Писемский Алексей Феофилактович - Масоны

align="justify">  - О тебе?.. Вибелю?.. Но о чем?

  - О том, что Вибель масон, а чрез масонов, как ты знаешь, мы только и имеем средства, чем существовать.

  Такого рода довод показался Миропе Дмитриевне довольно основательным, так что она тоже пожелала узнать содержание письма, но когда Аггей Никитич подал ей его, то Миропа Дмитриевна, пробежав глазами довольно мелкий почерк gnadige Frau, ничего не уразумела.

  - Вот видишь, - принялась она вывертываться, - я прежде знала по-немецки, но теперь позабыла, а потому надобно где-нибудь достать лексикон.

  - Это я могу, - сказал Аггей Никитич и принес Миропе Дмитриевне еще с гимназии сохраненный им довольно скудный немецкий словарь, но оказалось, что она и с лексиконом плохо обращалась, так что Аггей Никитич в этом случае явился гораздо опытнее ее, чем Миропа Дмитриевна не преминула воспользоваться.

  - У меня очень плохи глаза, - сказала она, - а ты приищи мне прежде все слова по-немецки, и завтра мы переведем с тобою вместе.

  - Добрже, - одобрил Аггей Никитич и, уйдя к себе, приискал все слова, какие только сумел найти в лексиконе. Поутру он преподнес Миропе Дмитриевне письмо и тетрадь со словами, а затем они вкупе стали переводить и все-таки весьма смутно поняли содержание письма, что было и не удивительно, так как gnadige Frau написала свое послание довольно изысканно и красноречиво.

  В переводе письмо ее должно было быть таково:

  

  

   "Достопочтенный господин Вибель!

  Широкий поток времени, разделивший наше прежнее знакомство, не лишает меня, однако, надежды, что Вы еще не забыли Эмму, жену покойного пастора Клейнберга, а по псевдониму ложи - Alba Rosa*. Письмо это я пишу, чтобы рекомендовать Вам служащего в Вашем городе господина Зверева, за которого объявляет себя поручителем господин Марфин, знаменитейший сподвижник русского масонства. Раскройте Ваши дружеские объятия господину Звереву. Он, по отзывам господина Марфина и моего теперешнего мужа доктора Сверстова, рыцарь по смелости и честности и неофит, готовый принять в свою душу все прекрасное. Я уверена, что Вы не отвергнете его, тем более, что наше стадо с каждым днем уменьшается, и привлечь хотя еще одну новую овцу будет заслугою перед нашим орденом.

  

  

  

  

  

  

  

  

   Сверстова."

  ______________

  * Белая роза (лат.).

  Сколь ни мало, как я уже сказал, Зверевы могли перевести, но все-таки они более уже чувством поняли, что gnadige Frau чрезвычайно расхваливала Аггея Никитича.

  - Когда же ты поедешь с этим письмом к Вибелю? - спросила его Миропа Дмитриевна.

  - Да как-нибудь тут зайду к нему, - отвечал с некоторой небрежностью Аггей Никитич и, конечно, в этом случае хитрил.

  Он прежде, чем сделать визит аптекарю, вознамерился позондировать пани Вибель и счел за лучшее сделать это не в собрании, где было все-таки довольно многолюдно, а на своих утренних встречах с ней, которые происходили таким образом, что Аггей Никитич просто нагонял экипаж пани Вибель и ехал с ней рядом, что повторил он и в настоящем случае.

  - Я имею надобность быть у вашего мужа, - сказал он.

  - А разве у вас весь вышел папье-фаяр? - спросила насмешливо аптекарша.

  - Неужели же, - возразил Аггей Никитич, - к вашему супругу только можно иметь надобность, что за папье-фаяр?

  - О, нет! - воскликнула пани Вибель. - Вы можете получить от него магнезию, ревень, солодковый корень...

  - А кроме этого, ничего у него нет? - спросил Аггей Никитич.

  - Ничего нет! - отвечала пани и засмеялась.

  Аггей Никитич тоже улыбнулся.

  - Я не то что желаю что-нибудь получить от господина Вибеля, - начал он, - но у меня есть к нему письмо от одной дамы.

  - От дамы? Ах, это интересно! - снова воскликнула пани. - От молоденькой и хорошенькой?

  - Напротив, не от молоденькой и не от хорошенькой; в этом случае вы совершенно можете успокоить вашу ревность.

  - Ревность? - произнесла как бы в невольном удивлении пани. - О, пан Зверев, я вам очень благодарна, что вы успокоили меня в этом отношении. Я действительно, - продолжала она с кокетливой грацией, - ужасно ревную моего татку, но не к женщинам, а к его коту, которого он, вообразите, лелеет, целует, моет, расчесывает гребнем.

  Честный аптекарь действительно, когда супруга от него уехала, взял к себе на воспитание маленького котенка ангорской породы, вырастил, выхолил его и привязался к нему всею душою, так что даже по возвращении ветреной супруги своей продолжал питать нежность к своему любимцу, который между тем постарел, глаза имел какие-то гноящиеся, шерсть на нем была, по случаю множества любовных дуэлей, во многих местах выдрана, а пушистый ангорский хвост наполовину откушен соседними собаками. Все это аптекарша не преминула довольно подробно описать Аггею Никитичу, который покатывался со смеху, воображая фигуру кота, и вместе с тем упивался восторгом, слыша такие насмешливые отзывы пани Вибель о своем супруге.

  - Но когда ж, однако, я могу застать господина Вибеля? - спросил он.

  - Когда хотите, он целые дни торчит в своей аптеке, - объяснила пани.

  - Но я желал бы застать и вас дома, - проговорил Аггей Никитич.

  - О, пане добродзею, как я вам благодарна за то! - воскликнула пани и низко поклонилась Аггею Никитичу.

  - В таком случае, назначьте мне час!

  - Час? - протянула она. - Всего лучше... одиннадцать часов вечера; тогда муж наверное спит, а я еще сижу.

  Аггей Никитич снова веселейшим образом захохотал.

  - Но что ж вы делаете, сидя одни? - спросил он.

  - Мечтаю.

  - О чем?

  - Угадайте!

  - Угадать нетрудно! - сказал, пожимая плечами, Аггей Никитич.

  - Ну, угадывайте! - разрешила ему пани.

  - Вы мечтаете о прошедшем, - проговорил Аггей Никитич.

  Пани при этом заметно вспыхнула.

  - Может быть, немножко о прошедшем, а может быть, и о настоящем! - произнесла она кокетливо и крикнула кучеру: - Пошел!

  Тот поехал быстрее.

  Аггей Никитич, начинавший несколько поотставать от своей спутницы, погрузился было в сладкие грезы; но аптекарша снова велела кучеру ехать тише, так что Аггей Никитич опять поравнялся с нею.

  - Не желаете ли, чтобы я предуведомила мужа, что вы хотите быть у него? - спросила она.

  - Пожалуйста! - сказал ей Аггей Никитич.

  - Но в какое же время? - поинтересовалась сама пани Вибель узнать поточнее время.

  - Вечером, часов в шесть, - объяснил Аггей Никитич, рассчитав, что сначала он переговорит с аптекарем, а потом тот, вероятно, пригласит его остаться чай пить, и таким образом Аггей Никитич целый вечер проведет с очаровательной пани.

  - Можно это?

  - О, да, можно. Но муж, вероятно, спросит, от какой дамы письмо.

  - Письмо от его бывшей ревельской знакомой, госпожи Сверстовой, - сказал Аггей Никитич, припомнив все, что только он вкупе с Миропой Дмитриевной понял из письма.

  - Ревельской знакомой! - повторила себе аптекарша и велела кучеру ехать по направлению к дому, где тотчас же передала мужу поручение Аггея Никитича.

  Вибель на первых порах исполнился недоумения; но затем, со свойственною немцам последовательностью, начал перебирать мысленно своих знакомых дам в Ревеле и тут с удивительной ясностью вспомнил вдову пастора, на которой сам было подумывал жениться и которую перебил у него, однако, русский доктор Сверстов. Воспоминания эти так оживили старика, что он стал потирать себе руки и полушептать:

  - Посмотрим, посмотрим, что мне пишет Alba Rosa?

  - Какая это Alba Rosa? - спросила было его молодая супруга.

  - Это не твое дело, - ответил он ей и решительным жестом дал понять, чтобы она уходила.

  Пани аптекарша, сделав презрительную мину, ушла.

III

  Аггею Никитичу хоть и предстояло вечером свидание с пани Вибель, однако он не утерпел и выехал поутру прокатиться, причем, как водится, встретил ее. Разговаривали они между собою, впрочем, на этот раз немного, и пани Вибель только крикнула ему:

  - Вы будете у нас сегодня?

  - Буду! - крикнул ей тоже Аггей Никитич.

  Отобедав, он еще часов с пяти занялся своим туалетом и издержал несколько умывальников воды для обмывания рук, шеи и лица, причем фыркал и откашливался на весь дом; затем вычистил себе угольным порошком зубы и слегка тронул черным фиксатуаром свой алякок, усы и бакенбарды. Идя в аптеку, Аггей Никитич соображал, как его встретит пани Вибель - в таком ли дезабилье, в каком она явилась, когда он увидел ее в первый раз, или принарядится? Если она будет растрепашкой, то это скверно, а если наоборот, то хорошо: значит, она прямо для него прифрантится. Старого аптекаря он застал по-прежнему стоявшим у конторки и, расшаркавшись перед ним, передал ему письмо gnadige Frau. Приняв оное и заметив на верху конверта маленький крестик, весьма отчетливо изображавший два масонские молоточка, Вибель улыбнулся; но, прочитав самое послание, он окинул Аггея Никитича испытующим взглядом и медленно, выходя из-за конторки, проговорил ему:

  - Покорнейше прошу пожаловать ко мне в кабинет!

  Аггей Никитич пошел за ним и в дверях кабинета, между теми же двумя шкафами с narcotica и heroica, встретил пани Вибель, которая была одета далеко не по-домашнему и торопливо сказала ему:

  - Пан Зверев, когда вы переговорите с таткой, приходите ко мне чай пить!

  - Да, прошу вас, - поддержал ее Вибель.

  Аггей Никитич молчаливым поклоном изъявил благодарность обоим супругам за такое приглашение: расчет его, как видит читатель, удался вполне.

  Кабинет старого аптекаря оказался типом кабинетов аккуратных, дельных и расчетливых немцев. Все убранство в нем хоть было довольно небогатое, но прочное, чисто содержимое и явно носящее на себе аптекарский характер: в нескольких витринах пестрели искусно высушенные растения разных стран и по преимуществу те, которые употреблялись для лекарств; на окнах лежали стеклянные трубочки и стояла лампа Берцелиуса{28}, а также виднелись паяльная трубка и четвероугольный кусок угля, предназначенные, вероятно, для сухого анализа, наконец, тут же валялась фарфоровая воронка с воткнутою в нее пропускною бумагою; сверх того, на одном покойном кресле лежал кот с полузакрытыми, гноящимися глазами.

  Усевшись сам и усадив своего гостя, старый аптекарь, видимо, хотел прежде всего расспросить о gnadige Frau.

  - Госпожа Сверстова где же теперь живет? - сказал он.

  - У Егора Егорыча Марфина, у которого муж ее служит врачом, - объяснил Аггей Никитич.

  - Понимаю! - произнес не без глубокомыслия Вибель. - Я слыхал о господине Марфине!.. Это богатый русский помещик?

  - Очень богатый и при этом масон.

  - Так! - подтвердил Вибель. - Эмма Карловна, - продолжал он затем медленно, - рекомендует мне вас, как человека, ищущего и еще не обретшего истинного пути.

  - Совершенно не обретшего! - подхватил Аггей Никитич, закидывая голову немного назад от напора разнообразных чувствований и от сознания, что если он искал в настоящие минуты, то не того, чего искал прежде.

  - И вы находите меня способным подвести вас к этому пути? - спросил Вибель.

  - Вполне! - отрезал ему Аггей Никитич.

  - Но из чего же вы заключили это? - допытывался Вибель.

  - Из того, что вы были под присмотром полиции! - снова отрезал Аггей Никитич.

  - И теперь даже нахожусь! - воскликнул Вибель с явной гордостью. - А поэтому вы понимаете, как тут нужно поступать?

  - Понимаю, - отвечал Аггей Никитич.

  - Прежде всего надобно быть молчаливым, как рыба, - так?

  - Так! - произнес Аггей Никитич.

  Вибель после того погрузился в соображения.

  - Значит, нашу работу мы должны разделить на значительное число уроков.

  - Непременно-с! - воскликнул Аггей Никитич, обрадованный таким намерением Вибеля.

  - А в настоящий вечер вам угодно будет выслушать мое первое вступление?

  - С величайшей радостью! - произнес Аггей Никитич, уже струхнувший, чтобы не чересчур долго его наставник затянул свое вступление.

  - Если так, то... - сказал Вибель и, встав с кресла, поспешил поплотнее притворить дверь, что он, наученный, вероятно, прежним опытом, сделал весьма предусмотрительно, ибо в эту дверь подсматривала и подслушивала его молодая супруга, которой он сделал свой обычный повелительный жест, после чего она, кокетливо высунув ему немного язык, удалилась, а Вибель запер дверь на замок.

  - Вам, может быть, известно, - начал он, снова усевшись в кресло, - что франкмасонство есть союз?

  - Известно, - отвечал Аггей Никитич.

  - Но почему же это союз? - вопросил его Вибель.

  Аггей Никитич не сумел объяснить, почему.

  - Потому, - продолжал Вибель, - что проявлением стремления людей к религии, к добру, к божественной жизни не может быть единичное существо, но только сонм существ, кои сливаются в желании не личного, но общего блага.

  Проговорив это, Вибель взглянул на Аггея Никитича, как бы желая изведать, понимает ли неофит{30}, что ему говорится, и, убедившись, что тот понимает, продолжал с еще большим одушевлением:

  - Это стремление любить, соединяться создает целый ряд союзов, из коих одни тесны, каковы союзы: дружественные, любовные, брачные, семейные, корпоративные; другие, как, например, союзы сословные, государственные и церковные, более всеобъемлющи. Но самым широким союзом является тот, который ставит для себя лишь предел человеческого чувствования и мышления. Из этого союза не изгоняются те, которые веруют иначе, но только те, которые хотят не того и поступают не так; этот-то союз союзов и есть франкмасонство! Кроме сего союза, нет ни одного, в основе которого лежало бы понятное лишь добрым людям. В масонстве связываются все контрасты человечества и человеческой истории. Оно собирает в свой храм из рассеяния всех добрых, имея своей целию обмен мыслей, дабы сравнять все враждебные шероховатости. Совершается это и будет совершаться дотоле, пока человечество не проникнется чувством любви и не сольется в общей гармонии.

  Аггей Никитич слушал Вибеля все с более и более возрастающим утомлением, потому что когда поучали его Егор Егорыч и Мартын Степаныч, то они старались снисходить к уровню понятий Аггея Никитича, тогда как добродушный немец сразу втащил его на высоту отвлеченностей и не спускал оттуда ни на минуту.

  - Мы, люди... - начал было он снова, но в это время послышался стук в дверь.

  - Wer ist da?* - сердито отозвался на это Вибель.

  ______________

  * Кто там? (нем.).

  - Позвольте мне ключ, достать medicamenta heroiса! - отвечал ему тоже по-немецки голос помощника.

  - Какого именно? - спросил его на том же языке Вибель.

  - Mercurius sublimaticus corrosivus, - пояснил помощник.

  - Ah, ja, gleichviel!* - проговорил Herr Вибель и, знаменательно качнув головой Аггею Никитичу, заметил: - Это вот свидетельствует о нравах здешних!

  ______________

  * А, да, столько же! (нем.).

  Аггей Никитич также ответил ему знаменательным кивком, поняв, что хотел сказать аптекарь.

  А затем Herr Вибель, отперев дверь, сунул помощнику ключ и, снова заперев ее, принялся, не теряя минуты, за поучение:

  - Нам, людям, не дано ангельства, и наши чувственные побуждения приравнивают нас к животным; но мы не должны сим побуждениям совершенно подчиняться, ибо иначе можем унизиться до зверства - чувства совершенно противоположного гуманности, каковую нам следует развивать в себе, отдавая нашей чувственности не более того, сколько нужно для нашего благоденствия.

  На этих словах Вибеля раздался уже не легкий удар в дверь, а громкий стук, и вместе с тем послышался повелительный голос пани Вибель:

  - Генрику, пора чай пить; пан Зверев, идите чай пить!

  Вибель при этом развел руками.

  - Мешают!.. Как тут быть? - произнес он.

  - Мешают-с! - подтвердил Аггей Никитич как бы тоном сожаления и в то же время поднимаясь со стула.

  - Подождите! - остановил его аптекарь. - Когда ж вы еще желаете прослушать меня?

  Аггей Никитич затруднился несколько ответом.

  - Завтра вечером? - решил за него Вибель.

  - Будьте так добры, завтра! - подхватил вспыхнувший в лице от удовольствия Аггей Никитич.

  После этого Вибель повел своего гостя в маленькую столовую, где за чисто вычищенным самоваром сидела пани Вибель, кажется, еще кое-что прибавившая к украшению своего туалета; глазами она указала Аггею Никитичу на место рядом с ней, а старый аптекарь поместился несколько вдали и закурил свою трубку с гнущимся волосяным чубуком, изображавшую турка в чалме. Табак, им куримый, оказался довольно благоухающим и, вероятно, не дешевым.

  - Генрику, отчего ж ты не предложишь курить Аггею Никитичу? - сказала пани Вибель.

  - А, извините! - произнес Генрик и, обтерев костяной мундштук трубки, хотел было предложить ее Аггею Никитичу.

  - Нет, пожалуйста! - отказался тот, кланяясь. - Я курю Жуков табак.

  - Да, это другой табак, это кнастер; а сигары вы?.. - спросил Вибель.

  - Сигары я курю, - отвечал Аггей Никитич.

  Услышав это, Вибель торопливо сходил в свой кабинет и принес оттуда ящик сигар.

  - Рекомендую: суха и прекрасно свернута, - сказал он, подавая одну из них Аггею Никитичу, который довольно неумело закурил сигару, причем пани Вибель подавала ему свечку, и руки их прикоснулись одна к другой.

  Herr Вибель вместе с сигарами захватил также и кота своего, которого, уложив на колени, стал незаметно для супруги гладить.

  Пани Вибель пододвинула к Аггею Никитичу налитый стакан, а вместе с оным сливки, варенье, лимон обсахаренный и проговорила:

  - Цо пан собе еще жычи?*

  ______________

  * Чего еще хочет пан? (Прим. автора.).

  - Дзенкуен, опручь гербаты ниц венцей*, - отвечал Аггей Никитич, и все потом занялись чаем, который, как известно, вызывает несколько к разговорчивости, что немедля же и обнаружила пани Вибель.

  ______________

  * Благодарю, кроме чаю, ничего не хочу (Прим. автора.).

  - Скажите, вам нравится, как его?.. Пан, пан... ну, не знаю! Пан откупщик? - сказала она.

  Аггей Никитич пожал плечами.

  - По-моему, - ответил он, - господин Рамзаев... человек очень странный.

  - Не странный, а просто дурак, - более решительно определила пани аптекарша.

  - Почему же он дурак? - пожелал знать Вибель, ударив тихонько рукой кота, который начал было довольно громко мурлыкать.

  - Ах, татко, как же ты не понимаешь этого! - воскликнула необыкновенно мило пани Вибель. - Рамзаев - магнат здешний, богатый человек, и вдруг стоит вместе с оркестром в лакейской, точно ему не на что нанять капельмейстера!..

  - Что ж, стоит с оркестром, - возразил ей муж, - если он сам музыкант и любит дирижировать!

  - Это конечно! - согласился Аггей Никитич, которому понравился такой взгляд Herr Вибеля. - Все-таки по нашим русским понятиям, знаете, это странно.

  - Мало, что странно, а глупо и смешно! - подхватила аптекарша, видимо любившая позлословить своих ближних. - А как вы находите его Анну Прохоровну, которая к вам неравнодушна? - отнеслась она к Аггею Никитичу.

  - Я нахожу, что она не женщина даже, а какая-то толстая, полинялая кукла.

  Herr Вибель при этом покачал головой.

  Дальнейший разговор продолжался в том же тоне, и только Аггей Никитич, заметив, что старому аптекарю не совсем нравится злословие, несколько сдерживался, но зато пани Вибель шла crescendo и даже стала говорить сальности:

  - Вы обратили, пан Зверев, внимание на этого несчастного инвалидного поручика? У него живот кривой, как будто бы он его вывихнул.

  Аггей Никитич, припомнив фигуру инвалидного поручика и мысленно согласившись, что у того живот был несколько кривой, улыбнулся. Досталось равным образом от пани Вибель и высокой девице, танцевавшей с поручиком вальс, которая была, собственно, дочь ополченца и не отличалась ни умом, ни красотой.

  - Эту длинную mademoiselle здесь прозвали чертовой зубочисткой! - объяснила она об ней.

  Аггей Никитич снова улыбнулся, но муж ей заметил с легким укором:

  - А кто же прозвал ее, как не ты?

  - Конечно, я! - призналась пани Вибель и, заметив, что Генрику ее широко и всласть зевнул, сказала ему: - Что ж ты, татко, сидишь тут и мучишься? Ступай к себе спать.

  Аггей Никитич, разумеется, при этом поспешил взяться за фуражку.

  - Ах, нет, нет! Вы извольте оставаться и посидите со мной! - воскликнула ему торопливо аптекарша, отнимая у него фуражку.

  - Посидите с ней! - попросил его и Вибель, а затем, сказав: - До завтра! - ушел вместе с котом своим.

  Оставшись таким образом с глазу на глаз, пан исправник и пани аптекарша почувствовали некоторый конфуз.

  - Ну-с! - начала она, уложив красивый подбородочек на кулаки своих опершихся на стол рук, которые при этом обнажились до локтя.

  - Ну-с! - повторил тоже и Аггей Никитич, невольно устремляя глаза на обнаженные руки аптекарши.

  - Завтра вы, по приказанию мужа, я слышу, опять к нам явитесь? - продолжала пани Вибель.

  - Я явлюсь, если вы тоже меня пригласите, - заметил ей Аггей Никитич.

  - О, я не смею того! Это слишком большая честь для меня! - проговорила плутоватым голосом пани Вибель и засмеялась: своей прелестной кокетливостью она окончательно поражала Аггея Никитича. - Но я желала бы знать, пан Зверев, о чем вы, запершись, говорили с мужем.

  Вопрос этот весьма затруднил Аггея Никитича.

  - Он меня расспрашивал о госпоже Сверстовой, от которой я доставил ему письмо, - объяснил было он.

  - Но что же он вас расспрашивал? - любопытствовала пани Вибель.

  - Расспрашивал, где и как она живет, - отвертывался, как умел, Аггей Никитич.

  - Нет, не то, - отвергнула пани Вибель.

  - А вас все по этому случаю мучает ревность? - спросил Аггей Никитич.

  - Отвяжитесь, пожалуйста, с вашей ревностью! Что вы на меня выдумываете? - возразила уж с досадой пани Вибель. - Я только хочу догадаться, почему с вами так любезен муж.

  - Я не знаю, - заперся Аггей Никитич.

  - О, вы знаете, но не хотите, вижу, сказать мне правду, тогда и я вам во всю жизнь мою не скажу никакой моей тайны!

  Аггей Никитич приведен был в отчаяние таким решением пани Вибель.

  - Теперь я пока никак не могу сказать правды, - проговорил он.

  - Но когда же вам можно будет сказать мне ее?

  - Да, может быть, завтра, а если не завтра, так потом, впоследствии времени, - говорил Аггей Никитич.

  - И всю правду мне скажете? - переспросила с ударением пани Вибель.

  - Всю, - отвечал ей глухим голосом Аггей Никитич и затем начал молча созерцать пани Вибель, да и она, в свою очередь, тоже молча созерцала его.

  Наконец, часу в двенадцатом, Аггей Никитич счел за нужное раскланяться, и пани Вибель больше не удерживала его.

  Всю ночь Аггей Никитич придумывал, как ему вывернуться из затруднительного положения, в которое он поставлен был любопытством пани Вибель, и в итоге решился переговорить о том, не прямо, конечно, но издалека с старым аптекарем, придя к которому, на этот раз застал его сидящим в кабинете и, видимо, предвкушавшим приятную для себя беседу. Увидев вошедшего гостя, Вибель немедля же предложил ему сигару, но Аггей Никитич, прежде чем закурить ее, спросил:

  - Объясните мне, Herr Вибель, вы вчера изволили сказать, что о масонстве надо быть молчаливым, как рыба; но неужели же семейным своим, например, я жене моей, не должен рассказывать, что желаю быть масоном?

  - Отчего ж не рассказывать?.. Не пойдет же она с доносом на вас к правительству, - объяснил ему тот.

  - А супруга ваша, извините за нескромный вопрос, знает, что вы масон? - допытывался Аггей Никитич.

  - Да, я ей говорил и предлагал вступить в наш орден, но она преданная католичка и говорит, что это грех.

  Услышав такого рода объяснение, Аггей Никитич вздохнул свободнее, потому что он, по его соображениям, мог касательно масонства быть до некоторой степени откровенен с пани Вибель.

  - Но тогда зачем же все-таки в масонстве есть скрытность? - повторил он еще раз.

  Вибель развел при этом руками.

  - Я не знаю, что вы разумеете под скрытностью масонов, - сказал он, - если то, что они не рассказывают о знаках, посредством коих могут узнавать друг друга, и не разглашают о своих символах в обрядах, то это единственно потому, чтобы не дать возможности людям непосвященным выдавать себя за франкмасонов и без всякого права пользоваться благотворительностью братьев.

  - Это весьма благоразумно, - заметил Аггей Никитич.

  - Да, весьма, - повторил за ним Вибель, - но скажите, вас знакомил кто-нибудь со средствами к распознаванию собратьев своих и с символами нашими?

  - Никто; я пока только еще читал некоторые масонские сочинения, - отвечал Аггей Никитич.

  - Тогда возьмите эти лежащие на столе белый лист бумаги и карандаш! - повелел ему Вибель, и когда Аггей Никитич исполнил это приказание, старик принялся диктовать ему:

  - Масоны могут узнавать друг друга трояким способом, из коих каждый действует на особое чувство: на зрение - знак, на слух - слово, на осязание - прикосновение. Знак состоит в следующем: брат, желающий его сделать другому брату, складывает большие пальцы и указательные так, чтобы образовать треугольник.

  И Вибель показал на практике, как следует складывать пальцы.

  - Ответствующий брат, - продолжал он, - делает то же самое, после чего оба брата соединяют концы своих указательных пальцев.

  Здесь Вибель, заставив Аггея Никитича сделать из пальцев треугольник, приблизил к ним свои пальцы, тоже сложенные в треугольник, и тогда образовалась фигура, похожая на два треугольника, прикасающиеся один к другому вершинами.

  - Я теперь, - добавил он, - изображаю знак огня, а вы - знак воды; поняли?

  - Понял, - отвечал Аггей Никитич, хотя в сущности весьма мало понял.

  - В прикосновении, - воскликнул вслед за тем Вибель, - каждый вопрошающий и ответствующий протягивает правую руку так, чтобы большой палец был приподнят вверх, и, взяв потом друг друга за руки, крепко пожимают их для выражения братского соединения, сродства и верности.

  Таковое прикосновение Herr Вибель тоже не преминул показать Аггею Никитичу на практике.

  - Слово, - толковал он далее, - произносится таким образом, что вопрошающий шепчет ответствующему: А. и Е.

  - Но что же это за слова такие? - невольно полюбопытствовал Аггей Никитич.

  Вибель вполне объяснить это несколько затруднился.

  - Полагаю, что первая буква обозначает Адонирама, а вторая - Иегову.

  Аггей Никитич выразил кивком головы, что это им понято. Он действительно об Иегове и об Адонираме слыхал и читал.

  - Ответствующий, - снова приступил Вибель к поучению, - немедленно при этом поднимает ладонь к лицу своему и потихоньку шикает, напоминая тем вопрошающему о молчании; потом оба брата лобызаются, три раза прикладывая щеку к щеке... - Записали все мои слова?

  - Записал-с, - отвечал Аггей Никитич покорным голосом.

  - Поэтому перейдем теперь к символам! - возгласил Вибель (важность в нем и самодовольство увеличивались с каждым словом его). - Символы наши суть: молоток, изображающий власть, каковую имеет убеждение над человеческим духом; угломер - символ справедливости, поэтому он же и символ нравственности, влекущий человека к деланию добра; наконец, циркуль - символ круга, образуемого человеческим обществом вообще и союзом франкмасонов в частности. Эти-то три возвышенные идеи - истинного, доброго и прекрасного - составляют три основных столба, на которых покоится здание франкмасонского союза и которые, нося три масонских имени: имя мудрости, имя крепости и имя красоты, - служат, говоря языком ремесла, причалом образа действий вольного каменщика. "Мудрость, - говорят масоны, - руководит нашими поступками, крепость их основывает, а красота украшает". Иных тайн масоны не имеют никаких; но зато масонство само есть тайна, потому что его истинное и внутреннее значение может открыться только тому, кто живет в союзе масонском и совершенствуется постоянным участием в работах.

  Аггею Никитичу, старательно писавшему под диктант Вибеля, становилось, наконец, невыносимо скучно и утомительно; но разговорившийся ритор не замечал того и потянул со стола довольно толстую писаную тетрадку, предполагая, по-видимому, из нее диктовать.

  - Это - ритуал одной ложи, - сказал он, но в это время, к неописанной радости Аггея Никитича, послышался стук и миленький голосок пани Вибель:

  - Прошен исьць пиць гербатен, мне без вас тенскно!*

  ______________

  * Прошу идти пить чай, мне без вас скучно! (Прим. автора.).

  - О, с этим чаем! - произнес с досадой Вибель; но, подумав, присовокупил: - А повиноваться надо!

  Аггей Никитич ничего на это не сказал и в душе готов был обнять Вибеля за такую покорность того жене.

  Старик между тем поднялся и, подумав немного, сказал:

  - Этот ритуал вы возьмите домой! Переписан он, как вы видите, прекрасно; изучите его, и я вас проэкзаменую потом.

  - Очень вам благодарен; непременно выучу! - подхватил Аггей Никитич.

  За чаем, собственно, повторилось почти то же, что происходило и в предыдущий вечер. Пани Вибель кокетливо взглядывала на Аггея Никитича, который, в свою очередь, то потуплялся, то взмахивал на нее свои добрые черные глаза; а Вибель, первоначально медленно глотавший свой чай, вдруг потом, как бы вспомнив что-то такое, торопливо встал со стула и отнесся к Аггею Никитичу:

  - Извините, мне еще нужно нечто обдумать для нашей завтрашней беседы; вы придете, да?

  - Непременно! - ответил радостно Аггей Никитич.

  - Gute Nacht!* - произнес в заключение Вибель и ушел.

  ______________

  * Доброй ночи! (нем.).

  - Можете вы мне сказать, о чем я вас спрашивала вчера? - проговорила тотчас же после его ухода пани Вибель.

  - Могу, - протянул Аггей Никитич.

  - Говорите! - приказала она ему, и лицо ее приняло такое плутоватое выражение, по которому смело можно было заключить, что она, кажется, сама догадалась, о чем беседовали Вибель и Аггей Никитич; но только последнего она хотела испытать, насколько он будет с ней откровенен.

  Аггей Никитич несколько мгновений соображал.

  - Муж ваш, - произнес он как бы несколько затрудненным голосом, - масон.

  - Да, - ответила ему пани, уставив взгляд свой на Аггея Никитича.

  - И я тоже посвящаюсь в масонство, - объяснил он ей.

  Пани Вибель заметно при этом вспыхнула.

  - Для масонства собственно? - спросила она.

  Тут уж Аггей Никитич покраснел.

  - Отвечу вашим выражением: отчасти! - придумал он ответить.

  - Моим выражением? - повторила пани. - Ах, я ужасно рада, что вы сделаетесь масоном; вы тогда будете самым близким другом моего мужа и станете часто бывать у нас!

  - Буду часто бывать, как только вы позволите!

  Пани на это ничего не отвечала и только как бы еще более смутилась; затем последовал разговор о том, будет ли Аггей Никитич в следующее воскресенье в собрании, на что он отвечал, что если пани Вибель будет, так и он будет; а она ему повторила, что если он будет, то и она будет. Словом, Аггей Никитич ушел домой, не находя пределов своему счастью: он почти не сомневался, что пани Вибель влюбилась в него!

IV

  Могучая волна времени гнала дни за днями, а вместе изменяла и отношения между лицами, которых я представил вниманию читателя в предыдущих трех главах. Прежде всего надобно пояснить, что Аггей Никитич закончил следствие о Тулузове и представил его в уездный суд, о чем, передавая Миропе Дмитриевне, он сказал:

  - Я очень рад, что развязался с этим проклятым делом!

  Но Миропа Дмитриевна, кажется, была не рада этому: как женщина практически-сообразительная, она очень хорошо поняла, что Аггей Никитич потерял теперь всякое влияние на судьбу Тулузова, стало быть, она будет не столь нужна Рамзаеву, с которого Миропа Дмитриевна весьма аккуратно получала каждый месяц свой гонорар. Эта мысль до такой степени рассердила и обеспокоила ее, что она с гневом и насмешкой сказала своему вислоухому супругу:

  - Как же ты так дорожил прежде этим делом, а теперь радуешься, что развязался с ним?

  - Не век же им дорожить; я все, что мне следовало, исполнил.

  - Ну, ты еще погоди, что тебе будет за это исполнение твое! - продолжала с той же досадой Миропа Дмитриевна.

  В ответ на это Аггей Никитич только презрительно усмехнулся, что, конечно, еще более рассердило Миропу Дмитриевну, и она, не желая более рассуждать с подобным олухом, поспешила побежать к Рамзаевым, чтобы поразведать, как и что у них происходит.

  Анна Прохоровна, приняв Миропу Дмитриевну с тем же уважением и с той же дружбой, как и прежде, сама даже первая заговорила о тулузовском деле:

  - От Аггея Никитича поступило, наконец, это дело в уездный суд!

  - Да, он мне говорил об этом, - подхватила Миропа Дмитриевна.

  - Вчера к мужу сам судья привозил все дело; они рассматривали его и находят, что Аггей Никитич почти оправдал Василия Иваныча, - продолжала уже с таинственностью откупщица, и слова ее отчасти были справедливы, ибо Аггей Никитич, весь поглощенный совершенно иным интересом, предоставил конец следствия вести секретарю, который, заранее, конечно, подмазанный, собирал только то, что требовалось не к обвинению, а для оправдания подсудимого.

  Миропа Дмитриевна между тем знаменательно качнула головой.

  - Иначе быть не могло; я постоянно ему это внушала, - произнесла она.

  - Мы с Теофилом Терентьичем так и поняли, - продолжала с прежнею таинственностью откупщица, - и говорим вам за то тысячу раз наше merci.

  - Это уж слишком! - возразила Миропа Дмитриевна. - Я главным образом пришла к вам не затем, чтобы от вас слышать благодарность, а вас поблагодарить за ваши благодеяния нашему семейству и сказать, что мы теперь, конечно, не имеем более права на то...

  - Что вы, что вы! - воскликнула откупщица с испугом. - Теофил Терентьич, напротив, желает увеличить вам плату. Помилуйте, исправник всегда нужен для откупа!

  - Нет-с, этого увеличиванья я никак не допущу! - воскликнула, в свою очередь, Миропа Дмитриевна.

  - Мы там увидим! - заключила откупщица.

  Успокоившись в этом отношении, Миропа Дмитриевна начала соображать, зачем Аггей Никитич почти каждый вечер ходит к аптекарю, и спросила как-то его об этом.

  - Как зачем? - произнес тот, не пошевелив ни одним мускулом в лице. - Я хожу, потому что посвящаюсь в масонство, которое, ты знаешь, всегда было целью моей жизни.

  - Мало ли что было! - заметила злобно-насмешливым тоном Миропа Дмитриевна. - А теперь тебе зачем оно нужно?

  Аггей Никитич пожал плечами.

  - Я не понимаю, что ты хочешь сказать, - отозвался он сурово.

  - Чего ж тут не понимать? - продолжала тем же злым тоном Миропа Дмитриевна. - Ты прежде желал масоном быть, чтобы получить место, которое было получил, но назло мне бросил его.

  - Да, я точно так же по милости масонов исправник теперь, - сказал, тоже не совсем добрым смехом засмеявшись, Аггей Никитич.

  - Пожалуйста, прошу тебя, не ссылайся на это! Ты без всяких масонов можешь быть всю жизнь исправником, потому что тебя все очень любят и считают за примерного чиновника.

  - Но я вовсе не для служебной выгоды желаю масонства, а этого требует мой дух, - душа моя! - объяснил, наконец, Аггей Никитич.

  - Не говори ты мне этих глупостей! Душа его, дух требует!.. - почти крикнула Миропа Дмитриевна.

  - Нет, душа моя и дух мой не глупость! - возразил ей резко и, видимо, обидевшись Аггей Никитич.

  - Как же! Очень уж они, как я вижу, умны у тебя!.. Что же вы с этим старым хрычом, аптекарем, читаете, что ли, или он учит тебя чему-нибудь?

  - Разговариваем и читаем, - проговорил Аггей Никитич.

  - А кто другие еще у него бывают?

  - Никого!

  - А жена его тут же с ним сидит?

  - Нет!

  - Ты, значит, никогда не видал ее?

  - Видал, когда она тут проходила.

  - Куда проходила?

  - К себе там.

  - Откуда?

  - Да я не знаю откуда.

  Сколь ни тяготил Аггея Никитича подобный допрос, однако он сумел произнести свои ответы с такою апатией, что совершенно уничтожил в Миропе Дмитриевне всякое подозрение. А вместе с тем предпринял и другую предосторожность в том смысле, что стал не так часто бывать у Вибелей, отзываясь тем, что будто бы очень занят службой, а все обдумывал, как ему объясниться с панной. Открыться ей в любви на словах у Аггея Никитича решительно не хватало ни уменья, ни смелости. Будь она девушка, он скорей бы решился бухнуть ей о своей страсти; но она была замужняя женщина, а потому Аггею Никитичу казалось не совсем благородным сбивать ее с истинного пути. Положим, что пани Вибель прежде, еще до него, соскакивала с сего пути; но она все-таки опять вернулась на этот путь, а он опять, так сказать, вызывал ее сделать козла в сторону. Любовь, разумеется, пересилила все эти соображения, и Аггей Никитич ждал только удобной минуты, чтобы совершить задуманное. Однажды он в кабинете у своего наставника застал также его супругу. Аггей Никитич полагал, что она сейчас уйдет, однако вышло не то: пани продолжала сидеть; сам же Вибель, видимо, находился в конфузливом положении.

  - Она, - сказал он, указав на жену пальцем, - также желает быть посвященной в учение масонов.

  - Вот как! - воскликнул несколько с удивлением Аггей Никитич.

  - Что ж, вы разве не рады моему товариществу? - спросила пани Вибель.

  - Как это возможно, чтобы я не рад был? Я в восторге! - проговорил Аггей Никитич.

  - И я тоже в восторге! - подхватила пани Вибель.