исправник требует, и чтоб сию минуту. Мещане замолчали и расступились, а надзиратель с городовым сел на дрожки и укатил. Когда дрожки тронулись, кто-то из толпы крикнул решительному городовому:

  - Как бунт начнется, тебя, Точилов, первого убьем.

  И эти слова опять напомнили что-то Логину, но что именно, он не знал.

  Дома его тревожное недоумение усилилось. Вдруг случайно заметил он на себе недоумевающий Ленин взгляд. Логин внимательно посмотрел на мальчика. Леня быстро отвел глаза в сторону, но Логину показалось, что мальчик смущен и бледен.

  И вдруг вспомнил Логин, чьи глаза смотрели на него в ночь убийства. Новая тоска загорелась в нем.

  "Я был тогда пьян, - злобно думал он, - и ничего не соображал. Я шел, куда несли меня ноги да моя пьяная удача. Убийство спьяна! И ей я не сказал, что был пьян! Я пропустил самую простую и главную причину и постарался внушить ей какое-то странное почтение к моему хмельному убийству. Я поступил, как любой пошляк, который охорашивается всячески перед любимою девчонкою, чтобы ослепить ее блеском своего превосходства. И она, глупая, целовала мои руки! Геройство!

  Но как, однако, благоговею я перед этою девчонкою:

  исповедь приносил ей, старался быть искренним и не сказал главного!"

  Сидел один и томился мрачными, злыми мыслями. Утомленный их злобою, порою с усилием вызывал в памяти образ Анны,- и когда она вставала перед ним спокойная и прекрасная, душа на короткое время смирялась и преклонялась перед ясным видением. Но умиление быстро сгорало и сменялось знойным, порочным вожделением. Он спрашивал себя:

  "Зачем она была такая трепетная и так разгоралась, когда я обнимал ее? Как одинаково, как скучно одинаково совершается жизнь у всех! Такое же, как у всех, горячее дыхание и отуманенные желанием глаза. Ей нужно пройти по тем же путям, по которым прошли неисчислимые поколения ее прародительниц. И эта жизнь, так ясно предначертанная в наших побуждениях, - как ключевая вода, всегда простая и бесцветная, всегда чистая. Ключевой воде и горному воздуху подобна простая плотская любовь, - но человеческие установления и нечистые помыслы пятнают ее.

  Зачем выбрала она меня, усталого? И любовь ли это? Ко мне и другие влекутся. Соблазны сосредоточены во мне. Свинцовая тяжесть пригнетает меня к земле, - не слабы ли ее плечи для этой ноши?

  И зачем приносят жертвы? Может быть, ненасыщенная страстность требует страданий? Любовь, соединенная с желанием обладать, - жестокая любовь, и произошла она, может быть, из той ярости, с которою дикий зверь преследует добычу".

  Странные мысли развивались в голове Логина. И по мере их нарастания, чувства его становились все более дикими и злыми. Ему казалось, что не любовью любит он Анну, а ненавистью. И думал он, что сладостно причинять ей жестокие страдания и потом утешать ее нежными ласками. Думал-русские женщины любят терпеть потасовки от милого.

  

  Под вечер Анна возвращалась с мызы домой, одна. У калитки сада встретила Серпеницына. Он снял рваную шапку и тихо сказал:

  - Осмеливаюсь просить вашего внимания. Анна остановилась. Внимательно смотрела на Серпеницына. Думала, что он будет просить о себе, и соображала, чем ему можно помочь. Серпеницын продолжал:

  - Хотя и вижу вас в обуви, дарованной природою, как имеют обыкновение ходить девицы низшего сословия, но по некоторым данным заключаю, что вы изволите быть благородною дочерью владельца этого богатейшего имения.

  - Да, - сказала Анна.

  - Имею сообщить вам нечто, относящееся к одной из особ, которые имеют честь пользоваться гостеприимством вашего отца.

  - Мне-то, - начала было Анна, хмуря брови, но Серпеницын перебил ее:

  - Отнюдь не сплетня или клевета, а нечто важное в самом возвышенном смысле. Честное слово благородного человека!

  Серпеницын ударил себя кулаком в грудь и очень убедительно смотрел на Анну.

  - Да вы, - опять начала она, и опять Серпеницын, угадывая, что она хочет сказать, поспешно крикнул:

  - Серпеницын!

  Анна открыла калитку, впустила в сад Серпеницына и пошла впереди его. На площадке, закрытой густыми кустами, она остановилась. Серпеницын заговорил:

  - Вы, может быть, изволите знать о тех слухах, которые волнуют население города, особенно его невежественную часть.

  Анна молча наклонила голову. Серпеницын помолчал, помялся и опять заговорил:

  - Иные из господ обитателей изволили выбраться из города в места более или менее отдаленные, во избежание неприятностей. А между прочим, господин Логин из города не уезжает, хотя и настали вакации. Осмелюсь обратить ваше благосклонное внимание на то, что господин Логин излишне пренебрегает могущими произойти неудобствами.

  - Вы что-нибудь знаете? - спросила Анна. Она бледнела, и глаза ее испуганно расширились. Серпеницын отвечал:

  - Знать будущее никак невозможно, а только я так полагал, что ваши благоразумные советы, направленные к своевременному отбытию господина Логина из города, могут оказать благодетельное действие. А засим честь имею кланяться.

  Серпеницын опять снял шапку, раскланялся, держа ее на отлете, и повернул к выходу.

  - Послушайте, - остановила его Анна. Серпеницын остановился. Анна хотела что-то сказать, и опять он предупредил ее:

  - Впрочем, не извольте беспокоиться, - в случае, если возникнет непосредственная опасность, сочту своим священным долгом предуведомить моего благородного кредитора.

  - Может быть, - сказала Анна, - вам теперь...

  - Милостивая государыня! - воскликнул Серпеницын, ударяя себя в грудь, - ни слова более! Я нахожусь в несчастии, но я-благородный человек!

  Еще раз поклонился торжественно и почтительно и ушел, оставив Анну в жестокой тревоге. Долго стояла она, бледная и неподвижная, сложив трепетные руки на тяжело дышащей груди, и прислушивалась к своим мыслям. Видела великую смуту и великое разорение в душе Логина и знала, что лучше ему умереть, чем жить так. Но не могла отпустить его одного на смерть и знала, что только чем-нибудь необычайным, только заветною жертвою можно купить спасение.

  Вечером долго беседовала с отцом.

  - У тебя странные мысли, - сказал он наконец. - И откуда они? Прежде ты была совсем другая.

  - И липа растет, - ответила Анна, улыбаясь и краснея. - Скажи сам, следует ли мне теперь отвернуться от него.

  - Вы должны быть вместе. Но поможешь ли ты ему? И как он будет жить с такою смутою в душе, с такими порочными мыслями?

  Анна подошла к окну и глядела на темное небо и слабо мерцающие звезды. Ее лицо приняло непреклонное выражение. Она тихо говорила:

  - Кто не способен возродиться, тот должен умереть. Надо, чтобы его темные мысли сгорели, - в жизни бывает восторг, бывают чудеса. И я должна это сделать. Он увидит, что любовь на ее вершинах сильнее страсти и порока. Мне страшно, но пусть лучше сгорим мы оба. И ты не запрещай мне.

  

  Опять длился ясный, жаркий день. В дальней аллее сидели на скамье Анна и Логин. Перед ними лежало в низких берегах тихое озеро. Берега обросли жесткою травою. На воде желтели цветы касатика. Ветер порывами набегал, и цветы колебались, и о чем-то таинственном напоминали их медленно-зыбкие движения. Их желтый цвет внушал горькие мысли. Солнечный зной будил в крови Логина жгучее сладострастие. Ясные глаза Анны не осеняли миром. И она казалась далекою, - ее одежда переносила ее в иные времена, белое платье, застегнутое на левом плече, очень короткое, оставляло ноги нагими выше колен.

  Логин думал, что ему надо уйти, чтобы не внести порока в Эдем. И вот, сидели рядом и грустно беседовали. Логин говорил:

  - Кошмары у меня бывают, такие вещие. Послушай: сегодня ночью мне стало тяжело. Неуклюжее, безобразное навалилось на грудь. Глаза искрасна-серые, горят. Ты знаешь суеверный обряд?

  - Надо спросить: к добру или к худу,- отвечала Анна.

  - Да, я спросил.

  - И что же?

  Логин злобно засмеялся.

  - Вот, если б я знал, так и услышал бы. Нет, одно только ворчанье. Если бы это был дух, он стал бы в тупик. Он увидел бы во мне двоих, - а кто из них перетянет?

  - К добру или к худу наша любовь, - решительно сказала Анна, - но вместе и смело пойдем!

  Доверчиво прижалась к нему и положила голову на его плечо.

  - Куда мне идти! - печально воскликнул Логин.- Моя тяжесть не пускает меня.

  - Так что же, - понесем ее вместе. Или лучше бросим ее, вот как осенью деревья бросают листья,- и будем свободны. Смотри вперед, говори мне о будущем!

  Злая улыбка змеилась на его губах. Он злобно заговорил:

  - И заживем мы, как все, такою обыкновенною жизнью. Пойдем в церковь, которая нам не нужна, и повенчаемся перед алтарем того Бога, в которого не верим. Презренные заботы о личном счастии наполнят пустоту дней, но не утолят жажды. И я буду пред тобой злой и бесцельный. Мелочи будут меня раздражать, и я буду к тебе придираться, потом, раскаявшись, полезу к тебе с поцелуями, как все мещанствующие. Нежные имена, такие пошлые. И как ты станешь меня называть? Васей, Васенькой? И весь этот визг детский и запах, - все это и у нас повторится. Ужас пошлости!

  Анна слушала его, низко склоняя раскрасневшееся лицо. Сказала:

  - Нет, и на торных путях есть неожиданное, пренебреженное людьми и желанное для нас. Мы пойдем этою дорогою не рабами, а свободные, без страхов. Воскресим древнее счастие, и оно станет счастием новых поколений.

  - Нюточка, если б ты знала! Распутство, пьянство, бессонные ночи, тусклые дни. Как сбросить с себя прошлое? Чудо нужно, - а я в чудеса не верю.

  - Милый мой, любовь делает чудеса. Есть огонь, на котором сгорят нечистые мысли.

  Ее грудь взволнованно колыхалась. Глаза загорелись восторгом. Логин угрюмо и печально смотрел на нее.

  - Я не знаю такого огня, - мрачно сказал он.

  - Попытаемся подняться, - все тише говорила Анна. - Увидим, доступны ли нам вершины счастия, - любовь без желаний. Если мы их не достигнем, лучше умрем.

  Страшное слово прозвучало в ее устах нежно и кротко.

  - Милая жрица, ты зажжешь огонь, а где мы возьмем жертву?

  Она встала. Логин поднялся за нею. Протянула к нему руки. Сказала:

  - Пойдем,- я хочу сделать тебе дар, и он готов. Хочу, чтобы ты светло порадовался ему.

  Молча вошли в закрытую беседку. Логин испытывал непонятное волнение, словно предчувствие значительного события. Глядел через окно на веселую зелень; она так густо разрослась здесь, что не видно было ни дома, ни дорожек. Зноен и звонок, воздух вливался в беседку через перепутанные ветви.

  Логин видел, что и Анна странно взволнованна. Она стояла перед ним, вся трепетная, и то опускала, то подымала руки к застежке платья. Румянец быстро сбегал с ее смуглых щек. Вдруг выражение решимости и великого спокойствия легло на ее побледневшее лицо, она медленно подняла спокойные руки, тихо расстегнула на левом плече металлическую пряжку и сказала бесстрастным голосом:

  - Мой дар тебе-я сама.

  Платье упало к ее ногам. Обнаженная и холодная стояла она перед ним, и с ожиданием смотрели на него ее непорочные глаза.

  - Дорогая моя, - воскликнул Логин, - мы на вершине! Какое счастие! И какая печаль!..

  Он привлек к себе стройное, сильное тело Анны, целовал ее румяные щеки и нежно говорил:

  - Моя милая, моя вечная сестра, твой дар я возьму, твою душу солью с моею и тело твое напою радостью и восторгом.

  Счастливая улыбка озарила лицо Анны. Она молчала. Глаза ее были покорны. Наклонился поднять ее платье. Руки их встретились. Помог ей одеться.

  Возвращаясь домой, чувствовал Логин, что сгорели темные мысли; новый и свободный человек радовался тому, что выше и значительнее жизни и смерти. Перед глазами стояла белая, прекрасная Анна, и он знал, что с этим ясным видением в душе не может идти к пороку и греху. Не думал о счастии и о жизни, смерть или мука иногда открывались ему, - но с этим нестыдливым и непорочным образом в душе уже он не мог уклониться от того пути, по которому пройдут ее ноги. Великим успокоением веяло от этого прекрасного видения, - и все возможности жизни стали одинаково желанны.

  Вечером, в тишине его комнаты, слышалась ему порою ее тихая поступь,- и это напоминало ему, что рассеялись злые чары.

  

  

  

  

  ГЛАВА ТРИДЦАТЬ СЕДЬМАЯ

  

  Рано утром Логина разбудил доносившийся откуда-то не издалека шум. Лежа в постели, прислушался. Слышалось нестройное галденье, в котором иногда можно было различить отдельные неистовые вскрики. Такие же вскрикивания слышались иногда совсем близко, в разных местах. Но у самого дома Логина было тихо, - только временами слышно было, как бежали под окнами люди, испуганно и негромко переговариваясь.

  Логин почувствовал тоскливую и смутную тревогу, предчувствие душевного подъема, который овладевает людьми в минуты общего возбуждения. Нервно вздрагивая и торопясь, принялся одеваться. Внезапный дикий вопль под окнами заставил его задрожать от неожиданности. С гамом и свистом проходила толпа, и один кто-то неистово орал:

  - Не отставай, ребята! Бить докторов! Логин подошел к окну и стал у косяка. Толпа состояла из мальчишек и совсем молоденьких городских парней. Впереди шел тот буян с оловянными глазами, лицо которого так хорошо запомнилось Логину. Он-то и горланил, нелепо махая руками и закатывая глаза как-то искоса вверх и в сторону. Когда они прошли, на пустынной улице стало опять тихо, только со двора доносились отголоски бестолковой суетни у Дылиных, да слышалось все то же галденье, которое разбудило Логина.

  Логин сошел из спальни вниз и в передней столкнулся с Серпеницыным; он только что поднялся по лестнице из кухни и имел таинственный и озабоченный вид. Сказал:

  - Простите, милостивый государь, что являюсь к вам без доклада, но ваша Дульцинея Тобосская дезертировала, как надо судить по тому, что двери внизу настежь, а ее нигде не обретается. Испрашиваю аудиенцию у вашего высокоблагородия.

  Логин прошел в гостиную и предложил Серпеницыну сесть. Оборванец хмыкнул, осторожно уселся на мягкий стул и зашептал:

  - Осмелюсь доложить, что дальнейшее пребывание ваше, милостивый государь, в этом городе может повлечь за собою весьма опасные последствия.

  - Ну, ничего,- хмуро сказал Логин,- какие там последствия? Да что вы шепчете, - здесь некому подслушивать.

  - А этот субъект? - спросил Серпеницын, указывая подбородком на кого-то сзади Логина.

  Логин оглянулся-из столовой выглядывал Леня, только что вскочивший с постели.

  - Ну, этот субъект не опасен,- сказал Логин с улыбкою.

  Серпеницын заговорил громче:

  - Дело в том, выражаясь литературным стилем, что мещане нашего города подняли восстание против холерных властей и собрались теперь, под предводительством бабы Василисы Горластой, с неприязненными намерениями у холерного барака. А так как ваше высокоблагородие изволили в глазах здешнего почтенного мещанства навлечь на себя подозрение в принадлежности к шайке злоумышленников, рассыпавших мор в колодцы, то и вашей мирной обители грозит разгром. А потому осмелюсь рекомендовать вам, милостивый государь, предпринять, пока не поздно, благородную ретираду, хотя бы, например, в имение достоуважаемого господина Ермолина, на которое народная ярость ни в коем случае не посягнет.

  "А если посягнет?"-подумал Логин.

  В его воображении мгновенно стал образ Анны, и перед нею разъяренная толпа. Мысль о том, что Анна может подвергнуться опасности, заставила его затрепетать: почти физическую боль почувствовал он, представляя себе, как на прекрасное тело Анны упадет тяжелый удар.

  - Не так страшен черт, как его малюют,- сказал он Серпеницыну. - Я останусь, - бесполезно бегать: захотят, и там найдут.

  - Удирайте-ка подобру-поздорову, - встревоженным голосом сказал Ленька.

  Логин засмеялся, подошел к мальчику и обнял его.

  - Удирай сам, коли хочешь, - сказал он, - за тобой не погонятся.

  

  Логин остался один. Серпеницына выпроводил ни с чем, а куда и как скрылся Ленька, он как-то не заметил. Сел в гостиной у окна,- и новые, значительные мысли обступили его. Под наплывом этих мыслей постепенно рассеивалась тоска, и холодное спокойствие, ясное, как морозный воздух, осеняло душу.

  Видел непоправимое зло жизни, чувствовал великую усталость и без печали и без радости ждал отдыха. Отрывочно вспоминалась жизнь,- пестрым, быстрым калейдоскопом мелькали мелкие и, казалось, забытые случаи, проходили живые и отошедшие в вечность люди, вставали знакомые и покинутые места. Беспристрастный судия, без гнева и без жалости к себе оценивал зло и ложь своих деяний, пробегавших теперь в памяти. Знал, что надлежит уничтожить форму, столь порочную, и смять глину, из которой вылеплено так много дурного. Не хотел думать, что это он сам - тот, кто вылеплен из этой глины,- спокойно отдавал себя вечно творящей и вечно разрушающей воле и безбоязненно ждал исполнения своего срока.

  Образ Анны, белый и непорочный, царствовал над его мыслями. Радостно было думать, что она останется. Не раскаивался в том, что причинял ей страдания,- и не желал ей счастия. Она стояла перед ним в торжественной наготе своей, вечная, древняя, - и была совершенна, и нечего было для нее желать.

  Детские, наивные мечты и планы о счастии и благополучии припомнил без горечи - и не посмеялся над ними. И боязнь прошлого предстала как далекое и чуждое страдание, - томление ненужное и тщетное.

  Понял, что и торные дороги, и пути, никем еще не идейные, одинаково значительны и любопытны для беспокойного духа, жаждущего новизны и везде находящего ее. В бесконечном разнообразии возможностей представилось ему обетование будущей жизни, - но для него самого времена стали уже ненужны и невозможны.

  

  Прошло около часу. На улице становилось шумно. Под окнами дома собиралась толпа. Над буйным гамом носились визгливые женские крики. Логин поднял голову и прислушался.

  - Сама, сама своими глазами видела,- свирепо кричала баба.

  Конец ее фразы затерялся для Логина в общем гвалте. В столовой послышался звон разбитых стекол: растрепанные мальчишки начали швырять в окна каменья. Заслыша звон стекол, толпа притихла. Логин перешел в столовую, открыл окно и, сурово хмуря брови, глядел на толпу. Мальчишки шарахнулись в сторону, толпа боязливо попятилась. На минуту стало тихо. Вдруг где-то в задних рядах послышался бабий неистовый крик:

  - Да чего вы струсили, остолопы!

  Плюгавая бабенка в рваном платьишке, простоволосая и корявая, протискивалась через толпу, выскочила вперед и закричала Логину:

  - Выходи, выходи, ведьмедь, из своей берлоги, честью выходи. Понапаскудничал ты над нами, - будет!

  Толпа нестройно и ожесточенно загалдела. В Логина полетели каменья,- швыряли пока осмелившиеся мальчишки.

  - Здравствуй, смерть! - тихо сказал он и отошел от окна.

  Неспешно прошел по комнате, по лестнице, что вела на улицу, и спокойно вышел на крыльцо. При его появлении крики усилились, толпа надвинулась к крыльцу,- Логин увидел раскрасневшиеся лица кричащих баб, - и то, что делается, показалось бесцельным и нелепым. Но эта мысль и мгновенно охвативший ужас быстро исчезли; чувствовал, что уже некогда, и, начиная куда-то торопиться, стал спускаться по лестнице. Еще успел увидеть, как тяжелый камень ударил его в плечо и вдоль тела упал вниз,- успел еще услышать где-то близкий знакомый голос, который отчаянно вскрикнул что-то,- и после короткого тягостного ощущения тупой боли в голове упал, обливаясь кровью, на ступени.

  Толпа отхлынула от крыльца. Над Логиным, раненным камнем в голову, наклонилась Анна.

  Ленька знал, куда следует удирать, и Анна поспела бы вовремя, если бы ее не задержала буйствующая на улицах толпа.

  

  После того, как Логин был ранен, буйство продолжалось недолго: холерный барак был разрушен, фельдшера разбежались, доктор тоже убежал и спрятался в глубокой канавке чьего-то огорода,- толпе и делать больше нечего, и буйствовали так, уж заодно, гоняясь за полицейскими и ломая вещи в квартире врача и где-то в других домах. Но скоро после полудня пошел проливной дождь и рассеял буянов. К вечеру пришел в город вызванный по телеграфу эскадрон драгун, - но уже некого было усмирять, и судебный следователь беспрепятственно сажал в острог обвиняемых в буйстве.

  Город принимал печальный вид. Патрули драгун разъезжали по опустелым улицам. Холера усилилась, и измышленные Юшкою траурные фуры сновали по городу с зловещим стуком колес,- но на них отвозили только покойников.

  Логин лежал, погруженный в тяжелую бессознательность. И долго лежал он, неподвижный, наполняя тишину комнаты хриплым, затрудненным дыханием тяжело больного человека. Анна не отходила от его постели. Она не думала о его смерти. В самые трудные дни ее не покидала уверенность в том, что он встанет, и еще большая уверенность в том, что встанет новый человек, свободный и безбоязненный, для новой свободной жизни, человек, с которым она пойдет вперед и выше, в новую землю, под новые небеса. И смерть отошла от постели Логина, и уступила свое дело жизни.

  Отрывочные, неясные впечатления стали доходить до сознания Логина, - знакомые запахи и голоса. Видел иногда, как сквозь молочно-белый туман, лицо Анны и смутно припоминал что-то. По временам вспыхивали коротенькие мысли, - но мозг быстро утомлялся и терял их.

  Первое возвращение связного сознания было мучительно. К вечеру четвертого дня, после того, как первый раз смутные тени пробежали перед его глазами и Анна увидела его полусознательный, еще ни на чем не останавливавшийся взгляд,- Логин вдруг увидел себя в своей комнате, и цветы на обоях запрыгали и засмеялись. Гулкое жужжание стояло в воздухе, и сизо-багровые волны тумана порою пробегали из угла в угол. Что-то бесформенное заклубилось у стены, стало собираться и вытягиваться, отделяя от себя члены, подобные членам человеческого тела, - и вот уродливая, скользкая мара отделилась от стены и, медленно кружа в воздухе, приближалась к Логину. Он все яснее различал обнаженное тело призрака, - синее, мертвое, полуистлевшее, с торчавшими кое-где черными костями. Обрывок полуистлевшей веревки болтался на его шее,- и в страшном лице мертвеца Логин узнал лицо повесившегося Спиридона. Это лицо было мертвенно-неподвижно, но черты его как-то странно менялись, как бы от переливов тусклого освещения. И в мертвом лице приближавшейся мары Логин увидел, как в зеркале, свои черты, - и вдруг почувствовал, что это он сам клубится и кружит по комнате, - его ветхий человек, томясь каинскою злобою, бессильною, мертвою. Ужас стеснил грудь Логина, и слабый, еле слышный голос его позвал кого-то.

  Заслоняя Логина от мертвеца, откуда-то подошла и стала перед Логиным Анна. И пестрые цветы, и багровые туманы исчезли из глаз, и мертвец, отброшенный чем-то, скрылся, когда Анна наклонилась к больному и, встретив узнающие глаза, радостно улыбнулась.

  - Ушел? - тихо спросил Логин.

  - Ушел, и не вернется, - так же тихо сказала Анна, чутко угадывая его мысли.

  Логин помолчал, медлительно вдумываясь во что-то.

  - А ты все здесь? - опять спросил он Анну.

  - Теперь мы вместе,- радостно сказала она, опуская голову на его подушку.- Я не уйду, но ты не говори, тебе пока вредно, закрой глаза и усни.

  Логин покорно закрыл глаза и забылся.

  

  Прошла своим чередом болезнь, - для Логина и Анны началась новая жизнь, обновленные небеса засинели над ними, но что будет с ними и куда придут они?

  Нета совсем уж было собралась идти за Андозерского, но вдруг передумала и неожиданно для всех, и для Пожарского, и для себя самой, вышла-таки за обворожительного актера. Она открыла в себе сценические таланты и намерена выступить в нашем городском театре в роли Офелии.

  Едва Клавдия стала оправляться от болезни, она и Палтусов внезапно уехали. Вскоре пришла весть, что Палтусов утонул в Женевском озере. В городе не верят этому. Говорят, что он преспокойно живет под чужим именем, повенчался с Клавдиею и что их видели в каком-то модном и людном заграничном местечке. Зинаида Романовна скоро утешилась. Ее часто посещает генерал Дубицкий.

  Дело Молина было прекращено, и, к великому сожалению собутыльников, он уехал пьянствовать в другой город, где ему дали такое же место. Город, куда его назначили, лежит далеко от нашего, и по дороге останавливался Молин в больших и малых городах, где товарищи по учебному заведению встречали его как невинно пострадавшего. Он плакал спьяна и везде повторял клеветы про Шестова. В одном городе, ощутив нужду в деньгах, он украл часы у товарища, но попался. Однако его отпустили с миром, решив, что это с горя и что виноват в этом Шестов.

  Итак, всё идёт по-старому, как заведено, и только Логин и Анна думают, что для них началась новая жизнь.